Авангард Леонтьев - Дифирамб - 2015-02-15
15.02.2015
К. Ларина
―
У нас продолжается портретная театральная галерея. В прошлый раз в нашей студии в программе «Дифирамб» гостил замечательный артист Московского художественного театра Евгений Киндинов. А сегодня в нашей студии народный артист России, актёр Московского художественного театра Авангард Леонтьев. Здравствуйте, Авангард Николаевич. Очень приятно вас видеть.
А. Леонтьев
―
Здравствуйте. Мне тоже очень приятно. Спасибо.
К. Ларина
―
Напомню нашим слушателям номер SMS для ваших вопросов: +7 (985) 970-45-45. Кстати, люблю всякие задания давать нашим слушателям, чтобы не только вопросы они присылали, а чтобы ещё поработали. И поскольку у нас такой артист в студии, я предлагаю вам, дорогие друзья, предложить роль Авангарду Леонтьеву. Какую роль вы бы ему предложили? Роль, которую он ещё не сыграл, но которую точно должен сыграть буквально в эти минуты, прямо сейчас. Какую бы роль вы ему предложили? Я вас не ограничиваю в репертуаре. Любую роль из мировой драматургии, из современной, пожалуйста. Вот вам кажется, что это точно должен играть именно этот артист. Потом расскажу Авангарду Николаевичу, каким его видят наши зрители. Итак, ещё раз напомню номер SMS: +7 (985) 970-45-45.А начать я хочу опять же с вечера литературного, который произвёл на меня невероятное впечатление – это открытие Года литературы, в котором вы тоже принимали участие, читали Пастернака. И судя по тому, как вы его читали, я так поняла, что вас ночью разбуди – и вы сейчас сразу же эти строчки прочтёте, не просыпаясь, «Быть знаменитым некрасиво…».
А. Леонтьев
―
Вы знаете, я не знал этого стихотворения наизусть.
К. Ларина
―
Серьёзно?
А. Леонтьев
―
Специально для этого вечера я его учил и страшно волновался. Волновался до той минуты, когда я ушёл после прочтения со сцены. Мы все очень волновались. Почему-то мы все очень волновались, вы знаете, по-студенчески. «Мы» – я имею в виду актёры в возрасте.
К. Ларина
―
У вас такая была группа ветеранов. Любшин же первый начинал, по-моему?
А. Леонтьев
―
Да. Нина Гуляева, замечательная актриса Художественного театра, бегала за мной со сцены. Она сидела на сцене уже загодя. И видя, что меня – её партнёра, соседа – нет рядом… А я смотрел в фойе телевизор, в нашем актёрском фойе, там трансляция со сцены. Она за мной прибежала, чтобы я был рядом с ней.
К. Ларина
―
Запаниковала.
А. Леонтьев
―
Да, запаниковала. Там была наша молодёжь, которую мы очень любим. Я не знаю, кто больше волновался. Я думаю, что мы, ветераны.
К. Ларина
―
То, что касается вас – вот совершенно не было заметно! Наоборот, я была убеждена, что вы это читали уже много-много раз, именно эти стихи.
А. Леонтьев
―
Нет. Я не все пожелания Мариночки Брусникиной исполнил. Но, в конце концов, ей понравилось как будто бы.
К. Ларина
―
А! Вы имеете в виду – в режиссуре?
А. Леонтьев
―
Это Марина всё делала.
К. Ларина
―
Я знаю, да. В режиссуре? Вы своевольничали, да?
А. Леонтьев
―
Нет, у меня не получалось.
К. Ларина
―
Даже так?
А. Леонтьев
―
Да. И у нас всех не получалось. Четвёрка – Любшин, Ирина Мирошниченко, Нина Гуляева и я – мы не с первого раза так рванули. (Смеются.) Марина пыталась нас вразумить и наставить на путь истинный. И Богомолов, режиссёр. В общем, переволновались мы все.
К. Ларина
―
Но всё равно молодцы! И, конечно, это звучащее слово, когда оно со сцены произносится с такой силой – ты понимаешь, насколько сегодня этого не хватает, именно таких текстов, таких слов, которые были произнесены на этом вечера. У меня к вам вопрос такой, Авангард Николаевич. А чем вы объясняете девальвацию слова (если я права и такой процесс происходит)?
А. Леонтьев
―
Я думаю, что это просто следствие общего процесса обрушения той страны, в которой мы все жили и воспитывались. Кстати говоря, отношение к слову было гораздо серьёзнее, чем сейчас, в силу объективных причин. Было радио. Радио было высочайшего качества тогда в Советском Союзе. Я имею в виду – кадры, которые работали на радио, которые приглашались для работы на радио. И радио воспитывало с утра до ночи. На всех фабриках, в швейных мастерских, столовках…
К. Ларина
―
Тарелка была.
