Гарри Бардин - Дифирамб - 2017-12-10
10.12.2017
К. Ларина
―
Добрый день. Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. А напротив меня во всех смыслах замечательный наш гость, любимый собеседник, режиссер и человек — Гарри Бардин. Гарри Яковлевич, приветствую, здравствуйте.
Г. Бардин
―
Здравствуй, Ксюша. Рад тебя видеть и слышать.
К. Ларина
―
Привет-привет! Я тоже. Ну что, у нас сегодня много тем для разговоров. Мы встречаемся с вами часто, слава тебе господи, поэтому не будем рассказывать друг другу биографию, а поговорим, я так думаю, в режиме «Особого мнения». Я думаю, что это правильно, особенно во времена такие тяжелые. Но тем не менее…
Г. Бардин
―
Да ты уже столько дифирамбов мне спела!
К. Ларина
―
Не говори.
Г. Бардин
―
Хватит, да.
К. Ларина
―
Ну, все равно хочу начать с приятного, поскольку знаю, что вы получили очередной приз — приз, который называется «Золотой единорог». И получили вы его не в России, а далеко-далеко на Туманном Альбионе, в Лондоне. Это было… Просто нашим слушателям скажу. Это было в конце ноября. Там такая традиционная уже проходит неделя российского кино. Много призов раздали. И там замечательная была программа. Я обратила внимание, что там, что называется, the best из последних фильмов. Там и «Нелюбовь» была, и «Аритмия» была. И «Теснота», по-моему, была.
Г. Бардин
―
Кстати, я посмотрел «Аритмию», чему очень рад.
К. Ларина
―
Ну и как вам фильм?
Г. Бардин
―
Потрясающий! Просто Боре Хлебникову от меня самые высокие комплименты.
К. Ларина
―
Ну, «Нелюбовь» вы раньше смотрели, насколько я понимаю, да?
Г. Бардин
―
Я раньше смотрел. Но «Аритмия» перебила.
К. Ларина
―
Вот мне что интересно — там публика какая? Русскоязычная? Эмигранты в основном или местные тоже есть?
Г. Бардин
―
В основном русскоязычная, да. Там они много недвижимости захватили, и постепенно перетекает Россия в Туманный Альбион поэтому. Но там были и «местные аборигены», да, и им тоже было интересно.
К. Ларина
―
Как они восприняли вашу работу? Это фильм «Слушая Бетховена», да?
Г. Бардин
―
Да. Ну, там был у меня мастер-класс, и я показывал как бы ретроспективу, отвечал на вопросы. Больше всего меня порадовал представитель «Русского пионера», который сидел во втором ряду и который предварил то, что я предполагал. У меня накануне поездки в Англию был сон вещий, что называется, когда я говорю, а из зала — провокатор, который задает мне провокационный вопрос.И вот задают по поводу России и прочего. И вдруг встает человек и говорит: «Какое ваше видение на завтра? И ваше личное отношение к Владимиру Владимировичу Путину?» Я говорю: «Вы знаете, вы мне приснились. У меня был такой сон, что провокатор такой, как вы, он, значит, задает мне такой вопрос. И я настолько хорошо ответил во сне, что повторю его наяву». Я сказал: «Критиковать свою Родину я могу в пределах моей Родины». Вот это я ему сказал. Ну, он не унимался. Тогда я ему сказал: «Знаешь что? Вы засиделись в пионерах». Это была моя последняя реплика.
К. Ларина
―
То есть они там пытались из вас выжать какую-то политическую декларацию, да?
Г. Бардин
―
Ну, я не поддался.
К. Ларина
―
Не повелись. Ну и правильно сделали. Но, с другой стороны, я тоже могу задать вам подобный вопрос. Понятное дело, что публично… и правильно, что не захотели отвечать, тем более на такие провокационные вещи. Понятно, что они от нас хотели. А вот то, что касается… в кулуарах, в личном общении? Вам приходилось, и как часто вам в последнее время вообще приходится объяснять, скажем так аккуратно, действия…
Г. Бардин
―
Свою позицию?
К. Ларина
―
Да, да. И свою позицию и действия руководства.
Г. Бардин
―
Ну, естественно, часто приходится, часто приходится, потому что… Я как бы дал себе зарок, несмотря на то, что у меня всегда, когда я иду на эфир или на интервью, говорю: «Будь осторожен в выражениях». Но я помню это первые пять минут, а потом я забываю про это и говорю то, что я думаю. Ну, в моем возрасте уже страшиться чего-то бессмысленно. И я считаю, что это неправильно.
К. Ларина
―
Вот смотрите. Пока мы идем… застыли, застряли в сценарии фильма «Слушая Бетховена»: стригут по полной программе, выдергивают, стригут, бошки режут — только-только успевай оглядываться. Я как раз вспоминала ваш фильм замечательный. И очень хочется верить в счастливый финал. По вашим прогнозам, уважаемый художник, когда все буйным цветом-то зацветет и зазеленеет?
Г. Бардин
―
Ну, когда это отцветет, вот тогда пойдут зеленые побеги. Пока что все жухло, все очень жухло. Все очень жухло и, к сожалению, не вызывает особого оптимизма. Оптимизм у нас получается немножко искусственный. Мы в себе находим какие-то потаенные пружины, которые дают возможность смотреть на мир с утра восхищенным взглядом.
К. Ларина
―
Как вам кажется, нужно называть вещи своими именами или лучше не портить друг другу настроения во время праздников и торжеств?
