Татьяна Васильева - Дифирамб - 2017-07-23
К. Ларина
―
14 часов 9 минут. Начинаем нашу передачу. У микрофона Ксения Ларина. А в гостях у меня замечательная артистка и прекрасная женщина Татьяна Васильева. Танечка, здрасте.
Т. Васильева
―
Здравствуйте.
К. Ларина
―
С Таней мы сто пятьдесят восемь лет уже, по-моему, знакомы. Радиостанции «Эхо Москвы» еще не было, а мы уже были знакомы. Поэтому всегда рада, когда Таня приходит. Хотя мы последние годы редко встречаемся, вот как-то не совпадали. Вот я рада, что мы наконец увиделись.Дорогие друзья, у вас тоже есть возможность пообщаться с Татьяной Васильевой. У вас есть SMS +7 985 970 45-45 — для ваших вопросов. И потом во второй части, по традиции, дадим вам задание.
Ну а пока начнем наш разговор. Я хотела дать какой-нибудь Танин голос, чтобы она что-нибудь спела, потому что я нашла какое-то невероятное количество песен в исполнении Васильевой.
Т. Васильева
―
Да, я теперь певица.
К. Ларина
―
Но мне так стало обидно, что это все со спектаклей записи, поэтому не очень хорошее качество. И поэтому мой первый вопрос певице Татьяне Васильевой: а будет когда-нибудь издан альбом, чтобы хорошая студийная запись была, чтобы можно было по радио прокрутить?
Т. Васильева
―
Нет, ну я настолько не обнаглею, надеюсь. Нет, нет. И потом, это действительно для спектаклей песни. Я стараюсь петь сама. Ну, иногда бывает под фонограмму, под которую я не попадаю. Это ужасное испытание. Но я выбираю всегда сама песни. Это то, что мне очень нравится: Окуджава и всякие песни Челентано, которые переведены, так как нам надо… Ну, много всего уже набралось, действительно.
К. Ларина
―
«Белая птица» какая-то невероятная.
Т. Васильева
―
«Белая птица», да, изумительная. Про любовь все.
К. Ларина
―
Вот смотрите. Я понимаю, что вы там уже долгие годы. Даже не знаю, сколько лет-то вы уже работаете в свободном плавании, когда ушли из стационарного театра и стали свободной артисткой. Сколько лет уже ваша жизнь продолжается вольная и цыганская?
Т.Васильева: Зарабатывает тот, кто может зарабатывать. Ну, сейчас уже стерлись понятия, что мужчина — кормилец
Т. Васильева
―
Ой, не могу даже сосчитать. Очень давно. Когда меня в последний раз выгнали из театра… Сейчас скажу. Из Театра Маяковского. Ну, я думаю, что…
К. Ларина
―
Девяносто-какой-то год.
Т. Васильева
―
Да, девяносто-какой-то год — 93-й, 91-й… Вот такой какой-то. Да, меня уволили по статье 33-й. И с тех пор…
К. Ларина
―
За что?
Т. Васильева
―
Ну, за то, что я… из-за меня как бы отменили спектакль. Ну, это было не по моей вине. По моей вине никогда ничего (это я заявляю сейчас) не отменялось. У меня нет ни одного использованного бюллетеня в моей жизни. И надеюсь, не будет.
К. Ларина
―
Тьфу-тьфу-тьфу!
Т. Васильева
―
Да, с Божьей помощью.
К. Ларина
―
Вот эта вольная жизнь, которая длится уже сколько лет, больше двадцати, она как-то вас изменила как актрису и как личность? И чем она вас обогатила? Ну, понятно, что вы зарабатываете деньги для всех, я понимаю, пашете просто на всю свою семью, которая все больше и больше.
Т. Васильева
―
Да, все больше и больше. У меня не одна, у меня три семьи. И я кормилец, да, пока что. Дети мои в пути, они приближаются. Но, конечно, они пока не могут достичь моего Олимпа (не в этом смысле). Но все будет, все будет нормально. И потом, я считаю, что если ты можешь зарабатывать… Зарабатывает тот, кто может зарабатывать. Ну, сейчас уже стерлись понятия, что мужчина — кормилец. Это же не так.
К. Ларина
―
Ну, конечно.
Т. Васильева
―
И сейчас я кормилец. Потом, может быть, кто-то из моих будет кормилец.
К. Ларина
―
Из детей.
Т. Васильева
―
Да, из детей или из внуков. Я не знаю, как сложится. Но меня это совершенно не напрягает и перестало волновать, поскольку, ну, другая жизнь, другая. Если раньше я понимала, что я закончила институт и я поеду по распределению куда-то, и у меня будет работа, и я буду получать зарплату, то сейчас ничего вообще подобного же нет. Поэтому очень трудно. Я очень переживаю вообще за всех молодых. Я не знаю, как они справляются.
К. Ларина
―
Ну, Таня, всё-таки если говорить о вашей профессии, то сегодня для молодых артистов всё равно есть возможность выбора. Когда вы пришли молодой артисткой в театр… А уж в 90-е годы вообще даже вспоминать, что это было. Вообще ничего не было — никаких ни сериалов не было, ни антреприз никаких не было, не было никакого выбора вообще. Вот стационарный театр и то, что тебе в рот положит этот главный режиссёр, или мимо тебя пройдет. Это абсолютно рабская жизнь. А сегодня всё-таки есть. Не знаю…
Т. Васильева
―
Ну да. Это так и не так. Зато я выпускала премьеры настоящие. Вся Москва ждала эту премьеру.
К. Ларина
―
Событие.
Т. Васильева
―
Вся Москва знала, что готовится премьера, кто будет занят. Люди ходили в театры и ходят в театры всю свою жизнь на один и тот же спектакль, на одних и тех же актеров. Мы в совершенно чудовищных условиях сейчас оказались, с другой стороны, потому что я должна два спектакля выпустить в сезон. Это очень много.
К. Ларина
―
Новых?
