Владимир Вишневский - Дифирамб - 2016-06-19
К. Ларина
―
Владимир Петрович Вишневский у нас сегодня в студии. Мы с тобой в эфире на «ты»?
В. Вишневский
―
На «ты», конечно. На «мы». Здравствуйте.
К. Ларина
―
Что мы будем делать вид, что мы друг друга не знаем?
В. Вишневский
―
Все и так уже про нас всё знают.
К. Ларина
―
Владимир Вишневский в нашей студии — поэт и киноактёр, безусловно, поскольку обширная фильмография у Володи. Я очень жалею, что Вишневского нет в качестве телеведущего сейчас на нашем телевидении.
В. Вишневский
―
Все жалеют.
К. Ларина
―
Но, собственно говоря, кого там только нет в качестве телеведущего.
В. Вишневский
―
Вот меня нет.
К. Ларина
―
Этого нет, и этого нет, и этого нет — никого уже не осталось!
В. Вишневский
―
Список может составить честь любому, кого нет, да.
К. Ларина
―
И это, кстати, большая честь — попасть сегодня в список отвергнутых из телевидения, правда же, Володя?
В. Вишневский
―
Да. Здравствуйте, друзья. Спасибо.
К. Ларина
―
Ещё раз напомним нашим слушателям номер SMS: +7 (985) 970-45-45 — для ваших вопросов. Давай мы начнём всё-таки с этой книги, которая совсем недавно появилась, — «Книга № 1 НОУ-ХАУС»
В. Вишневский
―
Ну, № 1 — это, так сказать, комплимент любимого издательства «Эксмо». Но факт тот… Если уже можно простодушно, по-авторски рассказывать про книгу, знаете, как авторы: «Всякий раз, когда я работал…» или «Когда я работал над этой книгой…» Действительно я над ней работал, вынашивал (это самая долгая книжка) несколько лет. Это, скажем так… Хорошее есть слово такое начальственное — «наработки». Это действительно мои не только литературные, но и человеческие наработки. Она прежде всего необычна для данного автора тем, что здесь прозы больше, чем стихов. Говорят, что я тоже прозу могу писать. Я знаю, спасибо. Но это моя попытка — наивная, как и у многих поэтов-литераторов — оптимизировать (это слово ещё знакомо, а вот слово «дебанализировать» придумал я) и дебанализировать наше общение, которое я считаю решительно неправильным. Об этом я ещё скажу.Но главное, на чем основана эта книга (и тут я не боюсь быть пафосным средь бела дня; видимо, это возрастное, а может быть, это признак некоторой запоздалой зрелости) — на моём обожествлении русского языка. Может быть, я повторюсь, но хочу просветительский момент внести — опять же наивно. Мы все росли (несколько поколений) на цитате Тургенева: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый…»
К. Ларина
―
В школе учили.
В. Вишневский
―
Да, учили. Но не все помнят (вот это моя фишка), чем заканчивается этот абзац тургеневский. А этот абзац сегодня актуален как никогда! «Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?»Я в этой книге утверждаю — и по жизни тоже, как говорится, — что сегодняшний русский язык (не опуская и не унижая других языков, но зная безграничные уникальные возможности языка) — наше, наверное… ну, не хочется говорить «последнее», но реальное право выбора. Выбора нужного слова. Выбора нужных слов, которые помогают сохранить достоинство и выразить, как это ни банально, свою мысль, которая, вопреки другому классику, не всегда изречённая есть ложь. В этой книге я пытаюсь людям дать какой-то разговорник адекватный, современный — как с помощью двух-трёх фраз развернуть, ну, почти, не любую, конечно (против лома нет приёма), но разные ситуации в свою пользу на основе русского языка, где столько нюансов, где такое богатство! Ведь только на русском языке (любимый пример) понятна нам фраза, нашему уху: «Ведь я тебе практически не вру, Ксения». И много примеров.
Так вот, я пытаюсь там оптимизировать общение. Начинаю книгу со списка «баналитета Вишневского» — как сегодня не надо шутить. Ну, как не надо сегодня шутить? Причём это не ворчание какое-то. Ну, даже увидев Ксению Ларину саму, не надо, друзья, восклицать: «Какие люди без охраны!» Правда? Или увидев меня в гипсе с травмой (естественно, спортивной), не надо высказывать предположение… Правильно вот наши слушатели продвинутые догадались. Не надо говорить: «Что, бандитская пуля?» И так далее.
К. Ларина
―
Ну, это старые шутки.
В. Вишневский
―
Старые шутки. Но есть уже новые шутки, рождённые сериалами: «Что-то подсказывает мне…», «Нервно курит в сторонке». Более того, если мне внемлют читатели, то мои предложения тоже станут баналитетом, и это хорошо.
К. Ларина
―
Кстати, между прочим, они не исчезают навсегда. Обратите внимание, эти банальности, о которых ты говоришь, сегодня кажутся действительно общим местом и старой шуткой.
В. Вишневский
―
«Чай? Кофе? Потанцуем?»
К. Ларина
―
Но пройдут годы…
В. Вишневский
―
Да. Да! И они будут, знаете, чем?
К. Ларина
―
И они засверкают новыми гранями.
В. Вишневский
―
Да, абсолютно! Предвосхитила мою мысль, как обычно. Ведь неприкосновенны такие милые фольклорные высказывания: «Между первой второй перерывчик небольшой». Я уж не говорю: «Сколько лет, сколько зим!»
