Максим Дунаевский - Дифирамб - 2015-01-11
11.01.2015
ЗВУЧИТ ПЕСНЯ «ВЕТЕР ПЕРЕМЕН» ИЗ К/Ф «МЭРИ ПОППИНС, ДО СВИДАНИЯ!».
К. Ларина
―
Я надеюсь, узнали композитора. Конечно, это Максим Дунаевский сегодня в нашей студии. Мы так вместе молча очень серьёзно слушали песню. Здрасте, Максим! Приветствую вас.
М. Дунаевский
―
Здравствуйте, добрый день.
К. Ларина
―
Вы часто слушаете дома свою музыку, вот так рыдая?
М. Дунаевский
―
Свою – нет, совсем не слушаю. Совсем не слушаю. Поэтому сейчас и задумался, заслушался. Думаю: «А чья же это музыка, интересно?» (Смеются.)
К. Ларина
―
Мы сегодня поставим какие-то композиции для вас обязательно, друзья. Я там ещё нашла какую-то ретруху. Тоже, я думаю, приятно будет услышать и моему гостю. Мы встречаемся, с одной стороны, во время новогодних каникул и в преддверии большого юбилея Максима Дунаевского. Я сразу могу сказать, что можете 15-го числа позвонить, кто знает телефон…
М. Дунаевский
―
15 января, да. Вот этого лучше не надо! (Смеются.)
К. Ларина
―
И поздравить, да.
М. Дунаевский
―
Подходить не буду.
К. Ларина
―
Я видела, что планируется, во-первых, в телевизоре большой какой-то документальный фильм, посвящённый вам, вашей судьбе, на Первом канале. И весной, как я поняла, тоже будет какой-то большой концерт, юбилейный вечер.
М. Дунаевский
―
Да. Вообще такой мне организовали тур юбилейный по Москве, Подмосковью и даже немножко за рубежом: например, Минск, Германия, Израиль – то есть там, где плотно проживает наше население. Так что у меня такой юбилейный тур будет, который будет венчаться вот таким юбилейным концертом поближе к лету уже.
К. Ларина
―
А вы свою какую-то личную премьеру к своему дню рождения не делаете в этом году?
М. Дунаевский
―
Она не приурочена просто к моему дню рождения. Она сама по себе так появилась. Это для меня очень серьёзная работа, которую я очень давно начал и, кажется, уже заканчиваю прямо сегодня, потому что завтра я сдаю её, можно сказать, театру. Это опера «Шинель» по Гоголю. Либретто в стихах написал Вадим Жук. И это очень для меня знаковое сочинение. Как говорится, все мы вышли из «Шинели» Гоголя.
К. Ларина
―
Слушайте, это такая вещь действительно знаковая и этапная, прямо так скажем. Во-первых, это первая опера в вашей жизни?
М. Дунаевский
―
Нет, нет, у меня была…
К. Ларина
―
Что у вас? Мюзиклы?
М. Дунаевский
―
У меня «Саломея», это тоже опера. Вы знаете, «тоже опера» в каком смысле? Это в том же смысле, что и «Порги и Бесс», «Призрак Оперы». Это же тоже вроде как оперы. На самом деле это опера-мюзикл, конечно.
Я в песне практически не работаю, в кино не работаю, потому что кино нет
К. Ларина
―
А где будут делать, в каком театре?
М. Дунаевский
―
Это ставит Райхельгауз в своём театре. Но я, как всегда, надеюсь… Это, конечно, очень хорошо, там есть поющие актёры. И традиция их театра уже – такие музыкальные спектакли. У них есть и свой оркестр. То есть это не просто так всё.
К. Ларина
―
И театр музыкальный. Я могу сказать даже, что и Вадим Жук уже там отметился в качестве автора в спектакле «Русское горе», который они делали как раз по мотивам «Горя от ума».
М. Дунаевский
―
И с Жуком у нас тоже вторая работа. Мы «Весёлые ребята» делали. Я надеюсь, что это ещё и музыкальные театры поставят потом.
К. Ларина
―
Очень интересно. Вообще это какая-то драматическая история. Честно говоря, «Шинель» – для меня произведение такое же, как «Муму», такое же по степени эмоционального воздействия.
М. Дунаевский
―
Ну да, слёзы вышибает запросто совершенно. И как мы ни думали, чтобы сделать всё-таки хоть какой-то свет в конце тоннеля, у нас ничего не получилось. Гоголь не позволил этого сделать просто.
К. Ларина
―
А вообще с театром ваша дружба насколько тесная? Вы довольны вообще теми вещами, которые в театре появились?
М. Дунаевский
―
Да, конечно. А сейчас кроме театра для меня, в общем-то, поле деятельности не очень и большое. Это тоже большое очень. Дай бог, дай бог всем. Я в песне практически не работаю, в кино не работаю, потому что кино нет, как говорится, ничего интересного.
