Владимир Хотиненко - Дифирамб - 2017-01-29
29.01.2017
О. Пашина
―
14 часов и 8 минут в столице. И сегодня в программе «Дифирамб» — кинорежиссёр, народный артист Российской Федерации Владимир Хотиненко. Здравствуйте.
В. Хотиненко
―
Здравствуйте.
О. Пашина
―
Меня зовут Оксана Пашина. Светлана Ростовцева за звукорежиссёрским пультом. И я, и наши слушатели, пусть и с опозданием, мы поздравляем вас с днём рождения, с хорошей датой.
В. Хотиненко
―
Спасибо. Ни с каким опозданием, нет. Это никогда… это сейчас, в течение… до следующего не поздно.
О. Пашина
―
Тем не менее я хочу начать, может быть, не линейно, не с кино, а с вашей книги. Вы написали книгу «Зеркало для России». Я начала читать. Это автобиография, насколько я поняла.
В. Хотиненко
―
Ну, это не совсем так. То есть да, там, конечно, есть… Это моя жизнь, это фрагменты. Я даже это так назвал… Даже, наверное, можно было в подзаголовок, но, может, это манерно слишком было. Это наспех пролистанные страницы моей жизни, я бы так сказал. Поэтому — ну да. Но не совсем. Пока, слава богу, меня не тянет сесть и написать такие мемуары.
О. Пашина
―
Автопортрет на фоне эпохи.
В. Хотиненко
―
Да-да-да.
О. Пашина
―
Нет, это не то. А что это? Это какие-то эссе? Вот чтобы просто наши слушатели имели представление. Это какие важные моменты?
В. Хотиненко
―
В общем, это эссе. Вообще это мои картины, строго говоря, в основном. Там отступления есть, но в основном это мои фильмы. Их всё-таки много — 25 уже, если только наименования иметь в виду. Но я сразу… Мне было важно, правда, чтобы это было не только мне. Вот у меня не было цели — сесть и рассказать про свою жизнь. Кому-то она интересна, кому-то не интересна, ну и так далее. Да и потом, пока у меня и желания такого нет — вот как бы поделиться чем-то. Но мне хотелось, чтобы это было полезно кому-то. Меня интересовала целесообразность. А может, из того, что мне судьба подкидывала и как бы… Может, кому-то пригодится. Вот клянусь вам! Вот это главное, что мне было интересно, что было интересно в этой книге.
О. Пашина
―
Название книги — оно перекликается с названием фильма «Зеркало для героя».
В. Хотиненко
―
Да.
О. Пашина
―
Мне всегда было интересно и хотела спросить: почему выбрали для этого фильма повесть Святослава Рыбаса? Потому что вот у меня четырёхтомник «Повести молодых московских писателей», как-то так он назывался. Он тогда был ещё не очень известен. Повесть очень своеобразная, и для того времени — тем более. Почему вот для сценария вы взяли именно её?
В. Хотиненко
―
Вы знаете, тут точно всё, связанное и с фильмом, и с этим периодом, я очень хорошо помню. Это повесть меня нашла. Главный редактор тогда студии Свердловской, на Свердловской киностудии работал, Леонард Толстой говорит: «У меня есть интересная повесть. Вот, прочти». То да сё, пятое-десятое. А я в этот момент был в запуске. Что это означает? Готовил какой-то проект другой, который писал достаточно известный драматург, это должна была быть моя третья картина. Я повесть почитал, она меня заинтересовала. Дальше пришёл срок… Я поехал в Москву, мне драматург показал сценарий того фильма, который я собирался снимать. И я понял, что это я делать не могу.
О. Пашина
―
Понятно.
В. Хотиненко
―
И от него понёсся к министру кинематографии тогдашнему на Китайский проезд. Он меня принял. Я ему рассказал, что тот я не хочу. Я молодой начинающий кинорежиссёр. Да, те картины уже принесли мне какую-то известность дебютную, но это всё было ещё только начало. И я ему по гроб жизни, Царствие ему небесное, буду благодарен. Вот сидит министр, да? Вот что значит… Я ему рассказал в 15 секунд суть повести.
О. Пашина
―
А он?
В. Хотиненко
―
Он говорит: «Я вас запускаю. В эти же сроки вложите?» Я говорю: «Вложусь». Я от него несусь к Наде Кожушаной, с которой мы на тот момент тоже написали… Она писала сценарий «Воскресный день». И я ей рассказываю — и ей тоже это нравится. Через недельку она меня зовёт и говорит, с порога меня огорошивает: «Я приду в малозакцикленный день». И всё! У меня волосы вот так вот дымом встали! И всё, с этого момента началась история этой картины. И все, что она сделала… Слава богу, Святослав… Мы с ним попозже уже познакомились. И он не стал… Иногда авторы начинают возражать. Нет, мы как-то с ним сработались, и всё в этом смысле пошло идеально. Поэтому это всё… Это она меня нашла. Со мной часто так случалось, вообще-то говоря.
О. Пашина
―
А кто ещё нашёл? Что ещё нашло? То есть это была не ваша задумка, не ваш план, а так сложились обстоятельства, не знаю, мистическим, фантастическим образом, что произошло совпадение?
В. Хотиненко
―
Меня нашёл композитор Морриконе, например.
О. Пашина
―
Как?
В. Хотиненко
―
Вообще для меня всегда важно… Ну, это все знают — для меня музыка в кино имеет значение. И я умею, в общем-то, ею пользоваться. И я не могу… Это был, пожалуй, единственный случай. У меня нет темы, и всё. Ну нет темы, которая бы меня вела. Очень часто мои фильмы я начинаю как раз музыкальной темой. Не знаю, «Макаров» начинался с Шуберта. Потом Пантыкин написал замечательную «Тему пистолета». В общем, это была музыка Шуберта. И это вообще очень важно. И «Зеркало для героя», там серенада Смита: «На призыв мне…» Вот он вёл меня. И так далее и тому подобное. Нет — и всё! У меня уже картина снята, у меня 40 минут намонтировано материала. Продюсеры просят показать. Я думаю: «Ну, поставлю что-нибудь». Роюсь, роюсь — и нахожу. Знаете, на премьере дают такие диски…
О. Пашина
―
Подарок.
В. Хотиненко
―
Ну, Морриконе я знаю. Кто не знает Морриконе? И из фильма «Малена». Я не видел этот фильм. Из фильма «Малена» саундтрек. И я ставлю…
О. Пашина
―
Вот оно!
