Найк Борзов - Дифирамб - 2017-05-21
О. Пашина
―
14 часов и 8 минут в столице. Это программа «Дифирамб». Меня зовут Оксана Пашина. Светлана Ростовцева за звукорежиссёрским пультом. Дифирамбы мы поём сегодня Найку Борзову. Здравствуйте.
Н. Борзов
―
Привет.
О. Пашина
―
И он нам что-нибудь споёт, я думаю. Я просто для начала хочу Наталью упокоить, которая выиграла книжку. Всё будет вам, я всё передам, не беспокойтесь. На следующей неделе мы вас ждём. Всё, это был такой рабочий момент.Давайте с самого главного начнём: 25 мая концерт.
Н. Борзов
―
Да, в клубе Yota Space. Это будет большой, так сказать, юбилейный мой концерт. Сейчас я нахожусь в большом юбилейном, так сказать, туре, который уже пару месяцев идёт и продлится, скорее всего, до конца этого года, поэтому день рождения у меня затянулся, затянется немного. Но тем не менее в Yota будет специальная программа. Я готовлю разные экранизации, так сказать, своих песен — такие глючные, сюрреалистические, но с сюжетами, скажем так. И, собственно говоря, большой состав, исполню свои хиты, лучшие песни из разных альбомов. И, соответственно, будет ещё несколько совершенно новых песен, которых вообще никто ещё не слышал. Мне нравится играть новые песни на концертах. Ты играешь, люди слушают и не понимают…
О. Пашина
―
Что это.
Н. Борзов
―
Что это, да. Это как будто такой какой-то очень забавный эффект присутствует, когда большая масса людей не понимает, что она слышит, потому что чистое восприятие, скажем так. Это здорово.
О. Пашина
―
Про отчётный сборник лучших песен спрашивают. Что туда вошло? И довольны ли вы этим? Ну, наверное, если… Вы же отбирали лучшие песни, значит…
Н. Борзов
―
На самом деле этот альбом «Избранное» — это тройная виниловая пластинка, двойной CD-компакт-диск. Это мы дали… Как сказать? Объявление, не объявление… Ну, в общем, попросили людей выбрать по три песни, которые должны войти в этот сборник. И вот из этого списка уже я потом выбрал — не помню сколько — 30 с лишним вещей, так сказать, the best.
О. Пашина
―
А «Верхом на звезде» вошло туда?
Н. Борзов
―
Да, конечно. Я вообще, в принципе, занимался последние пару лет тем, что выпускал вот такие сборники. И у меня вышло сначала «Избранное» в 2014 году, о котором я говорил. И в 2016 году (весь 2015 год я записывал его) вышла пластинка «Молекула», тоже двойная. Это переигранные песни из разных моих альбомов — тоже и best, и не best, разные — в акустическом, таком совершенно атмосферном, без вот этих нагруженных, тяжёлых гитар, без барабанов. Но тем не менее использовался такой инструмент перкуссионный — кахон, который мне показался интересным своим вот этим близким по звуку характером к драм-машинкам, первым аналоговым. Но при этом человек играет не пальцами, а полной рукой, как на барабанах. И в этом другая совершенно динамика, другая энергетика. И вот в таком составе с акустическими гитарами, с оркестрами, со всякими разными звенелками и пыхтелками мы год провели, собственно говоря, в студии и записали альбом «Молекула», где тоже переигранные песни мои из разных совершенно альбомов.Ну, плюс две новые, которые я так в альбомы электрические вставлять не хотел. Одна из них — «Ева», которая, не знаю, уже где-то в конце восьмидесятых была написана и как-то мной игнорировалась долгое время. Но опять же под, скажем так, таким милым и приятным давлением фанатом, которые откопали эту песню где-то там в Сети и, в общем-то, просили меня её записать, я её записал для этого альбома. И вторая из них — это «Молекула», которая дала как раз название пластинке. Это такой сумрачный шансончик. Ну, не в нашем как бы стиле, не в российском немного, а такой ближе к какой-то американской такой истории. И мне показалось, что в моих альбомах — по крайней мере в тех, которые я планирую записывать — они места не находят. Почему бы и нет? Если уж, записывая такую пластинку нестандартную для себя, как бы переигрывая старые песни, — пускай туда войдёт хотя бы парочка новых вещей.
