Лия Ахеджакова - Дифирамб - 2014-01-12
К. ЛАРИНА – Мы начинаем нашу программу «Дифирамб». И сегодня у нас в студии замечательный человек, замечательная актриса и вообще – человечище. Лия Ахеджакова здесь в студии. Лиечка, здравствуйте.
Л. АХЕДЖАКОВА – Здравствуйте. Как про Ленина.
К. ЛАРИНА – Ну а что же тут скажешь? Биография уже есть, все, куда деваться? Мы встречаемся часто. Я не буду это скрывать. И каждая встреча – я очень люблю встречаться с Лией Ахеджаковой в прямом эфире. Я надеюсь, что вы тоже, дорогие друзья. Вам тоже представляется возможность задать свой вопрос, а не только пропеть дифирамб. Напомню номер СМС - +79859704545. Я даже в Фейсбуке тоже похвасталась, что прямо сейчас в нашей студии Лия Ахеджакова. Наконец-то начнем с театра, поскольку премьера состоялась в театре «Современник», в родном театре. Спектакль «Игра в джин», спектакль, который играет Лия Ахеджакова со своим замечательным партнером Валентином Гафтом. Поэтому – с премьерой!
Л. АХЕДЖАКОВА – Спасибо.
К. ЛАРИНА – Ваши ощущения?
Л. АХЕДЖАКОВА – Ой, ну, мои ощущения – что я на родной сцене наконец-то сыграла спектакль, спустя 12 лет.
К. ЛАРИНА – Премьерный?
Л. АХЕДЖАКОВА – Да. И это как-то… я люблю эту сцену. И мне уютно очень в своем театре, уже так много лет работаю. И мне там уютно. И выпускать спектакль – я уже забыла, что это такое – выпускать спектакль в «Современнике». Конечно, это такое приятное ощущение, когда тебя и стены поддерживают, и сцена тебя родная поддерживает. Вообще сцена – это такая трудная вещь. Вот, на одной играется, на другой – нет, хоть ты умри. Вот, не играется там, и все. Я когда-то приехала… я частенько играла в театре Франка в Киеве. И ко мне подошла помреж… уже не знаю, это правда или нет… Она говорит: «Вы знаете, Лиечка, а с нашей сценой принято здороваться. Вы с ней поздоровайтесь». Да, я теперь думаю: принято, не принято, на всякий случай, когда вхожу на Франка – говорю: «Здравствуй, сцена».
К. ЛАРИНА – А со своей не здороваетесь?
Л. АХЕДЖАКОВА – Со своей не здороваюсь.
К. ЛАРИНА – «Виделись» - называется.
Л. АХЕДЖАКОВА – Ну, да. Виделись. Она меня знает и я ее знаю.
К. ЛАРИНА – Лия, но все-таки 12 лет без премьер – это тяжело?
Л. АХЕДЖАКОВА – Ну, да.
К. ЛАРИНА – Хотя вы при этом работаете же постоянно, у вас же есть спектакли, которые вы выпускаете.
Л. АХЕДЖАКОВА – Ну, я не сидела в общем так уж сильно на диване. Слава Богу…
К. ЛАРИНА – С Димой Крымовым, да?
Л. АХЕДЖАКОВА – Да, и с Крымовым, и с Могучим сделан был спектакль, с Серебренниковым. Слава Богу, есть Женя Миронов со своим Театром Наций. Как-то, в общем… да нет, я что-то могла эпизодик сыграть… Но почему-то я так оскорбилась, что столько лет ждала – и эпизодик. Ну, в общем, всех обидела и сказала: «Нет, не буду играть».
К. ЛАРИНА – Подождите, а вот эта история с «Игрой в джин» - она возникла тоже не сейчас, как я понимаю? Галина Борисовна рассказывала, что эту пьесу она долго держала, и как-то не было возможностей начать работу над ней.