В. Хотиненко
―
И понимаю, что вот это оно! Ставлю даже у себя приблизительно под изображение. Дальше до утра не сплю, чтобы в монтажную попасть. В монтажную сгонял, ставим — и я понимаю, что… Вот ставлю — и задышало! Ну, где я, а где Морриконе? Далеко всё, Италия. Продюсерам показываю. Тогда Максимов и Эрнст были продюсерами. Они говорят: «А чья музыка-то?» Я говорю: «Эннио Морриконе». Думаю, они скажут: «Ну ладно, Эннио где? Давай думать, кто у нас напишет».
О. Пашина
―
«Ближе к реальности давайте будем».
В. Хотиненко
―
Нет. «А что? Давайте посмотрим». Я впервые узнал, что у него на то время было 400 с лишним фильмов, что ему было 73 года, ну и так далее и тому подобное. И как-то это так рассосалось. Это одна из волшебнейших историй в моей жизни. Потом мы, поскольку мы любим Италию с моей женой Танечкой, мы поехали. Я во Флоренции уже был, но ни разу не видел подлинника «Давида». Там копия стоит на площади, а… И мы пошли. И вот тоже я подхожу — и через две секунды я вот так вот, чуть не прикоснулся к «Давиду» Микеланджело. Звонок: «Завтра вас Морриконе в 5 часов вечера ждёт».
О. Пашина
―
«Ожидает».
В. Хотиненко
―
Вот всё. Ну а дальше мы подружились и так далее и тому подобное. Вот тоже меня тут судьба нашла, совершенно, безусловно. Да, она подбросила. Но я вообще люблю такие моменты. Я вообще жизнь за это люблю, за её вот эту волшебную составляющую.
О. Пашина
―
Про музыку вот совпадение. А с Сергеем Маковецким это что было? Тоже совпадение?
В. Хотиненко
―
Нет, тут не совсем так. Нет, судьба всегда плетёт свои нити. И будет воля — ничего не произойдёт. Но у меня есть замечательный ассистент Инна, я с ней работаю всю свою жизнь, все картины делаю. Её, в общем, знают. Она женщина Серебряного века. И в общем, она… это её работа прямая. И он начинал, он у Виктюка в театре играл. И она меня потащила посмотреть спектакль. И я его после этого пригласил на фильм «Патриотическая комедия». И я считаю, там мы… И всё.
О. Пашина
―
Там всё и произошло.
В. Хотиненко
―
Вот с этого началась совместная наша биография. Без этого уже сейчас и представить себе свою жизнь я не могу совершенно. А потом уже для него Валера Залотуха писал «Макарова», уже просто писал для Серёжи Маковецкого.
О. Пашина
―
А в новом фильме будете снимать Маковецкого?
В. Хотиненко
―
Вы понимаете, просто роли нет для него совсем. Мы искали, искали — не нашли. Даже камео, может быть, появления иногда прошу. Но у меня же есть ещё… у меня театр.
О. Пашина
―
Ну да.
В. Хотиненко
―
У меня есть Балуев Александр. И они все, естественно… Я готов их снимать всегда и везде, потому что у них фантастический диапазон и возможности, но иногда просто нет роли в упор, и всё.
О. Пашина
―
А правда ли это (если это секрет, можете не отвечать), что сами будете сниматься в последнем фильме о революции семнадцатого года? Слухи такие ходят.
В. Хотиненко
―
Да? Ничего себе!
О. Пашина
―
Да? То есть враньё?
В. Хотиненко
―
Вы знаете, мне однажды… Не знаю, сам ли он это помнит. Что-то такое собирался снимать Сергей Соловьёв, он хотел, чтобы я Ленина ему играл. Картавость есть, борода есть. Ну, немножко, может, я повыше.
О. Пашина
―
А! То есть вот откуда пошли возможные эти слухи?
В. Хотиненко
―
Я думаю — да. Потому что я бы никогда не решился — раз. Но я снимаюсь. У меня роли есть ведь в кино, и есть даже довольно большие. Но дело вот в чём: я точно знаю, что я не актёр. Я точно знаю, поскольку я люблю актёров, знаю природу актёрскую, мастерство.
О. Пашина
―
Может, такие слухи ходят, потому что соскучились люди и хотят вас видеть не только в качестве режиссёра, но и…
В. Хотиненко
―
Я тогда придумаю себе камео, появление такое. У меня такое было камео, появление в «Достоевском», я там появлялся. Раньше это называлось «съёмками для мамы в кино». Я появлялся, чтобы мама увидела. Видимся редко, тогда скайпа не было. И поэтому у меня называлось… Ну, я уже знал, что это называется «камео», «появление» — по Хичкоку, Хичкок этот термин придумал. Ну а потом, у меня довольно много ролей, но они все принудительные абсолютно.
О. Пашина
―
Как это «принудительные»?
В. Хотиненко
―
Ну, например, в «Гибели империи» ожидалась съёмка сложная очень: пушки, лошади, массовка гигантская, конница. И там была роль полковника Якубова. Это реальный исторический персонаж, контрразведка. И я придумал для моего тоже хорошего знакомого актёра. Я приезжаю на площадку, все уже тут, все готовы снять. Маковецкий, к слову сказать, в этом эпизоде.
О. Пашина
―
Да-да-да.
В. Хотиненко
―
И все готовы. И вдруг смотрю: какая-то нездоровая обстановка на площадке. Подходит та самая Инна ко мне и говорит: «Владимир Иванович, актёр запил».
О. Пашина
―
Бывает, да.
В. Хотиненко
―
А я понимаю: у Маковецкого уже потом времени нет, это куча… это деньги…
О. Пашина
―
Смешались в кучу кони, люди, и надо что-то решать.
В. Хотиненко
―
И все хищно смотрят на меня — костюмеры, гримёры. Все хищно смотрят на меня. Борода есть, усы есть, всё есть. И через минут 30–40 я стоял в кадре, причём стоя напротив Маковецкого. Мы сцену играем. Я командовал: «Мотор. Камера. Начали!» А потом начинали играть с ним. Причём, наверное, это Серёже было тяжело, потому что ему надо с персонажем общаться. Но в общем и целом, поскольку я всё-таки режиссёр неплохой, я придумал себе характер какой-то. И мы с ним хорошую сцену сделали, пронзительно получилось.
О. Пашина
―
Да, это правда.