Г. Бардин
―
Нет, нужно, нужно называть. Вот у нас эфир пойдет 9-го или 10-го?
К. Ларина
―
Да, в воскресенье, 9-го… ой, 10-го.
Г. Бардин
―
Ну, для слушателей не загадка, что мы пишем накануне с тобой разговор. А вот 9-го в Сахаровском центре будет такая конференция в защиту Юрия Дмитриева, замечательного правозащитника. И вот я там буду…
К. Ларина
―
Историка прежде всего.
Г. Бардин
―
Историка.
К. Ларина
―
Историка, который выполняет грандиозную работу по исторической памяти народа, да?
Г. Бардин
―
Да. И я буду там открывать это все. И считаю для себя честью.
К. Ларина
―
Ну вот смотрите, Гарри, вот была «Звезда театрала» — премия мирная, прекрасная, премия зрительских симпатий. Вручали спектаклю, по-моему, «Гадкий утенок», да?
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Спектаклю Театра Сац, музыкальному. И вы, и Алексей Владимирович Бородин, и Генри Резник, выходя на сцену, вручая эти призы, все равно вспоминали о том, на каком фоне происходят вот эти торжества — на фоне арестов.
Г. Бардин
―
На фоне арестов. Ну как об этом не думать? Ну как? Ну что? Это такой дурной… Ну, есть шутка такая: «Батько вмер, а зараз танцуємо гопака». Это украинская оперетта, да? Ну нельзя же так! Мы же живые люди, мы должны реагировать на это. А не реагировать — глупо.
К. Ларина
―
Ну, с другой стороны, кому от этого легче, от этих ваших выступлений?
Г. Бардин
―
Нам, нам. Потому что как бы это «пепел Клааса стучит в моем сердце». Ну а как иначе? Как иначе? Я этого не понимаю.
К. Ларина
―
Вы там, кстати, в этом выступлении своем на сцене Театра Вахтангова сказали, что у вас есть тоже мечта, что «через год мы все соберемся в том же составе, и никто из нас не окажется под домашним арестом».
Г. Бардин
―
Не будет под домашним арестом, да.
К. Ларина
―
А есть такие предчувствия, что это все разрастется дальше?
Г. Бардин
―
Да, есть, есть. Ну, я должен сказать… Сейчас похвастаюсь.
К. Ларина
―
Давайте.
Г. Бардин
―
Когда мне вручали «Единорога», я пока шел за призом к сцене, я придумал ответ. И ответ был неплохой. Я сказал «спасибо», естественно. Вручала мне Нэнси, я знаю ее по имени. Это американская… ну, знаток российского кинематографа. Накануне меня с ней познакомили в холле. Я поблагодарил ее и сказал: «Это, пожалуй, тот единственно редкий случай, когда мужчина рад, что ему наставили рога».
К. Ларина
―
Один рог.
Г. Бардин
―
Один рог, да. Ну и на том спасибо. Это было, конечно, неожиданно для меня, но приятно. Конечно, приятно.
К. Ларина
―
Подождите, мой-то вопрос: с чем связан ваш пессимистический взгляд на ближайшее будущее все-таки?
Г. Бардин
―
Понимаешь, Ксюша, все факты, которые окружают нас и которые прибывают с каждым днем, они не настраивают на оптимистический лад. Нам дали по морде с Олимпиадой. Наверное, по заслугам. Мне очень понравился в Фейсбуке комментарий Андрея Мовчана. Я его знаю, и я думаю, он не обидится на меня, если я его просто процитирую. Он там написал старый анекдот, рассказал, когда приходит тренер в бассейн и говорит подопечному: «А вас, Иванов, прошу больше в бассейне не появляться». Он говорит: «Почему?» — «А потому, что вы писаете в воду». На что он говорит: «Так все писают!» — «Все писают, когда плавают, а вы — с вышки».
К. Ларина
―
Ха-ха-ха!
Г. Бардин
―
Вот мы — с вышки. Мы решили, что общие, общечеловеческие правила нас не касаются, общечеловеческие ценности мы как бы презираем. Ну как так? Ну нельзя, нельзя же так! Мы решили, что нам все сойдет, мы в стороне, у нас особый путь. Ну не может быть особого пути.
К. Ларина
―
А что вы стыдитесь за чужих? Вы же в этом не виноваты, что такой позор для Родины.
Г. Бардин
―
Но это моя страна. Ну как же? Ведь хочется гордиться, хочется. Вот я, например, посмотрел недавно «Синюю птицу» и послушал — играет мальчик, играет Вивальди «Грозу», а потом играет «Список Шиндлера». Фамилия его — Матвей Блюмин, ему 13 лет. Гениальный скрипач! Вот я то ли с возрастом стал сентиментален, но я плакал, когда я слышал, как играет этот мальчик. Вот я горжусь, я горжусь. Это же мой мальчик. Он из Севастополя, теперь мой, да, но это все равно наш, это наш. И я этим вправе гордиться. Конечно, горюю по поводу ухода Хворостовского. Я его безумно любил. Ну вот то, чем можно гордиться — гордиться Аней Нетребко, Дмитрием Хворостовским.
К. Ларина
―
Нет, ну и вами, в конце концов. Мы, поклонники вашего творчества, гордимся, что мы с вами живем в одной стране.
Г. Бардин
―
Спасибо, Ксюша, спасибо.
