Максим Виторган - Дифирамб - 2015-10-25
К. Ларина
―
А нет звания, чтобы сказать «народный артист Российской Федерации…»? Нет?
М. Виторган
―
Я однокурсник заслуженного артиста. (Смех.)
К. Ларина
―
Хорошо.
М. Виторган
―
И даже, по-моему, не одного.
К. Ларина
―
Максим Виторган, человек без звания, у нас в студии сегодня. Дорогие друзья, напомним номер SMS: +7 (985) 970-45-45 — для ваших вопросов.У меня тут ещё одно дело есть. Пришли сегодня чуть позже того, как начался эфир, билеты из «Театра.doc», которые я бы очень хотела вам подарить. Я стараюсь всегда помогать этому театру. Поэтому давайте так: я сейчас объявлю, какие у нас спектакли, а вы имейте в виду и просто в течение нашей передачи можете присылать ваши заявки.
Итак, «Болотное дело» — спектакль, который будет показан 28 октября, в 8 часов начало. Напомню, сейчас «Театр.doc» находится по адресу: Малый Казённый переулок (это метро «Курская»). «Болотное дело» — я думаю, что наши слушатели знают, что это за история. Это документальный спектакль, посвящённый как раз тем, кто осуждён по «болотному делу», и основан он на интервью, разговорах с родными и близкими, ну и, собственно говоря, с самими фигурантами.
М. Виторган
―
Если не ошибаюсь, этот спектакль, кстати, вошёл в шорт-лист какой-то нашей театральной премии.
К. Ларина
―
На «Золотой маске», по-моему, он был, да?
М. Виторган
―
Нет, про «Золотую маску» я не знаю. По-моему, премия «Театрал», есть такая.
К. Ларина
―
А, да-да-да! «Театрал», точно.
М. Виторган
―
Совершенно неожиданно наряду с какими-то спектаклями больших государственных театров вошёл в шорт-лист.
К. Ларина
―
Да, точно-точно. «Звезда Театрала» называется премия.
М. Виторган
―
Вот! Да, точно.
К. Ларина
―
Совершенно верно. Значит, на этот спектакль есть билеты.Дальше. Ещё одна работа «Театра.doc», тоже нестандартная, называется «Лир-Клещ» — спектакль, который придумала Варя Фаэр, режиссёр. А исполнительница единственной главной роли — Марина Клещёва. Я уже представляла её в нашем эфире. Это замечательная сама по себе девушка, женщина, очень яркая, настоящий самородок, поскольку она получила актёрское образование в зоне, в лагере, где она сидела, осуждённая по уголовной статье, и принимала активное участие в лагерной самодеятельности, и стала замечательной артисткой. И сегодня она свободна и работает для вас, рассказывает вам о своей жизни. «Лир-Клещ» — 29 октября.
М.ВИТОРГАН: Несмотря на то, что я вырос в театральной семье, родителям удалось сохранить «розовые очки» на моих глазах
И ещё один спектакль, который тоже, как мне представляется, очень интересный для тех, кто интересуется и театром, и жизнью. Спектакль называется «Вне театра / А что если я не буду?». 3 ноября в 8 часов в «Театре.doc». Это работа, которую придумала Настя Патлай. Худрук этой постановки — сам Михаил Угаров, руководитель проекта, художественный руководитель «Театра.doc». О чём он? О том, как артисты воспринимают свою профессию, как они с ней пытаются расстаться — да не могут, отдирают от себя, как кожу, — да не получается. Вот об этом этот спектакль 3 ноября.
Так что, дорогие друзья, милости просим. На SMS присылайте ваши заявочки: +7 (985) 970-45-45.
Пожалуй, я и начну разговор с Максимом Виторганом с этой темы. А была попытка расстаться с профессией когда-нибудь, сказать «не могу больше»?
М. Виторган
―
Нет, ну когда-то была. Вы знаете, когда-то была, это было очень давно. После окончания института я попал в театр, в который мечтал попасть. Это был Московский театр юного зрителя, к Яновской и Гинкасу. И, проработав там пару лет… Несмотря на то, что я вырос в театральной семье, родителям моим удалось невольно сохранить «розовые очки» на моих глазах (я имею в виду — по отношению к театру). И как-то жизнь в настоящем театре с реалиями вокруг, а не теорией о нём, она каким-то образом сильно ударила меня по голове, и был какой-то короткий период разочарований. Они даже скорее были больше не профессиональные, а человеческие. Ну и профессиональные, наверное, тоже.
К. Ларина
―
Это, наверное, 90-е годы?
М. Виторган
―
Это какой-нибудь 95–96 год. И я решил не то чтобы уйти, но я решил заняться чем-то ещё. И я поступил… Тогда была создана такая Мастерская рекламного искусства Юрия Грымова. Надо сказать, что Грымов тогда был человеком, может быть, и не слишком образованным и не слишком высокой культуры, но при этом очень живым и очень деятельным, и ему удалось собрать вокруг себя очень мощную команду педагогическую. Режиссуру у меня вёл, например, Хотиненко, ни много ни мало.
К. Ларина
―
Ничего себе!
М. Виторган
―
Да. Там масса была замечательных и достойных людей. Но в тот момент, когда я поступил в эту Мастерскую рекламного искусства, вышло распределение в театре — спектакль «Гроза», в котором я был назначен на роль Бориса. А обучение там шло как бы каждый день. И я пришёл к Генриетте Наумовне Яновской. Я был молод и горяч, и я считал, что мы тратим впустую очень много времени на репетициях, что всё время какие-то задержки, опоздания, невозможно ничего запланировать, невозможно ничего сделать. И я сказал: «Генриетта Наумовна, так и так, в общем, я поступил учиться, и я могу репетировать вот тогда, тогда и тогда».
