Гарри Бардин - Дифирамб - 2021-05-09
09.05.2021
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. А в гостях у нас сегодня один из моих самых любимых гостей, извините за такое… за такое выражение, но это правда, чистая правда. Это Гарри Бардин, мультипликатор, режиссер, писатель, человек, артист, художник, гражданин. Что еще сказать…
Гарри Бардин
―
Хватит. Хватит.
К. Ларина
―
… не знаю я.
Г. Бардин
―
Да. Здравствуй, Ксюша!
К. Ларина
―
Здравствуйте! Итак, Гарри Бардин у нас в гостях. Мы выходим 9 мая. Это очень важный день не только для всего человечества и для нашей страны, но и для Гарри Бардина, который родился в канун войны, буквально там да несколько… после начала там через несколько недель, наверное. Так – да? – получается?
Г. Бардин
―
Месяцев. Нет, я…
К. Ларина
―
Месяцев. Да.
Г. Бардин
―
… я родился тогда…
К. Ларина
―
Когда уже война шла.
Г. Бардин
―
… когда начался Бабий Яр в Киеве, откуда я уехал в животе мамы.
К. Ларина
―
Да, да.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Да, да. Это был 41-й год. Я перед тем как сегодняшнюю программу открыть, Гарри, скажу честно, я полистала книжку «И тогда наступила потом», которую я очень люблю и естественно искала там именно вот эту вот тему, тему войны и победы. Я не уверена, что маленький Гарри Бардин еще что-то помнит про то время. Оказалось, что помнит.
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
И это чистая правда. Да? И отец – фронтовик. И победу помнит, хотя был совсем малышом.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Вот давайте мы про это немножечко поговорим. Вот Ваши ассоциации? Ваши… Ваша память эмоциональная…
Г. Бардин
―
Подожди.
К. Ларина
―
… как она реагирует?
Г. Бардин
―
Ты будешь мне выкать? Не надо.
К. Ларина
―
К сожалению, да.
Г. Бардин
―
Не надо. Естественно. Ну, ты знаешь, хотя я действительно был маленький, но это настолько впечаталось мою память. Я помню, мы жили в бараке. Это город Энгельс. Туда папу отозвали с фронта со сталинградского готовить кадры. Никто не знал, сколько продлится война. Он нас вызвал из Оренбурга. Мы приехали к нему. И жили там в бараке. Было два барака. И у нас была маленькая комната. На столбе висел репродуктор, черная тарелка. И вот однажды голосом Левитана возвестили победу. И дальше произошло для меня чудо, во-первых, все соседи бросились обниматься, целоваться. А потом пошёл командир части по всем двум баракам. А этот 28 комнат в одной, 28 в другой. Он шёл с ординарцем. У ординарца на подносе стоял графин с водкой и две рюмки. И он с каждым офицером в каждой комнате… А был он огромен. Ну, так он не казался. Точка снизу. Я смотрел на него снизу вверх. Помню до сих пор его фамилию. Колобов. И я однажды спросил у покойного Жени Колобова, имеет ли он отношение к тому Колобову. Он говорит нет, я другой. Ну, что ж? Другой так другой. И я помню, как этот капитан первого ранга Колобов с каждым выпивал за победу и прошёл 28 и 28 – 56 комнат. Это не каждому под силу. И вышел своими ногами. И потом я помню праздник на стадионе, где было ликование, где было мороженое, давали детям бесплатно, и где моя мама на грузовике, покрытым красным кумачом, пела «Далёко, далёко, за морем». Вот это я запомнил. И для меня этот день настолько он… Потом он стал более осмысленный, конечно, когда я понимал, что это не столь вот это безудержно ликование, а это скорбь. Один мой дядя погиб под Полтавой. Другой был ранен под Ленинградом. Папа мой чудом остался жив под Сталинградом. И мало того, что он вернулся домой, он ещё мне подарил сестру. В 46-м году она родилась. Но то, что родственники бабушки, их было около 17 человек, кажется. Они остались в Киеве и остались навсегда. И это Бабий Яр. Для меня это день, когда мы вспоминаем не наше бряцание медалями, а наши потерянные жизни. Миллионы. Которые сегодня и не все захоронены и не все помянуты. И это для меня, конечно, очень горький праздник. Очень горький. И праздник ли? Праздник ли. Это когда я вижу на машинах и у идиотов «Можем повторить», я думаю, ну, для этого идиота можно повторить концлагерь, газовую камеру, если он так хочет повторить. Что повторять? Не так бог, чтобы это когда-нибудь повторилось! И ещё я хочу сказать, у вас на «Эхе Москвы» есть хорошая передача, которую я частенько слушаю, называется «Цена победы», где интеллигенты, ругаемые либералы рефлексируют и думают, какова цена победы. А Кремль без всяких рефлексов определило цену победы – 10 000 рублей. И это для меня более циничного решения я просто… потому что гуманность государства определяется по отношению к детям и старикам. Значит, детям выделили по 10 000 рублей и старикам – по 10 000, приравняв одних к другим. Вот такая цена победы – 10 000 рублей. Если НРЗБ, а кто же победил? А победил, получается, Сечин, который получает 5 миллионов рублей в день. Это его победа. Кто победил? Чему мы радуемся так? Если у нас обещанные квартиры, жилищные условия для ветеранов обещаются до сих пор. Ну, каждый… Каким же нужно быть циником и лжецом, чтобы сегодня говорить о том, что вот мы ликуем. Какое ты право имеешь, не заплатив по счетам, по обещаниям своим этим несчастным старикам… Я сегодня слушал, как старик, ветеран, 92 года, из Калужской области мечтает о холодной воде. Это цена победы? Это цена победы?! Это боль.
