Алексей Гуськов - Дифирамб - 2015-04-26
К. Ларина
―
Ну что, начинаем нашу передачу. Мы уже с моим гостем вспомнили время золотое, когда мы были совсем детьми практически. Но годы идут, и вот большой человек у нас в студии – артист, режиссёр, продюсер Алексей Гуськов. Лёша, привет.
А. Гуськов
―
Привет.
К. Ларина
―
Алексей Гуськов, напомню, сейчас является артистом Театра имени Вахтангова, вот уже пять лет там работает, при этом успешно работает и в кино. Вы, конечно, дорогие друзья, прекрасно его знаете. Много всяких историй непростых в его творческой жизни. Я думаю, что мы об этом тоже поговорим.
А. Гуськов
―
С удовольствием.
К. Ларина
―
Вообще, натура противоречивая, скажу вам честно. Вот сколько я его знаю, 358 тысяч лет, он очень такой противоречивый человек, но страстный. За это всё прощаем. Страстный, любит профессию и всё время возвращается к своей главной профессии актёрской, что тоже важно. Хотя я знаю, что всегда бывали какие-то попытки уйти, сделаться дирижёром во всех смыслах этого слова. Но всё равно актёрская профессия побеждает.
А. Гуськов
―
Самое главное.
К. Ларина
―
Лёша, я хочу начать всё-таки… Во-первых, нашим слушателям скажу номер SMS: +7 (985) 970-45-45 – для ваших вопросов. То, что касается Театра Вахтангова. Много работ… Сколько? Как минимум, наверное, две, которые широко обсуждаются. Я понимаю, что сразу попал, что называется, в эмоцию именно этого театра, в стилистику именно этого режиссёра. В спектакле «Евгений Онегин» стал играть Онегина. Как я понимаю, ввод, да? И потом была первая, по сути, премьера по Кановичу
А. Гуськов
―
«Улыбнись нам, Господи!».
К. Ларина
―
Что такое Вахтанговский театр для выпускника совсем другой школы?
А. Гуськов
―
Ну, ничего, такой же. Театр как театр, абсолютно. Есть такое в нашей среде: «Ну как тебе работается в императорском театре?» Читайте «Театральный роман» Булгакова – всё вы там найдёте. Но театр на сегодняшний день живой. Я работал в 11 театрах Москвы в разные периоды, в том числе в своей альма-матери. Это самый живой театр на сегодняшний день, говорю ответственно. Что я подразумеваю под словом «живой»? Это есть лидер, лидер с художественной программой, и художественная программа не супермаркета «торгуем чем можем, лишь бы пришли», а именно основательная, серьёзная, последовательная, поступательная. Римас Туминас – у нас единственная звезда. Я обидел, наверное, своих коллег, даже в одном из интервью сказал: «Ребята, да, звезда сейчас одна, она вот такая». Я объясню.
К. Ларина
―
Ну, это потому что для тебя это главная звезда.
А. Гуськов
―
Нет-нет-нет. Я объясню, почему. Потому что мы с тобой прекрасно помним увольнение Эфроса и падение великолепной труппы. Артисты те же, спектакли те же – через год невозможно смотреть. Что происходит – непонятно. Все эти уходы Юрия Петровича, ушедшего от нас. Артисты те же, всё то же самое, спектакли те же… Это называется «вынуть душу из театра». Вот сейчас в театре есть душа.
К. Ларина
―
Но, тем не менее, Римас при всей своей, как мне кажется, русскости, он очень чувствует русскую литературу, русскую душу. Я имею в виду, когда видишь на выходе его спектакли по русской классике – и «Евгений Онегин», и «Маскарад», и «Дядя Ваня» – это спектакли очень русские. Я к чему хочу приступить? К этому наезду невероятному сегодня на интерпретации классики, в том числе и интерпретации Римаса Туминаса. Мы читали со смехом это исследование представителя какого-то научно-исследовательского института имени Лихачёва, там и Римаса Туминаса обвинили в искажении, в осквернении…
А. Гуськов
―
Кирилл поставил же видео. И это ведь всё из серии, которую мы проходим и проходим: «Я произведение не читал, но не одобряю» или «Я не видел, но я против». Это всё то же самое, собственно говоря. Это ни в коем случае… Ну, дураков много – мой ответ один. Даже если они академики, вы извините, регалии не прибавляют ума. А с годами у нас такая странность есть, что люди, бывает, и не умнеют. Бывает и так. Ну что же сделаешь? Может, я резко ответил?
К. Ларина
―
Но тут другой вопрос. Бывают иногда такие времена, что дураки определяют собственно атмосферу в стране.
А. Гуськов
―
Нет, сейчас плюрализм. Ты что?
К. Ларина
―
Да?
А. Гуськов
―
Конечно. А дальше уже… Ну, власть у нас научилась быть очень таким хорошим психологом. Я, в общем, при слове «патриотизм» делаю стойку.
К. Ларина
―
Какую?
А. Гуськов
―
Ну, разную, всякую, понимаешь.
К. Ларина
―
На голове? (Смех.)
А. Гуськов
―
И потом я вспоминаю Александра Сергеевича, потом я вспоминаю Лермонтова, строчки. И потом я говорю: «Да не надо меня учить этому слову!» Понимаешь, это достаточно широко. Но власть – хороший психолог, и на данный момент научилась им быть. Вот современная власть – она совершенно другая, не та, которую мы с тобой вспомнили в нашем детстве. Совершенно другая. И вот этот вбрасывается плюрализм, а дальше дёргаются те верёвочки, которые нужны. Вот надо дёрнуть демократическую, демшизу так называемую – дёрнут её, вбросят. Надо дёрнуть нервических патриотов – дёрнут их. Надо дёрнуть русофобов – дёрнут русофобов, пожалуйста.
