Михаил Мишин - Дифирамб - 2017-04-02
02.04.2017
К. Ларина
―
Начинаем программу «Дифирамб». Сегодня эта передача посвящена выдающемуся человеку. Это Михаил Анатольевич Мишин. Писатель, сатирик. На сайте театра «Сатирикон» написано ещё страшнее, Миша: юморист.
М. Мишин
―
Я давно откликаюсь на любое.
К. Ларина
―
Типа: «Эй, юморист!» Да? Или: «Ну ты и юморист!» Сценарист…
М. Мишин
―
Я не буду перебивать, можно? Я помолчу.
К. Ларина
―
Сценарист, драматург. Писатель — самое главное. Даже актёр! Да, и есть тому свидетельство. Итак, Михаил Мишин в нашей студии. Миша, приветствую тебя, здравствуй.
М. Мишин
―
Приветствую тебя.
К. Ларина
―
Мы на «ты», хотя нам очень много лет.
М. Мишин
―
Да. Ты вот так фамильярно со мной собираешься разговаривать? Я вообще сейчас могу встать. Нет, я прошу на «вы».
К. Ларина
―
Ну хорошо, я буду на «вы», Михаил Анатольевич.
М. Мишин
―
Ну ладно, говори на «ты».
К. Ларина
―
Не секрет, что наша передача, которую мы сейчас репетируем, она выходит в эфир 2 апреля.
М. Мишин
―
Подожди, мы репетируем?
К. Ларина
―
Именно в этот день исполняется круглая дата Михаилу Мишину. И я с ужасом вдруг поняла, что мы последний раз встречались лет, наверное, пять или десять назад, когда было… Да?
М. Мишин
―
Да, тогда тебе было семнадцать, а мне девятнадцать. Всё поровну.
К. Ларина
―
От юбилея к юбилею. Ну, короче, во-первых, я тебя поздравляю.
М. Мишин
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Это можно сделать, потому что…
М. Мишин
―
Можешь.
К. Ларина
―
Можно действительно поздравить тебя сердечно с этим праздником.
М. Мишин
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Хотя я не знаю, праздник ли он. Я не знаю, как мужчины вообще реагируют на эти цифры. Никак?
М. Мишин
―
Ну, вообще… Как тебе сказать, ну, как бы чтобы не соврать? Да довольно равнодушно, потому что я уже проходил эти повороты. И как-то думаешь: «Ой, уже…» А на завтра… Это как к зубному врачу сходил — и дальше пошёл. Ничего страшного.
К. Ларина
―
Какие подарки ты себе делаешь вот к сегодняшнему празднику? Ну, в театре обычно премьеры, да?
М. Мишин
―
Как ты понимаешь, галантность требует сказать, что я на «Эхе Москвы» — и это лучший подарок.
К. Ларина
―
Нет! Нет-нет-нет, неправильная подводка. Ты меня не понял. Потому что я хотела сказать, что книжка же вышла, которой ты очень дорожишь.
М. Мишин
―
А, в этом смысле?
К. Ларина
―
Я очень хочу с этого начать.
М. Мишин
―
Да, давай, действительно. Так получилось, что под эту круглую дату, если так об этом говорить, действительно мне очень приятно, что издательство «АСТ» и в частности редакция «Астрель» выпустили…
К. Ларина
―
Новое издание.
М. Мишин
―
Новый тираж, лучше сказать. Книжка, которой я очень дорожу, потому что она наименее как бы естественна, если с точки зрения внешнего наблюдателя посмотреть на мой путь. Это перевод повести Маркеса «Хроника одной смерти», объявленная заранее, которая вышла, я уже не помню, год, что ли, или два назад. Вышла она благодаря стараниям замечательной руководительницы издательства…
К. Ларина
―
Редакции.
М. Мишин
―
Да, редакции «Астрель», Лены Шубиной, Елены Даниловны Шубиной, которая и в первый раз приложила максимум усилий, чтобы книжка вышла, за что я ей был благодарен и остаюсь, и моя благодарность только возросла сегодня. И вот книжка вышла, поэтому — спасибо Лене, спасибо «Астрель/АСТ».
К. Ларина
―
Кстати, 6 марта Маркесу 90 лет бы исполнилось. Почти рядом, вы почти ровесники.
М. Мишин
―
Абсолютно, да-да. Я часто его водил в школу.
К. Ларина
―
Кстати, когда мы эту книгу представляли первый раз в нашем «Книжном казино» вместе с тобой, я тогда у тебя спрашивала, удалось ли тебе познакомиться с Маркесом.
М. Мишин
―
Нет.
К. Ларина
―
Узнал ли он о новом переводе? Нет?
М. Мишин
―
Нет. И я очень жалею. Понимаешь, я хотел тогда… Ну, как-то мне казалось правильным послать книжку. Хотя работники посольства Колумбии сказали, что он уже совсем плох, совсем как бы от внешнего мира отгорожен. Но надо было всё равно послать. Ну, была бы она там где-то. Я понимаю, что это всё не повлияло бы никак, даже если он был бы здрав. И что? Ещё один перевод где-то там вышел. Ну, мне было бы приятно. Нет, не был знаком, так что всё честно.
К. Ларина
―
Ну, твоя переводческая жизнь сейчас основная, как я понимаю, вот уже долгие годы. Мы тоже про это говорили. Ну, стоит напомнить просто аудитории, что переводы пьес… Михаил Мишин переводит пьесы с английского, с американского языка. И эти пьесы пользуются огромной популярностью, начиная с «Номера 13». Можно ещё несколько названий вспомнить. Это такие комедии. И многих авторов популярных Михаил Анатольевич открыл для нашего русского зрителя. Да?
М. Мишин
―
Ну да, в каком-то смысле.
К. Ларина
―
Я просто не знаю, насколько это правда. В мае, я так понимаю, ещё одна выходит премьера в театре «Сатирикон». А, две! Я прочитала про «Сатирикон».
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
Там имя совершенно мне неизвестное. Вот там что такое?
М. Мишин
―
Это новый для российского зрителя и театра персонаж. Это, значит, такой человек — Кристофер Дюран. И пьеска его называется…
К. Ларина
―
Там какие-то русские имена, да?
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
Соня, Катя, Ваня…
М. Мишин
―
У него такие как бы какие-то пародийные чеховские мотивы. Ну, я даже не буду пересказывать, это глупо просто. Да, в «Сатириконе» она репетируется, по-моему, с энтузиазмом и должна выйти.
К. Ларина
―
Костя Райкин её делает?
М. Мишин
―
Да. Он хотел и должен был, по моим, так сказать, представлениям, играть там одну из ролей, но поскольку он никогда не играет там, где режиссирует, и наоборот…
К. Ларина
―
Где ставит.
М. Мишин
―
…что, на мой взгляд, очень правильно, то, значит, он как режиссёр выступает. И вторая пьеса будет (должна быть, я надеюсь) в Театре Пушкина. Там пьеса тоже… Нет, там пьеса более известного у нас человека. У них шла, по-моему. Помнишь, была такая пьеска «Одолжите тенора!»?
К. Ларина
―
Да-да-да, с Серёжей Лазаревым в главной роли, да.
М. Мишин
―
Да-да-да. Вот это тот же автор. Название мы столько раз перебирали и меняли. По-моему, называется теперь у них там «Такая прекрасная жизнь», если не ошибаюсь. Или «Эта прекрасная жизнь», я уже забыл. Вот она должна. А мне теперь вообще всё можно забывать. Можно забывать, не соображать, где нахожусь.
К. Ларина
―
А вот скажи мне… Автор в театре — это самый забитый человек, как и автор сценария в кино, который написал, отдал, и дальше — «не лезьте». А переводчик пьес — он такой же несчастный?