О. Пашина
―
Вы демократично относитесь к своим поклонникам, то есть прислушиваетесь к их мнению? Как вы считаете, объяснять слова, смысл песен — это вообще нужно или не нужно? Просто Виталий спрашивает: «А кого вы имели в виду, когда пели «Меня зовут Вова»?»
Н. Борзов
―
Кого я имел в виду?
О. Пашина
―
Уже забыли?
Н. Борзов
―
Ну, на самом деле у меня отчество — Владимирович, поэтому имя Вова как-то… У меня брата двоюродного зовут Владимир. То есть их очень много вокруг. И в принципе, Вова как-то… Ну, не знаю, почему-то это имя было выбрано. И «Вова, три слова» как-то рифманулось, видимо.
О. Пашина
―
А, потому что… Я понимаю вас. То есть с прицелом задан вопрос, они намекают: «Не Путина ли вы имели в виду? Может быть, вы оппозиционэр?»
Н. Борзов
―
Ну, в 1999-м Путин был уже?
О. Пашина
―
Конечно! Он был всегда, похоже. Сейчас уже кажется, что он был всегда.
Н. Борзов
―
Возможно, это тоже наложилось, конечно же. Я же живу в социуме и получаю какую-то информацию, хотя не очень этого хочу иногда. И, скорее всего, это тоже каким-то образом влилось в мои идеи тогда при выборе этого имени героя этой песни.
О. Пашина
―
Давайте мы другую песню послушаем, не про Вову. Мне кажется…
Н. Борзов
―
Да, эту песню можно в Сети послушать легко.
О. Пашина
―
Да. А сейчас другую, да, давайте.
Н. Борзов
―
Эту тоже можно в Сети послушать, но…
О. Пашина
―
«Верхом на звезде» — сразу, вперёд!ПЕСНЯ «ВЕРХОМ НА ЗВЕЗДЕ»
О. Пашина
―
Ну а мы продолжаем. Тут за эфиром мы про лошадок начали сначала говорить. Я тоже должна признаться, что я поклонница «Лошадки» — вот не той, которая маленькая (ну, той, которая маленькая тоже), а той, где «Дети хоронят коня». Вот у меня это стало культовой фразой вообще в моей семье. Что-то там происходит — я говорю: «Ой, нет, это дети хоронят коня». Причём это может означать самые разные вещи и самые разные обстоятельства, но всем понятно сразу, о чём это вообще.
Н. Борзов
―
Ну, это вообще красивая песенка. Я помню, мы её как-то даже… У Саши были проблемы со здоровьем. И вот мы делали концерт, и я даже эту песенку пел как раз в составе «Х. З.», о которой мы говорили тут в паузе. И у него очень много красивых песен. И забавная, вот эта его собственная лирика, скажем так, в его таком стиле интересном.
О. Пашина
―
«Маленькой лошадке по-прежнему живётся несладко», — пишет Михаил из Перми, намекая на то, что люди, как лошади, продолжают работать — и толку никакого.
Н. Борзов
―
Сегодня же воскресенье.
О. Пашина
―
А мы?
Н. Борзов
―
А, мы… Да, точно.
О. Пашина
―
Да! Что, не люди, что ли?
Н. Борзов
―
Нет, мы радиоработники.
О. Пашина
―
Спрашивают: «Есть ли для вас какие-то ограничения жанра, может быть, темы, о чём вы никогда не будете петь, или какой-то жанр, в котором вы никогда не будете петь?» Или это непринципиально?