А. Леонтьев
―
Тарелка или другой какой-то источник, откуда шла программа. А там читали Качалов, Остужев. Я не говорю про современных артистов советского периода, которых я застал: Ростислав Плятт, Татьяна Ивановна Пельтцер, Олег Табаков, Евгений Весник, Сергей Цейц, радиочеловек абсолютный. На радио было трудно попасть, в эту компанию радиоартистов. Это были первые артисты, прекрасные совершенно. Они очень понимали специфику радио. Дело не в этом. Дело в том, что это радио слушала вся страна, и поэтому дети с малолетства, ещё когда они не понимали вообще, откуда исходит звук – от мамы или от радио, – они слушали эту речь прекрасную русскую, которая транслировалась через это радио. Я думаю, сейчас отсутствие такого источника круглосуточного (почти круглосуточного), как было тогда. Нет у людей, и люди не слышат этой эталонной речи. Не слышат тех идей, которые транслировали великие классики.
К. Ларина
―
Я хочу обратить внимание наших слушателей, чтобы они не заблудились в понятиях, о чём говорит сейчас Авангард Николаевич Леонтьев. Он говорит не о возвращении школы дикторов, как я понимаю, а говорит именно о силе художественного слова и о тех мастерах, великих артистах, которые относились с невероятной серьёзностью к этой работе. И то, что касается радиопостановки – это отдельный пласт, которого сегодня нет. Вот то, что осталось в фондах – и всё.
А. Леонтьев
―
Это ушло, да. Так что это просветительно-воспитательная была роль этого радио. Недаром это был целый комитет, министерство, которое этим руководило.
К. Ларина
―
Всё-таки не Радиокомитет руководил художественным вещанием.
А. Леонтьев
―
Нет, подождите. Всем руководил Радиокомитет. Что вы?
К. Ларина
―
Да? Отдел художественного вещания? Давайте тогда расскажем действительно, люди же не знают.
А. Леонтьев
―
Без пропущенного цензурой слова. Прямого эфира не было.
К. Ларина
―
Это понятно. Но всё равно, что такое радиоспектакль? Радиоспектакль – это не записанный спектакль в зале театре. Это совсем другой вид искусства.
А. Леонтьев
―
Вы знаете, что редактор сидел на всех записях. Кстати, были хорошие редакторы, очень профессиональные люди. Нина Борисовна Сушкевич, например, дочь знаменитого режиссёра 2-го МХАТ Бориса Сушкевича, интеллигентная женщина. Все редакторы сидели на каждой записи. То есть вопросы все, которые режиссёр с актёром решали по ходу записи, по живому, контролировались редактором – и в хорошем смысле, и в смысле просто цензурирования, чтобы чего-то такого не вышло. Хотя это были ещё только подготовки к эфиру. Потом это проходило приём комиссией другой и так далее.Я хочу просто сказать, что уход этого радио… А куда оно ушло? Не злые люди разгромили радио, а телевидение его вытеснило. А что ребёнок видит по телевизору? Совсем другое, и слышит другую речь.
К. Ларина
―
Подождите, сейчас буду спорить, потому что всё в одну кучу свалили. Минуточку.
А. Леонтьев
―
Давайте.
К. Ларина
―
Параллельно с тем великим радио, о котором вы рассказываете, было и то самое телевидение. Я имею в виду – не в худших его проявлениях, советско-пропагандистское телевидение, а именно художественное вещание. Потому что если мы говорим о жанре радиоспектакль, давайте вспомним, что такое телевизионный спектакль.
А. ЛЕОНТЬЕВ: Девальвация слова - следствие общего процесса обрушения той страны, в которой мы все жили и воспитывались
А. Леонтьев
―
Вы правы абсолютно, конечно. Существовала такая институция, как телевизионный спектакль, который ставили режиссёры: Анатолий Васильевич Эфрос, Роман Виктюк и многие-многие-многие. Бывали и плохенькие режиссёры, а бывали просто великие. И актёры бывали самые лучшие. И даже я попадал туда, в эти спектакли. Но бывали и корифеи общепризнанные: и Смоктуновский, и Табаков. И всё это делалось с большой любовью. И тоже были замечательные редакторы в этой литературно-драматической редакции. Знаете, и дикторская культура была очень высокой на радио и телевидении. Вспомните, кто такой Левитан, кто такая Ольга Высоцкая замечательная, с бархатным низким голосом диктор, с замечательной культурой. Вот эта культура, которая там аккумулировалась – на радио и телевидении, – она передавалась через свои ретрансляторы людям.
К. Ларина
―
А кому помешала именно литдрама, скажите, пожалуйста? Почему это смыли вместе со всеми советскими символами? Что случилось?
А. Леонтьев
―
Стали экономить деньги.
К. Ларина
―
А, из-за этого?
А. Леонтьев
―
Поменялась общественно-экономическая формация, деньги стали считать. Но мне горько, что это ушло. Вот как ушло кино в том виде, каким оно было ещё при существовании Советского Союза. Я имею в виду – количество картин, качество, качество редактуры киношной. И как бы капитализм стал, отпустили кино в это плавание.
К. Ларина
―
Не волнуйтесь, сейчас всё вернут.
А. Леонтьев
―
Я даже не знаю. Может быть, и хорошо.
К. Ларина
―
Железной рукой.
