Игорь Золотовицкий - Дифирамб - 2015-03-08
К. Ларина
―
14 часов 12 минут. Добрый день ещё раз. Я представляю вам нашего гостя сегодня. Это заслуженный артист России, актёр театра и кино, ведущий артист Московского художественного театра, режиссёр, педагог, ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий. Игорь, здравствуйте.
И. Золотовицкий
―
Здравствуйте, Ксения.
К. Ларина
―
Игорь ещё директор Дома актёра?
И. Золотовицкий
―
Директор Дома актёра.
К. Ларина
―
Ужас, страшное дело!
И. Золотовицкий
―
Вообще. Могли ли мы с тобой думать? Или мы на «вы» должны? Мы же не будем скрывать, что мы…
К. Ларина
―
Давай мы на «ты». Я хочу сказать, что у нас какой-то идёт марафон мхатовский после вашего замечательного «Круга чтения» – вашего вечера, который мы опять сейчас вспоминали. Я решила, думаю: надо со всеми потихонечку повстречаться, с замечательными артистами. И вот у нас уже какую неделю мхатовский человек здесь в студии. В прошлый раз был твой товарищ Дима Брусникин.
И. Золотовицкий
―
А до этого был Авангард Николаевич Леонтьев, мой учитель. Мало того, что мой товарищ старший, ещё и мой учитель, благодаря которому (Авангарду Леонтьеву) я вообще, может быть, оказался в МХТ, потому что он делал дипломный спектакль со мной. Авангард Николаевич, привет!
К. Ларина
―
Я надеюсь, что он нас слышит. Он, кстати, наш слушатель. Я знаю, что Леонтьев нас всегда слушает.Дорогие друзья, вам тоже будет дана возможность задать вопрос нашему гостю. Напомню номер SMS: +7 (985) 970-45-45. А вопрос мой первый такой (продолжение всех предыдущих эфиров и предыдущего эфира «Детского собрания») а не опасно ли нынче заниматься театральным искусством? Пока ещё нет?
И. Золотовицкий
―
Нет, мне кажется – наоборот. Я вспоминаю нашу юность, и мне кажется – не знаю, это к сожалению или к счастью для театра, но чем неспокойнее в обществе, тем театр больше развивается, тем подтекстов больше становится, казалось бы, в ожидаемых и известных нам пьесах. И я везде привожу пример. Мы десять лет играем спектакль Жени Гришковца «Осада». И вдруг этот спектакль имеет другой абсолютно акцент, другие ударения, другие смыслы, потому что люди считывают это на сегодняшний день. И люди говорят: «А вы это к этим событиям, которые у нас сегодня происходят?» – «Да нет, мы десять лет играем».А спектакль начинается так: «Мне кажется, что у нас остался один-единственный выход – начать переговариваться». – «Что сделать?» – «Ну, вступить в мирный диалог». – «С кем?» – «Ну, вот с ними». – «С кем „с ними“? С врагами нашими?» – «Ну почему с врагами? С оппозицией». – «То есть ты предлагаешь вступить с врагами в переговоры? А наши братья тут полегли. Только победа, когда они по колено в крови! А мы проползаем, а мы здесь, а они там. И мы говорим: „Ползите, ползите!“». Это мы играем древних греков. При том, что не приобретает ту или иную сторону, а просто это говорит про то, что сегодня у нас в умах, у нас в голове, у нас в телевизорах, у нас где угодно. И это классно, что люди по-другому… Ну, мне так хочется думать.
К. Ларина
―
В этом ещё и талант автора, безусловно.
И. Золотовицкий
―
Конечно, конечно. Я Женьке это рассказал – он такой счастлив! И акценты приобретают другое значение. Мне кажется, что театр спасёт этот мир. Он спасёт.
К. Ларина
―
Ты говоришь, что чем беспокойнее окружение, чем беспокойнее мир, тем интереснее заниматься искусством, потому что есть средство для того, чтобы высказаться по поводу того, что происходит, с помощью искусства. Но всё-таки давай не забывать, что то время, когда ты начинал работать артистом – это было время цензурное, очень серьёзное. Я помню (вот мы с Димой Брусникиным вспоминали тоже), что спектакли, которые вы тогда играли, ты играл – и «Эмигрантов», и потом «Чинзано» – это же всё был подпольный театр.
И. Золотовицкий
―
Ну, уже почти что не подпольный, уже всё-таки была перестройка. И всё-таки мы первые (ну, одни из первых), кто официально открыл театр-студию «Человек» своим силами. И театр вышел из молодёжи. Там половина учились в Институте связи, как в своё время театр МГУ, где наши великие сегодняшние артисты были в 60-70-е годы. В 1983-м – да, ещё всё-таки ребята с «Эмигрантами» застали, когда Мрожек был запрещённый. А уже когда был «Чинзано» Петрушевской – это всё-таки была перестройка.Это был, если ты помнишь, первый фестиваль в Мюнхене, первая наша заграница. Я не был нигде, ни в каких соцстранах. Первой заграницей был Мюнхен, поэтому я влюблён в этот город. Был фестиваль театральный, назывался «Гласность», где был «Вагончик» Гинкаса, где было «Собачье сердце» Яновской Генриетты Наумовны. Мы ездили с «Эмигрантами» и с «Чинзано». Ну, были все те имена, которые мы с тобой знаем. И спектакли Додина были какие-то, я уже сейчас не помню.
