Вячеслав Полунин - Дифирамб - 2014-09-07

К. ЛАРИНА – А вот с чего я начну. В конце этого сезона перед летом театр «Школа современной пьесы» отмечал свой юбилей – 25 лет. И пригласили они туда на празднование юбилея многих-многих актёров, которые когда-то участвовали в истории театра. И вдруг неожиданно появился на этом вечере Леонид Лейкин, которого сто лет никто не видел. А он, оказывается, был строителем, и в том числе и этого театра, принимал участие, ставил целые спектакли там. Короче, вышел он на сцену и показал нам совершенно умопомрачительный номер, когда зал просто лежал в течение, по-моему, 10 минут, пока этот номер шёл. И вот мы все хохотали, лежали под креслами, и вдруг я поняла: «Боже мой, как же я скучаю по Полунину! Где же он? Когда же он появится в нашей жизни вновь?» Не прошло и нескольких месяцев. Осень настала – прилетел Полунин. Здрасте, Слава!

В. ПОЛУНИН – Здравствуйте.

К. ЛАРИНА – Итак, Слава Полунин здесь, в нашей студии. А пришёл он не просто так, а есть у нас несколько поводов для разговора. И сразу скажем, что грядущий повод, вот буквально в ближайшее время – 9-го числа состоится новый спектакль на сцене Московского международного дома музыки, Театральный зал. Восемь спектаклей будет сыграно с 9 сентября в Москве. Спектакль называется «Чу…». Это как бы первый повод.

Второй повод лежит у нас на столе нашем игровом. Это книга, которая называется «Алхимия снежности». Автор – Слава Полунин, и второй автор – Наташа Табачникова. Книга эта сигнальный экземпляр уникальный, единственный, поэтому он никуда не уходит, остаётся здесь. И совсем скоро появится уже в продаже книжка, можете купить. Второй повод.

Ну а третий повод прямо сейчас происходит, пока мы здесь с вами сидим, поскольку идёт «Цветной карнавал» в рамках празднования Дня города. «Цветной карнавал», который устраивает как раз Слава Полунин, идёт он в саду Баумана. И вот давайте с этого всё-таки начнём. Что там сейчас происходит?

В. ПОЛУНИН – Хорошо. Вчера уже был первый день. Ну, мы ждали… Думаем: человек тысяча-две придёт, будет у нас хорошо. Пришло тысяч десять, но все равно было хорошо, как-то разобрались. Очень замечательная вещь получилась. У меня как бы есть такая, как сказать, «лаборатория праздников»: я сочиняю новые идеи, праздники, пробую их на маленькой группе своих друзей. И если чувствую – им нравится – потом тащу куда-нибудь подальше. И вот притащил в этот раз в Москву, был хороший повод – День города. И я очень рад, что москвичи просто погрузились и растворились в этом празднике. Просто я считаю, что как будто специально для Москвы и создан.

Это «Цветной карнавал», там восемь миров, каждый отдельного цвета. В каждом мире кто-то заводила. И публика, которая приходит на этот карнавал, одевает костюмы цветные. В принципе, я рассчитывал, что будут билеты цветные, и каждый по цвету билета будет приходить. Но так как это бесплатно сейчас, то билетов нет, но всё равно публика старается, многие очень приходят в фантастических костюмах, которые они сами сделали.

К. ЛАРИНА – А вы там призываете: «Приходите!»?

В. ПОЛУНИН – Да-да-да, мы просим обязательно. В принципе, уже когда пробу мы делали, даже пикник – и люди приносили цветную еду, каждый своего цвета. Но здесь мы решили помочь. И при входе стоит Андрюша со своей командой огромной и с заготовленными тоннами его фантастических костюмов, сделанных из ничего. Я просто вчера пытался понять, потому что смотрю – какая-то бутылка, к ней какие-то ножницы. Там какие-то случайные вещи, из которых просто… Фантазия у Андрюши, конечно, феноменальная. И он тут же всех (там очередь огромная) одевает, и они уже дальше идут совершенно другими преображёнными людьми.

Потому что, конечно, карнавал-то – в первую очередь преображение. И когда ты становишься другим, открывается что-то внутри то, что спрятано глубоко: желания, мечты и так далее. Вообще карнавал как бы… Это вообще мечта, чтобы вернулись карнавалы в жизнь. Потому что люди привыкли к правилам, обязательствам, необходимостям – и это нас всё время держит, держит, держит. Надо хотя бы раз в году вдруг взять и отпустить себя, и сказать: «Это не я. Это вот мой персонаж, который я сегодня одел». И он ведёт себя кое-как, совершенно не думает о том, что ему надо, что ему не надо, а только отпускает своё желание, эмоции. И мне очень понравилось.