А. Леонтьев
―
Я не скажу. Почему? Вот смотрите. Содержала советская власть всё кино, всё радио и всё телевидение.
К. Ларина
―
Но она и диктовала.
А. Леонтьев
―
Она, правда, разорилась. Но я думаю, не потому она разорилась, что содержала эти институции. Эти институции держала советская власть для пропаганды, но параллельно и для просвещения. И доля просветительского сектора была большая. И это ушло. Жалко.
К. Ларина
―
То есть это тот самый случай, когда выплеснули ребёнка вместе с водой. Вот тут я с вами согласна, потому что эта составляющая – просветительская – абсолютно ушла. Она, конечно же, никакого дохода не приносит.
А. Леонтьев
―
Не приносит, абсолютно. Но эту функцию должно на себя взять государство, иначе оно получит тёмных, диких людей, будут возрастать новые поколения одичавших людей. Мы знаем, как плохо дети читают, с трудом. Я тоже плохо читал в детстве, очень плохо. Я очень сожалею об этом сейчас, потому что я много не помню. То, что я сейчас прочту, я забуду через три дня, понимаете. Люди, которые не просвещаются – государство их должно просвещать через школу. Через семью сложно уже. Надо просвещать саму семью. Надо просвещать всех. Государство должно взять на себя, иначе мы вырастим людей, которые не смогут справляться с той техникой, которая так быстро развивается, потому что техника в руках дикаря мертва.
К. Ларина
―
Давайте ещё поностальгируем, раз уж такая пьянка пошла неожиданная. (Смеются.) Я ещё ужасно жалею о том… Всё-таки раньше, в советское время, несмотря ни на что, на всякое давление цензурное и на активное внедрение государства во всё – в наши мысли, в наши постели, в наши частные жизни – всё равно, как ни крути, вкус воспитывали, если говорить именно о художественном вкусе. И мы понимали, что есть пошлость, а что есть великое искусство. Сегодня вкус, по-моему, испорчен у народа навсегда и безвозвратно. Кто это сделал? Не государство же его испортило, а те люди, которые на себя взяли смелость выходить на сцену, сочинять, снимать, петь, танцевать прилюдно за деньги.
А. Леонтьев
―
Вы знаете, я считаю, что вкус испортило в основном телевидение, которое стало всеядным.
К. Ларина
―
А антреприза в её самом ужасном…
А. Леонтьев
―
Ну, слушайте, кто ходит в театр? Это вообще 1% населения.
К. Ларина
―
Вы думаете?
А. Леонтьев
―
Или 2%.
К. Ларина
―
Полные залы.
А. Леонтьев
―
Полные залы – это 3%.
К. Ларина
―
Ездят на чёс. Как раньше по колхозам, сейчас ездят по городам и весям.
А. Леонтьев
―
Телевидение, которое стало всеядным и развлекательным в основном. И понятно, почему. Потому что если оно не будет таковым, оно не соберёт спонсорские… Как это называется?
К. Ларина
―
Реклама?
А. Леонтьев
―
Рекламные деньги, на которые оно существует. Поэтому вынуждено.
К. Ларина
―
Масскультура, так она и называется.
А. Леонтьев
―
Да. И всё. И портится вкус всеми этими передачами: «За стеклом», «Под стеклом», «Над стеклом» и так далее.
К. Ларина
―
Нет, это уже тоже позапрошлый век, уже нет никакого «Стекла».
А. Леонтьев
―
Тем не менее это началось тогда и продолжается теперь в других формах. Я считаю, народ не виноват. Вот он смотрит этот телевизор, а там его не воспитывают. Там считают, что это не надо или невозможно. Я не знаю, я не специалист по телевидению.
К. Ларина
―
Нет, мы неправильно всё-таки говорим, Авангард Николаевич. Всё-таки взрослых людей воспитывать не надо, это бессмысленно. А вот сказать, что это…
А. Леонтьев
―
А ребёнок, который с утра до ночи видит это?
К. Ларина
―
Ребёнок не смотрит телевизор. Где вы видели детей, которые сегодня смотрят телевизор? У них другой экран перед глазами сегодня.
А. Леонтьев
―
И этот экран их хорошему не научит, к сожалению. Человек, который не умеет выбирать, выберет из Интернета какую-нибудь дрянь.
А.ЛЕОНТЬЕВ: Роль радио в СССР была просветительно-воспитательная. Недаром было целое министерство, которое руководило
К. Ларина
―
Сейчас мы с вами придём к страшному выводу. Получается, что свобода – это ужасная вещь, губительная.
А. Леонтьев
―
Да.
К. Ларина
―
Свобода выбора.
А. Леонтьев
―
Ты становишься свободным – и тогда ты сам ответственен за свой выбор. Опаньки… И вот попробуй соответствовать. И в этом смысле, я считаю, надо людям помочь. Государство должно помочь. Я не верю, что у государства нет средств на просветительство. Я не верю!
К. Ларина
―
Целый канал «Культура» – пожалуйста.
А. Леонтьев
―
Целый канал, который смотрит очень маленький сегмент зрителей. Прекрасный канал!