К. Ларина
―
Но при этом принимаются очередные законопроекты о… статьи в Уголовный кодекс добавляются об оскорблении ветеранов.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Но мы знаем, на каком фоне это всё происходит. Ну, вот… вот эта вот вилка между реальностью и парадом…
Г. Бардин
―
… но, к сожалению…
К. Ларина
―
Да?
Г. Бардин
―
… люди склонны верить телевизору, чем размышлять, чем думать, видеть и наблюдать все это, и резюмировать. К сожалению, большинство бездумно принимает эту информацию. Так.
К. Ларина
―
Ну, не могу не спросить, мы как-то сразу перешли уже на сегодняшние болевые точки. Мы к ним еще вернемся обязательно, безусловно. Но тем не менее ведь Гарри Бардин – это советский человек. И отец его – советский человек. И я знаю, что Гарри Бардин служил в армии, 3 года отдал. И вообще действительно человек, рождённый в Советском Союзе и большую часть жизни проживший там. Ну, вот скажите мне, пожалуйста, когда…
Г. Бардин
―
Да всю жизнь прожил.
К. Ларина
―
Да. А когда вообще… Когда посмел Гарри Бардин увидеть совсем другую реальность в Советском Союзе и в советское время? Ведь и Сталина хоронили, наверняка тоже плакали всей семьёй – да? – в 53-м году и дальше. И отец – такой настоящий советский военный, который тоже вот родене отдал практически всю свою жизнь и судьбу.
Г. Бардин
―
Я вчера вспоминал, Ксюш, у меня тёща, царство ей небесное, она прошла фронт и под командованием Рокоссовского, а работала при штабе и выезжала на радиомашине на передовую под самый обстрел. И сначала шла песня «Сольвейг» Грига, исполнялась для немецких солдат. Они, значит, кончали стрельбу и понимали, что сейчас начнет звучать уже моя тёща. И она, дочь солдата, офицера. И она уговаривала их сдаваться. В начале они не очень шли на это. Потом по мере того, что мы наступали, они, ну, как бы послушались тёщу и сдались.
К. Ларина
―
Она на немецком языке говорила, да?
Г. Бардин
―
Ну, конечно. Она знала в совершенстве немецкий язык. И вот наступило мирное время, и в Тимирязевском районе, где она жила, префектура одарила её бутылкой водки и «Сникерсом». Ну, это те же 10 000. Вот эта вот чиновничья глухость, закрытость и тупость и какая-то толстокожесть, отсутствие души, вот всё у нас праздники, лишенные души. Это вот… Ну, я не могу смотреть эти парады. Я поневоле когда смотрю парад, я думаю, боже мой как они хорошо пародируют мой фильм «Гадкий утёнок», где там тоже есть парад. Ну, всё это чудовищно и пошло.
К. Ларина
―
Ну, вот мой вопрос: когда глаза, что называется, открылись у советского пионера Гарри Бардина?
Г. Бардин
―
Ну, ты знаешь, по мере проживания этой жизни. Студенчество, школа-студия МХАТ, общение с умными людьми и, главное, чтение. Чтение и допущенная литература и не допущенная. Когда…
К. Ларина
―
Откуда она в доме… в доме… Откуда она была в доме, не допущенная литература?
Г. Бардин
―
Ну, это давали. Давали. Очень много… Был замечательный актер Воля Суховерко в «Современнике». Он снабжал меня запрещённой литературой. Теперь я могу взять смело. Стихами. У него были общие тетради с клеёнчатыми обложками, где были выписаны его рукой все запрещённые поэты и далее по списку литература, которую он мне давал читать. Но во многом я ему благодарен, Воле Суховерко. И открывались глаза. Открывались глаза на историю страны, на то, что где мы живём, почему я… то, что я вижу, не совпадает с тем, что мне говорят, и как с этим жить. И вот это вот раздвоение личности, оно кончилось тем, что я приходил к самому себе. Я не допустил того, что, ну, вот одна жизнь там напоказ, а другая для себя. Я пришёл к себе. Пришел к себе.
