Михаил Мишин - Дифирамб - 2021-03-07
07.03.2021
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина А в гостях у нас сегодня Михаил Мишин, писатель, драматург, переводчик, человек, пароход. Привет, Михаил Мишин. Здравствуйте!
Михаил Мишин
―
Здравствуй, Ксения! Здравствуйте все, кто слышит Ксению и меня!
К. Ларина
―
Хочу вам сказать, что мы позвали Михаила Мишина, и, кстати, ему тоже сообщу эту новость, для того, чтобы сделать приятное женщинам накануне женского дня. И мой первый вопрос, Михаил: это удачный выбор, как Вы думаете?
М. Мишин
―
Да я просто считаю лучшего и быть не может. А как? Кто? У тебя были другие кандидатуры, что ли? Я вообще потрясён НРЗБ постановкой вопроса. Я считаю, что прекрасный выбор. Да, конечно. Поэтому я… Ну, действительно если без трепа, без которого мы, конечно, не можем и не сможем, но тем не менее завтра женский день, и я… Ну, что тут? Ну, поздравляю всех. Хочу, чтобы все были здоровы, счастливы, радостны, веселы и всё прочее, что я могу пожелать лучшим на свете.
К. Ларина
―
Но я, кстати, вот перед эфиром освежила одно… один твой текст… один Ваш текст. Простите. Сбиваюсь. Михаил Анатольевич. Да, да. Ваше превосходительство.
М. Мишин
―
А надо на «Вы» разговаривать, да?
К. Ларина
―
Надо на «Вы» и Ваше превосходительство…
М. Мишин
―
… лет 700 знакомы, что ли? Ну, хорошо. Давай.
К. Ларина
―
Нет, Вы можете со мной на ты. Я кто тут вообще? Ну, дворня. Да? Чернавка.
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
Значит, смотрите, просто напомню нашим слушателям, что буквально там, по-моему, три года назад был текст этот опубликован, называется «Глобус женщин» Миши, который собственно и был тоже посвящен как раз празднику 8 марта. И там была такая доля здорового скепсиса в отношении эмансипации женщин.
М. Мишин
―
Там… Во-первых, он не был посвящен этому дню совершенно. Так просто пришлось, и поэтому, видимо, всё, что о женщинах, как бы они НРЗБ к 8 марта. Не было там, если… Ну, понимаешь, надо же сказать людям, о чем идет речь, потому что…
К. Ларина
―
Да. Давай.
М. Мишин
―
… что мы комментировать текст, который никто, может быть, и не видал.
К. Ларина
―
Не знаю. Я… Там мой любимый лозунг: «Женщины, я вас домогался. Это лучшее, что я делал в своей жизни».
М. Мишин
―
Ну, да, потому что вся эта история, которая происходит сейчас, ну, видимо, надо говорить об этой, значит, истории с… Как бы это сказать? Это называется толерантность? Или что это называется? Или что это?
К. Ларина
―
Это называется «новая этика». Теперь так это называется.
М. Мишин
―
А! Новая этика. За отсутствием старой будет новая этика, учитывая, что старой, я не очень понимаю, что такое старая этика. Ну, пускай будет новая этика. Если она заключается в том, что, значит, всё это движение «Me too», то вообще всякая идея, в том числе и вот эта борьба за, как ты говоришь, эмансипацию, что вообще странно звучит, любая идея, доведенная до крайности становится абсурдной, противоречит сама себе в результате. Да? И я тоже за… за. Ну, конечно. Ну, какой нормальный вообще человек будет против равноправия женщин в экономической, социальной, культурной, в семейной, если хочешь, сфере, да? Значит, ну, тут как бы есть опасность улететь в сферу домашнего насилия. Это отдельный разговор…
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
… надо звать. Вот. Понимаешь? Но когда начиная… началось то, что вот я писал, что началось вроде бы за океаном – да? – вот эти все истории, когда с человеком через 20 лет девушка вспоминает, что на нее там грязно посмотрели, и что, значит, надо за это сейчас же наказать всю… пол Голливуда. Ну, как-то странновато. Если, грубо говоря, значит, ты отдала честь, чтоб получить роль, если это не было насилие, преступление, то что вдруг? Ты получила роль. Теперь хочешь восстановить честь через 20 лет. Понимаешь? Выглядит довольно глупо и странно. Но поскольку в нашем мире все… все глупое доводится до логического, значит, умножения само на себя и завершения, то дальше началась эпидемия всего этого. Понимаешь? И там, где действительно наверняка есть случаи действительно каких-то, ну, преступных вещей, потому что как оно было преступлением насилие до новой этики, так оно и остается, хоть назови новой этикой, хоть какой еще. Но все остальное выглядит глупо, потому что… и огромное количество из всех щелей выскочило страдалиц, которые, значит, вспомнили, что 38 лет назад он ей подмигнул, а она была одна, и он, боже, больше того он даже коснулся ее там, ну, не буду говорить, чего он там коснулся.
К. Ларина
―
Ну, хорошо. Колено. Да.
М. Мишин
―
Колено. Это ты сказала. Это Вы сказали, Ксения. На «Вы» буду говорить просто. Вот. Понимаешь? Ну, вот это абсурд, на мой взгляд.
К. Ларина
―
Ну, с одной стороны это абсурд. А если мы вернемся как бы на территорию России и здесь, я лично… Просто иногда меня оторопь берет от этого оголтелого феминизма, который… как мне кажется, та форма, которую у нас приобретает это движение, она к феминизму, к защите прав женщин не имеет никакого отношения. Это бесконечная… Ну, скажу так, навет и клевета, потому что никаких доказательств никто не предъявляет. Это раз. А, во-вторых, то, что то же самое ужасное, что взяли из того же Голливуда, – это кампании по крушению репутаций великих людей. Ну, если у нас там, не скажем великих, но известных людей, публичных людей. В этом тоже есть какой-то… какой-то момент корыстный безусловно.
М. Мишин
―
Да я там… Ну, в лучшем случае нет, предположим, корыстного момента, а есть просто вот такой вот, значит, ну, это же тоже момент некоторого выхода в свет. Ты попадаешь в лучи прожекторов. Да? По каким-то причинам. Ну, не буду вдаваться. Они могут быть самые разные. Но выглядит это, конечно, странно. Я еще раз говорю, идея здравая. Я, честно говоря, не нахожусь в авангарде этого движения. Да и в арьергарде, честно говоря, тоже не нахожусь. Я сочувствую всякой борьбе за равенство прав: гражданских, социальных, экономических и так далее, и так далее, и так далее. Но когда начинается, значит, вот вся эта история, она выглядит, на мой взгляд… Как бы это мягко сказать? Ну, странно. Чтоб не сказать в эфире Вашей радиостанции речище.
