Евгений Киндинов - Дифирамб - 2015-02-08
К. Ларина
―
Ну вот, смотрите, пока шли всякие новости и реклама, я в Facebook написала: «Лена Коренева, здесь Киндинов». И Лена мне сразу же отвечает: «Люблю, люблю! Так и передайте».
Е. Киндинов
―
Ой, ей тоже надо. Леночка, я обожаю!
К. Ларина
―
Вот так мы и начнём нашу сегодняшнюю программу. Евгений Киндинов здесь в нашей студии – народный артист России, актёр Московского художественного театра, актёр кино. Вы прекрасно знаете этого замечательного артиста. Неслучайно я Лене написала, потому что один из самых главных фильмов в моей жизни, как и в жизни моего поколения, я уверена – это «Романс о влюблённых». И эта замечательная пара – Елена Коренева и Евгений Киндинов – надолго стала моими настоящими кумирами. Вот я сначала с одной познакомилась, а сейчас уже и с Евгением Киндиновым. Очень рада.
Е. Киндинов
―
Спасибо за добрые слова.
К. Ларина
―
Хотела, чтобы вы эту историю, которую вы сейчас нам рассказывали до эфира, рассказали в эфире, потому что это важно. У нас же всё-таки один идёт эфир. Смотрите, мы сейчас до этого говорили о религии в школе, о религиозном образовании. И вы рассказали, поскольку вы советский человек, продукт советского атеистического воспитания… Но и вам тоже повезло. А вот что такое «повезло» в этом смысле? Евгений Арсеньевич, расскажите про этого вашего первого педагога по религиоведению.
Е. Киндинов
―
Нет, он не первый мой педагог. На самом деле мне повезло в том смысле… Я помню, когда совсем маленький был, мама в храм, в церковь ходила нечасто. Помню Пасху, раннее утро, папа возвращался после службы праздничной всегда. Мама к этому времени… Мы жили в коммунальной квартире, и там комната была одна. На столе всегда была белая скатерть на Пасху. И папа всегда приносил из храма кулич со свечками.
К. Ларина
―
Это же советское время, ничего нельзя было.
Е. Киндинов
―
Да, в советское время. Что значит «нельзя»? Можно. Если захочешь, то можно. Вот это я помню. Хотя бесед на эту тему особенных не было никаких, но вот это я помню. И ещё раз мне повезло, когда уже я закончил институт театральный, школу-студию МХАТ, поступил в театр. Одна моя одноклассница и потом коллега по театру Екатерина Васильева, известная актриса театра и кино, однажды мне говорит: «Пойдём со мной, сходим». И привела меня на Софийскую набережную в храм.
К. Ларина
―
Ну, это когда уже она сама была…
Е. Киндинов
―
Естественно, она уже туда ходила до меня.
К. Ларина
―
Сын там у неё служил.
Е. Киндинов
―
Вот она меня привела, и я с тех пор… Поэтому, конечно, это замечательно. И спасибо Господу Богу за то, что вот так в моей жизни сложилось, что в этом смысле у меня не было никаких посторонних тропинок куда-то в сторону, а как-то шло всё, как оно шло.
К. Ларина
―
А из области всё-таки такого больше юмористического? Вот этот самый кэгэбэшник, который освобождал вас.
Е. Киндинов
―
А, это да. Я должен сказать, что когда я почитал и Библию, и ещё другие какие-то книги, мне это стало чрезвычайно интересно просто с точки зрения познавания. Потом, по телевидению, не помню точные годы, но в советское время были очень интересные передачи сына Николая Гумилёва, Льва Николаевича. Он был историком и много рассказывал о религиозных течениях разных времён, как это всё было. Я помню просто его лекцию на тему, как у каждого этноса и религии тоже есть свой возраст, то есть время, когда религия зарождается, время её расцвета и время её постепенного не то что угасания, а утихомиривания, так скажем. И привёл в пример ислам.Я узнал, кем был пророк, как он водил караваны с одной стороны Аравийского полуострова, что это VI век – начало VII. И я помню цифру, которую он сказал: где-то приблизительно 1500 лет – это время от зарождения до расцвета религиозного течения того или иного. И по его рассказу, с христианской религией это совпадает, потому что если мы вспоминаем XVI век, то это век Великих географических открытий, эпоха, когда христианство проникло и в Африку, и в Южную Америку, и в Японию (правда, достаточно быстро отодвинулись японцы в этом смысле).
