Марк Захаров - Дифирамб - 2015-03-22
К. Ларина
―
14 часов 10 минут, начинаем нашу передачу. Здесь в студии радиостанции «Эхо Москвы» Марк Анатольевич Захаров – художественный руководитель театра «Ленком». Здравствуйте, Марк Анатольевич.
М. Захаров
―
Здравствуйте.
К. Ларина
―
Конечно же, у нас было совсем другое настроение, мы хотели говорить сегодня о премьере в «Ленкоме». И, конечно же, мы об этом будем говорить. И, конечно же, будем отвечать и на ваши вопросы, дорогие друзья. Я напомню номер SMS: +7 (985) 970-45-45.Так складывается жизнь, что сегодняшний день у нас вновь начинается с трагических известий. Сегодня мы узнали с утра о том, что скончался Аркадий Михайлович Арканов, с которым у Марка Захарова, насколько я знаю, ну просто почти вся жизнь связана, с этим человеком. Это, что называется, ближний круг. Да?
М. Захаров
―
Ну да. Это связано с Григорием Гориным, который был очень близким для меня человеком, другом, который многое сделал для театра «Ленком», для тех фильмов, которые я снимал вместе с ними фактически. И Аркадий Михайлович Арканов – он казался вечным человеком, вечным шутником. Причём у него был такой своеобразный прекрасный юмор абсурдистского характера. Может быть, не всем это казалось смешно, но я был его поклонник. Ну и потом, совместная пьеса, которую я ставил в Театре сатиры – «Банкет» Арканова и Горина. Правда, она прошла у нас четыре или пять раз, и она была запрещена вслед за «Доходным местом». Но тем не менее она осталась в моей памяти как некое примечательное событие в жизни.
К. Ларина
―
Про «Банкет» тогда поподробнее расскажите.
М. Захаров
―
Такое время было, когда мы все бредили Мрожеком, Беккетом, Ионеско, «Носорог» – хотелось всё ставить, а всё никак не удавалось, не складывалось с нашим начальством, с нашим идеологическим аппаратом. И вот вдруг решили они после совместной успешной пьесы «Свадьба на всю Европу»… Арканов и Горин написали такую фельетонную вроде бы, но абсурдистскую пьесу о человеке, который вот постепенно идёт на компромисс: сначала маленький, потом – чуть побольше, потом – ещё чуть-чуть. «Ну, вернусь на круги своя». Нет, оказалось, что есть некая черта, за которую отступать нельзя – человек перерождается, и кончается это дело очень плохо. В этом отношении это весьма поучительное произведение, которое было запрещено почти сразу же.
К. Ларина
―
А как они формулировали причины тогда? Что сказали? Почему «нет»?
М. ЗАХАРОВ: Вообще в наше время в театре сюжет-то и не важен, и не в этом всё дело
М. Захаров
―
В газете «Московская правда» сразу появилась статья «Банкет румяных призраков» Велеховой, и заставили сразу, чтобы театр провёл открытое партийное собрание. И некоторые артисты, на которых я возлагал какие-то надежды, высказывались резко отрицательно, что меня, в общем, поразило и обогатило мои впечатления о жизни – всё немножко сложнее, чем иногда кажется.
К. Ларина
―
Это мы вспоминаем давно прошедшие времена, хочу я сказать нашим слушателям, чтобы вы не подумали. Хотя к этой теме, я думаю, мы сегодня ещё вернёмся. К сожалению, есть у нас прецеденты, которые позволяют нам о прошлом говорить, как о возможном ближайшем будущем.Давайте мы перейдём к событию важнейшему в истории «Ленкома» – премьере спектакля «Вальпургиева ночь», это Венедикт Ерофеев. Я так понимаю, что там использовано немало произведений Венедикта Ерофеева, и всю эту инсценировку делал сам Марк Анатольевич Захаров. Давайте немножечко расскажите, что называется, историю создания. Что в голове у вас роилось, когда вы приступили? Сначала же, наверное, всё-таки «Москва – Петушки» возникли, или что другое?
