Вероника Долина - Дифирамб - 2017-01-08
О. Пашина
―
14 часов и 7 минут в столице. В программе «Дифирамб» — Вероника Долина. Я думаю, что… Здравствуйте, Вероника Аркадьевна. Я думаю, что сейчас и говорить ничего не будем. Мы начнём с правильного аккорда.ПЕСНЯ «ЗАСТЫВШИЕ ФИЛИ»
Туда меня фантомы привели, Где нет, не ищут женщины мужчину… Привиделись озябшие Фили, Где я ловлю попутную машину, Чтоб через четверть, может быть, часа, Московское припомнив сумасбродство, Внутри себя услышать голоса Филёвского ночного пароходства.
Туда ведут нечёткие следы, Где люди спят и к сказочкам нечутки, Где я у самой глины, у воды, Приткнувшись лбом к стеклу какой-то будки, Звонила, под собой не чуя ног, Но знала — выход будет нелетальный. Подумаешь, всего один звонок От женщины какой-то нелегальной.
Так что ж, до самой смерти неправа? Весь город, как ладонь, уже изучен, Но выхватит судьба из рукава Гостиницу в сети речных излучин, Мужчину, прилетевшего с земли, И женщину, поверившую чуду… Привиделись застывшие Фили, Которых не было, не есть, не буду.
О. Пашина
―
Вероника Долина. Я думаю, вы уже поняли это, дорогие слушатели. Вы можете писать, задавать свои вопросы, писать свои комментарии. Для этого у нас есть телефон для SMS-сообщений: +7 985 970-45-45. Вероника Аркадьевна, я хочу спросить. В Facebook я почитала вашу публикацию. Мы же сейчас живём все в социальных сетях. И не знаю, эпиграфом, что ли, к сегодняшней программе вы поставили: «Такая печаль у меня на груди». А почему? Такое настроение?
В. Долина
―
Просто неплохая вещь. И потом, она припечатывает человека, чтобы он не глупостями, а важнейшими вещами жил, окаянный. Есть же и глупости: температура на улице, заводится, не заводится машина, насколько скользит обувь. Ну, в конце концов — даже какие у ребёнка отметки в семестре. Это всё глупости. А есть мир неглупостей. Если я иду в эфир, то пускай неглупости служат эмблемой.
О. Пашина
―
А я ловлю себя на том, что я сейчас ходила по этой предновогодней слякоти, по этому новогоднему морозу, и я так про себя повторяю: «Мне что-то стало трудно дышать, что-то со мною нужно решать». Вот это почему-то…
В. Долина
―
Там тоже внутри заключается небольшая неглупость, потому что как бы она ни дышала и что бы она ни пыталась решать, неплохо бы подойти к окну и… да хоть руками взмахнуть, если не крыльями.
О. Пашина
―
Про настроение новогоднее, предновогоднее. Ощущения какие-то, ожидания, может быть. Вот какое настроение? Какие ожидания?
В. Долина
―
Я неплохо встретила. У меня…
О. Пашина
―
Да, с прошедшим днём рождения!
В. Долина
―
Да нет, не в этом дело. Но этот дуплет всей моей жизни — Новый год, вслед за которым едва успеваешь взять дыхание и вынужден день рождения делать. Нет, я с удовольствием, потому что собираются чёртовы дети и ангельские внуки и изображают, что ёлка — это я и есть, чтобы я знала своё место, чтобы разместила подарки где положено, ну и прочее, да, и на рояле сыграла хоть «В лесу родилась…», известно что.
О. Пашина
―
Ёлочка. Сейчас просто такая тенденция — вообще отказываться…
В. Долина
―
Что, все играют «В лесу родилась…»?
О. Пашина
―
Нет, от новогодних ёлок вообще отказываться.
В. Долина
―
Что вы говорите? Опять я отстала!
О. Пашина
―
«Сноб» пишет, что это толпа, это пошлость.
В. Долина
―
О чёрт!
О. Пашина
―
А продвинутые прогрессивные люди — они называются «ёлка-фри»: «Вот мы не такие, как все. Мы не хотим играть в эти игры».
В. Долина
―
Нет, я очень…
О. Пашина
―
Традиции важны?
В. Долина
―
Я очень отягощена. Я страшный консерватор. Ёлку мне подай — и подешевле, и попушистее, как некогда советскому человеку. Ёлку мне подай. В приличную эту… Как её? Вазу с водой её помести. И пусть она не смеет распадаться на части раньше старого Нового года. Ну, хоть пара игрушек из моего детства там пусть фигурируют. Ну и всё такое. Нет, я ёлконавт абсолютный.
О. Пашина
―
Вот это наш ответ ёлка-фри!
В. Долина
―
Да.
О. Пашина
―
И кстати, новое слово от Вероники Долиной. Эти — ёлка-фри. А есть и ёлканавты.
В. Долина
―
Я фанат, конечно. Нет, у меня дети тоже. Они моложе будут, наши Пети-то относительно нас, Василиев Ивановичей, они же помоложе, ясное дело, но они насчёт ёлки все фанатски тоже топают, едут чем умеют до ближайшего ёлочного базара и там оснащают, и несчастным своим молодым этим поколением демонстрируют, что ёлка может быть и живая!