В. Хотиненко
―
Там всё-таки было драматическое содержание. И так более или менее всякий раз. Даже одна из первых моих ролей была – тоже я там офицера играл каппелевского. Я поехал художником на картину «Казачья застава», это ещё на Свердловской киностудии, в Хабаровск. И там тоже с актёром случилось нечто подобное. Но поэтому я в седле хорошо держусь, то да сё, вот так же посмотрели на меня. И через полчаса каппелевская форма, подседели меня чуть-чуть, возраста добавили (я был моложе). И появилась ещё одна роль. Ну а первая у меня у Никиты Михалкова была. Я Валерика, мотоциклиста, сыграл у него. Ну, там в шлеме, малоузнаваемый, но всё равно это было тоже… Ну, Никита любит такое хулигантство. Он там снимал…
О. Пашина
―
Я ещё не дошла до этого места в вашей книге, если оно там есть.
В. Хотиненко
―
Должно быть.
О. Пашина
―
Там должно быть? Значит, почитайте — там узнаете все подробности. Так, возвращаясь к фильму про Октябрьскую революцию. Там главный герой, насколько я понимаю, всё-таки не Ленин, как логично было бы предположить.
В. Хотиненко
―
Вы знаете, какую картину ни снимай, там Ленин всё равно будет главным героем, потому что… Конечно же, там история… Ну, там несколько, во-первых, главных героев. Там такой любовный треугольник даже, скажем так. Там есть вымышленные герои, потому что без вымышленных героев очень трудно с этими всеми историческими общаться. Максим Матвеев должен играть молодого человека. А там главный… Ну как? Условно говоря, главный — это Парвус — человек, совершенно не известный широкой общественности. И вообще роль его, конечно, заслуживает изучения. Сейчас есть про него уже материалы. Про него впервые более или менее стало известно, когда захватили архивы после Великой Отечественной войны, немецкие архивы. И там обнаружились материалы, что как-то он в пятнадцатом году пришёл в Константинополе к послу и предложил план, «Меморандум Парвуса», ну, доктора Гельфанда. У него Парвус — это псевдоним. И на 20 страницах — как разрушить Российскую империю, вывести её из войны.
О. Пашина
―
То есть такой роковой персонаж?
В. Хотиненко
―
Абсолютно. И фантастический. Но он такой авантюрист политический, хотя с замечательным образованием. Он в 1903 году вывез… Ну как вывез? Организовал постановку пьесы горького «На дне», которая называлась «Ночлежка», в Берлине с сумасшедшим успехом. И этот спектакль принёс деньги. Причём у него был договор: Горькому часть денег, часть на революцию, а часть себе. Он, конечно, никому ничего не отдал. Ха-ха-ха! Был дикий скандал в 1908 году, его осудили товарищеским судом. Из Германии даже выселили его из-за этого скандала. И тем не менее, когда началась война, он почувствовал, что может в эту реку зайти снова. Невероятный какой-то персонаж, совершенно чумовой!
О. Пашина
―
Сейчас много спорят о том, как вообще нужно говорить, как нужно праздновать и нужно ли праздновать вообще вот эту годовщину революции семнадцатого года. С этой точки зрения, как вы считаете, как нужно поступить? Я не знаю, покаяться, изучать историю:
В. Хотиненко
―
Ну, я должен подчеркнуть, что это будет просто моя точка зрения. И у каждого она может быть своя. И думаю, здесь единой мы не найдём — к счастью, к сожалению. Думаю — к счастью. Понимаете, вот такое единодушие настораживает всегда. Это в чём-то надо быть в другом единодушным совершенно. Может быть, в чём-то одном. Были бы единодушны, чтобы не воевать — вот это было бы очень хорошо, наверное. Но, к сожалению, даже в этих, казалось бы, вопросах очевидных этого единодушия нет. Я считаю и глубоко убеждён: праздновать это не надо, тут праздновать нечего. Но отмечать надо.
О. Пашина
―
А отмечать как?
В. Хотиненко
―
Это две большие разницы. То есть каждый раз акцентировать в этот день: «В этот день произошло вот ЭТО». И каждый раз возвращаясь и вступая в реку, каждый раз получать, может быть, новую информацию, потому что время меняется. И на каждом витке стараться всё-таки что-то ещё понять: а что же это такое произошло? Потому что каяться нужно тому, кто…
О. Пашина
―
Виноват.
В. Хотиненко
―
Ну, кто непосредственно причастен. Он пусть кается, в церковь идёт, молится и так далее. Уже у кого как получится. А так с какой стати остальные-то будут каяться? Потому что есть процессы неумолимые, по Гумилёву — пассионарные. Вот шлёпнуло туда — вот это и произошло. Что касается Октябрьского переворота и всего этого — это по Гумилёву ближе, чем к чему либо. Потому что Владимир Ильич за неделю или две до Февральской революции, выступая перед молодёжью эмигрантской, говорил: «Мы, старики, не доживём до вот этих событий величайших. А вот вы, молодёжь…» И потом из газеты в Цюрихе узнаёт. Ну, одно известие — из газеты, другое — кто-то пришёл, но это не важно. Он — человек, посвятивший всю жизнь этому и в конце концов сыгравший роль решительно… Как? Вот драматизм ситуации какой невероятный. И как потом… И вообще с чего это всё сплеталось? Это невероятно. Это не размотанный клубок совершенно, несмотря на… Ну, вроде много фактов, вроде кто-то анализирует, масса людей думают про это, но клубок не размотанный. Я даже не знаю, размотается ли он когда-нибудь или нет.
О. Пашина
―
Я для себя ваш фильм «Наследники» растащила на цитаты. И вот он там говорит: «Кому она полезна, эта ваша истина? Народ должен гордиться своим прошлым». А его спрашивают: «Придуманным прошлым?»
В. Хотиненко
―
Историей.
О. Пашина
―
Да. «Придуманной историей?» Вот тут тоже вопрос. Как-то мы шарахаемся со стороны в сторону: то это всё-таки героическая страница, то это вообще трагедия и кошмар народа, то какие-то вылезли нехорошие люди из-за черты оседлости, как сказал Пётр Толстой, там что-то с наганами своими сделали, а остальные — вообще страдательные персонажи. Вот как найти этот баланс?