К. Ларина
―
А когда… когда жили в Латвии, в советской Латвии, это только-только как, не знаю, как я понимаю, лет там через 7 после оккупации советской Вы там оказались вместе с родителями…
Г. Бардин
―
Да, мы оказались в Лиепае. И это для меня это было счастье, потому что я впервые в жизни наелся. Наелся. Это была мечта. Я наелся. Ну, я вспоминаю Латвию, в общем, хорошо. Хорошо. Потому что это были люди честные, трудолюбивые и, в общем-то, да, конечно, там были… они не любили русских, хотя… Потом я понимаю, за что нас любить? Мы были оккупанты для них. Мы не понимали тогда, когда нам говорили, что мы оккупанты. Ну, со временем поняли. Вот. Но я к ним отношусь хорошо. Более того я был в Риге, ну, лет 7 назад с творческим вечером. Я проходил по Риге, и было так приятно слышать латышскую речь. Я говорил по-латышски. Я дружил с ландышами. Поэтому я воспринимаю их как отдельное самостоятельное государство, а не наше место отдыха советских людей.
К. Ларина
―
Для нас это была заграница. Вообще образ заграницы… Для нас это была заграница…
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Образ заграницы складывался для советского человека именно в странах Балтии. Да?
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Тогда это называлось Прибалтика.
Г. Бардин
―
Прибалтика.
К. Ларина
―
Уж совсем, конечно, другая… другой менталитет, другой жизненный уклад, другие традиции, другой облик даже внешний городов, берегов, людей. Это, конечно…
Г. Бардин
―
Ну, я тебе скажу, там были ящики находок на углах улиц. И человек, потерявший что-либо ценное, он вспоминал, где он был… он шёл по этим путям, открывал ящик и находил потерянное. То есть честность была на высоком уровне. Потом мы их научили и водку пить, и воровать. Наше благотворное влияние было очевидно.
К. Ларина
―
А, Гарри, вот всё-таки с историей разобраться, почему не получается? Почему всё время либо в одну сторону, либо в другую сторону? Мы сейчас разговариваем на фоне очередного пакета запретов, которые по сути запрещают и просветительскую деятельность без участия… разрешения государства и любую историческую дискуссию на тему Второй мировой войны? Почему так страшно до сих пор разделить победы, ошибки и преступления?
Г. Бардин
―
Поражения.
К. Ларина
―
Да.
Г. Бардин
―
И чёрную… чёрную историю, которою мы закрываем… которую мы закрываем вместо того, чтобы раскрыть, расставить точки над «и», сказать, как было на самом деле. Я поэтому… Когда я не всегда согласен с Андроном Кончаловским, хотя мне очень нравится его последний фильм «Дорогие товарищи», но дальше когда он говорит в интервью, что Хрущев был дурак, что можно было сделать всё то, что он сделал, но по-тихому, не развенчивая Сталина. Но в этом есть барское пренебрежение к своему народу. Я понимаю, что если бы он жил в 1861 году, он бы запретил Александру II отмену крепостного права, потому что считает до сих пор, русский народ – это рабы, рабы, которым свобода не нужна, которым должно стричь иль резать. Да? То, что Пушкин сказал. Ну, я так не считаю. Это фанаберия. Народ, он неоднороден, но во всяком случае если к нему с открытой душой и рассказать, как говорила Людмила Михайловна Алексеева, что задача интеллигенции – просвещение. Если б народ был просвещен относительно своей истории, он бы не повторял свои старые ошибки, потому что при этой системе ценностей и координат, которая сегодня сложилась, я допускаю, что сейчас начнут стучать друг на друга, писать доносы. Все возвращается на круги своя, потому что к этому есть побудительные мотивы.
К. Ларина
―
Почему? Откуда…
Г. Бардин
―
Это разрешено. Это разрешено. Это… это поощряется. Это поощряется.
К. Ларина
―
Но постойте, чтобы не было разрешено, вот заставить там, не знаю, Бардина написать донос, потому что это разрешено. Это же не может быть. Да? Правда?
Г. Бардин
―
Ну, я… я такой уже…
К. Ларина
―
И любая… любая пропаганда, которая льется с экрана телевизора, она не властна над, допустим, таким зрителем как Гарри Бардин. И его сын. И его невестка. И жена. Да вообще целая… такое огромное количество людей, на которых это не действует!
Г. Бардин
―
Ксюша, но меня уже не переделаешь. Я старый пень. Упрямый. И в чём я уверен, с этого меня не собьешь. А беспокоят меня молодые и ещё не устоявшиеся в своём мировоззрении, когда их можно склонить как в одну сторону, так и в другую. Когда им всё время дуют в уши, а эта пропаганда становится невыносимой. Иногда смотришь кино, а и тебя такое мазохистское ощущение, а можно хуже. И мне режиссер говорит: «Можно». И делает еще хуже. А я сижу как дурак: «А ещё хуже?» А он ещё хуже. Вот я с этой пропагандой и думаю: «А можно хуже?» Они доказывают, можно. И они делают разрушительную работу. Разрушительную. Но я, честно говоря, я верю, что как веревочке не виться, когда-нибудь до них тоже дойдет. Они сядут.