К. Ларина
―
Так что есть чем гордиться. Вот эта гордость связана… у нас какая-то непотопляемая. Как вы думаете, почему она стала, собственно говоря, определяющим сегодня качеством для того, чтобы понять — свой или чужой для власти? Если вот гордишься — значит, свой. Не гордишься или не так скорбишь, не дай бог, что у нас тоже часто бывает…
Г. Бардин
―
Неправильно скорбишь, да.
К. Ларина
―
Да, да. Значит, предатель.
Г. Бардин
―
Да, да. Ну, это как бы установка, установка на такой патриотизм, который… Вот как у собаки есть безоценочная привязанность, что отделяет собак от кошек. Безоценочная привязанность. Они хотят (власти) безоценочной привязанности, чтобы мы виляли хвостом при любом вяканье власти. Ну не может быть этого! Человек имеет право на свое мнение. И как бы ни ругали либералов, они… Ну, это глупо. Ну, что это такое? Свобода, равенство, братство. Свобода — это либеральная идея, это главное. Человек должен быть свободен и в своих высказываниях, и в своих мнениях, и не должен бояться высказывать их. А что это за страна, если запрещают?
К. Ларина
―
Но цена этой свободе? А цена этой свободе какова? Вот можно опять же поговорить про вас. Вы абсолютно свободны в своих оценках и не боитесь, и не прячетесь ни от кого, публично высказываетесь на самые тяжелые, проблемные сегодняшние темы и явления. Но мы же прекрасно знаем, что вы работаете последнее время не с государственными деньгами.
Г. Бардин
―
Нет, нет.
К. Ларина
―
Никаких милостей не ждете от этого заведения, да?
Г. Бардин
―
Не от природы, а жду от людей. И зрителям я благодарен, они мне собирают уже третий раз. Вот сейчас полностью собрали на бюджет новой картины, которую я, в принципе, заканчиваю.
К. Ларина
―
То есть, в принципе, можно существовать так человеку, который не просто книжки пишет, а все-таки у которого производство, театр или производство фильма, или анимационного фильма? Значит, можно жить без государственной поддержки?
Г. Бардин
―
Ксюша, это можно, но это тяжко, это тяжко со всех сторон. Во-первых, просить у людей, которые едва сводят концы с концами, просить денег — это как бы не очень красиво. Я понимаю это. Другое дело, что я пользуюсь тем, что они меня любят. Вот это не очень хорошо в принципе. Ну, что делать?
К. Ларина
―
Я бы все-таки изменила ракурс.
Г. Бардин
―
Давай.
К. Ларина
―
Это неправильно. Вас же учили люди с «Планеты», когда вы первый раз объявляли краудфандинг: «Мы не просим «подайте Христа ради». Мы предлагаем поучаствовать — мы вместе с вами». Человек имеет отношение к этому произведению, правда же?
Г. Бардин
―
Более того, когда я показываю потом акционерам, которые дали свои деньги, я им показываю готовый фильм, как сейчас говорят, продукт и жду их решения. И обычно кричат: «Давайте заявляйте. Мы поможем и в следующем». Ну, вот такой энтузиазм, который мне, конечно, приятен. Еще бы.
К. Ларина
―
Ну а что не так тогда в этой формуле, которую предлагает нам Владимир Мединский, прости господи (это имя мы все-таки произносим), что «если государство оплачивает ваш проект авторский — значит, мы имеем право на некую…»?
Г. Бардин
―
Влезать с ногами в этот проект, да?
К. Ларина
―
Да, корректировать, да-да-да.
Г. Бардин
―
Мне в таком случае хочется сказать ему: «Тень, знай свое место». Его не станет, а я, надеюсь, останусь в истории кинематографа. Вот я так нескромно полагаю.
К. Ларина
―
А как вы относитесь к тем людям, к вашим коллегам, которые идут на такие компромиссы? Вы их понимаете?
Г. Бардин
―
Я их понимаю, но не уважаю. Это немножко разные вещи. Я понимаю, что есть бытовые условия, есть семья, надо кормить детей, отправлять их в частные школы, а иногда за границу учиться, и на это нужны деньги. Они идут на компромиссы. Но они сами себя и убивают, потому что ни один компромисс не проходит безответно. Ну, что тебе рассказывать? Потом все воздастся сторицей. Он иссушит свою душу. И кончится тем, что он станет ничем. Бог лишит его таланта. Я поневоле заговорил таким немножко — ну, как бы сказать? — не свойственным мне… в религиозную тематику впал. Ну, это правда. Лишает таланта, лишает.
К. Ларина
―
А как же в советское время?
Г. Бардин
―
В советское время — ценой собственного здоровья. Ну а как Товстоногов? Сколько инфарктов у Райкина Аркадия Исааковича? Это все ценой собственной жизни, собственного здоровья они пробивали эти спектакли. Что Олег Ефремов? Он мог бы еще пожить, но он сгорел, сгорел, потому что… Он был членом партии при этом. Но при этом Олег был… он был честный человек, искренний и честный.
К. Ларина
―
Но все равно приходилось ставить так называемые спектакли…
Г. Бардин
―
Компромиссные, компромиссные.
К. Ларина
―
Конечно. А куда деваться, да? Значит, художник в то время играл по этим правилам и понимал: «Если я сейчас поставлю два-три…»
Г. Бардин
―
«За», да.
К. Ларина
―
«…то потом я за это смогу получить право поставить что-то свое, выстраданное». И ведь у многих получалось.
Г. Бардин
―
Получалось, получалось. Ну, такие были правила. Сейчас правила жестче, я считаю, жестче, потому что цензура стала финансовой, экономической составляющей. «Не хочешь делать, как мы хотим? Значит, не получишь денег». Вот и все. Вот и вся цензура, такая простая и незамысловатая.