К. Ларина
―
А смысл?
А. Гуськов
―
Это, в принципе, такая кукловодческая история.
К. Ларина
―
Да, это ты показываешь очень точно.
А. Гуськов
―
Да, пальчиками шевелю. Такой кукольный театр.
К. Ларина
―
Марионетки. Марионетками так управляют.
А. Гуськов
―
Ну, это нормально. Ты считаешь, что это ненормально?
К. Ларина
―
Я не знаю. Мне бы не хотелось, чтобы меня дёргали за ниточки сверху. Как-то мне очень неприятно.
А. Гуськов
―
Ты знаешь, так тебя никогда и не дёрнешь, и тут ничего не сделаешь. У нас же всё равно есть своё право на своё мнение, на свой взгляд, на всё прочее. Я в этом смысле очень тёмный человек, я тебе честно скажу. Я иногда в машине езжу, у меня есть волна, я прыгаю с вас на новости РТР – прыг-прыг, прыг-прыг. И вот так как бы слушаю, составляю мнение. Ну, потому что какие-то передачи меня интересуют, какие-то – нет. Ну, господи, это же нормально, правильно? И так себе картину составляю. Но, в принципе, я абсолютно не понимаю – кто, чего, как, куда. Меня это принципиально не интересует. Я себе сказал так лет, наверное, десять назад: всё, стоп, стоп! Я с ярмарки поехал, дайте мне почитать Кановича, дайте мне наконец-то сделать свою программу. Я очень люблю Пушкина, очень люблю Бродского, Самойлова, хочу чем-то поделиться. Женщины говорят, у меня неплохой голос, он по ушам мягко ходит, как у тебя для мужчин – почему бы этим не воспользоваться? Не хочу. Просто не хочу. Другой вопрос, что со мной происходят странные вещи…
К. Ларина
―
А были такие моменты, был момент этого раздумья, размышления, когда действительно ты мог стать, не знаю, каким-нибудь функционером культуры?
А. Гуськов
―
Абсолютно, конечно.
К. Ларина
―
То есть были такие у вас шансы?
А. Гуськов
―
Конечно, да. Они были и в 2001 году, когда я вполне мог войти в Министерство культуры. Было очень серьёзное предложение, но я себе не мог представить двух вещей. Первая – в 9 утра с галстуком и в белой рубашке. Это первое, что самое страшное для меня. А второе самое страшное – это именно действительно встраиваться в общее движение.
К. Ларина
―
В систему.
А. Гуськов
―
Ну, ничего не сделаешь, это так устроено общество любое. И политика – это бизнес. Мы когда-нибудь это поймём или не поймём? Когда мы это поймём, то тогда действительно можно разделить пафос Шендеровича о том, что «я – налогоплательщик». Я также могу пользоваться всеми этими благами.Это к чему я тебе сказал? Потому что был такой разговор в своё время, Замминистра… Когда у нас поменялось министерство, стал возглавлять Иван Иванович Демидов, вёл кинематограф. Было большое совещание, часа на полтора. Смысл состоял в том, что делать конпродукцию или не делать. Собрали очень уважаемых людей, для которых кино – это, в общем, способ жизни. И ваш покорный слуга туда попал, так как я с какого-то года периодически работаю с другими странами и снимаюсь там как артист. И смысл речи был – подведение итогов.
Иван Иванович встал и сказал: «Мы же, – говорит, – собственно, проводник между налогоплательщиками и вами, художниками». И я ему говорю: «То есть вы проводник между мной и мной?» Он говорит: «В смысле?» Я говорю: «Ну как? Я ведь налогоплательщик, Иван Иванович. И я же, собственно, претендую на звание второе, которое вы сказали». Скромный человек. Ну, давайте «артист» скажем. Он говорит: «Подождите, вы меня не сбивайте. Я хочу сказать, что нам нужно объяснить налогоплательщикам, зачем нам Канны, – половина людей упали со стульев, – или Берлин. Для чего нам это надо?» В смысле? Нам – налогоплательщикам? Или нам – артистам? В общем, каша в головах. Я говорю, дураков много. Ну что тут скажешь?
К. Ларина
―
Тогда давай попробуем определить, какова должна быть идеальная модель этих взаимоотношений. Потому что, как ни крути, всё равно ты как художник, как артист, как режиссёр, как человек, который работает в этом творческом поле, ты всё равно зависишь от воли чиновника, который скажет: «Тут хочу, тут не хочу». Вот как здесь определять эти отношения? Какими они должны быть? Тем более наверняка тебе знакома модель, которая существует в других странах. Чтобы не было без конца вот этой унизительной позы, как ты говоришь: при слове «патриотизм» стойка, а при слове «я хочу снимать кино» – сразу принимают позу «проситель».
А. Гуськов
―
Ксюша, идеальной модели нет, сразу отвечаю. Её нет, и никто её не предложит тебе никогда. В такой же позе стоят перед RAI Cinema продюсеры, которые в Италии хотят снять, просто своими глазами видел. Видел просто клоны наших телевизионных начальников на съёмочных площадках и в Германии, и во Франции, и в Италии.