Л. АХЕДЖАКОВА – Марина Смелянская – такой замечательный завлит, посоветовала мне сделать вне театра. И я позвонила… А есть где теперь уже. А я позвонила Гафту. Я не знала, что он как бы хворает. Я говорю: «Валечка, а ты не хочешь сыграть, роль прямо на тебя написана?» «О, идеальная. Какая мысль!» И тут же позвонил Галине Борисовне. А, оказывается, Галина Борисовна, ну, любит эту пьесу, и когда-то привозила сюда американцев, которые играли… То есть сошлось. Я-то не собиралась это в театре, я предлагала в театре чудную пьесу. Знаете, у Улицкой «Мой внук Вениамин»? Ну, как-то в это время «Враги» Зингера должны были ставить. Не до меня было. И оно куда-то ушло, это дело. Другие поставили.
К. ЛАРИНА – А что вам в этой истории интересно? Она такая игровая, конечно, что тут говорить. Актерская пьеса, там есть что играть. Я помню спектакль в театре Маяковского, Татьяна Карпова играла и Владимир Самойлов.
Л. АХЕДЖАКОВА – Да, многие играли.
К. ЛАРИНА – БДТ, по-моему, тоже играли эту вещь. Ну, да, да.
Л. АХЕДЖАКОВА – Ну, и «Гамлета» играют и играли и будут играть, и «Три сестры», и «Чайку». Это что? Есть масса пьес, которые не выходят из мирового репертуара никогда, потому что они хорошие. Какой-то, видно, уже возраст наступил, когда эти вещи начинают волновать и сидят в мозжечке. И все мы трое – и Валентин Осипович, и Галина Борисовна, и я – мы уже… страх сидит в человеке. Поэтому его лучше через…
К. ЛАРИНА – Выговорить его.
Л. АХЕДЖАКОВА – Выговорить его, выплеснуть этот страх. И эта тайна бытия, как сказала моя любимая журналист «Новой Газеты» Эля Горюхина, тайна бытия в этой пьесе заложена. Хорошая она или плохая, но там есть эти вещи, они сформулированы. И вот приходит время, когда надо выговорить. Очень страшно.
К. ЛАРИНА – А с Гафтом, слава Богу, уж не одну собаку съели за все эти годы.
Л. АХЕДЖАКОВА – Да, да.
К. ЛАРИНА – И все-таки, несмотря на то, что так друг друга знаете, можно, мне кажется, с листа играть все что угодно вдвоем, тем не менее, есть вещи, которые и сейчас удивляют в партнере?
Л. АХЕДЖАКОВА – Есть, конечно. Мы привыкшие друг к другу партнеры очень. И с Валей случилась какая-то невероятная вещь: все, что ему отпустил Бог, оно сфокусировалось на его мощном поэтическом даре. Совершенно изумительные стихи, из него просто прет. И это, конечно, вызывает и удивление, и даже поклонение какое-то. Что касается… и вот два человека, которые очень много лет вместе, еще в кино снимались, еще когда-то, совсем давно… изначально это все длится с окончания, он чуть раньше меня кончил, и все равно – и тяжело работать, и разное понимание, и столкновения, и стычки, и какое-то неприятие друг друга. Но вот прошла премьера, и все успокоилось.
К. ЛАРИНА – Я хотела еще параллельно спросить, конечно, про спектакль «Circo Ambulante», который идет в Театре Наций. Мы его не назвали, но о нем уже вспомнили, где вы играете почти главную роль. Главную, движущую силу спектакля. Насколько я знаю, мне рассказывали в этом театре, что в Европе спектакль просто принимают невероятно. С огромным успехом. Его принимают и чувствуют. У нас он все-таки более трудный путь прошел с нашим зрителем.