К. ЛАРИНА – Своего рода ещё и терапия.

В. ПОЛУНИН – Это очень важная терапия, потому что она исчезла из многих европейских городов. Сейчас она возвращается в Москву. Надеюсь, что люди почувствуют необходимость. Это обязательно нужно делать, потому что это лечение души, потому что иначе она будет всё время стиснута обязательствами. Не можно так жить.

К. ЛАРИНА – А чем, кстати, такого рода карнавалы отличаются от советских первомайских демонстраций? Там же было выражение некоей радости, всякие платформы, цветы.

В. ПОЛУНИН – Не было преображения. Но личность должна индивидуально выражаться. Я вот хочу быть помидором, потому что хватить уже быть тощей указкой. Каждый человек ищет какой-то совершенно другой образ, которого он лишён в жизни. А может быть, он хотел к нему приблизиться и хотя бы один раз в году вдруг попробовать? А вдруг зацепится, и он бросит старое и будет искать, куда-то двигаться дальше за новым образом?

К. ЛАРИНА – А насколько наши люди к этому готовы, насколько они открыты вот к таким проявлениям?

В. ПОЛУНИН – Я очень боялся и как бы не был уверен, получится ли или нет. Не просто получилось, а это какой-то был, я не знаю… Вот вчерашний день – публика просто удивительная! Сначала она пришла привыкшая: «А где будут показывать? Что я буду смотреть?» И когда она поняла, что не смотреть, а открывать из себя… Там огромное количество помощников открыть себя. Рисовать можешь, вязать можешь, прыгать можешь, петь можешь – всё можешь делать, то, что обычно ты не успеваешь сделать за событиями жизни. И это замечательно.

К. ЛАРИНА – И трезвые же люди, да?

В. ПОЛУНИН – Вообще, да. Ну, там помогли, какое-то правило ввели, что нельзя в парках.

К. ЛАРИНА – Нельзя.

В. ПОЛУНИН – И вообще. Ну, у них ощущение было, что они все нетрезвые, потому что пели, плясали, орали. Замечательно просто!

К. ЛАРИНА – Ну что же, это и сегодня продолжится до 6 часов вечера. Ну, если прорвётесь… У нас была, конечно, тайная задумка сказать вам, чтобы вы никуда не ходили, потому что слишком много народу. Но уж погода хорошая, уж как-нибудь там поместитесь, в конце концов. Дверь же не закрыта парка, да?

В. ПОЛУНИН – Не закрыта, но плотность может преувеличенной быть.

К. ЛАРИНА – Но всё равно хорошо. Теперь пойдёмте в спектакль. По-моему, сколько лет первая премьера, в Москве во всяком случае? После «Снежного шоу» были у вас?

В. ПОЛУНИН – Спектакли все время движутся. Я просто не всё привожу. У меня есть несколько спектаклей, лежат на полочке и ждут. Какое-нибудь красивое событие в Москве произойдёт – тогда я их вытащу из мешка и покажу всем. А это такой спектакль, который мне очень был нужен. Потому что большинство моих новых спектаклей – они эпические. Это огромные залы, а иногда и улицы и так далее. А здесь я просто немножечко соскучился по живому маленькому пространству, вот как с друзьями на кухне: побеситься, поболтать, друг друга подтрунивать, и немножечко маленькое сумасшествие сделать со своими друзьями.

У меня потрясающая команда, потому что это Коля Терентьев, с которым я 45 лет на сцене вместе. Юра Делиев, мой ученик – лет 30 мы с ним на сцене вместе. Вот наша троица, и ещё мы двух пригласили ребят из нового поколения – Артёма Жимолохова и Танечку, которая просто сейчас выдала такой в этом спектакле номер, блестящий просто. Я выхожу в зал специально, чтобы смотреть этот замечательный кусок.

Это почти всё время импровизация. Это ощущение, что три толстых чёрных джазмена где-нибудь в Нью-Орлеане в каком-то маленьком кабачке хотят переиграть друг друга. Один подаёт одну ноту, другой другую, возникает одна тема, другая, кто-то вскакивает, подкрикивает… Вот это атмосфера удивительного тёплого домашнего дружеского такого удовольствия – удовольствия игры, импровизации.

И я никогда не знаю сам, что я буду сегодня делать. Там у меня есть очень много – восемь больших выходов, больших номеров совершенно новых, никто их никогда не видел, и ещё куча всяких импровизаций. Ну, часа полтора идёт спектакль, а потом часа два мы с публикой не расстаёмся, потому что продолжается это всё. Мы не можем уйти со сцены. Это как бы уже какое-то наваждение. Мы ищем повод, как бы закончить спектакль.