А. ГУСЬКОВ: Вся беда просо в нас самих, больше ни в ком
К. Ларина
―
Которые вмешиваются в процесс?
А. Гуськов
―
Это клоны, клоны. Они как из ларца, только говорят на других языках. Я честно говорю, абсолютно. Вся беда просо в нас самих, больше ни в ком. С 2005 год сообщество стало просить госзаказы. Кто нас трогал? Да никто ведь не трогал. Я присутствовал на этих совещаниях, когда большие мастера говорили: «Ну, надо вернуть». А какой-нибудь человек, юрист говорил: «Вы нам снимите про пожарников». – «Да мы снимем, но нам надо вернуть заказ про пожарников». Вот этот бред… Всё у Гоголя написано про унтер-офицерскую вдову, которая сама себя сечёт, понимаешь. Это всё было сделано целенаправленно и последовательно сообществом. И чего мы сейчас удивляемся? Я об этом говорил.
К. Ларина
―
Но кто-нибудь от этого выиграл? Вот сегодняшнее положение каково?
А. Гуськов
―
Ну, кто-то выиграл, а кто-то проиграл.
К. Ларина
―
Ну, ты как продюсер, если ты сегодня занимаешься этим, я не знаю… Уже нет?
А. Гуськов
―
Я очень редкий продюсер, я же штучный. Один раз в три-четыре года у меня выходит картина, которая либо бывает растиражирована, как фильм «Отец», например, я же там продюсер…
К. Ларина
―
Это по Платонову?
А. Гуськов
―
По Платонову, по замечательному Платонову. Или как «4 дня в мае». Я первый, который лежу на полке в «Новой России». Но есть Интернет, люди смотрят. Я к этому очень, ты знаешь, спокойно и понимающе отношусь, правда. Если бы я, наверное, оставался в некоем своём внутреннем замкнутом пространстве, то, вероятно, меня бы мотнуло в людей… Это у Чехова написано: «Люди с повышенным чувством справедливости». А дальше он расшифровывает слово: или диссидент, или, как у нас, демшиза. Меня мотнуло бы туда. Но так как я достаточно знаю, что… Ну, фактически всё зависит от меня. И если я приложу какие-то усилия… Ну, закон: тысячу приложишь – десять вернётся. И ничего ты не сделаешь.
К. Ларина
―
А ты не жалеешь, что не попал в тренд с фильмом «4 дня в мае»?
А. Гуськов
―
Нет.
К. Ларина
―
Кино, которое просто тогда вызвало такой скандал! Тут стоит напомнить нашим слушателям, что… Этот скандал, кстати, у нас тогда мы обсуждали, потому что это фильм, который должен был выйти на канале НТВ 7 мая, в канун Дня Победы, в 2012 году. Но начался скандал, связанный с так называемыми (я это так говорю) какими-то организациями ветеранскими, ещё кем-то, кто-то был недоволен. И канал НТВ принял решение – не показывать этот фильм – под давлением, что называется, общественности. Я помню, как на сайте Министерства культуры без конца публиковались какие-то анонимки, по-другому не назову, непонятных людей.Но при этом очень остроумно поступил (вот редко хвалю) Владимир Михайлович Кулистиков, который вместо этого фильма, я очень хорошо помню, показал фильм «Падение Берлина», именно в этот же день, в это же время, когда в плане стояло «4 дня в мае». (Смех.) Сказал: «Нате! Вот это хотите? Нате!» Вот получилось, что так.
Почему не попал? Возвращаясь к моему вопросу, который я заболтала. Не жалеешь ли ты об этом, что ты ввязался в эту историю?
А. Гуськов
―
Что я ввязался в историю? Да нет. Да ни грамма. Да никогда! О чём ты говоришь? Это всё сделано у меня, повторяю в сотый раз, от сердца. Я считаю, что это лучшее кино у меня «в сапогах», как это мы называем, о том периоде. Оно настолько честно сделано… Оно сделано честно по материалу, который был прочитан, про настроения именно людей, которые там были – не только наша армия, но именно и немецкая армия, именно того населения, где находилась наша армия.Один из самых прекрасных эпизодов, когда они слушают этот разбитый приёмник. Все стоят и слушают! И дальше тактично мой герой, видя эти счастливые глаза своих сослуживцев, говорит: «Построение через пять минут в орденах во дворе», – потому что те стоят, в ужасе слушают, у них текут слёзы, и они не знают, что будет дальше. Это, по-моему, высшая песнь гуманизма.
К. Ларина
―
Это когда слушают информацию о том, что акт капитуляции подписан?
А. Гуськов
―
Да, всё, Германия проиграла. Там у нас же не вот эти, Левитаном прочитанные были, а там прочитанные именно комендантом Берлина для них. И потом наша сводка, слушают наши сводки эти счастливые. Ну, не знаю, в чём меня там обвинить. Что я там такого сделал?
К. Ларина
―
А что они там, по сути, инкриминировали? Что это неправда?
А. Гуськов
―
Честь, честь.
К. Ларина
―
Как ты думаешь, в чём там была самая главная причина этого скандала?
А. Гуськов
―
Причина скандала потом оформилась как здесь, так и там. Сейчас я тебе объясню. Участники немецкой группы, которые снимали эту картину – и компания, и режиссёр, и все-все-все с немецкой стороны – были обвинены (абсолютно известно, что в Германии очень сильны неонацистские движения и так далее) со словами: «Как вы, немцы, могли снять про этих сволочей и свиней вот такую хорошую картину?» Дальше в России я был обвинён: как я, русский, у которого два деда воевали, мог снять про этих свиней немцев вот такую хорошую картину? Всё. Весь ответ тебе на вопрос. Больше ничего я тебе не хочу добавлять.