Н. Борзов
―
Ну, наверное, в жанре какой-нибудь инструментальной музыки я вряд ли буду петь, потому что это, в принципе, изначально инструментальная музыка. Хотя у меня есть очень много инструментальных композиций, где я делаю разные звуки из собственного голоса, загоняю это в синтезаторы какие-нибудь, в семплеры и, собственно говоря, играю своим голосом, как звуком, уже чисто. Да и в принципе я очень часто воспринимаю свой голос как ещё один инструмент, в принципе воспринимаю для собственной музыки и вообще.И люблю такие группы, где люди воспринимают голос как дополнительный инструмент. Пусть он будет главный, ещё что-то, несущий какую-то информацию, но тем не менее это должна быть всегда какая-то интересная фактура и какой-то забавный тембр, интересный. Сейчас очень много в поп-музыке появилось таких исполнителей, которых на компьютере или за счёт всяких приборов переделывают полностью. И мне это тоже нравится.
О. Пашина
―
То есть в этой сфере возможно развитие какое-то, в этой области?
Н. Борзов
―
Да, вполне. Ну, конечно же, без людей уже, потому что в какой-то момент поп-музыка перестанет существовать в контексте того, что её будут исполнять люди. Это просто будет закладываться некий алгоритм того, что сейчас воспринимается, будет писаться музыка искусственным интеллектом. И, соответственно, петь будут тоже роботы, определённые какие-то программы. И вот эта бездушевная, такая чисто как бы коммерческая история будет создаваться, ну, как на производстве.Вот сейчас я был на одной очень забавной конференции. И человек говорит, что уже со всех стран — Япония, Китай, американцы, где-то они производство делают, где-то 30 процентов уже роботизировано, где-то уже все 50. То есть люди уже перестают вот на таких коммерческих производствах, где массовое такое постоянное производство. То есть заставить, певец как бы… Ну, что с ним возиться? Вот он сегодня адекватный, а завтра он угорит и не сможет вообще ничего петь, а надо продукт постоянно делать, делать и так далее.
О. Пашина
―
Вкалывают роботы — счастлив человек. Всё понятно.
Н. Борзов
―
Да. Ну, человек вряд ли будет счастлив, конечно, от этого.
О. Пашина
―
Я обожаю наших слушателей! Виталий спрашивает (мне нравится формулировка): «Когда проснулся у вас дар поэта?»
Н. Борзов
―
Как только научился говорить и писать, начал сразу записывать. Мелодии начал писать ещё в совершенно неосознанном возрасте. И дедушка даже купил магнитофон специально, чтобы, когда я моюсь в ванной, например, либо готовлюсь, так скажем, ко сну… Перед сном я очень любил напевать. Мне перед сном приходит очень много красивых мелодий всё время — уже по инерции, видимо. И в ванной тоже, в душе, условно. И вот они за дверью стояли, подставляли микрофон и записывали то, что я там себе лалалакаю. И бабушка, и все отмечали, что это с самого начала были какие-то оригинальные мелодии — то есть не те, которые где-то всё время крутились, а вот что-то своё собственное.И когда я научился писать, я, собственно говоря, начал записывать мысли, и свои стихи как-то сразу пошли. Не помню, когда это было, честно говоря. Ну, где-то, наверное, перед школой. Сколько там? Шесть, пять-шесть лет, я ещё до школы писать научился.
О. Пашина
―
У нас, конечно, наша аудитория — это чудовищные конспирологи. Может быть, вы об этом уже рассказывали сто раз, но они спрашивают. Загадочная история вокруг вашего имени. Тут они вычитали, что в три года… Вы где-то говорили, что до трёх лет у вас вообще не было имени. А некоторые особо изощрённые считают, что ваше имя — это в честь Майкла Науменко. Всё это правда? Или тут часть легенд?