К. Ларина
―
Свобода выбора. Никто не хочет смотреть.
А. Леонтьев
―
Не хочет. Вот зрителя уже подсадили на эту развлекуху, и он уже как-то скучает даже. Может быть, если и включи́т канал… Как надо говорить? Вклю́чит?
К. Ларина
―
Включи́т. Как же?
А. Леонтьев
―
Вот русский язык!
К. Ларина
―
Кто же мастер художественного слова у нас?
А. Леонтьев
―
Вот именно. Вот тебе и мастер. (Смеются.) И вот включаешь это – и не знаешь, поможет это детей воспитывать или нет.
К. Ларина
―
Слушайте, всё-таки давайте вернёмся. Смотрите, ведь всегда же привлекало безобразное человека, он в этом смысле не меняется. Больше привлекает безобразное. Но раньше было как-то неловко признаться…
А. Леонтьев
―
Если не воспитан вкус к прекрасному, тогда привлекает безобразие.
К. Ларина
―
Если его насильно воспитывать, думаете, он полюбит? Если пиликать на скрипке круглые сутки, то что, человек полюбит скрипичную музыку?
А. Леонтьев
―
Всем миром надо. Сейчас мы должны осознать, мне кажется, что мы упустили наше подрастающее поколение, у него уровень слабенький. По абитуриентам у меня была возможность судить. Я уже не преподаю почти 15 лет, но думаю, только ухудшилось за это время положение. Уже приходили последние годы ребята, которые не знали, кто такая Уланова. Я говорю: «Хорошо, предположим. А кто такой Игорь Моисеев?» – спросил я у очень хорошего, очень способного студента, который занимался в школьный период бальными танцами. Я говорю: «Ты не знаешь, кто такой Игорь Моисеев?» Он говорит: «Нет».Они ничего не знают. Ничего не знают! А почему? А потому что раньше… Откуда я знал Уланову? Боже ты мой! Что, я бывал в Большом театре? Да никогда в жизни! Раз в жизни был. Классная руководительница повела на «Князя Игоря» один раз в жизни – я был потрясён. Я был потрясён! Уланову я, конечно, не видел. Но я видел её по телевизору. О ней говорили все – и по радио, и по телевизору. И теперь я всегда припадаю к экрану, смотрю и думаю: «Так что же было в ней, что так людей пленило?»
К. Ларина
―
Ну, она была вашей современницей в то время. Она была как раз в самом, что называется, расцвете, поэтому она была действующей народной артисткой Советского Союза, выдающейся балериной. А сейчас это же…
А. Леонтьев
―
И вы что, думаете, Лопаткину кто-то знает из молодёжи?
К. Ларина
―
Я думаю, что да.
А. Леонтьев
―
Сомневаюсь как-то я.
К. Ларина
―
Волочкову знают.
А. Леонтьев
―
Вот. (Смеются.)
К. Ларина
―
Нет, я понимаю, о чём вы говорите. Не только Уланову не знают.
А. Леонтьев
―
Надо помогать ребятам. Я чувствую долг перед ним. Поэтому я езжу на школьные концерты Московской филармонии.
К. Ларина
―
Читаете, да?
А. Леонтьев
―
Да. Которая продолжает организовывать в школах эти литературные абонементы. Едешь в метро, потому что на машине неизвестно, когда и куда приедешь. Поэтому едешь на метро на эти концерты, куда-нибудь в Ясенево.
К. Ларина
―
И слушают?
А. Леонтьев
―
Вы знаете, по-разному. В тех школах, где ещё есть традиция (или уже есть традиция) воспитания и просвещения детей – там слушают. А есть школы, в которых я замечаю, что уже дети не могут складывать слова в предложения – не сами, когда говорят, а когда воспринимают речь. Они смотрят на меня, как на человека, говорящего со сцены на иностранном языке, а я всего-навсего Горького читаю, даже не Толстого с его очень сложной речью. И не какую-нибудь книжку трудную, а «Детство Горького». И они не могут уцепиться ни за что, слушая, на слух воспринимая речь.
К. Ларина
―
Давайте сейчас новости послушаем, а потом продолжим.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня в нашей студии народный артист России Авангард Леонтьев. Мы как раз говорим о миссии Авангарда Николаевича, который ездит по школам и сеет разумное, доброе и вечное, то есть приучает наших сегодняшних школьников слушать умные, важные и сильные классические тексты. Не всегда получается.