К. Ларина
―
Ну, конечно, с такой цензурой бороться — непонятно как.
Г. Бардин
―
В том-то и дело.
К. Ларина
―
Непонятно, как выстраивать линию обороны. Только действительно уходить в подполье, что называется, да?
Г. Бардин
―
Вот Кирилл Серебренников попытался. И мне нравится, что сначала были предъявлены экономические к нему… а потом занялось ФСБ. И как это понять? Как это понять? Значит, все-таки не эти миллионы вас волнуют, а совершенно другое — его свобода. «Надо его укротить, надо его подмять, надо показать, кто в доме хозяин, а то уж слишком о себе возомнил». Вот это, к сожалению, такая действительность.
К. Ларина
―
Это, на ваш взгляд, политический процесс, «театральный»?
Г. Бардин
―
Думаю, да.
К. Ларина
―
Да?
Г. Бардин
―
Да, да.
К. Ларина
―
А что вам позволяет так думать? Скажите, по каким приметам вы это определяете?
Г. Бардин
―
Ну, по тем же, что и с Юрием Дмитриевым происходит. Это что, действительно обвинение в порнографии? Нет. Это то, что человек… 11 тысяч он из небытия вызвал и назвал имена погибших, расстрелянных в Карелии. И что против него? Какое-то дело сфабрикованное абсолютно, которое разваливается на глазах. Ты понимаешь, что тебя водят за нос, что это все чушь собачья. Говорит президент: «Обращайтесь в суд». А суд — ну, это же фальшак. Никакой суд у нас не решает. Решают все там, наверху, кого посадить, кому дать «двушечку», «трешечку». Вот такая терминология пошла.
К. Ларина
―
А как вам кажется, эти все процессы — и «театральный процесс», и процесс над Юрием Дмитриевым — и вот эта бесконечная борьба санкт-петербургского Европейского университета за право обучать людей… Какие последствия будут для общества? Или это параллельные истории, и обществу по большому счету наплевать на все на это?
Г. Бардин
―
К сожалению, общество не озадачено этим, потому что… Ну, во-первых, «Эхо Москвы» не покрывает всю территорию России и не все слушают.
К. Ларина
―
Да даже если бы покрывало, я вас умоляю…
Г. Бардин
―
Даже если бы и покрывало…
К. Ларина
―
Во-первых, оно покрывает. Давайте так: если мы говорим об Интернете, то, конечно, все покрывает все. Вопрос в ответном запросе. Извините за эту рифму. Значит, не всем это нужно.
Г. Бардин
―
Да. С другой стороны, я видел ликование молодых, которым объявил Путин, что он идет на очередной срок. Это же молодые ребята, да? Они понимают, что сделано им за 18 лет, куда мы идем. И чего они ликуют? Значит, они… Это называется «не врубаются». Ребята не врубаются. Я этого не понимаю, я этого не понимаю. То есть я надеюсь, что все-таки образуется, как говорил Толстой, образуется, что молодые станут умнее. Ну, другое дело — мудрость приходит не сразу. К некоторым она не заходит даже, просто нет адреса. Но вот надежда меня не покидает.
К. Ларина
―
Видите, мы же все равно в состоянии такой холодной гражданской войны.
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Потому что понятно, что сегодня… Где проходит водораздел — это понятно. Конечно, это никакой не «крымнаш». Это лишь как бы такая видимая часть айсберга, который мы так определили в свое время, да?
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Но на самом деле все гораздо глубже
Г. Бардин
―
Я подумал: а кто противится либеральной идее? Это или охранники, или вертухаи, или дети вертухаев, потому что у них работы не будет, если будет свобода
К. Ларина
―
Ну, почему же? А чиновники еще, госслужащие?
Г. Бардин
―
Госслужащие, да.
К. Ларина
―
Да. Или чиновники любого пошиба.
Г. Бардин
―
Да. Когда будет прозрачна их действительность — это будет для них беда. Чем это кончится? Не знаю.
К. Ларина
―
Ну, вам легко говорить. Вы так сейчас с себя сбросили эту ответственность, потому что… «Я все равно не доживу», — типа весело сказал Бардин. Да?
Г. Бардин
―
Да нет, у меня внуки. Я же думаю о них, я думаю о них, я думаю о них… И как-то пока у меня повода для оптимизма нет.
К. Ларина
―
В школу-то ходят они уже?
Г. Бардин
―
Ходят, ходят.
К. Ларина
―
Так уже есть приметы…
Г. Бардин
―
Нет, я очень рад. Мой средний внук пошел в новую школу. Кажется, по финской системе она создана. Он с удовольствием! Он не хочет оставаться дома, если чуть-чуть плохо себя чувствует. Он не хочет, он рвется в школу! Я думал: нормальный ли он? У меня такого не было. А он рвется! Там и игры по интересам, и кружки, и гончарное дело, и дзюдо, и хор… В общем, черта пухлого только нет. И все это…
К. Ларина
―
А патриотических линеек никаких нет?
Г. Бардин
―
Никаких. И все это в атмосфере свободы. Вот она — либеральная идея, рожденная в отдельно взятой школе
К. Ларина
―
Вы только никому не говорите, что это за школа.
Г. Бардин
―
Никому. Только тебе.
К. Ларина
―
Ради бога, пожалуйста. А то придут и проверят, спросят: «А что это у вас тут такое? Свобода?»Напомню, что у нас в гостях Гарри Бардин. Мы сейчас сделаем небольшой перерыв, а потом продолжим наше общение в рамках передачи.
НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Сегодня мы беседуем с Гарри Бардиным.И я восстановила в памяти разные ваши высказывания и интервью последних лет. И где-то вы говорили о том, Гарри Яковлевич, что «если бы наша власть любила не группу «Любэ», а «Виртуозов Москвы», может быть, и я бы ее тоже полюбил». Вот исходя из этого, у меня к вам вопрос. Насколько вам кажутся связанными вообще эти вещи — эстетические вкусы и, собственно говоря, в том числе политические и идеологические какие-то принципы человека или института?
Г. Бардин
―
Понимаете, какая вещь? Я в детстве очень любил Диккенса. Думаю, что сегодня он был бы мне скучен, но в детстве я воспринимал его очень… Я понимаю, что наш руководитель Диккенса, может быть, и не читал, потому что, во-первых, это Англия, а он должен был работать в Германии. А что касается того, что он пришел подростком и попросился в КГБ, и ему сказали: «Подрасти немножко»… Ну, он немного, правда, подрос, но потом пришел все равно. У меня бы в мыслях не было в это ведомство постучаться!И я понимаю, что вкусы наши разняться с властью, разнятся. И те юбилейные концерты, которые устраивает Дума, и подбор артистов, и номера — это все выдает нашу власть со всеми их прическами, со всеми их словами, лексикой. Это все выдает их низкий культурный уровень, низкий. Я не знаю, в Госдепе, насколько там высок культурный уровень, я с ними не общался…
К. Ларина
―
Что-то я сомневаюсь, что у Трампа тоже уж больно изысканный эстетический вкус.
Г. Бардин
―
Да, Трампа я подозреваю в том, что он бы тоже постучал в КГБ в 15-летнем возрасте.
К. Ларина
―
Хотя можно вспомнить, не знаю, того же Рональда Рейгана — тоже особо как бы изысканным вкусом не отличался. А Буш-младший? Тоже нашли интеллектуала! Все-таки…
Г. Бардин
―
Да. Но Клинтон играет и до сих пор на саксофоне, он музыкант. Нет, что-то там есть такое.
К. Ларина
―
Ну нет, это опасный путь, потому что так можно… мы с вами дойдем, не знаю, до лидеров Третьего рейха, которые очень уважали классическую музыку и классическую живопись.
Г. Бардин
―
Да и Ленин любил «Аппассионату».
К. Ларина
―
А Ленин-то как любил «Аппассионату» и, кстати, того же Вагнера.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Вот не знаю, связано это все или нет все-таки, как вы думаете?
Г. Бардин
―
Связано.
К. Ларина
―
Очень хочется верить, что да.
Г. Бардин
―
Конечно, связано. Конечно, связано. Ну как? Если человек проливает слезу на «Аппассионате» и злится на себя за это, и говорит в фильме «Ленин в Октябре», кажется у Ромма, он говорит: «Хочется гладить по головке, а нужно бить, бить!» — и заводится он в истерике — значит, он не дает ходу своим естественным человеческим эмоциям. Он сам себя замыкает в рамки вот этого, я не знаю, сатрапа, которым он стал. Это ненормальное явление, ненормальное.
К. Ларина
―
То есть можно ли сказать так, что одно тянет за собой другое?
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Что если я, допустим, обливалась над какой-нибудь арией из «Кармен» (или что у нас там еще бывает, какие оперы классические?), но потом встала на скользкий путь государственного чиновника, и стала думать о том, что же нравится моему начальнику, и резко полюбила Стаса Михайлова — значит, все со мной…
Г. Бардин
―
Да, да.
К. Ларина
―
Все, дальше все идет само собой, да?
Г. Бардин
―
Конечно, конечно, конечно. Ну, чиновнику нравится то, что нравится его начальнику. Это естественно. Иначе он будет белой вороной. А будет белой вороной — выкинут. И тогда может ходить и слушать виртуозов, ради бога.
К. Ларина
―
Ну послушайте, у нашего главного начальник близкий друг вообще виолончелист.
Г. Бардин
―
Но виолончель ему нужна только как… не инструмент, а как чехол для перевозки денег. Вот в чем штука-то. И музыка побочна, музыка побочна. Я не думаю, что он так увлечен виолончелью, как музыкой, наш главный. Я думаю, что он содержимое чехла любит больше.
К. Ларина
―
А вот смотрите, тем не менее, возвращаясь, допустим, к тому же «театральному делу». Ведь поручительство за Кирилла Серебренникова и за Алексея Малобродского подписывали не только представители либеральной части интеллигенции, но самые что ни на есть прожженные…
Г. Бардин
―
Кобзон.
К. Ларина
―
И Кобзон, и Говорухин, и Церетели. Это что значит? Значит, человеку все-таки свойственно это чувство, скажем так, гуманистическое?
Г. Бардин
―
Справедливости.
К. Ларина
―
Да, да, да.
Г. Бардин
―
Я тоже подписывал это, я тоже подписывал.
К. Ларина
―
Да, я знаю.
Г. Бардин
―
Но дело в том, что все это молчание власти, неответ на наши подписи — это говорит о том, что она плюет на нас, она делает то, что она хочет. И ей абсолютно безразлично наше мнение — мнение людей уважаемых в обществе, ну, достигших чего-то.
К. Ларина
―
То есть выше авторитетов нет, да?
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Там и Калягин подписывал.
Г. Бардин
―
Да, да. Ну вот такая ситуация.