К. Ларина
―
И до сих пор этот фильм, по сути, что называется, вне закона.
А. Гуськов
―
Да, он существует в Инете, он существует вне закона, да.
К. Ларина
―
Там, кстати, когда я читала то, что говорил про эту работу… Там такой смысл какой-то получился ещё двойной, поскольку, как вы уже услышали, дорогие друзья, это такое совместное производство, российско-германское.
А. Гуськов
―
Так ещё и украинское. Сейчас вообще это…
К. Ларина
―
Это абсолютно вот то, ради чего, собственно, мы и занимаемся искусством.
А. Гуськов
―
Да, что война – ужас. Что люди, когда её заканчивают, со всех сторон не знают, как возвращаться, куда ехать. Что лучше не воевать. Фильм про это.
К. Ларина
―
А правда, что у режиссёра на Восточном фронте воевали его предки?
А. Гуськов
―
Конечно. Андрюша Мерзликин, он говорит: «Вот абсолютно. Абсолютно характер. Абсолютно „нет“. Вот мой дед».
К. Ларина
―
Нет, а у режиссёра, у немца на Восточном фронте…
А. Гуськов
―
Немецкого, да. Он на Андрея смотрел и говорил, что он похож, да, и характером, и манерой говорить, и всем. Да, много очень там всяких…
К. Ларина
―
С этой точки зрения сегодня же всё оценивается, всё, что связано с какими-то… Картины, фильмы или спектакли, связанные с какими-то историческими событиями – они оцениваются исключительно с точки зрения государственной целесообразности. Насколько этот путь вообще…
А. Гуськов
―
Тупиковый.
К. Ларина
―
Тупиковый?
А. Гуськов
―
Даже не обсуждаю. Тупиковый путь, вот в целом, массово. Я не думаю, что всё до такой степени, ты понимаешь, изменится, что мы, я не знаю, к чему вернёмся, там, к десяти картинам… Ну, самый страшный откат для нас в истории XX века – для меня это, конечно, период Иосифа Виссарионовича, при уважении мнения обратных. Думайте так, но лучше вот так не думайте. Мы откатимся к 12 фильмам в год, к какими-то абсолютно вот таким постановкам. Но это не произойдёт, я думаю, это невозможно уже сейчас. Это просто невозможно, понимаешь. Просто вот эти вывернутые формы… Ну, это же пройдёт. Мы с тобой, извини, и Леонида Ильича похоронили, и Черненко, и Андропов был. Кто там ещё? Как это в одной пьесе пережил трёх царей: и освободителя, и миротворца… Так что так. Пройдёт.
К. Ларина
―
На этом пока остановимся. Слушаем новости, а потом продолжим.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Забыла, как фильм называется, где ты играешь Иоанна Павла II.
А. Гуськов
―
«Святой человек». «Святой и человек».
К. Ларина
―
Потому что я сейчас, когда слушала новости, хотела подчеркнуть для наших слушателей, что фильм, о котором говорил Всеволод Бойко в новостях, про президента – это документальный фильм, это не игровой. А вот как раз Алексей Гуськов сыграл в художественном фильме роль Иоанна Павла II – знаменитого и легендарного человека. Я думаю, что об этом стоит тоже отдельно поговорить, поскольку это фильм, тоже который никто не видел. Ну, такая у нас судьба интересная. Как бы в сапогах и с пистолетом – это пожалуйста, это сколько угодно можете любоваться. А вот здесь, к сожалению… Давай немножко расскажи про это.Вообще каким образом русского актёра взяли на такую роль? Как принималось решение? Вообще момент принятия решения. Там не собирался какой-нибудь специальный синод в Ватикане, который утверждал бы на роль своего святого практически…
А. Гуськов
―
Ватикан отделён от государства. Это государство, как ты знаешь, само по себе, поэтому отделён от Италии и не имеет влияния, кроме одного. Они, конечно, взяли куратора, безусловно. Но так как не могут же они диктовать светской публике, как это она должна воспринимать некую, в общем, такую духовную часть, и поэтому они могут решать только – впустят они снимать туда или не впустят. И на 14-й съёмочный день, когда материал уже прошёл, я увидел этого куратора. Бежал счастливый итальянский продюсер и сказал: «Guaglio! Guaglio! Guaglio!» – это значит: «Похоже! Похоже! Похоже!» Там у меня действительно очень сложный грим, большой грим, потому что взят период его жизни: покушение – 61, и 84 – Паркинсон…
К. Ларина
―
Возрастная роль, по сути, вся.
А. Гуськов
―
Абсолютно, да. И возвращаясь к кастингу. Там ваш покорный слуга… Был шорт-лист. Совсем-совсем католик Мартин Шин, «Apocalypse Now» – это гораздо старше меня человек. Был Ричард Дрейфус – он вообще, между прочим, иудей. Так что они очень спокойно к этому относятся.
К. Ларина
―
А это имело значение – вероисповедание?
А. Гуськов
―
Да бог его знает… Не знаю.
К. Ларина
―
Вот даже интересно. Это как-то где-то ведь было написано? «Артист такой – иудей. Артист такой – православный. Осторожнее».
А. Гуськов
―
Не знаю. Я знаю, что куратор от Ватикана сказал, что всё-таки они бы не хотели американских артистов по одной простой причине, что первый раз его играл Джон Войт.