Надо поделиться с сидящими в зале теми соображениями и эмоциями, которые в тебе проснулись благодаря какой-то роли
И на сегодняшний день я смотрю и слышу в телевизоре о некоторых проблемах сегодняшних, европейских проблемах, да и не только европейских. Я вижу, что всё совпадает. Если к VI веку мы прибавим 1500 лет, то как раз это XXI век, сегодняшний день. И мы видим, как сегодня действительно расцветает ислам с точки зрения его расширения, увеличения его влияния на сегодняшний день. Так что тут Лев Николаевич Гумилёв не ошибся.
К. Ларина
―
Был прав. У нас сейчас Год литературы стартовал, и вы практически его открывали в Художественном театре.
Е. Киндинов
―
В Художественном театре я принимал участие в открытии. Я не открывал, а принимал участие.
К. Ларина
―
И прочитали стихотворение знаковое для многих, пушкинское – «Не дорого ценю я громкие права». Это был ваш выбор или это Марина Брусникина вам предложила?
Е. Киндинов
―
Нет, это мой был выбор, с которым Марина… Ну, поэтический вечер не первый её.
К. Ларина
―
«Круг чтения» – так называется цикл постоянный.
Е. Киндинов
―
Да, у нас был вечер современной молодой поэзии, и Давида Самойлова, и Иосифа Бродского. Поэтому я не первый раз участвую в поэтических вечерах. И в этом смысле мы с ней согласились на том, что Пушкин будет здесь.
К. Ларина
―
А почему именно это стихотворение вы выбрали, учитывая, что это было почти официальное мероприятие? Перед началом этого вечера выступил президент Владимир Путин, в зале сидели лучшие люди города. И это трудно. Я прекрасно понимаю, что трудно смотреть на такой зал, наверное, актёру, когда он выходит на сцену, когда чиновники самого высшего состава там, высшего эшелона.
Е. Киндинов
―
Нет, тут надо не смотреть в зал, а заниматься делом. Надо поделиться с сидящими в зале теми соображениями и эмоциями, которые в тебе проснулись благодаря какой-то роли или какому-то стихотворению. В данном случае это стихотворение для меня… Я считаю, оно очень к сегодняшнему дню, по-моему, очень подходит для любого творческого человека.Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
(Тоже интересно, да? Пушкин – «отказали боги».)
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
(Вот эта строчка тоже непростая.)
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов…
А? Редкое слово для Пушкина – «олухи». «Морочит олухов» – это значит, те, кто читают…
К. Ларина
―
Или смотрят.
Е. Киндинов
―
Да, или смотрят.…Иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова…
К. Ларина
―
Ну, дальше-то процитируйте.
Е. Киндинов
―
Иные, лучшие, мне дороги права;Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать, для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданиями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
– Вот счастье! вот права…
Я думаю, что оно сегодня как-то к месту.
К. Ларина
―
У вас получилось следовать таким пушкинским призывам, заветам?
Е. Киндинов
―
Это, конечно… Нет, я просто скажу, что на самом деле удивляться и радоваться природе – это получилось. Я вообще с детства, как я себя помню, мечтал быть путешественником.
К. Ларина
―
Я даже прочитала, что журналистом-международником мечтали быть.
Е. Киндинов
―
Это уже когда… А как прийти?
К. Ларина
―
Кто у нас путешествует?
Е. Киндинов
―
Да, кто у нас путешествует? Журналисты. Да, я так и думал. Мечтал быть путешественником. Моя книжка на столе – Зикмунд и Ганзелка, как они объехали всю Африку. Собирал марки, потому что – ну как? – это советское время, это конец 50-х – начало 60-х, это когда пол-Африки: Мозамбик – португальская колония, Ангола – португальская колония, Нигерия – английская, и так далее. Тоже география была моим любимым предметом. Это желание посмотреть мир как-то свершилось, потому что в 70-80-е годы, когда так называемый «железный занавес» немножечко отодвинут был – и гастроли театральные, и не только гастроли, но и с кино мне довелось побывать в разных странах.
К. Ларина
―
А первый раз помните, самый первый раз?
Е. Киндинов
―
Самый первый раз? Нет, должен сказать, что путешествие началось раньше, когда я ещё был студентом. Тогда нам, студентам театрального вуза, в отпускное летнее время предлагали участвовать в шефских концертах.
К. Ларина
―
По военным частям ездить.
Е. Киндинов
―
По воинским частям, совершенно верно. Мы объединялись со студентами из консерваторий. Мы играли какие-то отрывки, читали стихи.