К. Ларина
―
Нет большого кино, и поэтому нет большой музыки.
М. Дунаевский
―
Нет. Нет никакого смысла, честно говоря, ни по материальным соображениям, ни по соображениям художническим. Ну совсем никакого почти смысла нет. Поэтому остаётся театр. А театр сегодня, конечно, я думаю, очень на взлёте. Музыкальные театры и ставят с удовольствием, и делают. Вы знаете, раньше было такое впечатление: «Надо обязательно в Москве поставить». Нет, сегодня так называемые провинциальные театры… А их никак провинциальными нельзя назвать. Допустим, тот же Театр музкомедии в Свердловске, в Екатеринбурге – это лучший театр, я считаю, музыкальный в стране. Провинциальный ли он? Конечно, нет. Или пермский театр замечательный, очень фантазийный театр, театр «Глобус» в Новосибирске и так далее и тому подобное. Театры, которые меня ставят с удовольствием – я с удовольствием туда прежде всего отдаю. А в Москве, собственно говоря, кроме Московского театра оперетты, чисто музыкальных театров и нет.
К. Ларина
―
Театры-мюзиклы?
М. Дунаевский
―
Вы знаете, я не хочу сейчас говорить об этом, потому что – ну да, они, конечно, делают работу, наверное, очень важную и нужную. Но, мне кажется, она что-то не совсем в ту сторону идёт, в которую я бы чувствовал, если бы я, например, руководил этим театром. Но, как говорится, «если бы я был начальником…»
К. Ларина
―
Но тем не менее всё равно жанр мюзикла неубиваемый. Сколько времени… Правда, достаточно короткая у него жизнь пока ещё здесь, на территории России, по сравнению с Америкой той же. Но всё время предрекают ему скорую гибель: «Это не наше. Ничего у нас не получится. Нам нужно ближе к музыкальному спектаклю, к водевилю, к оперетте». Но всё равно и вы работаете очень активно в этом жанре. И, как я понимаю, перспективы всё равно у него есть.
М. Дунаевский
―
А я вам скажу так. Во-первых, это правильно, кстати говоря: ближе к оперетте, ближе к водевилю, ближе к какому-то нашему российско-советскому такому песенному спектаклю, какие раньше бывали.
К. Ларина
―
Чем, собственно, и занимался ваш отец.
М. Дунаевский
―
Да. И в этом ничего плохого нет. Это свой путь, и у нас он есть, и у нас он начертан. Кстати говоря, из оперетты вышел мюзикл. И у американцев первые мюзиклы были в 20-е годы – это перелицованные классические оперетты. Так что это всё взаимосвязано абсолютно. Русская тема – вот та же «Шинель» или «Алые паруса». Русские авторы. Русский язык, который близок нашей публике – он, конечно, отличается от американизированного музыкального языка. Всё это и создаёт наш жанр, который всегда был любим.
К. Ларина
―
Вы назвали «Алые паруса». Тоже стоит сказать, что это просто какое-то невероятное зрелище. Этот спектакль, опять же, в драматическом театре идёт, да?
М. Дунаевский
―
В драматическом, но он идёт одновременно ещё в более чем 20 музыкальных театрах.
К. Ларина
―
Но в Москве он идёт у Бородина?
М. Дунаевский
―
Он был, уже прошёл как музыкальный театр осенью. А сейчас он будет в помещении театра Бабкина, в новом помещении. Будет идти уже на постоянной основе как мюзикл именно, как чисто мюзикл.
Музыка играет огромную роль: она хорошую картину может уронить до плинтуса
К. Ларина
―
Я записала себе про кино, потому что тоже знаковая такая вещь. Исчезла музыкальная кинокультура. Если раньше из музыки к кинофильмам можно было сделать просто концерт двухчасовой, начиная с Исаака Дунаевского и заканчивая Максимом Дунаевским, то сегодня невозможно представить себе. Современный кинематограф, получается, как я понимаю, отказался от музыки, оставил её как некую услугу, как сервис, как техническое оформление?
М. Дунаевский
―
Абсолютно правильно.
К. Ларина
―
Серьёзно?
М. Дунаевский
―
Да, так оно и есть.
К. Ларина
―
А почему?
М. Дунаевский
―
Не знаю. Какая-то недооценка. Я думаю, это происходит от недостаточной грамотности людей, которые этим занимаются, увы, к великому сожалению – продюсеры прежде всего, молодые режиссёры, которых не наполняют этим. Ведь раньше ВГИК, раньше все мастера, которые учили во ВГИКе, очень бережно и аккуратно относились к музыке. И какая была музыка в советском кинематографе замечательная! Я вам скажу… «Иронию судьбы» вспомните. Сравните: «Ирония судьбы», которая была с потрясающей музыкой Таривердиева, с режиссурой Рязанова; и тут же рядом стоит продолжение «Иронии судьбы» без музыки, без песен. Ну, про режиссуру я умалчиваю, это не моя епархия. Вот вам и всё. Какое обаяние создавала этому фильму музыка Таривердиева и его замечательные песни в исполнении Аллы Пугачёвой и Никитина. Это же было событие! До сих пор оно событие! До сих пор оно продолжает событием быть.