А. Леонтьев
―
Да. А встречаются школы, где ребята замечательно слушают. Ну, всегда бывают один-два-три человека, которые дурака валяют во время любого школьного мероприятия, но это не в счёт. А в целом в массе я вижу… И мальчишки, и девчонки – они слышат только слово, но у них начинает работать фантазия. В отличие от тех несчастных ребяток, которые не приучены к этому, и они, когда слышат слово настоящее, а не этот суржик уличный, не понимают, о чём речь идёт. У них складывается эта картинка в фантазии. И разгуливается эта фантазия, и новое предложение они осваивают творчески. Они сотворцы – вот то, что должно быть в театре, на литературном концерте. Они сотворцы.Почему люди ходят в театр? Там они сотворцы артиста, автора. И это очень здорово. Причём сотворцы коллективные, они чувствуют локоть соседа, а не то что ты дома на диване сидишь и телевизор смотришь. Это другое. Ты чувствуешь, как один смеётся больше почему-то: «Почему же ему так смешно? А мне не очень. Я начинаю внимательнее смотреть на сцену…» Это очень интересно. Соборность в театре возникает или на концерте литературном, любом другом концерте. Здорово. Я бы хотел, чтобы дети ходили на концерты. Сейчас «Филармония-2» открылась, это очень хорошо, в олимпийской деревне. Я открывал, кстати, литературным циклом.
К. Ларина
―
Там, кстати, этот проект (я не знаю, может быть, вы и участвуете в нём), когда с оркестром актёр выступает.
А. Леонтьев
―
И с оркестром, да.
К. Ларина
―
Я знаю, что Паша Любимцев такие даёт выступления. И у вас тоже такие есть, да?
А.ЛЕОНТЬЕВ: Культура, которая аккумулировалась на радио и телевидении, передавалась через свои ретрансляторы людям
А. Леонтьев
―
Недавно я был в Ижевске. Я, кстати, очарован городом Ижевск и зрителями прежде всего, которые пришли слушать музыку Грига к драме Ибсена…
К. Ларина
―
А, и вы «Пер Гюнт» читали.
А. Леонтьев
―
Да, «Пер Гюнт». Я читал текст Ибсена, и люди слушали очаровывающую музыку Грига. И потом они кричали «браво!» и стояли.
К. Ларина
―
Значит, не всё так плохо.
А. Леонтьев
―
Нет, не всё. Но надо спасать детей. Вы знаете, есть замечательный музыковед в Московской филармонии Светлана Викторовна Виноградова.
К. Ларина
―
Это уже легендарная личность.
А. Леонтьев
―
Легендарный совершенно человек, который умеет с детьми о музыке (неважно, о чём) говорить каким-то чудным способом, ей одной известным. Дети на её концертах заворожённые, это как сеанс гипноза. Это просто её талант великий. Её слова: «Надо спасать детей. Надо им показывать настоящее, приучать к настоящему». Мы со Светланой Викторовной ездим в «Орлёнок» к детям, там есть фестивали детские, летом проходят. И там занимается Светлана Викторовна с детьми. Она выводит их на крышу Дворца культуры тамошнего на заре – встречать зарю. Играет виолончелист, и дети со Светланой Викторовной встречают восход солнца.
К. Ларина
―
Сколько лет детям?
А. Леонтьев
―
Детям? Разные дети. Подростки. Или Светлана Викторовна поздно, когда уже луна восходит, выводит детей на лагерный плац, где линейка проходит. Дети выносят с собой одеяльца. Она всех укладывает на эти одеяла, дети лежат и смотрят на луну.
К. Ларина
―
В небо.
А. Леонтьев
―
Выезжает пианино, и настоящий пианист играет «Лунную сонату».
К. Ларина
―
Слушайте, это какие-то просто перформансы. Потрясающе!
А. Леонтьев
―
Вот вы можете себе представить? А я там читаю этим детям Бабеля или Горького. Горького все дети слушают. Замечательно слушают! Там дети приезжают творческие, которые занимаются кино, на самодеятельном уровне учатся телевидению, кино.
К. Ларина
―
То есть такие продвинутые в отношении искусства.
А. Леонтьев
―
Продвинутые, да. Их собирают специально, разведывают, где они. Кстати, они есть в Глазове, недалеко от Ижевска.
К. Ларина
―
Смотрите, часть вторая у нас получается такая жизнеутверждающая, позитивная, оптимистическая.
А. Леонтьев
―
Да. Вы знаете, во-первых, этот «Орлёнок» – это хорошее дело. Вот государство содержит этот «Орлёнок». Там, конечно, есть и коммерческая часть, но тем не менее. На это мероприятие детского кинотворчества, фестиваль государство даёт деньги. Это замечательно. Руководит этим фестивалем Владимир Грамматиков.
К. Ларина
―
Кстати, по поводу ещё одного сожаления, раз уж мы сегодня всё плачем о былом. Детское кино, которое совершенно исчезло – оно у нас заменено этой калькой, как мне кажется, с американского, для семейного просмотра. Это всё-таки другое. Я принимаю и понимаю, пусть и такой жанр существует. Но сам по себе детский кинематограф – его нет совсем.
А. Леонтьев
―
Очень жаль, что его нет. Очень жаль.
К. Ларина
―
Я просто помню своё подростковое время, как мне это было необходимо, чтобы со мной говорили на моём языке.
А. Леонтьев
―
А кто говорил-то? Ведь Ролан Быков говорил с детьми.
К. Ларина
―
Или Митта, «Звонят, откройте дверь». Как я любила этот фильм, просто обожала.
А. Леонтьев
―
Великие режиссёры этим занималась.