О. Пашина
―
А ещё одна традиция… Я не знаю, может быть, кому-то необходимая, а для кого-то неприятная. Телевизор смотрите? Поздравление президента? Я знаю, что люди, которые вообще не смотрят телевизор, всё равно на несколько минут включают, чтобы просто посмотреть — и выключить.
В. Долина
―
Вы хотите меня бросить, как полено, в топку народного интеллигентного гнева?
О. Пашина
―
Нет!
В. Долина
―
Я посматриваю телевизор — не там, где адски поздравляют и осыпают пеплом «Иронии судьбы» многочисленные головы. Я немножко не там. И честно говоря, на Новый год я не смотрю. Ну, во-первых, мне оскорбительно, это для меня взъерошивает домашний покой, и как бы это пускает газ, какой не нужно, в моё тихое помещение.
О. Пашина
―
Отравляет немножко.
В. Долина
―
Ну конечно. Это — нет. Но иметь представление о том, что происходит с нашими, в общем, массами людей, я хочу. И даже как главная кукла этого кукольного театра выглядит и что произносит. Ну, я хочу быть в курсе.
О. Пашина
―
И чем кормят людей, простите, с лопаты — тоже надо немножко знать.
В. Долина
―
Я хочу быть в курсе. Люди есть люди. Я же всё-таки основатель крохотной домашней, но, в общем, фабрики горького шоколада. И тогда я повышу свою калорийность, тогда я свою шоколадную фабрику принужу работать ещё энергичнее, если у них витаминные недостатки. А я в принципе вообще так делаю. Если погода на дворе какая-нибудь беспощадная, то я тоже свою шоколадность немного повышаю. И если какие-нибудь грустнейшие в мире события, то тоже. Ну, у меня очень сопротивленческий этот мотор внутри меня, он такой. Меня просто, понимаете, не то что хлебом не корми, меня только этим и обеспечь. Везувий начни извергаться — ну, просто меня можно в это место пускать. У меня так сделано внутри. Мне себя нисколько не жалко. И в юные годы тоже так было. Вот мне просто очень хочется работать и сколько-нибудь кому-нибудь быть нужной.
О. Пашина
―
Ну, я думаю, что нашей аудитории нужны и песни, и стихи. Давайте песню послушаем.
В. Долина
―
Да, давайте.ПЕСНЯ «СОВЕТСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ»
Нет, советские сумасшедшие — Не похожи на остальных! Пусть в учебники не вошедшие — Сумасшедшее всех иных.
Так кошмарно они начитанны, Так отталкивающе грустны — Беззащитные подзащитные Безнадёжной своей страны.
Да, советские сумасшедшие Непохожи на остальных. Всё грядущее, всё прошедшее — Оседает в глазах у них.
В гардеробе непереборчивы, Всюду принятые в тычки, Разговорчивые, несговорчивые, Недоверчивые дички…
Что ж — «советские сумасшедшие», Ежли болтика нет внутри? Нет, советские сумасшедшие Не такие, чёрт побери!
Им Высоцкий поёт на облаке, Им Цветаева дарит свет… В их почти человечьем облике — Ничего такого страшного нет.
О. Пашина
―
Вот так, про советских мы вспомнили людей. Ну и Новый год — советская традиция.
В. Долина
―
Постсоветские нечто в этом из себя представляют, но просто их значительно меньше, потому что они хрупкие были, они вымерли почти тотально. Ну, ничего, ничего. Нас ещё есть немного! Но как мы знаем по известной цитате, настоящих буйных…
О. Пашина
―
Мало.
В. Долина
―
Да, с этим проблемы. Давайте я вам стишочек прочитаю.
О. Пашина
―
Давайте.
В. Долина
―
Он такой… Он воздвигся, между прочим, тоже зимой. Это пару лет назад уезжал из своего родного штата Массачусетс, города Бостона, в совершенно другой город переезжал Наум Моисеевич Коржавин. И я такое зимнее небольшое послание, маленькую записку ему посылала. Ну, просто отсюда туда.Теперь вот так. Вот так теперь по зимнему. Такая всеохватная зима, Что надо белым написать по синему, Чтобы смотреть любое синема. У нас синематека закрывается. Любая тётка знает почему. Она не плачет, голос не срывается. Всё отступает в золотую тьму. Зимою прошлой мы стучали по столу, смеялись громко, уронив очки… Мы будто вместе шли еще по Бостону, Наивные пижоны, дурачки. Стоит зима. И мимику и пластику Меняет каждый божий человек. Среди стихов предпочитая классику, Прокрались мы в необъяснимый век — В пустой туннель. Тяжёлое напутствие Читаю на пороге, как псалом. Мы может быть, с календарём напутали, Но мы еще присядем за столом, Дружочек мой… Москва теперь холодная. Хоть есть остатки света и воды. И не такая вроде бы бесплодная, Мы все — её корявые плоды. Мы Пушкины. Мы Байроны. Светильники. Мы лампочки, дрова и угли — мы. Нам ангелы — братва и собутыльники. Особенно сейчас. В разгар зимы.