М. Захаров
―
Вы знаете, честно говоря, началось всё с того, что в моё подсознание кто-то из молодой режиссуры забросил такую еретическую мысль, с которой я, в общем, не согласен: вообще в наше время в театре сюжет-то и не важен, и не в этом всё дело. Это мне сказал Константин Райкин, что вот такие режиссёры у него есть, которые так говорят, но он эту точку зрения тоже не разделяет. Я вроде тоже не разделяю. Но тем не менее, вы знаете, в общем, такая цепочка причинно-следственных связей хороша, наверное, в жанре детектива. Можно угадывать что-то: вот так сейчас будет. А поскольку штампов очень много всяких (даже не много, а они все известны), то можно многое угадать.
М. ЗАХАРОВ: У нас обострились какие-то агрессивные поползновения
А вот такое произведение, которое непредсказуемо развивается, когда реализм событий соединяется с галлюционарным реализмом, с тем, что называется «фантастический реализм», и в какой-то момент уже не очень понятно: это происходило на самом деле, это будет происходить или это только его «глюки», как называет главное действующее лицо. Его, по-моему, замечательно играет Игорь Миркурбанов – свободный художник, который работает и в МХТ замечательно, и у нас сейчас играет с большим успехом, и в каждом спектакле он приобретает что-то новое. В общем, ему веришь, что это незаурядная личность, что это писатель, что у него есть своя тайна, и мыслей у него больше, чем слов.
И вот это желание пойти по каким-то непредсказуемым путям, по каким-то лабиринтам, в которых я ещё никогда не бывал, подтолкнуло меня каким-то образом к Венедикту Ерофееву, когда я прочёл всего и понял, что сейчас… Ну, увлекались и до меня делали спектакль «Москва – Петушки». А мне захотелось сделать нечто большее, то есть вобрать в свой спектакль и «Записки психопата», и «Дневниковые записи», и пьесу «Фанни Каплан», и «Вальпургиеву ночь», и «Москва – Петушки», естественно (главное произведение Венедикта Ерофеева), и «Прозу для журнала „Вече“», и некоторые другие его произведения, которые у меня сложились в такую некую пульсирующую массу, я бы так сказал немножко пафосно, но тем не менее это так.
То есть выбрасываются какие-то отдельные мысли, они обрастают какими-то реальными покровами, и эти покровы разыгрываются. Иногда он их останавливает, говорит: «Так не может быть, не бывает. Они не могли так сказать. Нет, это мне кажется». И вот эта фантасмагория, это колдовское время, о котором он именно говорит, как о колдовском времени – оно оказалось очень созвучно с нашими болями, с нашими некоторыми печалями, которые нам свойственно сейчас переживать. Поэтому это стал такой современный и достаточно злободневный спектакль.
К. Ларина
―
Ещё то, что мне кажется тоже важным, безусловно – это такой памятник личности. Ведь не зря там у вас в финале появляется портрет самого Венечки Ерофеева. Это такое поклонение, безусловно, это чувствуется. И я очень хотела тоже вас об этом спросить. Насколько вообще в течение жизни вы какой-то интерес чувствовали именно к этому писателю? Насколько он ваш вообще, этот человек, личность и его лирический герой?
М. Захаров
―
Хочется мне обмануть вас, но что-то меня останавливает, поэтому я скажу честно. Я не могу сказать, что я как-то был давно увлечён. Меня поразило одно обстоятельство: что жители станции «Петушки» захотели памятник поставить на платформе той девушке, которая его встречала каждую пятницу, реальной существующей женщине. И это был какой-то первый допинг, после которого началась цепная реакция в моём сознании усталом.
М. ЗАХАРОВ: Когда начинают фантазировать на тему Сталина, то обязательно находят, что какая-то человечность в нём
И в результате вот родился такой дайджест, такое соединение несоединимых, казалось бы, вещей, где мне захотелось увидеть каких-то персонажей, о которых он говорит, их материализацию, обязательность. Просто литературный театр и рассказ об этом – это одно. А если оживают эти призраки его, добрые, весёлые, глупые, умные, всякие – мне показалась это очень привлекательной идеей. И я постарался это сделать с группой замечательных артистов московского «Ленкома», которых я очень люблю.