Т. Васильева
―
Новых, да. Ну, я так для себя решила. Можно и не выпускать. Можно, конечно, плестись еще со старым багажом, но что-то должно отваливаться время от времени, ну, просто по ряду обстоятельств. И надо делать новые спектакли. Неизвестно, что этот новый спектакль принесет — принесет ли он то, что приносил тебе старый спектакль. Это риск каждый раз. Но за тебя никто не продумает. Ты решаешь все сам. Все, что ты будешь делать, — это твоя собственная проблема и забота.Тогда за тебя все решали: вот премьера какая, вот тебе какую роль дали, вот ты начинаешь ее готовить, вот у тебя своя гримерная, вот потом гастроли будут на полтора месяца, сейчас театр выезжает. Сейчас же я не соображаю, где я нахожусь. Когда я просыпаюсь, я не понимаю — в поезде ли я, в самолете ли я или я дома. Потом — боже мой, с радостью понимаю, что я дома, я в своей кровати лежу.
К. Ларина
―
А трудно было к этому привыкнуть?
Т. Васильева
―
Ну, постепенно.
К. Ларина
―
Это всё-таки другой ритм совсем.
Т. Васильева
―
Абсолютно другой, абсолютно. Он, в общем-то, не женский и даже не человеческий, я думаю. Но зато, да, я могу заработать. Я могу… Ну, сколько у меня есть сил, столько я могу заработать. Я ни от чего не отказываюсь. У меня ритм жизни не изменился с годами, он только всё идет по нарастающей. И я очень боюсь сбавлять обороты, потому что тогда пойдет, так сказать, молва, что «она подустала, и она может отменить что-то». Вот это мне очень страшно. Поэтому я говорю, что по моей вине ничего не должно отменяться.
К. Ларина
―
Железное здоровье нужно иметь и железные нервы.
Т. Васильева
―
Нервы, здоровья, да. А нервы — это и есть здоровье. Конечно, все болезни у нас от них. Но здоровье… Я не лечусь, я в основном лечу всех. Сама я не лечусь. У меня один способ — «клин клином». Я не пропускаю тренировки. Я приезжаю куда-нибудь на Дальний Восток, я с самолета иду… Это, конечно, безумие, это ненормально. И все правы, кто говорят «ты идиотка». Я согласна с этим — я идиотка. Мне нужно идти и лечь в постель, понимаете, и смотреть в потолок, и ждать, когда же будет шесть часов, чтобы вскочить и побежать на спектакль или еще куда-то. Вот такая у меня какая-то система сложилась.И потом, я думаю, что… Понимаете, все, что касается сериалов — я даже как-то из этой обоймы выскочила, потому что я не понимаю, что мне давать играть в сериале, кого мне играть. Проклятая всеми, так сказать, академическими мотивами антреприза — она мне дает все, она мне дает все. Я до сих пор играю девушек молодых, которые превращаются в бабушек, в совершенно уже развалин. И я сама выбираю то, что мне нравится. И если продюсер, так сказать, меня берет, то — все, проблема решена.
К. Ларина
―
У нас такая индустрия, к сожалению, в отличие от западной, от американской или от европейской… Если говорить о кино и о сериалах, то тут вообще невозможно взрослым женщинам (и мужчинам, кстати) играть нечего, потому что у нас в основном главные-то герои все молодые и глянцевые девочки. История такая-сякая. Они все молодежные. Я не знаю, с чем это связано. Может, потому что считается, что…
Т. Васильева
―
Или детективы, вот эти следователи, следователи говорящие, сидящие за столом следователи.
К. Ларина
―
А для больших артистов ничего нет.
Т. Васильева
―
Нет, ничего нет. Ну, такой период. Зато есть другое. Так же не бывает, чтобы сразу ничего не было.
К. Ларина
―
Конечно. Но тут есть свои сложности, как я понимаю, вот в той индустрии, в которой вы работаете — в антрепризе. Здесь обязательно должен быть успех. Здесь рисковать не имеем права, что называется.
Т. Васильева
―
Нет.
К. Ларина
―
Если у нас нет успеха — значит, все, мы не можем себе позволить ползала, мы не можем себе позволить, чтобы люди уходили. Здесь, наверное, какая-то тоже чуйка у вас с опытом появилась, что нужно, а что не нужно. Как вы это мониторите? Какой сегодня запрос у публики, которая приходит в театр?
Т. Васильева
―
Ну, чуйка, мне кажется, как-то у всех должна срабатывать, на что зритель наш сейчас пойдет. Я понимаю, что в театры академические зрители ходят просто по привычке сейчас. Это не потому, что я, так сказать, выступаю против. Я сама хожу в театры, я смотрю спектакли. Иногда я очень мучаюсь там. Вот последний спектакль, который я посмотрела в Вахтанговском, «Царь Эдип» — мне это очень понравилось, очень. И я позавидовала, потому что я понимаю, что… Понимаете, главное действующее лицо этого спектакля… Вы смотрели, нет?
К. Ларина
―
Нет. Но я знаю, что это.
Т. Васильева
―
Вот там такая труба, которая всех поглощает, под себя подминает, истребляет.
К. Ларина
―
Да-да-да.
Т. Васильева
―
И это рок, это судьба и так далее. И я думаю: да, вот такую трубу бы нам хорошо бы! Но кто же нам ее сделает? И как же мы ее повезем? Поэтому, конечно, нас можно обвинить в том, что мы играем в тряпках, в каких-то… Три стула, один стул и телефон. Ну, эти времена уже прошли, конечно. Но, с другой стороны, Станиславский же говорил: «Дайте коврик — и мы все сыграем». Поэтому это меня так тоже особенно не напрягает.
К. Ларина
―
А литература? Как вы выбираете? Уже есть авторы, которые пишут для вас?
Т. Васильева
―
Да, да. Вот сейчас автор написал очень смешную пьесу. На мой взгляд, это безумно смешно. Меня вообще очень трудно рассмешить, хотя и я комическая артистка. Но я анекдотов не понимаю, редко меня можно насмешить. А тут я просто падала и смеялась. Я поняла, что если я смеюсь — значит, это действительно смешно. Вот у нас через месяц премьера, конечно. Это опять нервотрепка и так далее. Времени не хватает и все такое. Я понимаю, что смех не отменялся, что, конечно, должна быть какая-то любовная линия, мелодраматическая такая немножечко, ну, трагикомедия. Скорее всего, да, вот этот жанр, который самый востребованный, да, трагикомедия.
К. Ларина
―
То есть не просто поржать, а чтобы были какие-то переживания, да?