К. Ларина
―
Ну, послушайте, это тоже история, которую мы проживаем вот эти… все эти циклы, они это утверждают, что сколь веревочке не вейся, всё равно…
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Как там у Высоцкого? Да? Вернется в плеть. Так она… Так оно и случится. Но история, как мы знаем эту фразу, ничему не учит. Это как бы уже понятно. Но почему знания… знания не являются вот этой вот охранной грамотой против новых преступлений?
Г. Бардин
―
Ну, понимаешь, если б знания связаны были с покаянием, тогда мы бы раскаялись в тех ошибках, в тех загубленных жизнях, которые попали под каток репрессий сталинского режима, когда мы вспомнили их поимённо, когда бы у нас не было безымянных могил, когда были сказали: да, ребята, мы виноваты в том, что мы не уберегли ваши молодые жизни, сколько вы могли бы ещё сделать, сколько мы недополучили нобелевских лауреатов. Сколько? Это же наша боль. Это наша боль. Пока мы не покаемся, толку не будет. А мы не собираемся на официальном уровне…
К. Ларина
―
Не любят.
Г. Бардин
―
Не собираются…
К. Ларина
―
Не любят этого слова. Это слово у нас не любят. Как когда-то говорил герой Высоцкого в фильме «Место встречи изменить нельзя»: «Милосердие – поповское слово». Так вот покаяния, они тоже не любят этого слова. Не любят, говорю я они понятно про кого. И это вызывает и какую-то реакцию агрессивную. Почему мы должны перед всеми каяться? Мы победители!
Г. Бардин
―
Да, да.
К. Ларина
―
Мы всем показали.
Г. Бардин
―
Самое интересное то, что за вот эти… Сколько уже? 80-75 лет у нас нечем больше гордиться. Ну, да, Гагарин. Ну, да, ещё что-то. Но в основном-то почему нашли только эту скрепу, к которой мы уже не имеем никакого отношения, а имеют отношения напрямую те старички, которым дали… чудом уцелевшие, чудом выжившие и живущие чудом, им дали по 10 000 рублей. Ну, вот… Ну, вот такая жуткая, чудовищная несправедливость, которую я переживаю. Переживаю. Мне больно за них, за этих стариков, которые мечтают о холодной воде через 75-76 лет после победы.
К. Ларина
―
Ну, тоже к этому, к сожалению, привыкли и к этому цинизму чиновников, и к этой показухе, и к тому, что государство монополизировало все победы, а поражения вообще вычеркнуло из жизни. Их не было. Из истории.
Г. Бардин
―
Не было.
К. Ларина
―
Этого не было. Мой вопрос: можно ли вернуть мозг нации? Вот такой глобальный вопрос я задаю Гарри Бардину.
Г. Бардин
―
Ой, боже! Это… это невозможно. Мы так далеко зашли в своих мифах исторических, что сегодня взять и, ну, как в сказке в один котел с горячей, потом с кипятком, с холодным, так не получится. Это нужны годы работы, причём просветительской деятельности изо дня в день. Это чудовищная работа, чтобы всё встало на свои места, чтоб мозги встали на место.
К. Ларина
―
Давайте мы сейчас делаем паузу. Напомню, Гарри Бардин наш гость сегодня в этот день 9 мая. Мы говорим о том, что было вчера, о том, что происходит сегодня, и о том, что будет завтра поговорим после перерыва.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Сегодня в гостях у нас Гарри Бардин. И меня зовут Ксения Ларина. Конечно же, мы поздравляем с сегодняшним праздником 9 мая всех, кто нас сегодня слышит, что мешает нам говорить о горьких страницах и нашей истории, и нашей сегодняшней жизни. Но в качестве такого дивертисмента я всё-таки предлагаю вспомнить, что Гарри Бардин – действующий режиссёр и действующий художник. Поэтому мы можем совершенно смело объявить, во-первых, что 14 мая премьера новой работы, новый… нового фильма, о котором я знаю. Да. В киноклубе «Эльдар». Фильм «Песочница». И это какой уже по счёту, который с помощью краудфандинга сделан?
Г. Бардин
―
Краудфандинга? Это уже 5-й. Ну, знаешь, я… Такая самоирония. Я написал уже сценарий нового фильма и уже сделал раскадровку, и уже знаю, какой это будет фильм, уже пишу режиссерский сценарий и думаю с тоской о том, что я снова буду обращаться за деньгами. Приняли себя утром в ванной, а в голове крутится 66-й сонет Шекспира в переводе Маршака: «Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаяние». Это я как бы декламирую НРЗБ и про себя, потому что мне действительно придется сейчас просить подаяние. Ну, в моем возрасте…
К. Ларина
―
Это не так. Каждый раз когда мы на эту тему разговариваем, я каждый раз поправляю моего визави, что это не подаяние, это предложение соучастия.
Г. Бардин
―
Правильно.