О. Пашина
―
Да, много смыслов…
В. Долина
―
Ну, просто небольшой мост отсюда туда. А то ведь в иной день встаёшь — а будто бы мостов нет. А тут вся Земля в мостах.
О. Пашина
―
А про мосты можно вопрос, кстати?
В. Долина
―
Да.
О. Пашина
―
Вот Интернет — это что? Это мост между людьми, с которыми можно общаться, где бы они ни находились? Это какая-то отдушина, потому что в телевизоре, ну, не очень интересно?
В. Долина
―
Не так уж я задушена, я лично, чтобы словом «отдушина» жонглировать. Мне эти отдушины до лампочки. Слово «мост» мне больше нравится, например. У меня есть такая всемирная карта мира, у меня свой собственный глобус, и на нём крайне мало границ. Ну, ничего не могу поделать! А уж сколько на нём таможен — не спрашивайте меня. А уж пограничники все уволены очень давно. Колоссальные их институции все совершенно перестали существовать, и притом давно. У меня масса критики к рядовым пограничникам. Ну, во имя светлых, практически всё ещё рождественских дней ничего не буду говорить, никакой критики. А так бы я… Да. Но я много всё равно люблю в живом человеческом мире. Ну что, нам отдушины, что ли, нужны? Нам воздух подавай!
О. Пашина
―
А воздух — есть он? Или как-то он ощутимо сгустился? Вот от прошедшего года какие вообще ощущения?
В. Долина
―
Да хреновые, Оксана. Что тут может быть? Если быть бесконечно зависимой от этой грубейшей, агрессивнейшей реальности, которая очень себя предлагает нам в отцы, матери и прочее такое… Но если вовремя ей объяснить, да даже внутри себя чрезвычайно тихим голосом: «Ты мне не папа, ты мне не мама. Я тебя знать не знаю! Ты мне, может быть, даже не управдом», — да, очень может быть. Ну вот. И я не очень тяготюсь. Я тяготюсь, да не очень. Во-первых, каким-то образом весь этот прожитый 2016 год я живу, в сущности, празднично. У меня был юбилей, я сертифицированный взрослый человек.
О. Пашина
―
Хорошо сказано.
В. Долина
―
И я очень сильно радуюсь тому, что я такая взрослая. Сколько лет я до этого, Оксана, добиралась, до этого мироощущения! Ох, долго надо жить, пока себя хоть малость, хоть одной ногой почувствуешь во взрослом мире более или менее своим человеком. Поэтому я — ничего. Я прилична. И потом, у меня есть вторая реальность — это стихи. Я всё равно через неё общаюсь с первой этой грубоватой реальностью. У меня есть и третья реальность — это концерты, где наилучшие люди, прошу прощения, со всего света собраны.
О. Пашина
―
Давайте тогда про вторую реальность. Я имею в виду стихи. Туда и погрузимся на несколько минут.
В. Долина
―
Минут? Наши стихи не длинные абсолютно.Из Обнимандии — привет! И почему б не быть привету, Когда я тут уж столько лет И обжила планету эту.
Из тёплых яблочных садов, Из кальвадосни, сыроварни, Что заменили мне любовь И подсказали все слова мне…
Из Обнимандии — ку-ку! В страну печальных меланхолий. Не на виду, не на слуху — Тут звон московских колоколен.
Из Обнимандии — салют! От Мопассании с Флоберней — Вам пару акварелек шлют Для сонных сумрачных губерний.
Из Обнимандии, пойми, Из центра сада дна морского — Хоть пару строк моих прими. Хотя — в них ничего такого…
Наденешь серое пальто, Затянешь тёмные тесёмки — И прячешь руки, как никто, Пред ледяным лицом позёмки.
Вот такое зимнее.
О. Пашина
―
Зимние стихи, да.
В. Долина
―
Ну вот. А у меня их много. Я обожатель.
О. Пашина
―
Вы любите зиму?
В. Долина
―
Да.
О. Пашина
―
А лето?
В. Долина
―
Гораздо меньше. Для меня лето — это вообще ужасная пора. Я его мысленно проскакиваю. Мне лишь бы осень — и по возможности поздняя — взяла да и наступила. Вот мы какие — такие, как я!
О. Пашина
―
Почему зима? Не знаю, пишется лучше?
В. Долина
―
Ну, во-первых, видимо, это связано вот с чем. Ну, у меня плоховатенькие сосуды, у меня головные боли, и зимой мне лучше давленчески и всё такое. Когда я была девочкой, обнаружила, что на свете есть такие странные места, вроде Тюмени, и я вообще решила, что туда-то я и переселюсь когда-нибудь. Впоследствии я перерешила эту концепцию, я её как-то перенастроила. Тюмень, видимо, некоторое время без меня как-то пребудет. Но я люблю отдалённые места, я люблю. Очень неравнодушна я к городу Иркутску. А в прежние времена ой как я любила ездить на Урал и за Урал.