К. Ларина
―
Хороший актёр, кстати.
А. Гуськов
―
Замечательный. Но вот он мне сказал: «Он немножко такой микки-маусовский и макдональдовский. А наш, – говорит, – он же был…» Он просили одного – чтобы он был… Ну, у него была иная энергетика, у него была славянская энергетика. А у меня всё-таки «Давид ди Донателло» есть, на секундочку, меня в Италии как-то более-менее знают. И был я членом жюри Римского фестиваля. У меня итальянская картина есть, просто итальянская, итальянские сюжеты, она тоже какие-то призы получала. То есть более-менее у меня бэкграунд есть. И когда они в паспорте увидели, потому что я выскочил тоже у кастинг-директора, и они увидели, что Бжег, поляк: «Господи, он же в Польше родился! Бжег!» И потом уже там никто не разбирался. Я приехал, и было решение…
К. Ларина
―
То есть место рождения твоё сыграло ключевую роль, да?
А. Гуськов
―
Вероятно. «Откуда будем начинать работать? Откуда будем начинать актёра гримировать? С 61 года, да? Или возьмём Мартина Шина и начнём его молодить». Это тоже влияло. Я ведь не заблуждаюсь по этому поводу. Но, в принципе, в данном случае я очень признателен режиссёру, потому что начальство RAI склонялось всё-таки к оскароносному артисту, безусловно, а режиссёр (вот там ещё осталось это право) сказал: «Нет, я буду работать с ним. Это моё условие. Меняйте тогда меня, потому что мне это нравится».
К. Ларина
―
А вы с ним были знакомы до съёмок?
А. Гуськов
―
Нет, никогда. Это Андреа Порпорати. У него, кстати, любимый фильм всех времён и народов – это новелла «Колокол» из «Андрея Рублёва» Тарковского. Он её рассказывает покадрово. Когда какие-нибудь вечеринки, party после съёмок… Я их научил пить коньяк, как Николай II пил, да-да-да. И вот на этих party он рассказывал прямо по кадру. В целом…
К. Ларина
―
Прости, а кинопробы там были?
А. Гуськов
―
Безусловно. Что ты, сложнейшие! Абсолютно адские! Я приехал с зелёными волосами, Ксюша. Они пытались краски наносить. Настолько белые седые волосы – и ничего с этим невозможно сделать было. Плёнка любая тянулась, желтизна либо что-то – и в итоге мне просто перегидролили голову. Это так больно. Бедные женщины! Как вот ради красоты на что вы идёте. И, конечно же, этот грим, который потом четыре часа составлял, это финальный, когда ему 84 года, пластический грим. И когда ему 74 – часа два. Это достаточно труд тяжёлый.Но я давай тебе больше расскажу о личности. Вот есть в моей карьере, в актёрской судьбе, ну, на пальцах одной руки – то, что каким-то образом… Вот роль, она к тебе приходит и что-то она с тобой делает, когда ты совпадаешь с размышлениями либо… Ну, которая заставляет тебя с собой что-то сделать. Мне пришлось действительно нырнуть вот в эту историю Католической церкви, в то, что изменил этот человек. Мне пришлось нырнуть в его период достаточно политической жизни, когда он фактически остановил резню в Польше. Там была эта «Солидарность», когда он письма Леониду Ильичу, Ярузельскому, когда он ездил. Ведь он же мог шатнуть это что в одну сторону, что в другую, ты понимаешь. Человек с неосуществлёнными мечтами.
К. Ларина
―
Кстати, у него был актёрский талант.
А. Гуськов
―
Он хотел быть актёром. У него то, что он скрывал, и то, что потом… Огромное количество стихов. Я бегал с переводами, но перевод есть перевод. Ну, наверное, Шекспир тоже зависит от Пастернака. Может, сам-то Шекспир не очень, если бы не Пастернак Борис Леонидович. И стихи были не шибко, конечно, хорошие. Я читал речи его, каким же образом это всё… Что это за фраза «Non abbiate paura!» – «Не бойтесь!» Там огромное эссе. Он, в принципе, конечно, абсолютно человек церковный, и никуда тут не денешься. Это жёсткий человек. Он же за целибат выступал. Там много минусов: минус, минус, минус, минус…
К. Ларина
―
Ну как? Это не минус. Это некий консерватизм, присущий церкви любой конфессии.
А. Гуськов
―
Канон, канон. Но, с другой стороны, он каноны ломал. Извинения за крестовые походы, что «церковь принимает всех», ориентации…
К. Ларина
―
Прости, это очень важный момент, я хотела про него спросить отдельно. Для меня кто такой Кароль Войтыла? Это, конечно, способность просить прощения, покаяния за тех, кто был до тебя. То есть человек, который разделял эту ответственность с теми, кто был до него. Когда он говорил за крестовые походы и за инквизицию – даже это я более-менее понимаю, в этом есть некая красота, историческая перспектива. Но за молчание католиков во время Холокоста, допустим, вот сама формулировка…
А. Гуськов
―
Извинялся. Он извинился за всех. Вот это чувство вины и прощения. Мне часто задают такой вопрос журналисты: «Какой вы – такой, сякой? Эти роли сходятся…» И я думаю, что после этой роли я определение для себя понял. Ты сказала, что я страстный. Я не страстный. Я понимающий. Вот я абсолютно понимающий. Скажу о сцене, об одной сцене, которая есть в картине, и ты поймёшь, какая задача для меня самого стояла.