Ну, перестройка – это же было тоже не так однозначно. Это не только отмена цензуры. Это была ещё отрыжка всего того, с чем мы сталкивались до этого. Я не говорю: потому что тяжело, театр развивается. А потому что когда неспокойно, театр придумывает новые интонации. Рождаются новые интонации. И мне хочется в это верить.
К. Ларина
―
Скажи, пожалуйста, Игорь, а сегодняшние бесконечные претензии к театральному искусству то со стороны безумных депутатов, то со стороны не менее безумных православных активистов – они чем обусловлены? Почему такую опасность представляет для таких радикалов именно театральное искусство?
И. Золотовицкий
―
Мне кажется, обусловлено бескультурьем, невежеством. И всё! Люди подумали, что они могут управлять… Ну, не знаю, я сейчас банальную фразу скажу – «управлять миром». Да нет, это невежество! Ну, как-то я оптимист по жизни, и я уверен, что их меньшинство. Просто, к сожалению…
К. Ларина
―
Конечно, меньшинство. Но их поддерживает почему-то большинство.
И.Золотовицкий: Я не был нигде, ни в каких соцстранах. Первой заграницей был Мюнхен, поэтому я влюблён в этот город
И. Золотовицкий
―
Ну, тоже не хочется в это верить. Вот не хочется в это верить. Отстаньте от нас! Мы сами разберёмся, что хорошо, а что плохо. Не ходите и не смотрите! Вообще это даже не пугает, это как-то мерзко! Это мерзко. Мы же не говорим о качестве спектакля, мы говорим… А я не знаю, кого больше у нас в стране – верующих или неверующих? Оскорбление чувств неверующих – точно так же можно опять найти каких-то мракобесов и сказать: «А я неверующий!» И что тогда? Тогда обратная сторона будет защищаться. Отстаньте от нас! Мы разберёмся. Как говорит великий Табаков: «За спектакль голосуют зрители своими ногами: или они ходят на него, или не ходят».
К. Ларина
―
Это тоже сомнительный, как мне кажется, аргумент, потому что ходят иногда на такое дерьмо…
И. Золотовицкий
―
Мы сейчас не говорим про качество. Спектакль может не нравиться. Ты задала вопрос безотносительного того, хороший ли спектакль в Новосибирске. Может быть, мы посмотрели бы с тобой – может быть, он нам бы с тобой не понравился. Мы не знаем. Хотя мы знаем и Тимофея, и Мездрича знаем, прекрасного директора, который создал этот театр оперы и балета, его прекрасный руководитель.Нет, от бескультурья. И это звенья одной цепи. То, что разбивает сейчас великие города «Исламское государство» – это звенья одной цепи, потому что это такое же мракобесие и бескультурье. Я знаю очень много людей верующих, воцерковлённых, которые всё-таки есть… А может быть, даже «совесть» это называется. Ну, если мне не понравилось – я это оставлю при себе. Это не понравившийся спектакль. Я не буду говорить: «Арестуйте его!» Это что такое, ребята? Это что?
К. Ларина
―
В принципе, вообще лицедейство не может быть принято церковью в принципе. Но это не значит, что мы должны закрыть все театры. Хотя у нас есть прецеденты, когда, по-моему, в Туркмении был запрещён балет. Не просто чей-то («Щелкунчик» Чайковского), а как явление. Балет закрыт – всё, до свидания. Ну и что?
И. Золотовицкий
―
Отец Туркмении так хотели.
К. Ларина
―
Давайте так. А почему нет?
И.Золотовицкий: Наше поколение - все это жизненные или театральные ученики Табакова, Ефремова, Невинного
И. Золотовицкий
―
Как-то мне кажется, что это всё…
К. Ларина
―
Сегодня, смотри, мы опять на те же грабли наступаем. Я вообще не понимаю, откуда это берётся, когда актёра отождествляют с его персонажем и начинают обсуждать его моральные качества, путая его с человеком, которого он сыграл.
И. Золотовицкий
―
Мне страшнее, когда актёр себя отождествляет со своим персонажем. Это тоже страшно.
К. Ларина
―
А такое бывает?
И. Золотовицкий
―
Бывает.
К. Ларина
―
Это как в фильме по Довлатову, где Витя Сухоруков играл…
И. Золотовицкий
―
Витя играл Ленина. Мама моя, которая была из простолюдинов, она была дитём войны, у неё было четыре класса образования, несмотря на то что она писала грамотно, с запятыми только путалась всегда. Но мама как человек, который недалёк театра, не любила Казакова. Я говорю: «Мама, почему ты не любишь Михаила Михайловича?» – «Он такие мерзкие роли играет! Как-то мне неприятно». – «Но он красавец!» – «Нет-нет, мерзкие роли играет. Не люблю». Вот то, что ты говоришь: отождествляют актёра, отождествляют режиссёра. Ну как, ребята? Почему? И ещё, главное: «Ату! Ату!» Вот это «ату!». Напишите, скажите: «Мне не понравился спектакль, потому что, потому что…» Но не «ату!» же. Ребята, вы что?
К. Ларина
―
Если говорить опять же о каких-то вмешательствах представителей всяких «православных штурмовиков», я по-другому их не назову – вот типа этого Энтео пресловутого. Всё это началось во МХТ, да? И мало того, что они там устроили эту провокацию, когда пришли на спектакль. Я ещё помню, мы тут разбирались, ещё какое-то письмо написала группа православных граждан с требованием освободить от работы Олега Павловича Табакова. Скажи, пожалуйста, а как Табаков вообще к этим вещам относится? Это же портит нервы, это портит жизнь, это заставляет реагировать тебя на какой-то бред.