В. Хотиненко
―
Вы знаете, это, может быть, покажется гибкой формулировкой, но я думаю, что она истинная: надо стремиться к балансу, потому что найти его невозможно. Ну, такова природа и человеческая, и… А может быть Природа вообще — в большом смысле этого слова. Потому что он не будет найден никогда, но стремиться к этому нужно. Во всяком случае — не доводить дело до поножовщины. Вот и всё. Просто стараться не выходить из-за человеческой сферы. Понимаете, вот мы с вами можем сейчас беседовать, в чём-то разойтись, в чём-то — нет. А почему вы не имеете права? Вы это видите так, у вас другие глаза, у вас другая жизнь, вы по-другому воспитывались. Столько факторов, влияющих на это, что, конечно, это невозможно. Главное — чтобы терпимо относиться к точке зрения. В идеале к этому стремиться как бы желательно, к точке зрения собеседника.
О. Пашина
―
Терпимо даже к какой-то неприличной, я бы сказала, точке зрения? Мне вот интересно восприятие ситуации с тем же высказыванием Толстого. То есть какая-то небольшая часть общества сказала: «Слушайте, какой кошмар он говорит! Это же вообще ужас, о чём он…» Власть (ну, Госдума — это власть) сказала: «Да нет, вы его неправильно поняли, он ничего плохого не хотел сказать».
В. Хотиненко
―
Вы знаете…
О. Пашина
―
А большая часть общества — она просто услышала то, что они каждый день сами говорят: «Революцию сделали евреи». Ну, не будем уже… «Деньги захватили евреи. Нами управляют евреи. Во всём виноваты евреи». А тут — хоп! — и им телеведущий и вице-спикер Госдумы, пожалуйста, транслирует. Как это? Опять же из «Наследников»: «Это ваше зеркало».
В. Хотиненко
―
Давайте я вам выскажу свою точку зрения. Я не читал этого высказывания. Я вот после передачи нашей специально прочту в контексте.
О. Пашина
―
Ну да, да.
В. Хотиненко
―
Потому что не читал лично, не могу опираться…
О. Пашина
―
Комментировать, да.
В. Хотиненко
―
…просто комментировать. Тем более что мы в очень хороших отношениях. И я специально об этом говорю. Поэтому не хочу голословно комментировать то, что я не читал. Но выскажу свою точку зрения. Когда я принимался, например, за этот проект, которым сейчас занимаюсь, мне вполне серьёзные и компетентные люди говорили: «Владимир Иванович, ступаете на минное поле». И отчасти по этой причине. Потому что действительно очень большое количество людей, которые делали революцию, они совершенно очевидно… Кто-то более семитской внешности, кто-то — менее. Их было довольно большое количество. Биографию Ленина ископали, исковыряли, чтобы найти дедушку-еврея. Но я выскажу свою точку зрения. Я в это… для меня это всё представляется не важным. Вот моя точка зрения. Потому что произошло то, что должно было произойти. И в частности… Это как элемент просто. Это отношение к зонам оседлости, вот к этому всему. И отчасти от этого. Но отчасти. Я вас уверяю: это отчасти. Потому что это произошло. Потому что маховик исторический крутанулся. Вот почему. И кстати, я же достаточно хорошо знаю… Вот это ложная точка зрения, что, дескать, «если бы не произошла революция, Россия бы…». Ну, мало того, что история не терпит сослагательного наклонения, но это не факт. Это не всё было так красиво. Не все ходили в белых рубашках и пахали землю, и всё было хорошо. Совсем даже не так. Совсем даже не так. Да, как-то по-другому, но это касается всех. Во Франции не произошла бы революция по-другому, в Англии не отрубили бы головы по-другому. Ну, это везде как-то было бы, наверное, по-другому. Но произошло так, как произошло. Вопрос в другом. Давайте будем учиться жить, где живём. Ведь понимаете, в чём дело? Учась на ошибках каких-то… Мы же видели: вот там произошло так-то и так-то. Давайте мы будем сегодня-то жить как-то по-человечески.
О. Пашина
―
Ну да. Тем более что сейчас многие говорят: «Такая дата — семнадцатый год. Ждёт ли нас повторение?»
В. Хотиненко
―
Нет.
О. Пашина
―
Скорее всего, нет?
В. Хотиненко
―
Исключено вообще.
О. Пашина
―
Это программа «Дифирамб» и режиссёр Владимир Хотиненко. Мы обязательно продолжим сразу после перерыва на краткие новости. Я хочу сказать нашим слушателям: хоть день рождения был у нашего гостя, дарить подарки мы будем вам. Я назову билеты в театры, а вы выберете, куда вы захотите пойти и какой спектакль посмотреть. Всё это после кратких новостей середины часа.НОВОСТИ
О. Пашина
―
Для тех, кто присоединился только что, я напомню, что в студии программы «Дифирамб» — кинорежиссёр, народный артист Российской Федерации Владимир Хотиненко. Но сначала — обещанные билеты.В РАМТе можно посмотреть «Денискины рассказы», «Принц и нищий», «Инь и Ян. Белая версия». Ваши SMS-сообщения присылайте на номер +7 985 970-45-45. РАМТ: «Денискины рассказы», «Принц и нищий», «Инь и Ян. Белая версия». И три билета… вернее, два, по два приглашения в Московскую филармонию. В Большом зале — выступление немецкой скрипачки Клары-Джуми Кан. В Рахманиновском зале — концерт по случаю 25-летия камерного ансамбля «Солисты Москвы». И в концертном зале имени Чайковского — опера Штрауса «Ариадна на Наксосе». Выбирайте, присылайте эсэмэски: +7 985 970-45-45. И по этому же номеру вы можете присылать свои вопросы Владимиру Ивановичу Хотиненко. Хотя вопросов и так уже много. Я постараюсь хотя бы часть из них задать.
В продолжение нашего разговора Юрий из Санкт-Петербурга: «Конечно же, ничего повторяться не будет. А что будет, по-вашему? Русский бунт, бессмысленный и беспощадный? Или что-то ещё?» Ваши прогнозы. Что нас ждёт в ближайший год?
В. Хотиненко
―
Да нет. Я, во-первых, не пророк, понимаете. Ну, если Ленин пропустил Февральскую революцию, то я могу взять на себя смелость прогнозировать? Я надеюсь… Я больше хочу, чем думаю, что будет. Вообще мы часто думаем, что будет, потому что хотим.
О. Пашина
―
Хотим этого, да.
В. Хотиненко
―
Или боимся. Тут два варианта: либо от противного, либо по желанию. Поэтому, я надеюсь, хватит разума, который когда-то должен включиться, чтобы всё, слава тебе Господи, просто шло по-человечески. Это не значит, что всё хорошо, но это хотя бы по-человечески и без кровопролития. Вот и всё, чего я хочу. И что, как мне кажется, и будет. И что, как мне кажется, и будет.