К. Ларина
―
Я вспомнила слово, забытое сегодня. Мы должны его произнести. Это «саундтрек». Вот что такое сегодня музыка в кино!
М. Дунаевский
―
Это англо-американское слово, которое более ничего не означает как «звуковая дорожка» у них на самом деле. Но таки у них музыка по большей части.
К. Ларина
―
Они не отказались от этого.
М. Дунаевский
―
Нет. И там люди понимают, что музыка играет огромную роль: и из очень средненькой картины может сделать очень богатую, и богатую картину, хорошую картину может уронить до плинтуса.
К. Ларина
―
Конечно же, обидно, что у нас режиссёры этого не понимают, хотя при этом есть некая претензия на «кино большого стиля». У нас есть художники, которые стараются в таком жанре снимать, но даже у них я музыки тоже не могу вспомнить.
М. Дунаевский
―
Да нет, вот смотрите. Я посмотрел специально… Я второй раз посмотрел. Первый раз я смотрел не очень внимательно, а второй раз повнимательнее сейчас посмотрел картину Валеры Тодоровского…
К. Ларина
―
«Оттепель».
М. Дунаевский
―
«Оттепель», да. Вот и пожалуйста. Ну, хорошо снято, хорошо придумано, с замечательными актёрами картина. Он сам прекрасный сценарист, прекрасный режиссёр, продюсер, что там говорить.
К. Ларина
―
Стилист замечательный.
М. Дунаевский
―
Да. И, в конце концов, есть от кого наследовать всё это. И я его знаю ещё с тех пор, как он только учился когда-то, только писал первые свои учебные сценарные работы. Вот я должен сказать… У папы была такая всегда музыка! Как правило, его какие-то наигрыши музыкальные, ведь папа был в этом смысле очень интересный человек, он сочинял музыку. Он не был музыкантом, поэтому рядом с ним был всегда аранжировщик, музыкант, который это всё оформлял в музыку. Но какие у него были не с точки зрения оперетт или мюзиклов, а музыкальные, пронизанные, пронзительные музыкой картины! Вот почему же Валера этого как-то не перенял?
К. Ларина
―
А вам не понравилась «Оттепель»?
М. Дунаевский
―
Да нет. Понимаете, в чём дело? Я очень уважаю Костю Меладзе, замечательный автор, но музыка к кино никакого отношения не имеет, там её нет. Там есть эстрадные пьесы очень относительно того времени, очень относительно. Ведь я жил в то время, я очень хорошо знаю. Необязательно, конечно, это должна быть точная имитация того времени, это понятно. Но дух-то должен быть! А не просто эстрадные пьески, которые в неизменном виде на протяжении всех серий переходят, не изменяясь.
К. Ларина
―
Там одна как бы мелодия, которая повторяется так или иначе.
М. Дунаевский
―
Да. Песня, к сожалению, немножко чужая. «Есть только миг…»
При тоталитарных правителях они должны быть окружены хорошей литературой, искусством, которые делают им имидж
К. Ларина
―
Это я слышала, да.
М. Дунаевский
―
Ну, что тут сделать?
К. Ларина
―
Мне нравится и та, и другая песня.
М. Дунаевский
―
Ну, не очень хорошо. (Смеётся.)
К. Ларина
―
Тут спорить с профессионалом мы не будем.
М. Дунаевский
―
Я вот просто говорю, была возможность как-то сделать это действительно при помощи музыки очень одухотворённо. Это, мне кажется, прокол.
К. Ларина
―
Я не могу не спросить, конечно. Смотрю на вас – один и тот же вопрос у меня вертится на языке. Обычно я его не задаю никогда, но тут должна. В чём секрет вашей молодости? (Смеётся.)
М. Дунаевский
―
Ой… Не знаю.
К. Ларина
―
Я никогда, даже у женщин не спрашиваю. Ну?
М. Дунаевский
―
Не знаю. Я не знаю.
К. Ларина
―
Я не могу понять.
М. Дунаевский
―
Я думаю, что это чистая генетика.
К. Ларина
―
Научите.
М. Дунаевский
―
Я ничего особо для этого не делаю. Ну, ничего. Ну, слежу немножко за собой, но не сказать, чтобы уж очень сильно. Да, занимаюсь спортом, но не для здоровья, а для удовольствия в основном. Не знаю. Вот честно вам скажу – не знаю. Я думаю, вы знаете…
К. Ларина
―
Никакой мистики в этом нет?