К. Ларина
―
И вот это очень важный момент, что мы… как бы мы люди, которые свои отправляют, кто как, сколько может деньги или покупает в качестве лота, предложенное на планете… такие вот, ну, раритеты там, я не знаю, какие-то с подписями…
Г. Бардин
―
Нет, Ксюша, я…
К. Ларина
―
… и прочее, прочее.
Г. Бардин
―
… я безмерно благодарен…
К. Ларина
―
Мы участвуем в благом деле. Мы создаем новое… новое художественное произведение вместе с Вами.
Г. Бардин
―
Я безмерно благодарен этим людям, которые мне помогли, и которые в пятый раз дают мне возможность делать фильмы, те, которые потом, ну, я со временем выложу в «Ютюбе». Для меня это форма жизни. Они продлевают жизнь.
К. Ларина
―
Сколько стоит один фильм?
Г. Бардин
―
По-разному. 5-6 миллионов рублей.
К. Ларина
―
Я не знаю, это много или мало для мультипликационной картины?
Г. Бардин
―
Это… это нормально. Для Америки это мало.
К. Ларина
―
Понятно.
Г. Бардин
―
Очень мало. Крохи. Для нас это…
К. Ларина
―
Сколько человек работает?
Г. Бардин
―
По-разному. По-разному. На «Гадком утенке» работало 22 человека. А на последнем фильме 7-8. Вот так.
К. Ларина
―
Нет проката, к сожалению, анимационного кино, и есть только возможность показать это на различных фестивалях, в том числе и на российских…
Г. Бардин
―
Тем более что это 10-минутный фильм. Ну, кто его будет прокатывать? Конечно, нет. Это не прокатная единица. Но я от себя всё равно не отступлюсь.
К. Ларина
―
С помощью анимационного кино, с помощью мультипликационного кино… Я знаю заранее ответ, но хочу этот вопрос все-таки задать. Можно ли говорить о серьезных вещах? Можно ли говорить о высказывании авторском вот с помощью такого жанра?
Г. Бардин
―
Высказаться по серьезному поводу?
К. Ларина
―
Да.
Г. Бардин
―
Конечно. А чем я занимаюсь? Мне кажется, я с серьёзной рожей это всё делаю. Да? Последние фильмы, они о серьезном. И «Песочница», в общем-то, при легкости формы – это серьезная тема. Я пытался сделать такую, как сказала жена Вити Шендеровича, антиутопию. Она еще не видела, правда. Но когда я ей рассказал, она сказала: антиутопия. А почему антиутопия? Я как бы экстраполировал наши взрослые отношения на детскую песочницу, на детей, и как у них складываются отношения, как они конфликтуют в этой песочнице, и как я выхожу на светлые финал, я примеряю непримиримое. Разные сословия, разные социальные условия я пытаюсь примирить. Ну, такое наивное полагание.
К. Ларина
―
А что касается новой работы, нового проекта, можно что-то сказать, открыть какую-то тайну, про что?
Г. Бардин
―
Я… Да. Я могу сказать название. Название будет говорить о музыкальной стороне, потому что называться будет «Аве Мария». И это Шуберт. И это замечательная музыка. А тема материнской любви и взаимоотношения матери с сыном, и сын, который несмотря на любовь матери, и несмотря на… ни на что, он идет своим путем. И поэтому существует прогресс, потому что дети делают то, что считают правильным в своей жизни, вопреки чаще всего. Вот. Вот об этом фильм. Об этом фильм. Я увлечен уже этим фильмом. Надеюсь собрать деньги.
К. Ларина
―
Музыкальное образование откуда такое невероятное?
Г. Бардин
―
У меня?
К. Ларина
―
Да.
Г. Бардин
―
Никакого. В чем очень сомневался Спиваков. Он НРЗБ. Но при этом он обещал мне, что он запишет музыку. Запишет музыку.
К. Ларина
―
Это уже не в 1-й раз. Да, давайте мы про это вспомним. Да.
Г. Бардин
―
Да, да. Поучаствует в записи. Я фиксирую это на радио, его обещание.
К. Ларина
―
Ну, подождите. Но кто-то же этот вкус прививал? Ведь… Просто я напомню нашим слушателям…
Г. Бардин
―
Мама.
К. Ларина
―
Да. Что… что музыка играет в фильмах Гарри Бардина, ну, вполне себе равно… делит… делит пополам как бы с художественным НРЗБ образом и музыка. Да? Вот это…
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
… Ваш.
Г. Бардин
―
Я человек независтливый, но завидую дирижерам. Это прекрасная профессия повелевать музыкой. Но собственно я то же самое, близкое к дирижеру. Так что ни чуть…
К. Ларина
―
Но мама занималась музыкальным образованием.
Г. Бардин
―
Точно.
К. Ларина
―
Воспитывала вкус. Да?