К. Ларина
―
Уже поколения прошли, которые не знают, что такое «После первой не закусывают».
В. Вишневский
―
Но зато всегда есть люди, которые нам скажут: «Жрать меньше надо», «Пить меньше надо», «Закусывать надо». А ещё меня умиляет, когда возникает человек в кадре твоей жизни, и именно он тебе говорит: «Ну, ничего, Бог всё видит». Хочется спросить: «А ты что, его уполномоченный? Вот не я тебе, а ты мне это говоришь». Мы-то живём в таком поле общественном, когда обращение из уст милиционера «уважаемый» звучит как угроза, когда географическая констатация «Земля — круглая» звучит как угроза. Я вот обо всём этом стараюсь писать.Но я хочу одну важную оговорку сделать перед следующим важным вопросом. Я не покушаюсь на святые банальности жизни. Я цитирую стихи Светланы Соложенкиной (есть такая поэтесса, осталась в поэзии):
Я больше чувств банальных не боюсь. Нет ничего банального на свете. Банально сто веков смеются дети, У стариков в глазах банальна грусть.
Я делаю эту оговорку.
К. Ларина
―
Мне очень понравилась вот эта идея правильного использования русского языка, чтобы не ошибаться в формулировках. Она мне кажется очень актуальной сегодня, потому что у нас то и дело пресс-секретари различных чиновников объясняют, что имел в виду его хозяин, когда сказал то-то, то-то и то-то.
В. Вишневский
―
О, столько примеров на эту тему!
К. Ларина
―
Скажите, пожалуйста, это что? Это у них так вырвалось? Или это потом люди понимают, что они сказали на самом деле?
В. Вишневский
―
Это особый язык. Вот так, как русский язык сегодняшний раздевает человека, даёт ему самопроявиться, показывает его статус, как он даёт ему раздеться публично. Ведь как чиновники говорят? Я не осуждаю этот чиновничий язык. Как они говорят? Они говорят: «Есть понимание, что пора вставать и ощущение…» Это как: «Пора в сортир, а ощущение, что ещё…» или «Есть видение, что травка зеленеет». Я об этом пишу.Я всегда привожу пример, причём с оговоркой. Когда человек влиятельный, куда я могу его пригласить? На своё выступление. Я говорю: «Приходите ко мне на выступление», — я сказал одному очень приятному известному чиновнику. Знаете, как он сказал мне? Причём я его не осуждаю. Он сказал, как он мог. Он, глядя на меня с благосклонной улыбкой, сказал: «Да-да, я как раз за то, чтобы поддерживать такого рода контакты». Вот я для него — «контакт такого рода».
Но есть эксцентричные примеры. Например, как говорят пресс-секретари каких-то силовых и тревожных ведомств? Это не то чтобы я собираю ляпы. «Девушка пыталась избавиться от вещественных улик путём проглатывания ювелирных украшений». «Путём проглатывания»? Но это тоже что-то значит!
Экспрессия в русском языке! Он в свою пользу… Даже молодёжный сленг когда-то стал хорошим русским… «Облом» — ведь хорошее русское слово. «В готовности к облому наша сила». Или, например, весёлое слово «движуха». Мне кажется, это органично для русского языка. Язык — великий. Как я говорю: на едином аварийном пространстве нашей необъятной Родины это самая работающая стихия.
К. Ларина
―
Я, кстати, хочу сказать нашим слушателям, кто не знает, что Володя ещё и активный пользователь соцсетей, он такой активный гражданин Facebook.
В. Вишневский
―
Да.
К. Ларина
―
Я так понимаю, что в каком-то смысле это ещё и возможность познавать новые языковые пространства, да?
В. Вишневский
―
Безусловно. Я хочу сказать, что я, конечно, как и во всём, поздно пришёл и сюда, но пришёл. Для меня великое благо под названием «Интернет», как и мобильная связь, но это отдельно. Это возможность обнародования, самообнародования, трибуна. Это «моё маленькое СМИ» (это не моя формулировка). Более того, я же сделал книжку, за которую меня удостоили премии журналисты российские, что для меня честь.
К. Ларина
―
«Золотое перо».
В. Вишневский
―
Спасибо, что напомнили. Это за книгу «АКЫН ONLINE, или Любимая, я знаю, ты в сети». Это мой ежедневный дневник… Ну, акын. Да, я акын (и он же Сострадамус). И когда кто-то говорит из людей гораздо более эстетически выше меня, поначитаннее: «Я не хожу в социальные сети», — я про себя вспоминаю известный (и даже тебе, юная Ксения) анекдот про Неуловимого Джо, который скачет. Его не могут поймать не потому, что он неуловимый, а потому что, может быть, и не нужен. Нельзя пренебрегать таким великим благом, особенно сегодня, как социальная сеть, когда ты можешь прокукарекать и быть услышанным.
К. Ларина
―
Но там же не всё приятно твоему уху и взгляду.
В. Вишневский
―
Безусловно.
К. Ларина
―
Там же есть масса людей (их много у каждого, тем более у известного человека), которые могут сказать что-нибудь не то что неприятное, а нахамить тебе, вообще написать такими словами…
В. Вишневский
―
Ну, пора понять, что нас не только любят. Нет, это всё…
К. Ларина
―
И что ты с ними делаешь?