М. Дунаевский
―
Это, мне кажется, домысливание уже. Вот вы спросили – я уже начинаю фантазировать на эту тему.
К. Ларина
―
Стал придумывать.
М. Дунаевский
―
Может оттого, что есть активная жизнь, активная жизненная позиция.
К. Ларина
―
Наверное, ближе сюда. Мне кажется, всё-таки всё равно здесь вопрос какой-то внутренней жизни, а не внешней атрибутики: спорт, еда, витамины. Что-то правильное внутри происходит у человека. Вот как я чувствую, возможность быть в согласии с самим собой. Это достигается какими-то упражнениями специальными? Или просто так случайно у вас получилось?
М. Дунаевский
―
Нет, в жизни было по-разному всё. Я и очень заставлял себя делать какие-то вещи, и шёл к каким-то целям безумным совершенно. А этот баланс, о котором вы говорите, конечно, пришёл с мудростью, со временем. Всё не успеть. Знаете, как говорят: «Если до 40 лет ты не стал миллионером, то уже и не надо, уже и не суетись, не будешь им». Эта мудрость приходит. Раз ты что-то такое не успел в жизни, чего-то не сделал – не стал великим голливудским мастером, не знаю, не стал солистом, на Бродвее не исполняются твои мюзиклы и не играешь главную роль во французском фильме вместо «Renault», – значит, наверное, уже не надо, не надо стремиться. Во-первых, не надо себя этим травить, что это не получилось, а просто делать то, что… Вот эта мудрость для меня очень важна: делай всё, что можешь, и будь что будет.
К. Ларина
―
Но есть же наверняка вещи, которые вы в какой-то момент (опять же это мои домысли) в себя перестали сознательно впускать? «Вот это я в себя не впускаю». Ведь человек в юности открыт всему, и в него попадает всё: и золото, и совсем наоборот. Как себя в этом смысле научиться защищать от черноты внутренней? Нет специальных рецептов?
М. Дунаевский
―
Нет, не знаю. Это характер. Это, скорее всего, характер. Это воспитуемо ли? Не знаю. Есть люди, мои товарищи, мои ровесники, которые находятся в каком-то таком накалённом состоянии всё время, наэлектризованном, что-то всё время хотят успеть и забывают о главном, главную какую-то мысль. И ничего тут не скажешь. Это их характер. У меня немножко другой проявился характер. Каков был отец? Трудно сказать, потому что отец умер в 55 лет. И какой он бы был в моём возрасте? Он был очень активный человек. Очень! Он был, как говорят, такой маленький (он же очень маленького роста был) живчик невероятный. Когда он входил – как будто вкатывалась молния шаровая в помещение! Вот он был таким. Унаследовал? Может быть, часть унаследовал. Может быть.
К. Ларина
―
Женщины его тоже любили так же, как и вас. И очень красивые женщины. (Смеются.)
М. Дунаевский
―
Да. Ну, что делать?
К. Ларина
―
Кстати, я тут освежила в памяти количество браков и количество детей, и дети так разбросаны по миру. И всё равно, я так понимаю, с музыкой связаны многие.
М. Дунаевский
―
Нет, не многие.
К. Ларина
―
Дочка, да?
М. Дунаевский
―
Только дочь, да. Дочь старшая, она музыкантом стала, причём в довольно позднем возрасте, не сразу. И, в общем, довольно успешно работает в этой области: и сочиняет музыку, и поёт, и исполняет, у неё свой ансамбль, и пишет стихи. В общем, такая многостаночница.
К. Ларина
―
Что вам дала Америка, этот опыт жизни там? Я так понимаю, он не слишком большой, но тем не менее.
М. Дунаевский
―
Америка? «Америка-разлучница» сразу в голову пришло. (Смеются.) Таки да, разлучница. Почти десять лет американской жизни, конечно, даром не прошли. Они научили… Я не бедствовал в Америке, к счастью. Ну, где-то, может быть, самое последнее время, когда я решил, что я бизнесмен. Вот это решение неправильное было, тогда и начались какие-то проблемы. Пока ты занимаешься своим делом, наверное, ты везде, если ты мастер своего дела… А что там греха таить, я считаю себя всё-таки обученным человеком, хорошо обученным человеком. Если что-то хорошо умеешь делать – либо сочинять музыку, либо её играть, либо играть в теннис и так далее и тому подобное, – то ты везде найдёшь себе место: в Америке или в Африке, или на Луне, где угодно. Руки-ноги есть, голова есть – всё будет нормально. Поэтому жизнь прошла там, в общем, нормально. Но что самое главное? Я узнал технологию этой современной жизни, которую мы, особенно в 90-е годы, совсем не знали и совсем не понимали.
К. Ларина
―
Другая планета.