К. Ларина
―
Про Игоря Миркурбанова вы уже сказали замечательные слова. Марк Анатольевич, признаюсь, что я фанатка Миркурбанова как актёра, которого мы узнали в Москве, как театрального актёра, прежде всего благодаря Косте Богомолову, поскольку он прозвучал по-настоящему сначала в спектакле «Идеальный муж», а потом и в «Карамазовых». И, конечно же, в спектакле «Ленкома», в постанове Константина Богомолова «Борис Годунов», где Игорь блестяще совершенно играл Гришку Отрепьева. Два таких уникальных центра получились в этом спектакле: с одной стороны, Александр Збруев – Годунов; и Миркурбанов – Отрепьев. Насколько я помню, Игорь делал моноспектакль в Израиле по «Москве – Петушки» как раз. Вы эти записи смотрели?
М. Захаров
―
Да, я слышал об этом и немножко смотрел по телевидению какие-то фрагменты. Ну, не особенно меня это впечатлило, потому что у меня уже складывался какой-то другой ряд. Самое интересное, что он был моим учеником.
К. Ларина
―
Да, он учился в ГИТИСе как раз на курсе Гончарова – Захарова.
М. Захаров
―
Да. И вы знаете, как это ни странно, но так бывает: он мне не врезался в память. Он был просто очень вдумчивым, корректно ведущим себя студентом, который хорошо работал. Но чтобы я был занят его индивидуальностью – нет. Я больше думал о Дюжеве на предмет – выгнать его или не выгнать, или ещё подождать. А сейчас это главное украшение нашего искусства (или почти главное).
К. Ларина
―
У вас там планы ещё есть какие-то с Миркурбановым у себя в театре?
М. Захаров
―
Я боюсь загадывать. Не знаю. Конечно, работать с ним – одно удовольствие. И дай бог, если как-то сложится, звёзды расположатся, в какое-то благоприятное созвездие образуются. Возможно.
К. Ларина
―
У вас уже не первый случай, когда в такую сложившуюся труппу «Ленкома» вдруг попадает новый артист. И всё время страшно становится, думаешь: «Боже мой, насколько они могут друг друга ранить, что называется». То, что уже сложившийся коллектив, труппа, атмосфера – и чужак. Я вспоминаю, аналогичный был случай: явление было Александра Балуева в вашем театре, совершенно неожиданно в спектакле «Небесные странники» он дебютировал. А сегодня это неотъемлемая часть «Ленкома», насколько я знаю. Я видела Витю Ракова в этом спектакле, но я знаю, что они по очереди играют.
М. Захаров
―
Он через некоторое время должен войти в спектакль, он сейчас лечится, уехал за рубеж. У него есть проблемы медицинские, которые необходимо решить. Через какое-то время он войдёт в спектакль. Но выпускал спектакль, выпускает и сейчас играет Виктор Раков.
К. Ларина
―
Ну и как артисты воспринимают появление новой звезды? Не ревнуют?
М. Захаров
―
Мне особенно хвалиться не хочется, но мне кажется, что у нас этически сбалансированная ситуация. Всё равно какие-то закулисные веяния есть (наверное, без этого не может театр существовать), но они не приобретают каких-то угрожающих размеров. Люди понимают – и я об этом довольно часто талдычу, – что нужно относиться друг к другу по-товарищески, нужно быть внимательным, надо подавлять в себе всякого рода болезни театральные, которые могут возникнуть, закулисные слухи и прочее. И в этом отношении, мне кажется, у нас достаточно благополучный период. Собственно, он довольно долго длится, слава богу, и я надеюсь, ещё некоторое время продлится в театре: когда есть какое-то взаимное уважение, поддержка и желание помогать, даже когда это связано с какими-то трудностями.