К. Ларина
―
Что она ответила?
М. Виторган
―
Я не помню, что конкретно она ответила, но на мою роль был назначен другой артист, а я стал приходить на репетиции, просто когда мог. И так я в течение достаточно долгого времени очень долго сидел на репетициях, просто сидел и всё. Потом я стал вдруг выходить на сценах, подыгрывать. Я играл репетиции, разные пробы. Режиссёр работает, придумывает какого-то человека при доме Кабановых, у которого всё время тряслась голова, и он, в общем, молчал всё время, он только смотрел на всё происходящее вокруг. Потом этой роли не осталось в спектакле.
К. Ларина
―
Хорошая роль. Жалко. (Смех.)
М. Виторган
―
И вот так я приходил на репетиции. Мою роль репетировал другой артист. А потом настал момент, когда… Ну, я был готов, я всё знал. И настал момент спустя много-много времени (я не знаю, несколько месяцев репетиций, уже репетировали на сцене они), когда Эра Зиганшина, которая исполняла роль Кабанихи… В какой-то момент Генриетта Наумовна объявила перерыв, что-то там не клеилось, не получалось, в том числе и у артиста, который исполнял роль Бориса. Она объявила перерыв, Зиганшина подошла к ней и сказала: «Ну дай ему, пусть выйдет парень, пусть попробует. Всё равно не получается ничего. Пусть и этот выйдет». И вот так я вышел обратно на сцену и уже…
К. Ларина
―
Остался в премьере.
М.ВИТОРГАН: Я себе напоминаю алюминиевую кастрюлю из столовки, в которой пригорела тушёная капуста
М. Виторган
―
Да, и уже играл эту роль до того момента, пока не ушёл из театра. Был такой момент, но это был момент короткий, и с тех пор его никогда не было. Наоборот — я всё крепче, всё ближе. Пока что, в общем, из больших вещей это единственная, незыблемая вещь, которая вызывает у меня постоянный интерес, охоту и жажду.
К. Ларина
―
Театр?
М. Виторган
―
Да.
К. Ларина
―
Я могу сказать, что, конечно же, как мне кажется, у Максима Виторгана сейчас какая-то очень хорошая — тьфу-тьфу-тьфу! — половина жизни пошла.
М. Виторган
―
Вы знаете, должен сказать вам, что я, когда шёл сегодня к вам на эфир… Честно говоря, сам себе я сейчас напоминаю алюминиевую кастрюлю из столовки пионерского лагеря, в которой пригорела какая-то тушёная капуста. В общем, её можно ещё поскрести и что-то отскрести, но то, что отскребёшь, всё равно будет невкусное. (Смех.)
К. Ларина
―
Нет, это неправда, потому что всё-таки театр — вещь такая, на конвейер её не поставишь. Просто я смотрю, что за последнее время было сделано. Ну, много работ с Владимиром Мирзоевым.
М. Виторган
―
Ну, не много, а две. И киноработа у нас теперь есть.
К. Ларина
―
Две — «Вишнёвый сад» и Пинтер, «Возвращение домой». Ну, не знаю… Мне кажется, что это хорошо. Почему?
М. Виторган
―
Да нет. Когда я про кастрюлю говорил, я говорил не про театр, а исключительно человеческое самоощущение, понимаете. По-моему, я всё больше превращаюсь в собаку, потому что у меня такое ощущение, что я смотрю на всё, всё понимаю, но говорить уже не могу. (Смех.) Знаете, когда я раньше приходил на радиоэфир (может быть, даже к вам, вот тут часы напротив висят), я думал: «Господи, час радиоэфира! Ну понятно, минус реклама, минус ещё что-то. Сейчас надо собраться — и быстро-быстро успеть всё сказать, что я хочу сказать!» А сейчас я смотрю: там 14:18. И я понимаю, что нам до трёх часов сидеть, а я, в общем, уже всё сказал.
К. Ларина
―
Знаете что? Во-первых, я знаю, что надо сделать. У нас есть любимое развлечение для таких гостей рефлексирующих. Смотрите, наши слушатели сейчас будут предлагать вам роли.
М. Виторган
―
Оп-па!
М.ВИТОРГАН: Мы молоды, успешны, красивы, достаточно богаты. Что вы хотите, чтоб люди по отношению к нам чувствовали?
К. Ларина
―
Мы очень любим заказывать. Дорогие друзья, вот перед вами сидит артист без звания, но с большим сердцем, (Смех.) Максим Виторган. Посмотрите, вспомните, вы же наверняка знаете этого артиста. Он достойный больших ролей. Давайте предложим ему роли. Вот в какой роли вы сегодня видите Максима Виторгана, который в таком достаточно тяжёлом состоянии находится?
М. Виторган
―
Могли ли вы придумать что-то хуже?
К. Ларина
―
Кастрюля, собака — что это такое? Откуда всё взялось-то? Ну?
М. Виторган
―
Послушайте, я — принц Рефлексии. (Смех.) Я ещё не король, но уже принц.
К. Ларина
―
Так что, дорогие друзья, внимание! На SMS +7 (985) 970-45-45: какую роль для Максима Виторгана вы могли бы предложить вот именно сейчас? Вот в том состоянии, в котором он сейчас находится, что ему больше всего подходит?
М. Виторган
―
Приходите в нашу грустную развлекательную передачу. (Смех.)
К. Ларина
―
Максим, я хотела вас ещё порадовать, но…
М. Виторган
―
Но не получится?
К. Ларина
―
…но посмотрела вопросы, которые пришли до начала программы, — и я просто была в шоке!
М. Виторган
―
Что такое? Давайте!