И. Золотовицкий
―
Мне кажется, что с высоты его возраста и прошедших лет и в те годы, когда они «Современник» создавали, и в те годы, когда он «Табакерку» делал, да и 15 лет в этом году, как он руководит МХТ… Конечно, мудрость и поддержка. Он выступил, как человек, которому в принципе не надо доказывать, каких он взглядов, высказал своё отношение по поводу новосибирской этой истории. Он реагирует, как должен реагировать человек, который всю жизнь занимается спектаклями, искусством, театром.Наше поколение всё – в той или в иной степени жизненные или театральные ученики Табакова, Ефремова, Невинного, вот этого поколения. Это их фраза: «Мы разберёмся сами внутри нашего театрального сообщества». У нас есть поощрения спектаклей. У нас масса всего, чего нам самим решать! Как так? Возвращаясь к твоему вопросу. Табаков ответил, как должен отвечать человек XXI века: «Отойдите! Не смейте вообще!»
К. Ларина
―
Игорь, а в этом смысле время Олега Ефремова было сложнее? Я имею в виду выстраивание отношений с социумом, с миром вокруг, с начальниками. По рукам-то били всегда. Сейчас – православные, тогда – коммунисты. Ты же пришёл в театр…
И. Золотовицкий
―
В какой-то степени Ефремов же был любимчик, как рассказывают все. Он был по-настоящему лидер. По рассказам и Покровской, и Волчек, и Табакова самого, он был безусловным лидером тогда. Конечно, компромиссы были. Один уход во МХТ – это же можно романы писать. Я думаю, что вообще если бы Булгаков Михаил Афанасьевич сейчас…
К. Ларина
―
«Театральный роман».
И. Золотовицкий
―
Конечно. Было бы уже несколько томов. Потому что это же и не плохо, и не хорошо. Это история невероятного пространства. Нас не будет, а история этого театра будет продолжаться. Мне кажется, что у меня родилось сравнение этих двух деятелей театральных – Табакова и Ефремова. Если проводить параллели между классическими героями, то Ефремов ассоциируется с Дон Кихотом: мельницы, набрасывался. А Табаков ассоциируется у меня с Дон Жуаном: такой уверенный, и придёт, и победит, и возьмёт. Мне кажется, что и тот, и другой хороши в своих направлениях.
К. Ларина
―
Ты помнишь, когда ты впервые Ефремова увидел вот так вживую?
И. Золотовицкий
―
Да. Где-то на кафедре, по-моему. Он на первом курсе был заведующим кафедрой мастерства. Нет ничего страшнее, чем когда Ефремов смотрел или экзамены, или спектакли. Уже потом ты понимал какую-то меру ответственности. Но это было страшно. Если что-то нравилось, он вдруг говорил: «Ну, это ничего», – был на каком-то невероятном небе. Первый раз он заметил мой отрывок, я делал на курсе у Ромы и Димы…
К. Ларина
―
Рома – это Козак, а Дима – это Брусникин.
И. Золотовицкий
―
По-моему, ещё де-юре он был руководителем, но, конечно, ребята уже… И вдруг он заметил: «А кто это делал?» – «Золотарёв». – «Молодец!» Ой, как было приятно! Ужасно приятно.
К. Ларина
―
А в театр он тебя позвал?
И. Золотовицкий
―
В театр меня позвали Дима, Рома и Саша Феклистов. Ну, так как они его ученики, за год до этого выпустились, он к ним относился, как к своим детям. Он очень любил этот свой курс. Он позвал Диму, Рому и Сашу, говорит: «Там следующий курс идёт. Кого берём?» Они говорят: «Золотовицкого, Высоцкого, Манукова». Высоцкий с Мануковым за границей живут: один во Франции, другой в Германии.А как мы прекрасно с Димой вспомнили. Не рассказывал он здесь, как он прекрасно вспомнил? Что-то мы сидели с Адольфом Яковлевичем Шапиро в буфете – и вдруг что-то стали вспоминать Ефремова и Смоктуновского. И Дима вспомнил две потрясающие истории. Сначала одну вспомнил Шапиро про Смоктуновского. Они там репетировали «Кабала святош». Адольф Яковлевич говорит: «Олег Николаевич…» А рядом Смоктуновский. И Олег Николаевич говорит: «Тебе легко, ты гениальный артист всё-таки. А мне трудно». И Кеша так, не споря: «Ну да, да». (Смеются.)
А вторую Дима рассказал, когда летели Смоктуновский с Ефремовым (перелёт был какой-то дальний) на гастроли. То ли Олег Николаевич ему рассказал эту историю… Они рядом сидели в бизнес-классе, естественно. Смоктуновский всё время смотрел в иллюминатор, что-то такой задумчивый. И Олег Николаевич говорит: «Кеша, давай, может быть, выпьем что-то?» – «Нет-нет, Олег», – и в иллюминатор. Потом Олег Николаевич говорит: «Ну, Кеша, сейчас обед дадут. Давай?» – «Нет-нет-нет, я не буду», – и в иллюминатор. И долго это продолжалось. И потом он так отстранился от иллюминатора: «И всё-таки, Олег, я космический актёр». (Смеются.)
