Игорь Ясулович - Дифирамб - 2014-04-06
К. ЛАРИНА – Начинаем программу. Здесь, в студии, ведущая Ксения Ларина. А в гостях у нас сегодня замечательный артист, режиссер, педагог и гражданин Игорь Ясулович. Здрасте, Игорь Николаевич.
И. ЯСУЛОВИЧ – Здравствуйте, Ксения.
К. ЛАРИНА – Хочу сказать, что у нас сегодня не просто "Дифирамб", а "Дифирамб" с подарками для вас. Театр юного зрителя регулярно присылает нам билеты на свои спектакли, и я нашим слушателям предлагаю… У нас уже здесь целое поколение, целая армия поклонников, фанатов Театра юного зрителя смотрит ваши спектакли. И сегодня, дорогие друзья, я предлагаю вам билеты на спектакль "Нелепая поэмка" как раз с участием Игоря Николаевича. Это спектакль по "Великому инквизитору" – Достоевский "Братья Карамазовы", режиссер Кама Гинкас. 10 апреля играете?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да.
К. ЛАРИНА – Играем. "Леди Макбет нашего уезда" – это последняя по времени премьера Камы Гинкаса по известному произведению Лескова с замечательной Елизаветой Боярской в главной роли – 25 апреля. И спектакль "С любимыми не расставайтесь" – это опять же последняя по времени премьера Генриетты Наумовны Яновской по произведениям Александра Моисеевича Володина – 20 апреля. Вот на эти три спектакля у нас есть билеты.
Что вам нужно сделать? Вам нужно просто набирать свои вопросы нашему гостю Игорю Ясуловичу, и те, кто самые интересные вопросы нам пришлет (и обязательно в скобочках пишите, на какой спектакль вы хотите пойти), мы вам эти билеты отдадим. Итак, напомню SMS: +7 (985) 970-45-45 – ваши вопросы Игорю Ясуловичу. И билеты, которые вы выбираете: "С любимыми не расставайтесь", "Леди Макбет нашего уезда" и "Нелепая поэмка".
Начать бы я хотела не с Театра юного зрителя, а с Мастерской Игоря Ясуловича, поскольку вижу эти афиши. Надо будет обязательно мне посмотреть на ваши спектакли, потому что репертуар какой-то очень интересный. Я напомню, что Игорь Николаевич уже долгое время преподает во ВГИКе. Сейчас у вас выпускной курс, да, четвертый?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да, выпускной курс.
К. ЛАРИНА – Вот расскажите немножечко про людей-то, про детей.
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, про детей. Мне, во-первых, нравится, что они очень работящие, они с утра до вечера трудятся. Есть несколько человек снимающихся. Ну и как бы так получилось, что вот они немножечко в стороне, откололись. И я не думаю, что для них это лучший вариант, потому что съемки, на мой взгляд, к сожалению, им мастерства не прибавят. Я тут с ужасом услышал от ассистентки на съемочной площадке такой термин – "сериальный артист".
К. ЛАРИНА – Уже появилось это, да.
И. ЯСУЛОВИЧ – Уже появился, да. Ну, это значит: тебе текст дают – ты его как-нибудь так произносишь, желательно органично. Уже какой-то набор штампов существует. И, в общем, понимаете, конечно, печально так смотреть, потому что вот ребята трудятся с утра до вечера, играют сейчас спектакли, это абсолютно продуманная и сознательная политика нашей мастерской. И, слава богу, во ВГИКе сейчас появился учебный театр.
К. ЛАРИНА – Свой?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да.
К. ЛАРИНА – То есть своя постоянная сцена, на которой можно работать, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да, да. И в скором времени появится новый учебный театр, уже замечательно оборудованный. И, в общем, мы с нетерпением это ждем.
Ну, вот что значит обучение, да? Обучение наше – это практика, это же не теория. Это надо все время выходить на площадку, надо все время погружаться в драматургию, задавать эти вопросы, нащупывать болевые точки. Профессия наша сопряжена с человеческой душой. Если это есть, если мы эту прививку сумеем ребятам сделать – значит, я думаю, они не пропадут. Я просто вспоминаю начало своего пути.