В. Вишневский
―
Во-первых, я вслушиваюсь. И я хочу сказать, что сейчас ко мне даже меньше приходят. Все, кто нужно, уже забанен, что называется, как говорится, «в наше незабаненное время». Но, с другой стороны, я хочу сказать, что, конечно, я вызываю разные мнения. И это хорошо, это тоже признак жизни.Но, в общем-то, поле враждебности… У меня есть очень хорошие друзья, известные режиссёры, кинорежиссёры, которые любят создать настолько поле такой полемики, даже ненужной. Причём на трубу этой полемики слетаются люди, которые должны не слушать вообще, что они говорят, и не знать, что они говорят, но им дают поле. Я не создаю у себя такое полемическое поле, когда «от полученных ранений не останется двух мнений» — такое недержание мнения. Естественно, кого-то интересно выслушивать, но я всё-таки стараюсь столько времени на полемику не тратить. Мне важно высказаться, получить какую-то оценку, отклик. И я так книгу составил.
К. Ларина
―
Послушай, но ведь есть же вещи, которые тебя бесят?
В. Вишневский
―
Конечно.
К. Ларина
―
И ты же не будешь делать вид, что на самом деле…
В. Вишневский
―
Нет, почему? Я высказываюсь. Например, я по дороге к вам…
К. Ларина
―
Проехался по городу Москве.
В. Вишневский
―
Проехался по городу. Я слишком люблю этот город. И меня бесит то, что с ним делают, и то, что происходит. Я сейчас строчку такую, припарковавшись… Называется «Актуальная археология»: «В Москве вовсю идут раскопки денег». Но факт тот, что я против… Город не любят сити-менеджеры, мой город не любят и не любят москвичей. Как сказал один мой коллега-литератор: «Нас каждое лето погружают в обстановку, — очень хорошая фраза, — назидательного дискомфорта». И не всё понятно. Я надеюсь, вернее предполагаю даже и уверен, что пройдут года — и мы многое узнаем. Не знаю, будет ли это Нюрнбергский процесс, но тем не менее…Знаете, в Москве какие стихи сейчас пишутся? Не высокая лирика, которой я особо не отличался:
Взрастила новонабожность столица: Припарковаться — и перекреститься, И укрепиться верой в Бога и душу, Авто по возвращенью обнаружив.
Очень много неправильного делается в Москве, возмутительного. Не получают должной оценки, не слушают москвичей, не прислушиваются. Причём москвичей не тех, которым важно поскандалить. Но — услышать.
К. Ларина
―
Ты москвич? Совсем-совсем москвич?
В. Вишневский
―
Я москвич с Покровки. Я заядлый москвич, закоренелый москвич. И я малодушно физически привязан к этому городу. Можно это высоко называть «любовью», но я не могу без этого города. И каждое место аукается с чем-то. И я действительно очень люблю Москву со всеми её пороками до нынешнего периода. А теперь я просто считаю… Я с тобой, Москва! Поэтому — ну что? Понимаете, не в ущерб другим городам… А в столице добиваются больше всего иногородние — такие карьерные, нормальные, целеустремлённые, в отличие… Помните известное противостояние?
К. Ларина
―
Перешёл на «вы», как на концерте.
В. Вишневский
―
Нет.
К. Ларина
―
Я знаю эту привычку. Ваши привычки я все знаю, выступающих со сцены. Сразу переходят, разговор с публикой начинается.
В. Вишневский
―
Знаешь, я хочу о другом сказать. Я возвращаюсь к книжке.
К. Ларина
―
Давай-давай. Не забывай, что я напротив тебя сижу. Я всё про тебя знаю.
В. Вишневский
―
Я тоже не люблю, когда ты знаешь человека, ты с ним выпивал вчера дома, а сейчас ты сидишь с ним по разные стороны его стола, и он говорит: «Понимаете, у нас нет возможностей. Мы всё понимаем, но мы тоже не можем». Он пустыми глазами на тебя смотрит.Причём у меня в книге это есть — «Блицтренинг для молодого начальника». Он получил стол, а напротив — его дружбан, одноклассник. Ещё два-три назначения — и с ним придётся знакомиться заново. И он говорит мне солидно, осваивая сладкое вращение этого стула: «Старичок, ты должен понимать, даже мои возможности не безграничны». Вот эта фраза… Я когда-то одному нашему общему знакомому, когда он получил, так сказать, должность столоначальника (причём хороший журналист), я ему говорю: «Ты сейчас должен научиться органично мне говорить эту фразу». Я уже не помню, о чём я говорил, потому что…
К. Ларина
―
Потому что ты перешёл на публику.
В. Вишневский
―
«Всякий раз, когда я бываю в регионах…» Мне часто говорят: «Кто тебя спрашивает?» Я все штампы обшутил на упреждение. И я считаю, с одной стороны, что самоирония — это серьёзно. Но дальше важная мысль, которой целая глава в книге посвящена — интеллигенции, нашему стокгольмскому городскому синдрому. Не надо, друзья, интеллигентные люди (причём я не кастово это говорю), не надо всё время жить в режиме самораздербанивания и самоиронии. Я пытаюсь себя прежде всего и людей одного караса, одной группы крови, интеллигентов, научить всё-таки достоинству… «Научить» — это сильно сказано, самому надо учиться. Но вот это самораздербанивание, самоирония… Жлобы неправильно это понимают. Это как признак слабости. Всё время хочется как-то всё-таки выправить свою жизнь и своё самопозиционирование (слово интересное, но тем не менее). Всё, что мы говорим… Всё время к книжке возвращаюсь. Я действительно сейчас над продолжением работаю. Эта книга — не только пособие, как правильно торговаться. Это исповедь.