К. Ларина
―
Там еще есть помимо новой этики, есть еще один термин, который, может быть, ты слышал, который называется, фемоптика. То есть произведения искусства, фильмы, литературу, всё, что угодно, любое творчество оценивается с точки зрения феминизма. Насколько это вообще…
М. Мишин
―
Даже абсолютно понятно. Это издержки, значит, доведенные до крайности нормальной здоровой этики. Да? Что женщина должна иметь право снимать кино как мужчина. Она должна всё это иметь право это делать. Но когда на каком-то серьезном фестивале… Да они, по-моему, уже на этом… на «Оскаре» они там с ума сошли. В академии.
К. Ларина
―
Да. И на международных фестивалях. Да.
М. Мишин
―
То есть там, насколько я понимаю, то просто они вводят квоту, по-моему. Значит, столько-то… Должно быть столько-то женщин-режиссеров и чуть не столько-то женщин там в награжденных. Слушайте, я совершенно за талантливых женщин. Но это было бы как крайне глупо насчет того, что две бездарные дуры сняли кино, но только потому, что они женщины должны получить какие-то призы. Ну, что это такое? Недавно наткнулся тут чего-то, не знаю почему, опять вдруг пересмотрел «17 мгновений весны». Ну, выдающаяся режиссерская работа, на мой вкус. Ну, Лиознова. Ну… Ну, я же не помню, что… Для меня она режиссер, который оказалась женщиной, а не женщина, которая оказалась режиссером. Это же разные вещи совершенно.
К. Ларина
―
Ну, да. Как Лариса Шепитько, как Кира Муратова. Да?
М. Мишин
―
Ну, если их… Ну, что делать? Ну, может быть. Это нормально, что мужской мир. Долго мужчины имели преимущество, превосходство во всех сферах и, конечно… Ну, потихоньку же появились… Ты же называешь, Шепитько там, Кира Муратова, там еще мы назовем талантливых, замечательных женщин-режиссеров там в других сферах. Ну, это же не означает, что надо там вводить квоту. Ну, давайте я… Я не знаю. Ну, давайте введем квоту тогда, значит, чтобы не меньше там половины или 40%, значит, акушеров были мужчинами. Ну? Ну, вот.
К. Ларина
―
У нас были квоты. У нас было время квот, кстати, Миша. И мы это помним. Когда национальные квоты…
М. Мишин
―
Понятно. Я помню…
К. Ларина
―
Национальные квоты.
М. Мишин
―
Ну, это же было плохо.
К. Ларина
―
Да ужас.
М. Мишин
―
Ну, это же было плохо.
К. Ларина
―
Да ужас. Да.
М. Мишин
―
Ну, были квоты по национальности, по… не знаю, чему, по полу, по це… Ну, в старые времена еще там по каким-то другим вещам.
К. Ларина
―
По 5-му пункту. Да, да, да.
М. Мишин
―
Ну, я… Да. Ну, например. Понимаешь? Я-то это помню все. Ну, слава богу, значит, вроде это как нет. Но будет это. Значит, обязательно просто людям нужен враг, чтобы решить свои проблемы. Значит, вот для этих экстремистских, значит, феминистических и каких угодно движений надо найти. Враг вот этот… он мужчина. Поэтому он по определению как бы враг. Ну, что делать? Надо… Ну, мужики съеживаются, бегут и в ужасе ждут, когда очередной… очередного режиссера очередная какая-нибудь, значит, в прошлом девушка, значит, выскочит и сейчас же заклеймит. Ну, про это даже говорить уже… Я не знаю. Нечего добавить просто.
К. Ларина
―
Ну, да, к сожалению, это так. Но мы опять почему-то ушли в какую-то… Начали со здравия.
М. Мишин
―
Ну, это прекрасный разговор у нас. У нас… Подожди…
К. Ларина
―
Да, начали со здравия, 8 марта. Да, мы хотим приятное сделать. Давай я тебя так… Давайте я так спрошу. А женщины… Женщины года. Вот представим себе, если бы сейчас у нас была бы как бы не середина года, а вот конец. Вот кого бы ты назвал женщинами года из тех, кто вот тебе был интересен, важен, кто стал для тебя… Тьфу! Кто стал для Вас открытием?
М. Мишин
―
Ну, я не знаю. Я не могу так сказать про открытие.
К. Ларина
―
Ну, как… как личность. Да?
М. Мишин
―
Навскидку? Ну, если… Ну, если мы будем сейчас говорить о политике или о чем? Вообще так сходу не готов. Я из галантности могу сказать, что, значит, вот мы с тобой разговариваем, ты для меня открытие. Понимаешь? Ну, что? Почему мне не сказать тебе приятного?
К. Ларина
―
А Юля Навальная?
М. Мишин
―
Обзывать? Вне зависимости. Я не пытаюсь в политическую сторону, я не хочу в нее вдаваться, потому что все уже сказано много раз всеми. Повторяться просто не хочу. Она вызывает большое человеческое сочувствие и уважение. Она, как я это понимаю, я не знаком не с ним, не с ней, но я смотрю, как она достойно, ну, является… Видно, что человек является вот другом, подругой, спутницей, поддержкой, опорой, любящим и любимым человеком. Кроме аплодисментов это ничего у меня лично вызывать не может. Она ведет себя, по-моему, крайне достойно. Но еще раз говорю, не вдаюсь, так сказать, в содержательную там политическую часть. Мы говорим о женщине. Вот да, она прекрасно себя, по-моему, как-то ведет.
К. Ларина
―
Тут… Да. Тут, кстати, вопрос скорее не политический. Вот если там оценивать там ту Юлю, мне кажется, она безусловно вот героиня номер один этого, что называется, сезона не только политического, потому что она себя ведет как человек невероятного мужества – да? – и, конечно, надежный человек… Она не просто так, как тигрица защищает мужа, она разделяет все его убеждения. И она! Да. И она готова к тому, что он за эти убеждения подвергается преследованиям.
М. Мишин
―
Я не знаю, к чему она готова. Я могу говорить только о том, что я вижу.
К. Ларина
―
Ну, вот мы вспоминали с тобой жен декабристов. Да?
М. Мишин
―
В каком-то смысле вспоминается. Ну, в нашем представлении о них во всяком случае. Да, это верный… Это верный, надежный, любящий человек. Этого достаточно, чтобы вызывать, по-моему, уважение. Всё остальное за кадром.
К. Ларина
―
А в Вашей жизни были такие женщины?
М. Мишин
―
Да только такие, Ксюш. НРЗБ любящие, любимые. Как сказал мой НРЗБ, он сказал: «Женщина должны быть под рукой». Ну… понимаешь? Ну, вот это все собственно. Разные бывали. Ну, да. Ну, я считаю, что мне везло. Безусловно. Я считаю, что мне везло. Все женщины, которые встречались мне на пути были замечательные, прекрасные и умные, добрые, талантливые, роскошные.