М. Дунаевский
―
Да и сейчас-то только очень понаслышке, причём все. Я удивляюсь людям… Ну, хорошо, ладно мы, художники. Мы всё равно так или иначе что-то делаем с этой технологией или с другой технологией. А вот меня удивляют люди, которые действительно поставлены на очень важные технологические процессы. Например, чиновники, которые занимаются, не знаю, уличным движением. Почему они-то не возьмут оттуда очень важные какие-то вещи, научные буквально, математические, которые давно уже рассчитаны? Я слушаю иногда радио (и ваше радио у меня постоянно включено) и диву даюсь – чего это они говорят-то такое?! Как будто они живут в совсем другой звёздной системе. Вот как это получается, я понять не могу. А меня эти десять лет как раз этому научили: как правильно обращаться с собой. Вот мы с вами затронули эту тему своего собственного внутреннего баланса – может быть, это и Америка тоже дала. Вот это отношение к себе, отношение к профессии, отношение к людям и так далее, и так далее.
К. Ларина
―
Наверное, стоило бы, как Пётр I посылал в Голландию учиться своих чиновников?
М. Дунаевский
―
Ведь не потому что Америка так хороша, а потому что это устоявшееся общество, давно устоявшееся сбалансированное и действительно классное.
К. Ларина
―
У нас сейчас новости, а потом продолжим нашу встречу.НОВОСТИ
К. Ларина
―
Максим Дунаевский у нас сегодня в гостях. Я напомню нашим слушателям номер SMS +7 (985) 970-45-45 для того, чтобы вы могли свои вопросы задать. Конечно, будет музыка. И прямо сейчас мы услышим музыку, которая была на советском телевидении в 1986 году. Вы услышите многих людей знакомых. Естественно, первый голос, который вы услышите – это голос Максима Дунаевского, который за роялем. Потом мы расскажем подробнее об этой записи.ЗВУЧИТ ПЕСНЯ В ИСПОЛНЕНИИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЭСТРАДНОГО ОРКЕСТРА РСФСР.
К. Ларина
―
Давайте, расскажите, кто это, что это.
М. Дунаевский
―
Такая неожиданная запись, которую вы нашли.
К. Ларина
―
Да, чудесная.
М. Дунаевский
―
Это период моего руководства оркестром… Такой был Государственный эстрадный оркестр РСФСР, которым руководил Утёсов. И вот после его смерти я стал художественным руководителем этого оркестра. Не сразу, правда, но через какой-то промежуток времени. И вот пригласил туда солистом Ирину Понаровскую, которую вы здесь слышали. Павел Смеян, Андрей Давидян, Вейланд Родд. Ну и ваш покорный слуга, голосок которого запечатлелся и за роялем который сидел. Это всё дирижировал… Дирижёр у меня был замечательный – мой друг, аранжировщик, прекрасный музыкант Атовмян. И я вам скажу, что это новогодняя, кстати, была песня, так что вы правильно нашли.
К. Ларина
―
Попали.
М. Дунаевский
―
Да, попали. Именно новогодняя. Там хоть и не упоминается слово «Новый год», но песня, конечно, новогодняя, рождественская, я бы сказал. Это какой-то для меня период жизни интересный был, очень интересный.
К. Ларина
―
Очень азартный, как мне кажется. Это уже получается перестроечное время, начиная где-то как раз с 1986-го – 1987-1989 год. Как мне кажется, время такого азарта невероятного творческого. И это здесь чувствуется даже по энергетике в этой записи, как людям важно проявиться. Мне кажется, что сегодня какая-то апатия наступила в этом смысле творческом. Чем она объясняется? Общей ситуацией мировой или какими-то нашими проблемами? Я пока не могу сформулировать. Или, может быть, я неправа? Какое у вас виденье?
М. Дунаевский
―
Я бы сказал, действительно есть апатия, и она возникает вот отчего (это моё мнение). Сегодня абсолютно непонятна государственная политика в отношении творчества. В отношении исполнителей всё понятно: кто играет на скрипке, дирижирует. Это наше всё на Западе продолжает показываться. И смотрите, они все на виду. Ну а чью они музыку-то исполняют? Чьи произведения? Где литература? Где писатели? Я бы сказал, где, но по радио не могу сказать.
Россия не оскудела талантами, они же есть. И вот я им говорю: «Вы – несчастные люди, потому что вы родились в наше время»
К. Ларина
―
Год литературы начался тем более. (Смеются.)
М. Дунаевский
―
Я, кстати говоря, был у министра с этим вопросом. Потому что творчество должно быть поддержано, оно не может быть не поддержано. Опять же мне скажут: «А в Америке? Там никто ничего не поддерживает». Ну, дайте тогда 100 лет возможности всему развиться – и тогда, может быть, мы дойдём. Но там мощнейшие общественные организации, мощнейшие гильдии, которые поддерживают.