К. Ларина
―
А они на скрипке пиликали.
Е. Киндинов
―
И довольно интересно было, хорошо. Как сейчас я понимаю, это было неплохо.
К. Ларина
―
Но это же вы не по заграничным воинским частям путешествовали, а по советским.
Е. Киндинов
―
Нет.
К. Ларина
―
ГДР?
Е. Киндинов
―
Довелось даже и по заграничным, да. Но началось всё, конечно… Мне посчастливилось с таким шефским концертом объехать практически весь Кавказ по воинским частям Закавказского военного округа. Я увидел эту немыслимую горную красоту Грузии и Армении, практически от Чёрного до Каспийского моря мы пропутешествовали. Это, пожалуй, одно из самых ярких, потому что, может быть, первое это было впечатление, когда я попал в горы.
К. Ларина
―
А за границу впервые, не помните?
Е. Киндинов
―
Я помню, по-моему, мы были в Венгрии тоже по воинским частям (по нашим, естественно). Там были наши солдатики, и мы для них тоже участвовали. Да, это было. Но это было уже, что ли, менее интересно.
К. Ларина
―
А когда уже звезда, уже когда вы были известным артистом?
Е. Киндинов
―
Я и говорю, мне повезло в том смысле…
К. Ларина
―
Париж, фестиваль.
Е. Киндинов
―
Нет, повезло раньше. Первые мои гастроли – это был для меня просто шок. Я только что поступаю в театр, и вдруг первая роль – «Кремлёвские куранты», я играю матроса Рыбакова. А раньше по советским правилам во все зарубежные гастроли, особенно в капиталистические страны, обязательно должна была быть в репертуаре гастролей пьеса с Владимиром Ильичом. И благодаря этому обстоятельству мне предложили, чтобы поменьше народу везти… На гастроли ехали «Три сестры», «На дне», «Ревизор» и «Кремлёвские куранты». Я в «Кремлёвских курантах». Мне предложили за две недели до гастролей ввестись в «На дне», в котором тогда играл Алексей Николаевич Грибов. Васька Пепел. И с этими двумя главными ролями мы поехали практически на три недели, если не больше, в Японию!
К. Ларина
―
Ух ты, сразу. Наверное, крыша могла уехать.
Е. Киндинов
―
Это да! Это было, конечно, сильнейшее впечатление. Мы объехали Токио, Киото, Кобе, Осаку; Императорский дворец, где скрепят полы, для того чтобы было слышано, если идёт посторонний человек; знаменитый Сад камней, Фудзияму. И на этих японцев поглядеть. Я перед тем, как поехать, прочитал книжку интересную – «Ветка сакуры». Забыл автора.
К. Ларина
―
Это Цветов, по-моему? Журналист-международник наш.
«Я тебе советую – иди к Кончаловскому». Когда директор «Мосфильма» советует, то ему лучше не возражать
Е. Киндинов
―
Не помню. «Ветка сакуры» – о японской истории, традициях японских. Замечательная книжка. Такой эпизодик расскажу.На улице я смотрю – разговаривают мужчины. Естественно, непонятно, о чём, потому что я только английский немножечко… Вот для путешествий, кстати, я самостоятельно сидел, занимался и учил английский язык. Денег у родителей особых не было, чтобы нанять мне учителя английского, поэтому я занимался сам. Они разговаривают и прощаются так: поклонился один и стоит чего-то – тот ему поклонился, типа прощается – этот опять. И вот минут пять я на них смотрю. Взрослые мужчины, вроде нормальные, стоят и прощаются: один поклонился, другой, этот, этот. А потом мне объяснили. У них такая есть пословица: «Чем спелее колос, тем ниже клонится». А если перевести это на язык просто элементарной бытовой вежливости…
К. Ларина
―
Кто старше…
Е. Киндинов
―
Не в этом дело даже. Не тот, кто старше. То есть я из уважения к своему собеседнику должен поклониться последним. Я должен поклониться, а он пусть идёт.
К. Ларина
―
Поэтому затягивается история.