К. Ларина
―
Можно я сделаю одну ремарку, Володя? Книжка… Помимо того, что ты говоришь сам про неё — это всё очень точно. Но она меня, кстати, удивила какой-то необычной своей конструкцией, именно лингвистической, потому что она придумана здорово, необычно совершенно. Это не просто страничка за страничкой (тут проза, тут стихи, а тут танец), а это совсем по-другому. Я вспоминала, знаешь, что? Не знаю, насколько это тебе будет приятно или нет. Я вспомнила знаменитые лингвистические поиски Андрея Андреевича Вознесенского последних лет — так называемые «видеомы».
В. Вишневский
―
Там есть мои застишься, которые мы с художником Андреем Рыбаковым… Это наш арт-проект, когда стихотворение становится (он заставляет меня рисовать) коллажем, картиной. И хорошо, что ты вспомнила одного из кумиров моей юности, наряду с Евгением Александровичем Евтушенко, который в зрелости стал мне старшим другом. 12 мая мы были на могиле Андрея Андреевича, читали стихи, общались с Зоей Богуславской. И эти видеомы… Приятно хоть в чём-то иметь такую предтечу великую, как Андрей Андреевич Вознесенский, дружить с Евтушенко, читать его.Но я хочу сказать, что я работал над конструкцией книги не в плане серьёзного пафосного ответа на вопрос «как вы работали?», а я хотел, чтобы было интересно, чтобы было разнообразно. Стихи чередуются с прозой. Книга вообще заканчивается одной страницей… Там есть одна страница пустая — для перевода духа просто, потому что такая плотность! И я благодарен издательству «Эксмо», редактору Марине Яновской и Матвею Белову за то, что мне дали возможность работать в издательстве. Я приезжал в издательство. Охрана, улыбаясь, давала мне сразу пропуск, потому что я работал в издательстве, я лудил каждую страницу. В этом нет героизма, в этом есть счастливая возможность это делать.
К. Ларина
―
То есть это не то, что ты отдал текст и сидишь, ждёшь, когда тебе…
В. Вишневский
―
Нет. Что ты? Как я завидую прозаикам: отдал — и всё, слили. Каждую страницу! Внизу отбивка стихотворная, проза, стихи. Я три года над ней работал. И в этом, повторяю, нет героизма, а есть радость сделать при жизни на свободе книгу, и чтобы она ещё при жизни вышла. Это великое благо. Поэтому, не прибедняясь и не кокетничая, я рад, что она вышла. Потому что у меня был очень трудный период в жизни, когда… Спасибо, что она есть. Книга при жизни — большое благо.
К. Ларина
―
У нас сейчас перерыв, мы слушаем новости. Я просто подумала: Володя, может быть, подумаешь, и мы прочтём какой-нибудь… вернее, ты прочтёшь, естественно, какой-нибудь фрагмент из книжки — именно прозаический? Посмотри, что можно прочесть.
В. Вишневский
―
Хорошо, сейчас я подумаю.
К. Ларина
―
Потому что с этой стороны тебя ещё никто, по-моему, так хорошо не знает.
В. Вишневский
―
Наверное, небольшой фрагмент.
К. Ларина
―
Мы сейчас слушаем новости, а потом продолжаем эфир.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Вот на фоне таких жутких новостей мы с Владимиром Вишневским тут пытаемся вести светские беседы. Я вообще, конечно, в шоке. Вот к нашему разговору предыдущему в «Родительском собрании», где мы говорили по поводу того, что нужно готовить детей к экстремальным ситуациям. Слушайте, вот вам — пожалуйста. Ну? Что это такое? Как можно? Какая была ответственность колоссальная на этих людей, которые детей повезли сплавляться по реке. И во что это превратилось? И ещё не известно, сколько детей погибло. Это жуть какая-то. У нас обоих дети. У Володи вообще ребёнок маленький, шестилетняя девочка. Как уберечь от этого беспредела, от этой безответственности?
В. Вишневский
―
Никуда не отпускать и быть с ней всё время. И вообще идти за ней туда, куда даже не надо. Да, настроение… Я просто нашёл… Спасибо за такое предложение.
К. Ларина
―
Прозаический отрывок вы хотели.
В. Вишневский
―
Мне, конечно, хочется нашим слушателям всю книгу прочитать. Надеюсь, у кого-то будет такая добровольная возможность. Я нашёл одну маленькую главу в размерах странички, которая называется не моей строчкой (я дружественно цитирую) «Всё будет, стоит только расхотеть»:«Строка эта, известная кому-то, скорее, по песне Александра Башлачева, на самом деле принадлежит перу замечательного поэта Алексея Дидурова, моего ушедшего друга. (Цитирование было взаимоосознанным и дружественным.)
Моё поколение, родом из советского детства, возрастало под рефрен «Кто хочет, тот добьётся». Повторялось на все лады: «Стоит только по-настоящему захотеть…» И мы усердствовали, добиваясь, действовали, ставя всякие цели, на разных витках биографии… И сколькие же усилия оказывались суетно-тщетными…
Кстати, у сегодняшних продвинутых психологов есть такой термин: «отпустить ситуацию»…
Да, иногда, когда перестал ломиться в закрытые для тебя — да и не те! — двери, вспомнив о собдостоинстве и выдохнув в сердцах: «А гори оно!..» или даже «А пошли вы все…», — всё вдруг происходило и легко сбывалось. И тут наступало это уже классическое: сами приходят и всё дают.