О. Пашина
―
В Иркутске сейчас, кстати, теплее, чем у нас, в Москве.
В. Долина
―
Вот например. Там — оп! — и теплее, чем в Москве. Ну вот. Что-то я хотела сказать-то насчёт мостов, насчёт тепла, насчёт лета… Не говорите со мной, Оксана, про лето!
О. Пашина
―
Не буду, всё.
В. Долина
―
Это не моя область. Хотя там есть всякие милые вещи, но область всё равно не моя. Я люблю зиму, и всё. Так, читаю вам стихи. Они, кстати, сравнительно летние. Как я вижу, написаны в августе. Ну, когда сижу во Франции, и подъезжают дети, потому что дети приезжают, своих детей подвозят. И я чувствую себя очень несчастной и порабощённой, очень-очень угнетаемой, эксплуатируемой…
О. Пашина
―
«И думаю: скорее бы уже зима». Да?
В. Долина
―
О да! О да! Вот тут-то мы всем и покажем.Да ладно вам! Куда б я и когда — Повсюду надо мной одна звезда, Где не построю хижину простую. Мою неоперённую стрелу Я городу пришлю или селу — Они в ответ: «А я не протестую». И вот смотрю: стоит звезда моя Над чашей, над кувшином бытия, Висит, как полагается, и светит, И плещет море, будто молоко, И хижина моя недалеко. А кто придёт — меня и не заметит. Событий у нас — прилив, отлив… И поезд прибывает, посулив, Не обманув людей, по расписанию. Встречают на перроне старики Детишек, что летят, как мотыльки, На дедовскую пиццу и лазанью. Да ладно вам! Само собой, я вру. Придёт пора — как человек умру. Приливы не спасут, отливы — тоже. Хотелось бы среди кротовьих нор И внучке рассказав про Алинор. Примеры есть, но — не успеть, похоже…
О. Пашина
―
Про детей вот интересно. Конечно, они напрягают. И внуки напрягают. А чем радуют?
В. Долина
―
Да всем радуют. Оксана, ну что вы? Это одно кокетство.
О. Пашина
―
Асе, кстати, привет, потому что мы помним, как она работала на «Эхе Москвы».
В. Долина
―
Асе передам. Ася сегодня не близко расположена, в некотором отдалении. Ну, Ася тоже свой довольно окрылённый поиск осуществляет. Это я очень поощряю… Не так много у меня дочек, а точнее — одна. На фоне троих плюс к ней…
О. Пашина
―
Сыновей.
В. Долина
―
Сыновей, да. Не так много дочек. Значит, моя женская линия наследуется не уймой людей. И если у Аси есть хоть маленькие крылышки, чтобы чуть-чуть воспарить над московскими печными трубами, пусть воспаряет.
О. Пашина
―
А они с вами советуются? Вы на них давите? Или вы их в полёт отпускаете свободный и наблюдаете за полётом?
В. Долина
―
Оксана, сколько много откровенностей вы от меня хотите? Спросите кого-нибудь из моих детей — они вам будут рассказывать, какой у нас в доме тоталитаризм. Лучше спросите их про это в кулуарах. Может, они у микрофона что-нибудь другое будут… Кто их знает? Ради красного словца…
О. Пашина
―
Ну да.
В. Долина
―
Да, тоталитар я такой. Но ничего я зато не советую, вот практически ничего. Я только исподволь, исподволь и в раннем детстве. Моё дело хроническое, понимаете. Моё дело, может быть, даже гомеопатическое. Моё дело — хорошо кормить в детстве раннем. И моё дело потом — сделать что-то интересное для детей в их школьный период, то есть подготовить к каким-то… Ну, по возможности тоже, как бы с моей точки зрения даже неназойливо подготовить их к тому, что им придётся что-то решать самим. А потом они решают всё на свете сами: и институции, и партнёрство в жизни, свои бюджеты, свои причёски, свои стили. Конечно, они уже в полном моём отсутствии, которое когда-нибудь дойдёт до окончательного, будут решать.
О. Пашина
―
У нас буквально остаётся одна минута до новостей. Я просто хочу почитать эсэмэски, потому что их много. А после новостей мы вернёмся, обязательно послушаем песни, и непременно ещё почитает стихи Вероника Аркадьевна.Вам пишут Катя и Семён: «Вы есть — и этого просто достаточно. Будьте, пишите. Мы навсегда ваши почитатели и ценители». «Как здорово! Я тоже обожаю зиму», — пишет Ольга. «Главкукла». Респект Веронике Долиной!» — это, видимо, представитель молодого поколения. Да, у нас сегодня много неологизмов. «Вероника трогает и восхищает. Для меня она выделяется из всех. Здоровья, успехов, признаний громких и дружных!» — из Самарской области пришло пожелание. Ну а мы прерываемся на новости и обязательно продолжим.