М. Мишин
―
Вообще тень! Он тень забитого человека! Я на радиостанцию, а мне говорят: «Мальчик, ты куда?» Конечно, забитый человек.
К. Ларина
―
Ну правда! Ты какое-то принимаешь участие? Не запрещают ли тебе?
М. Мишин
―
Не-не-не.
К. Ларина
―
Советуются с тобой?
М. Мишин
―
Нет, это всё не так.
К. Ларина
―
Ну?
М. Мишин
―
Я вообще для себя путём эмпирическим постановил, что я принимаю участие, когда они этого хотят. Они хотят совета — я с наслаждением, потому что всё-таки, я так думаю, я в материале, я что-то про это слышал, понимаю и знаю. Если я им мешаю — ради бога. Но я оставляю за собой право на мнение по поводу того, что совершится. Поэтому со мной в этом смысле хорошо — я не лезу.
К. Ларина
―
А если не нравится?
М. Мишин
―
Говорю.
К. Ларина
―
Говоришь?
М. Мишин
―
Ну, стараюсь, в общем. Нет, ну смотря как. Понимаешь, я же понимаю, что вложен большой труд, что люди… Никто ведь не хочет делать плохо. Но ты не согласен. Есть какой-то критерий, который называется «успех», например. Конечно, и тут мы понимаем, что успех может быть достигнут дешёвыми средствами. Ну, это большой разговор. И тогда ты пригласишь сюда критикесс, своих приятельниц, и поговорите. Но в принципе для начала — успех. А потом будем разбираться. А если успеха нет, если зритель не идёт или уходит (что ещё печальнее), то тогда чего уж тут разговаривать? Тогда не нравится. Я люблю, чтобы нравилось. Я люблю, когда спрашивают билетик. Я, может быть, этим немножко, понимаешь, в силу биографии как бы не испорчен, потому что как-то, если говорить… Мы о Косте говорили.
К. Ларина
―
Со времён Аркадия Исааковича, да?
М. Мишин
―
Ну, с тех времён. И с первого спектакля собственно Костиного, моего, «Лица», когда… Да-да-да, позвольте! Ну, я тебе скажу, что билеты спрашивали, я сам тому был свидетель, я просто ехал. И спрашивали за две станции метро, в метро спрашивали билеты. Понимаешь?
К. Ларина
―
А почему? Как ты думаешь? Я сейчас вспоминаю спектакль…
М. Мишин
―
Потому что хороший был.
К. Ларина
―
Что там в нём было особенное? Ничего. Ну, он такой…
М. Мишин
―
Что значит…
К. Ларина
―
Нет, он хороший, но как бы это не Эфрос, не Товстоногов, не Любимов.
М. Мишин
―
А это я вообще не понимаю. Дело же в том, что зрителя обмануть нельзя. Понимаешь? Если что-то хорошее — зритель находит дорогу. А если Эфрос или Товстоногов поставят плохой спектакль — ну, не будет! Ну, какое-то время будет…
К. Ларина
―
Всё равно это всё-таки развлекательное шоу было больше, чем драматическое.
М. Мишин
―
Нет, сегодня это так нельзя сказать, потому что ты судишь об этом в 2017 году.
К. Ларина
―
Ужас!
М. Мишин
―
Понимаешь? А эта история вышла…
К. Ларина: В 87
―
м.
М. Мишин
―
Раньше, по-моему, она вышла. Она вышла ещё до перестройки. До. Понимаешь?
К. Ларина: В 85
―
м, по-моему.
М. Мишин
―
Ну, где-то так. Нет, сейчас не вспомню. Короче говоря, это было тогда. И поэтому как это можно судить? Ну, это вообще бессмысленно. Наверное, сегодня люди пожмут плечами, как люди пожмут плечами на половину написанного, на 90 процентов острых по тем временам вещей. Люди сегодня не поймут: «А что тут вообще? О чём тут речь? Почему это запрещалось? И почему люди валили, чтобы это услышать?» Конечно, невозможно. Ну, как возможно?
К. Ларина
―
А почему это запрещалось? Вот объясни людям, которые не понимают.
М. Мишин
―
Нет, невозможно.
К. Ларина
―
Что особенным казалось в сатирических текстах?
М. Мишин
―
Потому что, я же тебе говорю, время другое. Ну, всё казалось. Ну, всё. Потому что когда всё нельзя… Было же всё нельзя. И когда кто-то позволял себе два миллиметра «можно» — все благодарные были. Не говоря уже о высочайших художественных достоинствах.
К. Ларина
―
Кстати, тут интересная тоже такая рифмовка времени. Вот в эти дни, когда мы сейчас с тобой беседуем, должна выйти обновлённая, возрождённая программа «Вокруг смеха» на Первом канале с новым ведущим, вернее — с новым старым ведущим. Он тоже из нашего призыва.
М. Мишин
―
А кто старый?
К. Ларина
―
Ефим Шифрин. Лучше ничего… моложе ничего не нашли. Ну, скажи мне, что такое «Вокруг смеха» в 2017-м? Я даже не могу себе представить.
М. Мишин
―
Я тебе отвечу просто. Во-первых, я не знаю.
К. Ларина
―
А что это такое было тогда?
М. Мишин
―
Во-вторых, я желаю им всяческого успеха. В-третьих, пусть простят они меня, сомневаюсь в нём, если это будет так же, как было тогда. Тогда опять же время было другое. Вся страна делала эту передачу. Все силы всей страны, Первого канала — на поиски кого-то. Выходили всё-таки какие-то отдельно пишущие единицы, которых, в общем, было не так много. Не знаю, Горин, Арканов… Ну, сейчас что мы будем? Саша Иванов. Люди, о существовании которых, я думаю, нынешнее поколение знает в лучшем случае из «Википедии».
К. Ларина
―
Жванецкий, кстати, там появился.
М. Мишин
―
Ну да. Ну, Сеня Альтов.
К. Ларина
―
Да, Альтов.
М. Мишин
―
Я ещё могу назвать какой-то ряд людей, актёров и так далее. Но она выходила, я сейчас не вспомню, с какой периодичностью.
К. Ларина
―
Она выходила… Я сейчас тебе скажу. Она вышла первый раз… Это вообще страшно сказать! Я даже этого не знала, посмотрела специально в «Википедии». В 78-м году она первый раз вышла!
М. Мишин
―
Ну вот. Если не ошибаюсь…
К. Ларина
―
Раз в месяц она, по-моему, выходила.
М. Мишин
―
Прости, если не ошибаюсь, по-моему, даже чуть ли не Аркадий был одним из придумщиков её.
К. Ларина
―
Иванов был бессменным ведущим. И никто не знает, кто это. Господи…
М. Мишин
―
Прошло… Послушай меня. 78-й, ты сказала?
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Значит, извини, 40 лет. За 40 лет сменилось три страны просто, а ты говоришь про это. Ну, наверное, дай бог. Она будет другой, возможно. Она должна быть совершенно другой. Зачем называть её, как раньше? Ну, они решили. Может, мостик.
К. Ларина
―
Ну, это бренд, бренд.
М. Мишин
―
Ну, мостик. Кто помнит, кроме тебя, меня?
К. Ларина
―
Не знаю, вообще не знаю, потому что…
М. Мишин
―
Мы с тобой, кроме друг друга…
К. Ларина
―
Но для меня, конечно, всё это загадка. Я хочу сказать, что когда сегодня ты смотришь какие-то фрагменты из тех старых программ советского времени, из той же «Вокруг смеха», это всё равно здорово! Это не устаревает! Ты понимаешь? Это здорово!
М. Мишин
―
Я не знаю. Я давно не смотрел. Я тебе могу сказать. Дело в том, что, наверное, ты покупаешься на атмосферу.