К. Ларина
―
В нём, конечно, ещё чувство самоиронии было невероятное.
И. Золотовицкий
―
Конечно, прекрасное.
К. Ларина
―
Вообще если говорить про это поколение удивительное… Может быть, мне кажется, я не знаю. Вот ты внутри живёшь. Мне кажется, что масштаб был какой-то космический действительно. Как космические актёры, так и масштаб космический у этих людей.
И. Золотовицкий
―
Ты вспомни труппу БДТ и труппу МХАТа.
К. Ларина
―
«Современник».
И. Золотовицкий
―
Вообще все! Ну, это были… На самом деле я не думаю, что это плохо или хорошо, в отличие от сегодняшнего времени. Просто, конечно же, время диктует. И я уверен, что это связано и с интонацией, и вообще с возможностью получать информацию от кого-либо, какую-либо информацию, не только новостную, а и художественную. Сейчас по-другому люди получают. А тогда эти люди несли эту информацию. Слушайте, если сравнивать со спортом, это было несколько сборных Советского Союза.
К. Ларина
―
Кстати, и учителя были другой эпохи ещё, которые вышли из другой России, что называется.
И.Золотовицкий: По-разному читаются проза и стихи. Это же совершенно другая позиция
И. Золотовицкий
―
Как сказала Кира Николаевна Головко на своём 90-летии: «Немирович-Данченко ещё за мной ухаживал, а Станиславского живого я только в гробу видела».
К. Ларина
―
Ма сейчас новости слушаем, потом возвращаемся в программу. Напомню, Игорь Золотовицкий сегодня в нашей студии.
НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня в гостях у нас Игорь Золотовицкий. Я вот написала в Facebook: «Игорь Золотовицкий сидит напротив и спасает меня от отчаянья. Я даже уже смеюсь. Спасибо моему прекрасному гостю!»
И. Золотовицкий
―
Всё будет хорошо, Ксюша.
К. Ларина
―
Давай мы поговорим про этот вечер, конечно же. Мы про него всё время вспоминаем: «Круг чтения», который открывал Год литературы. И открыл этот вечер Станислав Любшин. Вот ты сейчас сказал… Давай мы это скажем вслух. Я не знала этого!
И. Золотовицкий
―
Станислав Андреевич Любшин впервые читал со сцены стихи. Ну, это же отдельный жанр, это другая степень волнения. Когда ты прячешься за драматургию, за мизансцены, за партнёров – это совсем другие нервы работают. А когда ты один на один…
К. Ларина
―
И в зал смотришь.
И. Золотовицкий
―
У меня сейчас вот мурашки. И по-разному читаются проза и стихи. Это же совершенно другая позиция. Были потрясающие великие актёры, которые не могли этого делать. Не умели, не могли, а некоторые и не хотели, потому что невозможно было справиться с волнением. И то, что они вышли с Ниной Ивановной Гуляевой, Ириной Петровной Мирошниченко, вот эта вся четвёрка…
К. Ларина
―
Нина Гуляева волновалась тоже, это было видно, да.
И. Золотовицкий
―
И Гарик Леонтьев. Ну, Авангард Николаевич – он опытный, у него программа до сих пор. А как волновался Любшин, мы чувствовали за кулисами. Он ходил… Вообще Любшин – он же очень нервный. Я за ними наблюдаю на протяжении уже 30 лет: у них всех свои способы приготовления к спектаклю. Любшин приходил в 4 часа дня – и он ходил по театру. Ходил, разговаривал, настраивался, что-то шептал, что-то ходил. Калягин играл в шахматы до последней секунды.
К. Ларина
―
С кем играл?
И. Золотовицкий
―
У него есть гримёр, знаменитый гримёр Николай Митрофанович, который ушёл в «Et Cetera» и до сих пор с ним. Он со мной играл в шахматы, со всеми. До последнего момента! Кашпур – у него были какие-то стрелочки, он всегда повторял роли. У него были иероглифы написаны. Я говорю: «Что это, Владимир Терентьевич?» Обведённые кружочки, жёлтое туда, это сюда.Невинный с Савиной – они разгадывали кроссворды. Но как! Они разгадывали на таком интеллектуальном уровне! Он говорил: «Сынок, отойди отсюда». А вы знаете, Невинный был же невероятно образованнейший человек, знающий русский язык не понаслышке, а воспитанный ещё тем радио, которое мы с тобой в детстве застали, Ксюша. И эта его знаменитая игра в слова… Невинный говорит: «Е». Второй говорит: «Два Е». Невинный говорит: «Три Е!» – «Нет такого слова». Он говорит: «Есть. Змееед». (Смеются.) Они разгадывали кроссворды. И так все.
Бурков рассказывал какие-то невероятные истории. Это было на спектакле «Головлёвы». Я ещё был молодым артистом и просто приходил, чтобы в фойе посидеть и послушать, как Бурков рассказывает истории: дружба с Шукшиным, детство. Это было невероятно! У всех. Я сейчас детям говорю: «Придумывайте свои способы подготовки к спектаклю».
К. Ларина
―
Они артисты у тебя? Твои.
И. Золотовицкий
―
Алёша Золотовицкий закончил у Кудряшова. Он – актёр театра Маяковского.
К. Ларина
―
Да ты что?
И. Золотовицкий
―
Да. Сходи на спектакль.
