Юлия Ауг - Дифирамб - 2020-06-07
07.06.2020
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». Сегодня я с большой радостью хочу наконец пропеть этот дифирамб любимой моей замечательной актрисе, моему товарищу, не побоюсь этого слова, замечательной Юлии Ауг. Юлия, приветствую тебя! Здравствуй!
Юлия Ауг
―
Здравствуй, Ксюша! Здравствуйте, дорогие друзья!
К. Ларина
―
Давно не виделись, это называется.
Ю. Ауг
―
Да.
К. Ларина
―
Дорогие друзья, у нас прекрасный повод, потому что наконец-то я с Юлием могу поговорить как с великолепной артисткой, как с личностью, как с художником, а не как с гражданским активистом.
Ю. Ауг
―
Ура!
К. Ларина
―
Всё.
Ю. Ауг
―
Ура! Ура!
К. Ларина
―
Ну, скажу сразу, что…
Ю. Ауг
―
Да.
К. Ларина
―
… да, приурочена, моя лично передача приурочена к некоторой дате, которая случиться у артистки Ауг буквально вот на днях. Да? А уж она там как… как захочет. Захочет, воспримет это как подарок. А захочет – просто как обычную рабочую встречу по текущему моменту. Но я думаю, тот самый случай, Юля, когда уже можно какие-то такие вот… какую-то знаковую историю рассказать про тебя. Что случилось с тобой за… один раз за 50 лет? Что случилось с тобой важного?
Ю. Ауг
―
Что со мной важного случилось один раз за…
К. Ларина
―
Да, да.
Ю. Ауг
―
Со мной много, чего важного случилось вообще в жизни. Я не могу прям сказать, какая-то… какая-то… Слушай, у меня много, чего важного в жизни случилось. Поэтому рассказать какую-то знаковую историю? Да я не знаю.
К. Ларина
―
Давай задам тебе конкретный вопрос. Понятно, что каждого человека кто-то кроме родителей ещё кто-то… кто-то сделал, кто-то помог ему сформироваться. Учитывая, что у тебя большое количество различных учебных процессов в твоей жизни было, и там ты училась и сям училась, несколько раз начинала и продолжала. Вот так, наверное, спрошу: кого бы ты назвала своим учителем? Необязательно в прямую. Человек, который у доски объясняет тебе урок. А тот вот кому ты сказала бы спасибо за то, что я такая получилась.
Ю. Ауг
―
Тоже очень многим людям я могу сказать большое спасибо, потому что действительно учитель – это не только тот человек, у которого ты буквально учишься, а учитель – это тот человек, который как-то меняет тебя, меняет твою жизнь, меняет… И самое главное, что их на протяжении жизни может быть очень-очень-очень много. И я могу там начать с самого начала. Это Аркадий Иосифович Кацман и Валерий Николаевич Галендеев, и Юрий Васильев – безусловно мои учителя. И Гительман – мой учитель. И при всём при том, что это педагог по зарубежному театру. Но он мой учитель, потому что то, как он любил театр вообще, я даже себе не представляла, что его можно так любить. Я могу сказать, что мой учитель – это Бергман, потому что когда мне было 17 лет… Да, мне еще даже 18 лет не исполнилось. Я увидела в живую его спектакли, которые игрались в Москве на сцене МХАТа «Гамлет» и «Фрекен Жюли». И он перевернул мое представление о театре. То есть для меня это стало тем, что театр может быть таким вот, и что могут быть такие актеры. И безусловно мой учитель – это Райхельгауз Иосиф Леонидович. И безусловно мой учитель – это Квирикадзе Ираклий Михайлович. И безусловно мой учитель – это Говорухин Станислав Сергеевич. И безусловно мой учитель – это Лёша Федорченко. И, безусловно, мой учитель – это Кирилл Серебренников. То есть у меня очень много учителей. И, кстати, я всех люблю, очень сильно люблю.
К. Ларина
―
Ну, вот практически всю свою биографию с помощью этих замечательных фамилий Юля вам рассказала, дорогие друзья. Действительно вот к этому моменту прожита уже огромная творческая жизнь. Хотя я помню, что когда мы… по-моему, один из первых раз когда мы встречались вот так в качестве 2-х беседующих в эфире, как раз вместе с Юлей пришли к выводу, что Юля как творческая личность – человек 2-й половины жизни. И это надо было дождаться. Это никогда тебя вот не ранило? Ты к этому моменту была готова? К тому моменту, когда вдруг ты поняла, что вот сейчас вот твоё время наступает?
Ю. Ауг
―
Ну, я это поняла после 30. И при том я это поняла… Это… это… это осознание, оно не было вот так вот вдруг. То есть где-то вот после 30 я начала понимать, что мне недостаточно быть просто актрисой, просто выходить, просто играть спектакли. При всём при том, что у меня было… Я не могу сказать, что я была обделена работой. У меня было очень много работы в ТЮЗе. У меня были главные роли. Это было очень интересно. Но этого стало мало. Возникло ощущение, что мне хочется разговаривать с миром не только от имени своих персонажей, но мне хочется разговаривать с миром ещё от имени себя. То есть мне хочется писать, мне хочется ставить. И я постепенно начала это делать. Но вот этот вот период понимания, что мне уже недостаточно быть просто актрисой и реального шага, когда я не просто там стала в стол писать какие-то вещи, а когда я стала писать, ставить, снимать, прошло 3 года. То есть 3 года непросто осознания, но 3 года, когда мне понадобилось набраться смелости, чтобы сделать вот шаг. Вот. И вот начиная с 33-х лет как-то всё покатило вперед на большой скорости.