Г. Бардин
―
Нет. Ну, вкус – да. Мама воспитала вкус. И я полюбил музыку и люблю ее до сих пор, и считаю, что она абсолютно божественное явление, потому что музыка напрямую воздействует на нас. Она, ну, самый затрагивает… такие стороны жизни нашей. И жизнь свою когда вспоминаешь, то ты вспоминаешь по таким музыкальным колышкам, вот тогда в таком году пели это, здесь пели это. Тогда я услышал это, это, это. Я вспоминаю музыкальные вешки свои. Музыка – это великая вещь.
К. Ларина
―
Ну, здесь опять же вот очень важная тема, как мне кажется, какой-то вот божьей несправедливости, потому что очень хочется верить в то, что музыка, хорошая литература, театр, живопись – это всё человека охраняет.
Г. Бардин
―
Формирует.
К. Ларина
―
Формирует. Он не… Человек, который любит хорошую музыку не может быть подлецом, думается нам. Но на самом-то деле всё совсем не так. И вот эта связь тогда… В чём смысл? Вот тогда мой вопрос художнику: в чем тогда смысл?
Г. Бардин
―
Ты знаешь, я так понимаю, да, это формирует, но со временем всё становится, ну, более очевидным тебе. Ты определяющая с тем, что ты любишь, что ты ненавидишь, с чем ты не согласен. И это уже формирует личность. Это как бы взросление человека. И вот я сам на себе их проверяю. Я включаю федеральные каналы, смотрю на НРЗБ пропагандистов…
К. Ларина
―
И думаю, всё ли со мной хорошо.
Г. Бардин
―
… и думаю, как я вас ненавижу. Потом включаю «Дождь», смотрю вышедших смелых людей на улицы Москвы поддержать Навального. Я смотрю это море людей, и у меня другое ощущение: боже, как я вас люблю! Как я вас люблю! Эти бесстрашные, благородные люди и с чувством собственного достоинства. Как я вас люблю! И вот я так между ненавижу живу и люблю.
К. Ларина
―
Почему сегодня наше общество, во всяком случае его самая агрессивная часть, то, что всегда на плаву, и то, что видно, почему оно столь кровожадно? Почему совершенно отсутствует, как мне кажется, какое-то элементарное человеческое сопереживание к людям, которые попадают за решетку, которые… там не знаю, к Алексею Навальному, которого травили и убивали…
Г. Бардин
―
Ни за что посадили.
К. Ларина
―
Да, ни за что посадили. К его семье. Почему мы слышим только улюлюканья и какой-то…
Г. Бардин
―
Это при том, что насаждаемое православие предполагает милосердие.
К. Ларина
―
Да.
Г. Бардин
―
Потому что… А где оно, милосердие? Где у нас оправдательные приговоры? У нас почти отсутствуют. Эти же судьи тоже православные.
К. Ларина
―
Да.
Г. Бардин
―
Я не понимаю этого. Просто не понимаю. Вот это очерствелость души. Я считаю, что я стране поставил диагноз. И диагноз звучит так: сердечная недостаточность. Вот я считаю, сегодня она существует. Сердечная недостаточность.
К. Ларина
―
А чем это объяснить?
Г. Бардин
―
Это насаждаемая крутость. Это мачо. Мачо – это… Все остальные лузеры. Все остальные просто, ну, кто не достиг не той длинной яхты, ни такого НРЗБ, ни такого… Это лузеры. И вот это вот поигрывание мышцами исключает душевность. Исключает напрочь. Потому что человек гордится совершенно другими ценностями. Они не имеют никакого отношения к душе, к сердцу. Нет. И для меня это ярмарка тщеславия, которая происходит сегодня в России, у НРЗБ я имею в виду. Это как бы образчик жизни. Образчик плюс влияние. Когда-то писали в фельетонах «их нравы». Вот теперь стали наши нравы.
К. Ларина
―
А как Вам риторика дипломатическая, внешнеполитическая, вот на которой разговаривают представители нашего славного министерства…
Г. Бардин
―
Ты знаешь, я тебе могу сказать, у меня ощущение, когда обижаются они на то, что не пускают их дальше передней. Ну, их однажды пустили. Я представляю себе. На дипломатический прием, где салфетки, приборы. А Мария Захарова и Лавров решили есть руками. И когда их выгнали из-за стола, они про них сказали, ну, дебилы, блин. Я не говорю, как сказал Лавров. И тут вопрос: а кто же дебилы? Те, которые выгнали? Или те, которых выгнали? Когда-то апологет их жизни Ленин сказал, жить в обществе и быть свободным от общества невозможно. Но я, перефразируя Ленина, могу сказать: жить в мировом сообществе и быть свободным от мирового сообщества нельзя. Нельзя навязывать свой этикет на дипломатических приемах. Не надо есть руками, ребята. Вот от этого мы ведем себя по-хамски, а хотим, чтобы…
К. Ларина
―
Причём они сами вилки… Они едят руками, потому что они вилки-то все сами стырили.
Г. Бардин
―
Ну, да.
К. Ларина
―
А теперь… А теперь едят руками.