К. Ларина
―
Я держу в руках книгу вот эту, знакомую Михаилу Анатольевичу Мишину. Я всегда ее держу в руках, когда разговариваю с Мишиным по «Скайпу», чтобы он видел, что книга в надежных руках.
М. Мишин
―
Да. Но она не открыта, по-моему. Она НРЗБ не разрезана.
К. Ларина
―
Нет, нет, нет. Разрезали, разрезали. И прочитали много. Ну, какие-то вещи я знала. Я просто хотела сказать, что и в пьесах, которые вот Вы переводите – да? – там женщины играют не последнюю роль. Вот эти женские образы в этих… Вроде бы комедии, но на самом деле это не совсем комедии. Не то, что мы привыкли считать комедиями. Правда же?
М. Мишин
―
… я думаю, надо аудитории опять все-таки сказать, что за книжка.
К. Ларина
―
Давай…
М. Мишин
―
Иначе будет непонятно.
К. Ларина
―
Да, да, да. Давай скажи.
М. Мишин
―
Не видно. Нет, там не видно так.
К. Ларина
―
Но рассказывай.
М. Мишин
―
Я скажу. Да. Хорошо. Это книга, значит, куда вошли 4 из переведенных мною за последние там довольно много лет пьес. И вот они там как-то сложились. Там есть и сами пьесы, и какие-то слова хороших людей обо мне. Хорошие слова, надо сказать. И я рассказываю там немножечко об авторах пьес, и там какие-то фотографии и наши, и западные: сцены, актеров, значит, которые играли в разные времена эти пьесы. Разговор-то был о чем, собственно говоря? Ты меня сбила. Я сейчас…
К. Ларина
―
Про женский… Про женские образы в драматургии, которую переводит…
М. Мишин
―
Ну, я не НРЗБ. Я не представляю себе. Ну, есть пьесы, а есть жизнь. Жизнь. Значит, в жизни тоже бывают женщины, я тебе хочу сказать. Вот они НРЗБ. Что же делать? Одни лю… Вообще я хочу сказать, может быть, не вся аудиторию в курсе. Одни люди мужчины, а другие женщины. В этом нет ничего страшного. Надо просто только не сходить с ума и не доводить борьбу за равноправие до идиотизма. Я думаю, нам эту тему надо закрыть уже, Ксюш.
К. Ларина
―
Я просто хочу…
М. Мишин
―
Ты читала? Ты читала, Ксюш?
К. Ларина
―
… процитировать. Да. Сейчас. Подожди. Скажу. Сейчас. Подожди. Да.
М. Мишин
―
Я жду.
К. Ларина
―
«Сбежать бы куда-нибудь на пару недель в Париж, чтоб завтрак в постели и заниматься любовью, когда захочешь, и чтоб не возвращаться домой». Это вот мужчина, кстати, говорит, между прочим, а не женщина. Мой вопрос незапланированный, Миш. Почему в наших… в нашей драматургии, в наших сценариях так мало женских ролей не девушек и не бабушек, а взрослых женщин? Почему, как мне кажется, это мое наблюдение, в западной драматургии и в западном кинематографе – да? – всегда есть роли для взрослых, что называется, актрис, там не знаю, от 40 плюс и дальше, да? Но у нас только бабушки и девушки. Почему?
М. Мишин
―
Я думаю, что… Ну, я чуть-чуть изменю твой, может быть, вопрос или вернее ответ на… чуть-чуть сдвину, потому что мне кажется, что… То есть не кажется, я просто вижу, что у нас просто, ну, как бы наступило время абсолютного пренебрежения к первооснове кинематографического в частности продукта – это киносценарий. Просто исчезли профессионалы, которые делали это хорошо. Ну, мы можем назвать просто десятки. Ну, там десятки, не десятки, но на память там много имен, которые просто создавали первооснову, фундамент для лучших там картин, потому что, ну, можно, конечно, дом построить на кривом или недостаточном, или сыром фундаменте, но, в общем, как правило, стоять не будет. Можно… Есть и исключения, когда режиссеры там самовыражаются каким-то образом выдающимся, великим, но все равно на основе чего-то. Все равно. А сегодня мало кто рассказывает интересную историю. Ты угадываешь почти все. Все по каким-то лекалам приблизительным, не очень чисто прописанным, как мне кажется. Не хочется брюзжать. Потому что, ну, что это? Вот в наше время… Но это действительно так. Просто профессия утерянная – сценарист. Я не знаю. Были раньше люди, которые просто этим… Кинодраматурги. Они этим жили, занимались, учились, учили…
К. Ларина
―
Так это можно было книгами издавать. Это была литература.
М. Мишин
―
Ну, это была…
К. Ларина
―
Сценарии… Вот журнал «Киносценарии». Ты читал… читаешь их как… как литературу. Да?
М. Мишин
―
Ну, да, там можно называть вне зависимости от вкуса. Но это были крупные люди там. Это был там, я не знаю, Ежов, там Гаврилович, Червинский. Ну, много. Много людей, которые делали просто превосходные сценарии. Это еще не было гарантией хорошего кино. Но по хорошему сценарию можно снять плохое кино, а по плохому сценарию хорошего нельзя.
К. Ларина
―
Точно?
М. Мишин
―
В принципе.
К. Ларина
―
Точно?
М. Мишин
―
Да. Если ты не гений. Гении не подчиняются общему вкусу. Это закон. Ну, я не знаю. Если вдруг возникает Феллини, который, может быть, берет плохой сценарий, что-то из него делает, потому что он как бы больше этого сценария, он сам по себе как фигура, как личность, как режиссер, как что угодно. Ну, в принципе нет, конечно, нельзя.
К. Ларина
―
Но постойте, ведь бывают ужасные экранизации. Они ж по большой литературе. Литература не спасает. Да?
М. Мишин
―
Секунду. Секунду. Это разные вещи. Сделайте умело экранизацию, сделайте хороший сценарий по роману. А если вы не умеете делать экранизацию или делаете ее плохо, ну, так вот и получается не очень хорошо тогда. Ну, были выдающиеся экранизации. Ну, а бывали… Как это сказать мягко? Не очень выдающиеся экранизации. Ну, видишь, я сегодня толерантно себя веду.
К. Ларина
―
Ну, подождите. А давайте по… по именно вот такой вот… по мастерству, поскольку есть какое-то свое… свой опыт наблюдения. Мы же смотрим сериалы как российские, так и зарубежные. И разница очевидна, когда мы говорим: «Ох, какие супер диалоги», или говорим: «Боже мой, на каком языке они, эти люди говорят?» Вот здесь в чем… Это вопрос профессионализма или еще чего-то?