А. ГУСЬКОВ: Я не страстный. Я понимающий
Значит, сцена признания в том, что у него Паркинсон. Представляешь, красавец, объехавший полмира – и вот ему объявляют. И ему нужно было три человека: доктор, его Станислав, поляк у него был секретарь… И вот, как утверждает этот человек, у него был разговор в горах Адамелло. Он очень любил горы. И у этого человека, который рядом с ним, который книгу написал, Лино Дзани, тренер его по лыжам… Была не очень такая приятная ситуация в жизни, и он просил у него некоего благословения, потому что католик был не совсем такой, не на всю голову, как мы говорим. И он ему сказал: «Хочешь я тебя исповедуюсь?» Он говорит: «Вы мне?» Он говорит: «Да, я тебе. У меня Паркинсон. И вот сижу и думаю. Буквально через несколько месяцев моё тело станет моей тюрьмой. Что делать? Как быть? Конечно, я свободен везде. Я христиан, и это понятно. Но ты знаешь, останусь, останусь».
К. Ларина
―
То есть он мог уйти?
А. Гуськов
―
Мог.
К. Ларина
―
Объявить об этом и сказать: «Я ухожу».
А. Гуськов
―
Конечно. И я смотрел вот эти частные фото, которые я запросил у куратора. Я говорю: «Пришлите мне. Мне нужна пластика…» Какого мужества человек! Сколько там было боли после этого покушения! Ведь пять пуль засандалили в него, ты представляешь? Пять! А прийти к убийце своему… И это фактически документально ведь сняли. Начинается с того, что он входит, и его охранник, который с ним всю жизнь и который считал такой виной, что он упустил, он ему сказал: «Послушайте, я вас умоляю… Господи, цель жизни этого человека была одна – убить вас, больше ничего! Пожалуйста!» Он говорит: «Выйдите. Я хочу с ним поговорить. Все». И о чём они там шептались…
К. Ларина
―
Они наедине разговаривали.
А. Гуськов
―
Конечно. А о чём они там шептались 2,5 часа – неизвестно. Но Агджа, как мы знаем, принял католичество, отсидев весь срок. Ты представляешь, обаяние этого человека, вера в своё право… Ой, ой, ой! Вот эта роль очень меня сделала лучше.
К. Ларина
―
Кстати, тут ещё вспомнить, что он ещё был очень таким… Ты же сам говоришь, что он был человеком непримиримым и жёстким в каких-то вещах. Он был абсолютным антикоммунистом, да? Вот ты говоришь про письма.
А. Гуськов
―
Да. Потому что он считал, что, в общем, то же самое христианство, только наоборот. Ну, коммунизм – христианство, только наоборот. Вывернутое, очернённое. Ну, вывернутое. Всякое вывернутое либо доведённое, знаешь, до стены, до упоры – это… Ну, имеем вот такой результат, которому 70 лет.
К. Ларина
―
Слушаешь, по сути (я, конечно, боюсь это сравнивать, но мне кажется, что вполне можно), сравним образ этого человека с каноническом образом, не знаю, того же Иисуса Христа. Мне кажется, что не меньше масштаб.
А. Гуськов
―
У меня такой хороший сценарий есть…
К. Ларина
―
Как ты можешь? Вот ты скажи, это страшно, такая ответственность?
А. Гуськов
―
Понял вопрос. Извини, хотел говорить параллельно.
К. Ларина
―
Потом расскажешь. Вот скажи, это чувство не мучило?
А. Гуськов
―
Никогда. Ксюша, честно тебе скажу, не взялся бы за роль, если бы он уже был канонизирован. Честно тебе говорю. Никогда бы не взялся за роль, если бы уже прошло с его смерти, ну, наверное, лет 20-30. Никогда. А так как это было всё очень близко… И для меня была большая радость, когда я опубликовал в FB фото. Ну, обожаю Юозаса Станиславаса Будрайтиса. Он мне написал: «Я его видел. Слушай, ты так похож!» И я ему позвонил, говорю: «Рассказывайте. Рассказывайте, что, как. Это мне надо, надо, надо… Впечатления». И больше лайков у меня никогда не было. Там порядка 1800 лайков, ты представляешь, вот этого фото.
К. Ларина
―
Кто этот фильм видел? Вообще зрительская аудитория где-то была?
А. Гуськов
―
Видела Бразилия вся, видела Италия вся.
К. Ларина
―
Была какая-нибудь пресса? Что-нибудь говорили, писали?
А. Гуськов
―
Ну что ты, конечно. Я ездил… Самое главное – сейчас рейтингами меряют. Продюсер бегал – рейтинги. Прессы очень много поэтому, да. В общем, сама его канонизация – это было как выступление Владимира Владимировича в Новый год. Это под 90 в Италии. А когда пошёл фильм, было порядка 70. Это беспрецедентно. Он существует в американском App Store.
К. Ларина
―
Вот ты мне до эфира рассказывал, что в Польше его не показали.
А. Гуськов
―
В Польше – да, к сожалению.
К. Ларина
―
А почему?
А. Гуськов
―
Великий идиотизм. Ну, потому что… Ксюша, это такой большой и длинный разговор – сейчас мои размышления о мире, о жизни, о том, что происходит. Поляки с сентября месяца, Варшавское радиотелевидение, вышли на меня и говорили… Я планировал, потому что я действительно в Польше родился, и столько у меня там всего хорошего. Я за последнее время с поляками и работал много, с операторами, в основном с людьми очень открытыми и хорошими, и вообще. И я так готовился к этой поездке. Я хотел взять маму, потому что…
К. Ларина
―
Вот в фильм уже?