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
И ты вспоминаешь своей памятью твоё личное, Ксюшиной памятью.
К. Ларина
―
То время.
М. Мишин
―
Конечно. Ты спроси у молодого человека, который рядом с тобой сидит. Нас сравнивать нельзя. У нас огромное количество связей, даже неосознаваемых, с тем временем, понимаешь, с теми обстоятельствами и с теми людьми. Ну, позови сына своего, я не знаю, кого хочешь, приятелей, и пусть они скажут. Я думаю, кроме изумления, ничего не будет: «Что это такое? А где лазерный свет? А где вообще всё это?»
К. Ларина
―
Нет, у них другой юмор, конечно. У них stand-up comedy эти всякие, Comedy Club. Что у них там ещё?
М. Мишин
―
Нет, у них другой юмор. Это другое время, понимаешь? У них всё по-другому. Поэтому — дай бог, конечно. Может быть, это будет передача, ориентированная на выживающих из ума пенсионеров. Я же не знаю.
К. Ларина
―
Нет, ты знаешь что? Я же готовилась к программе, как ты заметил. Да?
М. Мишин
―
Ты всегда готовишься. Я не уверен, что к той программе ты готовилась.
К. Ларина
―
Я даже посмотрела некоторое количество интервью с тобой. И там есть один точный момент, на котором хочется… Скажу вам честно, дорогие друзья, Мишин запретил мне задавать вопрос: «Когда лучше шутилось — тогда или сейчас?»
М. Мишин
―
Но она всё равно задаёт!
К. Ларина
―
Нет, я хочу сказать про другое. Ты тогда сказал в одном из интервью, что высшая похвала — когда к тебе за кулисы приходит твой чувак, друг, жмёт тебе руку и говорит: «Ну, старик, тебя посадят!»
М. Мишин
―
Ну да.
К. Ларина
―
Сегодня разве не те же времена?
М. Мишин
―
Нет. Конечно нет. Ну конечно нет!
К. Ларина
―
«Как вас ещё не закрыли?» — говорят нам. Ну?
М. Мишин
―
Всё-таки… Остановись.
К. Ларина
―
Шендеровичу говорят: «Как тебя ещё не выслали из страны?»
М. Мишин
―
Тихо! Секундочку. Ты чувствуешь разницу — «как вас не закрыли?» и «тебя посадят»?
К. Ларина
―
За шутки.
М. Мишин
―
Секундочку! Закрыли радиостанцию — это ужасно, это глупо. Ну, это можно отдельно обсудить. Но всё равно движение есть. Понимаешь? Это только слепой… Никто не в восторге от происходящих многих вещей. Но мы же сейчас не это… Готов это обсуждать, но мы сейчас говорим о конкретном. Когда-то Гриша Горин замечательно сказал: «Что вы рассказываете?» Вот закрыли тогда у Гриши какую-то историю или шутку вырезали откуда-то, или запретили. «Так шутку же вырезали, а не голову отрубили, как было ещё десять лет назад при товарище Сталине». Поэтому движение есть. Тут даже и говорить нечего.
К. Ларина
―
Но действительно… Потому что вырезают уже, начали вырезать давно. Вот мы сейчас третьи сутки обсуждаем эту несчастную «Нику», из которой вырезали всё, одни ноги остались.
М. Мишин
―
Дело в том… Ну, понимаешь, на мой взгляд, поскольку особенность заключается в том, что никто ничему не учится, то это и будет очень медленно ползти. Потому что если бы быстро учились, то понимали бы, что всё равно же все узнают, но узнают неофициально, узнают как бы искажённо, может быть, даже искажённо. Ну, покажите. Пожалуйста, откомментируйте. Скажите, как это ужасно. И так далее, и так далее. Вам поверят, потому что все верят этому сооружению — телевизору. Понимаете? Пока ещё. Ну, глупость, да и всё. На мой взгляд, глупость. Такая же глупость, как с запретом демонстраций и так далее. Ну, это просто уже все сказали, не хочется даже повторять.
К. Ларина
―
Ну, вырезают сейчас. Если говорить о каких-то шутках, то тоже их вырезают. Вернее — не вырезают, а не рекомендуют шутить про это, про это, про это и про это. Ну, мы прекрасно с тобой знаем. Ты же иногда включаешь того же Ивана Урганта, талантливого парня. Но ты же прекрасно понимаешь, что это такой набор разрешённого юмора, разрешённых тем.
М. Мишин
―
Нет, ну это отдельно, это совершенно другая история. Он и не должен там ничего ниспровергать. Конечно да. Но ты-то понимаешь…
К. Ларина
―
Он ниспровергает другое, подшучивает. Чуть подшутить.
М. Мишин
―
Ксюня, мы с тобой сейчас говорим… Ксюша, мы будем сейчас ломиться в открытую дверь? Я готов ломиться и всё подтвердить. Да, вырезают. Да, глупо. Да, неправильно. Ну, это даже… Я не знаю повода для дискуссии. Конечно.
К. Ларина
―
Нет, это не дискуссия, я просто пытаюсь из этого… То, что это, конечно, плохо и противно, вернее… Для меня лично это просто противно.
М. Мишин
―
Главное, что это… Самое поразительное, что это ничего не решает по существу.
К. Ларина
―
Ну, с другой стороны, я думаю… Вот опять же возвращаюсь к прошлому времени. Вот я наугад включила несколько стареньких плёночек, которые есть в YouTube, опять же с твоими выступлениями. И совершенно какой-то рассказ, который на меня произвёл такое впечатление! Я сижу и думаю: боже мой, это же сегодня прочитать, это абсолютно про сегодняшний день. Он очень глубокий рассказ. Я тебе скажу какой. Ты сейчас будешь смеяться.
М. Мишин
―
Чего это я буду смеяться?
К. Ларина
―
Про Марципанова в троллейбусе.
М. Мишин
―
Здрасте! Во-первых, Ксюша, я не хотел раньше говорить. Всё, что мной написано — это на века! Нет, смех смехом, но…
К. Ларина
―
Вот это отношение к хамству, да?
М. Мишин
―
Послушай, я сам… Ну, я сейчас мало и редко выступаю, но иногда это случается. И я вдруг для эксперимента собственного, для самого себя, вдруг беру что-то, написанное 30 лет назад. Иногда это абсолютно мимо, ну действительно, потому что реалии ушли. Иногда я сам изумляюсь, как это вдруг воспринимается. Или фильм вот этот, который по моему рассказику снят. Ему сейчас, я забыл уже сколько… Что ли, 30 лет. Он вышел в 86-м году. Да, 30 лет. И я как-то на вечере его показал. Думаю: ну что, в крайнем случае извинюсь. Хохотал зал! Сидел замечательно. Понимаешь?
К. Ларина
―
А чем ты объясняешь вот это попадание неожиданное, которое даже ты не ожидаешь?
М. Мишин
―
Ну, во-первых, огромным талантом автора.
К. Ларина
―
Так?
М. Мишин
―
Во-вторых, наверное, какие-то вещи сохраняются просто в какой-то памяти. Ну, все говорят — генетическая. Ну, тем не менее. Всё равно ещё много даже в новом поколении, всё равно инерция советской жизни сильная. И это легко воспринимается, легко читается, какие-то вещи. Понимаешь? Хотя в реальной жизни уже многое ушло и нет, а память осталась. Почему сегодня многие смотрят с наслаждением какие-то старые советские фильмы?
К. Ларина
―
Ну, это просто уже…
М. Мишин
―
Подожди. Нет, подожди.
К. Ларина
―
Это чип такой у нас в голове просто.
М. Мишин
―
А я об этом и говорю. Чип. Ну, пожалуйста, пусть будет. Это чип. Вот и тут такой чип. Он работает.