М. Мишин
―
Не еще чего-то, а вот именно этого. Именно ощущения, что как бы… мы это как бы делаем как в жизни. Мы это как бы вот сейчас… Мы ж так умеем. Мы ж молодые. Мы же здесь варимся. Ну, что эти отстойные старики понимают? Ну, они… Ну, что? Мы сейчас нормально вот так разговариваем. И это во всех компонентах. Поэтому в принципе вот мы… Ну, мне кажется во всяком случае, что я смотрю какой-то старый фильм даже средний, даже… даже не очень старый. Ну, советский. Пускай будет советский уже неважно там. Да? Ну, я вижу там какая-то идея. Там попытка идеи чего-то рассказать. Какое-то такое… что-то такое сказать, чего я не знал, чего-то важное. В среднем как бы. Ну, в среднем естественно. Были и жуткие, плохие, заидеологизированные. Какие угодно. Ну, сегодня я не понимаю, от чего. Ну, еще одна история. Еще один в камуфляже пробежал, а он больной и так далее. Ну…
К. Ларина
―
Может быть, поэтому тут помимо кризиса профессионального, может быть, еще какой-то есть кризис творческих идей. Ведь я думаю, что Вы тоже обратили внимание на эту любовь и популярность так называемых римейков советских фильмов. Когда все хотят снять новую «Бриллиантовая рука-2», «Кавказская пленница-2», «Ирония судьбы-2».
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
Это… Это почему? Зачем это? Невозможно же повторить успех…
М. Мишин
―
… понятно. Нет, почему понятно. Это и в Америке так делают и все такое. И на это я, честно говоря, ну, успеха на этом пути не видел. Понятно… Как мне кажется, понятно почему. Была хорошая, успешная картина. Ну, условно говоря, не знаю, «Карнавальная ночь». Ну, знаменитая. Ну, прогремевшая. Ну, прошло время, вроде бы изменились реалии, а история осталась. Ну, давайте сделаем это как бы сегодня. Не получается.
К. Ларина
―
А почему?
М. Мишин
―
А потому, что какой-то идейки нет другой своей. Да потому, что просто так не получается. Потому, что вместо Людмилы Марковны, допустим, играет, значит, там, ну, там некто. Неважно. Не буду говорить. Не знаю. Или там какой-то другой сериал, там я не знаю. Можно… Понимаешь, есть большая разница. Можно делать 500 экранизаций какого-то романа. Да? Сколько там версий, я не знаю, «Трех мушкетеров», «Войны и мира», но это не…
К. Ларина
―
Да, да.
М. Мишин
―
Это я по-своему смотрю на одну и ту же вещь. Я из нее делаю. Там сделали американцы эту «Анну Каренину». Ну, сделали мюзикл как вот… Христа ради. У Льва Николаевича от этого не убудет ничего, а сам по себе мюзикл симпатичный вполне там даже. Помнишь, там Кира Найтли – что ль? – играла?
К. Ларина
―
Да, да, да. Это, кстати, Том Стоппард писал сценарий, между прочим, на минуточку.
М. Мишин
―
Ну, я так… О чем и речь. И я говорю, это все равно должны делать профессиональные, умелые люди. Сценарий этого дела. А не просто повторять. Значит, мы сейчас о римейке говорим – да? – опять. Вот. Потому, что так, правда, не получится. Ну, не получится. Ну, у американцев то же самое. Я тут наткнулся, стал думать, дай-ка я посмотрю, что-то старое из своей юности. «Великолепную семерку». Вестерн. Все. Ковбои. 7 человек.
К. Ларина
―
И вдруг смотрю, а это другой год.
М. Мишин
―
… значит, я НРЗБ и думаю, и я натыкаюсь тут, думаю, я ее посмотрю. Потом не обратил внимания на год. А это оказывается римейк великой этой семерки. Хороший актер играет в центре этот Дензел Вашингтон. Понимаешь? Ну, жуть чистой воды. Это просто ужасно все, потому что плохо играют, и идеи никакой. Там все-таки была идея, они защита… Здесь вроде они как тоже, а все это кончается мордобоем и больше ничем. Поэтому это надо делать…
К. Ларина
―
Да, я тоже вспоминаю, вот какие, если говорить про зарубежные фильмы, то, конечно же, не знаю, «Запах женщины» с Аль Пачино – это же римейк фильма какого-то там… Не помню, какого года. Или «Лицо со шрамом» с тем же Аль Пачино – это тоже римейк. Ну?
М. Мишин
―
Слушай… Делай, ради бога. Я же совершенно не говорю. Вот я сейчас что-то читаю, вот НРЗБ какая-то сейчас ругань идет, что… Ну, я мало читаю. Ну, что-то наткнулся, где… Кто собирается снимать какой-то римейк чего-то. Ну…
К. Ларина
―
Тигран Кеосаян! «Белорусский вокзал-2».
М. Мишин
―
Да, да. И все… Да, да. да. Ой, какой ужас. Святыню он замахнул. Да пусть снимает. Да от фильма Андрея Сергеевича Смирнова не убудет ровно ничего.
К. Ларина
―
Но он же ему звонил и спрашивал благословения.
М. Мишин
―
Я не знаю.
К. Ларина
―
И не… и не получил его.
М. Мишин
―
Ксюша, я не знаю подробностей. Я не лезу в авторские права. Я… Это уже другие вещи. Я говорю, что сразу кричать: почему?! Да как он смеет?! Да пусть снимает. Хорошо. Замечательно.
К. Ларина
―
Хорошо. А если снимет ужасно, ничего…
М. Мишин
―
Никого не волнует. Забудут через 22 минуты. Просто исчезнут. Ну, снимали же… Был римейк, по-моему, если не ошибаюсь, «Иронии судьбы».
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Мишин
―
«Ирония судьбы». Ну, уж казалось, ну, уже это все. Ну, сделали там ремейк сегодня другой человек, не помню, артист… Правда, искренне не помню. Ну, и чего? Где это все?
К. Ларина
―
Да. Все.
М. Мишин
―
… и что убыло от Рязанова?
К. Ларина
―
Время. «Где это все?» - спросил Михаил Мишин, и на этом мы делаем остановку в пути.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Михаил Мишин сегодня наш гость. Меня зовут Ксения Ларина. И давайте мы теперь вновь вернемся к датам. Мы начали с 8 марта. Перешли в женские, мужские и профессиональные проблемы. А теперь хочу сказать про две даты. Да? Давайте начнем с этой. Значит, 8 марта исполняется 80 лет со дня рождения Андрея Александровича Миронова. Безусловно артист, сейчас говорят, культовый. Да? А как сказали бы в советское время, даже не знаю. Великий, гениальный. Хоты мы никогда его так не называли. Миш?