К. ЛАРИНА – А публика принимает участие? У вас же не бывает такого – твёрдой стены.

В. ПОЛУНИН – Уже мы её не развлекаем эффектами. Всё происходит на уровне душевных взаимоотношений и улыбок, и прикосновений, обниманий. Очень всё простое, без спецэффектов, без наворотов. Такая домашняя вечеринка, просто которая тебя затаскивает в свой водоворот.

К. ЛАРИНА – А как сочиняется вообще спектакль, который не имеет ни драматургии, ни какой-то литературной основы? На что нанизываются все эти…

В. ПОЛУНИН – Ну, концепцию, конечно, мы всегда имеем. То есть структура спектакля общая уже держится своей идеи весь спектакль, а дальше мы плаваем, как джазмены, от одной мелодии к другой, возвращаемся, опять движемся дальше и так далее. Как в джазе – у нас точки стоят. Если мы начинаем импровизировать, если чувствуем, что теряем публику – раз! – бегом к буйку, хватаешься за него. А потом дальше опять начинаешь плыть в сторону.

К. ЛАРИНА – А как вы чувствуете, что вы теряете публику в этот момент?

В. ПОЛУНИН – Ну как? Она дышит с тобой одновременно, ты как единое целое со всем залом.

К. ЛАРИНА – То есть тишина другая, когда вы её теряете?

В. ПОЛУНИН – Конечно. Дыхание другое, глаза другие. Уплывает, уплывает, уплывает – догоняем, догоняем! И иногда, бывает, по полчаса приходится догонять, потому что потерял. Вдруг – раз! – чувствуешь, потерял – и публика сидит спокойно, глаза спокойны. И думаешь: что же делать? С этой стороны зайдёшь, с этой стороны, тут закрутишь – не получается! Что-то крикнул, что-то стукнул – зацепилось что-то. Начал, начал вытягивать ниточку, ниточку, она уже в канат превратилась – и пошло!

Тема очень такая интересная. Потому что, в принципе, этот спектакль, я его делал 30 лет назад, первую серию. И сейчас я сделал вторую серию, продолжение этого спектакля. Это был мой самый любимый спектакль, назывался «Чурдаки». И вот те же персонажи, но уже через 30 лет.

К. ЛАРИНА – И опыт жизни, и возраст – всё это как бы есть.

В. ПОЛУНИН – Да. И сюжет такой, что выброшенные из цирка старые клоуны просто стали несмешными. И вот они уже никому не нужны, молодые пришли, они веселят, другой ритм, другая энергия. А они остались на чердаке, где-то там живут. Но ровно в 7 часов каждый вечер они опять начинают своё выступление. То есть будет кто, не будет, друзья приходят, то ли маленький мальчик забежит с соседней квартиры, или вообще никого – они всё равно начинают спектакль, начинают опять этот вечер. У них прекрасное удовольствие от того, что они умеют делать.

Я это сделал, в принципе, против Беккета, который сказал, что всё абсурдно и бесполезно. И этим спектаклем я пытаюсь для себя самого сказать, что пока в человеке есть мечта, желание, надежда, радость общения и так далее, что бы вокруг ни происходило, ты всё равно жив, ты всё равно счастлив, ты всё равно радостен, и твоя жизнь имеет смысл. То есть она не зависит от того, какие происходят вокруг сложности, трудности и так далее. Человек всё равно держится на своём внутреннем мире, а не на том, что ему дадут.

И поэтому вот эта история этих клоунов, с одной стороны, как бы навеяна как раз многими реальными судьбами. Потому что я даже сейчас попросил, чтобы меня как можно больше познакомили с теми людьми, которые когда-то были клоунами, ветераны, которых теперь уже никто не вспоминает. Например, в Питере я сейчас сыграл этот спектакль, и приехала дочка Фрателлини, приходила жена Вяткина и так далее. Я стараюсь, чтобы каждый спектакль кто-то из близких или из самих старых клоунов оказался на спектакле, ему мы дарим этот спектакль. Поэтому это как бы очень реальные ситуации.

К. ЛАРИНА – А из ваших личных знакомств есть такие люди?

В. ПОЛУНИН – Конечно, конечно, очень много.

К. ЛАРИНА – Ну, это в основном печальны всегда истории?

В. ПОЛУНИН – Конечно, печальные. Разбрызгивать радость, всем быть нужным – а потом вдруг никто тебя не замечает, никому кому ты не нужен, никто тебе не звонит. Это для клоуна особенно такой огромный контраст. Потому что сначала прожектора, оркестры – а потом тишина и спокойствие, и никого. Поэтому, конечно, клоун – это такая особая профессия.