А ты уже расхотел. Тебе уже не надо.
А ещё это знакомое почти каждому физическому мужчине, который волен припомнить, как само его огромное желание отпугивало желанную женщину. Но вот ты очнулся, охладел, и… впрочем, и это классика: «Чем меньше женщину мы любим…»
«Всё будет, стоит только расхотеть…»
Но — внимание! — ЭТО срабатывает только естественно, то есть когда не выстраиваешь хитроумной тактики: прикинусь-ка я расхотевшим…»
К. Ларина
―
Это Владимир Вишневский, такие непричёсанные мысли.
В. Вишневский
―
Ну, причёсанные.
К. Ларина
―
Как это всё рождается, такие вещи? Ты случайно это делаешь? Ты пишешь в Facebook? Или как?
В. Вишневский
―
Нет, ну почему? Много в Facebook было отработано. Но вот прозаические отрывки — я сидел и писал прозу.Одна глава посвящена фильму «Криминальное чтиво», тем урокам, которые можно извлечь из этого фильма, неявным. Например, как каждый человек волен себя сам штрафовать на упреждение. За всё ведь приходится платить, это почти банальность. Но есть поговорка: «Если ты готов заплатить цену, очень часто её платить не приходится. Но если ты не готов заплатить цену, ты заплатишь её всегда». Вот у меня есть такая, что ли, метода. Это не чтобы универсальное, я сам говорю и подрываюсь на ровном месте, как каждый из вас. Но — умение себя облагать налогом самостоятельно, не дожидаясь, пока это сделает жизнь. Не то чтобы это игра с собой, но это нормальное такое… Не то чтобы система самообмана, а нормальное общение с собой, когда ты можешь всё-таки какой-то небольшой опыт использовать. Как говорится (мною же), «я радостно хожу под Богом, всегда плачу налог с удач».
Вот в фильме «Криминальное чтиво», когда профессиональный гангстер, держа под дулом пистолета незадачливого грабителя в исполнении Тима Рота, отдаёт ему тем не менее деньги из кошелька и говорит: «На эти деньги я у тебя кое-что покупаю — право не убивать тебя». Можно дольше объяснять, но все всё понимают. Я к тому, что есть моменты, когда ты знаешь и должен понимать, что за это придётся платить. А то, что ты «халявою» зовёшь, на деле есть отложенный платёж, причём ещё с НДС некоторым — НДС жизни.
Вот эти вещи, в которых я пытаюсь разобраться, будучи… Повторяю, я не позиционируя себя как бывалого опытного человека. Мы все ведь общаемся… Мы общаемся с людьми, у которых на каждый случай есть личная байка: «А вот ещё был случай в Кирово-Чепецке, когда мы работали на одной площадке…» Я всё это сознаю, но всё-таки попытка… В методе есть то, как говорить.
Я специально сейчас не гружу эфир изложением каких-то гарантированных эстрадных вещей, как отбиваться от ГИБДД, как снять социальное напряжение, как торговаться, как отразить чьё-то хамство, как скомплементировать женщин. Но я хочу сказать одну важную вещь. Моя книга произросла, помимо энергии восхищения перед языком, из удивления, как интеллигентные, повторяю, начитанные люди почему-то норовят при встрече со своими знакомыми первым делом испортить настроение (и даже речь не о прицельном хамстве), вот делясь своими акынскими, как правило дурацкими впечатлениями о нашем внешнем виде. Причём это относится не только к публичным людям.
К. Ларина
―
То есть: «Что ты нацепил на себя»?
В. Вишневский
―
«Что-то ты устало выглядишь?», «А что у тебя с ногой, с глазом?», «Как ты думаешь, тебе никто этого не говорил?». Но, слушайте, эта констатация акынская внешнего вида… Знаете, я жёстко сейчас скажу, но это новое, в книге этого нет. «Что-то ты незрячий, как я погляжу», — вот это. Что это вообще? Зачем? Женщинам надо говорить только приятные вещи. Я понимаю, как благоглупо это звучит.
К. Ларина
―
Это мы уже касаемся тонких вопросов политкорректности.
В. Вишневский
―
Нет, это проще политкорректности. Я хочу сказать, что… Там у меня есть такая авторская формулировка (как я шучу на выступлениях — «зарегистрированная ЮНЕСКО»): «Комплимент — это правда, высказанная женщине публично и лично».
К. Ларина
―
Да, это правда.
В. Вишневский
―
Правда. «Ты так прекрасно выглядишь, что я тебя сразу узнал». Я думаю, что и радиослушатели видят, как прекрасно… А ещё тоньше можно сказать, вот Свете можно сказать: «Ваш внешний вид не обманчив. Всё действительно в жизни так прекрасно и в любви?»
К. Ларина
―
Вот видишь. А ещё комплимент: «Мы знакомы 20 лет, и ты совершенно не меняешься!»
В. Вишневский
―
Конечно. А женщина, которая старше 21 года, она вся в облаке сомнений относительного своего внешнего вида. Ей надо сказать: «Марья Степановна, вам ли привыкать к зависти других женщин?» А ещё есть опасный комплимент: «Света, такую женщину надо встретить вовремя, — пауза. — При жизни».
К. Ларина
―
Володя, я не могу не спросить тебя про твоё отношение к тому, что мы сегодня наблюдаем на чемпионате по футболу, поскольку я знаю, что для тебя это тоже вид спорта приятный во всех отношениях — ты болеешь.