Е. Киндинов
―
Да. Тот тоже так же думает: «Нет, я последний. А ты иди. Я поклонился тебе. Спасибо тебе». Понимаете, это чрезвычайно талантливейший народ вообще.Пьеса «На дне» была для них очень интересной. Меня даже руководство попросило: «Евгений, я знаю, вы немножечко знаете английский язык. Не уходите сразу от служебного входа, если там будут вопросы на английском, чтобы вы как-то помогли, минут 15 хотя бы». Я говорю: «Хорошо, конечно». Я потом понял, почему именно «На дне». Хотя я играл в массовке и в «Трёх сестрах», выходил там без слов; естественно, и в «Кремлёвских курантах». В «Ревизоре», правда, не участвовал. Почему «На дне»? И потом я понял, что тема этой пьесы Горького о талантливых людях, не нашедших себе места в жизни и очутившихся на дне (они незаурядные, есть там барон, тот же Васька и остальные персонажи, актёр) – она чрезвычайно для них трогательная и попадает. Японцы – конечно, по природе своей одарённый, талантливый народ. А проблема самореализации, конечно, для них тоже не чужая. Что-то я разговорился чересчур, да?
К. Ларина
―
Я хочу напомнить, что Евгений Киндинов всю жизнь работает в одном театре. Я так посмотрела по датам…
Е. Киндинов
―
Не только.
К. Ларина
―
Ну, во МХАТе сколько? Почти 50 лет, получается. Ужас, страшное дело. С 1967 года.
Е. Киндинов
―
Я, между прочим, подсчитал. Поступил я, да, в 1967-м. Но я должен прибавить себе пару лет ещё. Каких? Когда мы были студентами школы-студии…
К. Ларина
―
Вы уже работали в спектаклях.
Е. Киндинов
―
В массовках. Мы выходили на сцену в массовых сценах, естественно, без текстов, просто одевались. И нам за это платили по 3 рубля, за участие в спектакле. Так что по сцене Художественного театра…
К. Ларина
―
Почти 70. (Смеются.)
Е. Киндинов
―
…да, я хожу уже около 70 лет.
К. Ларина
―
Давайте мы сейчас прослушаем новости, потом продолжим наш разговор и плавно перейдём уже к творчеству.
Е. Киндинов
―
Извините, что я говорю? Около 50.
К. Ларина
―
Ну, я знаю, кому 70 исполняется совсем скоро.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня в нашей студии народный артист России, артист Московского художественного театра Евгений Киндинов. Я нашим слушателям не напомнила номер SMS. +7 (985) 970-45-45 – для ваших вопросов. Конечно же, я вижу, вы всё знаете! Сразу же нас все поправляют и кричат, что «Ветку сакуры» написал Всеволод Овчинников. Спасибо вам большое! Вы – наше спасение. Мы, конечно же, запомним. Спасибо. Именно эту книгу имел в виду Евгений Киндинов, когда вспоминал про свою поездку в Японию.Возвращаюсь к театру. Смотрите, вы, конечно же, пришли совсем молодым туда, ещё будучи студентом школы-студии, и вы застали совсем другую эпоху, о которой сегодня… Вообще для многих людей это какое-то время, как Древний Рим какой-нибудь, все эти люди из чёрно-белого кино. Скажите, вот то, что мы подразумеваем под таким общим названием «мхатовские старики», для вас сегодня, когда вы о них вспоминаете… Вы уже назвали Грибова, Станицына, Массальского, Кторова, Ангелину Иосифовну Степанову… Господи, там целая вообще…
Е. Киндинов
―
Тарасова, Орлов.
К. Ларина
―
Для вас это что за эпоха вашего общения с ними? Что в вас это оставило?
Е. Киндинов
―
Тут, может быть, две стороны я бы отметил в том впечатлении, что мне это дало, когда я с ними столкнулся уже в общении и на сцене. Конечно, профессионально это была школа. Играя там не один спектакль… В спектакле «Мёртвые души» у меня была бессловесная роль. Я на вечере у губернатора выходил с подносом (я слуга) и приносил осетрину.
К. Ларина
―
Бутафорскую.
Е. Киндинов
―
Естественно, конечно. Поэтому я тоже как бы участник этого спектакля. А Борис Николаевич Ливанов – это Ноздрёв. Ну, оторваться было невозможно, как он, уже будучи немолодым актёром, гибко, темпераментно, легко, заразительно был этим самым болтуном, вруном обаятельным и хохмачом, говоря сегодняшний языком. Я вспоминаю, меня ввели в «Три сестры». Я вспоминаю Алексея Николаевича Грибова.
К. Ларина
―
Чебутыкин.