Т. Васильева
―
Ну да. Даже в комедии положений… Я очень не люблю вот этот жанр, но даже там, если ты нащупаешь вот эту любовную какую-то линию, какую-то историю взаимоотношений, то уже это будет интересно. Я говорю про те спектакли, которые я видела. Я всегда хожу только на то, про что говорят «это нельзя не смотреть». Если я иду случайно, попадаю, меня никто не предупредил, что это необязательно смотреть, то это, конечно, страшная пытка. И я смотрю на людей. Я смотрю — они бы нам такое простили? Никогда. Никогда! Они бы ушли. Они бы стали хлопать стульями. Они бы потребовали деньги обратно — в полном смысле этого слова. Потребовали бы. И были бы правы.Мы не можем ни на секунду позволить себе, чтобы внимание их чуть-чуть расслабились, или они откинулись на спинку, или они зашуршали бумажкой, шоколадкой, или они бы захотели в туалет. Все, это для нас катастрофа, это крах. Поэтому каждую секунду должно что-то происходить. Не имеем права потерять на полсекунды зрителя. Потом их возвращать надо полчаса.
К. Ларина
―
А кто разбор полетов проводит после спектакля обычно? Вы?
Т. Васильева
―
Нет-нет, я себе такого не позволяю. Что вы? Боже упаси!
К. Ларина
―
Режиссер?
Т. Васильева
―
Режиссер, конечно.
К. Ларина
―
Но режиссер же не всегда ездит.
Т. Васильева
―
Не всегда, не всегда. Нет, мы, конечно, потом обмениваемся: «Ну, как? Ну, что?» Я очень боюсь делать замечания своим партнерам. Я никогда этого не делаю. Хотя бывает, что я бываю на грани каких-то истерических переживаний после спектакля, когда я понимаю, что он не достиг того, чего мог бы. И есть у нас спектакль, например, называется «Он в Аргентине», Петрушевской пьеса. Я очень люблю Петрушевскую.
Т.Васильева: В академические театры зрители сейчас ходят просто по привычке
К. Ларина
―
Замечательный, кстати!
Т. Васильева
―
Да, я обожаю. Очень хороший спектакль.
К. Ларина
―
Я видела этот спектакль во МХАТе по этой пьесе.
Т. Васильева
―
Да. Ну, у нас тоже спектакль, мы играем.
К. Ларина
―
А кто у вас?
Т. Васильева
―
Леся Железняк.
К. Ларина
―
Прекрасная актриса.
Т. Васильева
―
Да, я ее очень люблю. И мы сыграли с ней так хорошо! Но это на двоих спектакль. Это большой риск для антрепризы, когда два действующих лица — две женщины или двое мужчин. Ну, хотя бы мужчина и женщина. А нас двое женщин. Мы собираем. И это пользуется, конечно, успехом. Ну, сам материал великолепный. Великолепный! Очень тяжелый! Я, конечно, устаю страшно. И партнерша моя устает. Там нельзя свалить ни на кого, на партнера — ну, как-то чуть-чуть передохнешь, пока она там отговорит свое. Нет, там все время идет вот это взаимодействие. И как прийти от полного неприятия к полному соединению и невозможности жить друг без друга.
К. Ларина
―
Так, вот всё-таки география огромная, да? И плотность перемещения по карте Родины, и не только — она тоже какая-то невероятная. Вот мне бы хотелось, если это возможно, конечно… Вот по вашим ощущениям, что за люди живут в нашей стране? Как вы их воспринимаете? Это же не то, что мы в телевизоре видим совсем, правда?
Т. Васильева
―
Нет ничего общего. Это прежде всего люди… Мы живем здесь в сказке, в Москве. Вот мы все ругаемся безумно: «Эта Москва! Вот все так дорого! И ходить негде! И дышать нечем! И есть нечего!» Ничего подобного. Здесь есть всё на самом деле. Там, куда мы забираемся, ну, в крупных городах Сибири… Я в Сибирь очень люблю ездить. Вот чем дальше ты забираешься и севернее, тем люди… в них столько тепла, столько доброты! Они так тебя ждут! Они так благодарны за то, что мы туда просто приехали! Ну, казалось бы — ну, приехали. Ну, походите туда-сюда — и все, успех обеспечен. Но мы же так не работаем, естественно. И просто они встают по команде, огромные залы двухтысячные встают как один. И когда ты смотришь на этих людей, думаешь: «Господи…» Да еще цветы несут. И я понимаю, что они тратят деньги приличные на эти билеты (у нас же дорогие билеты). И цветы еще несут. Мы уходим просто в клумбарии каком-то.Не знаю, и за границей мы были на спектаклях — ничего подобного. Чем люди лучше живут, тем они скупее, тем они требовательнее. Непонятно, чего они хотят. Например, Москва такая. Мы в Москве очень редко играем премьеры, потому что ты обречен на провал с премьерой.
К. Ларина
―
Да вы что? Да?
Т. Васильева
―
Ну, на моей памяти — да. Здесь можно сыграть спектакль раз на двадцатый, на тридцатый, новый спектакль. А так лучше прятать его куда-то, вот поехать в Сибирь и там его накатать или на Север куда-нибудь.
К. Ларина
―
А чем вы это объясняете?
Т. Васильева
―
Ну, потому что…
К. Ларина
―
Что за общество здесь такое?
Т. Васильева
―
Общество, да… Общество уникальное, конечно. Само не знает, чего оно хочет. Очень чванливое. Может, Москва всегда такая была, я не знаю, потому что Питер совершенно другой. В Питер можно везти премьеру. Они намного добрее. Они сразу расставляют все акценты. И мы знаем, где и когда будет реакция, что правильно мы сделали и что неправильно. Это лакмус — Питер. Питер, Екатеринбург, Нижний Новгород, Новосибирск, еще ряд городов…
К. Ларина
―
Екатеринбург.
Т. Васильева
―
Екатеринбург, да-да-да. Вот туда можно ехать, ничего не опасаясь.
К. Ларина
―
А есть такое понятие для вас, вы понимаете, что это, видели такое — депрессивный город?
Т. Васильева
―
Ну, конечно, конечно, да, есть такие города. Я просто не хочу обижать никого.
К. Ларина
―
А мы не будем называть. А в чем это выражается?