Л. АХЕДЖАКОВА – Да, да. Он прошел очень трудный путь, очень. В зал приходил зритель, которому вот эта его оппозиционность, вот эта гражданская мощная… причем она в такой изумительной форме, казалось бы… совершенно замечательная форма, эта пьеса очень интересно организована, уже не говоря о режиссуре, которая тоже в Москве – единственный спектакль Могучего. Это вообще должны бежать все и ломиться в дверь. Первое время это было очень трудно – люди уходили… Ведь Москва большая, а людей с какой-то гражданской ответственностью очень мало. Ну, посмотрите, сколько выходит – ну, 100 тысяч, ну, 200, ну, 500 выйдет. Но это максимум. А нас тут миллионы. И не потому люди не ходят, что лень, а потому, что возмущает это, и не хочется этого. Хочется вот той лжестабильности, которая у нас уже вот тут висит. Разрушается стабильность якобы…
К. ЛАРИНА – Рушится привычная картина мира.
Л. АХЕДЖАКОВА – А вот эти некоторые пиксели выпадают из этой картинки, так мирно и чудно подобранной. Из зала уходили люди, которые чутьем каким-то, каким-то мозжечком чувствуют: не мое. Ой, меня что-то тут дурят. Еще не понимает ничего, его даже форма не привлекает, очень изумительная театральная форма. Но чутье подсказывает: ой, ребята, бежать. Бежать без оглядки. Это было. Сейчас, по-моему, отобрался зритель, мне так кажется.
К. ЛАРИНА – Спектакль невероятно мощный по энергетике. И он очень открытый, понятный, как мне кажется. Понятно, про что там. Никакого нет даже эзопового языка. Но, видите, публика почему-то у нас к этому пока не приучена.
Л. АХЕДЖАКОВА – Но почему-то в Германии… где мы еще были?.. в Амстердаме, в Гамбурге, в Баден-Бадене мы были… в общем, все наши путешествия за границу мы поражаемся, насколько… с переводом ведь, ребята. Это ж перевод.
К. ЛАРИНА – Там много текста.
Л. АХЕДЖАКОВА – А текста очень много. И он не примитивен. Ну почему так зал замечательно воспринимает? И даже я вам еще скажу – спектакль Димы Крымова, с которым мы жили и работали в Стратфорде, а потом в Эдинбурге, спектакль «Сон в летнюю ночь»… Вы знаете, там, в Англии, ну, уж там, извините, на Шекспире собаку съели… это все равно, что нам Чеховым тут удивлять. Вы знаете, они принимали на много порядков душевней, веселей и как-то открыты были люди ко всему тому, что происходит на сцене. И даже, когда в первый день облили водой – там же фонтан у нас прорывается, людей облили водой. А там было холодное лето. На другой день как понесли фонтан – все зонтики открыли. И хохот стоял, и аплодисменты, и овации. Они смеялись на каждую шутку. Должна сказать – меня-то там получше принимали.
К. ЛАРИНА – Да ладно?
Л. АХЕДЖАКОВА – Да. Это обидно.
К. ЛАРИНА – Но я хочу сказать, что это, конечно, показатель состояния общества, как ни крути. Потому что эта закрытость, и вообще – каждый знает, как надо. У нас с чего начинается разговор про спектакль: «Это Шекспир» - «Это не Шекспир», «Это не Чехов». «Так можно», «Так нельзя». Вы посмотрите, что сейчас происходит вокруг спектаклей Кости Богомолова? Вокруг спектаклей Кирилла Серебренникова? Вот эта борьба – мне кажется, это борьба идеологическая больше, а не эстетическая.
Л. АХЕДЖАКОВА – Я была на «Идиотах». Там была прорва народу, справа до потолка скамейки и слева до потолка скамейки. Я не видела «Идиоты», по которым сделан спектакль Ларса фон Триера. И поначалу ничего не понимаю. Вот, минут 5-6 думаю: «Батюшки, не понимаю ничего, об чем говорят. Значит, это я фильм не видела. Боже мой!» Смотрите, я постепенно, я все-таки актриса, и меня начинает цеплять. Вы знаете, что у нас ушел только с моей стороны двое пожилых людей? Они, оказывается, все понимали. А нас было там очень много народу, сцена в центре сделана, а очень много посадочных мест. Никто не уходил. Вот эти двое пожилых срочно демонстративно, на виду у всех, уходишь – еще это неприятно. Демонстративно – это была позиция, вот так я видела, как уходили с Параджанова много-много лет назад. Выходили люди из зала, в темноте. Выходил мужик какой-то, макинтош через руку, шляпа на ушах. Он повернулся к залу, «Тени забытых предков», и громко сказал: «Когда пошлость – я всегда ухожу».