К. Ларина
―
Здесь помимо замечательных артистов, которых, наверное, стоит назвать… Там ведущие актёры театра. Вы уже назвали Виктор Ракова. Здесь занят и Сергей Степанченко, и Александра Захарова, которой вы подарили какой-то невероятный женский образ. Я просто пыталась вспомнить: есть такое или нет такого у Ерофеева? И потом я поняла, что вы это слепили из нескольких, наверное – и получилась такая очень интересная, инфернальная личность. Может быть, как раз тот образ, про который вы уже сказали – который встречает, ждёт Венечку на станции «Петушки», на платформе.
М. Захаров
―
Ну, там всё-таки Афродита ждёт. (Смех.)
К. Ларина
―
Она такая фанатка, да?
М. Захаров
―
Да, она такая фанатка. С самого начала я решил, что она должна играть на аккордеоне, но это было сопряжено со многими трудностями. Потому что когда она дома работала… У меня две собаки, и они начинали выть безобразным образом, подстраиваясь в терцию, между прочим, большая и маленькая. (Смех.) И было сложно. Но тем не менее для правой руки она выучила партию.
К. Ларина
―
Да и поёт она прямо замечательно.
М. Захаров
―
И поёт она, да. Она в музыкальной школе занималась.
К. Ларина
―
Молодец, просто шикарный номер, можно выступать с отдельным номером. Но помимо музыкальных номеров и хореографических даже (не побоюсь этого слова), ещё присутствует ненормативная лексика в спектакле. Как вы эту проблему вообще решали?
М. Захаров
―
Ну, мы называем её стыдливо «народные грубости». Вы знаете, если лишить произведений Венечки Ерофеева ненормативной лексики совсем – это всё-таки будет предательство в отношении автора. Тогда не надо за него и браться, если нет смелости, если нет желания каким-то образом соответствовать его духу, его стилистике. Поэтому у нас нет-нет да что-то проскальзывает. И я немножко напрягаюсь, когда приходит какое-то начальство или руководство в театр. Но надо сказать, на муниципальном уровне всё у нас благополучно. Когда уже немножко повыше – там возникает некоторое недоумение, но не более того. Поэтому я надеюсь, что ангел-хранитель мой мне поможет, и спектакль пройдёт мимо всяких рифов и барьеров.
К. Ларина
―
Ну, там не один ангел-хранитель. Там сколько у вас ангелов? Три? Четыре? На сцене совершенно очаровательные ангелы. Если вы помните, дорогие друзья, «Москва – Петушки», там же есть такие персонажи у Венечки Ерофеева – ангелы, которые ему чудятся, с которыми он ведёт беседу. Так вот, ангелы тут есть, совершенно прекрасные.
М. Захаров
―
Есть реальные, да.
К. Ларина
―
Может быть, они и хранят. А вообще если всерьёз, Марк Анатольевич, это всё-таки нарушение? Можно это квалифицировать как нарушение закона или нет, как вы считаете? Я имею в виду: нам же официально запрещено употреблять ненормативную лексику на сцене. А вы себе что позволяете?
М. ЗАХАРОВ: Я не хочу казаться святым и каким-то человеком, который всё понимает
М. Захаров
―
Знаете, что? Я сразу как-то мысленно возвращаюсь к нашумевшей истории с «Тангейзером» Кулябина.
К. Ларина
―
Мы ещё об этом поговорим.
М. Захаров
―
Как вам сказать? Если следовать такой логике, абсолютно правовому тупому последовательному движению, то выходит, что любимый и главный театр страны – Большой театр – после анализа того, что сделал Тимофей Кулябин, режиссёр «Тангейзера», взял и пригласил его на постановку. Случайных людей не бывает в Большом театре, это надо заслужить. Значит, выходит, что Урин, руководитель Большого театра – он «выполняет заказ магнатов с Уолл-стрита», как выражался Венечка Ерофеев, что это «педофильские какие-то настроения католические». Как-то я слышал и мне это особенно понравилось: «Во всём виноваты брюссельские гномы». У нас теория заговоров настолько въелась…
К. Ларина
―
Эротические фантазии. (Смех.)