В. Вишневский
―
Я разбираюсь.
К. Ларина
―
Скажи, пожалуйста, как получается, что эмоции, действительно светлые и прекрасные, когда человек болеет за свою родную команду, превращаются в разрушительные эмоции?
В. Вишневский
―
Тут вообще жизнь перешла некую грань. Некую грань мы перешли, потому что обычно считались, так сказать, теми, кто назван «жертвами». Считались уникальными английские болельщики. Я в течение последних 15 лет каждые два года — чемпионаты мира и Европы — всё время перепощиваю, говоря современным языком, стихи, которые давно написал:Когда бы мы попали в створ ворот. Совсем иначе жил бы наш народ. Когда бы жил иначе наш народ…
И дальше все продолжается. А дальше новое двустишье:
Традиции России вековые: Для нас уже все матчи стыковые.
Но я не знал, что стыковые… Знаете, я хочу сказать, что я не буду подробно говорить о своём концептуальном неприятии образа жизни вообще болельщика. Чтобы я куда-то поехал в трусах и майках и жил только этим, и мне была важна вот эта вражда «свой — чужой»? Я не буду сейчас говорить в этом печальном для России контексте. Сейчас, конечно, идут разные версии, домыслы и заведомо ложные предположения по поводу целей и задач группы, были ли какие-то дополнительные цели, помимо боления. Всегда болеют и всегда есть напряжение. Но то, что была перейдена не просто грань, а вот это — сектор в сектор… Я просто факты цитирую. Я хочу сказать: печально, что сейчас на любом полигоне жизни, даже спортивном, подтверждается это межстрановое напряжение.
К. Ларина
―
И везде война.
В. Вишневский
―
Да, везде вот это. Я понимаю, что благоглупо говорить «давайте жить дружно, ребята». Но то, что полем сражения становится и без того не очень мирная спортивная жизнь, что подтверждают события и из других видов спорта, из олимпийского движения… Конечно, опять пройдёт время, и мы узнаем какую-то правду, какую-то подноготную. Но печально, что меняется качество привычных нам событий, которых ты ждёшь.Ведь скольких людей объединяет страсть к футболу? Я помню, как в 2008 году, когда мы тут в одном из баров неподалёку от «Эха Москвы» под эгидой одной организации общественной болели за сборную России. И тогда была такая духоподъёмная обстановка, что футбол готов был стать и.о. нацидеи, когда мы выиграли. Я помню, что когда забили гол, мы помирились (не буду называть) с одним политиком. Это слишком лакомый факт, я не буду называть. Я иногда шучу, когда один губернатор, которому грозит отставка… «В готовности к облому — наша сила». Я говорю: «Я не буду его называть», — и называю. В данном случае я не буду называть. Но факт то, что опять мы… Каждый поворот сейчас… Ведь алгоритм новейшей истории подсказала оговорка с телевидения: «Но что-то пошло не так». Вот сейчас каждый… У меня стихи такие в книге:
Уже любая точка — невозврата. Как жили, нам не жить уже, ребята.
Вот по поводу Селигера. Я сказал, что одно славное слово испортили. Правда, я сказал иначе, более жёстко. Понимаете, мы живём в обстановке, опять если через язык — «жизнь зомбируют слова». Я когда-то написал: «Норд-Ост — такого ветра больше нет…» На 40 лет оно теперь будет ассоциироваться не с природным явлением. Ну неужели футбол — радость миллионов — теперь будет ассоциироваться с международной напряжённостью, с санкциями? Неохота.
К. Ларина
―
Знаешь, всё проходит. Когда замглавы администрации был господин Волошин… Помнишь такого?
В. Вишневский
―
Помню, конечно.
К. Ларина
―
Все говорили о том, что когда произносишь фамилию «Волошин», то ты думаешь только о Кремле, все забыли о поэте.
В. Вишневский
―
О Максимилиане Волошине, да?
К. Ларина
―
Да. Но сегодня, когда ты говоришь «Волошин», конечно, ты вспоминаешь Максимилиана.
В. Вишневский
―
А Маяковский, между прочим…
К. Ларина
―
Потому что этого уже нет. Стёрло время. Время стирает, это всё очень быстро стирается.
В. Вишневский
―
А Маяковский тоже был Владимир Владимирович, кстати.
К. Ларина
―
Да. И что? И ничего. Он и останется.
В. Вишневский
―
Я недавно имел возможность попытаться по-новому прочитать… Я как чтец-любитель иногда выступаю.
К. Ларина
―
Кстати, да. Я просто хотела сделать ещё одно предуведомление к этой страничке нашей сегодняшней программы. Это как бы одно из позитивных явлений в нашей жизни, и что действительно меня, например, очень радует — увлечение сегодня словом в высоком смысле этого слова (извините за тавтологию). Поэтические вечера. Вечера, которые нам транслируют по телевидению с чтением стихов. Вот то, что делает Маша Брусникина во МХТ — замечательные вечера, где актёры читают стихи. То, что делается на телевидении, на «Культуре», очень много таких поэтических строк, которые мы по-новому переосмысливаем. Мне кажется, это очень важный момент. Вот и Володя приобщился.
В. Вишневский
―
Я как скромный поэт… Нет, это давно ещё. Пока меня не везде могут звать. Когда я уже был готов прочитать на канале «Культура» вот это «Послушайте!», кончился проект. Как говорится, «на мне кончается что-то». Ну, это ладно. Я хочу сказать, что мне просто…
К. Ларина
―
Цикл «Послушайте!», да?