К. Ларина
―
Я не буду их цитировать. Главное, что это при том, что наш модератор уже там поработал, уже почистил самый кошмар. Но всё равно всё, что пишут, — это просто уму непостижимо. Я просто в шоке! Я не могу себе представить…
М. Виторган
―
Послушайте, давайте не выступать с оценочными суждениями.
К. Ларина
―
Скажите мне, пожалуйста, вот это состояние, что вам всё время приходится защищаться, — это действительно так сейчас? Много негатива за последнее время обрушилось на вашу голову за всё? За фамилию, за жену, за позицию — за всё на свете.
М. Виторган
―
Я должен вам сказать, что, может быть, и был такой короткий момент, потому что, конечно, мы не можем себе представить… Я вроде и до этого был каким-то более или менее публичным человеком (я имею в виду — до женитьбы своей), в общем, и наслушался в своей жизни достаточно и про блат, и так далее. Но, конечно, уровень публичности Ксении Анатольевны, и какое количество людей считает нужным по этому поводу так или иначе высказаться — это я даже сейчас не беру в расчёт. Это мы даже с вами себе представить не можем. Поэтому это, конечно, в первые месяцы на меня обрушилось, и я, немножко побитый обломками этого всего, как-то из-под них выкарабкался. Но сейчас я уже совершенно спокойно к этому отношусь. Более того, сама Ксюша научился относиться меня к этому…
К. Ларина
―
С иронией.
М. Виторган
―
Нет, не с иронией. С пониманием. Я очень резко реагирую на какую-то беспардонность, предположим. Но когда человек уже переходит некую грань, когда он уже просто не то что прикрывает свою беспардонность чем-то, а когда он просто берёт лопату в руки и начинает забрасывать дерьмом, то это дерьмо в меня не попадает, потому что я понимаю, что это человеку для чего-то нужно, он таким образом как-то приподнимает свою самооценку. Я не знаю, какие свои проблемы он решает, я не хочу в эту кухню лезть. Вот ему хорошо от того, что он дерьмо вывалит, — и бог с ним! Мне от этого ни горячо, ни холодно, понимаете.
К. Ларина
―
А вы это связываете с чем? С конкретным отношением к конкретному человеку (я имею в виду Ксению)? Или это уже звенья одной цепи, как принято говорить?
М. Виторган
―
Послушайте, мы молоды (относительно), здоровы (относительно), успешны (безусловно), красивы (абсолютно), достаточно богаты. Что вы хотите, чтобы люди по отношению к нам чувствовали? Ну что вы хотите от людей? Люди есть люди. Они разные.
К. Ларина
―
Так вы этим объясняете — такой классовой ненавистью?
М. Виторган
―
Ну, и этим тоже. Это не классовая даже. Это может быть вполне себе такая человеческая уязвлённость, это не классовая. Послушайте, давайте не переоценивать это тоже. Мы ходим по улицам, мы общаемся с людьми…
К. Ларина
―
Никто не бросается?
М. Виторган
―
…мы ездим по разным городам. Люди подходят к нам с тем, чтобы пожать руку. И слава богу. Тьфу-тьфу-тьфу! Не надо подходить к нам с другим. (Смех.) Мы как бы не варимся в этом дерьме. Оно существует где-то параллельно с нами. Оно для чего-то людям нужно. Понятно, что сейчас много сил, времени, денег потрачено на то, чтобы играть на самых низменных человеческих качествах, их возбудить. Бывают такие временные периоды в жизни общества. Понятно, что люди в этом смысле слабые, ими легко манипулировать, их значительно легче…Между прочим, это касается (я вам должен сказать, ни в коем случае не исключая) и нас с вами, потому что нам с вами тяжело не вступить в эту войну, не кидать дерьмом в ответ, не становиться частью этой войны. Это сложно, это очень тяжело. Я по себе сужу, по крайней мере. Тем не менее, себя надо блюсти в этом и не быть тем, чем в тебя кидают.
К. Ларина
―
Нет, это всё понятно. Мне просто важно… Я прекрасно понимаю, что это общее состояние сегодня, в атмосфере это всё витает, по-другому невозможно выстраивать свои отношения с миром. Только так, на таком языке.
М. Виторган
―
Вы знаете, я стараюсь этого не делать. Меня время от времени, конечно, перемыкает и я как-то срываюсь. Но надо себе не позволять этого делать, потому что противостоять этому — это значит не быть таким, а не быть другим, но просто с другим знаком (один «минус», другой «плюс», и эти две одинаковые волны друг в друга кидают тем, чем кидают). Противостоять этому — это быть другим.Вы вспоминали сегодня спектакль Мирзоева «Возвращение домой». Я там играю человека, который попытался вырваться из этого архаичного, патриархального, тоталитарного общества, вот из этой семьи одной. Он для этого уехал в другую страну, в Америку. Он попытался построить как-то по-другому свою жизнь. И в итоге пришёл к тому, что он построил себе абсолютно зеркальную жизнь по отношению к собственному отцу, от которого он так пытался освободиться. Да, в другой стране, на другом континенте, в Америке, в других обстоятельствах, будучи не мясником, как его отец, а доктором философии, — и всё равно он построил себе. Вот этот ген (как его назвать, я не знаю), вот это зерно — ему нельзя давать прорастать, потому что потом оно пускает корни, и от него не освободиться уже. Вот это, собственно, самая сложная задача.
К. Ларина
―
В отношении Владимира Мирзоева, с которым вы, как вы сказали, две работы сделали… И в кино «Петрушку», да?
М. Виторган
―
Да, Владимир Владимирович снял «Петрушку» в каких-то удивительных, я бы назвал — домашних условиях. Я не знаю, что из этого получится.
