Юлий Ким - Дифирамб - 2017-02-26
К. Ларина
―
Ну что, мы начинаем программу «Дифирамб». И я с большой радостью представляю вам нашего сегодняшнего гостя, которого мы так ждали-ждали, долго ждали. Два месяца назад он должен был прийти, по идее. Правда же, Юлий Черсанович?
Ю. Ким
―
Здравствуйте.
К. Ларина
―
Здравствуйте. Юлий Ким в нашей студии.
Ю. Ким
―
Здравствуйте. Я всех приветствую, кто нас слушает сейчас. Что касается «два месяца тому назад», то я (или «два года назад» тоже) всегда охотно собирался и время от времени сюда попадал.
К. Ларина
―
Приходите. Нет, два месяца назад был особый день — два месяца назад было 23 декабря.
Ю. Ким: А
―
а-а!
К. Ларина
―
Вы уже сами забыли про это.
Ю. Ким
―
Так я был далеко-далеко.
К. Ларина
―
Да.
Ю. Ким
―
Я был далеко-далеко, и поэтому просто физически не мог соответствовать, да.
К. Ларина
―
Видите, мы сегодня попали в такой день непростой, поскольку…
Ю. Ким
―
Да, я знаю.
К. Ларина
―
Вы видите, на фоне каких событий происходит наш сегодняшний эфир и наша встреча. В городе сегодня событие важнейшее — люди собираются для того, чтобы почтить память человека, который невероятно много значил для нашей истории, для нашего общества, для нашей жизни.
Ю. Ким
―
Борис Ефимович, да.
К. Ларина
―
Я думаю, что и для вас тоже. Поэтому было бы правильно, если бы мы начали наш с вами разговор с памяти о Борисе Немцове. Для вас это имя что значит?
Ю. Ким
―
Это имя значит для меня так же много, как и для всякого честного гражданина нашей России, поскольку он-то и был образцом для каждого такого гражданина. Я с ним не был лично знаком. Как-то судьба сдвигала наши дороги всё ближе и ближе, дело почти дошло до знакомства, когда мы, расходясь с какого-то очередного большого марша такого, с проспекта, просто нос в нос столкнулись в подземном переходе. Я полюбовался на него, какой он статный, красивый, распахнутый, весёлый. И думал: сейчас мы с ним познакомимся. Но тут его отвлекли куда-то вдаль. И познакомиться так и не удалось… Неизбежно состоялось бы это наше знакомство, если бы не эта трагедия.
Ю. Ким: Нет, сейчас ещё шпиономания, слава богу
Он всегда на меня производил такое — как бы это сказать? — оптимистическое впечатление. Всегда, глядя на него, я понимал, что ещё есть на что надеяться. И более или менее следил за его успехи и за его шагами по его нелёгкому, что называется, пути — и когда он был губернатором, и когда он в Ярославле, и так далее, и так далее. И конечно, это был удар… Его убийство было ударом по всем нашим надеждам. Но память о нём эти надежды возрождает, конечно, да.
К. Ларина
―
Хочу сказать нашим слушателям, что Юлий Ким пришёл с инструментом. Инструмент должен звучать. Давайте, может быть? Всё, что вам захочется сейчас исполнить, давайте исполним.
Ю. Ким
―
Я не очень в этом смысле готов. С чего начать это звучание? Я больше надеялся на ваши пожелания в данном случае. Ну, что-нибудь такое…
К. Ларина
―
Ну, тогда из старого — «Адвокатский вальс», например. «Адвокатский вальс» очень подходит.