В. Вишневский
―
Я сказал: «Я готов». Говорят: «Вы знаете, закончилось…» Как говорится, «одевайтесь».
К. Ларина
―
Хороший цикл, кстати.
В. Вишневский
―
Хороший. Я помню, как прекрасно Оксана Мысина читала моих любимых поэтов. Не то чтобы я такое же хочу. Ребята, у меня есть программа по чужим стихам, но они мне не чужие. Знаете, великая лирика, которую не поэты сгенерировали, как Элем Климов — стихи, посвящённые Ларисе Шепитько, я читал. Я в нескольких проектах выступал. Вот был проект «Живые» несколько лет назад в Интернете. Проект одного канала, я там читал, «Это тебе». Поэтому я не навязываю себя. Я люблю читать стихи. Например, студия, которая записывала мои аудиокниги, «Ардис», она мне предложила записать Ильфа и Петрова.
К. Ларина
―
Как аудиокнигу, да?
В. Вишневский
―
Аудиокнигу «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска». Слушайте, без кокетства, я получил такой кайф неведанный, неизведанный дотоле, несравнимый с тем, когда я читаю свои стихи вслух («Пройдут года…»). Я читал Ильфа и Петрова. Слушай, это три смены счастья было. Причём мало переделок было. Чуть-чуть я поправил там какие-то вещи, как обычно. Теперь есть диск, который я могу дарить, может быть, не всем из ГИБДД друзьям…
К. Ларина
―
А мне.
В. Вишневский
―
Но вот Ксении я принёс диск. Друзья, вы видите, как мы сейчас…«Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска». Кстати, диск уже не выходит. Он есть только у меня в багажнике и дома.А недавно у меня была возможность самого главного поэта моей жизни — Александра Блока — попытаться прочитать по-новому, и не ради новизны и продвинутости. Хотя там было два стихотворения. Стихотворение «В ресторане» сегодня нельзя в кадре прочитать без ноутбука. Я не помню… «Он был, или не был, этот вечер…» И открываю ноутбук. Но вот одно стихотворение, с которого у меня Блок начался, я попытался… Я понимаю, что всё видно, есть Сетевизор. И, может быть, я не так его прочитаю. Можно? Есть у меня возможность озвучить, что называется?
К. Ларина
―
Давай.
В. Вишневский
―
В одном месте я постучу двумя пальцами по плечу, как будто это погоны. Ладно?
К. Ларина
―
Хорошо.
В. Вишневский
―
Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал, Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у Царских Врат, Причастный Тайнам, — плакал ребёнок О том, что никто не придёт назад.
К. Ларина
―
Вообще, конечно, зловещий смысл получился у этого стихотворения.
В. Вишневский
―
Не ради смысла. Вот сегодня вдруг увиделось, что можно прочитать так. Концовку я читал, и вдруг я свёл это с новостью страшной, которая прозвучала. Извините…
К. Ларина
―
Расскажи про свою дочку.
В. Вишневский
―
Ну, дочь Влада. Я когда-то написал:Как поздно я в России стал отцом, О, СКОЛКОВО уже мне не увидеть!..
К. Ларина
―
А сколько тебе было лет, когда ты стал отцом?
В. Вишневский
―
Ну, мне было за 50.
К. Ларина
―
И это был первый ребёнок?
В. Вишневский
―
Да, это был первый ребёнок. Никаких шуток, первый ребёнок, поэтому дочь… Она генерирует какие-то строки, шутки. Мы с Татьяной без всяких умильностей, но тем не менее мы фиксируем.
К. Ларина
―
Чувство юмора есть у ребёнка?
В. Вишневский
―
Безусловно. «Как будто яблоки в душе» — мы назвали так её книжечку.
К. Ларина
―
Она книжку написала?
В. Вишневский
―
Нет, мы собрали из её перлов книжку, которую назвали её строчкой — «Как будто яблоки в душе». Она может сказать: «Папа, ты восхитительно порхаешь». И в этом есть какое-то… Она недавно мне принесли песню из детского сада. При этом в детском саду поют те же песни. Знаете, как она процитировала по-своему: «За границей тучи ходят хмуро». Я думаю: ну, это правильно, «за границей», а не «на границе».
К. Ларина
―
Это правда!
В. Вишневский
―
«А из нашего окна площадь Красная видна». Всё те же песни. Я, конечно, бываю в детском саду. Если у меня есть минута… Она недавно мне вообще открыла, она моим образованием занялась. Она принесла песню из детского сада, которая поначалу кажется знакомой. И вдруг я в четвёртой строчке испытал шок открытия:И шёл козел дорогою, дорогою, дорогою, Нашёл козу безрогую, безрогую козу. «Давай, коза, попрыгаем, попрыгаем, коза…»
И вдруг — «Все горюшко размыкаем». Почему же я не пользуюсь этим словом позитивным — «размыкаем»? Мы же нация горемык, это понятно. И дальше он встречает козу горбатую, козу без хвостика (таких неформатных коз), и каждой даёт женский шанс — размыкать горе. Таких коз вокруг… И мне он не кажется вонючим козлом. Он козёл, который даёт то, что предлагает, он позитивный. И я написал это эссе об этом. Четыре строчки такие:
(Пафос в студию!) Я себе вторю: НЕ БЫТЬ НАМ ТОЛПОЙ ГОРЕМЫК, И УДЕЛ НАШ — РАЗМЫКИВАТЬ ГОРЕ, разМЫкая уста — и не в хоре. И свобода моя есть Я.ЗЫК.