В. Долина
―
Новости — дороже всего!НОВОСТИ
ПЕСНЯ «ФАННИ И АЛЕКСАНДР»
Розовый палисандр, бархатная розетка. Фанни и Александр — бабка моя и дедка. Время обнажено, варево так клубится, Что не исключено: сможешь, сможешь влюбиться.
Снег идёт к небесам, ель озябла в охапке. Фанни и Александр — детки мои и бабки. Вертят веретено голубь и голубица, Будет, будет дано: сможешь, сможешь влюбиться.
Буквицы в пол-лица, строчные, прописные. Фанни и Александр — это мои родные. Ну и ещё одна звёздчатая крупица — За тебя решено: можешь, можешь влюбиться. Можешь, можешь влюбиться. Можешь, можешь…
О. Пашина
―
Вероника Долина в студии «Эха Москвы». У нас такая связь получилась: про детей поговорили, а песня про бабушку и деда, да?
В. Долина
―
Да. Ну, мы даже с новостями, как видите, известную связь получили. Не успели про Тюмень упомянуть — и тут же она и выплыла.
О. Пашина
―
Да, и нам сообщили.
В. Долина
―
Ну, без лишних улыбок обойдусь, но это, в общем, довольно обыкновенное дело.
О. Пашина
―
Спрашивает наша слушательница Ольга: «Когда и где вас можно послушать на концерте в Москве? Очень хочется. И если можно, в ближайшее время».
В. Долина
―
Нет, в самое ближайшее не получится точно. И совершенно без меня запросто можно обойтись, и можно будет без меня обходиться всегда, потому что сейчас я уеду, через неделечку, а потом возникну под конец февраля. И дважды в месяц я пою в такой филармонии, которая называется «Гнездо глухаря» на Цветном бульваре. Я её очень люблю, очень. Всё постепенно. И человека-то полюбляешь не очень сразу, а уж место, а уж всё, с этим связанное… Много во мне разнообразных было, в общем, критических каких-то моментов. Они и сейчас есть, но я всё равно очень полюбила.«Глухарь» — серьёзнейший молодец в сегодняшней Москве. Вот это место, этот крохотный концертный зал, надвое разделённый, два концертных зальчика в одном зале. Ну, они ужасные молодцы! Нет того приличного драматического актёра, который там сегодня не выступает. Нет того сколь-нибудь наполненного чем-то, чем можно быстренько и в компактной сценической форме поделиться с людьми, литератора, который там не выступает. Таков «Глухарь», таково «Гнездо глухаря» на Цветном бульваре. Ужасные молодцы! И я там дважды в месяц тоже тихонечко пою.
О. Пашина
―
А если говорить о местах? Москва, Франция, Соединённые Штаты… Ну, по всему миру, в общем-то, вы даёте концерты и выступаете. Где-то больше нравится, где-то — меньше? И почему?
В. Долина
―
Нет, что вы?
О. Пашина
―
Или просто там приходят свои люди — и там, и там, и там?
В. Долина
―
Это старая гвардия. Люди приходят, какие есть. Степень их свойскости никогда не ведома.
О. Пашина
―
Не ощущается.
В. Долина
―
Если уж везде бы приходили прямо такие «свои люди» — это уже было бы выступление в детской библиотеке, которая расположена на первом этаже того подъезда, где ты живёшь. Нет, так не бывает, так не бывает.
О. Пашина
―
Неужели приходят такие люди, которые не понимают вообще, куда они пришли? И так начинают озираться и спрашивать: «А что здесь? А что здесь?» Или люди-то приходят, и они понимают, куда они идут?
В. Долина
―
Это плохая ситуация, которую вы живописуете, но и она…
О. Пашина
―
Случается, да?
В. Долина
―
Ну а что? Нет, что ли? Конечно, есть. Конечно, может что-то такое случиться. Хотя сегодня классовое разделение людей, конечно, очень жирной чертой подчёркнуто. Все знают, зачем они, почему, каков оклад, каков доход, расход.
О. Пашина
―
Понятно…
В. Долина
―
Ну, не даром же люди двадцать лет назад так оседлали какие-то сертифицированные автомобили, сделали себе патентованные ремонты — типа все, как один. Поэтому они знают, где «Крокус Сити Холл», а где не крокус, и не сити, и возможно, даже не холл. Не очень-то люди путают, не очень. Но новых людей — сколь угодно, да.И Facebook, душечка такая, за эти четыре года сделал мне множество добрейших… в общем, служб сослужил, вот просто как такое невиданное животное, которое поморгало большими глазами и сказало: «Смотри, ты меня не бросай, я тебе пригожусь». И Facebook мне пригодился столькожды и так, что невозможно описать. Ну, можно не пускаться в эти жизнеописания. Нет, публика очень… Есть ротация, есть огромная смена. Мы же не парламент какой-нибудь, где люди сидят…
О. Пашина
―
Несменяемость власти.
В. Долина
―
О! И тащатся, и тащатся, и тащатся! Да ещё и поколениями тащатся. Ну и немножко тащат. А что мы-то? У нас-то приходят наши простецкие люди и, в общем, вполне либеральную цену, конечно же, за билет платят. А тут-то я и появляюсь, и свои тихие песни пою.