М. Мишин
―
Ну, дело в том, что все эти слова, они же… Вот это моя любимая, значит, песенка. Я не могу больше слышать слово «гениальный». Понимаешь? Потому, что, ну, это все девальвировано. Просто шкала исчезла какая-то. Понимаешь? Маша Букашкина гениально спела там на «Евровидении». Ну, хорошо. Маша… Ну, всё. Ну, что с этим можно сделать? Ну, гениально. Если Маша гениальная, то что тогда Алла Борисовна? А если Алла Борисовна, то, что такое Эдит Пиаф? Ну, и так далее. Всё это просто превратилось в какую-то… Не слова, а пыль. Понимаешь? Ну, гениально. Не говорили ничего Андрею, что он гениальный, понимаешь, тогда. А он был выдающийся, уникальный, совершенно ни на кого и ни на что не похожий, огромного обаяния и умелости профессиональной артист. Народ выбирает своих любимцев неслучайно. Он был любимец, абсолютно народный любимец Андрей Миронов. Его имени было достаточно, чтобы люди шли там в кино, в театр. Понимаешь? Но при этом никто не кричал гений. Гений! Великий гений. Культовый секс-символ. Ну, и так далее. Да. Ну, что тут говорить? У меня, ну, кроме общего как бы такого восторга… Я всегда его очень любил, потому что он даже как бы не очень… не очень… Как бы это сказать? Наш артист, он в смысле он очень легкий был при этом. Он… Ну, я не говорю о пластике его. Это само собой. Вообще внутренняя какая-то подвижность была в нем такая очень элегантная, такая… немножко такая чуть-чуть как бы не наша. И в то же время он был… Не зря Герман его увидел и снял в своей картине. Была и глубина, и точность, и как бы… Вот. И абсолютная преданность делу. Безусловно. У меня было одно сожаление, связанное с ним, потому что, ну, мы были знакомы там достаточно долго. Ну, не очень близко, но знакомы. Ну, потом когда уже мы, значит, с моей женой тогда Таней Догилевой как-то, ну, сосуществовали, она… Они же снимались в одной картине. Они очень…
К. Ларина
―
«Блондинка за углом». Да?
М. Мишин
―
Да. Они вот… Да. Они очень были в очень хороших отношениях. Он позванивал как-то. Она с ним общалась. Как-то он звонит, я говорю: «Я сейчас позову». Значит, Таня говорит: «Нет, нет, Вы мне нужны». Мы на «Вы» были, по-моему. Как с Вами, Ксюша. Вот. И он говорит: «Вот знаете, Миша, я хотел бы и давно хочу, и я хотел бы сделать какую-то программу. Хочу, чтоб вот, может быть, Вы… Как бы мы с Вами. Ну, если у Вас есть время», - говорит он мне. Ну, я понимал: «Андрей, - я говорю, - ну, конечно, вопрос времени для Вас не стоит. Кроме радости ничего». И он говорит: «Да, да. Вот знаете, я сейчас… мы уезжаем на гастроли в Ригу. Я приеду и…» И вот он уехал в Ригу и…
К. Ларина
―
Всё случилось. Это 87-й год. Да.
М. Мишин
―
Это был… Ну, да. Я уж не помню год. Да, кажется. Вот. И да, очень жалко, потому что, конечно, он на эстраде вообще было счастье, ну, когда… Я думаю легко сейчас вспомнить там какие-то, ты помнишь, есть и там и капустные номера там с Шурой Ширвиндтом и так далее.
К. Ларина
―
Потом как режиссер он состоялся безусловно вот в театре. Да?
М. Мишин
―
Невероятной, уникальной одаренности. Ну, что тут говорить?
К. Ларина
―
А вот хочу вернуться тогда к словам про народного любимца. Я была свидетелем, когда я смотрела фильм «Мой друг Иван Лапшин» в кинотеатре «Рекорд», как сейчас помню, в «Лужниках», поскольку он шел, как мы помним, малым экраном, это был такой малый прокат – да? – в то время, когда он появился. Я прекрасно помню, Миша, как на сцене попытки самоубийства героя Андрея Миронова… В ванной, помнишь, он себе пристраивает пистолет, пытается понять, как это сделать. Да? Народ хохотал. Вот это чем… Вот это заложники… Человек был заложником…
М. Мишин
―
Ну, во-первых, ты понимаешь…
К. Ларина
―
… формата, да?
М. Мишин
―
Ну… Ну, Ксюш… Ну, что значит «народ хохотал»? Ну, какие-то люди…
К. Ларина
―
Ну, как? Большой зал смеялся. Да?
М. Мишин
―
Ты смеялась?
К. Ларина
―
Ну, о чем…
М. Мишин
―
О том и речь.
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Значит, это было не преувеличено. Он… Дело в том, это очень сложная история. У человека, у Андрея, ну, был шлейф гигантский легких комедийных… и он просто, ну… Как бы это? С чем сравнить? Сравню как всегда с собой. Значит, у меня было когда-то, значит, на заре моих каких-то занятий художества, я имею в виду литературой, значит, был какой-то рассказик, там что-то он был… Ну, он был, как говорят, смешной. О себе нельзя же говорить. Ну, было вроде смешно. Ну, и там шла речь о пьяных, о каких-то… значит, и что-то, в общем, вот. И вместо того, чтобы… Я еще только в газетах в каких-то начинал печататься. И его поместили не в рубрику, где называлось «Веселые колонки», или как-то там она НРЗБ. И народ посыпал письмами, что я смеюсь над народным горем, что народ, страна спивается, а автор глумится. Вот это все. Если бы они это поместили, значит, под рубрикой «Пьянству бой», уверяю тебя, не было бы этих писем. Меня вообще спас человек какой-то нормальный был герой соцтруда, который, значит… Меня уж хотели никуда не пускать вообще.
К. Ларина
―
Ничего себе.
М. Мишин
―
Да, да, да. Понимаешь, вот. Просто не по той… не по тому ведомству как бы пошел. Понимаешь? И здесь Андрей с его шлейфом прекрасных комедийных ролей, эти там «3+2». Ну, что сейчас перечислять все… И оперетта. Чтобы всё. И вдруг он играет в этой драме. А он… его одно появление на экране вызывало сразу улыбку. Они решили, что может быть… Это работает, такие вещи. Но это ничего же не значит. Я как потом с Лешей Германом покойным говорил, и тоже было неожиданно вообще не только для людей, которые у тебя там в зале смеются, для многих было даже там более искушенных, скажем так, специалистов, почему Андрей. А вот специально, что из другого мира он туда приехал в эту вот… А он совсем другой, легкий, московский туда вот это вот. Понимаешь? Поэтому, ну, что ж? Да, не сразу люди принимают.