Т. Васильева
―
Выражается именно в этом слове — именно в депрессии. Я же не могу поверить в то, что люди пришли, их туда волоком притащили, в театр. Ведь нет же. Они пришли, они же хотели что-то получить от нас. Но такое полное ощущение, что мы так ничего им и не дали. Вот какие они пришли — такие и уходят. Очень трудно пробиваться, очень трудно. Вот мы сейчас были в Челябинске, еще один город. В Челябинске просто мы не успели еще выйти… Это, конечно, тоже не очень правильно, наверное, вот такая безумная любовь и желание…
К. Ларина
―
Ожидание.
Т. Васильева
―
Ожидание, да, и желание увидеть. Достаточно самой малости для того, чтобы люди были настолько счастливы. А рядом город, 200 километров — полное какое-то… Я даже не понимаю. Я говорю: «Ребята, там есть зрители или нет?» Обычно шум идет какой-то из-за занавески. А там ничего! Люди сидят и молчат.
К. Ларина
―
Молчат.
Т. Васильева
―
Потихонечку сидят. Ну, я не знаю, от чего это зависит. Может быть, от климата.
К. Ларина
―
А театры там есть?
Т. Васильева
―
И театры есть, да. Я всегда приезжаю и спрашиваю: «В ваш театр ходят?» — «Да, всегда полные залы, — они говорят, — всегда». Ну и потом, конечно, у нас очень много разъезжающих. Когда мы приезжаем, там афиша на афише висит, там не успевают вешать афиши новые. И все антрепризы — мечутся, мечутся, мечутся…
К. Ларина
―
А конкуренция есть?
Т. Васильева
―
Ну, есть, конечно, конечно. Я лично ее не ощущаю. Вот говорят, что нехорошо, чтобы тебя было много, что вот много названий у тебя, «это нехорошо, надо сокращаться». Но если он продается, если я вижу перед собой полный зал, то зачем мне сокращаться? Я не понимаю. Я не хочу сокращаться. Я хочу…
К. Ларина
―
Размножаться.
Т. Васильева
―
Да.
К. Ларина
―
Ну, тут еще, конечно, традиционный… Я опять возвращаюсь к Москве. Меня, конечно, это удивило. Может быть, дело в таком традиционном, несколько высокомерном отношении к этому виду театра, к этому способу театра, как антреприза? Как бы изначально оно сложилось у такой публики, которая фанат театральных событий в стационарных театрах, и считает, что это такой второй сорт. Нет такого? Это сохранилось?
Т. Васильева
―
Нет, просто… Я так думаю, что в стационарный театр ходят не только на актеров, а ходят еще на спектакль, на режиссера. Наших режиссеров, как правило, не знают, хотя есть очень неплохие режиссёры, я их знаю, с которыми я работаю. Там ты понимаешь, что это Туминас или… Еще один. Как его фамилия? Все забываю. Очень сложная. В Маяковке который…
К. Ларина
―
Карбаускис.
Т. Васильева
―
Карбаускис. Знают режиссеров. Идут на постановку, не на артистов. У нас идут в основном на актеров.
К. Ларина
―
На актеров.
Т. Васильева
―
Да. И они не знают, на что они идут. Поэтому нам еще и по этому вопросу надо задумываться серьёзно, понимаете, чтобы не разочаровать очередным своим опусом.
К. Ларина
―
Ну а как ваше отношение к артистам, которые остались работать в стационарных театрах и не достигли ничего?
Т. Васильева
―
Сочувствие.
К. Ларина
―
Вот скажите, вам жалко их?
Т. Васильева
―
Мне очень жалко! Мне жалко просто до какого-то личного такого переживания. Среди них есть мои подруги, с которыми мы начинали вместе. И начинали, так примерно ноздря в ноздрю шли. И сейчас они доживают свой век там, просто доживают. Я только молю Бога, чтобы они дожили там, в общем-то, так сказать, до последнего пути.
К. Ларина
―
Это страшная же, какая-то несложившаяся жизнь! Такое угасание, человеческое прежде всего.
Т. Васильева
―
Да, да, да. И люди с этим смирились, и им так страшно. И я слышу всегда одну и ту же фразу: «Я не могу без сцены. Я умру без театра». А что ты получаешь в театре? Что ты ему можешь дать уже, с другой стороны, тоже? Потому что люди растренированые, они толстые, они плохо двигаются, они плохо разговаривают. Если уж так ты себя настраиваешь, то, так сказать, ты еще можешь на что-то в театре — значит, как-то блюди себя, приведи себя в какую-то форму.
К. Ларина
―
Татьяна Васильева дает советы своим молодым коллегам. А мы слушаем новости.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня наша гостья — актриса Татьяна Васильева. Я напомню ещё раз номер SMS для наших слушателей +7 985 970-45-45.И по традиции, хочу предложить вам увлекательное задание на вторую часть нашей программы. Когда у нас в гостях большие артисты, мы предлагаем нашим слушателям предложить роли актерам. И вот, товарищи, сегодня, напомню, Татьяна Васильева — вот та самая, которую вы прекрасно знаете и видите. Вот та Таня, которая сегодня спросила бы вас: «А что бы вы мне предложили сыграть?» Друзья мои, пожалуйста, присылайте ваши предложения. Тем более чтобы мы только что сказали, что играть нечего, что ролей практически нет, в кино и сериалах уж точно. Давайте предложите роли для Татьяны Васильевой, милости просим. Никак вас не ограничиваем. Это могут быть исторические личности, это может быть любая героиня каких-то высоких драм или комедий из мирового репертуара, из советского, из сегодняшнего — ради бога.
Там уже есть первая роль, которую, не зная об этом задании, прислал наш слушатель. Это «Визит старой дамы». Я тоже подумала, что это надо… Никогда и нигде не пробовали это сыграть?
Т. Васильева
―
Не пробовала. Мне предлагали несколько раз, но что-то как-то мне не хочется.
К. Ларина
―
Не понравилась пьеса, да?
Т.Васильева: Не имеем права потерять на полсекунды зрителя. Потом их возвращать надо полчаса
Т. Васильева
―
Не понравилась. Что-то такое там есть не мое. Не прорвусь я сквозь это все.
К. Ларина
―
Ну, посмотрим, что предложит наша аудитория, насколько они вас чувствуют как актрису сегодня.А среди вопросов, например, есть такой вопрос: «Научите, как выбирать хороший спектакль. Билеты очень дорогие. На критиков надежды никакой. Иногда приходишь и хочется бежать. Что делать? Как выбрать спектакль?» — спрашивает Ирина.