Ю. Ким
―
«Адвокатский вальс», да? Он очень печален, но я тем не менее охотно с него начну. Этот вальс был сочинён в 1968 году и посвящён двум нашим потрясающим адвокатессам — Софье Васильевне Калистратовой и Дине Исааковне Каминской, которые тогда выступили в качестве защитников наших отважных, отчаянных диссидентов, которые позволили себе выйти 25 августа на лобное место в Москве, то есть на Красную площадь, и пять минут держали в своих руках плакаты «Руки прочь от Чехословакии!». Это были пять минут немыслимой свободы. И за эти пять минут, как кто-то выразился, а я к этому охотно присоединился, была… Это были пять минут защиты чести русской и советской интеллигенции. Вот нашлось всё-таки эти восемь человек, которые эту честь защитили. Впоследствии их защищали в московском суде, дело происходило на Яузе. Московский городской суд, кажется, это место называется… Нет, Московский городской суд там, недалеко от Комсомольской площади. А это, значит, был какой-то районный суд, где их судили и где эти два адвоката и защищали двоих из них. И вот тогда я сочинил этот «Адвокатский вальс», который, как ни странно, очень актуально звучит и в наши дни.ПЕСНЯ «АДВОКАТСКИЙ ВАЛЬС»
Конечно, усилия тщетны И им не вдолбить ничего: Предметы для них беспредметны, А белое просто черно.
Судье заодно с прокурором Плевать на детальный разбор — Им лишь бы прикрыть разговором Готовый уже приговор.
Ю. Ким
―
И я сразу к последнему…Ой, правое русское слово — Луч света в кромешной ночи! И всё будет вечно хреново, И всё же ты вечно звучи. И всё же ты вечно звучи!
Ю. Ким
―
Это обращение к правому русскому слову касается, конечно, и вашей радиостанции, и некоторых наших ежедневных изданий или еженедельных изданий, которые это слово несут.
К. Ларина
―
А вот смотрите. Значит, в 1968 году… Значит, в этом году исполняется 50 лет со времени тех событий, с того момента, когда вышли вот эти… жалкая кучка вышла на Красную площадь с транспарантом «За нашу и вашу свободу». Мой вопрос к вам, Юлий Черсанович: почему в народном сознании эти люди не являются героями России?
Ю. Ким
―
Такой вопрос или похожий на этот вопрос был задан участнице этого выхода на площадь, Наташе Горбаневской, в те времена… во времена ельцинские, тогда ещё она появлялась в эфире. И в открытом эфире (по-моему, это было в телевидении) задали ей такой вопрос: «Вот те, кто вышел, — это безумцы или герои?» И она ответила блистательно (она сама — участница этого выхода): «Это и не безумцы, и не герои. Это точно такие же люди, как и вы». И никто из них никогда и не помышлял бросаться грудью на пулемёты и вылезать на баррикады, но здесь их гражданское самочувствие дошло до того, что они не могли поступить иначе.
Ю. Ким: Убийство Бориса Немцова было ударом по всем нашим надеждам
Об этом в своё время была и песенка, написанная для человека перед выходом на площадь. У меня была такая пьеса «Московские кухни», и там один из героев, обыкновеннейший человек… Я там не выписал его профессию, а как-то — «вы, да я, да мы с тобой». Обыкновеннейший интеллигент, вот не может он не выйти на площадь. И об этом в своём маленьком монологе так и говорит: «Ну не могу я не идти!» А его уговаривают: «Ну, зачем? А дети? А семья? И вообще нет никаких оснований, что ваше дело когда-либо победит». А он говорит: «Во всём ты прав, а я не прав, как в песенке поётся. Но не могу я не идти…». И пошёл. И конечно, загремел. Это как раз… Это дело совестное, это дело совестное.
Что касается суда поколений, кого считать героями, а кого — нет, то я не очень-то люблю раздачу наград…
К. Ларина
―
Орденов.
Ю. Ким
―
…да, и так далее, и орденов, и вот это вот увековечивание памяти. Это должно происходить само собой. Ну, вот на наших глазах, пожалуйста, ни на что особенно не претендовавший Борис Ефимович Немцов был тем не менее активным деятелем, активным деятелем как раз демократической оппозиции. И его влекло, как я понимаю, совершенно не желание занять какие-то административные места в иерархии государства, а просто вот это совестное дело для него было — всё-таки что-то сделать, чтобы Россия по-настоящему поднялась с колен. Пока сейчас, мне кажется, она всё более и более упорно на эти колени становится.
