Андрей Могучий - Дифирамб - 2020-07-26
26.07.2020
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. А в нашей виртуальной студии на радиостанции «Эхо Москвы» наш гость из Санкт-Петербурга. Это художественный руководитель Большого Драматического театра имени Георгия Товстоногова Андрей Могучий. Андрей, приветствую Вас! Здравствуйте!
Андрей Могучий
―
Здравствуйте! Здравствуйте!
К. Ларина
―
Ну, не знаю даже как нам построить беседу, потому что хочется о хорошем, придётся о плохом. И обязательно в конце прошу Вас нам светлое будущее обрисовать, чтоб был свет в конце тоннеля. Да?
А. Могучий
―
… вот.
К. Ларина
―
Чтоб… Чтобы была надежда на лучшее. НРЗБ. Давайте начнём с текущего, поскольку вот театры по-прежнему пока ещё не работают для людей уж во всяком случае. Да? И это довольно большой перерыв. Артист – инструмент такой, что если он как бы не играет, то потом необратимые процессы могут произойти с ним.
А. Могучий
―
НРЗБ
К. Ларина
―
Да. Как Вы с этой проблемой справляетесь? Чем заняли труппу во время молчания вынужденного?
А. Могучий
―
Ну, сейчас все в отпуске, как это ни странно звучит, в официальном. Да? То, что как бы не понимал, что такое отпуск после самоизоляции. В общем, да с марта что ли уже?
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
Не видели друг друга. В апреле мы сделали такой проект, он называется «БДТ Digital». Собственно говоря, он и носил такую социальную функцию и профессиональную функцию для того, чтобы артисты, в общем, с ума не сошли по домам. Да? И мы, в общем, пытались сделать какую-то историю и общения и историю профессиональную. Записывали там какие-то радиоспектакли, в общем, такого рода. Но и несколько очень было удачных, на мой взгляд, проектов, которые не просто уже носили социальный характер, а уже, в общем, у нас какие-то намеки на художественность тоже там уже существовали. Ну, в любом случае это началось… Ну, это было, в общем… В любом случае это, конечно, социальный проект. Я его так до сих пор всё равно оцениваю. Я имею в виду «БДТ Digital». Да? Мы переехали, как бы эмигрировали… Не эмигрировали. Эвакуировались. Да? Правильно сказать в данном случае? Эвакуировались в такую цифровую среду. Началось это, в общем, идея… Но это было не… Мы начинали это проект, мы думали, что его надо сделать еще, кстати говоря, до… до всего этого, но ускорило процесс в значительной степени сбор труппы. Я сделал, не помню сейчас число, 5-е, по-моему, апреля это было. Я сделал сбор труппы в «Зуме». И… 1-е. А! Вот мне подсказывают. 1-е, да? 1 апреля. 1-го. 1 апреля. 1 апреля в «Зуме» мы сделали сбор труппы. И я, честно говоря, такого сбора труппы не… не… не знал до этого. Да? потому, что такого… такого не было за мои вот 7… 7 лет я в этом театре. И такого энергичного, активного, дружелюбного, невероятного какого-то… невероятного какого-то ощущения, которое тогда возникло, мы, конечно… я, конечно… Ну, мы очень долго не могли расстаться. Там часа 2 там, наверное, 3. Ну, такого не было. Обычно НРЗБ происходит. Планы там, награды. И разошлись. А тут огромное количество проектов, которые все хотели делать. Ну, естественно, что не удалось всем дать возможность, но, в общем, как-то мы это делали. Ну…
К. Ларина
―
Я так пони… Да. Я так понимаю, что… Я слежу за тем, что происходило вот в театрах в течение всего этого времени. Многие так же как и Вы окунулись полностью в эту среду цифровую, и там как мне кажется, я думаю, что все-таки не я одна это замечаю, всё нормальные люди, что там на глазах происходило какое-то рождение каких-то новых театральных форм, которые как-то хочется сохранить, развить, оставить, вообще не выбрасывать обратно в помойку, вот когда настанет мирная жизни, и люди опять спокойно вживую выйдут на сцену. Вот что для Вас важно в этом опыте? Чтобы Вы использовали в дальнейшем для своей работы…
А. Могучий
―
Ну, там…
К. Ларина
―
… из того, что вот узнали?
А. Могучий
―
Ладно, я понял. Ну, на самом деле, конечно, много фигни всякой было.
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
Это неизбежно. То есть такой поток, такая энергия, которая ринулась вот в цифровую эту историю, она, конечно, много мути всякой подняла – да? – при этом. Я имею в виду вообще тотально. Да? И у нас тоже было много неудачных проектов, там странноватых таких. Но, наверное, я бы сказал о социальной функции цифровой… цифрового пространства не только для такого внутреннего пользования для артистов, но и в принципе для зрителей наших или, ну, людей, которые пришли к нам в театр вот таким странным… через такие странные ворота цифровые. Я имею в виду сейчас два проекта, которые, с моей точки зрения, из социальных… имена, которые, с моей точки зрения… или документальные были наиболее удачные. Это «Письма войны», которые мы 9 мая читали с утра до ночи. Там это был 12 часов марафон. Люди, актёры сидели по домам у телефонов. Это было принципиально. Это был художественных ход именно. То есть по телефонам они звонили и, начиная с 41-го по 45-й год, зачитывали письма, дневники, ну, всякого рода документы военных лет, которые были тщательно подобраны и которые были не совсем… ординарно высвечивали те или иные этапы войны, особенно там было невероятно для меня, вот лично как зрителя, кстати говоря, потому что я НРЗБ это всё дома тоже – да? – как обычный НРЗБ человек, хотя я предполагал, знал эти тексты. Но когда это уже в 12 часов ночи Алиса Бруновна, там Олег Валерьянович завершал эту историю, ну, комок стоял в горле, потому что ощущение финала войны… такого у меня не было давно. Очень давно. Ну, когда-то в детстве, когда ещё был жив дед. Да? То есть как бы, наверное, вот ощущение трагизма этого дня, – да? – памяти этого дня, ощущение экзистенциальной бессмысленности какой-то… которую вскрыло эта война. Да? Жестокости. Ну, какие-то… Человеческих судеб потерянных, разрушенных. В общем, это был какой-то чувственный очень для меня момент. И я считаю, что это очень важно. Да. НРЗБ 12 часов вот такой радиоспектакль 12-часовой. А, кстати говоря, я даже говорил с Дымарским по этому поводу. Да? Дымарский должен был… Кстати, я ему передавал эту запись. Я не знаю, куда они делись. Он хотел как-то там на вашей радиостанции… то есть как-то там использовать.
К. Ларина
―
Вот теперь к этому вернемся. Может быть, мы опубликуем где-то на сайте…
А. Могучий
―
Ну, может быть.