Т. Васильева
―
Ой, Ирина, если бы знать, если бы знать… Ну, вам сказать? Видите ли, поскольку… Это речь идет сейчас про антрепризу? Ну, я работаю у Райхельгауза, это театр настоящий, все. Идите, значит, на актеров. Рискуйте хотя бы в одном. Вы, по крайней мере, увидите актера, которого вы знаете и, наверное, любите. Я не могу сказать. Очень много, конечно, сомнительных пьес, особенно современных. И очень трудно найти хорошую современную пьесу. Поэтому мы очень часто переписываем пьесы современные на наш лад с нашими именами и так далее. Большая проблема — здесь огромная-огромная пропасть возникла. Нет хороших пьес современных. Нет. И если они есть, то до половины, а со второй половины ее нет. И обязательно она без финала. И мы сидим и полмесяца придумываем финал еще сами. Так что мы сами еще и пишем эти пьесы. Так что идите на актеров пока что.
К. Ларина
―
Еще один вопрос… А, кстати, хороший вопрос, я его хотела задавать вам сама. Есть известная поговорка, что актер говорит: «Своего короля Лира я могу сыграть где угодно, в любой роли». Вот расскажите, пожалуйста, о вашем репертуаре, о своих ролях.
Т. Васильева
―
Замечательно. Это мое мнение тоже. Совсем необязательно играть Дездемону или Джульетту, или шекспировских каких-то женщин. Совсем необязательно. Это все можно сыграть в любой пьесе, в любой, в любом материале. И собственно лично что я и делаю. Даже в чистом виде какая-то классическая история мне была бы очень скучна, потому что там мало что можно внести. Ну, режиссерски, наверное, можно, но актерски очень как-то это все сковывает, классика. Ну, кроме Чехова.
К. Ларина
―
Из тех работ, которые вы сейчас играете, вот та, которая вам наиболее дорога, которую вы сами придумали от начала до конца и вложили в нее все?
Т. Васильева
―
Вот я говорю, предположим, про «Он в Аргентине». Я люблю очень этот спектакль с Лесей Железняк по Петрушевской. Я любила «Вишневый сад». Сейчас нет у меня этого спектакля, но мне уже потихонечку начинают предлагать.
К. Ларина
―
Опять?
Т. Васильева
―
Да, сделать этот спектакль. И я, естественно, соглашусь, «Вишневый сад». Ну и последний, как всегда, тебе самый близкий спектакль и роль та, что ты сейчас репетируешь. То, что я сейчас репетирую. Даже не могу сказать, как это будет называться. Ну, пока такое условное название — «День сюрпризов». 17-го числа мы будем играть, 17 августа. Это такая очень смешная и лирическая история. И у меня очень хорошие партнеры.
К. Ларина
―
Вот про партнеров тоже… Я знаю, что много работали с Валерой Гаркалиным. Сейчас продолжаете это сотрудничество?
Т. Васильева
―
Нет, сейчас пока нет.
К. Ларина
―
Нет?
Т. Васильева
―
Нет.
К. Ларина
―
Абсолютно был такой удивительный дуэт.
Т. Васильева
―
Да, долго, долго… Мы 20 лет с Валерой работали просто каждый день.
К. Ларина
―
А сейчас, я смотрю, Стас Садальский с вами часто, да?
Т. Васильева
―
Да, у нас с ним…
К. Ларина
―
Он же очень неудобный такой артист, такой стихийный.
Т. Васильева
―
Да. Зато он обладает неким… Как я ему говорю: «Ты — шаман». Какой-то есть в нем магнетизм, который не может людей оставлять к нему безразличным. Он сразу берёт зал. Он, бывает, говорит все, что хочет, то, чего в пьесе даже нет. Но с ним нужно быть очень внимательным. Нужно понимать, что этот человек тебе говорит, и, так сказать, вступать в диалог, слыша его обязательно. И его очень любит публика, очень. И я его очень люблю как партнера. Он непредсказуемый, он скандалист. Зато все цеха работают просто настолько слажено, как на параде. У нас все всегда работает, и свет, потому что перед этим обязательно есть страшный скандал и истерика. Даже если все работает, но будет работать ещё лучше. Это великолепное качество у него. Ему небезразлично, как дверь стоит, почему там щелочка, почему оттуда свет торчит. Его все беспокоит. И он, конечно, грандиозный партнер. И он очень хороший драматический актер. Про это мало кто знает. Может быть, только я. Очень хороший.И это актер, чьи глаза я стремлюсь привлечь к себе, потому что большинства партнеров я пугаюсь. Наоборот, бывает так, знаете, что играешь сама с собой. Рядом стоит человек, но и ты ему не нужен, и он тебе не нужен. И это большое наказание. А Стас — нет. Да, мы сейчас с ним играем несколько спектаклей. И один спектакль у нас давно идет, называется «Голая правда». Мы играем про себя, каждый свою историю. И потом соединяемся в два маленьких спектакля. Это очень интересная история. Я не думаю, что есть еще такой опыт у кого-то. Это не выдумка, это все про нас, из нашей жизни. И все это сделано нами. Пьесы такой нет вообще, нет такой пьесы «Голая правда».
К. Ларина
―
То есть вы сами все придумали, да?
Т. Васильева
―
Да.
К. Ларина
―
Такая импровизация, да?
К. Ларина
―
Абсолютная импровизация, абсолютная, да. Ну, мы там и поем, и про себя рассказываем: он — про свою жизнь, я — про свою. Это всем интересно, ну, поскольку мы очень откровенные люди. То есть там у нас нет предела нашим откровениям. И я понимаю, что, во-первых, люди уже многое очень знают. Ну, что я буду сейчас рассказывать историю не своей жизни? Конечно, им нужны подтверждения с нашей стороны. И мы им это даем. И чаще всего мы рассказываем о себе какие-то… ну, не то чтобы неприглядные, но такие вещи спорные, из-за которых мы до сих пор переживаем: про театр, как ему было в театре, как мне было в театре, почему мы не в театре — вот все, что волнует, мне кажется, людей, которые этим интересуются. Как выяснилось, этим очень многие интересуются — актерством.