К. Ларина
―
Кстати, я хочу напомнить, что «Петрушка» получился… «Получился». Тьфу-тьфу-тьфу! Дай бог, чтобы всё дальше…
М. Виторган
―
Ну, произошёл производственный процесс.
К. Ларина
―
Он уже снят. Это был краудфандинг, это было на деньги, которые собирались, что называется, всем миром. Я знаю, что театр «Кураж» в «Атриуме» на «Курской» практически безвозмездно предоставил возможность работать, снимать этот фильм в своих помещениях. Это опыт новый совсем?
М.ВИТОРГАН: Я всегда говорю: обращайте внимание на то, за что с вас просят деньги, а за что с вас денег не просят
М. Виторган
―
Ну да, это всё больше и больше имеет место быть. Это сбор денег не со спонсоров (наверное, надо пояснить это), а это объявляется такой сбор на проект. За это люди получают… Сегодня, например, я после спектакля поеду на так называемую «шапку» этого фильма, где будут люди, которые в том числе дали какие-то деньги, и за эти свои деньги они купили в том числе себе право… То есть они получают встречи с артистами, я не знаю, или какую-то книгу стихов Владимира Мирзоева.
К. Ларина
―
Лоты.
М. Виторган
―
Да, какие-то лоты, наверное, в большинстве случаев вполне просто номинальные. Но это не спонсоры, не банкиры какие-то. Это просто люди, которые на Planeta.ru решили поучаствовать.Я сам участвовал, и знаете в чём? В фильме (господи, как он назывался-то?) Миши Сегала «Кино про Алексеева». Я просто заплатил там какую-то сумму денег. Я не помню какую. Не знаю, 1000 рублей. Миша даже ничего об этом не знал. И мне пришла через какое-то время благодарность и листок раскадровки Сегала, какой-то сцены. И у меня теперь есть подписанный Сегалом листок раскадровки.
К. Ларина
―
Это, кстати, очень популярный сегодня способ осуществления каких-то творческих проектов. Тот же «Театр.doc», с которого мы начали, тоже объявлял. Даже нельзя сказать, что это… Мы встречались с Planeta.ru, у нас была отдельная программа про краудфандинг. Это очень интересная вещь, потому что она воспитывает… Это не то что «мы с протянутой рукой ходим: дайте нам на спектакль».
М. Виторган
―
Нет, ты голосуешь рублём за то, что ты хочешь видеть.
К. Ларина
―
Да. Тебе даётся возможность участвовать в этом проекте. Ты с актёром, в данном случае с режиссёром — ты участвуешь вместе с ними. Это очень важный момент.
М. Виторган
―
Я всегда говорю: обращайте внимание на то, за что с вас просят деньги, а за что с вас денег не просят. Вот за то, за что с вас денег не просят… Это значит, кому-то очень нужно, чтобы вы это получили любым способом, пусть даже бесплатно.
К. Ларина
―
Кстати, сейчас вышел в прокат фильм Ромы Либерова «Сохрани мою речь навсегда» о Мандельштаме. Это тоже результат работы краудфандинга, тоже люди активно принимали участие в создании этой работы.
М. Виторган
―
А вот Первый канал, например, ничего не собирает в краудфандинге, а просто сам приходит к вам в дом, сам заходит с широким экраном — и 24 часа в сутки вам вещает. Почему?
К. Ларина
―
Бесплатно.
М. Виторган
―
Бесплатно. Потому что кому-то это нужно.
К. Ларина
―
Неожиданный поворот. У нас сейчас выпуск новостей, а потом мы продолжим. Напомню, у нас в студии Максим Виторган.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня у нас в гостях Максим Виторган.Я сейчас назову быстренько наших победителей, которые идут в «Театр.doc». Спасибо за то, что оперативно откликнулись. На «Лир-Клещ» у нас идёт Алексей (первые три цифры телефона — 995), на «Болотное дело» — Елена (телефон — 578), и на спектакль «Вне театра…» — Ирина (телефон — 547). Спасибо большое.
Огромное количество ролей! Отсюда уйдёт Виторган окрылённым. (Смех.) У вас начнётся новая жизнь!
М. Виторган
―
Интересно! Ну-ка, давайте. Вот это интересно!
К. Ларина
―
Читаю подряд.
М. Виторган
―
Я бы только сейчас хотел пригласить, пожалуйста, к радиоприёмникам Олега Павловича Табакова, Марка Анатольевича Захарова и руководителей всех московских театров. Итак, слушаем внимательно.
К. Ларина
―
Митя Карамазов.
М. Виторган
―
Митя именно?
К. Ларина
―
Да. Ну, можно ещё. Не знаю… Может быть, ещё можно.
М. Виторган
―
Напомните мне, программа называется «Дифирамб»? (Смех.)
К. Ларина
―
Да.
М. Виторган
―
Просто вы сначала сказали, что люди писали кучу какого-то… чего-то до программы.
К. Ларина
―
Барон — предлагает Дмитрий. Прекрасно! Барон или Сатин — мне нравится и то, и другое. Собакевич, Пьер Безухов, Борис Годунов — Татьяна из Екатеринбурга предлагает.
М. Виторган
―
Такой букет, неожиданное сочетание — Борис Годунов и Пьер Безухов.
К. Ларина
―
Ирина из Москвы: Зилов в «Утиной охоте». Гамлета предлагают.
М. Виторган
―
С Гамлета я начал, причём в оригинале, ещё в школе.
К. Ларина
―
Правда? В английском театре, на английском языке?
М. Виторган
―
Да. Собственно, я собирался быть либо журналистом, либо дипломатом, а стал артистом, потому что Гамлета сыграл на английском языке. Такая незадача.