К. Ларина
―
Да?
А. Могучий
―
Да. А потом был у нас такая… ну, это уже чисто социальная история «Помоги врачам», такая акция. Тоже я считаю, это такой документальный тоже спектакль, потому что артисты читали тексты, как и положено в театре, чужие. Да? Тексты эти были написаны врачами, которые в это время, ну, в общем, гибли на фронте. И это в этом смысле неделя была разницы, и это удивительно как срифмовалось, кстати говоря, с тем проектом, о котором я перед этим говорил. И мы взяли реальные истории, документальные истории врачей, которые НРЗБ. Первая опять Алиса Бруновна, Олег Валерьянович. У нас они как бы такие бойцы мощные выступили и в этом смысле подняли целую… целую волну мощную. И…
К. Ларина
―
Это такой вербатим… вербатим получился.
А. Могучий
―
Да, да, да. Да.
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
По сути это был такой вербатим. Но и вот если говорить о пользе театра, там мне прислали какие-то темы, что с театром современные… Как там? Общественные. Вот здесь на самом деле было действительно вот это ощущение своей нужности. Я Вам скажу, давно такого у меня не было. То есть, ну, всегда есть сомнение, чем ты занимаешься. Существует такое, кому это сейчас нужно вообще в сегодняшнем мире, когда там столько возможностей получать информацию и столько свобод разного стиля, разной степени. Интернет. Ну, конечно, интернет. Да? Но вот здесь как-то была… было ощущение, ну, что мы… мы… мы нужны. Мы… мы в этом смысле стали рупором, голосом врачей, которые не могли говорить многие вещи, боялись говорить многие вещи. И тут, ну, как-то вот это было очень тоже правильно. Правильное ощущение своей необходимости, такой прям материализованной, буквальной пользы, которую могут принести артисты. Вот эти два проекта, мне кажется, они… И они могут существовать только вот в данном случае только в цифровой среде, что ценно. Да? Охват колоссальный. Мы делали это всё бесплатно. Да, вот это надо сказать. Да? Что это благодаря нашим замечательным партнерам генеральным. Я не знаю, можно тут говорить. Это будет реклама какая-то. Ну, я… То есть как бы я не знаю, нужно ли это им, но я… Действительно это замечательные просто люди, которые нам помогли сделать этот проект, вот этот «Digital». И благодаря вот этому проекту мы могли… Мы везде даже на афишах, которые мы в это время… Там Игорь Гурович нам это делал такую большую выставку по городу всех акций, которые мы делали в… на вот этой «Digital». И там мы везде писали «бесплатно», «бесплатно», «бесплатно», потому что нам казалось это тоже очень важным аспектом, потому что у людей нет денег, они исчезают деньги на глазах. Люди находятся в тяжелом положении не только в связи с ковидом, но и просто вот, ну, по понятным причинам еще будут долго находиться в этом состоянии непонятном. Поэтому вот это ощущение, которое родил этот проект, ну, как бы необходимости помощи и какого-то правильного ощущения себя вот когда ты показываешь… когда ты думаешь о ком-то другом, например, о врачах. Я могу подробнее об этом говорить, – да? – ну, если это будет, ну, развивать эту тему. Но есть еще несколько проектов, которые ценны, мне кажется, с точки зрения развития их в чисто художественном содержании. Студент мой Эдик Закарян сделал такой проект в «Майнкрафте»… сделал там «Вишневый сад» сначала, потом «Маленькие трагедии». Сейчас что-то делает еще. То есть он делает не «Вишневый сад», а краткое содержание «Вишневого сада», краткое содержание «Маленьких трагедий». Ну, это с одной стороны такая веселая игра, как бы шутка такая, но с другой стороны вообще никакая не шутка, потому что, ну, человек талантливый. И он как… как любой талантливый человек там нашел какие-то вещи, которые мне прям показалось, что это любопытно и правильное существование… может быть существование театра в такой игра… в такой среде. Неожиданно игра, ну, такое геймерство это, – да? – оно соединилось с подлинной какой-то природой театра. И там тоже возникали какие-то прямо чувственные вещи, которые, ну, свойственны каждому театру. Ну, свойственны собственно театру. Ну, и там Женя Сафонова, Саша Артемов – это наши режиссеры, которые у нас работают в БДТ, тоже сделали несколько цифровых проектов, с моей точки зрения, очень удачных. Антон Морозов тоже. Ну, в общем, какие-то вещи мы нащупали, пока робко нащупали, ну, которые, мне кажется, должны иметь продолжение. Очень много было проектов, кстати говоря, их там насчитали чуть ли не 85.
К. Ларина
―
Много. Да.
А. Могучий
―
У нас! Просто у нас 85 проектов.
К. Ларина
―
Только в Вашем театре.
А. Могучий
―
Да, да, да. За 2 месяца. И 62 там в работе. Ну, понятно, что из 82-х… 5 я называют там 5-10, там сколько могу назвать. Но тем не менее, мне кажется, это хорошее начало. Мы сейчас всячески пытаемся это сохранить. Надо понять как. Это потому, что, ну, понятно, деньги, ресурсы, люди, которые должны этим заниматься. Театр, если он все-таки начнет работать в офф-лайне, конечно, совмещать это будет трудно. И НРЗБ того, что основные силы театра были брошены на цифровую историю, сейчас мы пытаемся автономизировать эту историю, продолжить ее, как-то сохранить, чтоб она существовала, ну, как автономная продолжала свою деятельность.
К. Ларина
―
Мне кажется, там еще очень важная вещь вот с точки зрения актерского мастерства, актерского ремесла, актерского тренинга, то, что вот эти все зум-спектакли, они, во-первых, постоянно держат актера на крупном плане, вот как мы сейчас с Вами разговариваем, никуда не увернуться. И, во-вторых, это невероятно важно этот момент прямого общения друг с другом, не будучи рядом, не находясь рядом, потому что люди… актеры обычно… для них очень важен этот тактильный контакт, дыхание партнера рядом, – да? – чтобы был вот совсем-совсем близко. А здесь я видела такие потрясающие вещи, когда вообще актеры с разных стран мира объединялись в одном спектакле, и было ощущение, что они все находятся на одной площадке, насколько они были… плотно друг с другом общались. И вот это…
А. Могучий
―
Но…
К. Ларина
―
… очень важный момент. Да?
А. Могучий
―
Вот это странно. Да? Это я думаю, что все заметили такую историю, ну, исчезли границы, во-первых. Да?
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
… артистов, когда вообще удивительное дело. Да? Это кто делал? Женя Шурменева мне писала…
К. Ларина
―
Да, да.