А тем более, что клоуны – это же дети. То есть попытки регулировать клоуна – это всё равно что попытки регулировать ребёнка. Поэтому ты можешь только ему чем-то интересным поманить – и этим дать возможность, чтобы он что-то такое сделал, что тебе хотелось бы. И поэтому они пока находятся в идеальной ситуации сцены, просто восхитительны, просто невозможно от них оторваться. А стоит ему попасть в жизнь, он не знает, как договориться. У меня потрясающий просто есть друг…

К. ЛАРИНА – Давайте остановимся. Ради бога, простите. Вот с этого места начнём через несколько минут после новостей. Ладно?

В. ПОЛУНИН – Хорошо.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА – Я вот даже в «Facebook» написала, что Полунин здесь в студии. Так что, если что, можете и в «Facebook» написать какой-нибудь вопрос или привет передать. Я могу передать привет Славе Полунину, он здесь в студии. Мы ещё почти полчаса в эфире. Я, кстати, не напомнила номер SMS: +7 (985) 970-45-45. Если у вас возникнут вопросы – милости просим, успейте задать свой вопрос.

Мы до перерыва говорили о спектакле «Чу…», который будет представлен в Москве с 9 сентября. Восемь представлений будет дано в Московском международном доме музыки. И вот рассказывал Слава о концепции этой работы, с чего она начиналась, что это вторая серия после той первой, которая была 30 лет назад. И я задала вопрос про реальных прототипов, таких клоунов, которые выходят на пенсию. Мы начали говорить про друга Славиного.

В. ПОЛУНИН – Да. Это английский клоун, он очень успешный был, фантастически до сих пор смешной, удивительный просто. У него это не профессия, это какая-то просто атомная станция по энергии радости. Но дела свои он совершенно не может вести, потому что куда он ни приходит, если он облокотился на что-то – это рухнет, если вон взял стул – он обязательно остался у него на шее, он не может снять два дня. Поэтому как только у него появлялась продюсер или кто-то, через неделю они тут же обязательно ругались. Он купил дом, забыл за него заплатить какую-то рассрочку – у него отняли дом. И вот так всю жизнь у него всё вот так.

Я с ним так любил работать. И у меня часто гастроли, которые я организовываю, сейчас опять мы в Лондоне будем делать. Я опять ему звоню: «Крис, обязательно я жду тебя на своих спектаклях». Он фантастический! И в то же время, вот видишь, у него не очень складывается судьба. Хорошо, друзья у него есть.

А другой ещё друг Коля Никитин – это просто такое, даже не знаю, чудо природы. Он жил в Питере в те же времена, когда мы там занимались пантомимой. Сейчас его уже нет в живых. И он очень похож… Он выдавал такие фантастические фразы или жесты, о которых ты потом думаешь годами: что он значит, почему он это сделал? А жил он как придётся. Он был сам детдомовский, сначала хорошо выступал. А потом как-то… Ему не нравилась это всё – системно, организационно, обязательно. И он как-то хотел вне правил, вне всего существовать. И в конце концов он оказался без квартиры где-то на чердаке.

Последний раз я помогал ему, чтобы его на чердак где-то пустили. Мы сказали, что мы будем снимать кино, и ему там нужно обжиться. И вот он как-то зимовал на этом чердаке. У него не было носков никогда, у него не было паспорта. Он забывал, что это нужно. Ему важно было прийти к друзьям и начать всех веселить, что-то делать со своим делом нереальное. И у очень многих, кто его знает, остался в памяти просто фантастический светлый образ этого человека. А судьба, в конце концов… Даже могу сказать, что, наверное, «Чурдаки», этот спектакль, ему и посвящён.

К. ЛАРИНА – Вообще, конечно, очень точный такой образ, что человек в силу своей профессии постоянно спрятан в какую-то маску, которую он сам себе придумывает. Тут можно самый такой элементарный пример – тот же Чаплин, который именно в этом образе существовал. И каждая попытка выхода из этого образа (давайте же всё-таки вспомним) только наказывалась публикой. Это не всегда прощается.

В. ПОЛУНИН – Да, он снял «Король в Нью-Йорке» и очень тяжело переживал, что не было такого же успеха, как в его предыдущих фильмах, для него это было огромным ударом.

К. ЛАРИНА – Вот скажите, у вас нет такого ощущения, что вы тоже в какой-то степени заложник?

В. ПОЛУНИН – Не знаю, я не скажу. Потому что я всё-таки имел Чарли Чаплина в своих прародителях, поэтому ошибки отцовы детей немножечко учат. Поэтому я не стал своего героя своих ранних лет продолжать в новых спектаклях. Я всё время героя меняю в зависимости от того, в каком состоянии нахожусь. Сейчас у меня борода, и я уже не могу играть того с беленькими глазами Асисяя, которого я играл.