К. Ларина
―
Ну, кстати, в это время, когда он снимался у Германа, он уже в театре… Ну, он в театре собственно всегда был серьезным, выдающимся, драматическим артистом. И НРЗБ, кстати, это прекрасно понимал. Он же не только в комедиях там играл. Давайте вспомним там его, раз уж так зашла речь, работа, которая, к сожалению, очень мало просуществовала, но легенды ходили о спектакле Марка Захарова «Доходное место» в театре сатиры, где Жадова, главную драматическую роль играл Андрей Миронов. И этот знаменитый монолог… Вот просто вот люди были в состоянии шока от тех… от того… от того, как он играл. Ну, собственно он много сыграл драматических ролей у себя в театре. А в кино вот такая борьба бесконечная.
М. Мишин
―
Ну, там… Да, если НРЗБ, он же… Там были какие-то еще. У него там фантазия НРЗБ, по-моему, были. Там что-то еще.
К. Ларина
―
Да. это телеспектакль.
М. Мишин
―
Но тем не менее, что, в общем, совсем неплохо и совсем не умаляет Андрея. Это великое дело, когда ты получаешь репутацию такого вот любимца на комедии. Комедийных актеров по-настоящему меньше, чем драматических, я не побоюсь сказать, потому что это надо уметь и быть. Поэтому это годовщина. Есть повод вспомнить выдающегося Андрея Миронова, что мы и сделали, как смогли.
К. Ларина
―
Окей. Тогда еще одна дата, которая тоже нас поведет в другое время, которое мы тоже вместе переживали, поскольку живем на свете давно. Мы люди уже пожилые с Михаилом Анатольевичем.
М. Мишин
―
Про себя говори.
К. Ларина
―
Это дата, которую отмечали вот на прошедшей неделе. 2 марта исполнилось 90 лет ныне здравствующему, дай бог ему здоровья, Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Вот для Вас что это имя и что это время? Поскольку мы же видим, как общество до сих пор делится на две части. Одни говорят: «Спасибо, Михаил Сергеевич», другие говорят: «Будь ты проклят, Михаил Сергеевич». Вот здесь какую сторону выбирать?
М. Мишин
―
Дело в том, что было бы странно, если б было иначе, вообще-то говоря. Во Франции до сих пор не могут разобраться с Наполеоном, вообще-то говоря. Половина. И абсолютно чистая правда. Там половина ненавидит, и половина считает, что он сделал Францию, как говорится. Да? Поэтому мы слишком близко… Я об этом писал. У меня просто не хочется себя… ну, не потому, что себя повторять, я не самонадеянный, и люди не читали. Но тем не менее просто, чтобы… Ну, как? Ну, естественно это громадное… фигура громадной роли. Он оказался на месте, где сыграл громадную роль. Вероятно, там были огромные как бы сложности, ошибки. Наверное, много бы он сделал, если мог бы, иначе, если бы смотрел на свои дела с сегодняшнего времени. Но то, что этот человек обошелся без крови, то, что этот человек разрушил стены, то, что этот человек дал в свое время ощущение вдруг свежего ветра, который подул из всех щелей этой разваливающейся стены для меня это очень важно. И для многих это превосходит, значит, вероятно какие-то действительно крупные ошибки. Наверняка они были. Но я не собираюсь сейчас судить его с исторической точки зрения. Я считаю, что он… Человечески он вообще вызывает у меня большое уважение и симпатию. И я… мне удалось там лично с ним общаться несколько раз. И это абсолютно адекватно, нормально ведущий себя человек, который крайне достойно… Ведь как бы это сказать? Хорошо, когда ты при власти себя вести – да? – благородно.
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
А когда ты уйдешь, ты вот попробуй остаться, значит…
К. Ларина
―
Человеком.
М. Мишин
―
… лишившись всего, как бы возможностей каких-то… тех возможностей, которые у тебя были, и которые ты не использовал. Вместо… Он же, грубо говоря, мог поднять войска в свое время. Он много чего мог сделать. Но он этого не сделал, как мне кажется. Но я еще раз говорю, я… ну, я где-то писал, что, знаешь, кажется у китайского этого Чжоу Эньлая, как у него как когда-то у председателя госсовета в свое время спросили, как он относится как раз вот, значит, как он оценивает французскую революцию. Это было… лет 200 прошло. Он говорит: «Ну, вы что? Еще рано судить об этом. Всего 200 лет прошло». Так что я говорю, поговорим через 200 лет. Сейчас, конечно, еще живо, у многих он вызывает аллергию, а у многих тотальное восхищение.
К. Ларина
―
А вот в чем… почему аллергия? За что его ненавидят, я так и не могу понять.
М. Мишин
―
Развалил Советский Союз.
К. Ларина
―
Несмешно.
М. Мишин
―
Развалил. Дал всё западу. Ну, как? Ну, вот. Все же как? Он все продал. Все предал. Ну, здесь элементарно же. На… Людям же как бы свойственно искать простые ответы, простые решения. Ну, все. Он враг. Или он гений. Он друг. Все белое или черное.
К. Ларина
―
Он… он патриот. Да?
М. Мишин
―
Он патриот. Он… он… Ну, сейчас… Почему-то антоним слова «патриот» – это «либерал», все этот бред абсолютный. Ну, не хочу об этом даже говорить. Это на, пожалуйста, на… на 1-й, 2-й канал в эти шоу там…
К. Ларина
―
У нас в наше время очень популярный термин «дерьмократ», если Вы помните.
М. Мишин
―
Дерьмократ, либераст. Ну, много с чем… Все вот это вот. Да. Но тем не менее да, конечно. Но это большая фигура. Я не знаю, кроме поздравлений с его 90-летием я ничего не могу сказать.
К. Ларина
―
Ну, а для Вас вот лично это время, оно Вашу жизнь, Вашу судьбу каким-то образом изменило? Скорректировало?
М. Мишин
―
Конечно. Ну, конечно, да. Ну, конечно. Я там… Мы тогда… Ну, как? Я помню день, когда меня утром разбудили, вот этот день когда этот путч начался, значит. Вставай, смотри телевизор! Не помню, кто позвонил. Мы спим. Вскочили. Я… Таня спит. Я… «Лебединое озеро» это знаменитое, значит, начался этот самый… Вообще, ну, конечно, паника, всё. И вот это, значит, ты помнишь, это же была вот… Да? Это какой год-то? Что? 91-й, что ль?
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Когда мы… Да. И в 1-ю ночь мы, значит, мы побежали спасать, значит, завоевания Перестройки и, значит…
К. Ларина
―
Демократии.