Н. Борзов
―
Нет, у меня… Первое, что меня до трёх лет звали просто Малышом, — это правда, да, есть такая тема. И что самое забавное — родители ждали девочку, накупили кучу вот этих розовых вещей. И я где-то в какое-то первое время лежал, потому что ходить я ещё не мог, как кулёк, в этих розовых всяких штучках — комбинезончиках, шапочках и прочее, одеяльцах. Коляска была каких-то радостных совершенно цветов. И долгое время меня действительно просто никак не звали, родители не могли определиться.Крестили меня как Николая. Бабушка была очень набожная. А родители, ну, такие, в общем-то, если так грубо говоря — хиппи, маргинального плана ребята. И отец, и мама — они увлекаются, увлекались и увлекаются… Вернее, отец уже ничем не увлекается, конечно, Царство ему небесное, а мама до сих пор, в общем-то, любит все эти дела, ведическую культуру. Индия — в общем-то, колыбель цивилизации, все дела. И имя Найк обозначает… Это индийское имя, ну, вообще арабско-азиатское как бы такое имя. И в разных местах оно значит разное, но в Индии значит «звезда».
О. Пашина
―
То есть наша первая песня в качестве заголовка была правильная?
Н. Борзов
―
Да. Я очень много про звёзды пишу, да.
О. Пашина
―
Всё неслучайно, да. «А на какую возрастную аудиторию вы работаете?» — хотят узнать наши слушатели.
Н. Борзов
―
Стараюсь охватить весь спектр. Я против границ вообще в чём-либо — в возрастных категориях, в земляных каких-то разграничениях. Мы все — единое целое. И один и тот же генетический материал, что нас окружает, люди и вообще космос — это одна большая такая мощная машина, где мы, собственно говоря, являемся какой-то щепочкой такой незаметной. Но тем не менее, если рассматривать это с точки зрения, в общем-то, находясь внутри объекта, это забавно.
О. Пашина
―
Антон из Москвы просит рассказать о работе в спектакле Крымова, поставленного на основе событий из жизни Курта Кобейна.
Н. Борзов
―
Это было интересно. Театр — вообще очень интересная такая структура. И это не кино, где ты большую часть времени сидишь, ничего не делаешь, потом тебе говорят «Мотор!» — и ты несколько дублей одного и то же шпаришь, например.
О. Пашина
―
И если плохо получилось, можно же переделать, да.
Н. Борзов
―
Да. И в принципе, потом, если ты плохо говоришь, это можно переозвучить, и как бы никто даже этого не заметит. Очень много я с разными режиссёрами киношными общался, и они мне показывали исходники разных фильмов. Я говорил: «Ну, это же ужасно сыграно! Актёр же ужасно разговаривает! Как это вообще можно будет показывать? Это же прямо реально плохо!»
О. Пашина
―
«Всё будет нормально потом».
Н. Борзов
―
Он говорит: «Вообще не парься! Вот сейчас озвучка пройдёт — и посмотришь, что будет». И действительно, прихожу на премьеру — и меня прям вставляет, я прям слежу за сюжетом, уже не обращаю внимания на какие-то эти косяки.А в театре совершенно другая история. Это как концерт: ты выходишь на сцену, и вот этот… Он уже, не знаю, для кого-то с вешалки начинается, а для меня с гримёрной начинался. Я сажусь на стул — меня начинают гримировать. Я уже в этом образе, в этой одежде. И вот выходишь на сцену и на одном дыхании… Ну, там антракт какой-то небольшой. На одном дыхании это всё проходит.
И в принципе, ну, мне понравилось, и это был очень классный опыт, интересный. С Юрой Крымовым вообще работается как бы интересно, потому что он как бы авангардист, в театре он оттягивается прямо, потому что концепция и какая-то механика менялась по ходу нашего движения, по ходу репетиций. То есть был определённый вот этот сценарий, по ролям расписанный, но вот как это всё происходит — это, конечно, было интересно всё это наблюдать, в этом участвовать и выносить даже какие-то от себя вещи. Потому что в какой-то момент он мне сказал: «Короче, говори, как хочешь. Главное, чтобы смысл сохранялся». Потому что там немного было написано суховато как бы, например, какие-то фразы. Ну, так люди не разговаривают моей среды, скажем так. Я играл всё-таки музыканта. И здесь нужно было, конечно, сохранить…
О. Пашина
―
Правду, жизненную правду.