М. Захаров
―
Ну да, можно, конечно, при желании рассматривать как нарушение, если есть большое желание. Ну, это как судебный процесс, состязательность: можно так повернуть, можно сяк повернуть. Если очень хотеть, можно придраться. А если спектакль увлекает и в этих словах нет грязи, нет какой-то неприятной грубости действительно, которая корёжит ухо и душу, то тогда это допустимо, с моей точки зрения.
К. Ларина
―
Марк Захаров в нашей студии. Слушаем новости, а потом продолжаем нашу встречу.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, у нас сегодня в студии Марк Анатольевич Захаров. Я не напомнила слушателям номер SMS для ваших вопросов: +7 (985) 970-45-45. Я слежу за лентой. Если что-то напомнить, сказать, спросить – пожалуйста, ради бога, я всегда рада воспользоваться вашими подсказками.Мы пока говорим о спектакле «Вальпургиева ночь» – премьера в «Ленкоме» по текстам Венедикта Ерофеева. И вот я спросила у Марка Анатольевича в перерыве, кто художник спектакля. Тоже очень важно, поскольку здесь есть, конечно… Мы вспоминали, сидели на спектакле, на премьере рядом с Юрием Александровичем Богомоловым и его замечательной супругой, и произнесли вместе фразу из спектакля «Чайка»: «Серой пахнет». Это так нужно? Потому что там действительно серой пахнет, там есть красный глаз дьявола в виде семафора пожарного, безусловно. И вообще, конечно, такая инфернальность присутствует в спектакле с самого начала. Это действительно так нужно?
М. Захаров
―
Да, это так постепенно формировалось некое пространство, заполненное и цифрами. Сначала не сразу я проглотил целиком и полностью сочинение Алексея Владимировича Кондратьева. Но потом, сняв несколько цифр, я смирился с этим, как с неким потоком информации, которую мы иногда не очень понимаем. Но на нас просто обрушиваются в том числе, между прочим, и бесконечные цифры, числительные, проценты. Понимаете, «на 10% сокращение зарплаты» – без того, чтобы сказать, какая зарплата. Это всё тоже связано с цифрами.
К. Ларина
―
И, конечно, спрашивают наши слушатели: «А Кремль-то, Кремль?» – все говорят. Конечно же, Кремль есть. Куда ж без него денетесь? Особенно если речь идёт о таком произведении, как «Москва – Петушки». Там есть (конечно, финал я не хочу рассказывать, чтобы люди это увидели) какая-то фантастическая работа. Как мне кажется, совместный тут получился финал, который и автора текста, и автора спектакля, и художника спектакля, безусловно, и главного актёра. Это, конечно, невероятной силы финал, который запоминается и запомнится надолго для тех, кто этот спектакль увидит.Марк Анатольевич, я бы хотела вернуться к «Тангейзеру», мы про него много говорили – спектакль в Новосибирской опере, против которого возбудили дело об административном нарушении, об оскорблении чувств верующих. Прошёл мировой суд, мы все за этим следили. Благодаря тому, что был такой резонанс общественный, это стало достоянием не только новосибирской общественности, но и, по-моему, общественности всего мира. Марк Анатольевич Захаров среди тех, кто встал на защиту режиссёра Тимофея Кулябина и директора театра Бориса Мездрича, и вообще свой голос возмущения внёс солидный.
Но тем не менее, смотрите, закончилось тем, что суд не нашёл состава преступления, не увидел никаких оскорблений и с миром отпустил всех. Однако Министерство культуры уже после того, как было принято судебное решение, своё заявление сделало, которое опубликовано на сайте, и в этом заявлении вступает, как мне кажется, в некую полемику с судом, потому что убедительно и настоятельно требует, чтобы были внесены изменения в спектакль, и во-вторых, требует, чтобы директор и режиссёр извинились перед верующими. Объясните мне, пожалуйста, эту странную коллизию. Что это обозначает?