О. Пашина
―
Нина из Саратова пишет: «С самого начала ваших песен обожаю вас, ваш неповторимый голос. Пластинка «Мой дом летает» помогала в трудное время хоть немного воспарить над бытом и просто жить. Слушала вас в Саратове очень давно», — пишет Нина из Саратова. Пишут тут: «Вы наш кумир!» Ну, всё как положено.
В. Долина
―
Особенно кумир.
О. Пашина
―
Дмитрий спрашивает: «А был ли у вас кумир среди исполнителей, на которого вы равнялись в творчестве?» А может быть, просто кто-то нравился?
В. Долина
―
Да, немножко, конечно, вышедший из моды вопрос. Я очень впитывала… Я всё-таки ещё и была очень такая смешно литературная девочка, много читавшая, поэтому я без книжки вообще ни в метро, ни в троллейбусе. Меня в роддом волокут — а я всё с книжкой да книжкой. Да я и сегодня так, потому что вторая и третья реальность нужны человеку. И я чрезвычайно сожалею о тех, кто так не делает. Это большая защита человеку.Насчёт кумирства. С кумирами у меня сложно, но я люблю я многое. Но важнейший человек в мире стихов под музыку, своих собственных стихов под свою скромную, но музыку, и чтобы на русском языке, у меня был один — Булат Шалвович Окуджава. Так и осталось. Хотя я совершенный апологет, конечно, грозного, кровеносного Галича, страстно, невероятно словарно, словесно, стихотворно одарённого Высоцкого с его театральностью, тихой московской музы, чуть ли не подмосковной, с её невидимыми, но видимыми в Москве алыми парусами, Новеллы Матвеевой, и волшебной театральной музы — Юлика Кима. Я чрезвычайный и полномочный почитатель, но мы своим тишайшим лирическим путём двигаемся тем не менее, хотя я многое люблю. Ну, я и французскую музыку очень люблю. Вот Бог не дал мне английского языка, и тогда очень многое, что пишется людьми по-английски, проходит мимо меня. Мне очень жаль, но так случилось, так вышло.
О. Пашина
―
А почему?
В. Долина
―
А что «почему»?
О. Пашина
―
Быстренько на курсы пойти, изучить…
В. Долина
―
Эх…
О. Пашина
―
Нет?
В. Долина
―
Помните, я сказала про детское? В детстве надо кормить человека так, чтобы у него были сносные зубы, волосы и прочие органы. То, как усваивается в детские годы, не усваивается потом. Нет. Поэтому французские песенки, французские такие, ну, примерно эстрадные вещи — это моя тоже, в общем, специальная реальность. А другие — нет.
О. Пашина
―
Ну, мы ответили, по-моему, исчерпывающе на вопрос слушателя. Может быть, давайте песню послушаем.ПЕСНЯ «СТАРУШКА»
Теребит меня старуша За рукавчик шаровар. Мы выходим, баба Груша, На Рождественский бульвар.
Запахни мне туго шубку, Обвяжи кашне не зря, Ведь морозец не на шутку На седьмое января.
Не забудь меня, старуша, Пригляди ещё за мной, С этой горки, баба Груша, Соскользну я на Цветной.
Понесёт меня, былинку, Раскровившую губу, То ли к цирку, то ли к рынку, То ли в самую Трубу.
Отведи меня, старуша, На бульвар под Рождество. Я зачем-то, баба Груша, Не забыла ничего.
Не забыла, не забыла, Не забыла — не смогла, Как мне Сретенка светила И Рождественка цвела.
О. Пашина
―
Я вслед за Ниной, наверное, должна признаться, что мне ваши песни и стихи очень помогают в моей, так скажем, женской жизни — если вы понимаете, что я имею в виду. Есть вопрос о том, был ли у вас кризис среднего возраста и как вы его преодолевали. Если вы считаете, что он некорректный, мы его отбросим. Если можете рассказать — расскажите.
В. Долина
―
Так называемая личная жизнь. Ну, множество было кризисов, не знаю, разных, в общем, возрастов. И не что я себе позволяла как-то разразиться этим кризисом, но редко могла противостоять. Хотя было много таких, в общем, перекрёстных ситуаций, перекрёстков, где надо было решать. Ну, я всегда решала, и очень, в общем, мужественно, с большими потерями для себя всегда, разными потерями, в первую очередь — потерями достоинства.
О. Пашина
―
А вы как решали — рационально или подбрасывая монетку? Ну, в переносном смысле
В. Долина
―
Нет, монетка никакая ни при чём.
О. Пашина
―
Просчитывали?