Н. Борзов
―
Вот именно, да, энергию вот эту. Это было здорово. Там было очень много разных таких авангардно-механических заморочек. Меня поднимали на кресте распятого. Во время антракта заливало… Ну, опускался занавес, второй занавес. На самом деле над спектаклем работало больше людей, чем было на сцене, то есть раз в пять, наверное. То есть огромная команда, которая, ну не знаю, минут за пятнадцать успевала сменить полностью декорации. То есть первый акт мы играли — Театр Советской армии. Вот представляете себе? Юра взял и сделал полное зеркальное его продолжение на сцене: продолжил балконы, ряды стульев поставил на сцене. Причём таким образом это всё было закреплено, что я по ним бегал. Это была практически акробатическая история.И Серёжа Астахов, тоже актёр, который играл моё альтер эго, антигероя, в общем-то, разные такие… Там каждый актёр исполнял, кроме меня и Веры Воронковой, которая играла Кортни Лав, все остальные играли… у них было много разных ролей, скажем так, в определённых направлениях. И он себе повредил спину там во время репетиций. И я так понимаю, до сих пор у него какие-то иногда возникают моменты, с этим связанные.
И за время антракта вся эта сцена, все эти рады скручивались, всё это убиралось — и сцена полностью заливалась пеной. Потом, когда открывался занавес, все делали так! И такое ощущение было, что мы играли уже в небесах. Это всё было очень круто подсвечено. Мы эту пену использовали как ребёнка, общались как бы с ним.
О. Пашина
―
То есть это всё обыгрывалось.
Н. Борзов
―
Ребёнок таял у нас в руках, когда его у нас забирали, когда мы с Кортни начинали слишком много торчать, например, или увлекаться какими-то такими вещами. Он начинал таять. И это прямо очень круто было сделано. Я потом смотрел на видео со стороны всё это. И конечно же, я прямо даже местами плакал.
О. Пашина
―
Мы хотели песню послушать, но вы так интересно разговаривали, что уже не успеваем до новостей. Мы сделаем это обязательно сразу после выпуска последних известий.НОВОСТИ
ПЕСНЯ «ЭТО НЕ ЛЮБОВЬ»
О. Пашина
―
Обещанная песня. Все самые интересные разговоры происходят за эфиром, как правило. Вы сказали, что клип вот только-только сняли на эту песню.
Н. Борзов
―
Да.
О. Пашина
―
Он красивый? Вы там участвуете?
Н. Борзов
―
Два дня снимали клип. Я тоже, конечно, участвую. Там участвует очень много красивых людей. Вот вчера мы снимали как раз, скажем так, такую историю, а позавчера снимали синхроны на крыше. Ну, то есть как бы Питер, крыши — ассоциации такие. Ну, не буду пока рассказывать. Лучше один раз посмотреть, чем сто раз об этом рассказать, мне кажется.
О. Пашина
―
Ну, это да. Тем более у нас радио всё-таки.
Н. Борзов
―
Да.
О. Пашина
―
Мы говорили про театр до перерыва. Но вы же ещё записали аудиокнигу «Страх и отвращение в Лос-Анджелесе». Я должна сказать, что у вас голос потрясающий…
Н. Борзов
―
В Лас-Вегасе.
О. Пашина
―
В Лас-Вегасе, да. Потрясающий голос! Я про пение сейчас говорю. Вот модуляции, тембр, вообще всё это — можно умереть!
Н. Борзов
―
Ну, спасибо.
О. Пашина
―
Как это было? Про аудиокнигу. И почему так?