О. Пашина
―
Что меня всегда поражает в ваших фильмах — это необычный подход, это какой-то вообще поворот, который невозможно представить. Ладно, я уже поняла, что в фильме про Октябрьскую революцию главным героем будет Парвус, роковой и загадочный персонаж…
В. Хотиненко
―
Нет, и Ленин.
О. Пашина
―
Ну, и Ленин тоже.
В. Хотиненко
―
Ленин и Парвус. Это очень важно. Это очень важно, чрезвычайно важно. Это своеобразная такая дуэль. Это шахматная партия.
О. Пашина
―
То есть вы считаете, что они антагонисты? Тот — роковой, а этот хороший был — Ленин?
В. Хотиненко
―
Нет.
О. Пашина
―
Нет? А как?
В. Хотиненко
―
Так вообще в жизни очень редко бывает.
О. Пашина
―
Так не бывает, да.
В. Хотиненко
―
У Солженицына есть в его… Он написал встречу-то Ленина с Парвусом, где звучит такая фраза. Ленин говорит Парвусу: «Вы меня искушаете, как дьявол Христа в пустыне». Это написал Солженицын, вообще-то говоря. Тот говорит: «А вы себя что, считаете…» Ну и так далее.
О. Пашина
―
Ну да.
В. Хотиненко
―
Никто себя таким не считает, но во всяком случае тема такая была. Это было своеобразное искушение. И потом, они были очень разные, просто совпали цели. Если сначала Парвус считал, что он выбрал себе орудие замечательное, то Ленин его обыграл просто. Он потом его отодвинул.
О. Пашина
―
Ну, тут Парвуса многие сравнивают с Березовским. Тот тоже считал, что выбрал себе орудие, а закончил печально.
В. Хотиненко
―
Да-да-да. Они во многом очень похожи. Они во многом очень похожи. В интернете даже есть любопытные материалы по этому поводу. Во многом. В определённом смысле — даже включая финал их жизни. Ведь, например, Парвус и Ленин — в этом тоже есть вот та самая мистика, которую я люблю. Они умерли в один год: Ленин в начале, как известно, 1924 года, а Парвус — в конце. У меня на этом многом строится там сюжет. Но они умерли в один год. И если Парвус умер… Ленин тоже ведь умер забытым, больным, а Парвус — богатым на вилле, на острове таком, Рублёвка такая своеобразная.
О. Пашина
―
Ну да.
В. Хотиненко
―
Богатым, но чрезвычайно одиноким человеком, нерукопожатным и, в общем, забытым и заброшенным. В этом тоже было повторение такое отчасти судьбы, хотя были очень разные люди. А у Парвуса было две идеи. Я это озвучу, чтобы было понятно. Он с ума сводил друзей-большевиков и социал-демократов, он говорил: «Я хочу разбогатеть и разрушить Российскую империю». Вот у него было две идеи фикс.
О. Пашина
―
А зачем ему было разрушать Российскую империю? Она чем ему так досадила?
В. Хотиненко
―
Вы знаете, строго говоря, ведь он, будучи сам евреем… У него нет таких вот, знаете, материалов в защиту евреев или чего-то. Он этим вопросом не очень занимался. Хотя сам довольно рано уехал. Он под Минском родился в местечке, потом в Одессе, и потом за границей получил блестящее совершенно образование. Поэтому так, чтобы он попал под разблюдовку какую-нибудь, под погром — вот насколько я знаю, у него такой не было страницы в биографии. Это была его идея фикс какая-то. Ну, то есть я упрощаю.
О. Пашина
―
Ну да.
В. Хотиненко
―
Конечно, есть мотив, то да сё, пятое-десятое, но вот у него была такая идея фикс. А почему вы не спросили: «А почему разбогатеть?» Понимаете, это очевидно, да?
О. Пашина
―
Нет, ну это логично. В нашей современной морали это прекрасно.
В. Хотиненко
―
Он считал, что здесь несправедливость царит, на этой территории стоит несправедливость. И это касалось не только еврейского народа, поэтому, ещё раз подчёркиваю…
О. Пашина
―
То есть бороться с несправедливостью и заодно ещё разбогатеть? Хорошо.
В. Хотиненко
―
Он же был известным социал-демократом. Его книжки читал Ленин в ссылке в Шушенском. В общем, он включился в революционное движение.
О. Пашина
―
Дмитрий Мезенцев спрашивает: «Владимир Иванович, а кто, по-вашему виноват в революции? Всё-таки власть или молчащее большинство, которое отдалось во власть большевиков?» Вот такой вопрос.
В. Хотиненко
―
Да вы знаете, вот это те же самые разговоры, как и «евреи всё захватили». Во-первых, раз захватили — значит, смогли. Тут что такого? Я не знаю. Простой, по-моему, ответ. Я вот режиссёр, у меня мою профессию никто не захватил. Я занимаюсь ей, слава богу, всю жизнь, и ничего, и никто у меня ничего не захватил. Вопрос другой. Да не надо тут виноватого искать! Виноватого всегда нужно искать внутри себя самого. Понятно, что это идеалистическая формула, но, вообще говоря, она правильная. Потому что ведь и Бердяев с ума сходил, писал: «Как это народ-богоносец в одночасье отказался?» А на самом деле процессы вызревали. И даже то атеистическое… процессы такие атеистические — они имели огромное значение. Ну, буквально на следующий день давай храмы рушить, разрушать — это же тоже спроста не бывает. Значит, это должно было вызреть. Потому что сколько священников пошли на муки, чтобы не отказаться от своих… Очень много, к слову сказать. Очень много, которые не отказались же и пострадали, были расстреляны. Значит, это изнутри, вызрел какой-то новый виток. Так было в 1612-м, к слову говоря. В 1612-м была практически та же самая история: поляка в Кремле сидят.
О. Пашина
―
Да у нас, похоже, в стране всё время одна и та же история, да.
В. Хотиненко
―
Поэтому ничего тут такого совершенно нового не произошло. Произошёл новый виток истории. Как я уже говорил, маховик крутанулся ещё раз. Сколько он раз прокручивался в истории? Не буду сейчас подсчитывать. Но поскольку так мне повезло, будем считать, я довольно часто в том, в чем я занимаюсь, окунался в эту самую историю так или иначе — либо с помощью Фёдора Михайлович Достоевского, либо по другим… Ну, я так знаю историю государства Российского…
О. Пашина
―
История и какая-то мистика.