К. Ларина
―
Видите, мы про это тоже с вами говорили: судя по всему, это выбор, который делает общество. Я не знаю, правильно ли я термин употребляю.
Ю. Ким
―
Наверное, неправильно. Дело в том, что этот процесс не очень сознательный, не тот, который расписывается — первое, второе, «сегодня мы выбираем это, завтра мы выбираем это», — а это происходит как-то стихийно. И стихия этого выбора представляет собой очень большой интерес, очень интересую тему в наши теперешние времена. Потому что когда говорят о том, что сейчас происходит реставрация, то это реставрация всё-таки не всего, и я бы сказал — не самого основного, а реставрация чего-то другого на базе совсем никогда Россией не переживаемого чувства свободы предпринимательства.
К. Ларина
―
Это связано?
Ю. Ким
―
Это очень интересно связано, потому что тут я уже сразу оказываюсь в больших потёмках и в большой чаще не разрешимых пока или не разрешённых мною проблем и вопросов, как и почему это произошло. Я только понимаю, что возникло что-то небывалое в России с приходом, с реставрацией частного предпринимательства… даже не с реставрацией, а как бы с объявлением. Россия никогда частной собственностью по-настоящему не пользовалась. Чуть-чуть было при НЭПе, чуть-чуть было… Я имею в виду Россию — большинство населения. Чуть-чуть было в столыпинские времена и во второй половине… после отмены крепостного права, только начиналось это движение. Потом оно на 70 лет прекратилось, а потом вдруг возникло. И вот сейчас уже после 1990 года какой уже идёт? Двадцать… Четверть века. Четверть века бушует на всех просторах свобода частного предпринимательства, которая одновременно оказывается в условиях…Слушайте, я увлёкся что-то. Это одна из моих любимых тем. Поэтому я завершаю. Но в принципе я… Поэтому мне очень интересно наблюдать за этим процессом. В этом процессе есть свои откаты и причины этих откатов, но тем не менее движение идёт.
К. Ларина
―
Вы уже сколько оттепелей пережили? Как минимум две?
Ю. Ким
―
Две. Конечно, две, две. Первая оттепель — это 50–60-е годы. Тогда я был молодой. Тогда XX съезд был рубежом для всего нашего поколения. Это был… не скажу «удар обухом», но это было невероятное открытие. Какой удар обухом? От удара обухом умирают или впадают в беспамятство, а здесь была приоткрыта щель неслыханной свободы. И она была чуть-чуть только приоткрыта — и вдруг в неё устремился, оказывается, огромный накопленный заряд талантливости, невысказанных планов и так далее, и так далее. И сразу пошёл подъём какой-то стихийный по всем направлениям нашей культуры.
К. Ларина
―
Но это была советская всё равно культура.
Ю. Ким: Я переживаю это время как время реакции
Ю. Ким
―
Это была… Ну что? Советская культура давала очень немало и хороших и произведений, и результатов. Если мы возьмём, скажем, песенное дело, то рядом с официозными песнями были потрясающие песни времён Отечественной войны, например. И рядом с разрешённой прозой была проза тоже разрешённая, но очень доброкачественная и сильная проза. Я имею в виду уже писателей, которые появились и которые были… Ну, скажем, вроде Виктора Некрасова («В окопах Сталинграда») или Пановой («Спутники»). Это было как раз ещё при Сталине. Была честная литература. Я уж не говорю о «Тихом Доне». А потом уже — в эпоху первой оттепели — просто всё шумно вдруг зашевелилось.
К. Ларина
―
Но всё равно даже во время оттепели… Да, был, безусловно, ренессанс — культурный прежде всего и поэтический. И литература, и проза, и кино какое было волшебное, да?