Н. Борзов
―
Тоже обратились ко мне издательства, которые занимаются как раз записью и выпуском этих аудиокниг. Забыл уже, как называется издательство. Это был где-то 2007-й. И вот в 2008-м я полностью год занимался озвучкой этой книги и написал ещё саундтрек оригинальный, который мы записали вдвоём с моим другом Архипом Ахмелеевым. Ну, такое алкогольно-психоделическое кантри. Там всякие такие… Как будто сидят такие негры, угашенные вискарьком, у себя где-то в прерии, так скажем, и вот на этих расстроенных, убитых гитарках играют блюзцы разного рода, такие безумные. В таком стиле.Но есть разные… Была задача, грубо говоря… Там же у них звучат и Rolling Stones, «Симпатия к дьяволу», и Brewer & Shipley про одну затяжку, которая унесёт Иисуса куда-то. И надо было, конечно же, переработать вот именно эти вещи и сделать из них свои собственные, чтобы ещё по правам не париться.
О. Пашина
―
Не попасть, да.
Н. Борзов
―
И я там сделал «Power to the People» Джона Леннона в таком… Такой стиль какой-то непонятный, из восьмидесятых что-то такое получилось. Потом «Белый кролик» Jefferson Airplane — я тоже сделал из него «Чёрного кролика», скажем так. В принципе, год я посвятил работе над этой аудиокнигой. Мне показалось, что получилось очень забавно. Читал там по всем ролям, всех изображал, и девушек, которые участвовали. Там немного девушек, правда, в основном это как раз гонзо-журналист и его друг-адвокат. В основном у меня как-то они отложились, две главные роли.Но тем не менее все роли я там сам озвучивал, все голоса менял постоянно — как Анофриев в своё время. Мне очень нравился в детстве этот театр, радиотеатр, и я всё время… Даже я помню — приходил из школы, врубал вот эту кнопку на радио и слушал. Либо не из школы приходил. И мне очень нравилось, когда какой-то один человек за всех актёров вот это делает. И мне всегда хотелось это попробовать. Где-то в девяностых этот радиотеатр исчез вообще с радио. И когда появились аудиокниги, мне показалось, что это такое логическое продолжение этого радиотеатра. И когда поступило предложение от компании, вернее — от издательства, я с удовольствием, прямо всеми конечностями «за», согласился и получил тоже удовольствие от этой работы.
О. Пашина
―
Вы сказали, что у вас мама интересуется ведической культурой. Спрашивает слушатель: «Вы являетесь приверженцем какой-то религии?» Вот только сейчас осторожно на фоне последних инквизиторских процессов над покемонами. Да, аккуратно. Опасные вопросы задаёт аудитория.
Н. Борзов
―
Религии? В них есть что-то, конечно же, — то, о чём они говорят все одновременно. Есть какие-то зёрна. Но, конечно же, большая часть, я так уверен, 99 процентов этих религий — они всё-таки переписаны уже, так сказать, исходя из интересов тех, кто это переписывает. Поэтому я считаю, что веру нужно искать внутри себя, а не где-то снаружи. Все мы — единое целое. Любовь — это как бы единственное, что нас спасёт. Космос… Мы уже все в космосе, находимся в постоянном свободном падении. И в принципе, когда это начинаешь осознавать, как бы перестаёшь уже думать о том, что тебе говорят, а просто начинаешь чувствовать, и всё. Для меня вот такая религия.
О. Пашина
―
То есть надо, как Лев Толстой, взять Евангелие: с чем согласен — синеньким подчеркнуть, а с чем не согласен — красненьким, и оставить потом только синенькое и читать? И это будет твоё личное Евангелие, самое правильное.
Н. Борзов
―
Ну, лучше сравнить с разными как бы и там подчеркнуть синеньким и красненьким. И уже где сойдётся — там, собственно говоря… Вот там, где разные говорят об одном, — там как раз, возможно, и есть что-то правильное, правдивое.
О. Пашина
―
Я напомню, что в нашей студии Найк Борзов. Свои SMS-сообщения, вопросы и комментарии вы можете присылать на номер +7 985 970-45-45.Вы в одном из своих интервью сказали, что рок сегодня совершенно беззубый. С другой стороны, принято считать, что рок, вообще-то это направление — это музыка протеста. Музыканты должны вмешиваться в политику, участвовать в политике, реагировать на политику? Или пусть занимаются музыкой?