А. Могучий
―
… это делал…
К. Ларина
―
Ивашкявичюс и Корш… Коршуновас.
А. Могучий
―
Да, да, да, да. Вот…
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
… как раз делали эту историю. Да? И соединили артистов, которые 100 лет друг друга не видели, и вдруг вот так. Да? Ну, вот удивительное дело. Да? Вот тогда, когда закрыли… границы закрыли, другие границы тут же открыли. И открылись еще с большим… с большей интенсивностью, чем можно было даже предположить. Ну, и уже все знают, как быстро мы можем собраться сейчас. Да? То есть как бы когда там…
К. Ларина
―
Конечно.
А. Могучий
―
… не дозовешься, не… не… не допросишься, вдруг сейчас… раз и всё, через час мы уже там раз и все собрались, поговорили и встретились. И я видел людей, тез, которых годами не видел, а сейчас вдруг после такой интенсивной, плотной ежедневной… почти общения. Это странная, конечно, вещь. Это надо всё равно осознать. Нейронные связи еще не выросли по этому поводу. Еще как-то для нас всё равно это стресс, это всё равно мозг не может воспринять и адекватно как-то к этому отнестись. Но я думаю, что это обязательно будет продолжаться, потому что много плюсов, всё из этого извлекли.
К. Ларина
―
А если говорить об изменившихся целях и задачах, и функциях, и даже о миссии театральной, вот даже то, о чем мы сейчас с Вами говорили, мне кажется, что во многом… во многом… во многой степени искусство, и не только театр, но и кино, и… и даже, наверное, акционизм в 1-ю очередь во многом заменяет журналистику, отсутствующую по сути в нашей стране, говорю я с прискорбием. Но я думаю, что Вы понимаете, о чем. Потому, что есть вещи, которые сегодня берет, можно сказать, только языком метафоры уже, но человек понимает, про что с ним разговаривают, вот про ту самую сегодняшнюю боль, сегодняшний… сегодняшнюю несправедливость – да? – и пробуждая какое-то человеческое участие, ту самую эмпатию, которой так не хватает сегодня в обществе. Вы согласны с этим?
А. Могучий
―
А мне вот в этой как бы истории, которую за эти 2 месяца, там 3 – сколько уж я НРЗБ сколько времени прошло? – наблюдал, конечно, это позитивный момент, что артисты, вообще люди нашего цеха, они продолжают чувствовать боль как собственную. Да? Это как-то прямо меня удивило, честно говоря, потому что Вы знаете, наш цех непростой.
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
И, в общем, часто раздираемый всяческими противоречиями. Но то, что… но то, что вот как только возникала какая-то боль, так дружно все собрались, так дружно все выступали, это, конечно, поражает. Это… вот как просвет. Надо в конце это было говорить про свет НРЗБ. Вот на это как бы, собственно говоря, вот это… вот это является ценностью большой очень. Да? С точки зрения там роли театра в сегодняшнем мире, я не очень до конца понимаю, честно говоря, потому что, ну, все-таки, конечно, театр не… не носит такой уже функции, которую он носил при там Товстоногове, там Любимове, все-таки…
К. Ларина
―
А как Вы… Какая тогда? Давайте мы ее вспомним, проговорим, какая она была.
А. Могучий
―
Да, ну, все-таки это была конкретная там уже замена. Это были такие оазисы, куда ж было не попасть, куда там за дыханием, за НРЗБ, за дыханием свободы, какой-то правды – что ли? – шли. А просто было больше некуда идти. Никаких интернетов, ничего не было. Поэтому, конечно, театр доминировал. Он был такой церковью, – да? – куда по сути… То есть как бы туда можно было приходить. Я отлично помню, например, свою там юность по этому поводу, – да? – когда я там бегал по театру, потому что там можно было увидеть, услышать, почувствовать то, что ты не можешь, конечно, почувствовать и увидеть в реальной жизни. Да? И уж тем более там с экранов телевизоров там или газет. Конечно, это было немыслимо. Сейчас все-таки, конечно, центры переместились куда-то. И в этом смысле если говорить о таком общественном влиянии театра, оно, конечно, такого… так… так уже… такого значения не имеет. Оно какое-то стало… Сейчас. Ну, то есть я Вам скажу, что, ну, тут про Кирилла вот это, ну, если говорить там про «7-ю студию» и про Кирилла, ну, я спрашивал там, не знаю там, таксистов и, ну, людей, с которыми сталкивался, никто не знает вообще об этом. Ну, никто не знает и вообще не понимает. Ну, то есть это какая-то… Мы какие-то далекие всем малопонятные люди. Да? То есть как бы в этом смысле вот мы в этом локальном проявлении. Да? Кто это? Что это там такое? Никто никакого… никакого такого подключения как в нашем таком микросообществе, этого нет. То есть в этом смысле общество нас не знает. Но, видимо, все-таки, как говорится, без театра нельзя. Кто это? Медведенко сказал? Что-то я не помню, кто это сказал. В «Чайке» кто-то сказал. В России у нас без театра нельзя…
К. Ларина
―
Шамраев, наверное. Это больше на него похоже.
А. Могучий
―
Шамраев? Нет, не Шамраев.
К. Ларина
―
Нет?
А. Могучий
―
Не Шамраев. По-моему… Ну, в общем, кто-то сказал.
К. Ларина
―
Нас поправят. Нам скажут потом.
А. Могучий
―
Да, поправят. Напишут НРЗБ. А то есть постольку, поскольку, конечно, в России все равно театр какое-то особое имеет звучание. Ни в какой Германии, там Франции вот такого звучания нет. Понятно, что НРЗБ театры, ну, какая-то такая… одно из многочисленных каких-то инсти… институций. Ну, как-то, ну, кто любит, кто не любит. А вот то, что у нас если как бы… ну, например, если там сравнивать какую-то общественную жизнь с неким организмом, то мы какая-то часть мозга очень важная, на мой взгляд, остается это НРЗБ. Ну, пускай нас… там руки, ноги нас не знают. Да? Но… Но зато там в могзу какие-то процессы происходят. И это, в общем, точка энергии, которая… которую театр способен излучать и которую сейчас показал… показал эту способность, она, конечно, влиятельна. И она влияет, ну, вот как бы если вот говорить нейронные, общественные нейронные связи какие-то, которые существуют вот в каких-то там… в мозгу, – да? – то есть как бы общественном, то тогда, конечно, театр в этом смысле свои позиции сохраняет, наверное, больше, чем другие виды искусства, ну, потому что он, наверное, более эмоционален, более способен проникать в эмоциональную сферу человека, более чувственный, более… отчасти истеричный и кричащий. Поэтому как бы, наверное, его степень воздействия… ну, сам он все-таки так или иначе связан, конечно, с шаманством. И, конечно, так или иначе вот это шаманство даже вот в такой цифровой ситуации, оно не умирает, как выяснилось.