Ю. Ким
―
И театр.
К. Ларина
―
И театр. Но всё равно это же было советское искусство. Вот я хочу это понять: каким образом это сочеталось?
Ю. Ким
―
Это сочеталось…
К. Ларина
―
Это же не было антисоветское искусство.
Ю. Ким
―
Это было советское искусство по признаку времени, по ярлыку, который вешался на все произведения, появившиеся в советское время. Но по своему содержанию эти вещи принадлежат русской культуре, безусловно, русской культуре, и ярлык этот можно смело отбрасывать. Или наоборот — сохранять и показывать, как и в это время… Потому что там все признаки советского времени оказывались на страницах этой прозы и этой поэзии, и в нотах и в словах наших песен. Конечно, всё это было, но это никак не умаляло достоинства и класса этих сочинений.
К. Ларина
―
А свобода в принципе полезна для развития искусства и культуры, или наоборот — тормозит развитие?
Ю. Ким
―
Свобода?
К. Ларина
―
Поскольку мы привыкли красиво так рассуждать о том, что художник должен прорастать сквозь асфальт. Это такая точка зрения, которая очень распространена.
Ю. Ким
―
Нет-нет-нет. То, что художник прорастает сквозь асфальт, говорит только о всесилии, о бессмертии этого порыва, этого творческого порыва в работе художника, только об этом. А что касается условий, то какой к чёрту асфальт? Видите, как только чуть-чуть асфальта стало меньше — так всё и процвело. И когда говорят, что сейчас у нас какой-то упадок в искусстве, в культуре, в поэзии, в прозе… Ну как? Первое, что я хотел бы сделать — это адресовать с этими стонами всех стонущих к Дмитрию Львовичу Быкову, который тут же вам расскажет 20 книг, которые надо читать немедленно, и в прозе, в поэзии, и 100 фильмов, которые надо смотреть. Это просто говорит о невежестве стонущих.
К. Ларина
―
А у вас ваш Болдинский период какой? Что бы вы назвали?
Ю. Ким
―
Болдинский? Это несколько было периодов, которые были связаны с каким-то, как бы сказать… Хотел сказать «выбросом». С появлением каких-то сочинений, которые появлялись одно за другим, как и у Пушкина во время Болдинской осени. Но они не связаны с переменами в политическом климате, а связаны уже с личными обстоятельствами, конечно.
К. Ларина
―
Но на заказ вы писали всегда с удовольствием? Для вас не важна точка отсчёта?
Ю. Ким
―
Нет, для меня, конечно… Существует такое всеобщее… не всеобщее, но оно многочисленное, скажем, заблуждение, что если человек пишет на заказ, то, следовательно, он не вольный как художник, он уже поставлен в какие-то рамки. Да, безусловно, какие-то рамки заказ ставит, но в этих рамках трудились и Моцарт, и все наши великие музыканты Возрождения, и не только музыканты, но и драматурги, вроде Мольера, например, Лопе де Вега и так далее, и так далее. Заказ ставит рамки, но в этих рамках мы обретаем свою особенную свободу и можем там действовать с огромным запалом и, как бы сказать, с большой энергией… Ой, когда нужно быстро подбирать слова, я начинаю впадать в клише. Чуть не произнёс слово «креативность».
К. Ларина
―
Ну постойте. Всё-таки были вещи, от которых вы отказались, предложения, от которых отказался Юлий Ким?
Ю. Ким
―
Предложения такого рода? Сейчас я не припомню. Я скорее припоминаю свои некоторые неудачи в связи с очень хорошими предложениями. Правда, была неудача, о которой я потом не пожалел. А сначала очень жалел, что у меня ничего не получилось, когда меня позвали где-то в 80-е годы, в начале 80-х, потрудиться над песнями к фильму «Чародеи». Вы знаете, это новогоднее замечательное произведение Кости Бромберга, который только что на гребне успеха своего «Электроника» вознёсся на невиданную рейтинговую высоту. И с запасом этого успеха он хотел снять этот фильм — по какой книге? — по великой книге «Понедельник начинается в субботу». И ему-то меня и «сосватал» Аркадий Стругацкий, с которым мы уже были знакомы, а он был знаком с моими песнями.