К. ЛАРИНА – У вас Ромм ваш учитель был?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да, Михаил Ильич Ромм. Ну, это да, особая статья. И просто до сих пор я какие-то поступки свои выверяю по тому, как бы оценил это Михаил Ильич, потому что вот он давал нам предметные уроки. Но кроме всего прочего, после института нам удалось создать Театр пантомимы, в котором мы два года работали просто в таком жестком режиме с утра до вечера: утром тренаж, репетиции, потом небольшой отдых и вечером спектакль. И гастроли, объездили полстраны.
И когда я пришел в Театр киноактера, я вдруг попал в такой вакуум. Ты звонишь от 5 до 8 вечера на диспетчерскую, называешь свою фамилию, и тебе говорят: "Ну, завтра вы свободны". "Свободен. Свободен. Свободен". Или: "У вас фотопробы. Пойдите в такую-то комнату". Фотопробы. Мой друг Женя Харитонов шутил: "Игорь, вот мы с тобой артисты на фотопробы".
К. ЛАРИНА – Простите, в Театре киноактера зарплату-то вы получали, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, естественно. Была пристойная зарплата. Или, скажем, вас вызывали на озвучивание, на эти переговоры, на фотопробы – и за это тоже деньги платили.
К. ЛАРИНА – Сейчас не платят, между прочим, за кинопробы, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Нет. Сейчас за многое не платят. Так вот я говорю, что, попав в эту пустоту, я начал судорожно искать какую-то работу. Я встревал в любую возможность хоть вот что-то сделать. И только это меня спасало. А к тому моменту уже и сцена в Театре киноактера была, и можно было играть спектакли.
Вот я думаю и надеюсь на то, что та закалка, которую они получат, играя на третьем и на четвертом курсе спектакли все время… Мы же следим за этим, смотрим спектакли – потом обсуждаем, им замечания делаем. Собственно, делаем то, что и взрослые делают, да? То, как работает с нами и Генриетта Наумовна Яновская, и Кама Миронович Гинкас. И Деклан Доннеллан так же работает. Только так и можно чему-то научиться, только так и можно… Наше дело практическое, вот.
К. ЛАРИНА – Сегодня, наверняка, у сегодняшних молодых артистов возможностей больше для самореализации, чем, допустим, в то время, когда вы были выпускником. Или нет?
И. ЯСУЛОВИЧ – Я боюсь, что меньше. Я боюсь, что меньше, потому что, повторю, в сериалах реализоваться невозможно.
К. ЛАРИНА – То есть можно просто в обойму попасть, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, опять…
К. ЛАРИНА – Какое-то время… Типаж – тебя все время будут эксплуатировать, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да, да, да. Кроме того, твою свежесть используют, скажем, твою оригинальность…
К. ЛАРИНА – Обаяние юности.
И. ЯСУЛОВИЧ – Обаяние юности, да. А потом: "Ну, спасибо большое". Как говорил один режиссер, когда он снимал детишек... Ассистентка прибегает и говорит: "Ну, ребеночек устал". Он говорит: "Нет проблем, давайте другого ребенка". Вот так и тут будет: "Нет проблем. Спасибо. Все. Вон там очередь выстроилась".
Ну, посмотрите, каждый раз выпускается громадное количество народа. Вот сейчас будет прием, и тоже посмотрим, какие толпы собираются, да? И поэтому… А идти надо в театры, чтобы не потерять профессию. Ну, во всяком случае, если они уйдут из института с привычкой работать и находить эту работу, и не сникать – они выживут. Если нет – ну, я жестокие слова скажу – значит, поменяют профессию.
Как у нас было, я помню, даже в Театре киноактера. Приходили молодые люди и даже успешно начинали, потом – простой, простой, простой. И для того чтобы чем-то себя занять, они становились ассистентами режиссера, потом становились в лучшем случае вторыми режиссерами. И успешно работали, и находили себя в этой профессии уже.