В. Долина
―
Нет. Тоже нет. Судьба давала, как могла, какие-то подсказки. Ну, какая там монета? Нет, это годами всё совершалось. У меня разнообразные сюжеты были. Были сюжеты, которые тянулись… Отвратительное слово. Ну, длились годами. У меня хватало мужества на это длинное собрание сочинений. Длиннейшее! И не факт, что дописанное до конца. У меня хватало моей долгоиграющей пластинки и разные двухтомники, и четырёхтомники… Ну, откуда вообще такое обилие стихов-то взялось?И у меня был сильный разлом в мои, как положено, 36 лет, переиначивание жизни, перелицовка. Я, между прочим, пыталась бороться, я противостояла этому вихрю. Но со мной не было, как во всех сильнейших ситуациях, как мне кажется, человеческой судьбы, со мной не было ни одного человека рядом, чтобы мне помочь — ни мужчины, ни женщины, ни стара, ни млада. И я упала, так сказать, лицом вниз перед своими детьми (их тогда было трое) и сказала: «Будем жизнь менять». И мы переменили и стали жить дальше.
Нет, тут есть… Об этой, в общем, всей моей части жизни, о ней можно с каким-то юмором или с минимальным юмором, поникнув головой или вздёргивая подбородок — по-разному. Лучше всего — стихи. Там много об этом. Ну, старалась справляться.
О. Пашина
―
Давайте стихи тогда. Трёхтомник мы не успеем, но хоть что-то, хоть что-нибудь.
В. Долина
―
Конечно, конечно. Так, это я тут открыла, да вот чуть ли и не закрыла. Так, ничего… Как закрыла, так и снова открою.Сегодняшним людям — подай тишины. А прежде — чины. А потом — ветчины. Короче — теперь-то они обойдутся, Вот только бы высшей не взяли цены…
Навальный в неволе. Немцов полунем. Каспаров — за Каспием где-то совсем… Кого ни припомнишь к полуночи ближе — Сейчас же его и забудешь затем…
Да что же такое? И снегу-то нет. Мы плохо следили за ходом планет. Зачем мы глядим, старичьё, в телевизор? Ведь вот молодёжь перешла в интернет…
Они отключили сперва телефон. Все лампочки сдохли. Последний плафон Взорвался вчера над стиральной машиной. А всё-таки что-то высвечивал он…
Такая простёрлась над городом мгла — Какая два года назад не могла. Такая повсюду тоска наступила… Какие там песни! Топор да пила.
Теперь ещё дворники съедут от нас, И вовсе окончится грустный мой сказ О том как сыры и ветчины грузили Да, видимо, и потопили баркас…
Несчастный Навальный. Громовый Немцов. Кого б еще вспомнить из неподлецов? Отличный мы город построили внукам. Но тихо — как в морге, в конце-то концов.
Ну, такому стиху, боюсь, уже года три. Ещё почти все участники были.
О. Пашина
―
А кажется, что…
В. Долина
―
Что-то прослеживается.
О. Пашина
―
Дмитрий спрашивает, кстати, тоже можно связать этот вопрос: «С чем связано, как вы считаете, что понятие репутации перестало быть мерилом ценностей для интеллигентного человека? И что оно значит для вас?»
В. Долина
―
Во-первых, ничего не перестало. О-го-го!
О. Пашина
―
Нет?
В. Долина
―
Это всё равно что окончательно перестать размножаться. Всё-таки есть какие-то биологические законы, есть и чудеса природы и генной инженерии. Ну, что вам сказать про наше сегодняшнее? Сейчас будут банальности. Мы живём при хреновейшей власти. Так получилось. У этой власти, у худших из людей, какие нам случались наверху, над нами, нашим поколением во всяком случае, у них есть тайной оружие против нас. Его-то они и используют. Ну, это же была тайная полиция, ею и осталась. У них много видов тайного оружия: неоткрытые марки газа, непонятнейшие виды смертей. Тайна да тайна, да тайна, да тайна… Среди их тайн есть и такая, как испортить репутацию, как изгадить человека так, и не факт, что исключительно снаружи облить. Возможно и изнутри таким образом его, злосчастного, развратить, что он утратит сопротивление. Это всё есть. Это в книгах старых зэков. Это есть у Солженицына, у Шаламова.
О. Пашина
―
Все эти приёмы.
В. Долина
―
Конечно. Как можно человека испортить. Там это всё будто бы, по их книгам и по их завещаниям, будто бы это делается топорно. Ну что ж, немножко технологий — и мы достигли совершенно другой эпохи. Нет, репутация, конечно, была, есть и присутствует. Многие тонкие люди — а их совсем немало, их совсем немало, как бы город их обитания ни назывался, — абсолютно в курсе этого, и в курсе того, как портится репутация, как человек утрачивает будто бы по крупице частицы достоинства. Как сохраняться? Здесь я не знаю. Я не такой уж и алхимик.
О. Пашина
―
Да, вот это следующий вопрос.
В. Долина
―
Да, ничего не знаю.
О. Пашина
―
А что делать? Во внутреннюю эмиграцию уйти? Закрыть все двери?
В. Долина
―
Ну, я не знаю. Я вне многих штампов. Я не знаю. Я, например, открытый человек. Я посматриваю новости, я впитываю новости со всего мира. Понимаете? Такой, как я, не отринет всё. И у меня высокий соблазн уехать во французскую рыбачью деревушку и там посасывать сидр и покусывать круассан.
О. Пашина
―
Ну да. А почему нет? Жизнь одна.
