Анатолий Белый - Дифирамб - 2015-04-05
К. Ларина
―
14 часов 8 минут. Добрый день ещё раз. У микрофона Ксения Ларина. У нас сегодня впервые на программе, что приятно, Анатолий Белый – замечательный артист, артист Московского художественного театра, артист кино, и вообще, по-моему, очень интересный человек. Здрасте, Толя.
А. Белый
―
Здравствуйте. Спасибо сразу за комплименты.
К. Ларина
―
Нашим слушателям напомню сразу номер SMS: +7 (985) 970-45-45 – для ваших вопросов. Конечно, мы начнём, наверное, наш разговор с последней по времени работы Анатолия Белого, которая прошла по телевидению и которая вызвала очень много споров – не столько даже конкретно работа Анатолия, сколько сам фильм. Я имею в виду сериал, многосерийный фильм «Орлова и Александров», где Анатолий Белый сыграл роль Григория Александрова. Это, конечно, был риск невероятный, про это мы говорили ещё до того, как фильм вышел в эфир. У меня в гостях был Виталий Москаленко, режиссёр, но он принимал участие просто в такой дискуссионной программе, мы в принципе говорили о байопиках. И он, конечно, нервничал страшно, он очень боялся, как это всё будет. Теперь всё прошло. Во-первых, поздравляю вас, поскольку это событие в любом случае.
А. Белый
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Насколько ожидаемым был такой резонанс для вас лично? Вы вообще следили за тем, как это обсуждается?
А. Белый
―
Честно говоря, я особо не следил, потому что прекрасно понимал, что в основном в нас будут лететь камни совершенно разных размеров – что, собственно, так и было. Как-то косвенно, краем глаза я по тому, что говорили мои друзья, понимал, что там творится. Собственно, это было ожидаемо, и ничего другого я не ожидал. Естественно, мы шли на огромный риск, вы правы абсолютно.Как вам сказать? В такой ситуации, когда тебе предлагают роль Александрова, причём очень хорошо написанную, выписанную в сценарии очень объёмно, очень разно и как-то правильно, то есть не односторонне, никаких каких-то постаментов самому себе нет, там показан живой человек – и меня это сразу очень подкупило, именно это. Собственно, на это я и пошёл. Прекрасно понимал, что огромнейший риск, конечно.
К. Ларина
―
Вы знаете, у меня, конечно, менялось отношение к этому фильму на протяжении всего процесса просмотра. Потому что вначале тоже как-то было: «Ну да, ну хорошо». Но потом, когда началась какая-то серьёзная история, когда вдруг получился какой-то странный момент… Мы про это говорили с Ирой Петровской в эфире. Для меня лично в какой-то момент вдруг эти исторические персонажи – Любовь Орлова, Григорий Александров, Леонид Утёсов, Сергей Эйзенштейн – они как-то отошли глубоко, далеко от этого фильма. И вдруг на первый план вышла очень важная история про человеческие взаимоотношения: про отношения человека и работы, профессии, призвания; про отношения художника и власти; про отношения человека во времени к этому времени. И это было главнее, чем рассуждения на тему: правда или не правда, было или не было, похож или не похож. Мне кажется, здесь заслуга и сценаристов, безусловно, и режиссёра, который сумел эту ситуацию переломить (для меня, во всяком случае).Извините, что я так долго говорю. Мой вопрос к вам: что было для вас главным в этом фильме, в этой работе, про что вам хотелось говорить?
А. Белый
―
Вы правы абсолютно, что первая часть фильма была такая экспозиционная, и эта экспозиция затянулась, честно говоря. Но без издержек невозможно в 16 сериях сделать всё идеально. Наверное, можно, но у нас не всё получилось. Я прекрасно понимаю, что получилось у нас далеко не всё и что можно было бы делать лучше, я в этом абсолютно уверен. Но как сложилось – так сложилось. Для меня самое главное, действительно, что мы вообще говорили об этих людях в первый раз вообще-то на нашем экране – пусть телевизионном, пусть не большом.Рассказывается жизнь этой легендарной и уникальной пары, потому что пара действительно уникальная. И вы абсолютно правы, что во второй части вышли на первый план именно их отношения, их любовь. Собственно, это и есть самое главное, из-за чего мы затеяли весь этот фильм. Уникальность этой пары до сих пор ещё, мне кажется, нами не разгадана, не познана, неизвестна. Отчасти оттого, что действительно архивы практически не сохранились, к огромному сожалению. И для меня это абсолютно трагическая судьба великолепной, блистательной, обложковой (по сегодняшним дням скажем) пары, которая изнанку имела совершенно драматическую и порой трагическую. И нам хотелось рассказать именно об этом. И слава богу, что мы об этом хоть как-то рассказали, потому что мне кажется, что это незаслуженно забытые люди. Очень много у нас в стране незаслуженно забытых людей, о которых можно было бы снять и нужно было бы снять фильм. И слава богу, что состоялось – это самое главное.