К. Ларина
―
Там система грантов очень развита
М. Дунаевский
―
Да, гранты опять же государственные – это тоже государственная поддержка. И попечительская поддержка огромная. Люди считают своим долгом поддерживать театры, творчество и так далее. У нас очень однобоко это. Вот у нас на шее сидят театры, почему-то на шее сидит кино, которое должно быть коммерческим искусством во всём мире, и поддерживается только авторское кино, и то киностудиями, не государством.
К. Ларина
―
А у нас, кстати, ровно наоборот: у нас коммерческое кино поддерживается государством, а авторское выживает, как может.
М. Дунаевский
―
Выживай, как хочешь, да, абсолютно. Вот это совершенно непонятно. А главное… «Ах, нет сценариев!» Почему? Потому что нет творчества, драматургии. Где Союз писателей? Это была мощнейшая организация! Да, пусть очень идеологизированно всё было, очень, но всё-таки польза от этого была, это был какой-то монолит, поддерживаемый государством.
К. Ларина
―
Сегодня несколько союзов писателей.
М. Дунаевский
―
Кстати, тоталитарное государство всегда придаёт этому значение почему-то. Да, при тоталитарных правителях они должны быть окружены хорошей литературой, хорошим искусством, музыкой и так далее, которые делают им имидж. Почему сегодня…
К. Ларина
―
Смотрите, Максим, они готовы (говорю я «они» про власть прежде всего) помочь и вокруг себя обеспечить такое пространство – Союз писателей, не знаю, Союз архитекторов, Союз композиторов. Но вы меня извините, а из кого сейчас всё это собирать-то? Нет таких людей. Ну?
М. Дунаевский
―
Уже давно рассыпалось всё. Конечно, рассыпалось. Значит – надо собирать. Вот у нас же было? Мы с Дашкевичем носились много лет с этой идеей создания гильдии.
К. Ларина
―
Вот! Профессиональная гильдия.
М. Дунаевский
―
Гильдии профессиональных композиторов. Там ещё какие-то были идеи подобного же рода. Но это как-то не встречает понимания. А главное – на что существовать? Ведь должны быть какие-то фонды. Опять же, у нас попечительство не в моде. Donation, благотворительность как-то очень такая шаткая и очень в зародышном состоянии.
К. Ларина
―
А почему олигархи не хотят вкладываться в это?
М. Дунаевский
―
Некоторые хотят, но почему-то хотят от этого… Я же сталкивался с этим явлением. Сначала они вроде как хотят, а потом почему-то вдруг начинают всё это расценивать как бизнес. Где-то на каком-то пути они ломаются, на каком-то промежутке, на каком-то этапе. Не готовы. И отдельным лицам, может быть, готовы помочь. И помогают, и слава богу. Но, в общем, опять же, чтобы поддержать нашу литературу каким-то образом, музыку. Я имею в виду именно творчество композиторов, потому что исполнителей поддерживают. Поддерживает и государство, привечает. Мне говорят: «Давайте создадим редакционную коллегию, как было раньше в Министерстве культуры, из композиторов». Ну и что толку? А системы-то нет. Надо же сначала систему придумать, а потом уже редколлегию создавать. Систему-то разрушили, какая была – плохая ли, хорошая, – а новую никакую не создали. Поэтому отвечаю: вот оно всё в апатии, всё рассыпается. Каждый по себе. Кто что может, то и делает.
К. Ларина
―
Не хочется, чтобы наш разговор поворачивался в сторону ностальгии по советским временам.
М. Дунаевский
―
Нет, ни в коем случае.
К. Ларина
―
Хотя я с вами согласна, что есть другие ресурсы, и мир этот опыт прошёл.
М. Дунаевский
―
Мне не на что ссылаться более, как на опыт того, что у нас было. А ссылаться на тот же американский опыт или французский, европейский нельзя, потому что мы не прошли этой жизни, этого этапа. Рано! Мы не можем смотреть на наших… Мало того, и у них-то этих организаций нет, пока ещё нет этих фондов, которые могли бы существовать, этих венчурных капиталов, которые работают с кино или с театрами. Нет же их.
К. Ларина
―
То есть вы этим объясняете некую такую творческую импотенцию, апатию (по-другому можно сказать), которая царит в творческом сообществе в широком смысле? Среди молодёжи, кстати, тоже видно, что у людей руки опускаются. Вот Интернет остаётся. Раньше в стол писали, а сегодня в Интернет пишут, в том числе и сочиняют там, и музыку там свою публикуют, кино.
М. Дунаевский
―
Вот такое остаётся.
К. Ларина
―
Кстати, про кино. Проката же тоже нет, по сути, для российского кинематографа.
М. Дунаевский
―
Нет.
К. Ларина
―
И они сливают это всё в Интернет, чтобы хотя бы посмотрели.