М. Захаров
―
Это всё-таки какое-то затуманивание мозгов всеобщее, мне кажется. Это как возить по стране «Чёрный квадрат» Казимира Малевича и перед всеми извиняться: «Вот такое сочинил наш замечательный художник, которым мы гордимся. Действительно, это наше достояние и достояние всего мира. Но оно вам не нравится, наверное, поэтому мы просим извинить нас за то, что мы его возим и что мы его считаем определённым достижением, в определённый момент рождённым шедевром».Я затрудняюсь, здесь не хочется мне как-то вступать дальше в полемику. Я всё самое главное сказал. Я даже добавил (не знаю, «Московский комсомолец» опубликует это или нет). Меня когда-то пригласил Плучек из студенческого самодеятельного коллектива МГУ сразу для работы в профессиональном большом театре, по существу, не видя моих работ, положившись на какие-то мнения близких ему людей. И вообще настроение такое было у него авантюристическое, весёлое, он по природе был человек, склонный совершать какие-то такие поступки, широко идущие в пространстве.
Я тоже решил, что, может быть, мой черёд наступает, хотя меня опередил Урин. Но я знаю, что у него есть и драматические спектакли, у Тимофея Кулябина – «Три сестры», например. И я официально приглашаю его в театр «Ленком» на постановку любого спектакля с бюджетным финансированием из средств Министерства культуры. Я – конечно, человек, реалистически мыслящий, понимаю, что это невозможно. Ну, пойду с протянутой рукой по олигархическим подъездам, домам, коттеджам, буду плакать и просить внебюджетное частное финансирование для этого талантливого, молодого, блистательно начавшего режиссёра.
К. Ларина
―
Я надеюсь, что Тимофей Кулябин сейчас услышал это официальное приглашение. Я знаю, что нас слушает сейчас. Поэтому, друзья мои, это фантастические предложение от Марка Захарова… Надо ловить на слове, что называется. Я, кстати, напомню, что Тимофей – автор как минимум, по-моему, двух спектаклей в Театре наций.
М. Захаров
―
Вот этого я не знаю.
К. Ларина
―
«Сонеты Шекспира» он поставил там. Или, может быть, я что-то путаю? Нет, точно, «Сонеты Шекспира» – это его спектакль в Театре наций. Так что он с драмой знаком. Берите.
М. Захаров
―
Беру.
К. Ларина
―
Тогда всё-таки вопрос, Марк Анатольевич. Вот что это за формула этих бесконечных обид и оскорблений? Как совместить искусство с этой опасностью бесконечной кого-то оскорбить? Нужно всё время оглядываться, что ли?
М. Захаров
―
Мы, к сожалению, вступили в такой период нашей истории. Вы знаете, во всяком случае моё поколение, мне так казалось: чем дальше, тем будет лучше. И теперь уже вспоминается такая формула «лучшее уже было». У нас обострились какие-то агрессивные поползновения и черты характера, в нашем народе, потому что народ воспринимает сейчас всё-таки как самого главного героя страны, нашей нации Иосифа Виссарионовича Сталина, никуда мы от этого не денемся. Большинство людей, если проголосовать (ну, чуть больше 50%), будет за то, чтобы к нам пришёл новый Сталин и он нами бы руководил по-сталински. Это страшновато. Это печально. Но это реально, такое есть в жизни нашей. Поэтому то, что не отстанут от Новосибирского театра и будут его дальше допекать, и «Тангейзер» превратится в какую-то долгоиграющую печальную мелодию – меня эта мысль очень печалит.
К. Ларина
―
Вы это обсуждали на Общественном совете в Госдуме недавно, я знаю. Вы говорили про это, да?
М. Захаров
―
Говорил именно про это. Даже то, что я сейчас про Урина сказал, я там и сказал в его присутствии, что его очень обрадовало.
К. Ларина
―
На ваш взгляд, в отношении этой истории сообщество культурное вновь раскололось? Или здесь всё-таки большинство придерживается вашей точки зрения, что это возмутительно, что этого делать ни в коем случае нельзя?
М. Захаров
―
Я надеюсь, что большинство, но я не уверен. Как-то, по-моему, Белковский объяснил, что нельзя верить социологическим опросам, потому что когда человеку на улице суют микрофон или звонят домой и говорят: «Что вы думаете по этому поводу?» – он воспринимает этот микрофон или этот звонок как правительственное средство связи, и поэтому он на всякий случай отвечает то, что обезопасит его от каких-либо подозрений. Поэтому точно понять настроения нельзя: какие бушуют у нас настроения, как складываются впечатления в театральном мире.