К. ЛАРИНА – Это еще когда было!
Л. АХЕДЖАКОВА – Эх, когда было!
К. ЛАРИНА – Так вот сегодня они и побеждают, обратите внимание.
Л. АХЕДЖАКОВА – Что произошло? Они опять в макинтошах идут на нас и в этих шляпах на ушах. Они опять маршируют, идут на нас и видят пошлость там, где ее нет и быть не может.
К. ЛАРИНА – Жалко конечно, потому что сегодня мы про это тоже говорили, когда такая травля разворачивается против людей, которые пытаются как-то все-таки искусство двигать вперед, расширять границы. Наоборот, мне кажется, это должны приветствовать люди, а не собачиться по этому поводу. А уж тем более, когда сейчас чуть ли не письма пишут с требованием заключить под стражу режиссера Богомолова… Вы читали такое письмо?
Л. АХЕДЖАКОВА – Да. А то, что вырвались… это чудно, эта теория сорокинская – там православные коммунисты, есть такая часть населения, православные коммунисты. Это не партия. Вот, какие-то православные коммунисты ворвались на сцену и это была как бы часть этой всей… меня не было в зале… часть этого спектакля, потому что он предусматривал. И это было в законе этого спектакля. Чтобы сорвать его, они ворвались на сцену. Ну, пока такого не было ведь еще, правда? Это что-то новенькое. И после этого они потребовали легенду русского театра, Олега Павловича Табакова, сместить. Видимо, нужно каким-то батюшкой, что ли, заменить? Я даже и не знаю.
К. ЛАРИНА – Ну, к чести Олега Павловича, он, конечно, держит удар здорово. Спектакли идут, и он молчит, ничего не комментирует. И правильно. Не царское это дело, комментировать всю эту дребедень. Правда же?
Л. АХЕДЖАКОВА – Да, да.
К. ЛАРИНА – Лия Ахеджакова у нас в студии. Мы сейчас слушаем новости, потом возвращаемся. И дальше пойдем за пределы уже театрального пространства.
НОВОСТИ
К. ЛАРИНА – Возвращаемся в программу. Сегодня в нашей студии Лия Ахеджакова. Спасибо за вопросы, которые присылаете вы, дорогие друзья. Еще раз напомню, что для вас СМС +79859704545. И теперь мы немножко выходим за пределы театра, потому что еще много событий в этом мире происходит, в том числе и тех, которые напрямую касаются нашей сегодняшней гостьи. Вот, например, совсем недавно Московская Хельсинкская Группа вручила вам премию, которую выдают за активную гражданскую позицию. И мне кажется, что эта премия для вас была важна. Я помню, что «Звезда театрала» - мы вам такую премию вручали с похожей формулировкой. Я помню, что тогда Лия была не слишком довольна, она очень была обижена: «Как же, я же артистка, а мне опять за гражданскую позицию?!» В данном… сегодня другой случай совсем?
Л. АХЕДЖАКОВА – Да. И опять – я не могу сказать, я не знаю, за что мне… Меня как бы наградили за то, что я себя естественно и нормально веду, как более-менее порядочный человек.
К. ЛАРИНА – А что-то героическое в этом есть.