Е. Киндинов
―
Чебутыкин, да. Последний акт: «Тарара… бумбия… сижу на тумбе я…» Он молчал в основном. Чебутыкин сидит на веранде и помалкивает. Там прощаются, уходит Вершинин. Но от него глаз было невозможно оторвать. Что это такое? Что это такое?! Как? Вроде бы ты в стороне. Главное там, как Маша прощается с Вершининым. Нет… Вот это духовное наполнение, если так можно сказать, вот эта отдача себя предлагаемым обстоятельствам, говоря профессиональным языком – когда её видишь воочию, то ты понимаешь, к чему нужно стремиться.
К. Ларина
―
А с точки зрения человеческой, личностной это другие люди были?
Е. Киндинов
―
Нет, с точки зрения общения не было никакого, как бы сказать, мол: «Я – народный артист Советского Союза, лауреат Сталинского премии». Или Алла Константиновна Тарасова, когда на каких-то праздничных вечерах была не в одежде роли, а приходила, у неё просто вся грудь была увешана этими орденами и лауреатскими звёздочками. Там их было, по-моему, четыре или пять. Они просто на левой половине груди не умещались. И не было никакого «Я – большой артист». Вот этого я не помню.
К. Ларина
―
У вас счастливая жизнь в театре, ваша личная?
Е. Киндинов
―
Не просто счастливая, а просто подарок судьбы. Хотя я не хотел в Московский художественный.
К. Ларина
―
А куда?
«Романс о влюблённых» и «Городской романс» – это роли, до которых мне нужно было тянуться
Е. Киндинов
―
Это был 1967 год. Ефремов пришёл туда в 1970-м, как мы знаем. Ну, что я там буду играть? Тогда «Современник» же был! И мы, студенты, прорывались туда. На спектакли «Современника» прорваться было невозможно, но по студенческим как-то мы прорывались. Конечно, «Современник» был в первую очередь, куда хотелось идти. Я не знаю, как, каким образом замечательный реактор нашей школы-студии, светлая ему память, Вениамин Захарович Радомысленский однажды звонит мне, он сам вдруг: «Женя, я хотел бы встретиться с тобой. Приходи в гостиницу „Украина“». Он там недалеко, видимо, жил, на Кутузовском проспекте. Я пришёл. «Ну, и куда ты хотел бы?» Это уже когда мы заканчивали, сдавали последние экзамены в школе-студии. Я говорю: «Вениамин Захарович, мечтаю о „Современнике“». – «Иди во МХАТ. Не валяй дурака. Иди». Вот так.
К. Ларина
―
А «Современник к вам пришёл сам.
Е. Киндинов
―
Да, «Современник» ко мне пришел. Там у них как-то в «На дне», помню, заболел, светлая память, Олег Иванович Даль, и вместо него Галина Борисовна меня за полдня ввела.
К. Ларина
―
То есть в «Современнике»?
Е. Киндинов
―
Я играл в «Современнике», да. Я играл Ваську. А заболел также Игорь Кваша. И они, чтобы не отменять спектакль, обратились к нам. Грибов у них играл Луку, а я играл Ваську один раз в «Современнике». Так что было дело.А я пришёл во МХАТ. Вениамин Захарович Радомысленский убрал все мои сомнения. И на самом деле всё сложилось замечательным образом.
К. Ларина
―
Кино – это, конечно, такой звёздный был период. Вот с чего мы начали сегодня разговор. А чуть раньше был фильм «Городской романс», о котором мы тоже вспоминали до передачи – замечательная работа Тодоровского Петра Ефимовича, чудесный совершенно фильм, действительно городской романс. И вот «Романс о влюблённых», который тогда произвёл… Не знаю, мне кажется, какая-то бомба была, настолько было неожиданно и необычно это сочетание музыки, мюзикла и текста. Вдруг, откуда ни возьмись, возникали и танцы, и трубач какой-то!
Е. Киндинов
―
А текст-то – белые стихи, между прочим, это же не проза.
К. Ларина
―
Вообще! А ведь не все приняли этот фильм. Вы сами вообще как его воспринимали, когда только начали работать? Не удивились? Это же совсем другое, не то, к чему мы привыкли.
Е. Киндинов
―
Там интересно было, конечно. Естественно, были пробы, потому что претендентов было много. А до начала проб Андрей Сергеевич Кончаловский опубликовал в журнале «Советский экран» фрагмент из сценария, что это лирическая картина о любви, потом он уходит в армию служить и так далее. А «Советский экран» – это был очень популярный тогда журнал. Поэтому, когда я приходил на пробу, я видел – очередь просто стояла в кабинет на «Мосфильме», в комнату Кончаловского, девчонок-красавиц и ребят молодых и симпатичных, чтобы побеседовать и получить право на пробы.Я тоже пробовался, но Кончаловский после проб сказал: «Да, неплохо, Женя, но, знаешь, ты немножечко старше, чем он. Ведь у нас в армию идут служить, как ты знаешь, в 18 лет. Кончаешь школу, и 18-летний возраст – это возраст призыва в армию. А ты уже постарше». А это уже был конец 1973-го – 1974 год. Я был 1945 года. Понимаете, да? Это было уже постарше. Что делать? «Ничего, ты не расстраивайся. Ты сыграешь мужа тогда во второй серии, сыграешь супруга героини».