А. БЕЛЫЙ: Уникальность этой пары до сих пор ещё, мне кажется, нами не разгадана, не познана, неизвестна
О чём мы хотели рассказать, и я в частности? Именно тема художника для меня была самая главная. Вы знаете, может быть, я и не прав, но отчасти проводил параллели и сейчас, и во время съёмок. Дело в том, что я в театре играю в «Мастере и Маргарите» Булгакова. И для меня эта тема всепобеждающей, огромной и уникальной любви перенеслась в этот сценарий тоже. Мне кажется, что это та же самая тема – тема художника, которого спасает любовь, спасает от гибели в прямом смысле этого слова, потому что они прошли по лезвию ножа. И действительно, может быть, мы имели… Не может быть, а мы имели большой художественный допуск. Мы не говорим, что мы снимаем документальное кино, и у нас не байопик в чистом виде, может быть, потому что опять же таки мало что сохранилось. Но основывались мы на фактах, мы основывались не на выдумках. А уже как это происходило, как этот путь совершался из точки А в точку Б – уже было нашим художественным вымыслом.
К. Ларина
―
Талантливый был человек, на ваш взгляд, Александров? Талантливее, чем Эйзенштейн? Вот так я спрошу.
А. Белый
―
Давайте мы не будем сравнивать, потому что Эйзенштейн у нас признанный гений, и тут правда не поспоришь. Ну, не надо, мне кажется, этих сравнительных степеней, сравнивать двух великих художников. Несомненно талантливый.
К. Ларина
―
История поездки в Голливуд, и то, что он там насмотрелся, там кто-то ему про это говорит… Пырьев, по-моему, в вашем фильме говорит, что насмотрелся мира этих иллюзий замечательных. Как раз эти замечательные мюзиклы, расцвет же был этих музыкальных фильмов. И то, что он потом, по сути, насмотревшись, всё это перенёс на советский экран – и как-то это одобрялось, хотелось такого русского Голливуда. Здесь можно разделить меру таланта и действительно какой-то нахватанности? Или это не важно?
А. Белый
―
Вы знаете, в отношении к Григорию Васильевичу слово «нахватанность» у меня как-то не подходит. Ксения, просто представьте себе на секундочку: человек, который создал первые в стране кинокомедии. Да, он учился там. Но как он их сделал? Он их сделал на нашей почве, с нашим юмором, с нашими темами, с нашей ментальностью. Если бы это был не талантливый человек, он бы сделал кальку, совершенно неудобоваримую для нашей страны. Вот есть кальки фильмов, кальки спектаклей сейчас. И у нас переносят на нашу почву – и получаются, может быть, какие-то несоответствия. Здесь абсолютно человек и природу нашего юмора, и эти искры зажигал на нашей почве. Пастух, пастушка, коровы – господи, исконно русские персонажи и архетипы, не правда ли? Поэтому для меня Григорий Васильевич – абсолютно талантливый человек.И то, что он там научился, а не нахватался – он действительно хотел здесь воплотить, он горел этим. И во главу угла на самом деле в этой роли я ставил одержимость, мы с Виталием Николаевичем как-то сошлись на этом. Он предложил своё видение, и я согласился во многом. Конечно, там были и споры, и всё. Это всё хорошо, всё в процессе. Но самое главное – мы с генеральным поняли, что мы будем снимать фильм об одержимом искусством человеке. Иначе, мне кажется, и не могло быть, потому что он был пионером – а значит, он должен был обладать огромной энергией, пробивающей все наши коросты, все наши чиновничьи, ментальные коросты и все стены.
Извините, он создал «Весёлых ребят» с элементами анимации сразу, с совершенно потрясающими гэгами. И сцена избиения музыкальными инструментами друг друга вошла уже в анналы нашего российского кинематографа. Да, это чаплинские приёмы. Да, это диснеевское кино. Но почему бы и нет? Есть школа, он выучился – и перенёс на нашу почву. Для меня этот человек очень талантливый. Я не буду применять слово «гениальный» в отношении к нему, но уникальный и очень своеобразный талант у этого человека был.
К. Ларина
―
Нам ещё невероятно важна и драматичная тема репрессий и того, вообще на каком фоне вся эта мишпуха происходила, радости бесконечные. И там это очень точно передано, особенно в момент, когда съёмка съёмок, что называется, когда на фоне арестованных и расстрелянных людей приходится брать себя в руки, хохотать, смеяться и репетировать канканы. Для вас всё-таки (наверняка вы об этом думали) его попытка и стремление с этим справиться, это преодолеть, с одной стороны, невзирая ни на что работать, а с другой стороны – по сути, сдавать своих товарищей, не пытаться их защитить, не прийти и не стать с ними рядом, говорю я пафосные вещи – это для вас что? Это всё-таки какое-то малодушие человека, его трусость – или, наоборот, такой выбор понимания: «Что для меня важнее сейчас? Я ничего не могу изменить»? Это я сейчас на ходу придумываю, вам даю возможность ответить.