К. Ларина
―
Опять заплакали. (Смеются.) Так, а тем временем наши слушатели предлагают вам работу, Авангард Николаевич. Итак, в пьесе «Король Лир» вас видят в двух ролях. Некоторые слушатели предлагают вам короля Лира сыграть, а некоторые предлагают Шута. Когда-нибудь сталкивались с этой пьесой в своей жизни, нет?
А. Леонтьев
―
Нет.
К. Ларина
―
Даже попыток не было?
А. Леонтьев
―
И уже не столкнусь.
К. Ларина
―
Да ладно! Ещё всё впереди. «Король Лир» можно сыграть ещё. Как минимум лет 30 у вас впереди есть точно.
А. Леонтьев
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Дальше.
А. Леонтьев
―
Кто же мне даст? (Смеются.)
К. Ларина
―
Спокойно! Конечно же, очень много Башмачкина предлагают.
А. Леонтьев
―
Я играю Башмачкина. Я сыграл премьеру в Художественном театре пару лет назад и остался очень собою недоволен. Вы знаете, я прочёл одну статью критическую о себе в газете, которая меня остановила. Я попросил снять спектакль на видеоплёнку, посмотрел видео и понял, что критик, который меня критиковал, абсолютно права. Ольга Егошина. Абсолютно права! Я схватился за голову. А режиссёр уже уехал, он иногородний.
К. Ларина
―
А кто это делал?
А. Леонтьев
―
Коваленко. И он уехал по своим делам.
К. Ларина
―
Это моноспектакль, простите?
А. Леонтьев
―
Нет, это не моноспектакль, слава богу. Там есть ребята, которые прекрасно играли. Прекрасно! А вот мне как-то не очень удалось. И я теперь каждый раз дорабатываю эту роль уже самостоятельно и с помощью Валеры Хлевинского, который мой партнёр. Он играет портного, который шьёт Башмачкину шинель, Петрович. Он мне подсказывает очень много.Пришёл Григорий Острин, артист «Современника», посмотрел спектакль. И вдруг в какую-то секунду: «Ребята, подождите! Вот! Вот!» И он прямо у нас в гримёрной показал какой-то фрагментик. Он стал говорить, как это может быть, должно быть. И вдруг я увидел Башмачкина в его показе! И это мне очень помогло, я ему очень благодарен. Я продолжаю работать над этой ролью. Спасибо за предложение.
К. Ларина
―
Я хочу посмотреть. Скажете, когда?
А. Леонтьев
―
Приходите.
К. Ларина
―
Конечно.
А. Леонтьев
―
Я вас позову, может быть, через год, через два.
К. Ларина
―
Почему?
А. Леонтьев
―
Потому что я ещё в работе.
К. Ларина
―
Такой долгий процесс?
А. Леонтьев
―
Да. Я ещё в долгу перед Башмачкиным.
К. Ларина
―
Хорошо. Ещё одна роль, которую тоже вам предлагают наши слушатели – Сарафанов в «Старшем сыне».
А. Леонтьев
―
Да, это можно было бы сыграть, здорово было бы.
К. Ларина
―
«Макбета» предлагают. Хотите?
А. Леонтьев
―
«Макбета»? Ну, я не знаю. Мне однажды Андрей Мягков говорит: «Я хочу поставить „Ревизора“! Ты будешь городничий». Я говорю: «Андрюша, ты что! Я? Городничий?!» – «Да! Да! Ты будешь играть!» Я думаю: почему городничий? В конце концов, мог бы быть такой городничий? Ну, негоголевский городничий в моём физическом обличии мог бы быть? Мог.
К. Ларина
―
Бобчинского и Добчинского вы играли, да?
А. Леонтьев
―
Я играл, да. И одновременно, кстати, играл.
К. Ларина
―
Такое шизофреническое что-то, раздвоение личности. (Смеются.)
А. Леонтьев
―
Да-да-да, раздвоение личности. В постановке Сергея Газарова. Кстати, это было успешно. Вот там мне Газаров помог, и я уже сыграл на премьере в кондиции. А здесь что-то я маленько подвёл режиссёра.
К. Ларина
―
Есть ещё одно предложение – Швейк. Конечно же, роль для Авангарда Леонтьева, абсолютно точно.
А. Леонтьев
―
Я уже староват для этого, я думаю.
К. Ларина
―
Ну, прочесть можно.
А.ЛЕОНТЬЕВ: Будучи свободным, ты сам ответственен за свой выбор. И вот попробуй соответствовать
А. Леонтьев
―
Дорогие зрители, вы откройте, посмотрите, сколько мне лет.
К. Ларина
―
Год рождения. Хорошо. А Гофман, «Крошка Цахес»? Почему нет?
А. Леонтьев
―
Конечно. Ну и Костя Райкин ещё претендент на такие «крошки». (Смеются.)
К. Ларина
―
И, конечно, тут говорят про Чичикова. Но Чичиков у нас тоже есть уже в анамнезе.
А. Леонтьев
―
Чичикова я играл, да.