К. Ларина
―
Конечно, есть оценки объективные, как ты говорил сам: плохое и хорошее, талантливое и бездарное. Что, в советское время дерьма не снимали? Уж слава богу! Да?
М. Мишин
―
И что? Я вопрос не понял.
К. Ларина
―
Ну, мы оцениваем, с одной стороны, какие-то достоинства произведения, которое сохранилось на века, потому что оно талантливое. Да? Но и в то же самое время есть некая действительно подкорка, которая работает внутри. Это наше юное, молодое, прекрасное…
М. Мишин
―
Понимаешь, надо проверить…
К. Ларина
―
Такие прекрасные актрисы, такие прекрасные актёры!
М. Мишин
―
Ну конечно.
К. Ларина
―
Такие сценаристы!
М. Мишин
―
Правильно, это правда. Потому что школа-то утеряна. Ну, уж чего? Ясно, что были… Но есть сегодня хорошие актёры, есть очень хорошие режиссёры, но всё это, так сказать, как бы, как вы выражаетесь, не мейнстрим. Вот даже можно… Ну, действительно уровень и технический… Не технический, а уровень как бы профессиональный, скажем так. Ну, невозможно было снимать фильм о войне в таких гимнастёрках, в которых они сегодня это снимают.
К. Ларина
―
Снимали.
М. Мишин
―
Нет.
К. Ларина
―
Я тебя умоляю!
М. Мишин
―
Нет.
К. Ларина
―
Ты всё забыл. Вот оно! Я нашла твоё больное место: ты всё забыл!
М. Мишин
―
Дорогие радиослушатели, мы имеем дело… Значит, передача о склерозе.
К. Ларина
―
Послушай, такие были плакатные фильмы про войну.
М. Мишин
―
Подожди! Я тебе не говорю…
К. Ларина
―
В таких отутюженных гимнастёрках!
М. Мишин
―
Да подожди секунду! Ты опять берёшь какие-то плохие примеры. Нет, я тебе говорю, что в принципе, если человек снимал серьёзное кино… А сейчас они как бы серьёзное снимают кино. Они же снимают о каких-то баталиях Великой Отечественной войны, «Сталинград». Ну как? Посмотри на это на всё. Ну?
К. Ларина
―
Ну, есть. А с другой стороны, есть «Штрафбат» Досталя.
М. Мишин
―
Ты сейчас что делаешь?
К. Ларина
―
Я просто хочу защитить сегодняшнее кино от твоих инсинуаций.
М. Мишин
―
Ксюня, подожди секундочку.
К. Ларина
―
Потому что то, что ты говоришь про «Сталинград» и прочую «гламурятину» — это такое вот гламурное кино для молодёжи. И кстати, они дождались, что молодёжь им ответила на это кино. Это для молодёжи, вот чтобы молодёжь помнила. Они красят разноцветными красками «Семнадцать мгновений весны», раскрашивают, чтобы молодёжь смотрела. А молодёжь им на это отвечает так, как она им ответила 26 марта, сказав им: «Ребята, вы нас за кого держите?»
М. Мишин
―
Ксюша, я хочу определить тему разговора. Мне очень сложно, потому что мы говорим сразу обо всём, но это невозможно.
К. Ларина
―
Ты же знаешь, оно так всегда.
М. Мишин
―
Ну, я с тобой всегда так. Я просто пытаюсь куда-то вклиниться, сказать что-нибудь…
К. Ларина
―
Прокричать.
М. Мишин
―
Хотя бы «спасибо» сказать вовремя. Но ты всё равно говоришь…
К. Ларина
―
Ну, ты не согласен со мной?
М. Мишин
―
Я не могу с тобой быть несогласным. Я не успеваю следить за ходом твоей мысли — в этом парадокс нашей передачи. Ты можешь сказать простые вещи: «Как зовут? Возраст? Сколько лет?» Я буду отвечать. Понимаешь? А так — ну невозможно! Ну, давай.
К. Ларина
―
Ну? Всё, давай.
М. Мишин
―
О чём? Перейдём к Трампу. Мы о Трампе?
К. Ларина
―
Нет-нет, давай, я закончила свою мысль.
М. Мишин
―
А я хочу о Трампе!
К. Ларина
―
Вот скажи мне про молодёжь, которой сегодня втюхивают то, что… Она понимает, что это фальшак.
М. Мишин
―
Вопрос.
К. Ларина
―
Разве это непонятно?
М. Мишин
―
Можешь сформулировать мне вопрос? Я не понял. Что непонятно?
К. Ларина
―
Это предложение поговорить.
М. Мишин
―
Ты задаёшь риторические вопросы и сама на них отвечаешь. «Это понятно», — отвечаю я тебе. Ну и что?
К. Ларина
―
Тогда для кого снимают «Сталинград»?
М. Мишин
―
Чего ты про «Сталинград»? Я его не видел.
К. Ларина
―
Ну, ты сам привёл.
М. Мишин
―
Не привёл, я сказал условно. Я не видел фильма. Я тебе говорю, что мне кажется… Вот мы сбились, а речь шла о том, что были плохие фильмы, хорошие фильмы. Мы говорили…
К. Ларина
―
Советские?
М. Мишин
―
Советские. Мы говорили, почему их смотрят с удовольствием. Потому что, во-первых, сидит в голове, как ты говоришь, чип памяти такой генетической, и люди помнят. Во-вторых, потому что фильмы были сняты профессионально, с идеей. Всегда в советском кино была… Вы можете её осуждать, отвергать, но там фильм был всегда связан с некоторой идеей — добро торжествовало и так далее. Сегодня я не очень понимаю общего потока, кто хороший, кто плохой.
К. Ларина
―
Так-так-так-так-так!
М. Мишин
―
А я тебе объясню.
К. Ларина
―
Да?
М. Мишин
―
Ну, мы о кино поговорим? Давай. Да и не только о кино. Смотри. Всё-таки, как мне представляется, в кино должен быть герой. Ну, все же ссылаются на Голливуд. Ну, просто для примера. Всегда есть герой, который или сделал себя сам, вопреки обстоятельствам, или хороший полицейский, который даже, может быть, погиб, но он всё равно защищает…
К. Ларина
―
Не получается такого.
М. Мишин
―
Послушай секундочку. Подожди секундочку. Я же пытаюсь объяснить.
К. Ларина
―
Ну?
М. Мишин
―
Сейчас я отвечаю просто, я тебе напоминаю, а ты слушаешь. Смотри. Есть некоторое внутреннее Я. Как это правильно? Ну, не беру каких-то исключений отдельных, талантливых. Есть плохие парни (огрубляю очень сильно), есть хорошие парни и есть третьи, которые защищают хороших от плохих. Но сегодня как, когда всё перемешано? Тебе показывают положительного героя, положительного милиционера — и ты сразу начинаешь думать: «Так, а вот он крышует где-то». Это в подкорке сидит у тебя. Тебе показывают бизнесмена, который изобрёл… Человек изобрёл, я не знаю, чашку, компьютер — и вот он поднялся, и он теперь миллионер. И к нему вообще особенно вопросов нет, потому что как бы это возможно, это в принципе возможно. Поэтому…
К. Ларина
―
Но не у нас.
М. Мишин
―
Я и говорю. Кто положительный герой настоящий, с которым ты себя ассоциируешь в обществе? Нет. А он должен быть. Понимаешь?
К. Ларина
―
Я с тобой не соглашусь.
М. Мишин
―
И не надо.
К. Ларина
―
Тут, кстати, есть некий, как мне кажется, предмет дискуссии, вернее — повод для дискуссии, грамотно сказать. Потому что я не очень понимаю, что такое герой, с которым я себя отождествляю, с которым я себя ассоциирую. Извини меня, в 80-е годы появился гениальный фильм Балаяна «Полёты во сне и наяву».