В. Хотиненко
―
А я люблю мистику.
О. Пашина
―
Вот для меня это два момента, которые ассоциируются с вашим кино. Либо они переплетаются, либо… Это правда, действительно так. Мне очень интересно про фильм «Наследники» ещё узнать, потому что, насколько я понимаю, этот фильм должен был сниматься к 700-летию со дня рождения Сергия Радонежского. Казалось бы, все… И в фильме об этом тоже речь. Там тоже сценарист рассказывает: «Мне дали задание».
В. Хотиненко
―
Да-да-да, он там герой, в общем-то.
О. Пашина
―
Да? Вот. Все ожидали какой-то благостной картинки: вот оно житие мое, вот он такой был, Сергий Радонежский. И вдруг начинается это политическое… Вернее, этот фильм — это политическое ток-шоу. Вот для меня это… Я сначала не поняла. Где Сергий Радонежский? Здесь этот политический памфлет какой-то. Это острые темы, о которых мы думаем и говорим каждый… Сергий Радонежский-то где? А к концу фильма всё становится безусловно понятно. Почему такая форма? Именно для того, чтобы человек вот зацепился?
В. Хотиненко
―
Очень хороший вопрос. Мне очень нравится этот вопрос. Мне вообще пока всё нравится, что касается фильма «Наследники», потому что он немножко, к моему сожалению, мало был показан. Он заслуживает большего.
О. Пашина
―
Я смотрела два раза, честно признаюсь.
В. Хотиненко
―
Причём сколько я его показывал — он везде у людей пользовался безусловно интересом. Безусловным! Я его довольно много показывал приватным, что называется, способом. На фестивалях он призы получил. Очень жаль, что у нас таких фильмов не выходит пока. Очень жаль. Всё равно нашлась бы публика. Но! Когда он затевался, я сразу понял, что я не буду делать такой, ну, биографический, такой большой и помпезный фильм, потому что я для себя понял, что я не знаю, как снять вот что-то вот такое, как «Андрей Рублёв».
О. Пашина
―
Да, да, да.
В. Хотиненко
―
Как «Андрей Рублёв» снять — не знаю.
О. Пашина
―
Да. Вот-вот.
В. Хотиненко
―
А другого не надо. Другого, кроме бесполезности и траты денег, не будет. Поэтому я придумал вот эту форму. А почему? Надо сделать это актуальным. Если хочешь сделать актуальным, то надо найти способ достучаться. Мне показалось, что придумали интересный способ вот такого ток-шоу, потому что сейчас всё равно все смотрят. И потом, у нас ток-шоу в кино не было как бы ни разу. Мне показалось интересным всё в этом смысле.
О. Пашина
―
Вы так тонко знаете, что там происходит! Вы как-то с этим были связаны?
В. Хотиненко
―
Ну, у меня же передача была.
О. Пашина
―
А! Всё, я поняла.
В. Хотиненко
―
Я же вёл «Смотрим… Обсуждаем…».
О. Пашина
―
Да.
В. Хотиненко
―
Я без этого не смог бы ничего сделать. Без этого я не смог бы снять картину.
О. Пашина
―
Просто это такая «кухня», это так всё тонко, правильно и очень иронично.
В. Хотиненко
―
Но они даже чуть-чуть обиделись на меня, но зря совершенно, потому что я не снимал про телевидение. Это было просто место, где происходит действие. Если ты где-нибудь в больнице, то ты же должен знать…
О. Пашина
―
Ну, раз обиделись — значит, узнали себя.
В. Хотиненко
―
Ну, отчасти. Но я не занимался этим абсолютно. Меня интересовали другие вещи. Это форма, абсолютно форма. Я не задавался целью вскрыть достоинства и недостатки. Я действительно там работаю и так далее и тому подобное. А речь была о другом — реально почувствовать. Я сразу сказал: «Я к юбилею сдавать картину не буду». Потому что я считаю, что все эти юбилеи — они важны, нужны, но кино к юбилею — это показали, и больше ничего. Ну, к сожалению, и после юбилея… Я говорю: «Мне интересно убедиться: а вот после юбилея это будет звучать или не будет звучать? Мне вот это интересно». Потому что действительно фигура Сергия Радонежского архиважная просто, невероятной важности и непонятной совершенно.
О. Пашина
―
Непонятной.
В. Хотиненко
―
Тихим голосом… Да, в литературе читать это интересно. Убеждал князей, которые… Но что это в реалии — неизвестно. Я подумал, что это можно как-то подать и какой-то портрет раскрыть, когда будут противоречивые суждения, а всякий человек выберет своё.
О. Пашина
―
А вы сами были на стороне кого? Этого историка? Я уж про политолога не спрашиваю.
В. Хотиненко
―
Нет, я…
О. Пашина
―
Или там не было персонажа, который отражал бы вашу точку зрения?
В. Хотиненко
―
Нет, никого там не было, кто отражал бы мою точку зрения.
О. Пашина
―
Никого?
В. Хотиненко
―
Никого. Потому что… Ну, там как? Ну, не знаю. Может быть, монах…
О. Пашина
―
Монах там молчал весь фильм.
В. Хотиненко
―
Дело в том, что я… Ну, я воцерковленный человек, но… Ну так, нормально воцерковленный, светский воцерковленный человек. И поэтому для меня эта точка зрения не имеет значения, потому что без неё бессмысленно всё остальное. Да, был живой человек. Да, было такое влияние. И так далее и тому подобное. Но без мистической стороны это всё невозможно себе представить, поэтому и у нас там немного мистики есть. Она есть, а камера не видит.
О. Пашина
―
Да, да, да. И много жизненной правды, я хочу сказать. Для меня вообще последним крючком был вот этот вот мальчик-телеведущий, который отказывается… Вот он: «Всё, я ухожу». Он понял какой-то кошмар. И я думаю: «Ну как же? Неужели он уйдёт? Ну, это враньё! Это неправда!» И когда в конце этот плакат, новое шоу, всё замечательно — я просто мысленно аплодирую. Ну, это правда жизни. От этого не уйдёшь.
В. Хотиненко
―
Да, да. И в этом нет элемента моего. И даже мальчик этот молодой, герой, он тоже иронично улыбается.
О. Пашина
―
Да.
В. Хотиненко
―
И даже он уже дозрел до того, чтобы такие игры понимать.