М.ВИТОРГАН:Художни квсегда переиграет чиновника.У чиновника один инструмент — запретить.У нас - опыт советского театра
К. Ларина
―
«Максим Виторган — я им восхищаюсь! — пишет Татьяна из Оренбурга. — Вижу его в ролях Раскольникова и Обломова».
М. Виторган
―
Раскольникова? Неожиданно.
К. Ларина
―
Господин Журден, «Мещанин во дворянстве». Войницкий в «Дяде Ване». Хлестаков — можно ещё? Чёрт его знает! Если Мирзоев поставит, то можно. (Смех.) Остап Бендер. Кстати, про Остапа Бендера очень многие говорят. Это роль, которая повторяется. Здесь очень многие предлагают именно Остапа сейчас. Почему нет?
М. Виторган
―
Странно вообще.
К. Ларина
―
Почему странно?
М. Виторган
―
Потому что, по моим ощущениям, совсем нет.
К. Ларина
―
И очень много, неожиданно — Подколесин в «Женитьбе». Мы можем тут сказать, что это уже практически сыграно и играется в эти минуты! Действительно, это работа, которая на меня, например, произвела совершенно невероятное впечатление, она неожиданная. Это спектакль в Театре наций…
М. Виторган
―
Филиппа Григорьяна, да, в Театре наций.
К. Ларина
―
Максим играет действительно Подколесина.
М. Виторган
―
Спектакль для меня очень непросто давшийся. В общем, на самом деле мой первый опыт работы вот в таком театре. Я не знаю, тут вы должны скорее мне подсказать, как правильно его назвать, этот театр.
К. Ларина
―
Даже не знаю, что это такое по жанру.
М. Виторган
―
Конечно, мы с Филиппом в этом смысле совершенно с разных сторон заходим. Он мыслит завершёнными картинками. Картинка в целом у него говорит больше, чем я, взращённый на традициях русского драматического театра («петелька, крючочек», разбор образа и так далее). Нам было непросто. И выпускал я этот спектакль очень тяжело. В общем, по моим ощущениям, выпускали мы его неготовым, поэтому зрителям первых трёх-четырёх спектаклей я бы рекомендовал сходить ещё раз, потому что сейчас он обрёл некую законченность. Он не стал другим, это остался тот же спектакль Григорьяна в выбранном им жанре, в выбранном способе существования.
К. Ларина
―
Но что это за жанр? Мы внутри это называем «театр галлюциногенов». (Смех.) Я даже не знаю, что это такое. Это лубок? Это какой-то трэш? Что это?
М. Виторган
―
Нет, я имею в виду… Жанр отсюда, с моей точки зрения, изнутри, — это такой театр-представление, наверное. Вот правильно так его назвать.
К. Ларина
―
Безусловно. Это зрелище прежде всего, да.
М. Виторган
―
Я к нему достаточно долго пристраивался, но сейчас уже научился получать удовольствие. В общем, жду не дождусь спектакля.И вообще я должен сказать, что у меня в репертуаре… Так было практически всегда с тех пор, как я ушёл из репертуарного театра: я играю спектакли, которые мне действительно нравятся. Если про кино, например, я могу жаловаться… Вопрос даже не в том, жаловаться или не жаловаться, а вопрос в том, что есть какие-то вещи, которые я не могу отстаивать и защищать, потому что они мне и самому не очень нравятся. А в театре моя душа совершенно спокойна и чиста, потому что я с удовольствием…
Мы играем спектакль «Ближе» с Викой Исаковой, Женей Стычкиным и Агнией Кузнецовой в постановке Володи Агеева, которого уже нет в живых, к сожалению. Сколько мы играем? Лет шесть. Вот мы играли недавно его, и сидим после спектакля, о чём-то разговариваем, и говорят: «Надо же, как удивительно! Спектакль может проходить хуже, лучше, но его интересно играть каждый раз». Он абсолютно живой, абсолютно какой-то дышащий. И с большим воодушевлением и удовольствием мы его играем.
К. Ларина
―
О «Женитьбе». Я как раз не согласна с Максимом. Я этот спектакль смотрела буквально в первые показы, мы с Ирой Петровской ходили. Я всё время на ней проверяю, поскольку она зритель очень открытый.
М. Виторган
―
Нет, вы не на самых первых были.
К. Ларина
―
Ну, почти. Просто это было здорово. Опять же, не могу не сказать, что меня там совершенно поразила Ксения Собчак, которая там играет большую роль — роль свахи. Не знаю, я считаю, что многие драматические актрисы могли бы посмотреть и кое-чему поучиться, как правильно существовать в предложенном рисунке. Это невероятно сложно!
М. Виторган
―
Да, это очень сложно, это правда.
К. Ларина
―
Чтобы это было убедительно, чтобы это было органично, чтобы ты не чувствовал себя куском дерьма просто, которое валяется, а его перетаскивают с места на место. Молодцы! Там и характер виден. И там вообще все так работают — смесь отчаяния и абсолютной наглости актёрской. Режиссёру просто большой привет за это. Молодцы! А публика, кстати, как вообще воспринимает?
М. Виторган
―
Вы знаете, поначалу было непросто. Мы видели, что какие-то люди уходили. То есть это было достаточно массовым явлением, если можно так сказать, это было заметным явлением. Но я ещё раз говорю: он был выпущен не совсем готовым, он был не достроен ритмически, ещё не доведён Филиппом до правильной кондиции. А сейчас уже… Ну, наверняка кто-то уходит, потому что это нормально.
К. Ларина
―
Все хотят классику-классику?
М. Виторган
―
Кто-то совсем не воспринимает такой театр. В этом нет ничего страшного.