Н. Борзов
―
Честно говоря, я не знаю, в какое время был рок музыкой протеста. Когда была война во Вьетнаме — может быть. Вот хиппи опять же те же гнали за мир, за любовь. Но, в принципе, большинство рок-произведений — «Love you Baby» and «You love me too». Всё. Как бы это основной смысл всех текстов. «Давай устроим… сегодня ночью», например.В принципе, мне кажется, это в нашей стране, где очень много постоянно вот этих политических, так скажем, волнений каких-то возникает, и очень часто вот эти баррикадные истории возникают. И туда приходят музыканты выражать какую-то свою точку зрения. Но тем не менее большинство из них поёт какие-то песни, которые даже… Когда они их писали, о политике совершенно никто не думал. Те же «Мы ждём перемен», ещё что-то у Цоя того же — это всё о другом.
Но есть тем не менее очень много групп (и сейчас были), которые поют чисто политические или какие-то антиполитические, антирежимные песни. Панк-рок никто не отменял. В принципе, и в хард-коре каком-нибудь (это влияние панк-рока более позднее) тоже очень много таких радикальных, скажем так, взглядов на мир. И в хип-хопе, скажем так, сейчас тоже, и в рэпе очень много как бы людей, которые в андеграунде пишут… Ну, вот тот же Вася Обломов. У него очень такие… Ну, как сказать? Очень жёсткие тексты по отношению к современной политической реальности в нашей стране.
Да нет, почему рок должен быть каким-то рупором, каким-то протестом? Я считаю, что музыка должна приносить людям удовольствие несмотря на то, какая она — грустная, тяжёлая, лёгкая, весёлая. И всё. И больше отвлекать людей или погружать, уносить людей в какие-то их собственные мысли, развивать, подталкивать к чему-то хорошему опять же. В принципе, вот такое моё мнение, насчёт и рок-музыки в том числе.
О. Пашина
―
Ну, «хорошее» — оно ведь разное, смотря с какой стороны посмотреть. Вот Алиса Вокс записала агитку «Не ходите на оппозиционные митинги» и получила 2 миллиона рублей. Кому плохо? Всем, по-моему, тут хорошо.
Н. Борзов
―
Ну, это, конечно же, выбор каждого человека. Каждый артист тоже несмотря на то, что он поёт какие-то простые песни или ещё что-то, или какие-то сложные философские, например, в жизни он может быть как идиотом, так и совершенно выражать свою точку зрения как человека, как гражданина, не знаю, или ещё как-то себя позиционировать, но быть совершенно не таким, каким он является, каким его воспринимают по его творчеству. Поэтому, мне кажется, здесь человеческий фактор во всём.
О. Пашина
―
А вам не хотелось заняться политикой, выступить в поддержку или против, сделать какую-то карьеру на этом поприще? Тем более что есть поклонники, есть армия фанатов.
Н. Борзов
―
Очень несложно это.
О. Пашина
―
Да?
Н. Борзов
―
Нет, на самом деле политика — наверное, это последнее, чем мне хотелось бы заняться.
О. Пашина
―
Вы сказали, что нужно петь песни и получать удовольствие. Давайте мы послушаем и тоже получим удовольствие.
Н. Борзов
―
«Горишь, говоришь» давайте воткнём.
О. Пашина
―
Да?
Н. Борзов
―
Взбодримся, так сказать.
О. Пашина
―
«Ты говоришь».ПЕСНЯ «ТЫ ГОВОРИШЬ»
О. Пашина
―
На философский лад, видимо, настроила нашу аудиторию эта концепция, потому что Дмитрий спрашивает: «Есть ли в вашей жизни то, с чем вы не согласны? И что вы делаете при этом? Или вы ничего не делаете?» Вот так вот, как-то сложно вывернуто.