К. ЛАРИНА – Бровки домиком, да?

В. ПОЛУНИН – Да. И поэтому я сменил своего персонажа, как будто это он уже в более зрелые годы: совсем по-другому движется, по-другому чувствует и так далее. Просто мы всё-таки профессионалы и пытаемся чему-то учиться.

К. ЛАРИНА – Но это же тоже риск своеобразный? Я думаю, что наверняка такие судьбы. Мы тоже знаем, когда человеку страшно. Он понимает, что он стареет, идут годы, но он всё равно остаётся в той же самой маске, потому что ему страшно из неё выйти – а вдруг будет провал? Вот этот момент насколько… Что помогает его преодолеть, вот этот страх?

В. ПОЛУНИН – Ну, кто-то уходит со сцены в директора или в бизнес, или ещё во что-нибудь такое, или идёт учить, что самое замечательное, конечно. Потому что клоуны становятся философами, и их вещи простые, но они глубокие, как притчи, поэтому есть что передать. Потому что клоун – наверное, это… Ну, даже вот у Румянцевой, дочки Карандаша, есть книжка, в которой рассказывается о том, как клоун является зеркалом времени, о том, что у каждого времени свой клоун. Потому что он полностью вбирает в себя это время и передаёт через своего персонажа очень простым языком.

И поэтому вся история с маской клоуна, с тем, что она к нему прилипает… Как Марсель Марсо пытался отодрать со своего лица маску, это потрясающая просто у него была миниатюра. Я начал по поводу… А, маска и персонаж. Конечно, хотелось бы изменяться, но, наверное, важно, чтобы было что в новой маске сказать. Если ты, всё твоё наполнение осталось равное прошлой маске, то новой маски у тебя не может быть. А если ты всё время ищешь и всё время меняешься, то тебе легко перейти к новой маске.

К. ЛАРИНА – Чем цирковая клоунада отличается от того искусства, которым вы занимаетесь?

В. ПОЛУНИН – Ой, даже вот не знаю, чем я уже и занимаюсь.

К. ЛАРИНА – Хотя у вас и цирк сейчас в подчинении.

В. ПОЛУНИН – Да. Занимаюсь я чем-то таким, что даже сам слов не могу подобрать. Я особенно не задумываюсь, куда еду. Куда несёт, где радостно, где светло, где чувствую силу – туда и двигаюсь. А потом пытаюсь осознать: а что же я сделал такое, а куда это забрёл? Ну, наверное, когда цирковая традиция стала тормозить, то есть стала повторять саму себя, клоуны первыми почувствовали и убежали из традиционного цирка. Убежали на улицу, потому что улица очень свежее место, где всё искреннее. Некоторые убежали в театр, потому что в театре в это время уже произошла эстетическая революция после Арто, Гротовского, Станиславского, Мейерхольда, уже какие-то очень мощные слои, возможности поднялись в этом месте, и клоуны смогли их освоить и в них обрести новую силу.

Но вдруг цирк сделал трюк – цирк стал возрождаться. Вот сейчас уже десяток великих цирков мира существует – «Оз» в Австралии, «Ронкалли» в Германии. Сейчас приезжает не только цирк «Du Soleil» из Канады, сейчас приедет в декабре ещё один интересный цирк «Eloize» тоже с интереснейшими просто спектаклями. Во Франции просто революция какая-то: там десятки потрясающих красивых маленьких цирков, где люди совершенно новые средства цирковые изобретает, совершенно новый язык, новые темы.

К. ЛАРИНА – Ну а что? По проволоке ходят, жонглируют булавами?

В. ПОЛУНИН – По-другому ходят. Они уже жонглируют компьютерами. Понимаете, одновременно он делает сальто и рассказывает нам сказки о Красной Шапочке. То есть совершенно новый способ существования. Традиционный цирк так долго и сильно держался за свою силу прошлую, что начал её терять. И теперь молодое поколение сейчас вдохновляет цирк. Сейчас рождается новый цирк. И я думаю, теперь клоуны опять вернутся в цирк, потому что это приходит новый цирк.

К. ЛАРИНА – Но вы свой цирк каким-то образом уже воспроизводите, в том цирке на Фонтанке, которым вы сейчас заведуете? Там же какое-то масштабное строительство, да?

В. ПОЛУНИН – Конечно, это непросто, потому что это то, что много-много десятилетий крепло, превращалось в бетон, определялось на века. И теперь мягонько-мягонько впустить свежий ветер, форточку открыть, предложить новые идеи не так-то просто. Но у нас было уже интереснейший очень спектакль на Новый год, мы сделали «Золушки» совершенно по-новому. Последние годы чаще всего наполняли наш цирк в основном дети, бабушки и немножко других поколений, но в основном дети и бабушки являлись в цирке зрителями. А на «Золушку» пришла уже молодёжь, пришла совершенно интеллектуальная публика.