Л. АХЕДЖАКОВА – Там были люди, которые получали… вы знаете, женщина, которая столкнулась с пытками у себя – она в Удмуртии живет – и она жизнь положила на то, чтобы бороться с пытками в тюрьмах. Другая женщина – у нее сын был в армии, она из Калининграда. И, видно, что-то случилось, я недопоняла. Но она жизнь положила, чтобы не гибли мальчики в армии. Она на это жизнь, она этим живет, она столько сделала – и она ни у кого зарплату не получает, она не на работе. Она просто… у нее сумасшедшая боязнь, что погибнет ребенок в этой армии, особенно новобранцы вот эти. Там еще были люди, которые прессой занимаются, оппозиционная пресса, которую уже давят, которую уничтожают, которую уже… Другая бы не выдержала. Она стоит и выходит, выходит эта газетенка, которая одна на весь, что ли, Иркутск, говорит правду. Это совершенно необыкновенные люди. Потом – врач-психиатр, который еще тогда, когда в психушки сажали, понимаете, наших диссидентов… Сейчас это уже не модно вспоминать, как людей мучали и какой это был кошмар. Хотя мы опять к этому вернулись, и надо вспоминать. И то, что Миша Косенко первый, первый попался на эту карательную медицину – и что-то мы помалкиваем. Я не пойму, что мы помалкиваем? И вот этот психиатр, который тогда еще, и сейчас, и пытался освидетельствовать Мишу Косенко, который противостоял этой… невозможно противостоять целой огромной машине насилия. Ну, там такие люди были! Я просто сидела тише мыши.
К. ЛАРИНА – Но все равно. Мне кажется, вы в этом году номинированы были и на премию Гайдара, связанную тоже с гражданской позицией – вы и Олег Валерианович Басилашвили?
Л. АХЕДЖАКОВА – Да.
К. ЛАРИНА – Я могу сказать, что это заслуженное признание вас как гражданина и человека. Да, действительно, сегодня это сродни подвигу – говорить то, что думаешь и чувствовать то, что думаешь.
Л. АХЕДЖАКОВА – Но очень многие это делают – и среди актеров, и в нашей… и среди режиссеров. И я, в основном, работаю с режиссерами, с которыми я полностью – они разделяют, и я разделяю.
К. ЛАРИНА – Единомышленники? Лия, вот, вышел Михаил Борисович Ходорковский. И вот в одном из первых интервью он сказал, что для него важнее многих отношение Лии Ахеджаковой. Для вас это было вообще приятно – его признание?
Л. АХЕДЖАКОВА – Конечно, приятно. И вообще для меня… Но главное, конечно, то, что вышел, то, что спасся. Но поздновато. Марина Филипповна очень больна. Я этого не знала. Я, когда была в последний раз я приехала в лицей на день рождения Бориса Моисеевича, я не знала, что она больна. Я не знала. И она такой большой человек, она так вынесла эти муки. Но вот, видно, не справился организм с этим ее терпением, молчанием и достоинством. Она ничего не выплескивала. И вот оно выплеснулось болезнью. И Михаил Борисович вышел – совсем другой человек.
К. ЛАРИНА – Это ваше впечатление от него?
Л. АХЕДЖАКОВА – Мое впечатление…
К. ЛАРИНА – А вы с ним не встречались лично еще?
Л. АХЕДЖАКОВА – Нет. Я и тогда никогда его не знала. Я его в первый раз на суде увидела. Первый раз, помахала рукой. Мне кажется, огромная с ним произошла внутренняя какая-то работа. Огромная. Вышел другой человек. Очень достойный, сдержанный, взвешивающий каждое свое слово. Каждая мысль выстрадана. Вышла очень мощная фигура. Мне так показалось.
К. ЛАРИНА – Кстати, к этому спору между Солженицыным и Шаламовым – помните, знаменитый, что Шаламов утверждал, что лагерный опыт не может принести никакого позитивного опыта человеку. Может быть, здесь тот самый случай, когда эта аксиома нарушается? Ведь это 10 лет тюрьмы.
Л. АХЕДЖАКОВА – Нет, я тоже считаю, что позитивного опыта в тюрьме быть не может, и человек либо там сгниет, либо у него закалка идет какая-то, какое-то переосмысление. Я не знаю, я не имею права судить об этом. Но я вижу, что вышел… видимо, мученичество дает какие-то свои плоды, у всех по-разному. И мы это заметили. Правда? По-разному. Конечно, я увидела человека настрадавшегося, да еще тут с мамой такое. И не просто так. Очень мощная фигура – вот так я скажу.