К. Ларина
―
Совершенно замечательный спектакль Валерия Фокина «Нумер в гостинице города NN». Вы не играете его больше?
А. Леонтьев
―
Нет, уже десять лет не играем.
К. Ларина
―
А почему? Могли бы и играть.
А. Леонтьев
―
Не играли, во-первых, потому что уже десять прошло, стал уже стареньким спектакль. А во-вторых, очень трудно было содержать центру Мейерхольда, который никаких субсидий не получает ниоткуда.
К. Ларина
―
Ну а что там содержать? Там один артист и куча звуков.
А. Леонтьев
―
Нет. Очень трудно было содержать складирование декораций. Аренда склада. Потом – монтировка декораций, размонтировка. Ну, это штат целый, там очень большая декорация была. Это всё было очень денежно ёмко. А тут ещё какой-то кризис случился очередной финансовый. Не там, а тут. (Смеются.) Не в спектакле. Короче, решили его прекратить, но предварительно сняв на видео.
К. Ларина
―
Спектакль был, конечно, в своё время абсолютным авангардом, прорывом. Те, кто его не видел… И это даже совсем не сценическая версия поэмы Гоголя. Это некая фантазия режиссёра на тему главного персонажа. То есть, по сути, один Чичиков и мир, который он вокруг себя создаёт. И текста там было минимум.
А. Леонтьев
―
Да. И там замечательно Фокин придумал, что зрители находятся внутри чичиковского нумера, который он снимает в гостинице. Там было всего 70 зрителей. Они сидели на печке, на антресолях, на скамеечках.
К. Ларина
―
Всё скрипело, все звуки мы слышали.
А. Леонтьев
―
И зрители были погружены в этот мир Чичикова и окружены шумами естественными и живыми, которые вокруг них возникали: где-то бубенцы звучат, где-то вода льётся. В общем, они чувствовали себя попавшими в эту гостиницу, где всё скрипит, слышно соседей. Слышимость потрясающая. Из соседних номеров кто-то поёт, кто-то кутит. А Чичиков здесь один чахнет над златом, своей фантазией.
К. Ларина
―
А ваше отношение к таким фантазиям, которые безграничны? Я имею в виду так называемые современные прочтения классики. Насколько здесь есть какие-то границы? И вообще кто устанавливает эти границы – что можно, а что нельзя?
А. Леонтьев
―
Да вы знаете, не надо никаких границ. Дело не в том, что если установить какие-то границы, то станет лучше. Не станет. Просто мне кажется, что режиссёрский театр на современном этапе маленько зарвался. Вы не будете со мной согласны, с тем, что я говорю.
К. Ларина
―
Ничего, я помолчу. Интересно. А в чём это выражается?
А. Леонтьев
―
Вот подумал: «Ох, как хорошо! Я ухватил жар-птицу за хвост – и всё в порядке». А потому что иногда выплёскивается ребёнок.
К. Ларина
―
Опять.
А. Леонтьев
―
Смысл и содержание. Это очень хорошо, что существует режиссёрский театр, прекрасно. Но вот Товстоногов Георгий Александрович говорил: «Надо в тексте пьесы найти то, что актуально сегодня, что вчера не было актуальным и завтра не будет. Сегодня». В тексте найти, то есть в тех смыслах, которые заложены драматургом.Здесь часто режиссёры, и даже очень талантливые, у которых бывают талантливые спектакли, которые я принимаю… А вот я не могу принять, когда режиссёр берёт какое-нибудь название, совершенно демонтирует пьесу – и с тем же названием. Зритель, в общем-то, пришёл скорее на то название, которое звучит в афише, а видит абсолютно эксклюзивную режиссёрскую фантазию, который только оттолкнулся от того произведения, которое заявлено в названии, и абсолютно вольно высказывается на тему сегодняшнего дня, сочиняя подчас очень озорные, интересные и выразительные шаржи или… Как это называется? Ну, в Америке вот это всё. Как называется жанр-то картинок?
К. Ларина
―
Комиксы.
А. Леонтьев
―
Сочиняет такие комиксы. А артистам это играть неинтересно. Это интересно, может быть, в КВН, самодеятельным артистам. Артистам нужно развитие роли, укоренённость в образ. Ему только показать капустным способом – знаете, на раз, шаржированно – какой-то персонаж недостаточно. Мне немножко иногда жалко артистов, потому что спектакль длинный, четыре часа режиссёрская фантазия занимает. Тексты в основном режиссёром сочинены или собраны из разных произведений. Короче говоря, в этих случаях я огорчаюсь. Вообще режиссёр имеет право, и театр не должен быть буквоедом. И только ставить пьесу так, как она написана, в традиционных формах, уже архаичных, которые установились, может быть, когда-то – нет, конечно, нет! Ну и такой театр. Прочтение добросовестной хорошей пьесы, а у нас есть такие.
К. Ларина
―
Так одно не отменяет другое – вот что самое главное.
А. Леонтьев
―
Нет, не отменяет.
К. Ларина
―
Я смотрю на вас, слушаю и вспоминаю замечательный спектакль Кирилла Серебренникова «Лес», в котором вы…
А. Леонтьев
―
Я считаю, это удачное обращение режиссёра с классикой.