К. Ларина
―
То, что Збруев играл, да?
Е. Киндинов
―
То, что сыграл в картине Саша Збруев, да. «Хорошо, ладно, спасибо, Андрей Сергеевич». Конечно, пробы.Просто в двух словах скажу, что на самом деле, может быть, не сразу это доходит, но текст сценария написан белым стихом. И это что же получается? Современные молодые люди, и не только молодые, а разные там персонажи этого двора, в котором живут герои фильма – они что, разговаривают белым стихом? Что это такое? Поэтому Кончаловский требовал от нас, всех исполнителей, чтобы это было эмоционально подкреплено. А особенно нам на пробах с Леной доставалось, потому что проба была – сцена прощания.
К. Ларина
―
На пробе играли сразу эту сцену трудную?
Е. Киндинов
―
Нет, это я перескочил. Нет, на пробах мы играли лирическую сцену (объятия, признания в любви), одну из первых сцен, когда они: «Как я тебя люблю. Как я тебя люблю». Белые стихи. И чтобы это на себя не забирало внимание кинозрителя, нужно было это наполнить, иначе нельзя. Ладно.Короче, всё, я пробовался дальше. И Александр Митта предлагает мне тоже главную роль – картина «Москва, любовь моя». Советско-японская картина, тоже лирическая картина о том, как молодой москвич влюбляется в молодую японку. Всё хорошо, я пробуюсь – меня утверждают.
К. Ларина
―
Японский вы уже знаете. (Смеются.)
Е. Киндинов
―
Меня утверждают, всё хорошо. Бах! – и вдруг потом Кончаловский говорит: «Давай, Женя, попробуем ещё разок». И утверждает меня на главную роль. А это год съёмок. Какая «Москва, любовь моя»? Меня утвердили и там, и там. Я иду к директору «Мосфильма» Сизову Николаю Трофимовичу. Он меня вызывает и говорит: «Так, выбирай». Я говорю: «Я хочу и там, и там». – «Нет, и там, и там не получится». У меня и там сценарий хороший (в Токио съёмки, в Японии), и режиссёр прекрасный, Александр Митта. «Нет, выбирай. Я тебе советую – иди к Кончаловскому». Понимаете, когда директор «Мосфильма» советует, то ему лучше не возражать. Поэтому так случилось.Эта картина была очень непростой. Эта музыка Саши Градского, под которую шли эти съёмки… И большая массовка во дворе, когда я ухожу в армию. Конечно, мы снимали и переснимали потом. Не получалось – переснимали, пересъёмки были. Это было эмоционально. Это было действительно непросто. И мы этому двору так надоели, что уже нас просто не хотели пускать туда, в этот двор около Арбатской площади: «Ребята, хватит шуметь. Вы уже тут нам всем…» Это я помню. Да, это было очень интересно.
Я вообще должен сказать, что у меня участие – около 40 художественных всяких и телевизионных картин. Я делил их на роли, до которых мне нужно было тянуться, которые мне предлагали некие задачи, до которых мне нужно было расти; и роли, которые я должен подтягивать немножечко, вынимать их из невнятности и тени и как-то выводить на свет. Конечно, «Романс о влюблённых» и «Городской романс» – это роли, до которых мне нужно было тянуться, мне нужно было расти. Они мне помогали расти в моей профессии.
К. Ларина
―
А сейчас, когда смотрите, что-нибудь бы переделали?
Е. Киндинов
―
Переделывать? Нет. Сейчас просто интересно… Когда моя дочка училась в институте, приходили к нам в гости…
К. Ларина
―
Дочка не актриса, никакого отношения к актёрской профессии не имеет, она в МГИМО.
Е. Киндинов
―
Да, она училась и заканчивала МГИМО. Даша, Дашенька моя, солнышко. Я говорю: «Даша, покажи ребятам-то, – уже диски были с этими фильмами. – Покажи ребятам. Как им?» Она говорит: «Папа, ты знаешь, интересно было смотреть. И та, и другая картина про любовь. Два твоих «Романса» – они сегодня интересны, они про нас. То, что они снимались в 70-е годы – они не постарели, эти картины». Вот это было для меня наивысшей похвалой.