К. Ларина
―
У тебя немало было тяжелых периодов в жизни, а один просто кошмарный, из которого, я так понимаю, ещё и ты не вышла. Да? То есть совсем…
Ю. Ауг
―
… ощущение, что вышла.
К. Ларина
―
Вышла, да?
Ю. Ауг
―
Да. У меня, ты знаешь… У меня как раз удивительное совершенно ощущение сейчас при всём при том, что мы сейчас вообще все… все, весь мир, находимся в очень странном времени. И как… как мы будем из всего этого… и как мы пойдем дальше, я думаю, что не знает вообще ни один человек на земле. Но вот у меня-то как раз воз… вот сейчас впервые за долгие годы возникло ощущение собственной целостности. Я, как мне кажется, наконец собралась. Все мои осколки всей моей личности уже собрались вместе. И я сейчас себя чувствую целой. Это очень важно.
К. Ларина
―
Ну, тогда, может быть, ты поделишься своим знанием, как это происходит. Я знаю, что это очень индивидуально у каждого. Судя по тому, как… поскольку ты вся открытая и вся на ладони, я так понимаю, что для тебя это было ва… для тебя важно это выговаривать, проговаривать, не держать в себе – да? – всё, что с тобой происходит.
Ю. Ауг
―
Безусловно. Мне это очень важно. И мне очень… То есть вот это вот проговаривание – это вот такой мой личный опыт и мой личный способ психоанализа, потому что проговорив, написав, прочитав, услышав сама себя, я, ну, как-то могу посмотреть на себя со стороны. И ещё самое главное – это то, что я очень стараюсь сама себе не врать. И если у меня возникает вот это вот ощущение целостности, значит, оно… Значит… значит, я действительно собралась. Как это происходит? Я думаю, что это настолько всё индивидуально, что какие бы то ни было, вообще советы давать совершенно бессмысленно. Мне для того, чтобы собрать себя понадобилось 4 с половиной года. 4 с половиной года мне понадобилось, чтобы собрать себя. И… И это происходило поэтапно. Ну, просто, чтобы зрители… Просто вдруг кто-то не знает. 4 с половиной года назад умер мой муж, которого я очень любила, который до этого очень долго болел. То есть этой истории там не 4 с половиной года. Ей значительно больше. Но 4 с половиной года назад он умер. И совершенно удивительная история. Действительно первый год – это невыносимое страдание. У меня было полное ощущение, что я даже дышать не могу. Потом после первого года я научилась дышать и заново стала испытывать эмоции. То есть в течение всего года я не испытывала эмоций. Это удивительный опыт. Вот актриса, которая не испытывает реальных эмоций. Это очень тяжело. То есть я помню эмоции. Я их помню. И я могу их имитировать. Но по-настоящему я не могу испытать эмоцию. То есть в течение года всё, что я делала, все мои работы и, кстати, неплохие работы… Я тут недавно посмотрела «Садовое кольцо». А «Садовое кольцо» мы снимали как раз после смерти Андрея, буквально там через полгода после смерти Андрея. И я посмотрела и увидела, что это очень хороший сериал. Прям очень хороший сериал. И у меня там хорошая работа. Но представить себе, что я это всё делаю, имитируя эмоции, а не испытывая, вот это вот, конечно, удивительная совершенно штука, потому что обычно я испытываю. То есть вот я когда работаю, я реально испытываю эмоции. То есть я ни в коем случае не придумываю их. А вот тут я вот в течение года имитировала эмоции. И вот через год я примерно стала испытывать эмоции. Потом я стала испытывать радость. Потом появилось желание потреблять новое. Вот тоже был такой период, когда не было… не было желания читать, смотреть. Нужно было сохранить себя. А сейчас у меня удивительный совершенно период, когда я хочу всего. Вот я, правда, хочу всего. Я хочу много новой работы. Я всё-таки очень надеюсь на то, что я сниму свой собственный фильм. Это моя мечта, которая не исполнилась до сих пор. И я невероятно хочу новых отношений. Я очень хочу, чтобы в моей жизни возникли новые отношения. Вот…
К. Ларина
―
Прекрасно. Прекрасно. Ну, вот ещё тогда вопрос такой, связанный с особенностями профессии. Я когда-то… Людмила Марковна Гурченко, которая была тоже невероятно открытым, откровенным человеком, то, что касается вот своего существа… существования эмоционального. Она как раз рассказывала о том, что она на похоронах своего близкого человека, которого она любила больше жизни, вдруг поймала себя на мысли, что она в этом страшном горе внутренним глазом каким-то 3-м сама за собой наблюдает. Запомнить это состояние. У тебя такие бывают моменты?