К. Ларина
―
Я не могу про это не спросить, Максим, поскольку за последние годы…
М.ВИТОРГАН: Это советская философия: «не высовываться», «уравниловка» и так далее. Мы к ней возвращаемся
М. Виторган
―
Извините, я договорю просто, чтобы не осталось… как Штирлиц остаётся последним. Принимают его сейчас очень тепло, горячо, кричат и хлопают в конце, в общем, и реагируют по ходу.
К. Ларина
―
Собственно, я продолжаю эту тему, уже отталкиваюсь в том числе и от этого спектакля, непростого для консервативного зрительского сознания. Те вызовы, с которыми столкнулся театр за последние годы именно в нашей стране — попытка вновь его вернуть в ложе под названием «духовность, воспитание и приличия», — здесь каким образом этому противостоять? И как вы считаете, зритель на какой стороне здесь в этом споре между авангардизмом, свободой творчества и консерватизмом, такой кондовостью? Ну?
М. Виторган
―
Вы понимаете, дело в том, что когда вы спрашиваете, на какой стороне зритель, у меня есть ответ на этот вопрос: зритель со всех сторон. Мы окружены. (Смех.) Да нет, мне кажется… Ну послушайте, решило государство, предположим… Хотя я, в общем, не считаю, что оно так решило. Это просто такая машина запущена, которая сама по себе начинает воспроизводить эти механизмы. Они, может, и не нужны никому. Я в этом смысле относительно спокоен вот в каком ключе.Понимаете, художник всегда переиграет чиновника. У чиновника есть один инструмент — запретить. Это всё, что может сделать чиновник. Он может запретить. Вот я сделал — «Закрыть!» Ну хорошо, я сделаю так… У нас же есть опыт советского театра, куда стояли ночами очереди, потому что люди хотели читать между строк, где люди учились. Конечно, зритель того советского театра (именно зритель), он был значительно более продвинутый, что ли, говоря современным языком, потому что он многое умел, в отличие от зрителя сегодняшнего, который привык к тому, что информация в него просто затекает сама.
К. Ларина
―
Никаких усилий.
М. Виторган
―
Её так много, что она просто в него сама затекает. Тот зритель умел её доставать, умел её читать и так далее. Ну так придём к этому опять. Понимаете, тут лишь бы людей не убивали, не сажали и не калечили судьбы. Это значительно более важная проблема, как мне кажется, нежели проблема взаимоотношений чиновника и художника в театре.
К. Ларина
―
То есть здесь можно справиться, да?
М. Виторган
―
Ну, мы придумаем что-нибудь, мы найдём всё равно. Вот с этим зрителем, которым мы окружены, каждый найдёт своё шоу, каждый выберет что-то своё. У меня, например, сложная история взаимоотношений с Костей Богомоловым (я имею в виду — с его спектаклями). Когда-то какие-то его спектакли мне очень нравились. Потом я как-то потерял с ними внутреннюю связь. Я продолжаю ходить на его спектакли, но вот такого соединения у меня с ними нет.
К. Ларина
―
Это с чем связано? С какими-то человеческими совпадениями или эстетическими?
М. Виторган
―
Нет, не с человеческими, а с какими-то эстетическими, театральными ощущениями, с тем направлением, которым он занимается, с тем, как он этим занимается, и так далее. Я потерял мысль, что я хотел сказать… Как вам сказать? Но при этом мы же видим, что зрители ломятся на его спектакли. И пусть большая часть уходит с них потом — ну и что? Есть и интерес, и востребованность. Мне кажется, что тут дяденьки чиновники должны точно знать, что… Ну, уже история такая. Посмотрите, кого мы помним из аппарата Министерства культуры Советского Союза?
К. Ларина
―
Фурцеву.
М. Виторган
―
Фурцева у нас возникает, потому что уж очень яркая была. А кто был министром культуры на излёте Советского Союза, перед 85 годом?
К. Ларина
―
Это другое. Мы же говорим не о них. Их-то и не надо помнить. А вот какое количество судеб и жизней они загубили, творческих людей задавили? Вот там действительно кладбище. Ну, что тут лукавить-то?
М. Виторган
―
Это — да. Но с другой стороны…
К. Ларина
―
Мы что, опять так хотим?
М. Виторган
―
Нет, так мы не хотим, конечно. Если мы говорим о том, чего мы хотим и чего мы не хотим… Мы хотим, чтобы оставили в покое и дали жить всем.
К. Ларина
―
Людей же ломают. Когда был суд над этим несчастным «Тангейзером» и Тимофеем Кулябиным, я в ужасе смотрела на то, что происходит с молодым человеком. Я думала, они его сейчас заломают, просто сломают его совсем. Это же страшно.
М. Виторган
―
Опасность такая есть, но мне кажется, что в итоге… Знаете, счёт на табло, и в итоге мы уже можем спокойно говорить о том, что Тимофей Кулябин не только сохранил себя, но, пожалуй, это придало ему определённый рост. Извините за такие суждения оценочные.
К. Ларина
―
Согласна. Ну, хорошо. А Кирилл Серебренников, который работает в «Гоголь-центре»? Я с ужасом себе представляю, вообще в какой атмосфере люди вынуждены трудиться сейчас.
М. Виторган
―
Слушай, это ужасно, конечно.
К. Ларина
―
Каждое утро ты открываешь газету, включаешь телевизор, какого-нибудь условного Киселёва — и тебе везде по башке бьют, и всем рассказывают, какая ты тварь, какой ты здесь народный хлеб ешь и гадишь всем.
М.ВИТОРГАН: . Я не чувствую за собой ни сил, ни возможностей в этом смысле быть каким-то рупором, вожаком
М. Виторган
―
А зритель в зале сидит, зритель в зале дышит вместе с артистами на сцене в этом самом «Гоголь-центре».