К. Ларина
―
Что играет?
И. Золотовицкий
―
Миндаугас сделал дипломный спектакль «Лакейская» по Гоголю, и они играют в фойе. Сейчас в «Плодах просвещения» играют. Он закончил режиссёрскую группу, он режиссёр. Он сейчас в Тольятти поставил спектакль. Алёша, я много про тебя говорю, многовато. Младший сын просил: «Скажи про меня что-нибудь». Я говорю: «Саша, тебе 17 лет. Ты – лоботряс». (Смеются.)
К. Ларина
―
А мне тут, кстати, написали: «Я помню, – пишет наша слушательница, – что на вашу „Детскую площадку“ звонил сын Игоря. Что сейчас с этим мальчиком?» Вот какой из них звонил?
И. Золотовицкий
―
Старший звонил.
К. Ларина
―
Кстати, и сам Игорь тоже звонил, по-моему.
И. Золотовицкий
―
Да, я звонил, конечно. Несколько раз дозванивался. Ещё я передаю привет Юрию Кравцу, я обещал ему. Это директор Московского художественного театра и актёр Московского художественного театра. Сегодня мы с ним играем спектакль «Дом». Юра, я выполнил твою просьбу. Пойми, что ты мне тоже чем-то обязан.
К. Ларина
―
Хорошо. Тогда я тоже здесь передам привет тебе. Тут передают привет: «Верочке большой-большой привет!» Это жена.
И. Золотовицкий
―
Это жена Вера Харыбина.
К. Ларина
―
Видишь, очень узок круг.
И. Золотовицкий
―
Да вообще! Я же говорю: мы сами разберёмся. Мы передадим друг другу приветы.
К. Ларина
―
Вопрос от Дмитрия Мезенцева: «Игорь, с чем связано, что репутация в наше время перестала быть мерилом ценности для интеллигентного человека?»
И. Золотовицкий
―
Ух ты!
К. Ларина
―
Вот такие у нас вопросы!
И. Золотовицкий
―
Может, встретиться мне с Дмитрием, поговорить?
К. Ларина
―
Во-первых, согласен ли ты с этим?
И. Золотовицкий
―
Я, наверное, и не согласен. Вы знаете, мы какие-то выводы делаем, смотря на людей, которые нас окружают. Меня окружают люди, которые дорожат своей репутацией, которые каким-то образом отвечают за свои слова, отвечают и своей профессией в том числе. В этом смысле мне очень повезло. Я не общаюсь с людьми, которые или мне неприятны, или у меня общего с ними нет. Да, безусловно, что там скрывать, конечно, нас чуть-чуть расколола (а может быть, и не чуть-чуть) вся эта ситуация. Конечно же, мы и спорим, и кричим. Но лучше поспорить и покричать – только не убивать, только прекратить этот поток…
К. Ларина
―
Кстати, в театре у вас есть разногласия? Вы спорите на эти темы?
И. Золотовицкий
―
Конечно же! И дело не в том, что кто-то прав, а кто не прав. У всех свои аргументы. Слушайте, у меня моя мама, когда во время войны её эвакуировали, она не говорила по-русски – она говорила на украинском языке.
К. Ларина
―
А мама родом из Кривого Рога?
И. Золотовицкий
―
Кривое Озеро называлось, где-то оттуда. Да, потом она – и читать, и писать… Она, кстати, так как в Ташкенте была, по-узбекски говорила на ферганском диалекте.
К. Ларина
―
А в Ташкент она попала именно потому что… И так остались там жить? Ты родился там тоже.
И. Золотовицкий
―
Да. А папа из-под Смоленска.
К. Ларина
―
Они там познакомились?
И. Золотовицкий
―
Там познакомились.
К. Ларина
―
То есть он тоже в эвакуацию поехал?
И. Золотовицкий
―
Да. Мама рассказывала, что их закидывали на ходу, не останавливались поезда. Они чуть-чуть притормаживали, и кто успевал туда садиться… А папа – они бежали оттуда. Дед и дядя мои погибли там, под Смоленском: дед – в концлагере, а дядя пропал без вести. Отец тоже был ребёнком войны
К. Ларина
―
А почему не вернулись после окончания войны? Некуда было?
И.Золотовицкий: Меня окружают люди, которые дорожат своей репутацией и отвечают за свои слова
И. Золотовицкий
―
Некуда было возвращаться. Половина семьи была в Куйбышеве, у отца. Половина была в Ташкенте. Некуда было. А там уже дом, там уже дети и так далее. Знаешь, Ташкент был вообще русскоговорящим.
К. Ларина
―
Русский Ташкент – это отдельная история.
И. Золотовицкий
―
Я уж не говорю про Ахматову, которая жила там, и про Щусева, который строил невероятные театры. Я был сейчас два дня в Ташкенте…
К. Ларина
―
Ты приезжаешь туда?
И. Золотовицкий
―
Очень редко. Только могилы остались мамы и папы, ну, всех моих родственников, которые там. Во-первых, красивый город, безусловно. Детские места, конечно, ушли, но когда ты попадаешь на кладбище… Мы были с другом моим. И он так смотрит на это кладбище… Узбеки ухаживают за русскими могилами, еврейскими могилами, греческими могилами, немецкими могилами. И он говорит: «Слушай, я понимаю, насколько была огромная страна, по кладбищу, потому что, может быть, у этих людей и родственников нет, только могилы одни остались».