М. Мишин
―
Послушай меня секундочку…
К. Ларина
―
Это был мой герой.
М. Мишин
―
Одну секундочку! Не-не-не…
К. Ларина
―
Я понимала, про что это. Понимаешь?
М. Мишин
―
Всё, я понял, понял. Остановись!
К. Ларина
―
Но он же не герой в твоей классификации.
М. Мишин
―
Остановись, пожалуйста. Я тебе не сказал о конкретном…
К. Ларина
―
Главного?
М. Мишин
―
Нет, ты просто подменяешь разговор, потому что ты берёшь конкретный фильм, отдельный, не вписывающийся, а я тебе говорю о мейнстриме, потому что это определяет. Понимаешь? И «Зеркало» было. То есть ты мне сейчас ещё «Зеркало» приведи. Ты мне ещё сейчас какие-то отдельные художественные, так скажем…
К. Ларина
―
Ты имеешь в виду такое народное, зрительское?
М. Мишин
―
Послушай меня…
К. Ларина
―
Скажу так — зрительское кино, мейнстрим, да?
М. Мишин
―
Скажи, пожалуйста, а «Белое солнце пустыни» — это зрительское кино?
К. Ларина
―
Конечно.
М. Мишин
―
Да? Это выдающееся художественное произведение, которое, например, я люблю и любят многие. Я вообще считаю, что… Я согласен с теми, кто считает, что истинное произведение должно и знатокам, и…
К. Ларина
―
Как и «Неуловимые мстители».
М. Мишин
―
Ну, это, на мой взгляд, меньше. Ну, берём «Белое солнце». Условно я говорю. Там есть положительный герой. Там есть добро, зло. Я говорю тебе на примере. Вот что. А зачем ты мне сейчас рассказываешь о Тарковском, о Сокурове?
К. Ларина
―
Нет-нет-нет, хорошо, я тебя поняла. О’кей. У меня здесь тоже есть ответ.
М. Мишин
―
Давай.
К. Ларина
―
Там есть контекст, который очень важен, там есть по-любому. Там есть идеологические оценки времени, да?
М. Мишин
―
С этого я и начал. Что я сказал? Ты следишь за разговором?
К. Ларина
―
Я просто продолжаю твою мысль.
М. Мишин
―
Я тебе сказал, что это было идейное кино.
К. Ларина
―
Требуют остановку нам сделать. Мы делаем остановку с Мишиным!НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб», которая из «Дифирамба», естественно, перешла в программу «К барьеру!». Мы сегодня говорим о прекрасном с Михаилом Мишиным, которого не устаём поздравлять с днём рождения. И возвращаемся…
М. Мишин
―
Даже попытки не сделала воспеть.
К. Ларина
―
Возвращаемся к оборванной дискуссии. Итак, действительно…
М. Мишин
―
Я не хочу возвращаться. Я хочу, чтобы меня здесь восхваляли.
К. Ларина
―
Действительно, фильм, о котором ты вспомнил, «Белое солнце пустыни», выдающийся фильм…
М. Мишин
―
Мы долго будем на этом стоять?
К. Ларина
―
Но там гражданская война. Вот представь себе, что сегодня ты снимаешь фильм про гражданскую войну на территории России.
М. Мишин
―
Я не хочу себе представлять.
К. Ларина
―
Что этот будет? Какой герой?
М. Мишин
―
Послушай меня, пожалуйста. Я именно… Ты повторяешь то, что я говорил, если ты следишь за моей мыслью. Я тебе сказал: именно поэтому проблема, потому что тогда был герой понятный. Это был коммунист, который рубил деревья. Правильно?
К. Ларина
―
Да, прекрасный Урбанский.
М. Мишин
―
Я тебе говорю: фильмы были наполнены идеей. Ты можешь отрицать эту идею, опровергать её. А когда нет внятной, так сказать, идеи у мейнстрима, повторяю, не вообще, то тогда…
К. Ларина
―
Я поняла.
М. Мишин
―
Вот об этом я говорю. Поэтому проблемы с героем. Поэтому…
К. Ларина
―
А кто решить эту проблему может?
М. Мишин
―
Время. Ну, время. Ну как? Ну, только время. А что ещё может решить? Какое решение принять по этому поводу?
К. Ларина
―
Нет, подожди…
М. Мишин
―
Это как найти национальную идею.
К. Ларина
―
Вот именно! Тогда была национальная идея. Плохая она или хороша, но она была. Я с тобой согласна.
М. Мишин
―
Правильно. Ну как?
К. Ларина
―
Она была сформулирована обществом…
М. Мишин
―
Сегодня… Послушай меня. Я сегодня… Она была сформулирована ведущей силой общества в данном случае.
К. Ларина
―
Конечно.
М. Мишин
―
А в Америке это была американская мечта. И можно, так сказать, об этом долго разговаривать. Я в рамках нашей передачи, когда мне должны воскурять фимиам и ни черта этого не делают, не готов формулировать национальную идею. Какая сегодня? Читайте мои книги. Вот вам национальная идея. Ну, что ещё?
К. Ларина
―
То есть в отсутствие национальной идеи… Ужасно противная эта конструкция! Да?
М. Мишин
―
А как всё натужное и как всё искусственное.
К. Ларина
―
Мы не можем создать и большое национальное кино, потому что оно будет фальшивое в любом случае.
М. Мишин
―
Всегда будут талантливые люди, всегда будут талантливые фильмы отдельные, всегда будет это. Но я говорю об общей такой картине. Мне кажется, что пока нет общей ясности в обществе такой… Ты её можешь опровергать, ты можешь делать фильм наоборот, антиидейно, но ты понимаешь — анти чего. А сегодня это как бы… Ну, конечно, может быть хороший, я не знаю, полицейский, хороший бизнесмен и так далее, но он не олицетворяет как бы тенденцию, большинство, так сказать. Он может быть замечательным, но это фильм будет об отдельном человеке. Вот я о чём говорил. И теперь, когда мы покончили с кино, о котором я вообще говорить не собирался… Я изумлён, что в канун такого праздника общенародного…
К. Ларина
―
Ну, мы искали героя.
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
А теперь хотела про литературу всё-таки ещё успеть поговорить.
М. Мишин
―
А у нас время есть вообще на литературу?
К. Ларина
―
Потому что…
М. Мишин
―
А?
К. Ларина
―
Миша, ну постой!
М. Мишин
―
Есть?
К. Ларина
―
Я хочу спросить тебя как человека пишущего и читающего.
М. Мишин
―
Молчу.
К. Ларина
―
И ошибаюсь или я права, что сегодня главная литература — переводная? На радость переводчикам.
М. Мишин
―
Этого я знаю. Я, во-первых, не считаю себя профессиональным переводчиком, уж во всяком случае прозы-то тем более. То, что произошло с этой книгой — это отдельный эпизод моей личной биографии. Там об этом немножечко написано. Поэтому я не знаю. Я мало, к сожалению, читаю, потому что… Ну, когда мне рекомендуют что-то — я читаю. Я вижу: да, это хорошо написано, интересно. Но я почти не натыкаюсь… Ещё раз говорю: это моя беда, это не вина, вероятно, литературы сегодняшней. Это было бы даже смешно — её обвинять. Но я мало нахожу для себя того, чего я как бы не знал или что меня бы удивило сильно.
К. Ларина
―
Ты имеешь в виду нашу литературу, российскую?
М. Мишин
―
Не только, не-не-не. Не только, не только. Поэтому ты будешь удивлена, но, наверное, это возрастное, что я читаю…
К. Ларина
―
Нет, ну что ты?