А. Гуськов
―
Ну да, хотел сделать это путешествие, мама уже в возрасте. И мы настраивались так. И вдруг они в декабре пропали. В феврале я как-то так попытался сам связаться, что, в общем, нехорошо и так далее. Ну, как-то так без ответа: «Да-да-да, да-да-да, да-да-да». А потом я увидел людей, Польский культурный центр, пересеклись. Я говорю: «Ну, давайте поговорим. Скажите». Они говорят: «Вы понимаете, что сейчас происходит – у вас там Майдан, Украина, ДНР/ЛНР, Крым».
К. Ларина
―
То есть из-за политики, да? Подожди, это же фильм…
А. Гуськов
―
Русский актёр.
К. Ларина
―
Одного этого достаточно?
А. Гуськов
―
Да. И оператор ездил из Варшавского аэропорта, висели билборды, билборды, билборды. Он мне сделал такой, знаешь, снимочек, прислал и говорит: «Лёха, просто смотри». И дальше они… Фильм прошёл, но так вот как-то: «Тихо, тихо, тихо… Не надо, не надо, не надо…»
К. Ларина
―
А его в сети можно посмотреть?
А. Гуськов
―
Можно. В американском App Store кто есть, набирайте «Святой человек». По-моему, там «The Secret Life of John Paul II» – «Секреты жизни Павла Иоанна II». Ну, вот так. Ну, существует. Можно в YouTube посмотреть, если набрать «a saintly man» – тоже выскочит очень много кусочков. Невероятно светлая картина. Она, поверь, у всех пробивает слезу.У меня такого очень мало. И смеёшься, где надо, потому что там такие есть эпизоды, знаешь, приватной жизни. Он сбегал из Ватикана, правда. Он сбегал через тот вход, где мы снимались. Я теперь знаю, где папы сбегают, через вот эту дальнюю колоннаду. И он перепрыгивал и говорил: «Поехали, поехали, поехали! Меня схватят». Он убегал, и охранник всё время говорил: «Ну, пожалуйста, не уезжайте вы далеко. Вы же не сходите с экранов. Ну как я могу?» Он говорил: «Как далеко не уезжать? А лыжи для чего?»
Там реальный эпизод, как его звал ребёнок маленький, и он поправлял у себя ботинки эти лыжные. И он ему говорит: «Ты Папа, да?» Он говорит: «Папа. А ты кто?» – «А я Джованни». – «А где мама?» И он с ним покатался. И дальше мама говорит: «С кем ты там катался?» Он говорит: «Да с Папой Римским». Она говорит: «У тебя мусор в голове». Он говорит: «Ой, пойдём выручать, пойдём выручать». И он в этом виде, значит, топает, и инструктор говорит: «Вы знаете, не ругайте сына, он вам правду говорит. Это действительно Папа Римский». Она говорит: «Вы ещё туда же. Взрослый человек». (Смех.)
К. Ларина
―
«Старый человек».
А. Гуськов
―
И он говорит: «Я правда Папа». – «Да вы не выглядите… Господи!» – и пум на колени! Ну, они же так… Вот такие эпизоды, они есть, они реальные, которые с ним происходили.
К. Ларина
―
Как Ленин и печник.
А. Гуськов
―
Да-да-да! (Смех.) Ну, теперь мы уже с тобой потерялись, чтобы, знаешь, наш руководитель страны, как Ильич, ходил класть печки или рубил дрова. Сейчас нас разгонят, пока он подъедет.
К. Ларина
―
Вопрос тогда всё-таки. А почему в России этот фильм нельзя показать, если там в нём нет ничего плохо, кроме хорошего?
А. Гуськов
―
Я знаю, что и Первый, и Второй канал собирались его купить, и это достаточно была бы красивая акция, потому что огромное количество в мире показывали эту картину. «600 тысяч католиков. Страна у нас православная», – как сказал нам… Ну, как мне сказали, это версия. Из администрации был звонок. А сейчас же наши каналы всё согласовывают. И сказали: «600 тысяч католиков. Не надо, чтобы такой…» Правда, мне были сказаны комплименты: «Такой харизматичный, хороший русский артист».
К. Ларина
―
То есть обратишь всех в католическую веру, да? Покажут по телевизору Гуськова…
А. Гуськов
―
Да, что вот благодаря этому у нас сейчас будет не 600… Ну, хотя бы друзей в FB, как у тебя, будет тысяч пять. Ну бред, конечно. Ну что делать?
К. Ларина
―
А ты скажи. Ты же не поменял веру после исполнения этой роли? Ты же остался православным?
А. Гуськов
―
Да, да.
К. Ларина
―
Вот, пожалуйста, пример, товарищи. Пожалуйста, вот вам пример. Уж кто-кто мог бы с лёгкостью сказать: «Товарищи, не мог устоять. Всё. Ватикан попутал». Не попутал.
А. Гуськов
―
Хотя он очень, конечно, снят… Я думаю, этого больше боялись. Он снят достаточно демократично, достаточно открыто. Ну, так и есть. Я не очень видел, чтобы были кадры… Я не знаю, занимается патриархия этим, не занимается. Хотя бы надо заниматься. Ну, ты входишь в этот ватиканский сад, и ты видишь все религии. Все. Они все там. Все там ходят, все там встречаются. Я не думаю, что они ездят поесть спагетти. Я думаю, что всё-таки они с другими целями приезжают. Ну, я это видел своими глазами. Действительно, очень открыто, демократично, что благополучно продолжает сейчас Франциск.