К. Ларина
―
А ты говорил на узбекском языке?
И. Золотовицкий
―
Нет. Ну, я изучал его в школе до 10 класса.
К. Ларина
―
Понимал наверняка?
И. Золотовицкий
―
Мама моя… Узбеки радовались, когда подходила большая белая женщина и на чистом говорила. Ах, как это было!
К. Ларина
―
Они давно ушли?
И. Золотовицкий
―
Да, мама, к сожалению, очень рано. И папа тоже.
К. Ларина
―
Они тебя и не увидели как артиста?
И. Золотовицкий
―
Нет, видели. Слушайте, я давно уже в театре, с 1983-го. Нет, видели, видели. Мама всё время мне говорила: «Что-то мне как-то рубашка твоя не понравилась». То есть мама всё видела. Мамы в 1993-м не стало, а папы – в 1999-м. Папа… Это было красиво так! Он так её любил! Он, по большому счёту, не пережил. Он говорит: «Ты не обижайся на меня, мне как-то…»
К. Ларина
―
Русский Ташкент, конечно… Наверняка ты читал «На солнечной стороне улице» Дины Рубиной.
И. Золотовицкий
―
Так я-то знаю, про что. Я эти улицы знаю. Я там родился. Землетрясение – я помню ещё ребёнком был. Знаешь, пятна из детства. Я помню землетрясение, как кричали, потому что люди войны думали, что война началась, потому что выли сирены и пожарки. Старые дома разрушились. И наш дом развалился, знаешь, как Наф-Нафа и Нуф-Нуфа. Мама успела меня выбросить.
К. Ларина
―
Да что ты?
И. Золотовицкий
―
Да. А остались постройки, немцы пленные строили там целые кварталы. Папина сестра жила там, и мы жили у них в этом доме. А весь город был в огромных военных палатках. Слушай, это невероятно: за три месяца вырубили два колхоза, сады, и построили целый микрорайон. И сейчас встречаешься с ташкентскими… Мы все из Чиланзара. Знаешь, кто-то вышел из шинели, а мы – из Чиланзара.
К. Ларина
―
«„Быстрее, чем кролики“ – это ошибка или это эксперимент?» – спрашивает Юра.
И. Золотовицкий
―
Юра, это не ошибка.
К. Ларина
―
Это фильм и спектакль, да?
И. Золотовицкий
―
Это фильм и спектакль «Квартета И». Это не эксперимент, нет-нет. Это попытка что-то рассказать про себя. Если фильм, то мне кажется, что чуть-чуть поторопились, могло получше быть. Мне кажется, что можно было потщательнее подготовиться, что ли. Вот так вот. Хотя мне не стыдно абсолютно. У меня не так много главных ролей в кино, особенно в полном метре. За последнее время это главная роль. И мне очень приятно, когда те, кто видел фильм, как-то оценивают. А на спектакль я с удовольствием приглашаю. И мне кажется, что это один из лучших спектаклей ребята из «Квартета И».
К. Ларина
―
Ну, что это эксперимент – я согласна, потому что абсолютно авангардная вещь. И она ещё своё возьмёт, я уверена.
И. Золотовицкий
―
Мне кажется, да. Это попытка вот таким образом рассказать, не знаю, тарантиновским ходом, может быть.
К. Ларина
―
«У вас столько киноролей обаятельных прохиндеев! – пишет нам Павел. – Не думали вы о роли Остапа Бендера?»
И. Золотовицкий
―
Ой, как хорошо, Павел. Дай бог.
К. Ларина
―
Если похудеешь килограммов на 30, то вполне.
И. Золотовицкий
―
Да-да. Может быть, и на 40, да. Спасибо тебе, Ксюшенька! (Смеются.) Я вчера вечером сказал: «Всё! Есть я прекратил навсегда!» Нет, с утра позавтракал всё-таки.
К. Ларина
―
А ещё помню какой-то фильм телевизионный, который я почему-то всё время смотрю. Я не понимаю, в чём дело.
И. Золотовицкий
―
С Женькой Добровольской?
К. Ларина
―
Да, Брусникина. И ты там играл Пузайцера.
И. Золотовицкий
―
Так ты не знаешь историю до конца. Этот фильм снимался, наверное, лет десять назад. А года три назад позвонил мне человек и говорит: «Здравствуйте, меня зовут Пузайцер».
К. Ларина
―
Да что ты?
И. Золотовицкий: «Я
―
Аркадий Пузайцер. Вы играли меня!» Я думаю: ну, кто-то разыгрывает меня. Я говорю: «Да что вы?» А он говорит: «Нет-нет-нет, вы не думайте, что я вас разыгрываю. Я вас разыскиваю давно. Вы играли меня. Больше того, у меня жену звали Маша – и у вас. Ваш герой уехал в Вену – я живу в Вене с 1972 года. Писали про меня!» И что ты думаешь? Я дружу с этим Аркадием Пузайцером. Потрясающий дед! Потрясающий! 75 лет, пишет романсы. 25 лет ухаживал за своей женой, больной Альцгеймером, и он знает про эту болезнь больше, чем некоторые врачи. Он написал про это книгу. Про него сняли фильм на канале «Культура».
К. Ларина
―
Да ладно?