К. Ларина
―
А вот эта откровенность, эта «Голая правда» — я так понимаю, что это какой-то некий ваш манифест, что ли. Потому что я вижу, что вы абсолютно открыты, не скрываете ничего — ни возраста, ни каких-то личных проблем. Кого-то это раздражает ужасно, что это превращается уже в какой-то такой бесконечный караван историй, да? Но я подумала, думаю: зачем она это делает? — посмотрев очередную какую-то передачу. А потом подумала: наверное, всё-таки в этом есть правильный ход, что вас невозможно скомпрометировать. Невозможно.
Т. Васильева
―
Знаете, почему? Потому что… Я бы назвала это другим словом, очень таким для меня привычным и уже не обидным — что я неумная.
К. Ларина
―
Ну ладно!
Т. Васильева
―
Ну, так мягко выражаясь. Да-да-да. Потому что я не могу придумывать… Понимаете, как только меня заводят на какую-то историю, я тут же начинаю…
К. Ларина
―
Все рассказывать.
Т. Васильева
―
Все лепить сразу, всю свою историю, как будто меня кто-то просил об этом. Мне просто задали вопрос. Я же могла рассказать другую историю. Во-первых, я собьюсь сразу, я начну сама себя… Я не умею врать, так сказать, и поэтому вся моя беда именно в этом. Все мои откровения связаны только с тем, что у меня не получается придумать что-то про себя. И я понимаю людей, которым это не нравится. Зачем это надо? Зачем вот так вот все выкладывать? А с другой стороны, если мне задан такой вопрос, то что — я тогда скажу: «Я не буду отвечать на этот вопрос»? Вот так или как? Я не знаю, как надо. Я не знаю. А мне не интересны люди, которые все сглаживают, ни о чем не рассказывают.
К. Ларина
―
А дети не говорят вам: «Мама, зачем ты все рассказываешь?»
Т. Васильева
―
Говорят. Конечно, говорят. Конечно, конечно. Перед детьми, конечно, я… Вот я говорю — у меня нет каких-то сдерживающих центров. Я не знаю, что это такое, как называется такая черта дурацкая в характере. И когда я иду куда-то, мне дают указания мои дети: «Про меня можно ничего не говорить». «И про меня, мама, тоже, пожалуйста, не надо больше. Ладно? Спасибо, мама, спасибо». И я отправляюсь и только думаю… Вот мне бы только уследить этот момент, когда это зададут мне. И тут я же перекинусь на что-нибудь другое — на себя в основном. Ну, что делать?
К. Ларина
―
Вы довольны собой как матерью? Хорошее воспитание?
Т. Васильева
―
Нет. Конечно нет.
К. Ларина
―
Нет?
Т. Васильева
―
Нет, нет. Я не довольна, потому что… Ну, опять же сейчас начнутся откровения.
К. Ларина
―
Вы так их оберегали, я помню, когда они еще были маленькие, когда было последнее уже расставание с последним мужем.
Т. Васильева
―
Да.
К. Ларина
―
И я помню, что вы очень переживали, как-то очень хотелось их закрыть от всего, вот спасти их от одиночества, от этих взрослых проблем. А вот уже они выросли, уже у самих дети.
Т. Васильева
―
Да, выросли. Да, да, да. Ну, я продолжаю опекать, продолжаю говорить. Мне кажется, я даже говорю иногда: «Вы меня не слушайте и не поступайте так, как я вам говорю сейчас и советую. Не слушайте меня. Вы взрослые. Это ваша жизнь». Но я все равно должна сказать. Поэтому я все равно говорю, вот так в дверь кричу, в щелочку: «Чтобы это не забыли, и это не сделали. И чтобы не горбились. И чтобы не курили». Ну, что с этим можно сделать? Наверное, это материнское что-то.
К. Ларина
―
Ну а как же. Получается в чем тогда недовольство собой? Прекрасных детей воспитали, хорошие люди. Вложили все что могли в них.
Т. Васильева
―
Я думаю, что люди хорошие, но… Как сказать? Понимаете, я им наношу еще огромный вред тем, что я за них так пекусь и так за них беспокоюсь. И за ними идет следом молва: «Ну, это же ее сын. Ну, она его толкает везде». Я его не толкаю. Мне продюсеры звонят и говорят: «Филиппа можно?» Я говорю: «Конечно. Конечно, берите его». Ну и потом начинается это все: «Она его тащит». Ну и еще несколько людей прикладывают к этому усилия. И тут я понимаю, что я бессильна совершенно и мне надо отойти в сторону. Значит — они должны идти своей дорогой, своим путем. Получается, что я только врежу тем, что я существую рядом, тем, что у меня есть работа, и много ее очень. И я живу так, как я мечтала, наверное, как я должна жить. Но они, наверное, должны жить иначе. Я не знаю. Не знаю…Я ничем не могу им помочь. Понимаете, я не обзавелась связями. Я не могу никому позвонить. Я могу только позвонить и сказать: «Ой, вы знаете…» За кого-то просить. За кого-то у меня классно получается! Этот человек будет в таком шоколаде! А если я позвоню и скажу «знаете, я его племянница» или «я его сестра», или «я его бабушка», — тут же будет экстра-класс, люкс-класс палата, капельница! Все тут же принесут. И все, и на руках будут носить этого пациента.
Т.Васильева: Я очень боюсь делать замечания своим партнерам. Я никогда этого не делаю
К. Ларина
―
А за своих?
Т. Васильева
―
Нет. За своих — нет. Нет, не получается. Или за режиссеров я прошу — и у режиссеров сразу такая судьба! Я такая фартовая для других!
К. Ларина
―
Обращайтесь, господа, если что.
Т. Васильева
―
Да, режиссеры, сюда. Но, к сожалению, не делай добра — не получишь зла. Не надо делать, когда тебя не просят. Вот я пришла к этому выводу. Не надо. Вот то же самое — даже милостыню подать не надо, если к тебе не подойдут и не скажут: «Дайте, пожалуйста, денег». Вот тогда дай. А пока не просят — не давай. Не надо, потому что…Вот у меня около моего окна сидела женщина целый год… не сидела, а лежала, всю зиму она прозимовала на скамейке. На скамейке зиму! Укрывалась, в коробках каких-то она спала, а днем раскрывалась. И я смотрела: эта женщина у кого-то стрельнет сигарету, она в очочках, просто чистая учительница. Она сидела. Я стою с чашкой кофе у окна и думаю: «Так, она сидит там. Я стою в тепле с чашкой кофе. И кто я после этого?» Я беру свое дорогущее пальто. Я так думаю: «Нет, я даже выбирать не буду! Я возьму вот это, самое лучшее свое пальто». Теплое — печка! Откуда-то привезла.