К. Ларина
―
Наверное, «Романс о влюблённых» в какой-то степени и опередил время, потому что для нас эта эстетика была совсем чужая, для советского кино. Мы привыкли жить в реализме, а здесь немножечко было непонятно, что это. Я помню, даже советская критика как-то не очень…
Сегодня в нашем театре ставят в основном молодые ребята, молодые режиссёры
Е. Киндинов
―
Да, её восприняли неоднозначно.
К. Ларина
―
Не поняли. «Что это такое? Либо уже пойте, либо играйте, либо говорите». (Смеются.)
Е. Киндинов
―
«Разберитесь». А вторая часть чёрно-белая почему-то. «Что это такое? Подождите. Другое кино, что ли?» Да, она не была воспринята однозначно, этого не было.
К. Ларина
―
А сегодня вы же смотрите, что происходит вокруг. Я имею в виду, в художественном смысле насколько вас сегодня интересует то, что делают коллеги, что делает молодёжь? Вам это нравится, вам это интересно? Вас ничего не раздражает, не приводит в раздражение, скажем так?
Е. Киндинов
―
Нет, раздражение – это вообще…
К. Ларина
―
Не ваше.
Е. Киндинов
―
Да, я стараюсь… Что тут можно сказать? Конечно, всё меняется.
К. Ларина
―
Нравы-то свободные. И искусство стало более свободным.
Е. Киндинов
―
Я не знаю насчёт нравов, но меняется, конечно, жизнь идёт. Какой бы привести пример? Нет, меняется, конечно, жизнь и правила жизни. Естественно, это нормально.
К. Ларина
―
В вашем театре идут самые разные спектакли, Евгений Арсеньевич, от классики до абсолютного авангарда, спектакли, которые вызывают споры. Я имею в виду спектакли Константина Юрьевича Богомолова.
Е. Киндинов
―
Да не только.
К. Ларина
―
И Кирилл Серебренников.
Е. Киндинов
―
Сегодня в нашем театре ставят в основном молодые ребята, молодые режиссёры, разные.
К. Ларина
―
Вы смотрите?
Е. Киндинов
―
Да. Не всё, но, конечно, мне интересно, я смотрю.
К. Ларина
―
Не пугает вас ничего?
Е. Киндинов
―
Пугает? Нет. В этом смысле что пугает? Нет. Просто эта тема, понимаете, непростая. Однозначно ответить и раскрыть сегодняшние проблемы непросто вкратце. Я прекрасно понимаю, что время течёт, меняется. Сегодня меняется молодёжь, сегодня жизнь меняется, сегодня меняется всё, начиная от идеологии, вспоминая советскую…
К. Ларина
―
Другая страна.
Е. Киндинов
―
Это другая страна, конечно.
К. Ларина
―
Хотя многие вещи у нас сегодня уже возвращаются, не самые лучшие.
Е. Киндинов
―
Это естественно. А как иначе? Жизнь идёт. Если в двух словах сказать. Конечно, 70-е годы – это то, что журналисты называли «оттепелью».
К. Ларина
―
Всё-таки 60-е годы.
Е. Киндинов: 60
―
е и 70-е.
К. Ларина: 70
―
е – это считается уже началом «застоя».
Е. Киндинов
―
Разве? 70-е – уже начало «застоя»?
К. Ларина
―
Конечно. Так что вы «певец застоя». (Смеются.)
Е. Киндинов
―
Ну, 60-е годы – это когда я был студентом. 70-е – это когда я с боем прорывался на «Таганку», чтобы посмотреть «Гамлета» с Высоцким или какой-нибудь другой спектакль.
К. Ларина: 70
―
е – это Эфрос.
Е. Киндинов
―
«Современник», Эфрос. Ну, о чём тут говорить? Конечно, эти годы я вспоминаю: это Товстоногов, это «Современник», это Ефремов, это Любимов с «Таганкой», это Эфрос, на спектакли которого тоже было невозможно попасть. А Товстоногова я помню. В эти годы я снимался много на «Ленфильме», поэтому в свободный вечер куда? Конечно, в БДТ. Конечно, в БДТ! Немножечко контроллеры билетные улыбались уже, проблемы особой не было, ну, просто войти. А там места не найдёшь. И я помню, например, «Варвары»: Луспекаев и Доронина. Это просто было глаз не оторвать! Это просто был какой-то гипноз со сцены, когда они лирические сцены играли! Или я помню с Лебедевым…
К. Ларина
―
«Холстомер»? «История лошади».