О. Пашина
―
И в эти игры не играть, да. Ольга из Волгограда спрашивает и рассказывает: «Вчера решила посмотреть фильм в кинотеатре. Все российские фильмы — это комедии. Идёт одна веселуха. Но снимают же умные фильмы. Почему их так мало в кинотеатрах?»
В. Хотиненко
―
Ну, об этом мы даже успели с вами уже поговорить.
О. Пашина
―
Да, практически на это ответили.
В. Хотиненко
―
Это проблема. И какие-то шаги сейчас предпринимаются. Но если не учредить… Понимаете, мне кажется, есть простое решение. Да, у нас частные прокатные все эти кинотеатры, всё такое. Практически все. «Москино», правда, есть ещё, вот государственное. Слава богу, благодаря им я хоть как-то показал и «Наследников». Благодаря этой сети и вообще московскому правительству, к слову сказать. И я думаю, надо попробовать во всяком случае поговорить с кинопрокатчиками, чтобы… Вот есть мультиплекс, десять залов. «Will you be so kind…» — если они говорят по-английски. Или: «Будьте так любезны, один зальчик отдайте нашему кино. Один из десяти. Доля проката у нас — 20% где-то. Ну, бог с ним. Один зальчик, чтобы там постоянно шло наше кино. Отдайте один зал в десятизальном. Пять? Значит, всё равно один отдайте».
О. Пашина
―
Как вы относитесь к таким идеям, которые высказываются: «Ну, кино русское должно конкурировать. Пусть эти фильмы конкурируют. Если они неконкурентоспособные, то какой один зальчик?»
В. Хотиненко
―
Вы понимаете, если я считаю себя хорошим бегуном, меня должны хотя бы на дорожку поставить.
О. Пашина
―
Выпустить, да.
В. Хотиненко
―
Выпустить, чтобы я что-то там продемонстрировал, на каком я месте. А когда это даже не выпускается на дорожку — ну как, с чем конкурировать?
О. Пашина
―
Ещё один вопрос тоже от слушателя: «Не кажется ли вам, что наше общество как-то тотально поглупело? Интернет, клипы, ток-шоу, сериалы — такой культурный фастфуд». Да, быстрая и некачественная еда, но очень популярная. И что с этим делать?
В. Хотиненко
―
Я против таких категорических утверждений. Проблема есть, безусловно. Во-первых, если меня реально и что-то пугает, то это падение качества образования. Вот это меня реально пугает. Вот это то, что… не звёздочки раньше ярче были. Это просто то, что можно реально увидеть. Вот они вроде бы говорят, что им продохнуть не дают в школе.
О. Пашина
―
Да.
В. Хотиненко
―
Мне интересно, а чем же они там занимаются, если у них уровень образования, уровень культуры после школы низкий? Чем? Они что — физики там все? Тоже вроде нет. Кто? Я не понимаю, чем они там занимаются. Понимаете? Если у нас так катастрофически упал образовательный… У нас троечник был образованнее, а он был троечником.
О. Пашина
―
Ну, у нас как-то от образования немножко в другую сферу уходит фокус внимания. Тот же министр образования, который говорит про хиджабы в школах, например. Не про то, как физику преподавать, русский язык, литературу, а вот главный вопрос, который у нас обсуждается в последние недели…
В. Хотиненко
―
Серьёзно?
О. Пашина
―
Да. Вы не слышали тоже? Просто очень…
В. Хотиненко
―
Нет, просто не знаю. Ну, я сейчас занят. Вы поймите, я сейчас…
О. Пашина
―
Я понимаю, да. Очень громкая история, скандал. Министр образования сказала: «Хиджабам не место в школе». И сразу возгорелось пламя из-за этого вопроса. Глава Чечни ответил ей: «Нет, мои дочери ходили в хиджабах и будут ходить». И тут же разделяется общество: нужно ли ходить в школу в хиджабе? Вот главный вопрос, который волнует у нас сейчас людей, а не что там на уроках.
В. Хотиненко
―
Ну, вот это беда, конечно, потому что это точно не главный вопрос. Это, наверное, как-то обсуждаемо, наверное, как-то, в каком-то контексте тоже. Я ведь тоже не очень в теме. Я понимаю… Ну, как это называется, когда полностью вот это… Забыл сейчас, вылетело…
О. Пашина
―
Паранджа.
В. Хотиненко
―
В парандже, да. Это я понимаю. Но хиджаб? Ну, платочек.
О. Пашина
―
Ну, как религиозный человек вы считаете, какая-то атрибутика допустима в школе? Пусть хиджаб, пусть крестик. Что?
В. Хотиненко
―
Ну, смотрите. Я всё-таки снял фильм «Мусульманин»…
О. Пашина
―
Да.
В. Хотиненко
―
И я считаю, что, безусловно, допустимо. Если молодой человек уже дозрел до того… А тогда что, кресты проверять на входе? Охранники должны проверять?
О. Пашина
―
Заходишь в школу — сними. Выходишь — надень.
В. Хотиненко
―
Или обязательно с крестом? Или наоборот — обязательно надо снять, чтобы все были одинаковые? Я лично в этом проблемы не вижу. Я не знаю контекста, но я проблемы в этом особой не вижу. Я понимаю, в парандже прийти в школу — это немножко странно.
О. Пашина
―
В парандже нельзя.
В. Хотиненко
―
И там можно взрывчатку где-то спрятать. Но хиджаб… Я правда не знаю. Я не понимаю, в чём конфликт.
О. Пашина
―
А в чём, на ваш взгляд, ещё один… Не могу просто не воспользоваться возможностью, чтобы не узнать ваше мнение. Вот такой общественный протест в Санкт-Петербурге против передачи Исаакиевского собора РПЦ. Тут, на мой взгляд, вопрос сложный.
В. Хотиненко
―
Знаете, эти вещи такие тонкие. Я так понимаю музейщиков! Они же всё это время сохраняли это всё. А сейчас забирают. С другой стороны, я согласен с точкой зрения того же Адрона, например, Кончаловского, который говорит: «В храме должна быть молитва». Это храм всё-таки. Это было построено… Причём он строился как государственный. Сейчас не идёт речь о том, что его Церковь забирает, она его арендует. Ну, тоже, если бы прислушивались друг к другу, наверное, можно найти компромиссное решение. Потому что, с одной стороны, я понимаю все стороны, участвующие в этом конфликте, но тут тоже нельзя, как в том анекдоте: «И ты прав, и ты прав». Так проблема не решится.