Г. Бардин
―
Не надо наше хамство превращать во вседозволенность международную. Это никто не прощает. И нас ставят на место. И поделом.
К. Ларина
―
А кто… Да. Гарри, кто автор вообще этого ребрендинга России, наше… нашей… нашей Родины? Ведь даже в советское время себе такого не позволяли люди, которые служили на…
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
… на поприщах, которые представляли Советский Союз на международной арене. Сегодня это не то что в порядке вещей. Это наша естественная…
Г. Бардин
―
Щит. Да.
К. Ларина
―
… наша рожа естественная.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Кто автор этого ребрендинга, как вы думаете?
Г. Бардин
―
Я думаю, это Путин, потому что его дворовый лексикон перешёл на международный уже. Вот мочить в сортире, вот это всё… сопли жуют там и прочее, прочее. Это… Лавров это воспринял как будто это ему преподавали в МГИМО. Он разговаривает языком Путина. Это его ребрендинг. Вот это чувство мачо на международной арене. Нет, мы одни из многих, и не надо пользоваться уж так шовинистической позицией, с которых мы сегодня разговариваем. Так нельзя.
К. Ларина
―
Ну, тот же Лавров и многие другие чиновники самых разных рангов, которые этот языка приняли сегодня за норму и им пользуются активно, это же всё… Многие из них образованные люди. И они знают, что это неприлично, но всё равно делают это.
Г. Бардин
―
Ну, что поделать, Ксюш? Ну, знаешь, что при публике ковыряться в носу, но ковыряются. Дебилы… Потому что вот… Наверное, неловко. Наверное, неловко. Но об этом он сам себе не говорит, когда бреется даже, потому что иначе он выпадет из обоймы, если он будет другим. Но представляешь, если Лавров заговорит интеллигентным языком? Когда у него в лексике появится как у Гайдара «отнюдь», которое употреблял Егор.
К. Ларина
―
Говорят, что раньше…
Г. Бардин
―
Его выгонят.
К. Ларина
―
Говорят, что раньше было.
Г. Бардин
―
Его тут же выгонят. Его не поймут.
К. Ларина
―
Говорят, что раньше разговаривал… Говорят, что раньше он разговаривал по-другому. И вообще я слышала очень много откликов, что это был вообще образованный, один из лучших, подающих надежды, один из лучших дипломатов. Но на самом деле дело даже не только в Лаврове. Вот на Ваш взгляд, вообще больше приспосабливающихся, которые приспособились, да?
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Или… или людей, которые просто поменяли своё… своё отношение, свои убеждения?
Г. Бардин
―
Нет, я не верю, что по своей воле они вот так взяли и перелицевались. Я не верю. И я думаю, что это всё сила денег, сила того, что они прикормлены режимом, и они сознательно пошли на услужение. И поэтому мерзавцы, одним словом. Что там говорить? Мерзавцы. Когда они теряют свою интеллигентность, порядочность во имя денег. Ну, люди гибнут за металл.
К. Ларина
―
… с кем-то расставаться из коллег…
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Да.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Именно по этой… по этой…
Г. Бардин
―
Да. Именно поэтому. Потому что, ну, делить общение на то, что вот сюда можно, а сюда нельзя. Вот про Крым нельзя, а про это можно. Я не могу так. Я человек открытый и… Ну, ты заметила по эфиру.
К. Ларина
―
Да. И что? В лицо прям говорили человеку?
Г. Бардин
―
Нет, я просто перестаю общаться.
К. Ларина
―
Что вот он мерзавец.
Г. Бардин
―
Да, я просто ухожу. И я не люблю выяснения отношений. Я просто ухожу и не общаюсь. Ну, не о чем. К сожалению, этого много сейчас. Переоценка.
К. Ларина
―
Ну, и возвращаясь к искусству, ещё такой вопрос, мы привыкли, что в советское время безусловно это был Эзопов язык, как мы это называли, и публика считывала то, что автор закладывал в своё произведение будь то детские стихи Чуковского…
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
… будь то мультфильмы. Да? Будь то, не знаю что, музыка уж тем более. Тут вообще самое опасное искусство, потому что есть масса интерпретаций. Сегодня НРЗБ Вам, публика готова и способна эти двойные смыслы читать?
Г. Бардин
―
Считывать Эзопов язык? Я думаю, еще не готова. Еще не готова, потому что, ну, вот сегодня как будто торжествует откровенная пошлость. То, что напрямую идёт с экранов телевизоров. А вот потаённые какие-то вещи требуют работы мозга. А люди привыкли… во всяком случае сегодняшний телезритель отключает его. Я когда смотрю петросяновские передачи, меня не Петросян удивляет. Он давно меня не удивляет. Меня удивляют ржущие рожи. Это же и мои зрители тоже. Я думаю, чего вы ржете, над чем смеетесь. Вот это меня удивляет. И вот этот зритель к Эзопову языку не готов. НРЗБ ниже пояса – это их, это всё. К сожалению, сделали огромный откат назад. Я когда смотрю старые передачи, ну, «Вокруг смеха» с Александром Ивановым, смотрю передачи с Мишей Жванецким, покойным, и как остро и тонко реагирует аудитория на юмор, на предположение юмора она реагирует, потому что она готова, она подготовлена. Они работают на одной волне. Сегодня этого, к сожалению, нет.