К. Ларина
―
Ну, вот Вы сказали про таксистов, которые знать не знают ни про Серебренникова, ни про театральное дело, мне кажется, здесь ничего удивительного нет. Это нормально, что у театра есть своя паства. И тот, кто в театр никогда не ходил, ну, в крайнем случае там условного таксиста жена поведет на какую-нибудь антрепризу типа поржать, провести время, как… посмотреть какую-нибудь хорошую комедию или плохую, неважно. Да? Вот это… это и есть для них театр. Не хочу никого обижать, таксисты исключительно условно как вот люди… человек, который вне театра и в театр никогда не придет. Но я хотела сказать про другое, то, что я заметила, что меня ужасно расстроило. Это отношение к театру со стороны институтов власти, причем самых разнообразных, там начиная от высоких коридоров, от Кремля и администрации Президента, и депутатами, и заканчивая судебными залами, представителями суд… правоохранительных органов, следствия, прокуратуры, судьи. Все, что я увидела, это невероятно какое-то глубокое презрение и брезгливость по отношению к этим людям, которые они также как когда-то, я даже их помню, называли вот таким… относятся как к бездельникам. Мы тут типа пашем-пашем, а эти типа деньги гребут лопатами, и всё им мало. Я это отношение и это выражение лица видела на этих людях, когда они разговаривали не только с подсудимыми, с теми, кого они изначально считали уже преступниками, но с уважаемыми людьми – с Алексеем Владимировичем Бородиным, который там приходил в этот суд. Родителями Сони Апфельбаум, пожилые люди. Сергей Женовач. Ну, я могу там еще многих назвать. И это, конечно, поразительно. Это кто-то опять эту мантру вернул в наше общество по отношению к творческой интеллигенции. Почему это происходит, как Вы думаете?
А. Могучий
―
А, ну, это, видимо… Видите, я же не мог на суды эти ходить и поэтому не могу как-то это прокомментировать…
К. Ларина
―
Ну, это невозможно не почувствовать…
А. Могучий
―
Я думаю…
К. Ларина
―
… понимаете. В обществе ощущение, отношение как к обслуге.
А. Могучий
―
Я думаю, что во многом мы сами сформи… мы сами виноваты в том и заслужили многое во многом. И это отношение в том числе. Я думаю, что это всегда медаль… медаль с 2-х сторон. И это серьезный разговор. Серьезный разговор не только к взаимоотношениям художник и власти, там театр и власти, но и наш цеховой разговор. Почему ситуация в этом смысле девальвировалась, да? Потому, что мы… Я сейчас НРЗБ очень вещь. Да? Я вернусь как бы… ну, как бы к прямому такому как бы противо… не противостоянию… Я даже не знаю, как его назвать точно, потому что я его так не совсем чувствую, честно говоря. Да? Потому, что я, ну, опять сейчас… Но заигрывания с властью нашей собственной – да? – у многих из нас привели к этому. Девальвация смыслов, которые театр в последнее время просто культивировал. Да? То есть как бы, ну… И забывая, предавая те высокие смыслы и цели, которые именно русские. Русская традиция. Да? То есть в этом смысле я буду… Странно – да? – из моих уст это, наверное, слышать, но именно русская традиция заключается в каких-то очень мощных духовных и смысловых месседжах, – да? – которые театр предал, на мой взгляд, во многом – да? – в последнее время. Последние десятилетия. Да? То есть как бы. То есть в этом смысле, конечно, ну… Я… я в 90-е годы очень много ездил по всем НРЗБ, в нулевые уже там меньше чуть-чуть. Потом там еще меньше. Но в 90-е годы я очень много любил, знал и ездил по европейским фестивалям, хорошо знал немецкий театр – да? – там, польский театр, и я понимал, как мы… как… как мы отстали, как… где мы находимся. И это не… Можно легко сказать, ну, да, конечно, нас зажимали, эксперименты зажимали, молодежь зажимали. И я как никто другой могу это, наверное, на себе сказать, потому что там в 80-90-е годы я НРЗБ культуре питерский зайти не мог. Мне НРЗБ, кто это такой вообще, тут ходит у нас. Да? То есть как бы когда тут есть великие театры, которые уже на тот момент уже никакими великими не являлись. А, ну, это неважно. Я этот путь весь прошел с обочины. Да? То есть как бы поэтому знаю все… все его сложности. Да? Но вот эта… вот эта война за смыслы для меня была всю жизнь на самом деле в моей художественной она очень важной. И я видел, как сотоварищи мои часто предавали эту НРЗБ. Поэтому мне кажется, что во многом мы получаем то, чего заслужили. Да? То есть как бы. С другой стороны… С другой стороны, ну, конечно же, общий… Ну, я думаю, что это не вопрос власти или даже там – да? – как бы… Это вопрос общий… общей такой отчасти деградации – да? – как бы восприятия искусства и понимания искусства, современного искусства. А, конечно же, у нас в этом смысле… И, кстати говоря, то, что… чем Кирилл-то собственно и занимался, на самом деле пропаганда современного искусства, которое в результате вот, ну, как бы так как-то вот не зашла, что называется, в массы. Да? Но это вопрос, конечно… Это вопрос временный. Я думаю, что при этом это вопрос временный. Ну, сейчас такой провал. Завтра будет рывок – да? – там как-то. То, что если говорить, комментировать, ну… ну, наверное, да, то есть как бы… ну, наверное, я не уверен, я не знаю ничего про мантры, которые кто-то там запускает. Мантры разные, я думаю, запускают. Разные мантры, которые в ту или иную секунду кому-то для чего-то нужны и важны. Запустили эту, завтра другую там. Там завтра как бы эту, там завтра НРЗБ. Ну, опять мантры запускаются через нас же. Понимаете, да? Вот это поразительно. Чего НРЗБ.
К. Ларина
―
Да. Мы сейчас сделаем небольшой перерыв. Напомню, Андрей Могучий, художественный руководитель БДТ имени Товстоногова у нас в гостях. Продолжим через некоторое время.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб», которую ведет Ксения Ларина. И наш гость сегодня в нашей виртуальной студии «Эха Москвы» Андрей Могучий, художественный руководитель Большого Драматического театра имени Товстоногова. Хочу перейти к… непосредственно уже к театру и к творчеству. Еще один такой провокационный вопрос. Что такое вообще традиции театральные русского психологического театра? Или традиции БДТ Товстоногова, в чем они состоят? У Вас какой-то список висит там где-то во всех гримерках ценностей? Скажите, пожалуйста.
А. Могучий
―
Передать изустно.
К. Ларина
―
Так.