К. ЛАРИНА – Ну, сегодня, конечно, еще и скорости другие. Вот мы вспомнили про Михаила Ромма, и я так понимаю, что все-таки его, скажем так, педагогическое мастерство было не только в том, чтобы научить профессии, но и личность воспитать. Ведь не даром вы вспомнили про то, что вы до сих пор сверяете свои поступки с Роммом.
И. ЯСУЛОВИЧ – Да.
К. ЛАРИНА – Значит, на это хватало времени. Чтобы был разговор не только о конкретной профессии, но и о существовании на Земле, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Понимаете, это оценки, которые он давал. Я помню такой случай. Значит, он получил сценарий студента-режиссера – ему показалось, что не нужно эту работу делать. И он довольно много времени потратил на то, чтобы объяснить ему, почему не стоит это делать, приводил аргументы. В общем, разговаривал с ним. Тот стоял на своем и считал, что надо это делать. Михаил Ильич увидел, что не пробивает он его. "Ну, ладно, – сказал, – ладно, как хочешь, делай", – и начал читать лекцию. Он обычно, значит, закуривал.
Наверное, тяжело ему бы сейчас было, потому что у нас везде развешаны такие таблички. Замечательно вот что: "Курить табак запрещается". Я говорю: "А что тогда?" – "Разрешается курить фимиам".
Ну, вот Михаил Ильич, значит, взял сигарету, поджег ее, затянулся, начал читать лекцию, ходил, читал. Потом вдруг остановился и в сердцах (вот надо было видеть, как он это сказал): "Ну, не нравится мне это! – сказал он. – Не нравится!" – с горечью, с сожалением. Вот ты видишь, как он разговаривал с молодым человеком, как он его уважал, как пытался объяснить, почему не нужно это делать.
К. ЛАРИНА – Вот скажите, по поводу репутации. Все-таки в такое время… Хотя я так понимаю, что ваши студенческие годы пришлись на время оттепели как раз, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да.
К. ЛАРИНА – Конец 60-х. То есть начало 60-х годов, да?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да.
К. ЛАРИНА – У Михаила Ромма безупречная репутация сохранилась при том, что он был весьма успешным режиссером, востребованным, любимым и снял все-таки такие фильмы, которые действительно стали историей советского кино. Как ему удавалось сохранить репутацию в это время, не замараться нигде? Никаких подписей не читала его нигде, никаких доносов, никаких подписей под какими-то письмами сомнительными коллективными.
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, вы знаете, у них, как я понимаю, ведь были очень сложные взаимоотношения. И время было жестокое, вообще-то говоря. Я вот сейчас перечитываю время от времени, так листаю четырехтомник Бенедикта Сарнова "Сталин и писатели" – очень интересно. И неплохо многим людям это почитать.
Так вот, Михаил Ильич рассказывал такую историю, что он лежал в Кремлевке, с инфарктом его привезли. И там в это же время лежал Иван Александрович Пырьев. Михаил Ильич говорит: "Вот лежу я в палате, мне еще ходить не разрешали. Открылась дверь, вошел Иван Пырьев. Посмотрел на меня, – говорит Михаил Ильич, – и сказал: "Миша, прости", – и поклонился ему. И Михаил Ильич говорил, что: "Думал, наверное, что я раньше помру". А он рассказывал как раз это уже после смерти Ивана Александровича Пырьева. Значит, вот что-то у них такое было. И, как видите, потребность возникла, чтобы прийти и сказать: "Прости, Миша".
А что касается репутации… Ну, вот я много думаю об этом. И думаю о том, что так посчастливилось и так повезло родиться, еще захватить тех людей и ту культуру. И понятно, что они не идеальные были, да? Странные слова говорить приходится, но есть такие понятия – нравственность, мораль. Александр Александрович Румнев повторял: "Для меня этическое выше эстетического". Мы-то, молодые, посмеивались, а с годами ты понимаешь, что это все острее и острее необходимо.
К. ЛАРИНА – Это Игорь Ясулович. Мы слушаем новости и потом продолжаем разговор.