Ю. Ауг
―
Ты знаешь, да. Но это всё-таки зависит от как… какой-то, знаешь, наверное, глубины горя, потому что… Да, вот я очень хорошо помню, кстати, что я наблюдала сама за собой на похоронах Лёши Девотченко. При всём при том, что это было огромное горе, потому что мы с Лёшей Девотченко были знакомы и дружны там с моих 17 лет. И это… это была очень такая страшная потеря. Я очень хорошо помню, что я вот как раз наблюдала за собой. И мне прям становилось страшно от этого, что я вот прямо наблюдаю за собой. Точно также я наблюдала за собой и фиксировала всё, что со мной происходило, когда мы теряли дом, когда вот этот вот шел жуткий процесс понимания, осознания неотвратимости потери там единственного собственного жилья. Когда же умер Андрей, я действительно ничего не помню. То есть, может быть, я в какой-то момент и… и фиксировала, но сейчас я уже не могу это вспомнить и не могу восстановить, потому что я вообще плохо помню первые три месяца после его смерти. Я… Я не могу восстановить события. Поэтому да, безусловно. и это такая профдеформация профессиональная, от которой, я думаю, никуда не деться, и говорить, что нет, нет, я так никогда не поступаю, это неправда. Но вот именно смерть Андрея и… И я очень хорошо помню всё, что было вот весь день, когда я понимала, что уже что-то произошло страшное, и, скорее всего, я уже живым его больше не увижу. И в течение всего дня я пыталась дозвониться. Я была в Эстонии, а Андрей был в Москве. А Полина лежала в больнице. То есть вообще такая ситуация жуткая была. И вот всё, что до того момента, как мне Полина позвонила, потому что… Это действительно… Это был целый день, когда стало понятно, что у Андрея уже сел телефон, и он не взял трубку. И Полине пришлось писать заявление, что она готова уйти из больницы, потому что друг, который приехал… МЧС не стала ему открывать, двери взламывать, потому что он не имел никакого отношения формально к Андрею. И Полине пришлось уйти из больницы, несмотря на то, что ей несколько дней назад до этого сделали операцию. И вот когда Полина приехала, открыла дверь и перезвонила мне, и сказала, что Андрей умер, вот до этого момента я очень хорошо всё помню прям… вот прям всё досконально помню. А вот после того, как она мне сказала, что Андрей умер, я уже мало что помню, потому что не могу восстановить, к сожалению.
К. Ларина
―
Это изменило вообще твое отношение к смерти?
Ю. Ауг
―
Ну, да, конечно. Очень изменило. До того как умер Андрей, из совсем близких людей у меня умирал только папа. Но к смерти папы я была готова, потому что папа… У папы была онкология. И мы примерно понимали, сколько ему осталось. И мы с мамой последний месяц просто дежурили около его постели, и мы видели, как он уходит. Поэтому когда папа умер, это был такой понятный акт. Я… Я даже успела его покрестить перед смертью там буквально за день. То есть вот я его покрестила, и на следующий день он умер. И это… Это… Это было очень тяжело, но в этом не было никакого шока. А Андрей умер внезапно и неожиданно. И поэтому ощущение невероятной хрупкости жизни, просто такой хрупкости жизни! То есть ты два дня назад видел своего любимого человека, который тебя провожал, сажал в поезд. За день до этого, даже не за день до этого, вот в час ночи ты разговаривал, при том разговаривал о каких-то вещах… Мне Андрей прислал там какие-то материалы в «Телеграме». И мы обсуждали эти материалы, связанные… При том смешно, да? Они были связаны с выступлением… Вот этот вот бизнесмен Потапенко… Не Потапенко.
К. Ларина
―
Потапенко.
Ю. Ауг
―
Потапенко, да? Потапенко. Вот. Вот Андрюшка мне прислал его выступление в «Телеграме». И мы обсуждали его выступление, обсуждали в «Телеграме» минут 40. И после этого попрощались, пожелали друг другу спокойной ночи. И Андрюшка утром должен был поехать встретиться с Виталием Манским, отдать ему книгу для Лёши Федорченко, потому что потом Виталий Манский должен был встретиться с Лёшей Федорченко. И мне Виталий Манский позвонил и говорит: «Юль, а ты не знаешь, что случилось? Андрюша на встречу не приехал». Ну, и потом, вот я говорю, мы весь день звонили, дозванивались. Вот. И вот это вот ощущение невероятной хрупкости жизни, когда вот сейчас человек жив, а сейчас уже нет, это… это, наверное, самое главное знание, которое сейчас у меня есть в жизни.
К. Ларина
―
Мне казалось, что… Я Андрея видела несколько раз, ну, конечно же, когда вы были вместе на каких-то премьерах или каких-то мероприятиях. Мне всё время казалось, что он не просто там влюблён в тебя, а то, что он жил тобой, твоей жизнью. И мне показалось, что наверняка он, потом я уже думала, когда уже узнала, что такая произошла трагедия, что наверняка он принимал участие вообще в твоей жизни не только как наблюдатель, какая-то… человек, который поддерживал тебя, но и в принятии решения, что мне кажется… Может быть, я придумываю. Может, он тебя от чего-то удерживал или наоборот какие-то вещи… наоборот поддерживал. Или… Или я придумываю уже?