М. Мишин
―
Я читаю, с удовольствием перечитываю какую-то классику и получаю от этого какое-то просто эстетическое в первую очередь наслаждение.
К. Ларина
―
Ну а если по поводу… Действительно проанализировать этот странный момент. У нас вроде есть некий набор авторов русских, российских современных, которые вот считаются топовыми: Сорокин, Пелевин, ещё назовём… Не буду, чтобы никого не обидеть, на этом остановлюсь. Есть действительно, десятка наберётся хороших авторов. Но я вижу, что издательства ставку делают всё равно на большие переводные романы, которые занимают огромное количество полок в книжных магазинах. И судя по всему, их читают и покупают. Вот если говорить о читательской публике, это что говорит вообще? С чем это связано?
М. Мишин
―
Ну, я не знаю. Мне кажется, что имена, которые тобой названы, они вполне много издаются и бесконечно…
К. Ларина
―
Хватит?
М. Мишин
―
Ну как? Всё время новые издания и того, и другого, и третьих. Нет, я не знаю. Просто, понимаешь, тут невозможно… Все же опять начинают рассказывать, как было раньше.
К. Ларина
―
Да, тиражи какие!
М. Мишин
―
Так, про тиражи я могу рассказать. Моя первая книжка вышла тиражом 65 тысяч экземпляров, ни одна собака меня при этом не знала. Вторая — 135 тысяч. И через два дня не было их на прилавках. Ну, сегодня, когда прошла жизнь и меня, в общем, как бы кто-то что знает, выходит книжка — 5 тысяч экземпляров. И она продаётся. Насыщен и перенасыщен рынок. Всё есть. Ну, ты вспомни… Сейчас молодые уже даже не поймут, что на талоны от сданной макулатуры ты мог приобрести какую-то книгу. Ну, это же всё перевёрнуто. Как можно сравнивать? Рынок. Везде так. Стало, как везде.
К. Ларина
―
Это хорошо или плохо?
М. Мишин
―
Не могу сказать. По сравнению с тем, что было… Вообще здесь был оазис отдельный, недооценённый на самом деле.
К. Ларина
―
Советский?
М. Мишин
―
Ну конечно. Здесь писатели, художники — это были важные люди. Понимаешь? Это были люди, которых уважала, как ни странно, и власть, поэтому она…
К. Ларина
―
Прикармливала.
М. Мишин
―
И прикармливала, и душила. Ну, как бы всерьёз…
К. Ларина
―
И контролировала.
М. Мишин
―
Это были серьёзные оппоненты. Ну как? Поэтому с вами обращались, как с противником. Здесь абсолютно всё равно на самом деле. Я помню, меня приняли в Союз писателей — у меня появилась красная книжка. Ну, она была похожа на всё, на все важные красные книжки. Я мог показать её швейцару в гостинице, и тот давал… Потому что он не читал. Красная книжка. Понимаешь? И это уважали люди. Сегодня это не так. Я раньше в Америке это видел, когда вечером она — актриса маленького театра, а днём она — официантка. И это было: «Что это?! Как актриса и официантка?!» Запросто! Только звёзды позволяли себе другую жизнь.
К. Ларина
―
Но всё равно мне кажется, что авторитет — он как бы и в Африке авторитет, если мы говорим о людях, к которым прислушиваются, чьё мнение важно обществу.
М. Мишин
―
Это правда.
К. Ларина
―
Ты вспомни Мерил Стрип, выступавшую по поводу Трампа, да?
М. Мишин
―
Это правда, но… Подожди! Я соглашусь, да. Остаётся несколько там имён, которые… А это были не имена отдельные, а звание было отдельное. Ты — художник. Ты — режиссёр. Ты — артист. Ты — писатель, особенно. И это вызывало у общества такое общее уважение как бы, ну, так сказать. Было положено уважать. Я не знаю, достойно ли это, но тем не менее. Сейчас — нет.Больше того… Помнишь, вот было кино, но клали какие-то фильмы на полку? Ну, клали на полку, потому что… Клали на полку фильмы! Понимаешь? Но в то же время, я не знаю, в какой другой стране замечательный Андрей Тарковский снял бы на государственные деньги, пересняли бы «Солярис» или…
К. Ларина
―
Ты сейчас как Мединский рассуждаешь.
М. Мишин
―
Я рассуждаю…
К. Ларина
―
Он тоже…
М. Мишин
―
Нет, секундочку! Мне совершенно всё равно…
К. Ларина
―
Нам именно про это и говорят.
М. Мишин
―
Мне всё равно, кто…
К. Ларина
―
«Тарковский на государственные деньги снимал».
М. Мишин
―
Дай я договорю. Мне всё равно, кто и как рассуждает, но это факт. От того, что это…
К. Ларина
―
Но других же не было.
М. Мишин
―
Секунду! Чего не было?
К. Ларина
―
Денег.
М. Мишин
―
У кого?
К. Ларина
―
В стране Советов были деньги только государственные.
М. Мишин
―
Хорошо, секундочку. Но могли совершенно не дать денег, абсолютно…
К. Ларина
―
То есть мы должны сказать «спасибо» за то, что они человека раздавили, уничтожили?
М. Мишин
―
Я не знаю. Я призываю…
К. Ларина
―
Вышвырнули из страны!
М. Мишин
―
Ксюша, Ксюша, остановись!
К. Ларина
―
И кстати!
М. Мишин
―
Ксюша, Ксюша…
К. Ларина
―
Ты уверен ли в том, что именно то кино, которое мы сейчас смотрим, то кино хотел снять Андрей Тарковский? Мы даже не знаем, какое количество приходилось ему…
М. Мишин
―
Ксюша…
К. Ларина
―
Что я тебе рассказываю? Ты знаешь лучше меня.
М. Мишин
―
Ксюша, здесь ты рассказываешь…
К. Ларина
―
Изуродованные фильмы!
М. Мишин
―
Ты же отвечаешь всё время. Ксюша, где воск, где панихида? Я тебе говорил о совершенно другом. Я говорю о том, что именно в силу того, что сейчас какие-то другие деньги… Да? Ну, они есть, другие деньги сейчас, не только государственные. И что, стало кино, что ли, лучше? Ну нет же!
К. Ларина
―
Благодаря государству оно стало хуже.
М. Мишин
―
Почему?
К. Ларина
―
Потому что оно решает: «Это патриотическое? Дадим денег. Это про детей, подростков, которые любят Родину? Дадим денег».
М. Мишин
―
Я подозреваю, что…
К. Ларина
―
«Двадцать восемь панфиловцев»? Нате!» Да? Прокат, зелёная улица!
М. Мишин
―
Послушай меня… Ты только что…
К. Ларина
―
А «Штрафбат»? Опять же, я почему взяла это за точку отсчёта? Просто тоже в словах нашего министра… Очень часто именно этот фильм почему-то вызывает у него особую ненависть. Он всё время его в качестве примера приводит как вредоносного антироссийского фильма.
М. Мишин
―
Ксюша, мы всё время расползаемся по двенадцати темам одновременно. Мне трудно.
К. Ларина
―
Вот видите?
М. Мишин
―
Я могу удержаться в пределах десяти. Я тебе говорю…
К. Ларина
―
Тренировка должна быть.
М. Мишин
―
Ну, я о другом тебе пытаюсь рассказать. Ты всё время игнорируешь главную мою мысль.
К. Ларина
―
Давай.
М. Мишин
―
Я говорю, что в обществе была идея.
К. Ларина
―
Да какая идея была в обществе? Скажи.
М. Мишин
―
Я тебе сказал: она была.
К. Ларина
―
Ты был членом КПСС?
М. Мишин
―
Нет, я не был.
К. Ларина
―
Ну, как же ты можешь об этом судить?