К. Ларина
―
Это же всё равно неправильно.
М. Виторган
―
Дышит так, как никогда в театре Гоголя не дышал. Давай будем честны, театр Гоголя всегда находился на периферии театральной Москвы, насколько я знаю (да не обидятся на меня люди, которые там работают).
К. Ларина
―
Кстати, там прекрасно сейчас работают многие из той театральной гоголевской труппы.
М. Виторган
―
Многие, да. А сейчас стало таким знаковым, заметным местом. Послушайте, уже понятно — условия такие. Как только ты становишься заметным местом, тебя начинают долбить так или иначе. Это нормальная советская философия: «не высовываться», «уравниловка» и так далее. Мы к ней, к сожалению, возвращаемся. Ну давайте ещё раз сходим по этому пути. Но результат-то будет тот же. Ну да, мы останемся потерянным поколением.
К. Ларина
―
Я добавлю, что результат будет другой. Всё-таки сейчас время совсем по-другому выстраивается. Даже если взять журналистику, обратите внимание, что молодые люди встраиваются, они готовы работать и так. Они и так готовы.
М. Виторган
―
Это мы на таком этапе просто находимся. Смотрите, результат будет точно такой же. Более того, он будет быстрее просто за счёт того, что ещё ускорилась жизнь. И никакого другого результата эта система взаимоотношений дать не может. Никакого. Эта система взаимоотношений приведёт к такому результату — и всё. Эта машина так работает.
К. Ларина
―
То есть она только такие детали может создать?
М. Виторган
―
Да, она производит только такие детали, поэтому тут игра с известным результатом. Я говорю в самом широком смысле этого слова. Понимаете, не развивается мир по указу ЦК КПСС, он развивается своим чередом, а ЦК КПСС становится архаичной организацией. Ну, вы можете держать натянутыми вожжи, но они всё равно рано или поздно лопнут, потому что мир-то идёт дальше. Мне жалко именно впустую потраченного времени с известным результатом, бездарно потраченного. Если бы мы ещё не знали… Если бы мы с вами жили в начале того века, XX века, то мы, скорее всего, с вами бы яростно поддерживали, например (вполне допускаю это), Октябрьскую революцию, мы бы были воодушевлены теми переменами, которые она якобы нам несёт.
К. Ларина
―
Я этого не знаю, я так не могу экстраполировать, это невозможно.
М. Виторган
―
Я вполне это допускаю. Но у нас же есть уже опыт прожитых лет, но мы-то уже знаем, к чему это приводит, поэтому чего уж нам воодушевляться-то? К сожалению, нас с вами жаль в эту пору прекрасную, но результат всё равно будет такой, понимаете.
К. Ларина
―
А почему это понимаете вы, а большинство людей этого не понимает или не желает?
М. Виторган
―
А я не знаю, большинство или не большинство. С чего вы взяли, что большинство? Большинство людей не думает.
К. Ларина
―
90% у него уже, у этого человека.
М. Виторган
―
Большинство людей не думает! Большинство людей думает о другом. Большинство людей на эти темы не задумывается. Не задумывается — ну, что делать? Значит, так и будет.
К. Ларина
―
Я сейчас на вас смотрю и вспомнила эти знаменитые плакаты, которые вывешивали у нас на Новом Арбате, на Доме книги, портреты «пятой колонны». Я просто напомню нашим слушателям. Там был один плакат, на котором был в том числе и Максим Виторган. И там было написано про каждого: «Этот то-то и то-то декларирует», «Этот то-то и то-то говорит», «Этот защищает тех-то и тех-то», «Этот защищает тех-то». А Виторган «лайкает и расшаривает»! (Смех.)
М. Виторган
―
Причём пост Богомолова.
К. Ларина
―
Да-да-да. А эта часть жизни как-то для вас существенна — высказывания по текущему моменту? Нет?
М. Виторган
―
Вы знаете, не хочу я…
К. Ларина
―
Хватит?
М. Виторган
―
Я бы не пришёл вообще на радио. Просто конкретно к вам лично — человеку, с которым у меня самое большое количество друзей в Facebook, как я тут недавно узнал. (Смех.)
К. Ларина
―
Правда?
М. Виторган
―
Да. Просто было бы неудобно.
К. Ларина
―
Как бы два сообщества аккумулируются — журналистское и театральное.
М. Виторган
―
Неудобно было отказать. Понимаете, я не чувствую за собой ни сил, ни возможностей в этом смысле быть каким-то рупором, вожаком (или как это ещё назвать). Не хочу никого переубеждать ни в чём. Нет у меня этого запала, который, может быть, был года три назад. Как-то я в этом смысле подустал, честно говоря.
К. Ларина
―
Но тогда тоже ведь не было же амбиций политических? Было бы смешно даже об этом говорить.
М. Виторган
―
Политических не было. Казалось, что как-то можно до чего-то достучаться. И, кстати, наверняка можно. Просто мне не хватает объёма личности и силы характера для того, чтобы продолжать это делать. Я не хочу этому посвящать всю свою жизнь. Я гулял тут по прекрасным и красивым улицам Вены вчера ещё, солнечным как назло, и чувствовал себя прекрасно. Да, я бы не хотел потерять эту возможность, она является для меня очень важной.
К. Ларина
―
Но жертвовать ею вы тоже не хотите?
М. Виторган
―
Да, уровень жертв у меня, на которые я готов идти, в общем, тоже не слишком высок, честно говоря. Просто надо… Как вам сказать? Вот мы сейчас с вами разговариваем здесь, слушатели нас слушают, а люди, арестованные три года назад, досиживают свои сроки (по «болотному делу», например). Или в эту самую минуту Олег Навальный сидит… Как это называется? В карцере?