К. Ларина
―
Сейчас параллельно с этой историей возникла новая кампания, которая просто выросла из истории с «Тангейзером», называется «защитим классику от осквернения». То есть речь уже идёт о том (я даже слышала это от одного из членов Общественного совета при Министерстве культуры, не буду называть его фамилию), что необходимо даже закон отдельный издать, чтобы запретить глумиться над классикой. Скажите, действительно ли это возможно? Это бред, да? Но в принципе возможно, чтобы этот бред стал реальностью?
М. Захаров
―
Я думаю, что есть такой сценарий, который предполагает ухудшение ситуации. Поскольку я часто обвинялся в искажении классики, начиная с «Доходного места» в Театре сатиры, я это воспринимаю очень болезненно.
К. Ларина
―
А как это можно объяснить? Вот я всё пытаюсь понять, что такое «искажение классики». Что вкладывают сюда эти люди, которые пытаются такой закон пролоббировать? Понятно, что это, безусловно, элемент… Хотя нет, это уже цензура откровенная.
М. Захаров
―
Вы знаете, стоит книга на книжной полке, она издаётся в точном соответствии с тем, что написал автор. Если скажут люди: «Хотите это посмотреть слово в слово, как это написано?» – я думаю, что найдётся не очень много охотников. Всё-таки люди идут для того, чтобы понять интерпретацию. Люди, которые сведущие в музыкальных вопросах, понимают, что один дирижёр отличается от другого. И музыкальные коллективы по-разному исполняют музыку Моцарта, хотя Моцарт остаётся великим и нетронутым. Может быть, формулировать так, как в своё время это сделали в Большом театре в отношении балета «Кармен» – писать, что это «сочинение театра», а не интерпретация библиотечного текста.
К. Ларина
―
У вас же тоже на сцене вашего театра идёт немало спектаклей по классическим произведениям, начиная с той же «Чайки». Чем не классика? Или «Вишнёвый сад». «Вишнёвый сад» вы тоже интерпретировали совсем по-своему, это ваше сочинение, по сути. Но это ничего не меняет, это не является преступлением по отношению к пьесе, которая написана Чеховым. Как это объяснить? Я не понимаю, мне аргументов не хватает. Как объяснить, что нельзя ставить так вопрос?
М. Захаров
―
По-моему, у художника Серова есть портрет Иисуса Христа, который сидит на камне. По-моему, это Серов, знаменитое, такое реалистическое изображение Христа. Вот оно мне очень не нравится. Я считаю, что для меня это некое искажение. Мне больше нравится иконопись – вот там есть, о чём думать, там есть, о чём додумывать. Это есть условное изображение Богоматери, Спасителя, и мне это больше по душе. Поэтому можно считать, что и Серов тоже. Если бы я занимал какой-то министерский пост, я бы мог высказать суждение, что это искажение, что есть общепринятая норма изображения Спасителя, и нечего здесь что-то такое придумывать своё (что на самом деле неправильно). Время диктует какие-то изменения в восприятии. Я не хочу сказать «мода», но всё равно время требует каких-то коррекций.
К. Ларина
―
Безусловно, многие вещи в вашей творческой жизни оказались пророческими. И сейчас особенно часто вспоминают все фильм «Убить дракона», который вы сделали тоже совместно с Григорием Гориным. И финальная фраза этого фильма вспоминается тоже очень часто, когда говорит герой Вячеслава Тихонова, по-моему: «Зима будет долгой». По вашим ощущениям, действительно мы вступаем в пору такой очень долгой зимы?
М. Захаров
―
Вы знаете, да. Гриша Горин придумал этот финал, когда мы немножко… Мы начали снимать фильм – была одна ситуация в стране, а потом на наших глазах менялась. Менялись вкусы, воззрения, требования.
К. Ларина
―
Это какой год был, Марк Анатольевич, напомните?