М. Мишин
―
Ксюша, я в следующий раз попрошу…
К. Ларина
―
Идея была только у членов КПСС!
М. Мишин
―
Попрошу, чтобы здесь присутствовали секунданты и, возможно, медики. Ксюша, ну нельзя так разговаривать. Я тебе одно — ты мне поёшь про Мединского.
К. Ларина
―
Какая идея была у общества советского? Рассказывай.
М. Мишин
―
Ты там не жила?
К. Ларина
―
Я жила, но идеи общества…
М. Мишин
―
Мы строили коммунизм, напоминаю тебе.
К. Ларина
―
Общество не строило коммунизм!
М. Мишин
―
Я строил дико! Послушай меня… Может быть, поэтому так всё и получилось. Ксюша, давай про что-нибудь другое, я не готов…
К. Ларина
―
Общество хохотало над теми, кто строил коммунизм.
М. Мишин
―
Это неправда.
К. Ларина
―
А строителей коммунизма было…
М. Мишин
―
Ксюша, Ксюша, Ксюша!
К. Ларина
―
Сколько ты их знаешь лично?
М. Мишин
―
Много. Ксюша…
К. Ларина
―
Ну, назови.
М. Мишин
―
Ксюша, ты видела фильм «Коммунист»?
К. Ларина
―
Ну, что ты мне показываешь? Это кино!
М. Мишин
―
Секундочку! А я тебе про кино уже говорю. Мы же говорим про кино. Ты забыла?
К. Ларина
―
А что было в жизни реальной?
М. Мишин
―
Понимаете, проблема, дорогие радиослушатели, в том, что Ксения Ларина забывает, о чём говорит. Напоминайте ей бесконечно. Я не могу. Изнурился.
К. Ларина
―
Шедевр. Этот фильм — абсолютный шедевр, потому что он выдающийся фильм.
М. Мишин
―
Ну так что? А почему?
К. Ларина
―
А не потому, что он воспевал советскую власть. Он воспевал человека!
М. Мишин
―
Конечно, конечно да.
К. Ларина
―
В гениальном исполнении гениального артиста.
М. Мишин
―
Правильно. Человека, который был положительным героем в той эпохе. Вот в чём проблема — положительного героя…
К. Ларина
―
Потому что его так изобразил автор.
М. Мишин
―
Нет! Да, были хуже фильмы на эту тему, это правда, но так это всегда так. Но…
К. Ларина
―
А ты вспомни его же…
М. Мишин
―
Нет, я договорю всё-таки! Я тебе говорю о том, что речь идёт о положительном герое в обществе, а уже потом на экране. И пока ты не скажешь, что на эту тему мы остановились, мы будем разговаривать.
К. Ларина
―
Нет, скажу, буду спорить, потому что…
М. Мишин
―
Ксюша, я сдался!
К. Ларина
―
Положительный образ коммуниста — это не был запрос общества, это кино тебе это придумывало. Оно тебя убеждало в том, что есть и хорошие коммунисты. Потому что люди, которые выходили на работу и встречались с коммунистами на партбюро — я тебя уверяю, ничего хорошего они там не видели. Все прекрасно понимали, как эти люди строят свои карьеры. А кино помогало власти эту проблему решить. И в этом, конечно, страшная трагедия. Но, с другой стороны, мы, может быть, тогда бы не имели такого кино. Ну и что теперь? Так «повезло». Так уж «повезло» (в кавычках), как Пушкину, с умом и талантом, не знаю, Швейцеру, Герасимову, я не знаю, тому же Тарковскому. Да? Могу ещё назвать имена.
М. Мишин
―
И что же «повезло»? Расскажи мне.
К. Ларина
―
Родиться именно в это время. Что делать?
М. Мишин
―
Только это я сказал, но, к сожалению, ты этого не услышала и произвела огромные доказательные выкладки, чтобы прийти к тому, что я сказал в первые секунды и одним словом. Ксюня, я теперь с тобой согласился, потому что ты согласилась со мной. Ну? Если радиослушатели не поняли ни одного слова из того, что здесь происходило, то я на их стороне, чтобы ты знала.
К. Ларина
―
Хорошо.
М. Мишин
―
И ты виновата в этом всём. Я не для этого пришёл. Я вообще не киновед. Что ты пристала?
К. Ларина
―
Ты человек.
М. Мишин
―
Я пришёл, чтобы воспевали меня. У меня юбилей, слушай.
К. Ларина
―
Я воспеваю тебя.
М. Мишин
―
Я вообще имею право на всё что угодно. В моём возрасте я имею право впасть в маразм прямо в эфире. Ну, что ты хочешь?
К. Ларина
―
Давай. Я воспеваю тебя и спрашиваю: почему ты не пишешь ничего?
М. Мишин
―
Я всё время что-то пишу.
К. Ларина
―
Вот раньше (мы с тобой дружим давно) ты писал замечательные статьи, публицистические тексты. По-моему, в «Московских новостях» это было.
М. Мишин
―
Это когда всё было?
К. Ларина
―
Это было очень давно.
М. Мишин
―
У меня был такой этап в жизни.
К. Ларина
―
Это было здорово!
М. Мишин
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Вот почему ты не хочешь этого делать? Потому что тебе нечего сказать? Не верю.
М. Мишин
―
Ну, я не знаю — почему. Ну, я меняюсь. Всё меняется.
К. Ларина
―
Сегодняшняя жизнь чем-то тебе интересна, современная жизнь?
М. Мишин
―
Ну, я же в ней живу.
К. Ларина
―
Так?
М. Мишин
―
Ну, в ней я пытаюсь жить. Но это не значит, что я всё время должен быть тем, кем я был, и писать всё время статьи. Ну, у меня и перестало писаться. Или, может быть, я не так востребован, как был тогда. В этом смысле много людей, которые пишут. Очень сложно сказать что-то новое и свежее. Хочется, по крайней мере, сказать то, что все знают, но хотя бы как-то оригинально, как-то изящно. Если это нужно кому-то и получается — замечательно. Очень много людей, которые вот и на радиостанции, и в газетах всё сказали, и обо всём все знают.
К. Ларина
―
Сейчас ещё в социальных сетях, в интернете.
М. Мишин
―
Конечно, все всё знают, да. Я не помню, я рассказывал тебе? Меня пригласили на одну радиостанцию и говорят: «А что вы думаете…» — и там о чём-то. Я говорю: «Я не знаю». Осечка такая. «А что вы думаете…» А я опять про это не думал. Ну, что же я могу сделать? Ну, не думал я об этом! Понимаешь? А все обо всём сейчас думают. Огромная страна мыслителей.
К. Ларина
―
Но разве это плохо?
М. Мишин
―
Нет, хорошо. Нет, хорошо, да.
К. Ларина
―
Много очень людей, которые активно в этой жизни себя проявляют.
М. Мишин
―
Не так много, но — да, конечно, да. Так замечательно!
К. Ларина
―
Ну, вот я и спрашиваю: что тебе интересно в сегодняшней стране? Вот что?
М. Мишин
―
Наше поколение боролось за то, что…
К. Ларина
―
За что боролось твоё поколение?
М. Мишин
―
Моё поколение?
К. Ларина
―
Вот за это?
М. Мишин
―
Конечно, за счастье, свободу всех людей. Ну а за что мы ещё боролись? Мы боролись с той стеной.
К. Ларина
―
Что тебе в сегодняшней стране — в той, в которой ты чувствуешь и с утра до ночи в которой ты живёшь, — что тебе в ней интересно, что тебе в ней нравится, а что нет?