Н. Борзов
―
Если в моей жизни есть что-то, с чем я не согласен, я, конечно же, стараюсь это изменить в первую очередь в самом себе, понять, почему я с этим не согласен. И если этот момент мне мешает, если он, скажем так, как-то тянет меня назад или напрягает каким-то образом, я, конечно же, начинаю вот эту внутреннюю борьбу… Как сказать? Убираю это и заполняю чем-то тем, с чем я согласен.
О. Пашина
―
А если справиться с этим невозможно, то как быть? Отвлечься? Примириться? Не обращать внимания?
Н. Борзов
―
Да нет, всё можно изменить абсолютно, нет ничего постоянного. Человек обновляется раз в семь лет в среднем, все клетки обновляются на физическом уровне. Что говорить про ментальность в принципе? Это вообще такая категория… Вот о чём подумал — то и случилось, собственно говоря. Тем более сейчас, когда мы уже двумя ногами в Водолее, так сказать, стоим. В принципе, прежде чем подумать, надо десять раз подумать, потому что мысль стала материальной намного быстрее, ярче и качественнее, скажем так. Ну, чем качественнее думаешь, тем качественнее и происходит твоя реальность, собственно говоря, потом начинает — ну, как сказать? — работать. Ну а если что-то нельзя изменить, то нужно просто изменить то место, где ты находишься. Ну, как-то отвлечься, отпустить это — и потом как бы решение придёт само.Я, например, предпочитаю путешествовать, куда-нибудь уезжать в другую совершенно ментальность, в другую какую-то страну, в другой уклад жизненный, где нет ничего практически того, что есть здесь. И это очень круто оттягивает и, в принципе, мне помогает.
О. Пашина
―
Это экстремальное что-то или это созерцательное скорее?
Н. Борзов
―
Нет, я не очень любитель экстремального. Мне его, в принципе, хватает…
О. Пашина
―
По жизни.
Н. Борзов
―
Да. И я предпочитаю, конечно же, просто путешествовать, смотреть по сторонам, общаться с людьми, писать что-то новое. Вот в каком-то таком режиме. Не очень любитель вот этих пляжных «овощных» отдыхов. Всё время какие-то перемещения происходят — из одного города, из одной деревни в другую. Постоянно в движении как бы это происходит. Я могу несколько дней чисто ничего не делать и ходить максимум, выбрав для себя две-три точки в том месте, в котором оказался. Это может быть магазин, где сигареты продают, кафешка, которая мне… Ну, кафешки на побережье. Выбираешь, какая тебе больше понравится в первые несколько дней. Ну и вот место, где ты живёшь. Ну, пляжик, может быть, так чисто повтыкать ночью, постоять и волны послушать, например. Ну вот. А так люблю очень открытые пространства. Либо какие-то — ну, как сказать? — монументально-апокалиптические, типа гор — тоже очень круто работает.
О. Пашина
―
Интернет-то какое место занимает в вашей жизни?
Н. Борзов
―
Ну, в моей жизни очень важное, потому что, в отличие, например, от конца девяностых — начала нулевых, стало намного меньше площадок и каких-то программ на телевидении, на радио, где можно прийти, сыграть концерт, разместить какой-нибудь клип на песню «Ты горишь» или ещё что-то подобное. Поэтому Интернет — это очень серьёзный, скажем так, для меня… Как это? Средство массовой информации, где я выкладываю то, что делаю, даю какую-то информацию, что будет. У меня есть такие личные странички всякие, где я отвечаю на какие-то письма, веду их, выкладываю какие-то фотографии, видео личные.
О. Пашина
―
Давайте ещё раз напомним: 25 мая, клуб Yota Space. Приходите.
Н. Борзов
―
Да, приходите.
О. Пашина
―
Увидите не только в Интернете, а и вживую.
Н. Борзов
―
Начало в 8 вечера.
О. Пашина
―
Песня?
Н. Борзов
―
И всем радоваться!ПЕСНЯ «РАДОВАТЬСЯ»