М. Захаров
―
Это был 1988-й, где-то вот так. Я ещё успел застать очередь у касс кинотеатра «Россия», когда на этот фильм люди стояли в очереди. Было очень необычно и радостно на это смотреть мне как автору. «Зима будет долгой»… Гриша Горин предложил сделать финал с молодыми мальчишками, девчонками, с детьми – с теми, которые сейчас выросли к этому времени и окончательно сформируются чуть позже, которые понесут ответственность за то, как избавиться от Дракона.Мы от Дракона не избавились. Ведь когда начинают фантазировать на тему Сталина, то обязательно находят, что какая-то человечность в нём: «Да, были ошибки. А у кого их нет?» У нас не хватает смелости поступить так, как поступили в Германии, то есть объявить эту зону истории… Она не может быть предметом гордости, если убили несколько миллионов людей, если был разгул геноцида и уничтожение людей по спискам, по разнарядкам, по спущенным директивам. Тем не менее это произошло, и мы перескочить через это не можем. И эти оскорбления, о которых вы говорили – это тоже плоды сталинского времени.
Я не хочу казаться святым и каким-то человеком, который всё понимает. Я жил в доме вместе с Пугачёвой, она надо мной жила в квартире. Там собирались эти довольно страшноватые её фанатки, и они находились всё время под каким-то наркотическим или алкогольным опьянением. И когда я проходил, как раз они что-то такое мне сказали: «Чего в театре новенького у вас? Как вообще живёте?» И я так подумал про себя: «Убить бы их!» И потом я задумался об этом всерьёз: «Как это родилось в моих мозгах слово „убить“? Какое я имею право вообще выбрасывать такие мысли? Пусть только мысли, но всё равно».
Это, как раньше говорили, пережитки прошлого. Это то наследие, которое я тоже несу в себе, того страшного периода нашей истории, которое подвергло деформации так много мозгов, так много людей, изуродовало их и продолжает уродовать.
К. Ларина
―
А вы какую-то свою вину чувствуете за то, что сегодня мы в таком состоянии находимся? Весь этот путь вместе же проходим, и вместе с вами.
М. Захаров
―
Ну да. Вы знаете, тем не менее я не хочу вас обманывать. Мне это очень напоминает, когда говорят: «Вы тоже виноваты в этом»… Когда я был студентом, к нам всё время обращались, спрашивали: «Вы боретесь за мир?» Мы говорили: «Да, мы за мир все». – «Вы против поджигателей войны?» – «Да-да-да, мы поджигателей войны ненавидим. Мы за мир». Но это была такая формальность. Я думаю, наше общество так организовано, так организована вертикаль власти, когда… Ну, чувствовать себя виноватым или не чувствовать себя виноватым по поводу, там, смерти Немцова? Я не знаю. Наверное, по большому счёту, да. Но на каком-то личностном, бытовом, субъективном уровне я, к сожалению, не чувствую этого.
К. Ларина
―
Мы заканчиваем нашу программу сегодняшнюю. Я ещё раз хочу пригласить наших слушателей обязательно посмотреть новую работу Марка Анатольевича Захарова, о которой мы сегодня говорили – «Вальпургиева ночь» в «Ленкоме».Хотелось закончить… Я готовила один музыкальный кусочек на финал, но поскольку сегодня мы простились с Аркадием Михайловичем Аркановым, я нашла его запись музыкальную. Он записал замечательный альбом, который называется «Джаз моей любви». Там очень много песен лирических и таких очень ироничных. И это одна из таких песен, которая очень его характеризует как личность невероятно глубокую, ироничную и саркастичную даже – вот о том мрачном юморе, о котором мы уже сегодня упоминали, Марк Анатольевич. Вот эту песню я бы и хотела поставить сегодня в память об Аркадии Арканове. А вам огромное спасибо! Здоровья! И до следующих премьер!
М. Захаров
―
Благодарю вас! Спасибо!ЗВУЧИТ ПЕСНЯ «ЛЕНИН С НАМИ» В ИСПОЛНЕНИИ АРКАДИЯ АРКАНОВА.