К. Ларина
―
Это вообще удивительная история, потому что… И тоже это важно понимать, что люди, которые… Вот мы называем этих людей, которые являются опорой, собственно говоря, нынешнего режима, его как бы интеллектуальной элитой такой настоящей, которая присутствует на всех кремлевских тусовках, в первых рядах поддерживает выдвижение Путина в президенты, естественно, будет наверняка доверенными лицами. Вот как на самом деле к ним относится власть (я говорю сейчас именно про них, а не про вас) — это очень показательно. Я думаю, что они тоже многие удивились. «Как же так? Я же ваш», — говорят они.
Г. Бардин
―
Ну да. Вот такие дела.
К. Ларина
―
А чем вы это объясняете? Это в принципе любая власть так презрительно относится… к не обслуживающему персоналу, а им к людям творческим, к интеллигенции, к художникам?
Г. Бардин
―
Дело в том, что у нас не сформированы институты, которые бы отслеживали и делали бы прозрачной эту власть, чтобы было непозволительно ей вести себя аморально. Вот у нас нет этих институтов. То есть они что хотят, то и делают. Они творят все что угодно. И тогда героем становится Навальный, который раскрывает все эти пакости их циничные, которые они делают на виду у всех. В условиях того, что народ беднеет, они строят особняки и ничуть не стесняются. Ну как же так? Ты из подворотни. Ты же знаешь, что такое бедность. (Это я обращаюсь к Путину.) Ты же знаешь. Как тебе не стыдно? Это я на «ты».
К. Ларина
―
Ну да.
Г. Бардин
―
Ну, вот это вот компенсация за бедность, я так понимаю.
К. Ларина
―
Хорошо. Но вопрос главный-то остается. Почему институты эти… даже если они прозрачные, даже если все понятно, и людям все это объяснили — все равно это не влияет никак на отношение большей части общества к этим казнокрадам, к обманщикам, к депутатам Государственной Думы, которые просто обнаглели совершенно. И то, что касается размеров зарплат, которые они получают, и тех льгот пожизненных, которые они получают, — это же уму непостижимо!
Г. Бардин
―
«Золотые парашюты», да.
К. Ларина
―
Уму непостижимо! Но людей…
Г. Бардин
―
Для меня единственный «золотой парашют» — это пендель под зад. Вот «золотой парашют» для них я бы придумал такой. Я бы стоял в дверях Государственной Думы и сам бы эти пендели давал, если бы дали возможность.
К. Ларина
―
Значит, если люди не чувствуют, что это аморально, мягко говоря, — значит, они не чувствуют сами, где мораль, а где она кончается, где эта граница.
Г. Бардин
―
«Мы живем, не чувствуя под собой страны»? Получается так.
К. Ларина
―
А кто может научить тогда. Тогда опят же ваша задача… Я обращаюсь не к вам лично, а к людям, у которых есть право вообще… ну, если не «пасти народы», по Гумилеву, то хотя бы говорить о каких-то важных вещах.
Г. Бардин
―
Вот мы с тобой и говорим.
К. Ларина
―
Вот это просвещение…
Г. Бардин
―
Мы говорим об этом. Людмила Михайловна Алексеевна, моя подруга замечательная, она говорит, что задача интеллигенции сегодня — просветительство. Вот рассказывать, говорить, рассказывать обо всем, что было страшного. Не гордиться, не взирая ни на что. Взирая, взирая! Помня о том, что было, не перелистывая… Не делать вот то, что в школе делали: когда двойку получал, склеивал два листа дневника — и пошли дальше. «Календарь закроет этот лист». Не закроет, не закроет. «Вот любить страну с открытыми глазами», — по Чаадаеву.
К. Ларина
―
Чаадаев, да? Чаадаев. Ну, видите, они же тоже… Говорю я так «они» — придворные сегодняшние историки и патриоты. Они же тоже типа это декларируют с открытыми глазами, но видят только позитивное, хорошее, что «несмотря ни на что, наш народ и наша страна…»
Г. Бардин
―
Ну, как же так? Ну, как же так? Как Коле Сванидзе жить? Он живет в состоянии того, что он помнит, как расправились с его прадедом, как его забили на допросах. И что? И ему закрыть на это глаза? Это же его история семьи — не только страны, а семьи. И таких семей полно в России. Как забыть эту память? Это быть просто Иванами, родства не помнящими.
К. Ларина
―
Кстати, управлять таким обществом легко — беспамятным.
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Кстати, когда я сейчас вас слушала, вспомнила вот этого замечательного тоже героя нашего времени во всех смыслах — Дениса Карагодина — парня, который делом своей жизни сделал этот поиск, поиск тех людей, кто убил его предков, убил его деда. Но это же частная локальная история. Значит, у него это болит. А у большинства не болит. Вот чем это объяснить? Сколько и просвещали, и читали, и перестройка, и гласность, и кино, и вино, и домино — ничего! Почему?
Г. Бардин
―
Это глухота, во-первых. А во-вторых, как бы сиюминутная бытовая его жизнь — детский сад, ясли, сварить, купить, накормить, уложить, и все. И дальше — телевизор, хоккей, футбол. Все. И жизнь замкнулась, она идет по циклу. И вот так 24 часа в сутки — накормить, купить, пиво, телевизор и дальше. И не думать. Главное — не думать. Потому что если думать, то тогда появляются мысли, которые не встраиваются в федеральные каналы.
К. Ларина
―
Вот они вас и спросят, эти люди: «А чего вам не хватает? Чего вам не хватает? Что вам лично плохого сделала нынешняя власть?»