К. Ларина
―
А страх присутствует сегодня, как Вы считаете?
Г. Бардин
―
Страх? Страх – да. Страх – да, но, к счастью, то, что я наблюдал 21-го числа, выход молодых… Молодых, которые знают, что могут их огреть дубинкой по башке, но они выходят, преодоление страха. Ну, спасибо Лёше Навальному. Это его уроки. Не боятся. Не боятся быть самим до конца. Тогда испугаются те, кто пугает нас. Вот преодоление страха – сегодня это самое главное. Самое главное.
К. Ларина
―
Конечно, я не сомневаюсь, что и Ваша семья как и мы все следили за этим почти библейским сюжетом возвращения… Да? Вход… как-то вход… Вербное воскресенье.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Вход Господень в Иерусалим. Простите за такое сравнение.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Но эти аналогии, они напрашиваются, потому что это действительно, как бы это ни было патетично, я уверена, что это именно так, этот человек страдает за всех за нас.
Г. Бардин
―
… он вернётся.
К. Ларина
―
Да. Да.
Г. Бардин
―
Он мерит по себе. Он как трус не вернулся бы. А Лёша работает по другим лекалам. Он… У него другой нравственный императив. Он не вернуться не мог. Это было бы его поражение. Он вернулся. И то, что он сегодня находится в лагере, это ещё не поражение. Это ещё не поражение. Я думаю, он свое слово скажет. Мне очень жалко Юлю…
К. Ларина
―
Лишь бы… Ой, жалко.
Г. Бардин
―
Мне очень жалко Юлю. Очень жалко. Что она переживает сегодня с двумя детьми. Бедная-бедная Юля.
К. Ларина
―
Вопрос, который обсуждается в связи с Алексеем…
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Очень тоже… Не только вопрос, надо было возвращаться, не надо было возвращаться. А вопрос другой. НРЗБ российское общество такого героя? Это… Ну, это жертва. Настолько она вообще оправдана?
Г. Бардин
―
Ну, понимаешь, Лёша не рассуждал, когда он возвращался. Он не ставил на чашку весов…
К. Ларина
―
Да.
Г. Бардин
―
Да. Любовь к отеческим гробам и свой поступок. Нет. Он по воле его нравственного… Это его нравственный выбор. Он не мерил нравственный выбор своего народа. Он ему служит честно. Честно, ну, смело во всяком случае. Смело. И если разбудил кого-то, честь ему и хвала.
К. Ларина
―
А если нет? Слушайте, у нас вот был… Для меня это вот аналогия страшной истории с журналисткой Ириной Славиной, которая сожгла себя у стен…
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
… местного ФСБ для того, чтобы разбудить по сути… этим факелом живым разбудить это спящее общество. Никого не разбудила. Никого.
Г. Бардин
―
Да к сожалению…
К. Ларина
―
Даже вскользь Путин сказал…
Г. Бардин
―
Потушили и забыли. Да?
К. Ларина
―
Да. Путин сказал, что у неё там что-то типа там с головой…
Г. Бардин
―
Ну, да. Да.
К. Ларина
―
… что-то какие-то проблемы. Да?
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Вот… Вот это, конечно, совсем не тот случай. Это не история Яна Палаха в Чехии когда-то. Да?
Г. Бардин
―
Да. Да.
К. Ларина
―
Это совсем другая. Вот как здесь… Даже не знаю, как вопрос даже сформулировать. Как разбудить? Как всё-таки… чтобы люди ужаснулись и сказали, что это ради меня… это ради меня этот человек гибнет. Ради меня!
Г. Бардин
―
Пока они не понимают того, что сегодня могут прийти за любым. За любым. Приклеить кому угодно, какое угодно дело, дать какой угодно срок, потому что суд не праведный. Пока они этого не поймут, толку не будет. Когда они поймут, что это касается каждого, и если ты не вступишься за него, не вступится никто за тебя. Ты окажешься последним.
К. Ларина
―
Мы должны заканчивать. Хочется какого-то светлого финала. В чём он, не знаю.
Г. Бардин
―
Светлый финал? Ксюша…
К. Ларина
―
Да. В чём наш… В чём надежда?
Г. Бардин
―
Да. Я тебя поздравляю. Я поздравляю тебя с победой. Я желаю нам победы. Победы в наших мечтах, в наших представлениях о будущем России, какой она должна быть, в какой стране должны жить наши дети и внуки. Вот я желаю нашей победы будущей.
К. Ларина
―
Спасибо большое. Это Гарри Бардин. На этом мы прощаемся. И ещё раз всех с праздником поздравляю.