А. БЕЛЫЙ: Была волна, когда нас обвиняли в жестокости, развращении малолетних и во всяких грехах смертных
А. Белый
―
Вы знаете, я всегда… Нет, не всегда. По-другому скажу. В последнее время стал понимать, что на очень многие вопросы (я сейчас не открываю велосипед, просто я, наверное, чуть-чуть вырастаю, взрослею, набираюсь чего-то) нет однозначных ответов. У нас очень любят «да» и «нет», чёрное и белое, и так далее. Я всё время об этом думал, конечно. И в сценарии это есть – его угрызения совести по этому поводу. Человек не подлый и действительно переживавший за это, но во главу угла поставивший искусство, продолжение съёмок, продолжение дела. А можно было бы, наверное, встать в один ряд, как вы говорите – и тогда бы мы не увидели многих-многих картин. Человек выбрал борьбу, насколько это возможно. Потому что они и писали, Любовь Петровна тоже во многом там участвовала, и другие. Сделали всё, что смогли – и пошли всё равно снимать кино. Здесь невозможно… Не судите, да не судимы будете.
К. Ларина
―
Там есть конкретный же упрёк, который бросает Николай Эрдман Александрову в вашем фильме, да?
А. Белый
―
Да. Я и говорю, что мы не собирались сделать памятник ему и елеем поливать со всех сторон. Да, где-то, наверное, он пошёл на сделку со своей совестью, может быть. Он был живой человек. И где-то, может быть, это было.
К. Ларина
―
Испугался.
А. Белый
―
Был где-то слабым, да, и испугался, может быть. И всё это может быть. Мы же тоже… Я говорю: не дай бог. Я себе даже не могу представить, поставь меня или вас в те условия, как бы мы себя повели. Никто не знает. И какой бы выбор мы совершили? Для меня важно, что при всех ситуациях этот человек действительно был не подлым. И за всё, что он сделал, он испытывал и муки совести. Это есть и в фильме, и я думаю, что это было и в жизни.
К. Ларина
―
Ещё вопрос, раз уж мы так подробно про эту работу говорим. Вопрос достаточно простой, но мне очень интересно: что вам помогало? Да, есть там какие-то плёнки, есть какие-то интервью с Александровым, безусловно, есть его работы, его документальный фильм, посвящённый Любови Орловой. Я знаю, что вы с Нонной Юрьевной Голиковой разговаривали тоже. Встречались?
А. Белый
―
Да, был разговор.
К. Ларина
―
И что она вам рассказала? Напомню, Нонна Юрьевна Голикова – внучка Нонны Петровны Орловой.
А. Белый
―
Внучатая племянница. Вы знаете, мы с Нонной Юрьевной встречались уже после съёмок на самом деле.
К. Ларина
―
Ах вот как.
А. Белый
―
Да, уже после. Как-то не пробились мы к ней до или в период. И то, что она рассказала – это была действительно какая-то малая толика, потому что она видела его в быту, в семье. Говорила о том, что это был очень такой вальяжный человек с бархатным голосом, великолепный рассказчик, умеющий рассказывать истории и вокруг собирать слушателей. И действительно, записочки их дома, каждая с подписью «Люблю, целую ручки»… Даже если это бытовые – котлеты в холодильнике, то всё равно внизу: «Люблю, целую ручки». Это всё было, и она это всё нам рассказывала.Про другую сторону – какой он был в работе – это уже действительно наш художественный какой-то вымысел, потому что хотелось показать художника со всех сторон. Может быть, какой-то собирательный даже где-то образ получился. Потому что, я говорю, мало что дошло до нас. Но мне кажется, что действительно (и он говорит в фильме) без определённой тирании кино не получится, что без определённой жёсткости, где-то даже жестокости по отношению к себе и к окружающим кино не получится. Поэтому это всё вполне могло быть.
К. Ларина
―
А сохранилась дача эта, где они жили? Или там живут какие-то другие люди сейчас? Очень смутно. Там то ли продали её…
А. Белый
―
Эту дачу купил господин Добровинский.
К. Ларина
―
А! Известный адвокат.
А. Белый
―
Да.
К. Ларина
―
И он там живёт?
А. БЕЛЫЙ: Мама у меня цензор такой очень критичный, и от неё похвалы очень редко я добиваюсь
А. Белый
―
Не знаю. По-моему, нет. Я знаю только то, что он действительно выкупил и что сохранившиеся все архивы теперь в его руках, и он, по-моему, имеет на них какое-то право. Вот и всё, что я знаю. И дай бог (я слышал опять же таки, но не буду утверждать это), может быть, он там сделает музей этой семьи, что было бы совершенно замечательно.
К. Ларина
―
Ещё одну роль вы в этом году, по-моему, или в прошлом году сыграли, а в этом году её показали, историческую в кино – это Малевич в фильме Александра Наумовича Митты «Шагал – Малевич». Это, конечно, его лебединая песня, он очень долго мучился с этой картиной. И мы, когда он на вашем месте сидел, про это разговаривали ещё перед премьерой. Он очень волновался, как это всё выйдет. У вас какие ощущения от этой работы? Она неоднозначная, она получила очень разную критику, и не скажу, что признана удачей большого мастера. У вас какие внутренние ощущения от этого?