НОВОСТИ
К. ЛАРИНА – Продолжаем нашу встречу. Здесь, у нас в студии, Игорь Николаевич Ясулович. Я вам сказала, дорогие друзья, что мы сегодня билеты раздаем вам – тем, кто задает вопросы нашему гостю. Я, пока шли новости и реклама, смотрела, что вы пишете, отметила для себя несколько вопросов, которые сейчас я переадресую Игорю Николаевичу. Напомню, что спектакли, на которые мы вас приглашаем: "С любимыми не расставайтесь", "Леди Макбет нашего уезда" и "Нелепая поэмка".
Вот мы говорили про репутацию перед новостями, и как раз пришел вопрос от Дмитрия: "Игорь Николаевич, с чем связано, что репутация в наше время перестала быть мерилом ценностей интеллигентного человека?"
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, довольно сложно мне ответить на этот вопрос вообще. Я думаю… Ну, так я думаю, поскольку я не философ, не аналитик, не социолог и не работаю в "Леваде", а работаю в театре. Но я думаю, что это такой естественный процесс: мы замечательно рубили сук, на котором сидели. Значит, после революции сколько народу было порушено, сколько уехало? Но оставшиеся (вот я говорил уже об этом), слава богу, что-то сумели передать, успели передать.
А дальше – смотрите. Ну, Никита Сергеевич – это еще ничего. Потом был… Ну, понимаете, откуда может быть вот это мерило, когда в последние годы ходила такая циничная шутка – гонка на лафетах, когда помирали один за другим генеральные секретари. Ну, что это? Люди говорили о смерти и смеялись над этим.
А сегодня, мне кажется, бал правят те, кто воспитан был в последние годы советской власти, когда врали безудержно, когда цинизм был. И кто-то говорит, что правление Леонида Ильича таким бархатным было, мягким, а на самом деле это ужасно было. Ужасно, потому что это разъедало личность, разрушало личность. Понимаете, я сказал, что Александр Александрович Румнев говорил: "Для меня этическое выше эстетического", – и своим поступком он это подтвердил. Мы так посмеивались-посмеивались, а когда ему надоело возиться с нами, бессовестными, он взял и положил заявление об уходе – и ушел. Вот и все. Вот такие поступки.
Мне, слава богу, посчастливилось это видеть. Так же, как Михаил Ильич Ромм выступил в Доме актера с речью, после которой его выгнали из института, не давали преподавать, какое-то время он и снимать не мог.
К. ЛАРИНА – Я хочу вам процитировать…
И. ЯСУЛОВИЧ – Я не знаю, ответил я, не ответил, но это…
К. ЛАРИНА – Ответили. Тут пришла записка от неизвестного мне человека, но он обращается к вам так: "Игорь, расскажи, как Ромм отказался перед всеми нами от того, что делал прежде в кино".
И. ЯСУЛОВИЧ – Да не отказался! Тоже вот это, мне кажется…
К. ЛАРИНА – Какой-то ваш однокашник, видимо.
И. ЯСУЛОВИЧ – Нет, я понимаю. Но я по-другому это воспринимаю. Там был мучительный процесс переоценки. И там ведь опять-таки… Ну, вот у меня есть картина "Обратной дороги нет", и я там произношу слова, когда герой, которого играл Коля Олялин, погиб. Я вспоминаю его и говорю: "Он коммунист был настоящий". И я говорил эти слова абсолютно искренне в ту пору – это 1972 год, по-моему, был. Да, 1972-й, мы снимали картину. И сценаристы писали эти слова не случайно, потому что как-то идея-то была вроде бы замечательная, чистая. Мы могли заблуждаться, но мы искренне верили в это. И, произнося эти слова, мы хотели, чтобы они разошлись, чтобы было понятно, что вот это – настоящий человек, а вот это – это нехороший, это поганец.
К. ЛАРИНА – А что это за эпизод был с Роммом? Что это за выступление?
И. ЯСУЛОВИЧ – Нет, это не эпизод. Просто на наших глазах происходило вот это мучительное… Ведь он снял "Убийство на улице Данте" и очень не любил эту картину. Ну, там много чего сошлось. И дальше был, как я понимаю, период вынужденного молчания, когда вот и шла эта работа. А потом на наших глазах он занимался, писал с Даниилом Храбровицким сценарий…
К. ЛАРИНА – "Девять дней".