Ю. Ким: Свобода, расцвет театральной жизни в России упирается в рамки, которые диктует не власть, а финансы
Я получил заказ. Мне сценарий более или менее понравился, я начал вовсю трудиться. Сочинил 13 текстов — ни один не пошёл. Спасибо Косте, не отобрал у меня значительный аванс. Ну, выручал уже Добронравов. Ни один не пошёл, не понравился ни Крылову [Крылатову], композитору, с которым мы познакомились и даже подружились. Ну, вот как-то было такое, когда я не попадал в десятку. По мне, так я попадал.
К. Ларина
―
Ну, это было другое кино, наверное.
Ю. Ким
―
И я, в общем, почти половину этих текстов опубликовал в своих сборниках и до сих пор… не скажу, что горжусь, но во всяком случае не стыжусь ни единой строчки. Ну, вот не попало. Вот такая неудача была. Заказ, от которого я бы отказался и от которого я отказался, я не припомню — ну, судя по всему, по той простой причине, что заказчики, прежде чем подумать, к кому обратиться, сразу…
К. Ларина
―
Сами отказались от этой мысли.
Ю. Ким
―
Да, сразу меня вычеркнули.
К. Ларина
―
Юлий Ким в нашей студии. У нас ещё (я не доложила вам) был, присутствовал всё время один главный зритель на этом разговоре — наш главный редактор Алексей Венедиктов, для которого приход Юлия Черсановича Кима сегодня, конечно, важнейшее событие, чему я тоже очень рада. Мы сейчас слушаем новости, а потом продолжаем наш разговор.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Здесь у нас гостит Юлий Ким, который, по сути, является и участником всех событий, которые мы обсуждаем с нашими корреспондентами. Вот они скорее вас беспокоят или радуют, что такое количество выходит на улицы сегодня, Юлий Черсанович?
Ю. Ким
―
Конечно, радуют. Конечно, радуют. Сказано, что для Питера это очень большая цифра. Ну, этому только радоваться можно, безусловно.
К. Ларина
―
Ну, смысл какой вот в этом? Задаю вам вопрос, который задавали и тем, которые выходили в 1968 году: «В чём смысл, если вы всё равно ничего не измените?»
Ю. Ким
―
Я немножко уже ответил на этот вопрос. Потому что это движение человеческой совести, она же — гражданская. Если тебе надо как-то высказаться, да ещё в союзе с большим числом (и даже с небольшим числом) твоих единомышленников — иди и высказывайся. Что уж тут сидеть на месте? А в смысле практического результата такого высказывания такое высказывание смысл и имеет. Извините за чудовищную тавтологию. Я немножко это проходил в 1995-м, кажется, году: я решил тряхнуть стариной и собрать сто подписей…
К. Ларина
―
Против войны в Чечне.
Ю. Ким
―
…против войны в Чечне. Мне так понравился идея «Письмо ста»! И я добился этого письма и ста подписей тоже добился. И когда я добивался, я обзванивал некоторых известных людей. И я помню, дозвонился до Юрия Давыдова. Вам это имя известно. Замечательный наш писатель, автор исторических и неисторических романов, человек абсолютно честный, который сказал: «Юлий, я, конечно, не буду подписывать этой письмо — по той причине, что я подписываю только те письма, где можно надеяться на какой-то результат. Здесь никакого практического результата нет, поэтому я подписывать не буду». Вполне понятная позиция. И никоим образом Давыдова ни в трусости, ни в каком-то малодушии обвинить невозможно. Он так думает. А когда я дозвонился до Людмилы Петрушевской, она сказала то же самое, но в конце сказала: «Ну, конечно, подпишу», — сказала она. И я её подписал.