А. Белый
―
У меня ощущения тоже сложные. Я не буду сейчас всё рассказывать вам, пусть это останется за скобками. Да, к сожалению, не всё, на мой взгляд, там получилось. Но для меня это всё равно был праздник, потому что это была встреча с огромным, большим мастером и определённая школа жизни, школа профессии. Я смотрел и понимал: вот она, планка, на которую надо ориентироваться. Человек в 80 лет – огромный запас энергии, перехлёстывающей всех нас вместе взятых, абсолютно творческая горящая единица. И вот этот подход, требовательность к себе и к окружающим – он дорогого стоит.Я прекрасно понимаю, что… Как вам сказать? Фильмы о таких личностях, наверное, надо снимать вообще по-другому. Может быть, это должно быть какое-то подсматривание за ними, какая-то ненавязчивость, что ли, и очень такое трепетное и бережное отношение ко всему этому. Я прекрасно это всё понимаю. Иногда может показаться, что – эх, Белый взял и нахрапом сыграл этого, сыграл того, э-ге-гей!
К. Ларина
―
Как Безруков. (Смех.)
А. Белый
―
Вот этого «э-ге-гей!» я и боюсь очень на самом деле. Я доверился режиссёру. Мне показалось, что это какой-то интересный ход в решении Малевича – такой рубленый, такой плакатный, может быть, даже где-то. И мне показалось, что это соответствует его какому-то мироощущению, его картинам, его времени. И вот мы сделали так: мы его вырубили и, скажем так, такими широкими мазками нарисовали эту картину, не знаю, малевическими такими. Такой супрематистский образ получился. Ну, мы сделали так. Да, я думаю, что, может быть, по большому какому-то гамбургскому счёту, нужно делать чуть бережнее, чуть как-то… Ну как вообще сыграть Малевича?
К. Ларина
―
Подождите, есть же какие-то примеры очевидные для вас, если говорить о фильмах-биографиях – необязательно наши, не наши, неважно. Наверняка же очень популярный жанр. Для вас что безусловной удачей является?
А. Белый
―
Ох, такой сложный вопрос, сразу начинаешь рыться в памяти. Действительно, очень сложный жанр. Знаете, из последнего опять же таки приходит на ум американский опыт. Хотя наверняка, если покопаться в памяти, у нас тоже есть прекрасные образцы байопиков.
К. Ларина
―
Нет. Мы тут пытались вспомнить – нет. Единственное, что мы вспомнили, с Ириной вспоминали – это «Завещание Ленина», про Шаламова фильм, где…
А. Белый
―
Капустин играл, да? Ну, это из последних времён. А если из советских брать? По-моему, Жуков в исполнении Ульянова…
К. Ларина
―
Ну, таких не было байопиков. Это был просто образ некий, функция – вот такой Жуков. У нас был, кстати, того же Москаленко фильм, где Балуев сыграл Жукова. Короче, подумайте. Сейчас у нас будут новости – подумайте, а потом ответите.
А. Белый
―
Хорошо.
К. Ларина
―
Интересно, что для вас является удачным примером. Анатолий Белый в нашей студии. Сейчас новости, а потом продолжим.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что у нас сегодня в студии Анатолий Белый. Дали задание Анатолию – за время новостей вспомнить удачный пример байопика в кино.
А. Белый
―
И Анатолий это задание выполнил.
К. Ларина
―
Да, выполнил. Сейчас он вам скажет, что он вспомнил. А я хочу дать задание нашим слушателям, а то вы тут сидите и ничего не делаете. Дорогие друзья, моя любимая игрушка: давайте предложим роли Анатолию Белому. На ваш взгляд, какую роль вы, если бы были режиссёром в театре или в кино, предложили бы прямо сейчас этому замечательному артисту? Не ограничиваю ваш выбор: это может быть драматургия, мировая литература наша и не наша, это могут быть исторические персонажи. Пожалуйста.
А. Белый
―
Мультфильмы. (Смех.)
К. Ларина
―
Мультфильмы, да. Итак, роль для Анатолия Белого – пожалуйста, подберите и предложите ему. А Толя нам скажет, что он вспомнил, какой фильм удачный.
А. Белый
―
Вспомнил я фильм (честно говоря, не помню, как называется), где два потрясающих американских актёра – Том Хэнкс и Эмма Томпсон – играют, соотвтственно, Уолта Диснея и Памелу Трэверс. Фильм о Памеле Трэверс – история о том, как она отказывалась экранизировать «Мэри Поппинс», как её уговаривал Дисней, чтобы это экранизировать. Понимаете, там другой подход – большое кино, детальная проработка, небольшой промежуток экранного времени, куда надо собрать, сконцентрировать этого персонажа. Это, как мне показалось, очень здорово сделанная вещь. И опять же таки, может быть, в Америке и обвинили Тома Хэнкса: «Вот он не похож! Он был не таким!»
К. Ларина
―
Мне кажется, что вряд ли. Чёрт его знает, с чем это связано. Они как-то убеждают. С одной стороны, бывают примеры, когда максимальное портретное сходство, и там гримёры работают просто суперски.
А. Белый
―
Ну да. А как Энди Гарсиа сыграл Модильяни? Давайте мы всё-таки наши тоже вспомним хорошие примеры. Ну, конечно, американцы делают это здорово, что говорить. Опять же таки мы с вами вспомнили прекрасный наш пример…
К. Ларина
―
«Дневник его жены», да?