О. Пашина
―
А что же делать? Как предложил Пиотровский — вообще отложить решение этого вопроса, раз это так остро сейчас, так болезненно?
В. Хотиненко
―
Знаете, иногда полезно отложить. Вы знаете, если я чувствую, что я… А я вспыльчив. И если я чувствую, что я сейчас… ну, в общем, не смогу принять разумное решение в силу своего эмоционального состояния — я откладываю до утра или, может быть, и на дольше. Иногда это полезнее. Иногда полезнее, может быть, заморозить. Но это храм. Вот это я точно знаю. И тут я согласен с Кончаловским.
О. Пашина
―
Раз уж мы заговорили о том, что мы так разобщены, что любая какая-то тема, будь то передача храма, будь то хиджабы в школах — они нас сразу разводят по разные стороны баррикад… И мы в то же время всё время говорим о том, что нам нужна какая-то идея, которая нас как-то может объединить. На ваш взгляд, это что могло бы быть? Или вы не знаете?
В. Хотиненко
―
Да я, как и все, не знаю, потому что… потому что идеи — они не назначаются. Идеи не назначаются, идеи вырастают. Сейчас на самом деле… Вот вы уже несколько раз употребили термин «мы разобщены». Я не думаю, что это так, в общем-то, вот замечательным образом. С одной стороны, вы правы в том смысле, в котором вы подразумеваете.
О. Пашина
―
Ну, как бы ни встал вопрос — сразу же находятся противоборствующие лагеря, очень резко настроенные.
В. Хотиненко
―
Но! С другой стороны, мы довольно единодушны.
О. Пашина
―
В чём?
В. Хотиненко
―
Мы довольно единодушны по одной простой причине: мы сейчас немножко противостоим всему Западному миру.
О. Пашина
―
Да, есть такое.
В. Хотиненко
―
А Россию всегда противостояние объединяло. Вот такой тоже какой-то пример, но он наш. Вот как только противостояние…
О. Пашина
―
То есть нам всё время нужен внешний враг?
В. Хотиненко
―
Да не то что нужен… Не стремимся мы к этому!
О. Пашина
―
Но нам лучше, когда он есть.
В. Хотиненко
―
Но если он появляется — мы объединяемся. Вот это. Поэтому в этом смысле мы соединены. Но это же тоже не может быть идеей. Идея противостояния — вообще нехорошая идея.
О. Пашина
―
То есть всё время искать какого-то врага надо?
В. Хотиненко
―
Надо не «против», а «за». И вот когда у нас появится идея «за»… А такая идея есть. Но если я сейчас её озвучу, то скажут: «Ну…»
О. Пашина
―
Ну нет, скажите, да.
В. Хотиненко
―
Но я её озвучу всё равно. Идея одна — работать. Вы знаете, работать.
О. Пашина
―
Ну, бытует же такое мнение, что мы не любим работать.
В. Хотиненко
―
Вы знаете, с какой радостью я смотрю…. Вот показывают какого-то человека, фаната, у которого сыроварня. И он говорит: «Да я сделаю!» Он сделает, не сделает лучше итальянских, но… «Вот тут технология…» Работать надо!
О. Пашина
―
Это скучно.
В. Хотиненко
―
Видите? Но мне-то не скучно почему-то. Потому что я нашёл своё место. Тут почему образование — ключевой момент? Потому что закладывать нужно в человеке разнообразное мышление, а не то, что он хочется только пробраться на вершину, быть знаменитым и богатым. Ну, надо объяснить человеку: «Это невозможно. Ты просто найди себя. Найдёшь — может, и станешь знаменитым и богатым. Но ты пойми, что не в этом дело». А когда ключевой момент — «знаменитый и богатый», то тогда всё остальное… «Да ну, что я буду этим делом заниматься? Работать? Ну, тоже скажете! Вон сколько людей не работают и деньги получают». Примеры находят причём, и достаточно убедительные. Но тех людей своя судьба привела к этому. Но вот это — ключевой момент. Пока поперёк лавки, вот там надо закладывать. Ещё не поздно. Вот сейчас нужно закладывать в поколение, у которого появится идея. Сейчас можно начать.
О. Пашина
―
А какая-то… не знаю, личность какая-то, которая могла бы продвигать эту идею, как-то всех объединить, что-то сделать? Вот опять же из «Наследников»: «Личность технологиями не заменишь». У нас сейчас технологии, имиджмейкеры, вот это всё, пиар чёрный и белый. А личность у нас есть какая-нибудь?
В. Хотиненко
―
Я, во-первых, в роль личности в истории не очень так… Личность — это по Гумилёву. Если в эту личность стукнул луч откуда-то, то произойдёт. Ну, это гумилёвская теория пассионарности. А так… Я надеюсь, мне очень хочется, чтобы в молодой среде сформировался протест против этих технологий, которые бы сказали: «Ребята, ну что мы такие? Ну чего мы торчим в этих вот?..» Потому что это возможно. Но это возможно только в случае, если в них вырастет вот это вот…
О. Пашина
―
А как это? Откуда это должно взяться? «Кто должен воспитывать и закладывать?» — спрашивает Таня.
В. Хотиненко
―
Должна появиться какая-то группа. Должна быть компашка каких-то людей толковых, компания людей толковых… Это часто было. Новая французская волна начиналась. Ну, много таких процессов начиналось…
О. Пашина
―
Которые вдруг выйдут из Матрицы?
В. Хотиненко
―
Да, да. Которые скажут: «А чего это мы? А давайте попробуем». Это единственный способ. Потому что назначить, запретить, отрезать — не-а. И мы, дяди взрослые, тоже новую идею не назначим, как бы интересно мы им что ни преподносили.
О. Пашина
―
Я должна объявить тех, кто получает билеты, которые мы обещали вам полчаса назад. Это Натали (916-822), это Даша (926-530), Саша (916-296), Виктор (925-637), Игорь (917-893), Ирина (915-473). Извините, очень много. Павел (915-042), Виктор (985-907) и Анна (926-642). Вот это все, кто идут на спектакли и в Московскую консерваторию.Я благодарю Владимира Ивановича Хотиненко, особенно за фильм «Наследники», потому что я посмотрела его…
В. Хотиненко
―
Спасибо и вам. Вы меня просто порадовали.
О. Пашина
―
Я буду очень ждать истории Ленина и Парвуса. И обязательно дочитаю вашу книгу. Всего вам доброго! До свидания.
В. Хотиненко
―
И вам всего доброго!