М. Мишин
―
А мне всегда было одно интересно — живые люди, которые меня окружают. Мне интересно то, что всем более или менее вменяемым людям: интересные произведения, хорошая погода, чистые улицы, радиостанция «Эхо Москвы», когда она внятно ведёт передачи (сейчас не будем). Вот это мне всё интересно. Понимаешь? Я пока ещё… Ну, мне трудно судить, но надеюсь, что нахожусь в каких-то рамках вменяемости. Вот поэтому мне всё это и интересно. Хорошая еда. Чтобы зуб не болел. Ну, много чего интересного.
К. Ларина
―
А как дочка? Она ведёт новости.
М. Мишин
―
Вот! Очень хороший вопрос. Мне интересно, чтобы у детей моих всё складывалось, чтобы у дочки, у сына, чтобы у них всё было. У них, как у всех людей, есть проблемы свои, для них большие. Я, как могу, пытаюсь, как бы сказать, мешать им в меньшей степени, чем мог бы. А если удаётся, и помогаю чем-то. Поэтому всё нормально.
К. Ларина
―
Катя Мишина очень красивая девушка, невероятной красоты.
М. Мишин
―
Ну, вы отца-то видели? Отца-то видели?
К. Ларина
―
Вот как раз недавно отмечали юбилей с Татьяной Догилевой, с мамой, с Катиной мамой, с твоим товарищем и другом… Я знаю, что вы дружите с Таней.
М. Мишин
―
Ну, в хороших отношениях, мне кажется, да.
К. Ларина
―
И она мне как раз рассказала, что Катя, отучившись в Америке на артистку, она всё-таки вернулась в Россию и здесь пытается найти себя как актриса.
М. Мишин
―
Ну, пытается, да.
К. Ларина
―
Она ещё и художница у тебя. Или это увлечение прошло?
М. Мишин
―
Нет, она занималась в художественной школе. Я считаю, что у неё могла бы быть в этом смысле хорошая какая-то… Ну, у неё рука хорошая, мне казалось.
К. Ларина
―
Она же книжку твою оформляла.
М. Мишин
―
Ну, это были детские рисунки. Это я придумал тогда, что мою книжку вот её рисуночками я оформил. Ну, она иногда… Она не бросает это полностью, она иногда берётся за это и что-то делает.
К. Ларина
―
Но ты бы хотел, чтобы она как актриса состоялась?
М. Мишин
―
Я хотел бы, чтобы… Ну, скажу банальность, конечно, но от того, что повторяешь часто, оно не становится глупее. Я хочу просто, чтобы она нашла себя в любом абсолютно качестве. Я буду готов ей помогать в делании вот того, чего она хочет. Это очень трудно на самом деле, я тебе хочу сказать, потому что у всех, как правило, родителей же свои представления о счастье…
К. Ларина
―
Конечно.
М. Мишин
―
«Нет, она должна быть вот так, так и так, тем-то и тем-то».
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Я с собой борюсь, потому что, ну, мало ли какие. Я пытаюсь соответствовать её как бы чаяниям. Насколько удаётся? Это надо к ней.
К. Ларина
―
Если бы тебе сегодня было двадцать, ты бы что выбрал для себя, куда бы ты пошёл? Вот в сегодняшней России 2017 года.
М. Мишин
―
Ну, трудно. Ксюша, невозможно. Если всерьёз, это невозможно. Просто я не могу…
К. Ларина
―
Ну, ты бы пошёл в тот университет, который ты заканчивал?
М. Мишин
―
Это невозможный вопрос.
К. Ларина
―
Стал бы писателем? Мечтал бы быть кем?
М. Мишин
―
Невозможный вопрос!
К. Ларина
―
Нет?
М. Мишин
―
Я скажу, почему я не могу ответить. Потому что ты сегодня другой.
К. Ларина
―
Конечно.
М. Мишин
―
Как я могу смотреть на себя того? Я тогда был прав в своих двадцатилетних поступках? Сейчас, когда мне уже двадцать четыре, конечно, я по-другому смотрю на мир, понимаешь. Где этот двадцатилетний мальчик? Не знаю. Наверное, может быть, что-то другое бы сделал, попробовал бы по-другому. Но не уйдёшь от собственных клеток, от своей генетики, от своих внутренних устройств. Вот ты родился таким. Я вообще считаю, что 90 процентов всё-таки мы приносим сразу, из мамы выйдя, а остальное уже мы воспитываем в себе, нас формирует окружение, общество и так далее, и так далее. Но вместе с тем мы много несём сразу. Не знаю. Ну конечно, другое бы делал. Конечно, пошёл бы… Другая причёска, другая радиостанция, сидел бы сейчас с другим человеком.
К. Ларина
―
Наверное, всё-таки были другие условия совсем…
М. Мишин
―
Что-что?
К. Ларина
―
В то время были совсем другие условия.
М. Мишин
―
Ну, как сравнить? Ну конечно! Невозможно сравнивать. Это правда вопрос, не имеющий ответа, на мой взгляд. Ну, как сравнивать? Это всё равно что сказать: «А вот если бы вы родились в XVI веке, вы бы по-другому?..»
К. Ларина
―
Ну, про XVI век мы не знаем. А про то, когда нам было двадцать и какая сегодня жизнь, мы знаем.
М. Мишин
―
Вот как раз мы про сегодняшнюю жизнь ничего не знаем, по-моему. Мы всегда знаем потом. Понимаешь? Мы же оценить можем потом. Ты понимаешь, вот плывёт косяк сельди — миллионы там, сотни миллионов этих селёдок! И вот этот весь косяк вдруг начинает двигаться куда-то на нерест. Ну, я условно говорю. И — через океан! Ты что, думаешь, селёдка одна знает, куда они плывут?
К. Ларина
―
Через океан. Это уже конкретное направление.
М. Мишин
―
Это я тебе говорю. Это я тебе говорю, глядя сверху, с вертолёта. Я понимаю, куда они плывут. А ты спроси изнутри. Он знает? И кто там из них вообще хорошая селёдка, а кто плохая? Ближайших знаешь. Рядом плывёт плохая.
К. Ларина
―
А ты бы хотел, как селёдка, уплыть через океан?
М. Мишин
―
А я и плыву. А я и плыву вместе с тобой. Мы все плывём через океан. Вы просто не понимаете, а я понимаю. И что я с вами сделаю?
К. Ларина
―
Миша, я желаю тебе книгу большую.
М. Мишин
―
Не успел.
К. Ларина
―
В смысле — не большую книгу, которую тебе должны вручать, а книгу, мне кажется… Я тебе сейчас говорю всерьёз, что ты очень талантливый человек.
М. Мишин
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Но ты очень самокритичный человек. Надо всё-таки… Вот люди, они только выпили стакан воды — и роман написали. Понимаешь? Потом выпили ещё стакан воды — и фильм сняли. И для этого им совершенно не надо сомневаться в себе, думать. Понимаешь?
М. Мишин
―
А я третий стакан воды — и в туалет. Понимаешь? Ну, извини, конечно. Не надо этого было…
К. Ларина
―
Нет, конечно, я желаю тебе книгу. Мне кажется, что тебе пойдёт роман, это твой размер.
М. Мишин
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Ну? Твой.
М. Мишин
―
Не комментирую. Спасибо. Да, спасибо.
К. Ларина
―
Любим тебя и всегда ждём.
М. Мишин
―
Спасибо большое вам, радиослушателям «Эха Москвы». И действительно приятно у вас, правда приятно у вас быть, потому что всегда…
К. Ларина
―
Прости меня за всё!
М. Мишин
―
Нет, всегда поговоришь, а потом выходишь и вспоминаешь: о чём был разговор?
К. Ларина
―
Прости меня за всё!
М. Мишин
―
Ксюшечка, я тебя люблю. Спасибо всем. Привет Венедиктову.
К. Ларина
―
Пока!