А. Белый
―
Да, где Андрей Смирнова замечательно сыграл Бунина, действительно просто был он, пропитанный абсолютно.
К. Ларина
―
Абсолютно совпадение. Ладно, давайте пойдём теперь в театр, поскольку всё-таки в Московском художественном театре уже много лет работаете и большое количество ролей сыграли. Здесь, кстати, наши слушатели пишут вам слова благодарности, допустим, за спектакль «Обрыв». Очень приятно, что об этом помнят и знают наши слушатели.
А. Белый
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Но, смотрите, я хочу напомнить, что достаточно большое количество работ в театре сделано Анатолией Белым с Кириллом Серебренниковым. Сколько спектаклей? Даже сложно вспомнить. Начинали фактически вместе. Он начинал как режиссёр работать в Москве и вместе с вами первые спектакли свои делал.
А. Белый
―
Второй спектакль он со мной делал, я уже участвовал. Первым был у него «Пластилин», а второй – «Откровенные полароидные снимки» – был уже наш.
К. Ларина
―
Я хочу перейти уже к сегодняшнему дню и немножко про это поговорить. Сегодняшний наезд на представителей так называемой современной молодой режиссуры, в том числе и на Кирилла Серебренникова – с чем вы это связываете? Это что такое? Это политика, это атмосфера такая неприятия в обществе? Почему такое отторжение идёт именно представителей современного искусства, в данном случае театрального?
А. Белый
―
Вы знаете, я тоже над этим много думаю, естественно, потому что это касается всех нас. Для меня это и то, и другое вместе. Это и политика, несомненно. В условиях какой-то внешней агрессии, которую мы сейчас имеем, холодной войны и всего на свете (будем называть вещи своими именами) это происходит. Естественно, начинают очень закручиваться скрепы наши, и очень сильно как-то продавливаются эти скрепы. С одной стороны, где-то ты понимаешь умом, что, да, наверное, это правильно, что нельзя сейчас расшатывать и говорить, слишком ругать и поносить свою державу, как это у нас любят делать. Но во всём есть мера. А сейчас опять этот крен сильный, и меры опять у нас нет. Если уж мы говорим о патриотизме, то мы говорим только о нём. И не дай бог каким-то либеральным людям говорить о каких-то других темах, якобы расшатывающих общество. Никто никого и никуда не расшатывает.
К. Ларина
―
Тут ещё есть, как мне кажется, некое искусственное противопоставление традиционных российских (или русских) ценностей каким-то чуждым западным.
А. Белый
―
Как обычно.
К. Ларина
―
Кстати, это к вопросу опять же к «Орловой и Александрова», те же самые обвинения тогда получаются.
А. Белый
―
Западники и славянофилы. Послушайте, всё никуда не девается, всё продолжается, и это борьба извечная. И прекрасно в этой диалектике, собственно, всё и происходит у нас всегда. Всегда был исконно русский путь, всегда был западный путь. Но это было, и нельзя закрывать один из этих путей, нельзя ставить шлагбаум на пути, если художник видит театр вот так, видит вот эти темы, о которых ему хочется говорить в театре, в кино и в искусстве. Нельзя ставить шлагбаумы и говорить: «Нет! Этого пути у нас нет. Мы идём только этим путём». Это ужасно. Это шоры на глаза, вернее, очки на глаза. Это опять какой-то возврат куда-то… Не хочется говорить даже куда. Для меня, конечно, всё это абсолютно реакционное давление на Кирилла – вообще ужасно больно, это ужасно.
К. Ларина
―
Вы играете в спектакле «Человек-подушка»?
А. Белый
―
«Человека-подушку» мы играем до сих пор, с огромным успехом идёт спектакль в МХТ. Была волна опять же таки, когда нас обвиняли в жестокости, в развращении малолетних и во всяких грехах смертных.
К. Ларина
―
Доносы писали благодарные зрители.
А. Белый
―
Писали доносы. Приходили какие-то люди откуда-то из комиссий и что-то там смотрели. И не усмотрели там ничего, и дело было закрыто за неимением бла-бла-бла…
К. Ларина
―
Вообще сам факт того, что зрители нынче пишут доносы в прокуратуру на спектакли на фоне «Тангейзера»… Мы сейчас с вами разговариваем, новость в Новосибирске: люди уже выходят на митинг за свободу творчества.
А. Белый
―
Понимаете, это вторая сторона, о которой я бы хотел сказать. Да, несомненно, политика – это первое. А второе: мне кажется, что какое-то помутнение происходит в головах людей. Какое-то сейчас время… Я не понимаю этого. То ли нам 25-й кадр вставляют, то ли что происходит? Опять же таки, не хочется углубляться в эту тему, но Украина для меня – непонятное явление, когда люди, жившие на этой земле в соседстве с русскими людьми нормально всю жизнь… Да, были крены националистические, но основное население… И вдруг поголовно переворачивается с ног на голову всё. Для меня это непонятно. Я не знаю, как это, но для меня это какое-то… В воздухе какая-то энергия помутнения. И она воздействует тоже на людей, к сожалению – и появляются эти люди, пишущие доносы.