В. Долина
―
Не выходит. У меня здесь множество внуков. Мне за множество моих близких и частично близких людей неспокойно. И я не могу. Как сохранять себя? Не знаю. Думаю, что… Помните, я сказала про детство? Кто с детства впитал хоть что-нибудь — словом, не худшая в мире была зубная паста, — тот может себя и во взрослом состоянии поддержать не в самом ужасном состоянии.
О. Пашина
―
Давайте песню послушаем.ПЕСНЯ «ЕЖЕЛИ ЗАБРЕЗЖИЛО — СЛУШАЙ, ГОЛУБОК…»
Ежели забрезжило — слушай, голубок! — Чего хочет женщина — того хочет Бог. Впроголодь да впроголодь — что за благодать? Дай ты ей попробовать! Отчего ж не дать?
Много ль ей обещано? Илы да клубок. Чего хочет женщина — того хочет Бог. Если замаячило, хочет — пусть берёт, За неё заплачено много наперёд.
Видишь, как безжизненно тих её зрачок? Кто ты есть без женщины — помни, дурачок. Брось ты эти строгости, страшные слова, Дай ты ей попробовать. Дай, пока жива! Дай ей всё попробовать. Дай, пока жива…
О. Пашина
―
Мы перед эфиром (я раскрою тайну) беседовали, и вы сказали, Вероника Аркадьевна: «Грусть, но светлая». Вот пишут: «Когда на душе смутно и неспокойно, вы даёте надежду». Пишут: «Холодно, да, на улице зима, но на душе сейчас тепло». Да, вот эту программу мы исполнили — то, что наметили себе, наверное, раз пишут такие эсэмэски. А что от этого года, который наступил, вы ждёте? Или предпочитаете вообще ничего не ждать? Пусть всё как будет, так и будет?
В. Долина
―
Мы взрослые люди. Нам нужна работа. Для работы нам нужна некоторая работа извилин. Чтобы извилины хоть чуть-чуть, это самое…
О. Пашина
―
Шевелились.
В. Долина
―
Да. Нам нужно вообще стоять на ногах, быть человеком. Я просто совершенно не знаю другой рецептуры. Быть человеком. Человек — это человек. Это отвечание за своих близких и хотя бы частично близких. Это интерес ко многому. Это неравнодушие. Это книжки. Это дети свои или немножко не свои. Это ответственность перед миром.Ну, дико звучит, но всё равно это так, в частности в этом неюношеском возрасте, к которому я уже совершенно окончательно и бесповоротно принадлежу. Ну, вот и всё. Буду работать. Буду свои несчастные крохотные шоколадки производить. Ну, они горькие, но они бывают ничего. К тому же в каких-то из них даже бывает какая-нибудь капля ликёра внутри или ещё чего-нибудь внутри. Это я образно, это я про песни.
О. Пашина
―
Ну, понятно. Мы понимаем.
В. Долина
―
Ну, чтобы не так всё было однообразно.
О. Пашина
―
Не спрашивают, где купить шоколадки. Все понимают, о чём речь.
В. Долина
―
Но это не карамель дешёвая. Я так не хочу. Хотя сама я любитель, между прочим, леденцов, петушков на палочке. Я люблю мармелад, он мной воспет. Всё это мной воспето не раз и не два. Ну, потому что я люблю, чтобы был… Мне не важно, что это как бы, прошу прощения, дёшево. Мне важно, чтобы там был какой-то намёк на качество и на естественность. И ещё мне хочется, чтобы там было другое измерение, другое пространство. Мне нравится, что петушок на палочке тает. Ну, нравится. В этом есть какая-то смешная и странная волшебность. С детства нравилось. Мне нравится, что в мармеладе есть и цвет, и прозрачность, и вот эта желейная составляющая. Ну, это идиотство, но мне нравится, да-да. Меж тем, я совершенно не носитель вот этой страсти к сладкому, а страсти к горькому да сколько-нибудь кислому, это тоже моё. Ну, ничего не поделаешь, человек нужно вкусовое разнообразие и разнообразие красок.Что мы можем ждать от этого года-то? Чтобы лето пробежало быстро. Чтобы Бог нам дал хороших книжек. Пускай наши писатели-прозаики подумают над своим поведением, кроме одного-двух. Пусть подумают над своим поведением. Те, которые удалились под сень струй и живут чуть-чуть дальше, чем расположена на карте мира Москва, пускай тоже подумают над своим поведением и медленно закидают нас могучими романами — приключенческими, иносказательными, антиутопиями, всё равно, но пускай будут хорошими. Драматурги пусть подумают над своим поведением. Где шекспировское что-нибудь? Ну хорошо, мольеровское хотя бы. Оно где?
О. Пашина
―
Хорошо, они пусть подумают. А мы будем ждать горького шоколада с капелькой ликёра от Вероники Долиной.
В. Долина
―
Что-то в этом роде.
О. Пашина
―
Спасибо вам огромное!
В. Долина
―
Спасибо и вам. Спасибо.
О. Пашина
―
Всего доброго! До свидания.