Бегу к ней, прямо в халате бегу к ней зимой и говорю: «Здрасте. Возьмите, пожалуйста, пальто, вы мерзнете». Она сказала: «Ой, спасибо большое, спасибо. Положите туда». Я говорю: «Вот деньги возьмите». — «Нет, это много. Столько я не возьму». Я там дала… Не помню. 5 тысяч хотела ей дать. Она: «Столько не возьму». Я говорю: «А сколько возьмете?» — «Ну, тысячу возьму». Тысячу дала.
И что вы думаете? Я слежу за ней. Она не прикоснулась к этому пальто. Через некоторое время я возвращаюсь с репетиции — она сидит опять в том же самом виде, в котором она сидела, без этого пальто. Она его куда-то, там, наверное…
К. Ларина
―
Продала?
Т. Васильева
―
Ну, продала, конечно. Конечно, продала. Понимаете? Вот это мне досадно было.
К. Ларина
―
А вы что-нибудь ей сказали?
Т. Васильева
―
Нет, нет. Ну, зачем я буду ставить ее в такое положение? Она скажет: «Я отнесла его куда-нибудь», — и так далее. Она мне соврет. Зачем? Вот я такая. Понимаете, я лезу куда не надо. Сиди ты спокойно! Сиди. Вот дали тебе роль — иди и учи ее!
К. Ларина
―
Неблагодарностей много в жизни, да?
Т. Васильева
―
Да, да, да. Ну, все пословицы — там все сказано.
К. Ларина
―
Ну, в конце концов, это ваша судьба и ваша карма. Понимаете?
Т. Васильева
―
Да, да.
К. Ларина
―
Надо думать об этом. Эти вещи, такие поступки надо делать для себя, в конце концов.
Т. Васильева
―
Конечно, конечно.
К. Ларина
―
И не жалеть ни о чем.
Т. Васильева
―
Мне просто обидно, что она продолжала мерзнуть, а я стояла с чашкой кофе, и мне было ее жалко опять.
К. Ларина
―
Так, роли-то будем выбирать, Таня?
Т. Васильева
―
Да, конечно, давайте. Я готова.
К. Ларина
―
Значит, так, что у нас тут есть? Ну, во-первых, огромное количество каких-то цариц: Екатерина Первая, Екатерина Вторая, боярыня Морозова…
Т. Васильева
―
Ой, я бы с удовольствием! Я бы это хотела. Никто не предлагает.
К. Ларина
―
Так, дальше — Островский, Кабаниха.
Т. Васильева
―
Кабаниха? Тоже хорошая роль.
К. Ларина
―
Ничего, да-да. «Танечка любимая, восхищаемся! Бог дает энергию по вашему запросу. Поэтому дерзайте! Все в ваших руках», — пишет вам Светлана.
Т. Васильева
―
Ой, спасибо, спасибо большое.
К. Ларина
―
Дальше поехали. «Аллу Пугачеву можно сыграть. Пожалуйста, сыграйте». Гертруда… А Шекспир вообще был?
Т. Васильева
―
Шекспир был, по-моему…
К. Ларина
―
У этого… у Петера Штайна.
Т. Васильева
―
У Штайна, да… Нет, это не Шекспир был. Это была «Орестея».
К. Ларина
―
«Орестея».
Т. Васильева
―
Да. Извиняюсь.
К. Ларина
―
А Шекспир был?
Т. Васильева
―
Шекспира не было, нет.
К. Ларина
―
«Кто для вас критик в работе?»
Т. Васильева
―
Я.
К. Ларина
―
Первый критик и самый главный?
Т. Васильева
―
Самый тяжелый, самый депрессивный, самый убийственный.
К. Ларина
―
Да, да, да. Так, дальше поехали. Мама Кураж.
Т. Васильева
―
Ну да. Ну, это так… Если сделать мюзикл, то — да.
К. Ларина
―
Филомена.
Т. Васильева
―
Филомена?
К. Ларина
―
Кстати, хорошая роль.
Т. Васильева
―
Хорошая, очень хорошая, очень.
К. Ларина
―
Дальше поехали. «Калифорнийская сюита».
Т. Васильева
―
Ой, нет, нет! Не люблю я вот это старичье все, трясти старичьем. Нет, не готова еще. Подождите.
К. Ларина
―
«Женитьба».
Т. Васильева
―
«Женитьбу» бы хорошо.
К. Ларина
―
Опять Екатерина. Элиза, «Пигмалион». Роль Сары Бернар. Пьесы Чехова. Я тоже вот за Чехова голосую. И вот Татьяна не случайно вспомнила про «Вишневый сад». Это, конечно… Я не устаю это повторять, каждый раз Тане признаюсь в этом смысле в очередной раз в любви, потому что для меня это лучшая Раневская вообще всех времен и народов, которую я видела. И спектакль, который тогда поставил…
Т. Васильева
―
Трушкин.
К. Ларина
―
Леня Трушкин. Это было невероятное событие!
Т. Васильева
―
Правда.
К. Ларина
―
И сколько столько с тех пор уже было «Вишневых садов»… Нет! Вот здесь что-то сработало невероятное.
Т. Васильева
―
Ну, сейчас я бы еще круче сыграла.
К. Ларина
―
А он не хочет повторить?
Т. Васильева
―
Нет-нет-нет.
К. Ларина
―
Как бы новую редакцию сделать.
Т. Васильева
―
Нет-нет-нет.
К. Ларина
―
Нет?
Т. Васильева
―
Нет-нет-нет, он вообще не хочет меня знать.
К. Ларина
―
«Татьяна, вам можно играть все, что хотите. Вы в каждой роли королева!» — пишет нам Анна. «А в какой роли вы играете саму себя?» Ну, я думаю, что это как раз «Голая правда», о чем Таня уже рассказала.
Т. Васильева
―
Да, «Голая правда». Да и во всех ролях есть, конечно же. Это такое взаимообразное действие.
К. Ларина
―
«Дорогая Татьяна, получила огромное удовольствие от вашей работы в пьесе Петрушевской. Совершенно неожиданно для вас роль. Спасибо вам преогромное! Галина, город Железнодорожный».