К. Ларина
―
В ШИЗО.
М. Виторган
―
В ШИЗО, да. И это ещё у Олега Навального есть имя. А есть масса людей, чьи имена мы не знаем. А достаточно пожилому человеку, который вчера вышел с плакатом постоять в центре Москвы, у сердца нашей Родины, на Красной площади, устроили ожог глаз, плеснув в него какой-то жидкостью. Это же не случайные прохожие устроили. Это же люди принесли с собой эту жидкость. Одинокий человек, один стоял с плакатиком каким-то. Вот это всё происходит, пока мы едим, ходим в театр, спим и так далее.
К. Ларина
―
И как это совместить?
М. Виторган
―
Я не знаю.
К. Ларина
―
Вы для себя это как решаете?
М. Виторган
―
Я трусливо прячу голову в плечи. Я не знаю как. По идее, нам надо было бы выйти на улицу и уже сказать «нет». Но как это сделать — не знаю. Я не знаю. Я не готов. Я готов быть на этой улице двадцатитысячным, тридцатитысячным, а первым не готов. Вот.Продолжаем нашу весёлую, озорную, задорную воскресную программу! (Смех.)
К. Ларина
―
Кошмар… Хорошо. Тогда получается, что каждый человек пытается каким-то образом модерировать свой круг общения — и всё?
М. Виторган
―
Вы знаете, тут у меня проблем нет никаких, с кругом общения. Мой круг общения (сейчас я прикинул в голове), по-моему, не изменился ни на одного человека. Вообще!
К. Ларина
―
То есть не было никаких расставаний на идеологическом поприще?
М. Виторган
―
Ничего вообще!
К. Ларина
―
Ни с кем не расстались?
М. Виторган
―
Ни с кем вообще.
К. Ларина
―
Значит, правильный круг общения.
М. Виторган
―
Есть вещи, в которых мы не согласны друг с другом, но это отнюдь не носит прямо радикального характера. То есть в этом смысле жизнь моя удалась.
К. Ларина
―
Ну и слава богу.
М. Виторган
―
С кругом общения у меня всё (извините за это слово в культурной программе) зашибись!
К. Ларина
―
Опять же возвращаясь к тем спектаклям и фильмам, в которых вы сейчас участвуете. Это всё равно единомышленники, я так понимаю?
М. Виторган
―
Да нет, по-разному.
К. Ларина
―
Ну как по-разному?
М. Виторган
―
Я, честно говоря, об этом не особо задумываюсь.
К. Ларина
―
Наверное, это происходит закономерно.
М. Виторган
―
Наверное, да.
К. Ларина
―
Ну как? Вы раньше с Мирзоевым где-нибудь пересекались? В какой жизни? В театральной своей?
М. Виторган
―
Нет, не пересекался.
К. Ларина
―
Значит, где у вас возникло это взаимное притяжение, на чём? Я уверена, что, скорее всего, на каких-то мировоззренческих вещах, а не на творческих. Это потом перешло в творчество. Может быть, я ошибаюсь.
М. Виторган
―
Нет, в данном конкретном случае — может быть. Я, честно говоря, не помню. Может быть, это просто была воля случая, где мы встретились, поговорили о чём-то.
К. Ларина
―
Не знаю, не знаю. Да, и поняла, что вы друг другу нужны. Так же происходит.
М. Виторган
―
Поговорили о работе, и как-то что-то, это самое… Я, честно говоря, просто уже не помню. Вообще, в принципе, работать надо.
К. Ларина
―
Хорошо, когда позволяют, Максим.
М. Виторган
―
Ну что значит «позволяют»? Мы же артисты и художники. Нам коврик постели… Кстати, мы хотим сделать с Викой Исаковой (в начальной стадии ещё пока, не знаю, что из этого получится) именно «театр на коврике». То есть смысл в том, чтобы мы играли спектакль вообще в любом месте. При этом не площадной театр.
К. Ларина
―
Акробат? (Смех.)
М. Виторган
―
Нет, вообще в любом. То есть мы можем его сыграть, я не знаю, в супермаркете. Мы можем сыграть его, я не знаю, в ресторане, в библиотеке, на сцене.
К. Ларина
―
И вы готовы в 43 года в ресторане играть на коврике спектакль?
М. Виторган
―
Да вы что? Это зашибись будет! Извините ещё раз за это слово.
К. Ларина
―
Да ладно?
М. Виторган
―
Конечно!
К. Ларина
―
В супермаркете?
М. Виторган
―
Смотрите, это может быть музей-квартира Чехова. В том-то и дело, что это может быть абсолютно любое место, куда мы приходим, этот условный свой коврик кладём и на этом коврике делаем спектакль. И я вас уверяю, что это любое место мы заставим дышать так, как нам нужно на эти условные полтора часа. У меня есть такая мысль. Не знаю, что из этого получится.
К. Ларина
―
Вы слишком хорошо думаете о тех людях, которые вокруг коврика соберутся. Это же люди, не которые к вам пришли, а которых вы тревожите своим присутствием. (Смех.)
М. Виторган
―
Послушайте… Ну, хорошо, дайте мне обжечься на этом. Но я уверен, что с этим всё будет в порядке.
К. Ларина
―
В итоге Городничего предлагает Фёдор из Вологды вам сыграть.
М. Виторган
―
Ну, после таких монологов-то — конечно. А как же?
К. Ларина
―
Ну всё, мы должны заканчивать. На самом деле было о чём поговорить, а выводы делайте сами. А роли хорошие, спасибо. И опять Остап Бендер тут побеждает.
М. Виторган
―
Слушайте, вот это странно, это для меня действительно странно.
К. Ларина
―
Спасибо большое!
М. Виторган
―
Спасибо и вам!