К. Ларина
―
Да? Ведь всё это перенесено в абсолютно другую эпоху. При этом текст абсолютно аутентичный.
А. Леонтьев
―
Сохранён, да. И сохранены смыслы.
К. Ларина
―
И смыслы-то какие!
А. Леонтьев
―
Режиссёр здесь не был хулиганом по отношению к первоисточнику.
К. Ларина
―
Ну, это тоже не самое плохое качество, согласитесь, для творческого человека. А то вы не хулиган.
А. Леонтьев
―
Когда хулиганишь, всё-таки надо быть в границах. (Смеются.)
К. Ларина
―
Человек сам себе устанавливает эти границы, на ваш взгляд? Или должны какие-то надзорные органы, как мы говорили про редакторов на радио?
А. Леонтьев
―
Нет, конечно, надзорного ничего не должно быть. Я помню, как Михаил Шатров пришёл в «Современник» (это был конец 80-х годов) и говорит: «Ну что ж, скоро вы не будете сдавать Управлению культуры спектакли». Мы говорим: «Как?! А кому же мы будем сдавать? Нам же некому сдавать!» (Смеются.) Он говорит: «Вы сами будете принимать. Сами у себя будете принимать спектакли». Боже мой, какая была чудная атмосфера! Вдруг свобода ворвалась вместе с этим монологом Михаила Шатрова.
К. Ларина
―
Ну и что? Удачно сложилась дальше, как вам кажется, жизнь российского театра в свободное от цензуры время?
А. Леонтьев
―
Нет. Очень драматично складывается пока что.
К. Ларина
―
Отчего же?
А. Леонтьев
―
Ну, от всего. Рухнула та страна, остались её руины. Новый уклад жизни мы пытаемся уже третье десятилетие нащупать, освоить.
К. Ларина
―
И шатает по-прежнему нас во все стороны, как обычно.
А. Леонтьев
―
Да, во все стороны. И экономику нашу, и всё-всё-всё, все институции, в том числе и театр. Ну, это естественно, мне кажется, что и театр переживает такую болезнь роста, перестройки. Перестройка-то продолжается, очень сильно продолжается. Ну, что? Ничего. Надо жить.
К. Ларина
―
Ещё роли продолжают поступать, предложения. Порфирий Петрович из «Преступления и наказания».
А. Леонтьев
―
Ох, как я люблю это! Я играл это студентом. Павел Владимирович Массальский ставил, мой учитель незабвенный. И я это играл с каким наслаждением! Это моя роль. Вот эта казуистика этого человека, который кошка, а мышь у него в руках. И как он с нею – с Раскольниковым – легко и талантливо это делает, как негрубо ведёт следствие, боже мой! Очень интересный персонаж. Спасибо, друзья. Это очень приятно. Сколько я сегодня получил ролей. Сейчас на крыльях полечу с «Эха Москвы», с 14-го этажа кубарем! (Смеются.) Вашими бы устами да мозгами, дорогие радиослушатели, мёд пить.Вы знаете, театр – это прекрасная вещь, но и страшная. В основном мы, артисты, ждём. Жданье. Есть такой глагол, это из Астафьева Виктора Петровича. У него бабушка говорила: «Жданье-то – оно крепит», – когда она ждала, что он приедет к ней проведать. И не помирала, потому что ждала. Так вот, и артисты ждут и не помирают только потому, что они очень терпеливые. Впрочем, как и русский народ.
К. Ларина
―
Я хочу вам сказать, Авангард Николаевич, в конце уже нашей встречи, что вы – тьфу-тьфу-тьфу – в блестящей форме.
А. Леонтьев
―
Спасибо.
К. Ларина
―
Вы это продемонстрировали сегодня. Надеюсь, что все эти роли, которые сегодня вами предложили, вы уж точно сыграете.
А. Леонтьев
―
Спасибо!
К. Ларина
―
Успеете! А нашим слушателям, которые интересуются, где сегодня можно увидеть нашего гостя, давайте назовём спектакли, в которых вы заняты сегодня.
А. Леонтьев
―
«Последняя жертва» в Художественном театре, в постановке Юрия Ерёмина; «Лес» в постановке Серебренникова; «Шинель» в постановке Антона Коваленко. И «Женитьбу» в театре Табакова я играю в постановке Тополянского. И я ещё играю в постановке Серебренникова в Театре наций в спектакле «Фигаро».
К. Ларина
―
А в репетициях ничего нет?
А. Леонтьев
―
В репетициях? Сейчас Олег Павлович мне со своего плеча… Сам хотел играть, но отдал мне роль в «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского, унтера Грознова. Я в ужасе, потому что её играли великие артисты. Ставит режиссёр Александр Огарёв этот спектакль, мы только начали. «Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!»
К. Ларина
―
Ничего, справитесь. Спасибо вам большое! Удачи, здоровья! Всегда рады вас видеть.
А. Леонтьев
―
Спасибо большое за приглашение. Будьте здоровы!