Ю. Ким: Квартирники можно устраивать, совершенно не думая о том, легальны они или нелегальны
Вот такого рода колебания, конечно, многие испытывают, прежде чем как-то поступить. Испытывал и я тоже в своё время. И так далее, и так далее. Ну, говорить о практическом результате такого рода поступков или о немедленном практическом результате не приходится. Но вы знаете, люди повыходили на улицу, поучаствовали в больших этих самых сетевых кампаниях — и смотрите, Дадин на свободе.
К. Ларина
―
Да.
Ю. Ким
―
Да. Так что можно говорить и о практических результатах, только необязательно немедленно после вашего выступления. Ваше выступление может быть каплей, из которых составляется поток.
К. Ларина
―
Как вы определяете сегодняшнее время? Всё-таки для вас это время реакции, время, я не знаю, диктатуры, авторитаризма, свободной демократической России? Или это не важно?
Ю. Ким
―
Нет, я переживаю это время как время реакции, безусловно. Вот был такой взлёт такого свободного дыхания в ельцинские времена, а потом всё запуталось в этом устройстве России, потому что надо было принимать мгновенные решения, вроде гайдаровских, и так далее, и так далее. И эти решения открыли неслыханную плотину, которая… И хлынула свобода во всех отношениях и во всех направлениях. И вот тут, конечно, была свобода для мутной воды также очень большая. И эта мутная вода вынесла на своих плечах то, что сейчас наше теперешнее самочувствие.Говорить об авторитарном или тоталитарном устройстве? Ну да, здесь, конечно, есть отрыжка советского времени. И нынешняя власть охотно воспроизводит в своих действиях то, что, например, называется «правоприменением в судах». И песенка «Адвокатский вальс», особенно во втором куплете, один к одному может быть отнесена к Басманному суду:
Судье заодно с прокурором Плевать на детальный разбор — Им лишь бы прикрыть разговором Готовый уже приговор.
Это формула многочисленных решений нашего действующего теперешнего суда, когда речь идёт о политических поступках.
К. Ларина
―
А на ваш взгляд, место тогда культуры, искусства, музыки, поэзии, театра в эпоху такую, которую мы сегодня переживаем, какое? В чём миссия?
Ю. Ким
―
Я думаю, что место искусства и культуры всегда было и остаётся одним и тем же — это добиваться осознания времени, осознания жизни, вечных вопросов, которые занимают человечество бог весть с каких времён. И сейчас для этого, конечно, свободы гораздо больше, чем во времена Советов. И здесь дело не в Путине. Это открылось при Горбачёве, ещё больше распахнулось при Ельцине и достигло такой планки, которую никто уже понизить, судя по всему, не только не может, но и не собирается. Потому что свобода, расцвет театральной жизни по всей России упирается в рамки, которые диктует не власть, а упирается в рамки, которые диктует финансовое, допустим, состояние, и так далее, и так далее. Поиск денег на новые фильмы, на новые спектакли — этим сейчас заняты все продюсеры по всем направлениям нашего искусства, включая и писателей, которые должны оплачивать свои издания, свои публикации, если издательство не идёт само им навстречу. И это тоже. Сейчас действительно очень много диктует рубль.Но что касается свободы мысли, то здесь, конечно, планка неизмеримо выше, чем была при Советах. Хотя мы знаем, конечно, и обратное явление, особенно если речь идёт о теперешней, текущей внутренней и внешней политике нашего теперешнего режима.
К. Ларина
―
Ну, с одной стороны — оскорблённые верующие, с другой стороны — оскорблённые патриоты, с третьей стороны — оскорблённые государственники и почвенники…
Ю. Ким
―
Совершенно верно, да. И эти оскорблённые массы пользуются либо явной, либо скрытой поддержкой государства, потому что их работа на теперешнюю патриотическую идеологию государству нужна. Это видно, конечно, по всему, а особенно, конечно, по телевидению. И вопрос об этой свободе творчества будет очень остро стоять при следующем нашем режиме, который, я надеюсь, не за горами.