М. Мишин
―
… Да. а Ельцин в Белом доме это самое. И мы пошли, значит, защищать 1-м делом. Что должен делать 1-м делом защитник свободы? Мы выпили, во-первых. И, значит, выпили, собрали всю еду, которая была в доме. Таня что-то сварила. И мы побежали на эту площадь, значит, и раздавали там ребятам, на НРЗБ приехали. Вот. Ну, и мы в ночь там… Я защищал все это дело. Потом сказали, сегодня штурма не будет. Мы все пошли домой. Через 3 дня, как сказал покойный Саша Кабаков, был писатель такой, который один… Были что-то все в панике, а он спокойный как… видимо, как он умел это видеть, сказал: «Ребята, через 3 дня все кончится». Ровно через 3 дня все кончилось. Вот. Поэтому… Да, это было время, когда, ну, как? Повеяло свободой такой. Да? Как бы, ну, действительно. И она не пропала, кстати, эта история. Она сохранена. Она есть. Ее просто не так видно под напором, значит, сегодняшней жизни, разгонов и всего этого. Но куда это делось? Ты вспомни, что было до того. Вот ты не можешь вспомнить. Ты юная. Извини…
К. Ларина
―
Ну, как это? Конечно же… конечно же… конечно же, помню. И всегда вспоминаю, что как бы… Вы сейчас вспомнили про исход как бы горбачевского периода. Это вот 91-й год…
М. Мишин
―
Не только.
К. Ларина
―
… который…
М. Мишин
―
Почему? У меня, кстати говоря, раз уж Вы ссылались так на мои художественные произведения о женщинах, там же Вы можете найти где-то там в этой ленте, я о нем писал. Да? И я знаю, что ему даже это как-то пришлось по душе, как говорят. Но я… Я говорил, что, конечно, во-первых, все сошли с ума от того, что он разговаривал. Он… Потом стали злиться, что он слишком много разговаривает. Но поначалу после этих, значит, этих валидольных дедов, которые там сидели, источая запах корвалола на всю страну, НРЗБ человек, который разговаривает, ходит среди народа.
К. Ларина
―
Без бумажки разговаривает. Без бумажки.
М. Мишин
―
… снимает шляпу, махает населению. Я уж про запад не говорю. Они эти Горби, Горби. Ну, как? Ну, они не ожидали, что он здесь такой возможный. Они же привыкли к этим, значит, несгораемым шкафам, которые шли в пиджаках. Ну, вот. Конечно, он произвел впечатление живого человека. Это было острое ощущение. Это сейчас мы все забыли просто, что было до того. А не значит, что все было плохо до того, чтоб не было упреков…
К. Ларина
―
Нет…
М. Мишин
―
… ваших…
К. Ларина
―
Да. Тут важно, если мы говорим про творчество опять же, поскольку все-таки мы в таком формате беседуем, и это правильно, это отмена цензуры прежде всего и отмена вот этих бесконечных литов, чтобы люди понимали, что такое быть человеком. пишущим или выступающим на сцене со своими текстами. В советское время это ты не можешь ничего сказать мимо специального человека. Да?
М. Мишин
―
Конечно. И вот говорят… Ну, можно об этом много говорить. Ну, коротко. Ведь вот он оказался… Вот он оказался на этом месте. Ведь системы-то нет, не было никакой. Вот кто оказался, тот и командует парадом, строго говоря. Ну, что мешало, например, в судьбе или там обстоятельствам сложиться так, что пришел… Уж никто не помнит сейчас его. Ему уж, наверное, лет 100, если он жив. Вот пришел, допустим, Егор Кузьмич Лигачев.
К. Ларина
―
А он жив. Представляете?
М. Мишин
―
Ну, хорошо. Дай бог здоровья ему. Понимаешь? Пускай живет себе тоже. Никто ему не мешает. Ну, и была б другая история, наверное. Совсем другая. Может быть, кровавая. Никто не знает. Сейчас я не могу это вычислить. Я знаю только то, что было при Михаиле Сергеевиче, и что сделал он, и больше его я сейчас, ну, не хочу повторяться… Ну, не то, чтобы не хочу. Ну, не могу. Это надо разбираться.
К. Ларина
―
Окей. Тогда мой вопрос такой уже касательно общества. Одна из любимых фраз того времени перестроичного, что этот процесс не обратимый, любил повторять тот же Михаил Сергеевич, когда речь шла о гласности, об открытии секретных архивов КГБ, когда люди начинали вообще понимать и что было до них, что от них скрывали, когда стали… когда люди могли читать дела своих репрессированных, расстрелянных близких людей и близких родственников. И мы как раз про это говорили, что сейчас вот это вот просвещение, гласность собственно – да? – вот то, как это называется, они и есть гарантия от повторения. Это гарантирует нас от повторения прошлого. А оказалось, что процесс обратимый. Как это объяснить?
М. Мишин
―
На какое-то время обратимый. Просто как говорил Владимир Ильич, не помню какую-то… Да? Там шаг вперед, два шага назад… или два шага вперед, шаг назад.
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Мишин
―
Да? Простите. Я просто всегда, когда в спорах со своими друзьями, значит, занимаю реакционную позицию, которая заключается в том, что я считаю, что ожидание завышено в смысле скорости перемен. Не может это меняться быстрее, чем… Может быть, чуть-чуть может. А может нет. Ну, на самом деле я считаю, что и так перемены очень быстрые. Да, откат назад. Да, сначала… а потом реакция. Но так всегда бывало в истории России на самом деле. И не только России. Но это просто такой процесс. Ну, сейчас… а потом будет по-другому. Я думаю, что не может же одна седьмая там планеты все время крутиться в другую сторону, чем там остальные. Или там наоборот. Понимаешь, все… все мне кажется просто… Он необратим, я считаю, в глобальном смысле. Да, жизнь наша короткая. Ну, она вот… сейчас хочется завтра всего и сразу. У вас передача там есть на «Эхе». Как там «Все и сразу», что ли? Или что-то в этом… Каких только передач у вас там нет. НРЗБ. Понимаешь? Ну, да. Ну, а потом будет что-то другое. Мы не знаем как. Не хочется резких только движений. Лично мне не хочется, потому что вещь когда резкая, что-то булькает, вспыхивает, вспучивается. Как правило, это значит какие-то… Ну, близко к крови не хочется. Медленно прогниет и на перегное, значит, видишь НРЗБ возможно. Не уверен…
К. Ларина
―
Да. Но я хотела про другое немножечко. Чуть-чуть не сюда. Мне всегда казалось, что знания человека… Когда мы говорим, вот невежественные люди, ничего не знают, про кого-то мы говорим. Или невежественный человек, он ничего не знает и не помнит. Мне всегда казалось, что вежественный человек, который знает много, и который знает историю. Да? И который понимает, что происходило раньше. Да? Он как бы вот сам по себе уже понимает, что вот это является преступлением против человечества, и это повторять нельзя. В данном случае, допустим, я говорю про репрессии. Сегодня мы видим, что как люди, которые вчера еще читали все эти протоколы, все эти стенограммы, эти бесконечные стенограммы судов над… троек. Да? Расстрелов. Как сегодня они говорят, или все это преувеличено, или типа: а что вы хотите? Людей, значит… враги народа. Они были враги народа. И не все… и не все там были невинные. Вот про что я говорю.