К. ЛАРИНА – Как на спектакль, да?

В. ПОЛУНИН – Да, как в театр пришла. Хотя старая публика тоже не бросает цирк, она продолжает ходить. Но пришли те люди, которые перестали ходить в цирк, потому что вдруг оказалась очень модной и современной линь в одежде, в костюмах фантастических, драматургия совершенно другие, персонажи другие. Я думаю, что сегодня уже мы можем говорить о том, что в цирке русском возникают интересные работы. Например, я посмотрел недавно в цирке на Вернадского дневной спектакль с клоунами, где сюжет, где он вылезает из чемодана вместе со своим миром. Удивительный спектакль! Хочу, чтобы этот спектакль обязательно приехал к нам в Питер. Я вижу, как то тут, то там возникают новые люди, новые идеи, и возникает свежее ощущение цирка.

К. ЛАРИНА – А вот советские традиции в цирке какие-нибудь существуют? Или это история, которая просто как бы закончилась и всё?

В. ПОЛУНИН – Конечно. Просто в советское время цирк наш русский достиг каких-то невероятных высот, невероятных, то есть по технике артистической, по акробатике, по жонглированию. Во всех жанрах мы просто показали какие-то неимоверные просто достижения. И как китайский цирк, так и русский цирк является вообще, наверное, опорой всей цирковой традиции мировой сейчас, потому что таких мастеров, как у нас, не так-то просто найти где бы то ни было. И поэтому нельзя ни в коем случае потерять это. Нужно сохранить вот этот уровень, но вернуть в цирк поэзию, чтобы не только говорили: «Ох, немножко защемило сердце, немножечко хотелось их обнять, пожалеть или, наоборот, подбодрить». Чтобы персонажи были в сопереживании с публикой.

К. ЛАРИНА – Чтобы эмоциональная какая-то отдача была.

В. ПОЛУНИН – Конечно, обязательно. Потому что цирк не только: «Я лучше всех!» – но ещё и другие есть темы эмоциональные, которые может цирк. Он достаточно может широко…

К. ЛАРИНА – Я, кстати, говоря о советском цирке, вспоминаю о советской клоунаде, прежде всего, вспоминаю эти ужасные истории страшные, которые мне рассказывали, когда сдавали свои номера, которые совсем были непохожи на жизнеутверждающее оптимистическое зрелище сумасшедшее, которое было в советское время. Как они сидели с мрачными лицами, все эти приёмщики в пустом цирке и говорили: «Что это такое? Депрессивные номера!» Вы же знаете, как никто. Вообще вот про это тоже хотела вас спросить, чтобы вы нам немножко напомнили. Что такое цензура в цирке, в чём она заключалась? Люди же там не разговаривают, слов не произносят.

В. ПОЛУНИН – Смешная история была со знаменитым номером «Блю-Канари», который придумал Роберт Городецкий. Притащил мне, показывает картиночку, говорит: «Вот такая музыка, вот они будут петь песенку», – и так далее. Я говорю: «Ну а чего ты не работаешь?» – «Я, – говорит, – уде десять лет пытаюсь уговорить, чтобы этот номер показывать на эстраде». Я говорю: «Сегодня вечером можешь играть». Он: «В каком смысле?» Я говорю: «Ну, сейчас мы найдём исполнителей, сейчас всё включим, публику соберём». И в этот же вечер мы сыграли этот номер, о котором Роберт мечтал десятилетия. И у нас не было никаких худсоветов. Худсоветом была публика. Улыбки до ушей – вот тебе и худсовет. И после этого мы решили показать этот номер на худсовете. Они посмотрели – тишина такая долгая. Мы ждали-ждали – что такое?

К. ЛАРИНА – А там никакой реакции.

В. ПОЛУНИН – Никакой вообще! Потом кто-то встаёт и говорит: «Что вы нас дурите? Поёте не сами, ни одного трюка в номере, ни начала, ни финала, никакой драматургии. Вообще зачем вы наше время отрываете? Выходите на сцену неизвестно с чем. И вообще ещё наглости набрались ждать от нас какой-то реакции?» И после этого я звоню на телевидение и говорю: «Я сделал тут с Робиком один замечательный номер. Можно, я это покажу на Огоньке?» – «Конечно, конечно». Потому что мне уже доверяли, знали, что я плохого не посоветую. И мы приехали, на Огоньке показали, и после этого стал просто одним из любимейших номеров во всей России.

К. ЛАРИНА – Подождите, а если нет худсовета, то кто вообще должен поддерживать уровень? Кто должен определять, что хорошо, а что плохо? Публика?