К. Ларина
―
А вот эти, которые свиную голову принесли Олегу Павловичу Табакову? Это же не первая свиная голова уже в нашей новейшей истории, да? Мы вспоминали тут, когда два года назад свиную голову принесли Льву Додину в Петербурге. Там были казаки какие-то ряженые, но устремления были те же. Как вообще этому противостоять?
А. Белый
―
Этому противостоять так, как этому противостоял Сергей Эйзенштейн, Григорий Александров и иже с ними – делать своё дело, господа, как сказал Антон Павлович Чехов. Люди безумные, люди больные всегда будут. Это всегда будет. Будут люди, которые будут писать, подкладывать, говорить, выступать, кричать с пеной у рта, с выпученными глазами. Это будет всегда.Знаете, как ни странно, для искусства это иногда и полезно. Все мы знаем в искусстве прекрасный период нашего глубочайшего застоя, 70-е годы, в который, как из тюбика, пресса цензуры и всего на свете выдавливался Тарковский, и выдавливались Гайдай, Рязанов, с другой стороны. Опять же таки мы возвращаемся к неоднозначности времени и к тому, как оно влияет на людей. На одних влияет так, что они заболевают головой. А на других так, что они рождают гениальные сценарии и стихи.
К. Ларина
―
На мой взгляд, обидно, что мы можем многих людей потерять. Да, понятно, что сейчас не сталинское время (с чего мы и начали наш разговор), а совсем другое. Сегодня пока ещё не сажают, но уже готовы судить за искусство, и пример тому мы видели, и это ещё будет. Я же прекрасно понимаю, что тот же Кирилл Серебренников, тот же Константин Богомолов, там можно назвать ещё целый ряд талантливых людей в самом расцвете сил сегодня, которые могут получить блестящие контракты где-нибудь далеко за пределами Российской Федерации. И кто от этого выиграет – для меня большой вопрос. Правы ли те люди, которые говорят: «Пусть убираются отсюда и пусть где-нибудь там на Диком Западе всё это творят, а нам такое искусство не нужно»? Не дай бог, чтобы это произошло.У нас тут есть ещё несколько комплиментов и ещё одна тема, которую я бы хотела тоже затронуть в разговоре с Толей – то, что его талант, безусловно, и чтецкий. Километры стихов человек знает наизусть. У меня такое ощущение, что его разбуди ночью – он что-нибудь сразу продекламирует.
А. Белый
―
Скажу сразу: это не так. (Смех.) Это видимость. Километры… Нет, есть метры.
К. Ларина
―
Некое желание. Я вижу, какая-то внутренняя тяга к этому существует.
А. Белый
―
Да, это правда.
К. Ларина
―
Это каким образом сформировалось? Какой-то учитель был специальный в институте или где-то? Или дома?
А. Белый
―
Ксения, очень всё просто: это мама.
К. Ларина
―
Учительница.
А. Белый
―
Мама – учительница немецкого языка, всю жизнь болевшая поэзией, читавшая сама со сцены. Всю жизнь у неё в школе был кружок, она организовывала чтецкие вечера: Симонов, Багрицкий, Заболоцкий, Рождественский, Ахмадулина – всё. И это был её конёк, она обожала это делать. Прекрасно читает стихи! Вот её сейчас разбудили – и она вам прочтёт Асадова так, что у вас слёзы навернутся на глаза.
К. Ларина
―
Да что вы?
А. Белый
―
Да. Так что всё очень просто: генетика, генетика и генетика.
К. Ларина
―
А вкус?
А. Белый
―
Вкус – мама с папой. С детства помню эти вечера, редкие вечера, когда она свободна. Проверила все тетрадки, заполнила журнал, освободилась от своих работ. Сажает нас на диван с сестрой, открывает журнал «Огонёк» и читает статьи о Левитане, о Васнецове, о Лермонтове. И это было настолько запоминающимся детским событием, когда ты сидишь, а мама, которую ты так редко видишь, тебе читает. И ты впитываешь это, как губка, потому что это те минуты счастья, когда ты её видишь, и она с тобой рядом, посвящает время тебе.
К. Ларина
―
Они видели вообще вас на сцене, родители?
А. Белый
―
Видели.
К. Ларина
―
Я знаю, что они не живут в России.
А. Белый
―
Да, они живут сейчас в Израиле.
К. Ларина
―
Вообще они увидели, что человек состоялся как артист?
А. Белый
―
Они мало видели моих спектаклей. Слава богу, сейчас они записи многих спектаклей посмотрели. Мама у меня цензор такой очень критичный, и от неё похвалы очень редко я добиваюсь. Но последняя похвала была, когда она увидела в Интернете, как я читал «Вакханалию» Пастернака. Она сказала: «Да, хорошо». Так что у меня эта любовь такая генетическая, и она действительно присутствует.В институте – мой преподаватель по речи Наталья Николаевна Штода с прекрасными традициями щепкинской речи и русского языка, отношения к языку, к культуре языка, давшая нам это всё, и тогда ещё говорившая: «Толя, всегда знай, что если у тебя не будет работы в театре и кино, у тебя есть ниша, твоя форточка, куда ты сможешь свою душу выплёскивать». Мне кажется, что сейчас как раз у меня есть такой период, есть замечательное время, когда я могу посвящать этому больше своего времени, и я это с удовольствием делаю.