Ю. Ауг
―
Ты не придумываешь. Ты не придумываешь. Но это было значительно раньше. Вообще надо сказать, что Андрюша очень во многом меня сформировал, потому что опять-таки вот, если говорить вообще о человеке второй половины жизни, то и вот в отношениях я тоже человек второй половины жизни, потому что мы с Андреем познакомились, когда нам обоим было уже 30 лет. И у него 1-й был брак не очень удачный, у меня очень неудачный. У него тоже очень неудачный первый брак был. И мы когда с ним познакомились, это… это был всё-таки союз уже очень взрослых людей. И вот то, как… как Андрей со мной общался, то как он в меня верил, у меня такого опыта вот такой веры в меня и такого… такой абсолютной уверенности, что у меня получится всё, что я хочу, у меня до этого не было. И это был какой-то… это… Это такой фундамент был, который так был нужен! И он меня научил очень многому не точки зрения творчества, а с точки зрения того, что если ты чего-то хочешь, ты обязательно этого добьёшься, потому что, ну, а как может быть иначе? Если ты чего-то хочешь, ты этого добьёшься. По-другому просто не бывает. И вот это вот умение верить в меня, оно, конечно, очень сильно меня сформировало. И, кстати, сформировало в том числе и жесткость моего характера, потому что какие-то вещи, которые мне приходилось там принимать, какие-то решения, которые мне приходилось принимать – это… это всё было очень одобрено и не просто одобрено, а вот как-то Андрей мне говорил: «Смотри, ты должна очень спокойно и жёстко определить приоритеты. Вот ты прямо их напиши. И вот что для тебя самое главное, что потом второстепенное, что… И вот так вот действуй. Вот не надо этой лирики. Что ты расходуешь лишние эмоции?» И я действительно этому научилась. Но, к сожалению, Андрюшка в силу разных обстоятельств к концу своей жизни уже сам таким не был. То, что он разорился, и то, что его обманули, и то, что мы потеряли дом, и то, что мы… Дважды разорился. То есть он один раз разорился, ему как-то удалось всё это восстановить. Потом опять. Это очень сильно повлияло на него и не только с точки зрения здоровья, потому что он перенес два микроинсульта, которые потом вылились в хроническое заболевание – ишемию головного мозга, которая влечет за собой, скажем так, потерю личности. То есть человек становится… Тоже такой момент. Вот ты живешь рядом с любимым человеком, и ты видишь, как человек теряет волю. И это не потому, что он там бесхарактерный, а потому, что органические изменения в мозгу таковы, что человек очень часто не может самостоятельно принять решение. И вот это тоже такой очень тяжёлый момент. И вот к концу жизни Андрюша, к сожалению, был совсем не тем человеком, с которым мы познакомились. Но вот как… Как алкоголь разрушает, вот также может разрушить и горе на самом деле.
К. Ларина
―
Ну, вот получается, что в итоге вот в 1-й части нашей передачи мы всё равно этот ответ вам предоставили. И Юля так и сказала. Из множества, множества замечательных фамилий вдруг вычленялось… вычленялось главное: кто был главным человеком второй половины жизни. Поэтому, конечно же, завершая 1-ю часть нашей встречи, можно смело Андрею помахать рукой.
Ю. Ауг
―
Можно…
К. Ларина
―
Он здесь. Да. И светлая ему память.
Ю. Ауг
―
Да, он здесь. Он всегда здесь. И я всегда ему благодарна. И я думаю, что если тот мир есть, то Андрей это знает, слышит, чувствует. И он всегда рядом.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Сегодня наш дифирамб, наш разговор с замечательной актрисой и режиссером Юлией Ауг. У микрофона Ксения Ларина. И мы беседуем в нашей виртуальной студии, которая всё равно существуют. Юля, вообще насколько важно тебе знать, что было до тебя? Я уже хочу перейти к семье в широком смысле этого слова. Потому, что ты часто рассказываешь и про бабушек, дедушек, про маму и про отца. И я понимаю, что для тебя это тоже не просто так. Это не просто родственные связи. Это что-то нечто большее. Это так было всегда? Или случился… тоже какой-то… тоже произошёл какой-то слом, вдруг ты поняла, что ты без этого знания не можешь дальше жить?
Ю. Ауг
―
Безусловно осознание этого произошло… Я… я даже точно знаю этот момент, когда он произошел и… Потому, что… Ну, как сказать? Мне с семьей очень повезло. Повезло в том смысле, что у нас как-то все в семье друзья, и всегда в нашей семье все друг с другом разговаривают. То есть у нас не было такого, что…
К. Ларина
―
То есть никаких… никаких трудностей переходного возраста? Не сбегала из дома? Не конфликтовала с родителями?