А. Могучий
―
Как… как в древнеарийские времена. Ну, конечно… Ну, смотрите, я сейчас могу по этому поводу порассуждать, вот на эту тему порассуждать. Конечно, это такой вопрос, который требует, наверное, отдельную какую-то… отдельной передачи. Тоже за 7 лет эти, конечно, моего пребывания в этом театре я многое про это узнал, понял, переосмыслил. Вообще целая жизнь прошла. Мы когда пришли молодой командой в БДТ 7 лет назад, мы первые 3 года по крайней мере очень активно пропагандировали наследие Товстоногова, прямо как это не было до нас, я думаю, лет 20. То есть мы прям втопили, что называется. Да? То есть потому что мы… мы… мы делали лаборатории, посвященные Товстоногову. Мы выпускали календари, цитаты там всевозможные. Ну, и в этом смысле я вот в эти 3 первых года ощутил живого Товстоногова. Вот прям живого. Не… не… не медного го… как коридор НРЗБ. Не… не бронзового этого покрашенного, уже там перекрашенного. Да? А прямо живого человека, который на самом деле, ну, был, конечно, подлинным… подлинным художником и который привнес в этот театр традицию актуальности, я бы так сказал. Да? Этот театр был всегда актуален. И это вообще самое важное. Вместе…
К. Ларина
―
Ну, все-таки… о некоторых рамках давайте все-таки вспомним, что среди предлагаемых обстоятельств эпохи были конкретные, да?
А. Могучий
―
Ну, слушайте, я Вам скажу, что на самом деле вот по этому поводу тоже много там дискуссий. Как раз я в то время проводил ее здесь. И в частности, ну… ну, были… ну, достаточно откровенно, а что собственно Товстоногов принес в… привнес в русский театр? Это не Станиславский, который там… Понятно. Это не Вахтангов, который там открыл свою собственную систему взаимоотношений там персоны, персонажа, там используя терминологию Васильевой. Это не там Михаил Чехов. Он никакую систему как таковую, ну, как бы не создал. И что? А, ну, вот театр великий. Но при этом театр великий. Ну, и вот один из таких уважаемых мной очень театроведов, историков театра высказал такую мысль, связанную с тем, что Товстоногов по сути был одним из первых таких, ну, это очень такое резкое… таким советским постмодернистом. Как так? Каким постмодернистом? Но на самом деле, конечно же, в послевоенное время, когда расстрелянный Мейерхольд, там затертый Таиров, там – да? – там как бы за… забытый Вахтангов, он, собственно говоря, не смотря на то, что присягал бесконечным образом Станиславскому, он был действительно его апологетом, и «5 вечеров», и всё, что там при… при… принес он в этот театр в 50-е годы, он вместе с тем вернул советскому зрителю в эпоху вот там весны наступающей тогда, он вернул, по сути говоря, очень сложно замешанную эстетику Таирова, Вахтангова, Мейерхольда. То есть в этом смысле это прямо есть этому доказательство, я сейчас не буду тратить время. Прямо есть доказательства в мизансцене, в решении той или иной сцены. Если говорить там, условно говоря, прямо вот «Оптимистическая трагедия». Это там прямо… прямо почти реконструкция таировского спектакля. Но это какая-то была для того времени невероятная акция. Это неверо… Это был… Это была для того времени абсолютная революция. И вот то, что он в этом смысле распахнул… вот такой странный синтез. Он гениально это всё синтезировал, конечно, эти все тенденции забытые, великие тенденции русского театра начала ХХ века. Это его главная художественная такая эстетическая заслуга. Ну, и, конечно же, великая коллекция артистов, – да? – на которых все держится. Их всех не перечислить. Величайшая коллекция артистов. И это вот дало, конечно, этому театру такое мощнейшее дыхание. Это вот главная заслуга Товстоногова. И… Но мы праздновали 100-летие театра в 19-м году и вернулись к истокам театра, собственно говоря, когда художественным руководителем, 1-м художественным руководителем этого театра был Александр Блок, а о том… о том, что мало как-то кто… вспоминает, там скажем. Ну, там знают, наверное, знатоки, но вспоминают… вспоминают редко. Это театр, который возглавил тогда Блок, который… Это театр, в который пришли тогда мирискусники Добужинский, Бенуа, который… Это был театр художников, как сейчас это модно говорить. Это вот привет Крымову. Понимаете, да? То есть как бы в том смысле, что крутые художники того времени… Кто здесь только не работал! Анненков, Петров-Водкин… В общем, не все кто… опять не буду здесь всех перечислять. Этот театр все… И я вот изучаю уже там 19-й год, начало этого театра, именно БДТ, я не говорю, что… потому, что здание там раньше построено. Там был суворинский театр. Михаил Чехов здесь учился, между прочим, как выяснилось, в этом театре…
К. Ларина
―
Прям экзамен сегодня сдает нам всем Андрей.
А. Могучий
―
Да, да, да.
К. Ларина
―
Все знает. Все подробности. Да.
А. Могучий
―
То есть 1-й… В 1-й раз Михаил Чехов на сцену вышел здесь, у нас в… в малом суворинском, ну, и так дальше. Да? Ну, здесь… Много. Но главное, что мне кажется, что это всегда театр, который поворачивал свою историю вместе с историей страны. То есть это будь то революция, Блок, которые повернули этот театр совершенно в другую сторону и пошли каким-то таким перпендикулярным, странным путем. Да? Это и Товстоногов, который в 56-м году повернул этот театр в другую сторону… сторону и привел сюда там, я не знаю, Вампилова, а чуть позже там Арбузова, НРЗБ Володина с «5-ю вечерами», великий спектакль, – да? – который тоже не понимали, что это такое, вообще кто это такие, что это за… Что это такое? Где социалистический пафос? Где… ну, все это же исчезло. И как-то и «Горе от ума» великое, когда там какому-то интерпретировал классику. На тот момент это было абсолютно радикально. И это забывают. Это уже стало иконой. Это уже стало там монументом. И вот это… изучая историю театра, конечно, это… понимаешь, что это театр, который в ключевые НРЗБ их и так много было ито… точек своей истории поворачивал в сторону актуальную, социальную. Театр, который всегда был созвучен звуку улиц. Это очень важно. Это…
К. Ларина
―
Я тут… Простите, Андрей.
А. Могучий
―
Да.
К. Ларина
―
Мне все-таки хочется, чтобы мы были точны.
А. Могучий
―
Да, да.