И. ЯСУЛОВИЧ – "Девять дней одного года". И он приходил, делился, читал сцены, говорил о том, что: "Конечно, опыт, профессия – все замечательно. Но как мучительно находить что-то новое, потому что профессия услужливо тебе подсовывает то, к чему ты привык, то, что апробировано, и то, что уж наверняка тебя вывезет".
А ему хотелось найти что-то новое. И это новое и в изображении, и в тех людях. А главное – те вопросы. Но самая, опять-таки, великая картина его… Ведь не случайно он уходил от этого, искал эту правду, истину. Понимаете, это не моя профессия. Моя профессия – чужие слова говорить.
К. ЛАРИНА – Ну, вы хотите про "Обыкновенный фашизм" сказать.
И. ЯСУЛОВИЧ – "Обыкновенный фашизм", да. Вот великая картина. И она же через сердце проходила. Он отсматривал такое количество хроник и материалов этих.
К. ЛАРИНА – Ну, аналогия-то там была прямая. Она случайно получилась, как вы думаете?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да вы понимаете, тогда вышло несколько. И я помню, в Доме кино была, по-моему, то ли английская картина… Я тогда, помню, поразился сходству такому, чисто визуальному даже. Да, картина Михаила Ильича, естественно, наталкивала на самые прямые какие-то ассоциации. Только, опять-таки, все видели, но молчали – такой секрет Полишинеля: "Видим, да, но нет, это не наше, это не наше". Как не наше? И почему не наше? И, естественно, должно быть похоже, потому что сущность одна и та же. Ну, фразеология другая.
К. ЛАРИНА – Еще вопрос от нашего слушателя: "Каков должен быть ответ театра на происходящее вне его стен?" Ну, имеется в виду вся вот окружающая жизнь. Вообще (как я понимаю этот вопрос) как театр может участвовать в общественной жизни?
И. ЯСУЛОВИЧ – По-моему, только человечной. Только человечной, никакой другой. Потому что не наше дело… Нет, может быть и политический театр. Театр любой может быть. И, слава богу, что у нас есть и "Театр.doc", и "Практика", и прочее, прочее. И чем больше будет – тем лучше. И ребята будут устроены.
Но наше дело как раз… Простите за пафосность такую, но Александр Сергеевич сказал: "И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в наш жестокий век восславил я Свободу". Вот этим и надо заниматься театру – человеком, человеческой душой, нащупывать эти болевые точки и пропускать их через себя. Тогда что-то действительно получается.
Ну, вот я буду играть 10-го числа "Нелепую поэмку". Понимаете, я, прикасаясь к этому материалу, погружаюсь в него, что-то со мной тоже происходит. Это ведь я не к тому, что я становлюсь трибунным или нетрибунным, но возникают какие-то новые нюансы. Этот разговор "один на один" – он требует ведь боли. Ну, вот.
К. ЛАРИНА – Вопрос от Виктора: "Есть ли у вас друзья в Украине, общаетесь ли вы с ними сегодня, обсуждаете ли события?"
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, друзей у меня, так вот живущих в Украине, нет. Я просто в детстве жил в Измаиле, значит, в Одессе бывал часто. Снимался на Киевской студии в ту пору, когда… То есть не друзья…
К. ЛАРИНА – Коллеги.
И. ЯСУЛОВИЧ – …Партнеры были. С Богданом Ступкой мы работали и замечательно общались. Есть, есть. Я им очень сочувствую. Я думаю, что там все наладится, и не может не наладится. И когда я (ну, не так давно) был, снимался, я не видел того, о чем говорит в программе Дмитрий Киселев. Вот ну не видел я этого!
К. ЛАРИНА – То есть никаких фашистов, бандеровцев не встречали на украинских темных улицах?
И. ЯСУЛОВИЧ – Да нет, я не видел. Господи, боже мой! Ну, правда, это что? Ну, когда нормальные люди… Ну, я понимаю, что есть пропаганда. А как к этому относиться в городе Воронеже? Мы сели в уличном кафе выпить кофе, и мимо идет хорошая такая ватага таких, как их назвать, неонацистов. Вот видно, да, тоже. Как к этому относиться? Кто они такие? Как власть к этому относится? Значит, у нас тоже это существует. Я даже не знаю, надо ли их запрещать, надо ли что-то… Одергивать надо, не позволять им что-то… Но у меня на этот вопрос ответа нет. Я думаю, что с Украиной все будет хорошо.