Ю. Ауг
―
Нет, я сбегала из дома. Я сбегала из дома. И трудности переходного возраста безусловно были. Но я имею в виду… Вот… Вот тоже я сбежала из дома, а потом когда я вернулась, меня встретили так, что мне больше потом сбегать не хотелось. Это ведь тоже такой есть момент, можно… Можно сбежать из дома, и потом ты вернёшься и будешь думать: «Боже мой, зачем я туда вернулся?» А можно вернуться и подумать: «Блин, какая же я сволочь была?» Вот. Так что это… это… Это тоже какая-то такая мудрость. Но я сейчас даже о другом. Я о том, что у нас не было никогда каких-то таких запретных тем и каких-то белых пятен. Это всё было очень близко. И бабушка рассказывала о своей молодости и о своей жизни. Папа рассказывал о своей. У… Мама у меня до сих пор ежедневно рассказывает какие-то истории, связанные с Великой Отечественной войной и не только с Великой Отечественной войной. Вот. И, ну, всё равно у меня вот этого осознания ценности, возможности передать память из поколения в поколение изустно, не где-то прочитать, не услышать там от других людей, а вот прямо здесь и сейчас, у меня возникло опять-таки в те самые 33 года, когда поступала на режиссуру. И у Иосифа Леонидовича было такое задание. Нужно было написать автобиографию в любом жанре. То есть ты мог написать поэму. Ты мог написать пьесу. Ты мог написать стихотворение. Ты мог написать басню. Но это должен… должен быть творческий подход к твоей биографии. И я почему-то решила, что я буду писать свою биографию в виде сценария. И помня вот эти вот старые фотографии, которые сохранились благодаря моему папе, несмотря на то, что папа прошёл через ссылки, сохранились фотографии не только ХIХ века, но даже XVIII, конца XVIII века сохранились фотографии, я решила как-то через них рассказать историю. И получилось, что моя биография – это в первую очередь биография моей семьи, в первую очередь биография моих предков, потому что у них настолько интересная, захватывающая биография, что про это интересно рассказывать. И я написала вот этот вот сценарий, который отнесла в качественной работы, поступая на режиссуру. И вот именно в тот момент я осознала, насколько действительно интересны жизни моих предков. Но вот удивительная вещь. В тот момент папы, к сожалению, уже в живых не было. И я до сих пор зная, что это благодаря папе, сохранился… Ему было, кстати, 15 лет, когда расстреляли дедушку, а он был отправлен в ссылку. Я до сих пор просто технически не понимаю, как моему пятнадцатилетнему папе удалось сохранить семейный архив, пройдя через ссылку. И почему мне это не пришло в голову спросить у папы, когда он еще был жив. То есть вот этот момент осознания пришёл уже после его смерти. И это меня до сих пор очень мучит, потому что от папы остались удивительные совершенно дневники, в которых… которые он начал как раз вести уже в ссылке. И он там очень подробно рассказывает о том, что такое… Как же это называлось? Они были под надзором. Надзор. Что такое надзор? Вот. Как нельзя было рисовать. Как нельзя было заниматься… Он очень…
К. Ларина
―
То есть… Прости. Это не воспоминания? Это его дневники того самого…
Ю. Ауг
―
Это именно дневники. Это не воспоминания! Это дневники. Это то, что он писал в течение года, там с 15… даже 2-х лет, до 17 лет. Потом или перестал, или, может быть, не сохранились. Просто сохранились две толстых общих тетради. Вот. И это ещё стоит время расшифровать, потому что у него такой очень мелкий почерк. Там не сразу всё прочитывается. Но это дико интересно. Это прямо очень интересно, тем более что папа был очень талантливым человеком. И он писал… Это же опасно было! Они были под надзором! И он писал дневник. И рядом он что-то зарисовал. То есть он зарисовывал вид из окна. Он зарисовывал там вид на завод. То есть это какие-то такие вещи, которые мне достались, ну… ну, прямо уникальные. И мне очень жаль, что их уникальность я оценила уже после смерти папы.
К. Ларина
―
Ты сделала несколько работ, – да? – так или иначе посвященных собственной семье. Или одну? Спектакль, да?
Ю. Ауг
―
Да. Пока одну. Но вот сейчас я готовлю вторую. Я готовлю вторую… Ну, то есть первая работа – это «Minu eesti vanaema», «Моя эстонская бабушка», которую я сделала в Эстонии в театре Vaba Lava. Это открытая сцена. И сейчас я тоже для Эстонии готовлю вторую работу. Поскольку у меня одна бабушка эстонская, а 2-я бабушка еврейская, то сейчас я собираю материал о такой очень непростой странице эстонской истории – это Юденфрай, когда Эстония добровольно очистила себя от евреев и объявила себя страной свободной от евреев. Это…
К. Ларина
―
Очень опасная тема.
Ю. Ауг
―
Это очень опасная тема, но кто-то же должен за это браться.
К. Ларина
―
Да, помнишь, вот как раз… Я тут сразу вспоминаю Марюса Ивашкявичюса…
Ю. Ауг
―
Да, да.
К. Ларина
―
… который собственно стал известен широко всем нам, когда он был инициатором этого марша в память об уничтоженных евреях.
Ю. Ауг
―
В Литве. Да.
К. Ларина
―
Да, да. В Литве. И не все литовцы приветствовали…
Ю. Ауг
―
Естественно!
К. Ларина
―
… его начинание. Да.