В. ПОЛУНИН – А зачем? Зачем определять, что хорошо, что плохо? Просто оно есть. Кому это нужно – он прибежит. Кому это не нужно – он уйдёт.

К. ЛАРИНА – А кто скажет: «Безобразие»?

В. ПОЛУНИН – «А зачем ты смотришь? Уйди».

К. ЛАРИНА – А уходили когда-нибудь?

В. ПОЛУНИН – Конечно.

К. ЛАРИНА – Вот когда вы видите, что человек встаёт и уходит.

В. ПОЛУНИН – Да, это страшно, это просто невозможно. У меня была обратная ситуация, когда мы очень стали популярные с «Лицедеями», это в 80-х. И Дворец съездов, Октябрьский зал, «Россия» – с утра до ночи эти большие залы, эти концерты, это всё. Устали мы! Потому что всё это пышно, торжественно, помпезно. И куда-нибудь в стороночку бы отойти, чтобы незаметно где-нибудь посидеть. И мы сделали спектакль такой сюрреалистический «Сны». Публики человек 200, и вот мы с всякими штуками-дрюками, которых даже сами до конца не понимали. И мы работаем этот спектакль – и люди встают и рядами уходят.

К. ЛАРИНА – А!..

В. ПОЛУНИН – Нормально. Им не нравится. Нужно доказать, что это…

К. ЛАРИНА – Ну, они как бы уходят и благодарно говорят: «Спасибо вам большое».

В. ПОЛУНИН – «До свидания, до свидания». Ты стоишь на сцене – и целый ряд поднялся и пошёл! И вот мы начали перерабатывать, переделывать это всё, пока нашли новое для того, чтобы это стало интересно. Постепенно.

К. ЛАРИНА – Слава, про книжку, конечно, должны успеть поговорить, «Алхимия Снежности». Я не знаю, когда я открыла книжку, там написано: «Библиотека Академии дураков, том 4-й». И тут мне сказал Полунин до передачи, что первых трёх нет, сразу с 4-го тома выходит.

В. ПОЛУНИН – Я просто говорю всегда публике: «Тому, кто достанет первые три тома, этот подарю бесплатно».

К. ЛАРИНА – Давайте, расскажите. Это у нас что? Мемуары?

В. ПОЛУНИН – Ой, трудно сказать.

К. ЛАРИНА – Потому что по концепции тут огромное количество каких-то иллюстраций потрясающих, которые, как я понимаю, тоже огромная часть книги, замысла.

В. ПОЛУНИН – Удивительный художник, я его нашёл где-то в Германии. Просто когда на днях мы были на книжной ярмарке, Норштейн оказался в соседнем этом самом вагончике. Я к нему подхожу, подарил ему книжку, а он говорит: «Слушай, кто же это нарисовал твои все образы?» Я говорю: «Это не мои образы, это он сам нарисовал, и я просто наткнулся на него». – «Да не может быть!» Потому что тут всё, вот каждый рисунок точно про эту страницу. И как можно таким путём совпасть? Это невозможно. Но вот так получилось. Он, конечно, удивительной нежности просто художник, Бухгольц. И это гармонично…

К. ЛАРИНА – Это специальные иллюстрации именно к этой вашей книге, да?

В. ПОЛУНИН – Нет, это его творчество, которое идеально совпало с этой книгой.

К. ЛАРИНА – Совпало? А…

В. ПОЛУНИН – И это просто нереальность, но она такая вот есть. И книгу я писал с Наташей Табачниковой лет 15, раз пять мы всё выбрасывали, что написали, начинали всё сначала, потом переделали 20 раз. И это уже как бы результат многих-многих слоёв. И в конце концов, я считаю, что она получилась, для меня. Главное, что я смог высказать то, о чём я мечтал. Она очень простая и в то же время бесконечная, поэтому её можно читать, как «Снежный спектакль» по 20 раз.

К. ЛАРИНА – Ну, что мы узнаем из неё? Там есть какая-то информация конкретная? Или там есть что-то другое?

В. ПОЛУНИН – Есть. Там перемежаются события жизни с тем, что родило эти события из души, или куда ушли эти события – почему, для чего. В принципе, один из театральных людей посмотрел и сказал: «Ну, это же энциклопедия современного театра». Я говорю: «Я совершенно не собираюсь никаких энциклопедий…» Мне хотелось понять главные кнопочки, на чём держится вообще понятие «театр»: почему люди приходят туда, почему это кому-то нужно, каким путём ты это делаешь?