К. Ларина
―
Сейчас (вы уже сами про это сказали) очень многие песни, которые и выписали сто лет назад, извините за выражение, — они все очень актуальны и возвращаются в злободневность. Впрочем, это не только песни Юлии Кима, а это и песни Александра Галича, и многие песни Владимира Высоцкого. Ну, тут целый культурный слой, который сегодня вновь востребован. Это попытка противостояния, как вам кажется, да?
Ю. Ким
―
Ну конечно, конечно. Когда я занимался вот такого рода песнями-фельетонами во времена советские, я таким образом как-то пытался выразить свою позицию, своё отношение к текущей политике. И потом, когда настал 1990 год, я вдруг почувствовал: всё, я свою функцию выполнил. Я сочинил последнюю в общем ряду песенку про Казимира, когда шла речь о выходе Прибалтики из состава Советского Союза, и там были сложные отношения Михаила Сергеевича с прибалтийскими республиками. Я сочинил эту шуточную песню, всё мечтал спеть Михаилу Сергеевичу. Два раза с ним виделся, но не решился. Не решился не потому, что испугался чего-либо, а просто не хотел портить настроение Михаилу Сергеевичу.
Ю. Ким: Существует заблуждение, что если человек пишет на заказ, то он не вольный как художник
А потом, когда я оглянулся, огляделся вокруг, я вдруг увидел, что возникла целая поросль таких зубоскалов, до которых мне уже и не дотянуться. И они, засучив рукава, взялись за дело и стали главным образом не через песни, а через свои фельетоны, через свои передачи, вроде «Кукол», телепередачи, или в виде «Театра.doc», например, рассказывать о теперешней позиции нашей оппозиции. И как-то они стали заниматься этим делом, а я стал заниматься своим — прямым и непосредственным, то есть драматургией.
К. Ларина
―
Ну давайте мы уже споём, а то мы всё проговорили.
Ю. Ким
―
Столько разговоров во время песенной передачи. Надо что-то, в конце концов-то, и спеть. Хотите новейшее моё сочинение? Правда, я сочинил его с помощью Исаака Осиповича Дунаевского.ПЕСНЯ
Не то на белых парашютах, Не то на белых облаках Они повсюду нам являлись На наших жизненных путях.
А мы размахивали флагами, А мы блудили или бредили. А это были ангелы, ангелы, А мы и не заметили…
Они нас булочками пичкали И отбирали наркоту, А нам они казались птичками, И мы их били на лету.
Они читали нам Евангелие И обещали нам бессмертие. А мы в футбол гоняли в Англии, А мы охотились в Кахетии.
А это были ангелы, ангелы, А мы и не заметили…
К. Ларина
―
Это какая-то последняя песня человечества…
Ю. Ким
―
Да-да-да.
К. Ларина
―
Это удивительно! И Дунаевский здесь слышен. Просто прекрасно!
Ю. Ким
―
Да, очень помог, потому что лучше этой мелодии я не нашёл для своих ангелов и не-ангелов также.
К. Ларина
―
Кстати, если говорить опять же об образе времени, безусловно, и «Коричневая пуговка» тоже сегодня живёт и процветает как символ.
Ю. Ким
―
Господь с вами! Нет, ну какая «Коричневая пуговка»? Нет, сейчас ещё шпиономания, слава богу, не овладела нашими умами и нашими массами, так что оставим «Коричневую пуговку» в стороне. Хотя, конечно, её можно продолжать бесконечно, да.
К. Ларина
―
Ну, ещё одну песню мне хочется, чтобы вы спели. Это песня, которую мы все очень полюбили, хотя она опять же не стала массовой, потому что, как и было сказано в этой песне: «И вот опять нас мало». Это «Песня пятой колонны», которая не звучит на кремлёвских сценах.