Ю. Ауг
―
Естественно! Но дело всё в том, что как раз Марюс Ивашкявичюс сейчас является куратором Vaba Lava в Эстонии. И когда я эту историю предложила изначально своим продюсерам, которые делали «Minu eesti vanaema», они сначала сомневались вообще браться за этот материал или нет. Но потом вот я думаю, что и Олег Лоевский и, возможно, Марюс убедили, что это важно, что это важно сделать эту историю. И вот у меня, кстати, эстонские журналист Тейт Корстен брал интервью несколько дней назад. Оно сегодня вышло в такой самой главной эстонской газете «Postimees». И вот там мы очень много говорили об этом. И продюсер очень хотел, чтобы мы об этом говорили, чтобы я уже объявила о том, что я вот буду делать такой спектакль. То есть да, это опасная тема, очень сложная тема. Но вот считай, что в…
К. Ларина
―
Ну, да.
Ю. Ауг
―
… все государственные лица Эстонии узнали о том, что я буду делать этот спектакль.
К. Ларина
―
Скажи, пожалуйста, а ты знаешь эстонский язык? И вообще что в тебе эстонского? Нет?
Ю. Ауг
―
Эстонского во мне много, но язык я не знаю. Но я сейчас его учу. У меня давно была такая… такое желание его выучить. И вот я наконец нашла себе учителя. И я вот сейчас учу эстонский язык.
К. Ларина
―
Еще один вопрос про семью. И закончим. Пойдем дальше. Про Ю… про Полину, конечно, я хочу спросить, потому что я вижу как… как вы неразрывны, дружны. И это просто какое-то одно дерево. Есть такое дерево под названием Ауги. Да? Вот это они. Вот мой вопрос такой: вы всегда дружили? Или это тоже некий путь, который вы прошли во взаимоотношениях с Полиной?
Ю. Ауг
―
Нет, мы дружили всегда. Мы дружили всегда. Но, конечно, тоже у Полины был период… Как это? Переходный возраст, так называемый. Всё было. И был момент… Ну, он тоже был достаточно короткий. Не могу сказать, что это прям очень было долго. Это где-то года полтора, когда она не хотела не понимать, не слышать и… ну, там не хотела особенно общаться с нами. Хотя она больше общалась с Андрюшей, нежели со мной. С Андреем у неё не было такого отчуждения как со мной. Но это всё закончилось после венецианского кинофестиваля. Я очень рада, что я её тогда взяла, когда в Венеции в конкурсе, в основном конкурсе были «Овсянки». Я так рада, что я взяла её с собой на венецианский кинофестиваль. И окунувшись вот в эту жизнь, и увидев очень многих людей, и увидев, как воспринимают нашу картину, просто она это видела, когда зал большого кинотеатра «Мостры» стоял 15 минут, нам аплодировал. И потом она сама познакомилась с Тарантино, разговаривала с ним и видела, как мы общаемся с Тарантино. Это, конечно, очень сильно повысило мои акции. Мои акции выросли в цене. И с тех пор конфликтов с Полиной у нас не было.
К. Ларина
―
Ну, всё равно какие-то есть секреты воспитания? Ты же человека сделала по сути. И так как ты… Вот ты… Я вижу, что рядом с тобой находится человек, который… о котором ты могла бы мечтать вот как о подруге, о близком человеке, которому можно всё доверить, который всё поймёт. Ну, вообще. Ну, тут что-то говорить…
Ю. Ауг
―
Безусловно.
К. Ларина
―
Это просто редкий… редкие бывают такие случаи. Редкие. Это как произошло? Ты так воспитала ее? Специально для себя?
Ю. Ауг
―
Надо… надо разговаривать с ребенком. Во-первых, не надо думать, что ребёнок тебе принадлежит. Ребёнок тебе не принадлежит. Вот он… Вот он отделился от тебя. Всё. Это отдельная самодостаточная личность. Вот. Ты можешь ему помочь вырасти. Но это отдельная самодостаточная личность, которую надо уважать ребёнок. Ребенок тебе не принадлежит. Его надо уважать. И с ребёнком надо разговаривать. И в этих разговорах надо быть честным. И надо доверять ребёнку. Иногда бывают моменты, когда это очень тяжело, но всё равно надо доверять. И доверять нужно обоюдно. То есть если ты хочешь, чтобы человек был с тобой откровенен… откровенен, ты должен быть откровенен с человеком. Иначе не получится, потому что дети очень чувствуют фальшь. И ещё нельзя ругать. Я, например, абсолютно точно знаю, что если бы я Полину ругала за оценки, она… Ну, вот в школе. При всём при том, что были периоды в жизни, когда Полина не очень хорошо училась. То вряд ли бы у нас сохранились такие доверительные отношения, потому что я, ну, как-то всегда считала, что как бы не было тяжело, дом должен быть тем местом… семья должна быть тем местом, где ты можешь спрятаться и отдохнуть. И вот это очень важно. Ты можешь прийти и сказать: «Ну, вот у меня там сегодня плохие оценки. Вот такая вот лажа получилась». И ты не получишь по башке, потому что ты в школе уже получил по башке. А еще прийти домой и получить по башке, ну, на х** это надо. Вот. И когда у тебя есть возможность быть уверенным в том, что тебя выслушают и поймут, тогда дом становится домом. Вот.