М. Дунаевский
―
Для друзей, для знакомых кино снимают. Картина просто ужасающая! Кстати, когда придёт в голову вдруг изменить ситуацию, её будет очень трудно изменить. Её уже сейчас очень трудно изменить. Ну а через какой-то промежуток времени изменить вообще будет тяжело, очень тяжело.
К. Ларина
―
Получается, что тоталитарному государству культура нужна, вот жизненно необходима, а демократическому…
М. Дунаевский
―
Да, да.
К. Ларина
―
Или как там у нас? Что у нас там такое сегодня, я не знаю, мы построили?
М. Дунаевский
―
Вот такой парадокс. Я вам скажу. Следующее поколение композиторов, которое уже тоже немолодое – им уже тоже по 50, но значительно моложе меня, уже другое поколение, за 40, между 40 и 50 – ребята талантливые, хорошие. Россия не оскудела талантами, они же есть. И в кино работают, и в театре работают, что-то пишут. Я им всегда говорю… Фамилии их называть сейчас бессмысленно, потому что их никто не знает. И вот я им говорю: «Вы – несчастные люди, потому что вы родились в наше время. И если бы я родился в ваше время, меня бы тоже никто сегодня не знал».
К. Ларина
―
То есть, получается, одной свободны самореализации и свободы творчества мало для того, чтобы реализоваться сегодня художнику?
М. Дунаевский
―
Мало, конечно.
К. Ларина
―
Ведь, казалось бы, сегодня при всех возможных запретах, при всех депутатских этих самых абсурдах всё равно свобода существует и мы её ощущаем. Свобода в творчестве уж точно: и в кино, и в музыке, и в театре. Но этого, получается, мало?
М. Дунаевский
―
Этого мало, конечно. Смотрите, вся история той же музыки или изобразительного искусства. Все художники великие, композиторы – они были всегда при дворах, при крупных курфюрстах, князьях и так далее. Это что такое? Это государственная помощь так называемая, да. Они не могли без них существовать. А при этом свобода творчества была. Ну, скажите, что, у Моцарта не было свободы творчества?
К. Ларина
―
Нет возможности спросить. (Смеются.)
М. Дунаевский
―
Была, конечно. Наверное, они должны были что-то делать. Россини – это был чрезвычайно плодовитый композитор. Он должен был ко всяким датам что-то делать, что-то писать. Но тем не менее ещё написал (сейчас цифру не помню) около 40 или 50 опер.
К. Ларина
―
Ну, зачем мы так далеко? У нас опять же есть пример вашего отца, гениального композитора. Чёрт его знает… Вам лучше знать. Наверное, всё-таки он тоже понимал, что свободы творчества как таковой нет.
М. Дунаевский
―
По его письмам было видно, что понимал, особенно послевоенным. Ведь были изданы письма, где он был очень грустный и печальный.
К. Ларина
―
Что мы имели бы, если бы была другая атмосфера в стране, да?
М. Дунаевский
―
Как ни странно, в конце 20-х – в начале 30-х годов все вдруг почувствовали: «О! Что-то возникло вдруг у нас». Поэтому и появились такие произведения, как «Весёлые ребята», «Цирк», «Волга-Волга». Хотя они были тоже идеологизированные, но тем не менее там какая-то необычная молодая свобода, азарт, озорство в этом всём было. А потом, конечно, совсем уже… Ну, вот трудно сказать действительно, где кончается свобода, а начинается работа на потребу.
К. Ларина
―
Может быть, гению вообще всё равно, какая политическая погода на дворе.
М. Дунаевский
―
Всё равно. В самые страшные средневековые времена всевозможных охот на ведьм искусство всё равно цвело.
К. Ларина
―
Сегодня даже возьмёшь любую мелодию Исаака Дунаевского – и ты можешь подложить её под что угодно, она будет гениальной. Конечно, в голове масса всяких музык звучит сразу же. У меня любимая – «Дети капитана Гранта». Я обожаю эту музыку, просто потрясающая! И вспомнила мультфильм Гарри Бардина «Чуча» с музыкой Дунаевского.
М. Дунаевский
―
Нет, не «Чуча», а «Летучий корабль».
К. Ларина
―
«Летучий корабль» – это ваше. Нет, Бардин сделал «Чучу» с Исааком Дунаевским.
М. Дунаевский
―
А, Исаака Дунаевского.
К. Ларина
―
И там это всё звучало. И это была какая-то космическая музыка! И она остаётся космической. Но это всё потом уже понимается, а жизнь-то здесь проходит.
М. Дунаевский
―
Жизнь сегодня. «Нет, хочу сегодня. Нет, хочу сейчас». (Смеются.)
К. Ларина
―
Давайте я несколько вопросов задам вам от наших слушателей, они тут присылали очень интересные вопросы. Например: «Темп современных событий, открытий – социальных и политических – неумолимо нарастает. Отражаются ли эти изменения скоростные в музыке, самой музыкальной культуре, культуре вообще?» – спрашивает Виктор. Стремительность времени как-то влияет?