Е. Киндинов
―
«История лошади», да. Это было поразительно. Понимаете, это время расцвета. Или студентом попасть в Политехнический музей на «Дзержинке» было невозможно, когда там был или Вознесенский, или Рождественский. Было невозможно! И в основном молодёжь туда ломилась.
К. Ларина
―
Вы сейчас сами говорите, что ваши вечера мхатовские, которые называются «Круг чтения», собирают полные залы, причём молодёжь приходит. Эта потребность в слове, в мысли сегодня по-прежнему…
Е. Киндинов
―
Есть, да. Это очень радостно, очень хорошо. Я ещё участвую в театре «Сфера». Там у нас есть такой спектакль «Нездешний вечер», который поставила, светлая память, Екатерина Ильинична Еланская, он продолжается. И зал полный, то есть это есть.Но, с другой стороны, я бы какой пример интересный хотел привести. Когда у нас был вечер молодой современной поэзии, где молодые сегодняшние поэты, я позвал знакомого педагога, который преподаёт гуманитарные предметы в МГУ, то есть профессионал литературный, человек, который занимается литературой профессионально.
К. Ларина
―
Филолог.
Е. Киндинов
―
Филолог, да. И когда я спросил: «Как впечатления?» – она говорит: «Как? Артисты – по-разному: один лучше, другой хуже». Я говорю: «Нет, о содержательной стороне. Сегодняшняя молодая поэзия – что это такое? Как-то в нескольких словах можете? Вот что?» Потому что то, что я слышал на репетициях, как-то на меня производило немножечко…Ну, я приведу такой пример двустишья. Брусникина сделала, юмористических было несколько строчек. Например, такие две строчки я запомнил: «Любовь – это тенор-альтино. Ты понял меня, скотина?» (Смеются.) Если вдуматься в смысл, то очень даже есть о чём подумать. И что же я получил в ответ о содержательной стороне нашего вечера? Она говорит: «У меня впечатление, что, конечно, некий, – она сказала так, по-моему, – духовный тупик авторства».
К. Ларина
―
Именно с точки зрения литературы?
Е. Киндинов
―
Нет, с точки зрения идейного, идеологического, настроенческого, что ли, состояния молодой современной поэзии.
К. Ларина
―
Это же отражение в какой-то степени, наверное?
Е. Киндинов
―
Я думаю, да. Нет, это не в какой-то степени, а это всегда так.
К. Ларина
―
Впрямую.
Е. Киндинов
―
Это впрямую, конечно. Вспоминая оптимистические стихотворения Евгения Евтушенко эпохи 60-х – конечно, это отражение настроения. И нам в этом смысле, когда мы были студентами, повезло.
К. Ларина
―
Вы же понимаете ещё разницу (не знаю, согласитесь вы или нет). Как мне кажется, тогда полные залы на поэтические вечера собирались не только потому, что хотели люди поэзии, а они хотели правды какой-то, хотели открытых слов, хотели смыслов.
Е. Киндинов
―
Конечно!
К. Ларина
―
То, о чём они думают всё время, а сказать ничего нельзя. Это эпоха немоты, да?
Е. Киндинов
―
Ну, «оттепель» – точное название. То есть мороз кончился – и расцветает, травка растёт, вздохнуть можно, солнышко стало светить. Конечно, это очень точное слово – «оттепель». Безусловно, шли за этим. И было полно надежд на то, что дальше-то будет ещё светлее, дальше будет ещё радостнее, дальше-то будет вообще сплошной праздник. Но не совсем так. (Смеются.) Но надежды такие, да. Это было очень важно для меня.
К. Ларина
―
Мы должны уже заканчивать, к сожалению. Но поскольку у нас всё-таки впереди большой праздник грядёт в мае этого года… Не только 9 Мая есть, но есть, по-моему, и другая дата, которую отмечает наш сегодняшний гость. Я надеюсь, что если у вас будет желание, Евгений Арсеньевич, ещё раз прийти к нам, я просто буду счастлива. Придёте?
Е. Киндинов
―
Спасибо за приглашение.
К. Ларина
―
Огромное спасибо!
Е. Киндинов
―
И вам.
К. Ларина
―
Выходите на сцену почаще и приходите к нам. Спасибо большое!