К. Ларина
―
Несколько вопросов от наших слушателей. «Отношение к Charlie Hebdo? И вообще, можно ли шутить над всем?»
В. Вишневский
―
Нет. Я считаю, что нельзя шутить над всем. Я понимаю продвинутость цивилизации. Я уже даже на эту тему говорил. У меня абсолютно простодушный взгляд: не должно быть в кадре карикатуры «мёртвый ребёнок». У меня даже не отцовские чувства, а и до этого… Над всем шутить нельзя. У меня была полемика с одним нашим очень талантливым и очень смелым человеком (не буду называть), коллегой — по поводу одного текста «Говорите громче, я слепой!» Я сказал «не надо». Это концептуально, это метафизически. Я сказал: «Нет, слишком сильное слово русское, которое услышат эти люди». И я считаю, что — нет, нет. Не упиваюсь этой темой, не радуюсь приобщению к большинству… Шутить над всем нельзя в публичном пространстве.
К. Ларина
―
«Почему у нас нет политической сатиры?»
В. Вишневский
―
Она есть, но просто она не доходит. Я не называю себя, но моя скромная политсатира — она в той самой Сети, которую мы с тобой славили. Есть канальная самоцензура, «унтер-офицерские вдовы». Она есть, и она есть очень хорошая. Она вся сейчас в Сети. А если что-то прорывается, то это хороший прецедент. Это чей-то недосмотр.
К. Ларина
―
Правда ли, что вы хотели быть артистом?
В. Вишневский
―
Да, я хотел быть артистом. Георгий Павлович Менглет (Нина Николаевна Архипова — она моя вообще родственница по первому браку моего брата), он мне сказал: «Ты неплохо читаешь стихи. Но если ты этим не болен, не ходи туда». И поэтому когда меня стали приглашать в кино… Для меня это дикий и прекрасный аттракцион, в котором я резвлюсь и радуюсь, когда всё получается в тех скромных пределах, что мне обозначают. Помнишь фильм «Журналист»: «Я тоже в самодеятельности участвовала, но потом журналистика меня увлекла», — Теличкина Валентина. Я, правда, всегда Те́личкина называл.
К. Ларина
―
Ещё вопрос: «Как вы думаете, почему сегодня писатели перестали быть главными в стране?» Ну, что имеется в виду? Наверное, имеется в виду авторитет писателей, как было в советское время.
В. Вишневский
―
Вы знаете, мне кажется, не совсем это так. Вот говорят «кризис поэзии». Ничего подобного! Сейчас скажу такую мысль… соблазн такого пафоса. Во-первых, почва России (без нагнетания мистики) благоприятна для поэзии всегда, всегда были талантливые люди. Просто сейчас уже в стол не напишешь. Сейчас всё, что заслуживает, станет достоянием публичного поля.
К. Ларина
―
Если ты это не напечатаешь, то хотя бы можешь это напечатать в Сети.
В. Вишневский
―
Мы росли, и было: «Поэт в России — больше, чем поэт». А я потом написал:И пусть меня эстеты не спросили, Своим примером всем им дам ответ. Я подтверждаю, что поэт в России — Как минимум, не меньше, чем поэт.
А себя я называю менеджером по работе со словом, но хорошим менеджером.
К. Ларина
―
Мой вопрос. Поскольку в тебе сочетается и любовь к слову, и любовь к искусству драматическому, кино и театру…
В. Вишневский
―
Я думал, ты скажешь «к людям».
К. Ларина
―
Почему ты не напишешь пьесу? Мне кажется, у тебя бы получилось. Даже в стихах, возможно.
В. Вишневский
―
Ты знаешь, вопрос… Мой великий старший друг, который меня любит почти как сына, Леонид Генрихович Зорин об этом говорил. Мы очень дружим. Дай бог ему здоровья, обожаемый человек. Я согласен, это надо попробовать сделать. Мне говорил Валентин Иосифович Гафт это. Можно ссылаться на лестные имена. Мне не хватает ресурса дыхания, потому что способ отключиться от мира… Я слишком связан с повседневностью, с работой, где надо ещё и зарабатывать, и работать, пока ты зван ещё. Но факт в том, что… Можно я это восприму как некий наказ эфирный и попробую?
К. Ларина
―
Конечно.
В. Вишневский
―
Может, я ещё успею это сделать, дай бог. Спасибо большое.
К. Ларина
―
И, наверное, последняя тема — это ближайшие какие-то выступления, поскольку тоже про это спрашивают люди, а особенно не из Москвы.
В. Вишневский
―
Действительно есть такое летнее затишье. У меня 28 июня намечен вечер в очень интересном месте, оно не в центре находится. Это такой «Музей Бессонницы» скульптора Леонтия Озерникова, моего друга. Это очень интересный скульптор, в Сети можно посмотреть. Если всё состоится, то будет объявление, которое доступно. В арт-клубе «Мистерия» будет попытка вечера, называется «Избранное для бодрствующих». Так что приходите. Детали будут в моём профиле в Сети.
К. Ларина
―
Владимир Вишневский любит разговаривать с людьми, имейте в виду, поэтому ждите его выступлений. А вам желаю, Владимир Петрович, книг, ролей, общения с публикой почаще. И приходите к нам в гости.
В. Вишневский
―
Спасибо! Вот на этой ноте… Всем добра! Благодарю за внимание. Спасибо, Ксения.