К. Ларина
―
Потому, что вот те люди, которые не знают, они подумают, что театр, который созвучен языку улицы или событиям, которые происходят НРЗБ исторически, это получается театр, который как бы их воспевает, их ставит… их актуализирует, – да? – их оправдывает, если мы говорим о вещах спорных. Мне кажется, все-таки это не так. Все-таки там резонирование с эпохой было вот в этом внутреннем сопротивлении, которое заключалось и…
А. Могучий
―
Я имел в виду…
К. Ларина
―
… в новом языке театральном, и в резкости подачи, и в интонации безусловно. Ну, и, конечно, то, что мы без конца повторяем, это 25 тысяч подтекстов и намеков, которые сегодня многие говорят… говорят, что это там фиги в карманах. Это не фиги. Это маячки для публики, для зрителя, который понимал, что он не один вот в этом ужасе, который его окружает. Ну, я утрирую ужас. В то время мы так не думали. Мы другого не знали. Это…
А. Могучий
―
Но в очереди стояли. Понимаете, но в очереди стояли, потому что…
К. Ларина
―
Да, да, да.
А. Могучий
―
… инстинктивно, бессознательно, конечно… Я же имел в виду резонанс, конечно, с… с… с резонансом с простым… с простой улицей, понимаете, – да? – которая в этом смысле понимает она, осознает она или не осознает, но она живет вот жизнью, на которую собственно и резонирует театр и всегда резонировал. Я имею в виду этот театр. Я не говорю, что он резони… Я ж не говорю, что он резо… передается в газету «Правда». Конечно же, нет. Да?
К. Ларина
―
Это же не один был. Просто давайте тогда напомним нашей аудитории, которая не так прекрасно ориентируется в истории театра, что эпоха, о которой мы сейчас вспомнили, вот эпоха БДТ, расцвета злотого века БДТ Товстоногова. Рядом был в Москве Эфрос. Рядом был в Москве Любимов. Рядом, кстати, были… Это тоже была очень хорошая яркая эпоха Игоря Владимирова, когда он был в прекрасной форме. Театр Ленсовета. Да? Можно еще… Я кого-то естественно… о ком-то забываю, но… Но Грузия естественно. Тбилиси. Но что их… «Современник»! Да? Что всех объединяло? Это именно вот ощущение – человек, ты не один, я с тобой. Говорю так банально, но мне кажется, что это очень важный посыл. В то время он был необходим. Да?
А. Могучий
―
Ну, я должен говорить про БДТ. Я же из БДТ.
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
Что ж я буду за всю Одессу?
К. Ларина
―
Ну, Вы согласны…
А. Могучий
―
Это правда. Что это правда…
К. Ларина
―
… да?
А. Могучий
―
Согласен. Ну, конечно. Да, да. Конечно, конечно. Это разговор с человеком, прежде всего. И здесь еще, конечно, такой вот… ну, это Валерий Михайлович Ющенко мне говорил про особый пафос существования на этой сцене. Да? То есть как бы в этом смысле она почти греческая такая. Огромный зал. Там в этом смысле какой-то… Здесь есть магия вот такого… Магия самой сцены, если про БДТ говорить. И, конечно, артист, который выходит на сцену, он должен не оснащен не только технически, но и духовно очень сильно. И это будут уже традиции, если говорить про традиции БДТ. Конечно, это духовные люди, с которыми есть о чем поговорить. Да? То есть которые… которым есть, что сказать, которым есть, куда потянуть, есть куда… куда призвать. Да? То есть это… это, конечно, мощнейшая традиция. Но если говорить там про БДТ и про традицию НРЗБ не могу остановиться, то, конечно, это бесконечная… бесконечное уважение к профессионализму и к режиссу… и бесконечное уважение к режиссерскому театру. Вот это… это традиция про театр безусловно. Но главным для меня, все равно считаю, является такое… ну, я даже называю для себя таким панком определенным – да? – поперек. Да? То есть это как бы НРЗБ ситуация перелома. Да? То есть как бы и в неожиданную инстинктивно определяемую только вот этим конкретным лидером этого времени и лидером НРЗБ что стратегии этого времени, тенденции, направления. Вот это мне кажется, важным очень для этого театра.
К. Ларина
―
Вы как… и Ваши, наверное сказать, можно сказать, коллеги по поколению, я думаю, что сюда можно отнести Кирилла Серебренникова и еще назвать там несколько таких знаковых фамилий для современной театральной российской режиссуры, вы все занимаетесь театром сложным. Ну, как вот… Виктор Рыжаков, я еще назову его, конечно. Дмитрий Крымов. Да? Ну, боже мой! А сегодня, на Ваш взгляд, эта публика… публика не разучилась эти смысли считывать?
А. Могучий
―
А, ну, та, которая ходит к нам, нет. Ну, то есть, конечно… конечно… конечно… Это мы уже, кстати говоря, говорили. Да? Девальвация определенная произошла. Ну, конечно, там сериальная культура… Я имею в виду не замечательные какие-то там сериалы, которые последнее время все смотрят, а, ну, вот такие, которые хлынули на экраны там в 90-е там годы там и позже. Ментовские эти все сериалы. Это, конечно, сильно подорвало и профессию в том числе. Не только как бы вкусы публики, но и вкусы и профессиональные, инструментарий разрушило отчасти актерский в том числе. Это серьезный был удар, конечно. Но тем не менее вот Вы фамилии эти назвали, это практически все ребята, которые у меня… Ну, Дима еще в перспективе, я думаю, что поставит БДТшный… Ой, я ему по сути предложение сделал. Неожиданно.
К. Ларина
―
Да?
А. Могучий
―
Да?
К. Ларина
―
Крым… Крымову, да?
А. Могучий
―
Да, можно сказать, что сделал. Да. Я ему позвоню сегодня, чтоб… Ну, то есть я хотел бы, конечно, чтобы все эти люди, вот представители этого поколения так или иначе в БДТ поставили свои спектакли. Мне кажется это очень важным. Да? Как художественный руководитель… Ну, как режиссер, конечно, – да? – который тут сам ставит. А вот как художественному руководителю мне кажется важным, чтобы вот эти люди, которые делают сложный театр для сложных людей, были б здесь. Да? То есть как бы в этом смысле все равно… все равно… Ну, конечно, вот эти фамилии, которые Вы назвали, не занимаются массовым театром. Да? То есть как с одной стороны. А с другой стороны то, что там Вы видите сейчас там и в «Современнике», я надеюсь, там будет все у него хорошо. Надеюсь очень на это. И то, что там и Дима Крымов стоит уже в таких, ну, далеко не маргинальных пространствах. Там, ну, в этом смысле, кстати говоря… Ну, сейчас не про Диму, а про Кирилла там или про Костю Богомолова. Конечно, его большая очень заслуга, кстати говоря, в этом была Олега Павловича Табакова. Мне кажется, он вот привечал молодежь и… на тот момент. Да? Там НРЗБ тот же самый. И МХАТ…
К. Ларина
―
И Женю Писарева тогда надо… надо назвать. Забыли Женю Писарева.