И. Золотовицкий
―
Да! Он сейчас просто не Пузайцер, он Экслер… Ну, фамилия другая, больше к немецко-австрийской. Интереснейший дядька! Мы с ним дружим. Вот Дом актёра ездит ещё с давних времён в Вену, в Русский дом с концертами каждый год. И Аркадий – известнейший человек в Вене, достаточно состоятельный. А сын у него вообще один из ведущих банкиров Англии. И вот мы дружим с Пузайцером из-за этого фильма. А я Димке говорил, когда мы снимали: «Слушай, чего Пузайцер? Если ты хочешь подчеркнуть его национальность – пусть Рабинович будет». Ну, «Пузайцер» как-то приклеилось.
К. Ларина
―
Это сценарист придумал?
И. Золотовицкий
―
Оказывается, этот сценарий писали по какой-то повести.
К. Ларина
―
Какой-то женский роман, да-да-да.
И. Золотовицкий
―
Очень популярный.
К. Ларина
―
Его часто показывают.
И. Золотовицкий
―
Очень часто.
К. Ларина
―
Я знаю его наизусть практически.
И. Золотовицкий
―
С Катькой Семёновой мы играем мужа и жену. Я ухожу-прихожу от неё всё время.
К. Ларина
―
Естественно, здесь вопросы про сегодняшнюю театральную жизнь. Во-первых, по традиции я хочу попросить Игоря рассказать, в каких работах сегодня как актёра его можно увидеть на сцене театра. Давай, говори.
И. Золотовицкий
―
С удовольствием. Ты, по-моему, уже всё видела, Ксюша.
К. Ларина
―
Это людям мы говорим.
И. Золотовицкий
―
Во-первых, сегодня, конечно же, поздравляю женщин! Мы сегодня играем спектакль «Дом» по произведению Евгения Гришковца и Ани Матисон в постановке Сергея Пускепалиса. Это замечательный спектакль. Я счастлив, что Олег Павлович разрешил мне главную роль играть.
К. Ларина
―
Главная роль, вообще центральная!
И. Золотовицкий
―
Да. Я очень люблю этот спектакль. И его замечательно принимает публика! Я вообще Женьку обожаю, несмотря на все его прорывы эмоциональные, с которыми я не всегда согласен. Но то, что он так просто говорит о таких важных вещах во всех своих произведениях! Я очень люблю Женю.
К. Ларина
―
Прости, я тебя перебью. У меня появился новый спектакль, который я обожаю! Я в него влюбилась. Это спектакль «Пьяные», где как раз и Дмитрий Брусникин.
И. Золотовицкий
―
Только я хотел сказать.
К. Ларина
―
Света, надо тебе посмотреть обязательно.
И. Золотовицкий
―
Света идёт 3 апреля.
К. Ларина
―
Хорошо. (Смеются.)
И. Золотовицкий
―
Короче говоря, «Пьяные». Вы знаете, я всегда… Вообще неправильно в интервью говорить, что «я везде говорю», но не могу удержаться. Мне повезло в жизни. Дай бог, чтобы везло и моим детям (я имею в виду – и родным, и студентам), чтобы они оказывались в профессии вокруг единомышленников, вокруг друзей. «Пьяные» – и то, что это Витя Рыжаков, и то, что это Вырыпаев Ваня написал. Не сразу я этот текст принял, он был другой. Ты знаешь историю с этим текстом. И как Витя решил этот спектакль! Я считаю, что это абсолютный прорыв и для Вити тоже. Конечно, неблагодарная вещь по радио рассказывать о спектакле. Приходите, мы будем рады.
К. Ларина
―
Актёрская работа там блестящая!
И. Золотовицкий
―
А молодёжь какая! Мы с Димкой гордимся: 50% – его, 50% – мои. Ну, может быть, чуть поменьше. Очень здорово! К сожалению, маленькое пространство: и в Центре Мейерхольда, и на Малой сцене мы играем, уменьшается там всего 150 человек. Трудно попасть и трудно позвать всех. Но приходите. Это «Пьяные», но это метафора. Ну, я для людей, про которых мы начали говорить вначале. Это метафора, друзья! Мы никого не оскорбляем, хотя это и про веру, это и про Бога, это и про любовь, про безверие – это про всё. К тексту отношусь до сих пор сложно, а к спектаклю отношусь… Вот видите, разные вещи. Хотя Ваня, конечно, молодец.
К. Ларина
―
Так, ещё?
И. Золотовицкий
―
Что ещё? Идёт потрясающий спектакль, и я могу о нём с гордостью говорить. Это, по-моему, первый на Большой сцене спектакль с прихода Олега Павловича в театр – «Последняя жертва». Приди.
К. Ларина
―
Так я же видела.
И. Золотовицкий
―
Приди. Ты давно уже видела.
К. Ларина
―
Это где играет Марина Зудина и Олег Павлович Табаков.
И. Золотовицкий
―
Я просто хочу, чтобы ты увидела, как простые зрители смотрят Островского. Знаешь, сказать, что это классическая постановка, я не могу, потому что это делал Юрий Иванович Ерёмин, но он перенёс в начало XX века. Он сделал немножко, знаешь, появление кинематографа, такое близкое-близкое…
К. Ларина
―
Это абсолютный хит театра, сколько лет идёт. До этого «Амадей» был такой же.
И. Золотовицкий
―
Как люди слушают Островского, тексты, смотрят! Кому-то нравится, кто-то так играет, кто-то сяк играет. Как люди смотрят драматургию – историю любви, ненависти, измены, предательства – всё то, что сейчас нас окружает.