К. Ларина
―
Тебе когда-нибудь бывало перед ней стыдно за какие-нибудь свои появления или поступки?
Ю. Ауг
―
Бывало.
К. Ларина
―
Ну, я не спрашиваю, с чем это связано. Но вот и что ты в этот момент делаешь? Просишь прощения? Или что говоришь?
Ю. Ауг
―
Ну, прошу, конечно. Во-первых, я прошу прощения. Я очень легко прошу прощения. Для меня это вообще не проблема. Вот. А, во-вторых, ну, как-то… Ну, да, облажался. Надо признать, что облажался.
К. Ларина
―
Теперь про профессию, про роли, которые, конечно, большинство из них какие-то невероятно крутые, откровенные и на каком-то краю сделанные. Не знаю. Иногда я думаю, боже мой… Вот, кстати, пусть Юля не слышит. Я скажу, что вот она как раз из тех актрис, про которые думаешь: «Боже мой, как она это делает?» Вот этот вопрос, который самый удивительный вопрос про мастерство, про тайну, вот связан со многими вещами, которые делает Юля на сцене и в театре. А мой вопрос такой: у тебя есть табу в профессии? То, что ты не будешь делать или то, что ты не будешь играть?
Ю. Ауг
―
Я никогда не буду мучить животных.
К. Ларина
―
Ты смеешься, что ли? Правда?
Ю. Ауг
―
Ну, правда. Я никогда не буду мучить животных. То есть для меня вопрос в кадре, если мне нужно, извини меня, там поджечь собаку или что-то…
К. Ларина
―
В бывают такие… бывают такие задания?
Ю. Ауг
―
Ну, бывают. Были.
К. Ларина
―
Ну, ладно. Хорошо.
Ю. Ауг
―
Были.
К. Ларина
―
Правда, да?
Ю. Ауг
―
Ну, слушай, мне нужно было отрубить голову курице.
К. Ларина
―
Да, да, да, да.
Ю. Ауг
―
Ну, нужно было. Нужно было. В фильме «Враги» мне нужно было отрубить голову курице в кадре. Поймать, отрубить.
К. Ларина
―
Не смогла?
Ю. Ауг
―
Нет, не смогла.
К. Ларина
―
Так. Хорошо.
Ю. Ауг
―
Не смогла…
К. Ларина
―
Это понятно.
Ю. Ауг
―
И я не буду участвовать ни за что, ни при каких обстоятельствах в агитационной пропаганде, связанной с государственной политикой.
К. Ларина
―
Никогда не попадала случайно? Я чтобы…
Ю. Ауг
―
Попадала.
К. Ларина
―
Попадала. Это что было?
Ю. Ауг
―
Ты знаешь, это было довольно давно. Это прям было очень давно. Это только-только то… это 14-й год был.
К. Ларина
―
Говорухин когда ходил, да? Говорухин?
Ю .Ауг
―
Нет! Нет! Нет! С Говорухиным как раз… С Говорухиным всё закончилось значительно раньше. Я же ушла от Говорухина в 2006 году. Вот. В 2006 году я ушла от Говорухина. Правда, в 2012 году Станисла Сергеевич мне позвонил… в 12-м же выборы президента были? Правильно? Я не ошибаюсь?
К. Ларина
―
По-моему, да. Да. У нас без конца выборы президента.
Ю. Ауг
―
Да, да, да, да, да. И Станислав Сергеевич мне позвонил и сказал: «Юлиус, вот будут выборы. Там пойдёшь со мной в команду?»
К. Ларина
―
А это как раз когда Путин вернулся.
Ю. Ауг
―
Да.
К. Ларина
―
После перерыва.
Ю. Ауг
―
Да, да. Пойдешь со мной в команду? У меня так глаза вылезли. Я думаю, неужели Станислав Сергеевич вообще ничего про меня не знает. НРЗБ было прям удивительно даже. Это прям удивительно было. Ну, вот. И я ему сказала: «Нет, Станислав Сергеевич, не пойду». Я говорю: «Вы меня, пожалуйста, извините, но я вообще с другой стороны». Он сказал: «Ну, ладно». И всё. То есть вот на этом… на этом всё закончилось. Нет, там… там была другая история. Я даже уже не помню, как он назывался этот сценарий, но этот сценарий 14-го года мне прилетел… Это то, что потом стало фильмом «Крым».
К. Ларина
―
О, боже!