Т. Васильева
―
Ой, великолепно! Спасибо вам, Галина.
К. Ларина
―
«Искренность — это такая редкость в нашей стране. Спасибо вам за это, Татьяна», — пишет вам Юрий из Санкт-Петербурга. Мария Стюарт, Васса Железнова, Огудалова… Ну, все — мамы. «Последняя жертва». Островского очень много предлагают. Это вообще ваш автор?
Т. Васильева
―
Островский? Я только в Школе-студии играла Островского, «Горячее сердце».
К. Ларина
―
Кажется, совсем, мне кажется, как-то… Сейчас смотрю — в этом платочке что-то есть, какая-нибудь сваха.
Т. Васильева
―
Еще чуть-чуть подождите, наберу.
К. Ларина
―
Так, Медея. «Странная миссис Сэвидж». Ну, послушайте, товарищи! Ну, вообще! Что вы в самом деле? «Пеппи Длинныйчулок» уже был, Катя! Вы, наверное, тогда еще не родились, когда был «Пеппи Длинныйчулок». Этот был спектакль, да?
Т. Васильева
―
Это было очень давно.
К. Ларина
―
Вы играли, да-да-да. Ну и многие здесь вспоминают, конечно, всякие ваши комедийные роли во всех и «Дуэньях», и прочее, и прочее. И спрашивают про кино. Есть ли сегодня кино в вашей жизни? И если есть, то где оно?
Т. Васильева
―
Ну, по большому счету, нет конечно. Нет. Даже и не буду называть то, что я сейчас делаю в кино. Ну, это не кино, это тоже сериалы. Даже не хочу говорить. Ну, не время, не время. Надо или перетерпеть, или как-то вообще забыть.
К. Ларина
―
Ну, еще один вопрос вам задают (я тоже присоединяюсь к нему): «Ваше отношение к современному искусству и к современной режиссуре?» Интересует ли вас это? Или, может быть, вас что-то смущает, беспокоит? Вот как актриса вы бы хотели работать в таких спектаклях, которые ставят наши молодые… ну, уже как бы не слишком молодые, а среднего поколения режиссеры радикальных направлений?
Т.Васильева: Мы в Москве очень редко играем премьеры, потому что ты обречен на провал с премьерой
Т. Васильева
―
Ну, мне было бы интересно, конечно.
К. Ларина
―
Интересно?
Т. Васильева
―
Было бы интересно, да. Ну, по крайней мере, там актеры очень защищены режиссером, формой. И опять же я говорю про Вахтанговский театр. Я этим актерам завидую. Но я завидую им с точки зрения, что каждую секунду они чем-то заняты, что режиссер за них все продумал, они не болтаются там просто так, просто на коврике.
К. Ларина
―
И жесткий рисунок. А это не ограничивает артистов в свободе?
Т. Васильева
―
Нет-нет, наоборот, наоборот. Если так разведен так классно спектакль, если ты его еще наполнишь своими нервами и прочувствуешь это все, если это не останется голой формой, то это, конечно, грандиозно будет. Ну, мне с такими режиссерами… Единственный кто был? Петр Фоменко в моей жизни, Плучек… Вот и все, пожалуй.
К. Ларина
―
Ну, если бы вас позвали на роль в какой-нибудь театр с колоннами, я имею в виду — на конкретную работу как приглашенную артистку, не знаю, к тому же Кириллу Серебренникову или Константину Богомолову, или к Туминасу, вы бы согласились?
Т. Васильева
―
Мне было бы интересно, да.
К. Ларина
―
Да?
Т. Васильева
―
Конечно. Я бы согласилась. Мне было бы интересно.
К. Ларина
―
Потому что сегодня же, видите, такое раздражение в обществе против таких спектаклей не очень понятных по жанру. Вы же видите, как без конца оскорбляются и доносы пишут на спектакли. Чем вы объясните такое отторжение общества от этого?
Т. Васильева
―
Мне кажется, что это чисто московская история.
К. Ларина
―
Всё-таки?
Т. Васильева
―
Мне так кажется. Я к этому возвращаюсь. Много зла здесь. Много зла. И легче же ведь так среагировать, легче начать все это хаять, ругать, еще даже не видя: «Я не пойду! Я его знаю», — и так далее. И это такая энергия нехорошая, которая тут же… Идет отток людей, потому что… Почему-то людям приятнее, когда кого-то ругают, чем когда кого-то хвалят, когда кем-то восхищаются. Мне кажется, раньше как-то подобрее все было, ну, в мои годы, когда я была актрисой. Я не знала даже, что про меня говорят. Я только знала, что вот у меня эта роль, эта роль, и все. А оказывается — там были какие-то свои истории, но я этого не знала. А теперь мы все знаем, что про нас говорят. Открыть вот этот ящик — и все там, мало не покажется. И что? И что, зарыться и больше не выходить на сцену? Ну, у меня-то нет этого ящика, я ничего не знаю.
К. Ларина
―
Ну, как? У вас Instagram есть. Привет! Я видела
Т. Васильева
―
Да, у меня есть.
К. Ларина
―
Вы там в купальнике и пилите дрова.
Т. Васильева
―
Я в купальнике пилила дрова. Ну, это как бы не моя инициатива.
К. Ларина
―
То есть это «все для победы»?
Т. Васильева
―
Да-да-да.
К. Ларина
―
«Все для фронта, все для победы».
Т. Васильева
―
Да. Поэтому не знаю… Все всегда новое начинают отрицать, отвергать, ругать. А что-то оттуда почерпнуть полезное — как-то мы этим не занимаемся совсем. Проще закрыть, обвинить, посадить.
К. Ларина
―
Ну, слава богу, что еще на сцене у вас нет ленты SMS. Вот это было бы классно, если бы актер выходил на сцену, и был бы огромный монитор, на который зрители могли бы в эту же секунду все, что они думают.
Т. Васильева
―
Да.
К. Ларина
―
Вот это было бы…
Т. Васильева
―
Тогда конец. Это все. Занавес
К. Ларина
―
Ну что же, занавес! На этом мы завершаем сегодняшнюю передачу. Спасибо большое Татьяне Васильевой за разговор, за откровенность.
Т. Васильева
―
Спасибо, спасибо.
К. Ларина
―
Спасибо, Таня.
Т. Васильева
―
Спасибо, Ксения.