К. ЛАРИНА – А еще вопрос (опять же общественно-политический): "Вы на политические акции ходите из актерского любопытства или это ваша гражданская потребность?"
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, опять мне бы не хотелось таким высоким стилем. Есть потребность. Понимаете, когда я первый раз пришел на проспект Сахарова, я помню, как я шел, буквально по миллиметру переступая ногами. И надо было ощутить ту атмосферу дружелюбия, какого-то… Там не было ощущения опасности, там не было ощущения того, что вас задавят в этой толпе. Моя-то память хранит еще ту толпу, которая раздавила столько народу, когда помер Иосиф Виссарионович. Здесь была совсем другая атмосфера.
Поэтому представить себе, что на Болотной кто-то что-то устраивал, я не могу. Тем более, что я краем глаза видел. Я пришел туда, видел, что там что-то такое, какая-то запинка, и мог составить свое суждение по поводу того, что там происходило.
К. ЛАРИНА – Вопрос театральный: "Каким был первый спектакль и какое впечатление этот первый опыт произвел?" – спрашивает Андрей.
И. ЯСУЛОВИЧ – Что, первый мой?
К. ЛАРИНА – Да.
И. ЯСУЛОВИЧ – Это был спектакль… Ну, если не считать студенческого спектакля, который поставил Андрей Сергеевич Кончаловский (и этот спектакль назывался "Салемский процесс", я там играл судью), самый первый был спектакль пантомимы. Мы как раз только закончили институт, и благодаря Ивану Александровичу Пырьеву нам удалось создать этот театр. И на сцене Дома кино (нынешний Театр киноактера) на улице Воровского (ныне Поварская) мы сыграли первый спектакль.
Мы были счастливы, но я был немного огорчен тем, что я был занят в пантомиме "Олень и охотник", играл охотника, и там такая финальная мизансцена была, когда охотник убивает мамашу, а маленький олененок, сыночек ее, от меня уходит – я над мамашей вырастаю. Поскольку тогда надо было тоже какие-то расставить… Ну, нельзя было просто чистым искусством заниматься, а какие-то знаки должны были быть. Так вот этот охотник как бы напоминал некую свастику, вот он зловещий такой был.
К. ЛАРИНА – Ничего себе.
И. ЯСУЛОВИЧ – Да. И мне надо было потихонечку вырасти в пластике в такой некий знак, в некую такую зловещую фигуру. И в это время два дзанни, то есть два слуги просцениума, должны были закрывать занавес. И я начал шататься…
К. ЛАРИНА – На одной ноге же стояли?
И. ЯСУЛОВИЧ – На одной ноге. Я начал шататься, и когда уж совсем занавес закрывался, все-таки опустился на вторую ногу. Дали занавес, открыли (а я в маске был), и я маску так и не снял, потому что было неловко, стыдно.
К. ЛАРИНА – Не получилось. Получилось коряво.
И. ЯСУЛОВИЧ – Ужасно, да. Кланялся в маске. И вот это, видите, запомнил на всю жизнь. Это был чуть не первый спектакль наш. Вот это было, да.
К. ЛАРИНА – Еще вопрос: "Какое время для вас, как для актера, для человека, более предпочтительно, – вот это интересно, дальше, – до 1991 года или после?" То есть понятно, что имеется в виду: годы советской власти, наверное, или сегодняшнее время?
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, понимаете, советская власть – мы как бы жили по разные стороны. У нас была своя жизнь, а у советской власти своя жизнь. Иногда мы пересекались, делали что-то такое. Там вражды не было. Но, тем не менее…
К. ЛАРИНА – Друг друга не трогали.
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну да. Кроме того, у нас ведь какая профессия? Вот мы молодые были, любили шутки, не всегда эти шутки были особо остроумными. Ну, например, по-моему, вот как раз про Крым. Где же это было?.. В Керчи, кажется. Ну, неважно, где-то там.