Ю. Ауг
―
Вот мне прилетел этот сценарий. И меня приглашали на роль мамы вот этого мальчика. И я прочитала этот сценарий. А это была очень серьезная продюсерская… Она потом не выпускала этот фильм, потому что потом, если я не ошибаюсь, его выпустил Пиманов. Изначально это была очень серьезная продюсерская компания. И это как раз было после… после Екатерины. И вот мне прилетел этот сценарий, и я его читаю. И мне прямо стало… Это… Это сложно передать эти ощущения. Вот я просто думаю о том, что а вдруг… вот что бы я ощутила, если бы этот сценарий был талантливый? Просто он был… Он был… Он был очень плохой этот сценарий. И я читала его, и у меня так волосы дыбом становились, и я думаю: «О! Какая залипуха!» Вот. А вот что бы я ощутила, если бы этот сценарий был талантливый? Я не знаю. Но вот это вот ощущение того, что нет, нет, нет, нет, нет, я к этому не буду даже прикасаться. Оно есть. И в прошлом году мне тоже прилетел сценарий про Зою Космодемьянскую. И я его прочитала. Я не знаю, может быть, он изменился этот сценарий, потому что я знаю, что его сняли, этот фильм. Вот. Может быть, он изменился. Может быть, его как-то переписали. Может быть, в конечном итоге это как-то сделали, я не знаю, как, но в том сценарии были сцены, в которых ей, Зое, которую пытают, после пыток в бреду являлся Сталин в сиянии и в белом кителе, и…
К. Ларина
―
… не знаю, как реагировать.
Ю. Ауг
―
Вот. И говорил ей… Разговаривал с ней. И я прямо так… Вот от этого отказываться очень просто, потому что это всё… это всё за гранью вкуса.
К. Ларина
―
Минуточку. Ну, смотря, как сделать. Вот ты сейчас рассказала, а мы с тобой ржём. А вдруг это аналогия с Жанной д’Арк. Голоса… Голос архангела Михаила. Помнишь?
Ю. Ауг
―
Это абсолютная…
К. Ларина
―
Это же красота!
Ю. Ауг
―
Так это же абсолютная аналогия с Жанной д’Арк.
К. Ларина
―
Вот. Да.
Ю. Ауг
―
Это вот действительно абсолютная аналогия с Жанной д’Арк. Только не архангел Михаил, а Сталин в белом кителе.
К. Ларина
―
Нет, ну, тоже красиво. В этом что-то… В этой… В этой красоте какая-то есть тоже, если это сделать здорово. Ты же сама говоришь, бывает…
Ю. Ауг
―
Я говорю, я не знаю, как это сделано.
К. Ларина
―
Да, да, да.
Ю. Ауг
―
Я не знаю, как это сделано. Вполне возможно, что это сделано как-то так, что мы увидим и все ахнем. Но я не…
К. Ларина
―
Юль, ну, вот смотри, у нас в последнее время всё чаще и чаще вспоминают слова, которые приписывают, я уже боюсь с точностью утверждать, Колчаку по поводу того, что куча… кучера… И кто там еще? Проститутки и артисты служат любой власти. Типа их не трогать. Вот в этой парадигме как ты существуешь со своими партнерами? Я знаю, что бывают у тебя тоже срывы, когда ты, что называется, не можешь молчать. Но тем не менее возможно ли вот существовать в одном пространстве с… по сути в состоянии гражданской войны, но существовать в пространстве работы7 Или это уже становится все труднее и труднее?
Ю. Ауг
―
Ну, вот… Это довольно трудно. Это действительно довольно трудно. Но это можно.
К. Ларина
―
А что? Как это? Сделать вид, что ты не знаешь, что человек какие… чьи интересы этот человек защищает? Или что он думает по тому или иному поводу?
Ю. Ауг
―
Ну, просто не… не… стараться не общаться с человеком на эти темы. И всё. То есть вышел в кадр, отработал то, что нужно отработать и ушёл. То есть если не пересекаться и если не… не разговаривать, не затрагивать эти темы, то можно. Но если вдруг тема оказывается затронутой, то бывает очень сложно. Бывает действительно очень сложно.
К. Ларина
―
Может, правда, лучше не знать?
Ю. Ауг
―
Не знать, что человек… Да лучше, конечно, не знать. Так вот ты же не можешь не знать. Да? Потому, что… Ну, ты не можешь не знать, потому что ты всё равно… Хотя… Хотя про кого-то и не знаешь.
К. Ларина
―
Ну, конечно! Мы как в советское время-то жили, послушай. Все были нормальными людьми. Нам всем казалось, что все нормальные люди. А потом когда вдруг разрешили говорить всю правду, зачем-то люди стали ее говорить, и вдруг мы узнали, что этот сталинист, этот монархист, этот антисемит, этот нацист. А раньше-то были все приличными людьми. Ведь мы-то вот… Посмотри сейчас, что происходит… происходит.
Ю. Ауг
―
Ну, да, сейчас… Сейчас, конечно… Я вот, кстати, в последнее время об этом очень много думаю. Вот, правда, очень много думаю. Я думаю о том, что Советский Союз, который ещё десяток лет назад казался страшной репрессивной системой, которая уничтожала личность, сейчас уже таким не выглядит. Он выглядит значительно более вегетарианским, нежели наше время. И сейчас… Сейчас очень тяжело! Сейчас, правда, очень тяжело, потому что… потому что как-то совсем нам не оставляют шанса… Такое ощущение, что нас прям подталкивают к краю. С каждым днем все сильней и сильней.
К. Ларина
―
Удержимся на краю, когда рядом есть порядочные люди. Спасибо тебе, Юлечка, огромное за то, что нашла время для нас. Поздравлю тебя тогда, когда надо будет со всем нашим советским, российским народом. Спасибо тебе большое. Люблю тебя.
Ю. Ауг
―
Спасибо.