К. Ларина
―
У вас уже есть такие чтецкие программы, с которыми можно выступать полноценно?
А. БЕЛЫЙ: Конечно, не всем я удовлетворён, но это нормальное состояние творческого человека
А. Белый
―
У меня была, по-моему, два года назад… На канале «Культура» есть такая программа «Послушайте», куда приходят разные артисты и читают разные стихи – часовая поэтическая программа. Да, два года назад я записал эту программу, читал трёх своих любимейших авторов: Пастернака, Мандельштама и Бродского. И сделал такую программу по трём, такой небольшой концепт туда ввёл, чтобы не просто читать любимые стишки на утреннике. Не скажу, что сравнительный анализ, но брал тему – например, город или пространство и время. И три автора, которые отображают три вехи XX века (начало, середину и конец), на эту тему три взгляда.
К. Ларина
―
Это вы сами придумали такую концепцию?
А. Белый
―
Да.
К. Ларина
―
Я, кстати, видела. Можно будет посмотреть, это есть наверняка в Сети. По-моему, в этом же цикле Лёша Девотченко записывал свой спектакль по Бродскому. Послушайте, именно там сохранилось.
А. Белый
―
Может быть, да.
К. Ларина
―
Ещё про Бродского. Конечно же, как мне кажется, один из самых важных эпизодов вечера «Круг чтения», открытия Года литературы – это ваш эпизод как раз, где вы цитировали, читали фрагмент из Бродского.
А. Белый
―
Из «Нобелевской речи».
К. Ларина
―
Пренебрежение литературой. И видела, как вы волновались. Это было как-то очень важно для вас – и то, что вы говорите, и кто это говорит, и перед кем это говорится.
А. Белый
―
Это правда. Марина Брусникина предложила мне участие – и у меня сразу всплыло в голове, откуда-то из подсознания, хотя я читал её очень давно, но помню, что темы там были очень острые. И я сразу сказал: «Марина, а можно я прочитаю прозу, а не стихотворение? И это будет отрывок из „Нобелевской речи“, потому что, мне кажется, там есть темы настолько животрепещущие, настолько современные, сегодняшние!»И я открыл «Речь», я прочитал – и просто у меня мурашки пробежали, потому что действительно это так. Мы скомпилировали двухминутный кусок самых важных мыслей. Это действительно гениальные, абсолютно современные и на все времена мысли о роли искусства, в частности литературы, для общества, для людей, для человека в частности, для его мироощущения, воспитания и вообще превращения его в Человека с большой буквы.
К. Ларина
―
Ну что? Наши слушатели работают бесперебойно.
А. Белый
―
Так, какие роли?
К. Ларина
―
Итак, читаю всё подряд.
А. Белый
―
Интересно.
К. Ларина
―
«Анатолий был бы интересным Грушницким», – пишет нам Вячеслав из Волгограда. «Лопахин – „Вишнёвый сад“. Или Гаев». А кто вам ближе? Интересно…
А. Белый
―
Мне ближе Иванов. (Смех.)
К. Ларина
―
Ну, это пока выбор самого артиста. Посмотрим, предлагают ли ему. Как его видят зрители – это гораздо интереснее.
А. Белый
―
Да, интересно, очень интересно.
К. Ларина
―
Так. Остап Бендер – неожиданно предлагает вам Татьяна. «Восхищена вашим исполнением стихов, в частности тем, как вы прочли „Любовь мертвеца“ Лермонтова. Мне кажется, вы бы прекрасно сыграли Арбенина». И, кстати, вопрос сразу же, раз уж читаю так подробно эту эсэмэску от Татьяны: «В каких спектаклях вас можно увидеть сегодня на сцене?» Давайте скажем.
А. Белый
―
У меня сегодня в родном театре четыре спектакля, которые я с удовольствием играю, все мои любимые: «Мастер и Маргарита» на Большой сцене; «Обрыв» по Ивану Гончарову там же, на основной сцене; и на Малой сцене я играю спектакль «Человек-подушка» Кирилла Серебренникова и спектакль «Дуэль» по Антону Павловичу Чехову, который поставил Антон Яковлев, один из моих самых любимейших спектаклей. Вот, собственно, и всё.
К. Ларина
―
Этот спектакль хорошо известен не только любителям литературы (я имею в виду первоисточник), но и фильм «Плохой хороший человек». Это, конечно, классика безусловная, там пара была потрясающая, на века – Высоцкий и Даль. Анатолий играет роль Лаевского, да? Когда я впервые этот спектакль смотрела, у меня совершенно сомкнулись два этих артиста – вы и Олег Даль. Что-то есть, что-то вас сближает. Как мне кажется, есть какая-то внутренняя близость с этим актёром.
А. Белый
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Не знаю, насколько вам это близко.
А. Белый
―
Близко и очень.
К. Ларина
―
«Маяковский, Троцкий, – Катя предлагает вам. – Главные роли в драматургии Шекспира. И вообще все люди с двойным дном». (Смех.) Так, это тоже ничего.
А. Белый
―
Неоднозначно. Так?