М. Дунаевский
―
Да нет. Вы знаете, лучше всего сказал мой учитель консерваторский Дмитрий Борисович Кабалевский. Такой композитор был очень известный в своё время, а сейчас не исполняемый (мне кажется, незаслуженно), профессор консерватории, народный артист СССР. Как-то я пришёл к нему на занятие и сказал: «Вот я за неделю не успел ничего сделать. Очень торопился и не успел». Он сказал: «Ну, ничего, дорогой мой. Скорость не определяет искусство».
К. Ларина
―
Понятно. «Огромное спасибо за вашу музыку – яркую, светлую и гармоничную. Вопрос такой. Вам – талантливейшему композитору и автору бесконечного числа суперхитов – знакомо ли чувство зависти к творчеству коллег? Современных и нет? Что такой мастер, как вы, считает гениальным из мира музыки? Какая для вас первая десятка музыкальных произведений?» Столько вопросов.
М. Дунаевский
―
Ой, это точно трудно сейчас назвать первую десятку. Я вам скажу, что настоящие музыканты-коллеги никогда не вызывают зависти, только радость. Искренне радуюсь, вместе с ними отмечаю их успех, вместе выпиваем за их успех с огромным удовольствием: такие, как Лёша Рыбников, Саша Журбин, Гладков, не знаю, Дашкевич. Масса моих соратников, с которыми я…
К. Ларина
―
А за вами никого нет, я смотрю. Дальше какой-то провал. За вами никого нет.
М. Дунаевский
―
Ну вот я и говорю о том, что они есть, только их никто не знает. Только что об этом же говорили. Не провал, просто их не знают, их никто не поддерживает – ни СМИ, ни Правительство, ни государство! Москва вообще давно уже культурой не занимается (извините, конечно). Ну, вот всё. Вот и всё. У нас только парковая архитектура существует в Москве, больше ничего. Да, и так называемые театральные центры. Это особая такая вещь. Театральный центр! С рестораном обязательно. (Смеются.)
К. Ларина
―
И с музыкой.
М. Дунаевский
―
Да. Так что настоящие музыканты никогда зависти у меня не вызывали. Думаю, и у них тоже не вызывает, потому что это настоящие музыканты. Но те, кто несправедливо попал в эту обойму классиков, так называемых настоящих музыкантов, композиторов, исполнителей даже порой… Хотя с исполнителями сложнее. Там есть более объективные критерии судить – хорош скрипач или нет, хорош дирижёр или нет. Очень трудно навязать. Там специфическая публика, которая не даст возможности это сделать. А у нас спокойно это можно сделать – в массовом порядке навязать это всё. Вот тут не зависть, а тут злоба берёт: «Вот за что так? Это несправедливо».
К. Ларина
―
То, что касается музыкальных пристрастий. Первую десятку не назовёте? Ну, хотя бы несколько имён назовите.
М. Дунаевский
―
Видите, я уже четыре имени.
К. Ларина
―
Кабалевского назвали. И своих коллег?
М. Дунаевский
―
Что касается музыки, вообще моих пристрастий?
К. Ларина
―
Да.
М. Дунаевский
―
Ну, кроме отца, который (не потому что он мой отец) действительно входит в десятку композиторов, наверное, это из сегодняшних театральных замечательных композиторов – Эндрю Ллойд Уэббер. Конечно, Гершвин как классик вообще всего, основы всей джазово-эстрадно-популярной сегодняшней музыки, можно так сказать практически. Кстати, отца моего называли «нашим Джорджем Гершвином». Я обожаю Чайковского, Рахманинова, русских композиторов. Вы знаете, это перечислять – можно долго сидеть с вами, очень долго сидеть.
К. Ларина
―
Мы должны уже заканчивать. Я очень хотела, чтобы… Хоть вы сейчас с песнями и не дружите, как-то не любите их сочинять, я так понимаю, бросили.
М. Дунаевский
―
Ну, время прошло. Я даже не буду сейчас гневаться на нашу современную песню. Просто время проскочило.
К. Ларина
―
Но я очень люблю несколько вещей, в которых сочетается всё: и музыка, и текст, и голос, и интонация исполнителя. Очень хотела, чтобы в нашей передаче прозвучал Николай Караченцов. Давайте мы сейчас эту песню и послушаем.
М. Дунаевский
―
Это старая песня, по-моему, насколько я помню. Такая очень старенькая песня, но очень душевная.
К. Ларина
―
Да, душевная. Вам огромное спасибо! Всегда рады вас видеть. Спасибо!
М. Дунаевский
―
Спасибо! Всего доброго!ЗВУЧИТ ПЕСНЯ «ДАВАЙ ПОГОВОРИМ».