Там, например, у меня такой принцип всей книжки. Я говорю о том, что человек попадает в жизнь сначала широкую и пытается всё потрогать, всё суметь, везде побывать и так далее. А потом жизнь начинает сужаться, сужаться, потому что уже ребёнок родился, нужно успеть, нужно зарплату, нужно ещё сдать в химчистку, потом нужно это, это. И горизонт – раз, раз, раз! – и в туннель превращается. И ты, высунув языку, по этому туннелю прёшь: «Там, на горизонте что-то, может быть, в конце концов получится». Вот театр открывает из этого туннеля двери во все стороны. И там десять дверей, которые я описал: природа, космос, тайна, мечта, праздник и так далее. Все двери перед нами открывает театр. Вот как раз про это.

К. ЛАРИНА – Напомню, книга называется «Алхимия снежности». И книжка, я вначале говорила, что она вот только-только выходит, должна в ближайшее время появиться уже в магазинах. А на ярмарке вы уже её просто представляли, презентация прошла.

В. ПОЛУНИН – Да.

К. ЛАРИНА – Прекрасно. Последний, наверное, мой вопрос. Я тут суммировала несколько вопросов от наших слушателей, которые они присылали во время нашей передачи на SMS, и то, что приходило к нам на сайт. Вот к разговору о противопоставлении русских ценностей ценностям так называемого западного мира. Насколько оно правомерно, это противопоставление, на ваш взгляд человека, который знает про всех всё? Поскольку всё-таки вы человек мира, как бы это банально ни звучало, но это так. Как, собственно, и любой художник, это нормально для художника. Вот на этот вопрос смогли бы ответить? Это искусственное противопоставление или на самом деле мы разные?

В. ПОЛУНИН – Я за последние, условно, два-три месяца назад, два-три месяца вперёд выступал в Токио, сейчас буду выступать в Париже, потом в Лондоне, потом буду выступать в Цюрихе. То есть я одновременно нахожусь во всём пространстве мира. И публика ко мне приходит зачем: Что она ожидает? Она знает, что вот я – русский клоун. Почему она ко мне тянется? Что оно такое? Понятно, что русская культура очень много всего произвела на свет удивительного. И когда ко мне приходят и говорят: «Ой, приходите обязательно, потому что там и Толстой, и Гоголь, и Достоевский. Всё немножечко вы увидите».

Конечно же, я воспитан на русской литературе, я воспитан на русской культуре. И вся моя клоунада – она наша, славянская, душевная, она особая. И в то же время я поехал в Италию несколько лет тому, я поехал в Англию – и Льюис Кэрролл стал моим просто отцом, для меня нужно было понять эту «Алису в Стране чудес» до самого конца. Эдварда Лира наизусть всего знаю. Я поехал в Чехию, где самые добрые люди на свете, самые тёплые клоуны. Поехал в Швейцарию. Для меня весь мир – это то богатство, которое вокруг. Столько всего люди понавытворяли! Я тоже хочу вместить в себя.

И поэтому, конечно, ты остаёшься тем, где ты родился, но ты превращаешься во всё, что вокруг тебя есть. И если в космос разрешат, я первым буду. Где можно чему-нибудь подучиться или что-нибудь показать – я с удовольствием. Поэтому, конечно же, надо обязательно понимать, из какого ты корня и что твоя суть, но ни в коем случае нельзя отрывать это от твоего… Ну, как может человек XXI века остаться только в одной культуре? Просто посмотрите – любые знакомые, друзья. В одной семье сколько национальностей! У тебя бабушка оттуда, отец оттуда: отец казах, бабушка… Я не знаю, даже у меня в семье, у моей жены, у меня там и финны. Вот сейчас мой сын женился на финнке. Ну, каких только нет национальностей! Значит, вся культура только у меня дома уже сидит.

А ещё я путешествую бесконечно. У меня друзей полон мой театр со всех национальностей. Как можно уже говорить о том, какая культура, где границы культур? Границы культур кончились. Границы давно уже пора все убирать. Люди уже должны жить повсеместно. Понятно, не так просто это регулировать, но к этому же надо стремиться. Это – самое главное.

К. ЛАРИНА – Ну что ж, на этом прекрасном монологе мы завершаем нашу творческую встречу с Вячеславом Полуниным. Напомню, что спектакль «Чу…», первое представление 9 сентября. Ну и дальше до 19-го числа (посмотрите по афише) на сцене Московского международного дома музыки вы можете увидеть эту работу Славы Полунина, если купите и найдёте билеты. Ну а сегодня продолжается «Цветной карнавал», куда, видимо, и отправляется наш сегодняшний гость.

В. ПОЛУНИН – Просто бегу. Боюсь, что опоздаю.

К. ЛАРИНА – Спасибо, Славочка! Счастливо! До встречи!

В. ПОЛУНИН – До встречи!