К. Ларина
―
Несколько людей почему-то неожиданно предлагают вам Тартюфа, я вижу уже несколько SMS именно с этим названием.
А. Белый
―
Не думал в эту сторону даже ни разу.
К. Ларина
―
Интересно. «Для Анатолия Белого – обязательно Сирано», – предлагает вам Лариса. «Вижу Анатолия Белого в роли Владимира Владимировича Путина». (Смех.)
А. Белый
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Кстати, я тоже об этом подумала, что есть некое внешнее сходство.
А. Белый
―
Можно всё-таки из классики?
К. Ларина
―
Опять Путин. Смотрите, несколько предложений.
А. Белый
―
А нас видят, да? Я смотрю – камеры.
К. Ларина
―
Да, это в Интернете нас видят. Хлестаков… Не знаю, мне кажется, что уже нет. (Смех.)
А. Белый
―
Уже нет? Это какое-то упрощение маргинальное.
К. Ларина
―
Андрей Болконский – Ольга предлагает. Ну почему? Может быть. «Сыграйте графа Монте-Кристо», – тоже хорошее предложение. «Мне кажется, что Анатолий отлично сыграл бы какого-нибудь выдающегося ученного или философа». Тоже смешно. Я вспоминаю сразу же – Плятт в фильме «Весна». Помните?
А. Белый
―
Да-да-да.
К. Ларина
―
«Сел, задумался – открыл!» (Смех.) А что в репетициях? Ничего у вас нет?
А. Белый
―
Нет, сейчас я пока ничего не репетирую.
К. Ларина
―
Что это такое вообще? Как такое может быть?
А. Белый
―
Вот такой период. Почему бы и нет? Вы знаете, это хороший период. Я для себя давно его уже обозвал «периодом перегноя», когда в тебе всё зреет, перегнивает всё внутри, все твои эмоции, темы, накопленные какие-то вещи не дают никуда выхода. И вот этот слой полнится, полнится. И чем больше он полнится, тем лучше. Поэтому этой паузы я не боюсь, тем более что я её заполняю действительно поэзией сейчас, делаю программы.
К. Ларина
―
А кино?
А. Белый
―
Что кино? (Смех.) Есть предложения. Я периодически снимаюсь. Но после Александрова я пока не могу до сих пор, по большому счёту, отойти.
К. Ларина
―
Между прочим (может быть, я ошибаюсь), мне кажется, что это самая большая во всех смыслах ваша роль в кино.
А. Белый
―
Да. На сегодняшний день – да.
К. Ларина
―
Такая самая значительная. Потому что вроде фильмография большая, но так чтобы вот сказать… Я помню вашу работу в кино, которая тоже на меня произвела сильное впечатление – это «Умножающий печаль». Но это уже достаточно давно было.
А. Белый
―
Это была моя первая…
К. Ларина
―
Большая роль, да?
А. Белый
―
Да, на телевидении.
К. Ларина
―
Вообще, как развивается ваша творческая жизнь? Вам нравится? У вас не было таких моментов отчаяния, когда: «Мне 35 лет – а ничего нет!» Не было такого? Как-то вас всё устраивало?
А. Белый
―
Были, конечно. Ну о чём вы говорите? Конечно, были. И поначалу было много, и до сих пор. Конечно, эти мысли посещают тебя. Опять же таки, столько моментов сходства вот с Александровым, в смысле… Ну, очень много пересечений, поэтому я как-то вот так вложился в неё. И как-то очень много точек соприкосновения, потому что человек говорил то же самое: «Я снимаю эти никому не нужные комедии, а что после меня останется? Что? Эти хахочки-хохочки-хухочки?»
К. Ларина
―
Так и осталось. Прекрасно.
А. Белый
―
Собственно, так и осталось. Но осталось же? Задаёшься иногда этими вопросами. Конечно, не всем я удовлетворён, но это нормальное состояние творческого человека. Поэтому иду по пути…
К. Ларина
―
Насколько вы управляете своей жизнью? Всё-таки актёрская профессия в этом смысле очень обидная.
А. Белый
―
Очень зависимая. Опять же таки пример этой картины ещё раз это подтвердил. Хотя я перед собой честен, вот максимально, что мог, что накопил, я в этой роли выместил. Но что получается на выходе – я на это никак не могу влиять. И, конечно, бывают обидные ситуации. Но я выбрал эту профессию, я знал, на что иду.
К. Ларина
―
Мы должны уже заканчивать. Спасибо большое! Здесь ещё добираем роли: и король Лир… Короля Лира уже сыграл, между прочим, Белый в театре, да ещё у такого режиссёра, у японца настоящего. Тоже было сто лет назад.
А. Белый
―
Правда в 34 года. Ну, возраст – не помеха.
К. Ларина
―
Можно повторить. (Смех.)
А. Белый
―
Да-да-да, можно.
К. Ларина
―
Дубровского тоже предлагают. Но мне кажется, что Дубровский тоже уже всё, это можно только об этом мечтать. А вот Иванов – это хорошая история.Спасибо большое, Толя! Очень рада, что мы с вами наконец-то познакомились.
А. Белый
―
Взаимно.
К. Ларина
―
Будем дружить. Вам удачи!
А. Белый
―
Спасибо!