Г. Бардин
―
Ничего…
К. Ларина
―
«Вы живы-здоровы, да? Вы можете снимать кино. Вы можете говорить все что угодно».
Г. Бардин
―
Но вопреки, вопреки.
К. Ларина
―
Вопрос — слышат или не слышат вас — это другой вопрос, да?
Г. Бардин
―
Вопреки. Это как сегодня мне позвонили с одного канала (не буду называть какого) федерального и предложили поучаствовать в какой-то передаче. Я говорю: «Вы знаете, я не могу быть на вашем канале». — «Почему? У нас не политизированная программа». Я говорю: «Но на вашем канале…» И называю — кто присутствует на канале. «Ну и что? Есть и хорошие». Я говорю: «Я знаю, я знаю. Это так же, когда говорят: «Не все немцы фашисты». Он стал хохотать по поводу себя, что он немец, но не фашист. Ну я не могу, не могу!
К. Ларина
―
Кстати, мысль тоже весьма крамольная, как выяснилось. Вы помните это выступление в Бундестаге наших детей российских из Нового Уренгоя. По сути и сказал ребенок, что не все немцы фашисты — за что был проклят тут же, на этом же самом телевидении, куда вас, видимо, и приглашали, да?
Г. Бардин
―
Ну да. Ну как? Мальчик озадачился простой… я не знаю, простой идеей — гуманностью. Ну, слава богу, слава богу, что он понимает, о ком он говорит, что они все равны были — те, которые были мобилизованы. А уж солдаты Вермахта на Нюрнбергском процессе не были зафиксированы как ответственные, да?
К. Ларина
―
Да, это правда.
Г. Бардин
―
Ну и что? И мальчик выразил гуманную идею публично. Ну, слава богу, что такой мальчик вырос. Спасибо родителям, что такого воспитали. Нет, бросились стервятники наши клевать его.
К. Ларина
―
Слушайте, а ведь «Матильда» тоже ездила в Лондон на русский фестиваль?
Г. Бардин
―
Да. Но я уехал…
К. Ларина
―
Ну, вы посмотрели наконец?
Г. Бардин
―
Нет, нет, я разошелся с ней.
К. Ларина
―
Жалко…
Г. Бардин
―
Не Николай разошелся, а я разошелся во времени. Мне очень понравилась шутка, что собираются снять о дружбе Николая II и Матильды по просьбе Поклонской, и фильм будет называться «Другой мой Колька» — простенько. Вот такая шутка.
К. Ларина
―
Ну, у вас-то творческие планы? Давайте уже поговорим об искусстве в последней части нашего разговора.
Г. Бардин
―
Я завершаю картину, которую делал полтора года.
К. Ларина
―
«Болеро»?
Г. Бардин
―
«Болеро», да. Ну, пока я показывал материал сыну своему на монтажном столе. Он сказал: «Папа, это круто!» Ну, для меня это высоко. Посмотрим, посмотрим.
К. Ларина
―
Ничего не скажете пока больше по содержанию?
Г. Бардин
―
Пока ничего больше. Ну, я тебе покажу.
К. Ларина
―
А кто музыку записывал?
Г. Бардин
―
Музыку записывал симфонический оркестр кинематографии под руководством Сергея Скрипки, моего старого друга. Все нормально.
К. Ларина
―
А текст там есть?
Г. Бардин
―
Нет никакого текста. Все будет понятно, я надеюсь, я надеюсь.
К. Ларина
―
Понятно. А когда просмотр будет первый?
Г. Бардин
―
Я думаю, это будет в клубе «Эльдар». Во всяком случае, Эмма Рязанова мне предложила там устроить первый показ. Я надеюсь. Ну, это будет где-то весной. Ты будешь в Москве?
К. Ларина
―
Я надеюсь, конечно, конечно.
Г. Бардин
―
Хорошо. Я тебе позвоню.
К. Ларина
―
Я гражданин Российской Федерации и патриот.
Г. Бардин
―
Я не сомневаюсь. Я понимаю.
К. Ларина
―
Сказала она и засмеялась. Я хотела бы еще спросить…
Г. Бардин
―
Я бы сказал — дистанционная патриотка.
К. Ларина
―
…про судьбу «Союзмультфильма». Там же какая-то движуха происходит. Вы как-то за этим следите или не очень?
Г. Бардин
―
Я не слежу. Ко мне приехал знакомиться директор новый «Союзмультфильма». Мне он понравился. Планы у него грандиозные, мыслит хорошо, остроумно, интеллигентно. Я думаю, наладится.
К. Ларина
―
А он с какой целью приехал к вам знакомиться?
Г. Бардин
―
Как с патриархом познакомиться.
К. Ларина
―
То есть типа узнать ваши наказы, что называется, да?
Г. Бардин
―
Ну да, да. Ну, мы с ним пообщались очень хорошо. И я надеюсь, что у него получится, я надеюсь, потому что те планы, которые он рассказывал, они вполне внятные, разумные. Дай бог, дай бог…
К. Ларина
―
Ну, вы бы хотели на такой студии работать, если она свернет? Хотя я не знаю, когда она была… А была ли когда-нибудь? Скажем так, золотой век «Союзмультфильма» — это какой?