К. Ларина
―
А вот вернёмся к началу твоего рассказа про съёмки. Ты сказал про куратора от Ватикана. А что входило в его обязанности? Не в качестве цензора, нет?
А. Гуськов
―
Нет. Предоставить материалы, которые просят, возможные и невозможные, и дальше открыть Ватикан для съёмок либо не открыть. И продюсер благодарен моей работе, потому что столько я выслушал комплиментов в свой адрес, потому что они отсмотрели материал и сказали: «Да, похож».
К. Ларина
―
То есть всё равно они отсматривали материал?
А. Гуськов
―
Конечно.
К. Ларина
―
И могли каким-то образом повлиять на дальнейшую судьбу фильма?
А. Гуськов
―
Только совещательно.
К. Ларина
―
То есть высказать своё мнение, допустим, но не потребовать запретить, закрыть, снять, артиста поменять. Нет?
А. Гуськов
―
Нет, это невозможно. Это невозможно просто. Вот сейчас Соррентино будет снимать новую картину, комедию.
К. Ларина
―
С тобой?
А. Гуськов
―
Нет, там Джуд Лоу. Ну, может, у меня там небольшая будет работа, от Литвы, по-моему, кардинал. Но это комедия. Комедия!
К. Ларина
―
Комедия про церковных иерархов.
А. Гуськов
―
Да.
К. Ларина
―
И ничего. Оказывается, можно и посмеяться.
А. Гуськов
―
И ничего страшного. Там есть эпизод. Мой герой, он на Аляске служил, у него послушание было. И у него руки мёрзнут. Он говорит: «Не могу молиться». Он говорит: «Столько раз предлагали крем – а у меня аллергия на крем». (Смех.) И дальше идёт целый разворот, что же с ним сделать. И это очень трогательно. Как они толкаются, как они ждут этого дыма. Ну, это же… Все же люди с присущими…
К. Ларина
―
И не страшно совсем.
А. Гуськов
―
Не страшно.
К. Ларина
―
Чувство юмора не противоречит вере, правда же? Вот объясни мне, почему тогда мы всё время живём, как в осаде: что тут нас завоюют, там поколеблют нашу веру, там нас оскорбят, там нас сагитируют, там нашей нравственности что-то сделают, а там обратят в гомосексуалистов. Ну?
А. ГУСЬКОВ: Почему тогда мы всё время живём, как в осаде?
А. Гуськов
―
Ксюша… Я, знаешь, тоже рассуждаю ведь об этом, и всю жизнь рассуждаю. Когда я сталкиваюсь… Вот театр сейчас репетирует «Подростка» Достоевского. Закончен в 1875 году. Самый сложнейший роман. Неважно, не будем обсуждать. Нырнул, естественно, в эпоху посмотреть, а что он имел-то в виду, потому что там никто никого не убивает, там написана семья. Что он имел в виду? И вдруг я обнаружил, что это абсолютно передача Малахова «Пусть говорят». (Смех.) И ничего с тех пор в русской семье не изменилось. Ну, только чуть-чуть обороты совсем другие. А говорят они об этом. А выясняют они это. И тут же прыгают в какие-то судьбы мира.Понимаешь, мы же никогда не занимаемся собой, своей семьёй, чем-то. Мы всё время как-то… У героя, знаешь, есть фраза: «Нет человека, который бы больше любил Россию, чем я. Нет! Венеция, Рим, Париж. Господи! Вот эти камни, эта культура. Причём самое парадоксальное, что я становлюсь наиболее русским, чем я наиболее европеец». Как уезжал Достоевский, как уезжал Гоголь – и писали там великие произведения о любви к стране. И дальше тоже у него написано: «Может, Россия и родила этот тип всемирного боления за всех? Этого никто ещё пока не понимает. Может, она живёт для того, чтобы родилась эта тысяча – болеть за всех?» Я не первый. Во дворе прибраться, понимаешь, и проблемы детские, своей семьи решить. А вот это соединение, это движение масс… Мы всё время массами. Массированный удар живой силой был только в Красной Армии – одна винтовка на троих. Ты пойми, мы производим массированный удар живой силой. Это может быть? Ну, это нормально?
К. Ларина
―
Массированный удар живой силой, который произвёл сегодня Алексей Гуськов в нашем эфире…
А. Гуськов
―
Уже всё?
К. Ларина
―
Да, к сожалению, мы должны уже заканчивать, Лёша.
А. Гуськов
―
Как всё? А я хотел о новой картине рассказать, которая тоже, может, не выйдет. Боже мой!
К. Ларина
―
А, ну видишь? Ну, сейчас мы выйдем из эфира, ты мне расскажешь, а я потом перескажу.
А. Гуськов
―
Ладно. Позовёшь ещё раз.
К. Ларина
―
Хорошо.
А. Гуськов
―
Хорошо? Обещала!
К. Ларина
―
Обещала.
А. Гуськов
―
У неё глаза честные.
К. Ларина
―
Маме большой-большой поклон от всех нас.
А. Гуськов
―
Спасибо большое!
К. Ларина
―
Лёша, и тебе огромное спасибо. И удачи!
А. Гуськов
―
Да всем нам удачи!
К. Ларина
―
Спасибо.