М. Мишин
―
Ну! Так что? В чем вопрос?
К. Ларина
―
Мой вопрос: почему знания не являются гарантией того, что преступление не повторится? Что я… Что я, если я знаю, что было, – да? – то я никогда в жизни не подниму руку за то, чтобы это повторилось, а люди поднимают.
М. Мишин
―
Во-первых, я не понимаю. Я вообще не понимаю, о знаниях кого ты говоришь? Кто знает? Как знает? Что знает?
К. Ларина
―
Ну, люди. Ну, люди же знают.
М. Мишин
―
О каких знаниях ты говоришь?
К. Ларина
―
Люди.
М. Мишин
―
Какие?
К. Ларина
―
Граждане Российской Федерации.
М. Мишин
―
Все люди… Все граждане российской Федерации знаю, что было, что ли?
К. Ларина
―
Нет?
М. Мишин
―
Вот ты… Вот это мне напоминает разговор: а как же вот они за Сталина так вот даже… вот даже молодежь, они ходят, какие-то люди за Сталина. Да какой Сталин? Они про него знать ничего не знают.
К. Ларина
―
Вот.
М. Мишин
―
И они что? За Сталина, что ли? Они за какую-то легенду, которая… что при товарище Сталине был… Он был порядок. Он бы всех гадов расстрелял, негодяев, которые воруют, коррупционеров и все такое. Все бы… Вот потому, что был порядок. НРЗБ был великий, ну, все. И еще менеджер был великий. Ну, или как там поумней, кто говорил. Что они за это, значит, личного этого, значит… Как это? Горцы, что ли? Как там у Мандельштама.
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Понимаешь?
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Мишин
―
Никакого отношения это… Это борьба мифов каких-то. Это же, ну… Ну, какое отношение? Там что… что вот идет там 15-летний парень там в этой коммунистической, значит, делегации, кладет вот…. Он за Сталина. Какого он Сталина? Уже я бы…
К. Ларина
―
А кто…
М. Мишин
―
Дослушай меня. Мне было там совсем мало лет. Я еще… Я же древний. Я там младенцем помню, значит, смерть Сталина. Да? Ну, уже… уже тогда это не человек умирал. Это умирал миф великий какой-то. Страшный великий цементирующий или там, значит, убивающий… Какой хочешь. Эпитетов миллион могу назвать. Миф. Ну, то же самое.
К. Ларина
―
А кто создает мифы?
М. Мишин
―
То, чего знаешь… А?
К. Ларина
―
Кто создает мифы?
М. Мишин
―
Мы и создаем. Общество само себе создает мифы с помощью, ну, естественно есть, ну, если ты хочешь сейчас пойти в сторону, значит, телевидения нашего. Вот это ты же хочешь? Я чувствую…
К. Ларина
―
Пропаганды?
М. Мишин
―
… пропаганды. Что ты хочешь поговорить о телевидении. Телевидение – ну, конечно, величайшее орудие человечества, изобретенное для того, чтоб делать с человечеством, что хочешь. Вот оно и делает в своих частях, что хочет.
К. Ларина
―
То есть в Перестройку было перестроечное телевидение, оно делало людей лучше и чище. А сейчас телевидение почти тоталитарной страны превращает людей в…
М. Мишин
―
Оно было… Оно было разным. Прости. Оно было разным. Частично оно было, состояло и работало на мельницу, значит, лило воду либерастов.
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Мишин
―
Да? А частично оно было за патриотов и все такое. Сейчас немножко этого прикрыто. А это в основном работает за правду, за духовность и за все, вот это все. И вот это, ну, естественно это великое орудие. Это… это почище вся… любой бомбы. Понимаешь? Ну, бомба чего? Ну, бросил бомбу, и все, ничего нет, никого. А это все есть. Только тебе мозги, значит, как-то направляют.
К. Ларина
―
Ну, Вам же никто мозги не может… испортить, испрямить и выгладить. Это невозможно по определению.
М. Мишин
―
Почему это? Можно.
К. Ларина
―
Да ладно.
М. Мишин
―
Ну, и тебе можно. Даже ты пойми, на тебя же… какой… Вопрос, в какой степени. На тебя же тоже влияет то, что… Слушай, ты читаешь книжки? Читаешь. На тебя они влияют?
К. Ларина
―
Я… читаю.
М. Мишин
―
Мою книжку. Поэтому на тебя сильно она должна влиять. Понимаешь? Ты радио слушаешь? Слушаешь свое же и пропитываешься вредными идеями. Понимаешь? Ну, вот и все.
К. Ларина
―
То есть если… если меня или, допустим, Михаила Мишина запереть один на один в комнате с телевизором, который показывает только 1-й и 2-й каналы. И больше ничего!
М. Мишин
―
Нет. Поздно. Это надо? Нет. Ну, со мной поздно, потому что… Ну, как? Ну, я же помню Рамзеса II. Я могу сравнивать. Я… Я… Поздно. Понимаешь? Нет, ну, в принципе если без шуток, ну, конечно, это влияет. Ну, послушай. Ну, у нас страна немолодая в общем, в целом. И я думаю, что сколько там сидит народу в вашем этом интернете? Ну, в общем-то, ну, процент небольшой, чтобы там не говорили. Ну, 15, ну, 20%. Ну, остальные все-таки слушают телевидение. И людям хочется, чтобы их страна была великой, всегда правой. Понимаешь? И это телевидение им дает, потому что вокруг одни идиоты, враги, фашисты, и только… только если б не мы, не наша духовность и наши ракеты, вообще бы всё!
К. Ларина
―
Мы должны заканчивать, Михаил Анатольевич.
М. Мишин
―
Нет, я хочу еще.
К. Ларина
―
Мы за что выпьем в конце нашей передачи? За женщин.
М. Мишин
―
… мы еще не успели, ты говорила… А сколько там минут у нас есть?
К. Ларина
―
Всё! Конец.
М. Мишин
―
Нет? Ну, тогда все. Тогда за прекрасных и особенно присутствующих здесь дам. Всех с праздником!
К. Ларина
―
Спасибо большое! Михаил Мишин – наш сегодняшний гость. С наступающим всех праздником поздравляем, дорогие женщины. А Мише огромное спасибо.