А. Могучий
―
Ну, Женя Писарев просто там работал, насколько я помню. Да?
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
Ну, то есть как бы в этом смысле Олег Павлович, конечно, там сделал свое дело. Но все равно я НРЗБ если уж мы по фамилиям начали тут перечислять, конечно, это Валера… Валерий… Валерий Фокин, которому я бесконечно благодарен, – да? – то есть как бы который меня в этом смысле приютил. Да? То есть как бы это… это… И дал возможности такие. Мне кажется, вот эти люди из… тоже несколько из старшего поколения, – да? – которые вот сохранили эту… сохранили эту… сохранили эту… Ну, как в средние века монахи сохранили эту истину русского театра. Вот эту истину русского театра. Да? И как могли… Мы сейчас тоже пытаемся, как можем это передать там дальше. Да? Мне кажется, это очень важно, что театр все-таки в этом смысле не… Театр как искусство. Да? То есть как бы он, мне кажется, все-таки у нас пока сохраняет важную роль расширения границ, проникновения в иные сферы какие-то – да? – человеческого сознания, там расширение возможности и понимания человеческого бытия. Мне кажется, это вот эти люди, которых Вы перечислили, и я вот еще несколько фамилий там перечислил, они все занимаются таким типом театра. И это слава богу.
К. Ларина
―
Теперь смотрите, все-таки возвращаясь к Кириллу, я так очень всегда его уважала и уважаю, ну, помимо того, что человек несомненного таланта не только как художник, не как… не как творец, но и человек, который строитель театральный безусловно. И это еще… Это масштаб его таланта в этом смысле еще предстоит оценить в будущем. Я вот просто вот в этом убеждена. Дай бог, чтобы он сейчас пришел в форму психологическую прежде всего и продолжил свою работу. Но я еще все время поражалась, что этот человек, впрочем как и еще некоторые, в том числе и Вы, как я понимаю, судя по Вашему репертуару, по тому, что Вы делаете и здесь, в Петербурге и в Москве в Театре наций, работая на таком фоне, скажем прямо, совсем неблагоприятном для творчества, – да? – совсем неблагоприятном для разговора о каких-то высоких и важных вещах, все равно делает свое дело… и делаете свое дело так, как будто бы ничего этого нет, как будто Вы живете в нормальной, цивилизованной, правовой стране со свободами со всеми гарантированными, – да? – что здесь никаких нет дискуссий по поводу того, хороший Сталин или плохой, советская власть хорошая или плохая, можно ли расстреливать человека и сажать человека за слова. Ну, в общем, как… я говорю, перечисляю приблизительно вот все приметы сегодняшнего дня. Вот Вы мне объясните, как этот… как этот выбор Вы сделали для себя? Вот как, что называется, делай, что должно и будь, что будет? Потому, что это параллельно идет сейчас все?
А. Могучий
―
Ну, я Вам скажу, что у меня 1-е образование техническое. Я закончил ленинградский институт авиационного приборостроения.
К. Ларина
―
Ну, да.
А. Могучий
―
У нас такой был предмет, который назывался сопромат. И там была…
К. Ларина
―
Я поняла. Да.
А. Могучий
―
… формула. Ну, что опереться… Опереться – это реально. Это сопромат. Это можно только на сопротивление. Мне кажется, что вообще на самом деле худо… И Вы помните, такая была еще история, когда закончится Советский Союз, очень многие режиссеры того поколения, они растерялись и не знали, что делать. Помните? Вспомните, в 90-х годах просто…
К. Ларина
―
Конечно.
А. Могучий
―
… даже самоубийства были. Просто не понимали, что делать люди. Они опирались именно на сопроти… именно на… на тот режим. Да? То есть как бы. Поэтому на самом деле художник… художник – человек же мало предсказуемый. Да? Он может опираться только на то, что он чувствует, а чувствует если… а и он выискивает большего, не просто чувства. Он выискивает это сопротивление, если его нет. Да? То есть как бы. Поэтому во многом какие-то вещи сегодня наоборот благоприятны для творчества, для художественного акта, потому что, ну, даже… и даже… Он даже становится отчасти в этом смысле упрощенным. Гораздо сложнее было в 90-е годы, когда ты, ну, вообще никого… не на что было. Все проваливалось. Да? То есть как бы тогда возникали какие-то внутренние, диссидентские… внутреннее художественное диссидентство такое, мы называли это. Да? То есть как бы, ну, там какие-то другие поиски сопро…поиски на что опереться. Поэтому, ну, здесь как бы, ну, прежде всего, конечно, надо говорить а) честным перед самим собой. Стараться. Ну, и все-таки как бы использовать энергию, которую тебе дает жизнь.
К. Ларина
―
Вы работаете с единомышленниками? Или Вы… Вас это не волнует? Вот Вам важно понимать, какую позицию человек в жизни занимает, когда Вы начинаете с ним работать как с коллегой или как с артистом?
А. Могучий
―
Важно.
К. Ларина
―
Важно? А как Вы это выясняете? Спрашиваете: «Крым наш?»
А. Могучий
―
Вопросами… Вопросами и ответами.
К. Ларина
―
Да?
А. Могучий
―
Нет, ну, естественно, что, конечно, общаемся. Я же понимаю, совпадаем мы. Ну, конечно, полностью совпадений все равно не бывает. Разумеется. И, в общем, при этом как бы пока и сама система репертуарного театра не позволяет там абсолютно окружить себя абсолютно единомышленниками. Ну, вот Кириллу это удалось, но он там радикально начал делать. Я так вот это не могу…
К. Ларина
―
Он с нуля это делал. Он собирал свои… Там ученики – главный его костяк.
А. Могучий
―
… он пришел в театр Гоголя, там тоже были проблемы какие-то. Но это отдельный тоже большой разговор, как устроена вообще вся эта история репертуарного театра, вот в частности по поводу того, какие деньги на это тратятся, и зачем они тратятся, почему она так устроена и… а не по-другому. Ну, то есть это очень большой тоже серьезный разговор, который, кстати говоря, я думаю, будет сейчас, ну, как-то… куда… как-то будет возникать так или иначе на всяких разных уровнях, включая этот бюрократический, потому что, ну, понятно, – да? – что сейчас как бы эти вопросы после дела как раз по «7-й студии», они очень актуализировались, – да? – обострились.
К. Ларина
―
Почему не было такого все-таки… как бы скажем… скажем так, ну, единого сопротивления по поводу театра… театрального дела? Почему не встали все вот как… Не знаю там, что привести в пример. Ну, потом, когда отбили вот этого мальчика, который артистом-то не успел побыть. Ученик Константина Райкина Павел Устинов. Помните эту историю? Но такой консолидации, такого единения, такого мощного сопротивления машине вот во время дела Кирилла Серебренникова не было. С самого начала! Почему?!