К. Ларина
―
А в «Мастере и Маргарите» ты играешь?
И. Золотовицкий
―
Играю. Берлиоза.
К. Ларина
―
Тоже спорный спектакль.
И. Золотовицкий
―
Тоже славненько, да. Сегодня, кстати, на Большой сцене «Мастер и Маргарита» (мы просто в паре с Серёжей Сосновским), а на Малой сцене – «Дом».
К. Ларина
―
А в репетициях что у тебя?
И. Золотовицкий
―
В репетициях? У меня Школа-студия МХАТ в репетициях, ректорство. Сейчас очень хороший спектакль выпустил наш молодой актёр Саша Молочников – «19.14».
К. Ларина
―
Света!
И. Золотовицкий
―
Да, Света идёт. Свете повезло сегодня. Света, идём! С 8 Марта! (Смеются.) И Саша Молочников сейчас будет ставить «Соломенную шляпку», переписав её. Вот должна быть в апреле премьера у нас.
К. Ларина
―
Кстати, это вообще тоже какой-то фантастический персонаж – Саша Молочников. Он – мальчишка вот по меркам нынешним.
И. Золотовицкий
―
По всяким меркам он мальчишка.
К. Ларина
―
Мальчишка! Но какая-то фантастическая одарённость. Удивительно! Кстати, у него мама – очень известный журналист, между прочим.
И. Золотовицкий
―
Если он слушает: Саня, ты не зазнавайся!
К. Ларина
―
Это чудо! Я ему говорила уже, что он гений. Это театральный Моцарт.
И. Золотовицкий
―
Ксюша тебе говорит комплименты, Саша. А я тебе говорю: осторожнее.
К. Ларина
―
Ещё плюс к этому он внешне какой-то такой гармоничный человек. Невероятно красивый парень. Я думаю, что девчонки все просто…
И. Золотовицкий
―
А ты видела «Кролика Эдвардса»?
К. Ларина
―
Конечно.
И. Золотовицкий
―
Прекрасно!
К. Ларина
―
Он играет в замечательном спектакле «Сказка…»
И. Золотовицкий
―
А, Гацалова Марата? Я её ещё никак не посмотрю.
К. Ларина
―
Ой, ну что ты? Там, где Алексей Кравченко играет.
И. Золотовицкий
―
Да, я знаю. Когда они там из комнаты в комнату…
К. Ларина: А «19.14»
―
это кабаре. Это такое настоящее кабаре. Единственный, по-моему, спектакль в Москве, который посвящён Первой мировой войне.
И. Золотовицкий
―
Кто-то ещё выпустил, я просто не знаю.
К. Ларина
―
И ребята там играют, конечно, фантастически все, просто молодцы. Хвалим, хвалим!
И. Золотовицкий
―
Нет, у нас очень молодая и хорошая труппа. Ребята – кто стажёром, а кого уже потихонечку и в труппу берут. Замечательно!
К. Ларина
―
Тогда уже ты как ректор Школы-студии МХАТ (запоминаются же последние слова) расскажи про «Мастерскую Дмитрия Брусникина».
И. Золотовицкий
―
А что про «Мастерскую»? Мне очень жалко, что, к сожалению, подтвердились слухи, что уходит Серёжа Капков. Но мне приятно, что одна из последних его фраз, которую я прочёл: «Ухожу я, не ухожу – это неважно. А то, что решён вопрос с „Мастерской Дмитрия Брусникина“…»
К. Ларина
―
А где он это написал, не напомнишь?
И. Золотовицкий
―
Написал в переписке. Просто в этот же вечер Дима с ним и встречался. Конечно, я счастлив. И дело не в том, что все спектакли Димы я принимаю безоговорочно. Нет, не все. Но то, что он увлёкся… Дима живёт этим. Конечно, я очень волнуюсь. Сегодня – Сергей Александрович Капков. А кто завтра будет – я не знаю.Конечно, волнительно. Сегодня мы открываем – и как это будет? Но то, что это возможно, что из стен Школы-студии во времена моего ректорства выходит театр! Я желаю, чтобы без времени они ушли, чтобы мы справляли 10-летие и 20-летие этих ребят. У них хорошие идеи – у Димы и его команды молодой и немолодой, потому что с ним там и Миша Макеев, который эмигрант и которого мы сегодня вспоминали.
Конечно, я счастлив, что там говорить. Безусловно, это событие театральное. Это значит – мы в правильном русле. Хотя мы с ним спорим, что надо делать. И я считаю, что у него… Ну, это уже наши внутри такие партийные споры, что мне не хватает у него простой драматургии, где ребята бы играли, условно говоря, последнюю жертву. Мне не хватает.
К. Ларина
―
«Выключатель» – это вполне себе традиционная драматургия.
И. Золотовицкий
―
Ну, не вполне. Не совсем. Но это мы уже о своём, о девичьем. Это мы с тобой перетрём. Поэтому я счастлив.
К. Ларина
―
Спасибо.
И. Золотовицкий
―
Вижу, что 59 минут, поэтому коротко: я счастлив!
К. Ларина
―
Мы должны закончить уже, да. Спасибо большое, Игорь, за то, что пришёл и замечательное настроение подарил нам.
И. Золотовицкий
―
Светлану позвали на спектакль. 8 Марта. Ура!
К. Ларина
―
Спасибо!