Ю. Ким
―
Нет, не звучит, да, действительно. Но почему бы её и не спеть здесь?«ПЕСНЯ ПЯТОЙ КОЛОННЫ»
И вот опять нас мало, неправильных ребят, Кого телеканалы никак не охмурят, Кого Россия-мама готова съесть живьём. Опять нас, братцы, мало. Что делать — так живём.
Когда мы честь по чести бранили нашу власть, Россия с нами вместе смеялась, подбочась. И вдруг необъяснимо, как гром средь бела дня, Россия после Крыма свихнулась сразу вся.
Как будто подвиг славный наш главный совершил! Как будто наш державный дракона сокрушил! И все кричат «Победа!», а вся победа в том, Что главный наш соседа ограбил белым днём.
Ю. Ким
―
И вот это место:И всплыло в одночасье забытое давно Немыслимое счастье — быть с властью заодно! «Бери, начальник, шире! Врежь Киеву под дых! Пусть смотрят все чужие, как наши бьют своих!»
Дружина Михалкова дежурит у Кремля, Отважно и сурово Макара заклеймя. Уж если сам Лимонов лобзает их в засос, То с прочих миллионов какой быть может спрос?
И вот опять нас мало, как в прошлые года, Совсем-совсем немножко… И в этом вся беда.
К. Ларина
―
«Юлий Черсанович, приходите, пожалуйста, почаще. Вы внушаете оптимизм», — сообщают нам наши слушатели.
Ю. Ким
―
Да? После этой песни, по-моему, впору заплакать и запереться в своих стенах.
К. Ларина
―
Мы не назвали никаких концертов, приглашений, анонсов, афиш. Может быть, что-то надо сказать? Вы скажите.
Ю. Ким
―
Это всё начнётся весной, в конце мая начнутся первые мои выступления. И тогда об этом будет объявлено особо, и конечно, в первую очередь — в Сети. Сейчас у меня будет несколько выступлений. Ну, они просто буквально начинаются послезавтра, и уже объявлять о них нет смысла.
К. Ларина
―
Ну, это что? Какие-нибудь подпольные выступления?
Ю. Ким
―
Нет. Почему? Вполне легальные. Да и сейчас подпольные… Я даже не знаю, где сейчас подпольные выступления.
К. Ларина
―
Уже квартирники возвращаются.
Ю. Ким
―
Квартирники — очень хорошо. Но квартирники можно устраивать, совершенно не думая о том, легальны они или нелегальны. Никто к вам в квартиру не придёт, что бы вы там ни пели, даже самые антигосударственные песни свои. Нет-нет-нет. Квартирники возникают сейчас, потому что возникает необходимость в своей компании. Это очень приятная необходимость. Это как-то объединяет людей. Вот недавно в предыдущей передаче было произнесено особенно мною любимое слово «клуб». О, как мы сейчас нуждаемся в возникновении этих клубов — клубов дискуссий, обсуждений, неважно на какие темы, но в первую очередь, конечно, на гражданские темы, социальные и, конечно, на темы очень актуальные и злободневные в искусстве. Ну и не только, конечно. В первую очередь — в культуре как в общепринятом понятии.
К. Ларина
―
Ну что же, дорогие друзья, мы очень рады, что вы сегодня были членом нашего маленького клуба. Не знаю, насколько он многочисленный, но, мне кажется, он получился сегодня. Спасибо вам большое!
Ю. Ким
―
Клуб «Эха Москвы» — это хорошее дело и великое, я бы сказал, дело. Давайте присоединяйтесь, тащите своих знакомых в этот прекрасный клуб.
К. Ларина
―
Спасибо. Юлий Черсанович Ким — наш сегодняшний гость. Удачи вам, здоровья! И приходите к нам действительно почаще.
Ю. Ким
―
Спасибо. Позовите.