А. Могучий
―
А мне кажется, было. Ну, как же не было-то?
К. Ларина
―
Нет.
А. Могучий
―
Мне кажется, вообще кто-то там не сказал вообще. Ну, слушайте, я не знаю. Я уж раз 5 там выступал. Да? То есть как бы кто…
К. Ларина
―
Ну, это Вы.
А. Могучий
―
Ну, что я? Ну, из нашего театра там огромное количество подписало письмо там и индивидуально, и частно. И Олег Басилашвили. И письма министрам. И кто только, ну… Мне кажется, Кирилл в этом смысле… Там другой вопрос, что это игнорировалось. Это другой вопрос. Да? Но то, что все-таки, мне кажется, сообщество консолидировалось, очень дружно выступило за исключением там НРЗБ фамилий, кстати говоря. Да? Ну, вот они все заняли такую позицию. Это их дело, – да? – в конце концов. Но то, что в этом смысле консолидация была, мне кажется, она была. Я… Я ее… Я ее чувствовал. Не знаю. Да? И…
К. Ларина
―
Я, кстати, вспоминаю… Простите, Андрей, не могу не вспомнить вот чудесное видео. Вот. Я его вот тоже перепостила, когда в защи… в защиту как раз Кирилла Серебренникова и против вот этого начавшегося процесса в июне 17-го года, когда многие Ваши коллеги записывали такие же обращения. Мы ехали в поезде на «Сапсане», и там вокруг спали люди. И сквозь… И там НРЗБ все товарищи. Могучий полушепотом в микрофончик говорит, что я… Россия проснется, Россия встанет, и все услышат. И это… и это всё на фоне происходит как-то жуткого храпа, который… который сопровождал НРЗБ.
А. Могучий
―
Ну, храп спровоцировал на какие-то НРЗБ. Понимаете, опять это же как бы вот… Ну, как? Я ж как художник не могу не использовать? Ну, человек храпит НРЗБ рядом НРЗБ.
К. Ларина
―
Ну, так проснулась с тех пор Россия, как Вам кажется?
А. Могучий
―
Слушайте, ну, это тоже такой как бы сложный вопрос. Вообще само устройство климата российского предполагает сон. Да? То есть как бы потому, что… Ну, что? Короткое лето, длинная зима. И у нас в генах просто как бы летом работать, зимой спать. Да? И как бы когда… когда уставший, измученный народ начинает штыкать иголками в авангардное искусство, это не всегда… это не всегда правильно. Да? То есть как бы я скажу. Да? То есть, ну, как бы, ну, каждый выполняет просто свою функцию. Мне кажется, всему свое время. И когда время успокаивать, время лечить. И в этом тоже функция искусства. Время давать успокоительные таблетки. Время… Время включать будильники. Да? То есть как бы. Ну, кто как чувствует, тот так это и работает, будильником или таблеткой. Да? В этом смысле, ну, проснулся, не проснулся, время покажет, кто там спит, кто не спит. Правда… Проверим скоро.
К. Ларина
―
Ну, вот последняя инициатива нашего нового старого Министерства культуры, может быть, Вы об этом слышали, Ольга Любимова предложила, когда кинотеатры сейчас откроются, вернутся туда зрители, в прокат ставить пока только фильмы со… светлые фильмы, как нам…
А. Могучий
―
… поддерживаете…
К. Ларина
―
… светлые добрые фильмы.
А. Могучий
―
А потому, что правильно.
К. Ларина
―
А… а драмы пока не надо ставить. Не надо показывать НРЗБ, расстраивать. Вы согласны?
А. Могучий
―
А я вот скажу, что когда мы делали «БДТ Digital», и 1-е, естественно как всегда, у нас мужественный солдат Алиса Бруновна Фрейндлих, мы ей предложили прочитать что-то. Ну, и там были какие-то сложные тексты, которые я предлагал, какие… какие… какие-то… которые мне казались… которые мне казались таким отражающими трагизм сегодняшнего дня. А при этом она сказала нет. Нет, я буду читать только то, что может сейчас облегчить людям жизнь. Выбрала сама тексты, которые легкие, веселые. Она говорит, сейчас и это правда, это правда, носила прямо реально терапевтический… Ее голос волшебный, магический, шаманский. И тексты, которые она произносила этим голосом. Она была страшно недовольна еще, мы там какую-то музыку подкладывали, пытались. Она говорит: нет, нет, невозможно это. Ну, в общем, и она была права. Она была права. Сейчас время когда в… вообще в мире, не только в нашей стране, ну… градус повышен агрессии, истеричности, неадекватности. Очень опасный момент. Это очень опасное время. Очень опасное. И сейчас надо быть очень внимательным в своих высказываниях и поступках, и художественных поступках в том числе.
К. Ларина
―
Ну, что ж? Мы должны заканчивать. Не поговорили мы, кстати, вот финал-то прекрасный у нас получается, светлый.
А. Могучий
―
… на будущее…
К. Ларина
―
Да, светлый. Но тем не менее я была потрясена, когда вот я у Вас обнаружила… посмотрела там на Вашем сайте про творческие планы, то, что готовятся постановки, и увидела то, что Вы пригласили на постановку одного из самых радикальных художников, безжалостных по отношению к человеку и к человечеству – Яна Фабра. И это, конечно, такое искусство, которое бьет просто в самое сердце и в глаз зрителя. Не отказались от этой идеи?
А. Могучий
―
А, во-первых, он должен был уже сделать в марте премьеру и, ну, сорвалась она из-за пандемии, а потом Фабр, я не считаю… Я не согласен, что он вот такой безжалостный. Он человек, переполненный любовью к красоте и к человеку как высшему проявлению этой красоты. Вот я бы так за него ответил. У нас кроме Фабра еще и замечательные люди будут ставить. Это и НРЗБ, который эстонский режиссер, который замечательный совершенно парень. И… А Оскарас Коршуновас, о которым мы сегодня говорили тоже будет у нас. Ну, у нас хорошая программа. Это правда. А Фабр уже сделал…
К. Ларина
―
Ну, что ж…
А. Могучий
―
Он сделал свое. Да.
К. Ларина
―
Спасибо Вам большое! Мы на этом должны заканчивать нашу программу. Это Андрей Могучий, художественный руководитель БДТ имени Товстоногова. Программу провела Ксения Ларина. До встречи в офф-лайне, как говорится!
А. Могучий
―
Все. Спасибо.
К. Ларина
―
Спасибо Вам.
А. Могучий
―
Да. Всего доброго! До свидания!