Г. Бардин
―
Ну, это 60-е годы, 70-е, да. Ну, тогда, когда ходили классики по коридорам, когда каждый фильм было событие, когда он собирал всех, все цеха сбегались в главный зал, где демонстрировался фильм, каждый был причастен к этому фильму. И это показывали всему коллективу. И люди гордились общим трудом. И это было какое-то чувство сопричастности. Ну, это была абсолютно клановая такая организация, клановая. Они занимались чистым искусством. Там не было… на идеологию там очень редко кто-то клевал, редко. В основном это было просто разумное, доброе, вечное.
К. Ларина
―
Ну, я бы так не сказала, не так все просто. Я вот вспоминаю тоже свои любимые мультфильмы. Мы когда-то с вами про это говорили, много раз вспоминали самые великие вершины, начиная с маленького мультфильма «Варежка», который…
Г. Бардин
―
Да, я как раз хотел сказать.
К. Ларина
―
Да, да. Ну, это же совсем не простое искусство.
Г. Бардин
―
Не простое.
К. Ларина
―
Оно сложное, оно многослойное, да?
Г. Бардин
―
Конечно.
К. Ларина
―
Вот почему это уходит? Это зависит от чего? От того, что меньше мастерства или чего-то еще? Что еще ушло?
Г. Бардин
―
Что-то теще, что-то еще. Во-первых, сейчас доминирует полный метр — раз. Второе: это сериалы, которые требуют «нарезки колбасы». «Это кто тебе нарезал колбасу?» — «Папа». Это из рекламы. Вот эту колбасу режут. И эта нарезка иногда бывает лучше, хуже… Но я смотрю, что смотрит мой внук, и у меня вызывает порой отторжение — по изображению, по режиссуре. В этом после серии нет какого-то послевкусия. А я очень люблю послевкусие, чтобы оставалось, чтобы ты уносил какую-то ноту щемящую. Или тебя это тронуло до слез, или тебя рассмешило, но все равно послевкусие должно оставаться. А иначе чего полтора года, год делать одно кино, днем и ночью думать о нем? Чтобы сделать пшик — и дальше? Нет, мне это не интересно.
К. Ларина
―
А когда последний раз вообще на вас производило какое-то сильное эмоциональное впечатление вот именно искусство анимации?
Г. Бардин
―
Это Саша Петров, «Моя любовь».
К. Ларина
―
Который тоже не живет, по-моему, в России.
Г. Бардин
―
Он в Ярославле. Нет, он живет.
К. Ларина
―
Он в Ярославле?
Г. Бардин
―
У него своя студия.
К. Ларина
―
Это тот, который «Оскар» получил? Нет?
Г. Бардин
―
Да, да, да. Это мой ученик. Замечательный парень. Ну, парень… Ему уже 60. Для меня он мальчик. Я его очень люблю. Он очень чистый человек, чистый. Он не поведется на какую-то муть патриотическую, нет. Он будет делать то, что соответствует его представлениям, настрою его души, а это, как правило, чистый настрой.
К. Ларина
―
А вы показывали внуку свои мультфильмы и мультфильмы те, которые вам кажутся важными?
Г. Бардин
―
Конечно, да. Конечно.
К. Ларина
―
И чего? Он воспринимает это или говорит: «Что это за отстой такой, дед?»
Г. Бардин
―
Нет, нет, нет. Все нормально, нет.
К. Ларина
―
Нет?
Г. Бардин
―
Наоборот, он настолько тщеславен! Я даже не предполагал. У меня отсутствует эта черта напрочь, а он… Едем в метро, он оглядывается вокруг и говорит: «А они знают, с кем они едут в метро?» — говорит он. Я говорю: «А зачем?» — «А ты не хочешь сказать?» Я говорю: «Ну, я буду сумасшедший. Ну зачем?» — «Дедуля, ну они должны знать!» Его распирает от гордости за дедушку. И мне это приятно.
К. Ларина
―
Очень хочется, чтобы как-то люди хотя бы эти маленькие, когда вырастут, жили в другом обществе — в обществе единомышленников. А то опять получается, что вы с вашим сыном воспитаете опять людей…
Г. Бардин
―
Белых ворон?
К. Ларина
―
Белых ворон, конечно.
Г. Бардин
―
Белых ворон, да. Ну, я надеюсь, что ему найдется применение в будущей жизни. Надеюсь.
К. Ларина
―
Ну что, будем завершать наш грустный разговор. Я вспоминаю название вашей книжки, которая для меня звучит просто пророчески. «И тогда наступило потом» — так она называется?
Г. Бардин
―
Да. «И вот наступило потом».
К. Ларина
―
Я все время вспоминаю: вот как Бардин нам и говорил, оно и наступило.
Г. Бардин
―
Наступило, да. Ну, Ксюша, я хочу пожелать тебе, чтобы мы в преддверии Нового года желали друг другу чего-то светлого, чего-то доброго, счастливого. Счастливого Нового года! Дай бог, чтобы наши тайные надежды стали явными осуществлениями, чтобы что-то поменялось в нашем государстве, чтобы мы понимали, ну, вот как в «Трех сестрах», чего мучились, и чтобы увидели небо в алмазах. Это «Дядя Ваня», это «Дядя Ваня». Я спутал. Не «Три сестры», а «Дядя Ваня».
К. Ларина
―
«Дядя Ваня», да. Ну, хочется при жизни увидеть небо в алмазах.
Г. Бардин
―
Да.
К. Ларина
―
Давайте поищем алмазы в этом черном небе. Спасибо вам большое. Я вас очень люблю!
Г. Бардин
―
Я тебя тоже.
К. Ларина
―
И до встречи уже вживую.
Г. Бардин
―
Хорошо. Всего доброго!
К. Ларина
―
Пока!