Значит, мы отыграли спектакль, возвращались из театра в гостиницу, и вдруг приходила такая мысль: ты куда-то убегал, зная, что сейчас ребята пройдут, и подбегал к памятнику Владимиру Ильичу Ленину, который так стоял, и там ты остервенело начинал себя отряхивать, чистить себя. И все спрашивают: "Что там такое? Что ты делаешь?" Я говорю: "Я себя под Лениным чищу!" Вот нам жутко нравилось это такое. Мы посмеялись – да и все. Ну, глупость? Глупость. Ну, вот так резвились. Слава богу, за это уже не сажали.
К. ЛАРИНА – Но напрямую с системой никогда не сталкивались?
И. ЯСУЛОВИЧ – Ну, в каком смысле? Вот это тоже очень интересно было. Значит, несколько раз ездил за границу, в Польшу, съемки были. Причем, поскольку в Театре киноактера была комсомольская организация… Ну, как вы понимаете, по инерции ты идешь: пионер – потом комсомолец – а потом ты уже сам решаешь, пойдешь ты в партию или нет. Вот мне не хотелось этого. Но комсомольцем я был.
А не так много было в Театре киноактера комсомольцев тогда, и каждый по разу секретарем комсомольской организации был. И тут мне сказали: "Все, – предыдущий секретарь говорит, – я уже год, теперь будет ты". Я говорю: "Зачем же мне?" – "Ну, все. Вот, пускай, ты будешь". Ничем я таким не занимался.
К. ЛАРИНА – Взносы собирал.
И. ЯСУЛОВИЧ – Взносы? Слава богу, у нас замечательный был делопроизводитель, вот она собирала взносы. Но когда надо было ехать, я не помню… Да, это уже не в Польшу. Как-то одновременно… Моя жена должна была поехать в Болгарию, тогда путевки можно было купить и поехать туда. Но тоже надо было проходить всю эту цепочку.
Так я, когда пришел в райком партии, зашел в комнатку, где комиссия сидела, прочли мое дело, и там: "Секретарь комсомольской организации", – и все, и я вышел. И вечером мы встретились с Наташей. Я говорю: "Что ж ты в таком настроении?" Она говорит: "Я не могу! Они замучили меня этими вопросами. Какие-то дурацкие вопросы! Кто…"
К. ЛАРИНА – "…Секретарь Коммунистической партии Болгарии?"
И. ЯСУЛОВИЧ – Да-да-да, вот это. "Оно мне надо?" Вот однажды так я воспользовался своим особым положением.
Возвращаясь к этому вопросу. В 1991 году, понимаете… "Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые". Вот это надо было видеть, надо было ощутить, надо было пройти. Эти дни были незабываемыми. Тот шок, который возник, когда мы увидели эти танки на улицах.
Замечательно моя теща сказала, Ирина Петровна, когда Наташа звонила из деревни (она в деревне была), говорит: "Что там Леша делает?" – сыночек. Она говорит: "Леша у Белого дома". Она говорит: "Мама, надо как-то так поосторожнее", – волнуется, значит, за жизнь ребеночка. А Ирина Петровна говорит: "А что я могу сделать? Они должны там быть". Вот ее отношение к этому было такое, понимаете.
К. ЛАРИНА – Вот мы должны заканчивать, замечательный финал.
И. ЯСУЛОВИЧ – Да. Извините за косноязычие мое.
К. ЛАРИНА – Оно прекрасно, мы обо всем успели поговорить и даже вопросы слушателей задать. Я в начале следующего часа скажу, кто у нас пойдет в театр. А Игорю Николаевичу огромная благодарность – и от себя, и от наших слушателей. Здесь не читала телеграмм-дифирамбов (поскольку программа так называется), но дифирамбов, поверьте, было много. Здоровья вам, успехов, работы и талантливых учеников.
И. ЯСУЛОВИЧ – Спасибо большое.
К. ЛАРИНА – И семье поклон.
И. ЯСУЛОВИЧ – Да, вот это очень важно, последнее.
К. ЛАРИНА – Спасибо.