К. ЛАРИНА – Тогда давайте скажем про того, кто выпустил. Это все-таки акт милосердия? Вы как это воспринимаете?
Л. АХЕДЖАКОВА – Нет. Нет. Я думаю, это… ну, значит, не зря такие миллиарды влупили в эту олимпиаду.
К. ЛАРИНА – То есть вы с этим это связываете все-таки, да? Чтобы отстали?
Л. АХЕДЖАКОВА – Ну, я думаю, что вообще эта амнистия каким-то образом связана… это какой-то поступок, связанный с международным общественным мнением.
К. ЛАРИНА - … было плевать на это.
Л. АХЕДЖАКОВА – Ну а нам на Олимпиаде нужны вип-персоны, во-первых. Во-вторых, ее надо подготовить, и она как-то должна привлечь сюда людей. Я думаю, Олимпиада.
К. ЛАРИНА – Ну, все равно это событие, конечно, важное. Я думаю, что вряд ли вы ожидали, что в ближайшем обозримом будущем его выпустят вообще.
Л. АХЕДЖАКОВА – Не ожидала. Я не ожидала. И милосердия не жду, милосердия ниоткуда не жду. Только от общества. Вот эти волонтеры меня до слез потрясают, эти люди, которые, бросив все, едут куда-то в грязюку, в потоп, в этот Крымск, едут туда, в Хабаровск, едут спасать незнакомых им людей. И еще им приходится сражаться с властями. Меня вообще волонтеры всегда до глубины души трогают. Это проявление человека, бросив все, помогать.
К. ЛАРИНА – Но, тем не менее, милосердие сегодня не слишком популярное чувство в обществе.
Л. АХЕДЖАКОВА – Не востребованное, да, да. Озверение…
К. ЛАРИНА – А чем вы это объясняете?
Л. АХЕДЖАКОВА – Озверение, агрессия и мщение. «Аз воздам» - вот это кипит в людях.
К. ЛАРИНА – А чем вы это объясняете?
Л. АХЕДЖАКОВА – Я ничем не объясняю, но меня это пугает ужасно.
К. ЛАРИНА – Но ведь не всегда так было… хотя, черт его знает, может быть, всегда было. Просто не всегда это так проявлялось. Сегодня востребована, наоборот, агрессия.
Л. АХЕДЖАКОВА – Востребована агрессия. И она очень приветствуется – агрессия. Мирная демонстрация обязательно должна быть превращена в побоище. Вот как это происходит? Как это происходит? Знаем, как. Знаем и видели это. Потом люди сидят в тюрьмах и там закаляются, проходят эту закалку на гражданина.
К. ЛАРИНА – Я хочу к вопросам обратиться, потому что здесь их много. Будет неправильно, если я их не задам – то, что я отметила для себя. Вопрос-дифирамб. «Восхищаюсь, восхищаюсь, преклоняюсь». И вопрос: «А почему вы не боитесь, в отличие от многих других деятелей культуры, открыто проявлять свою позицию? Ведь от этого так много неудобств. Что дает вам силы и мужество быть гражданином, а не подданным? Ведь сегодня очень немногие способны на это» - спрашивает Владимир из Кемеровской области.
Л. АХЕДЖАКОВА – Некоторые деятели культуры, которые не говорят, как я… может, их просто не спрашивают, но они делают спектакли… Вы «Гамлет» уже посмотрели, да, Ксюша?
К. ЛАРИНА – Сколько «Гамлетов»-то? У нас их много. Я два уже посмотрела, еще третий наготове.
Л. АХЕДЖАКОВА – Да-да, я говорю о «Гамлете» Лепажа с Мироновым.
К. ЛАРИНА – Лепаж – это «Гамлет»-коллаж.
Л. АХЕДЖАКОВА – «Гамлет»-коллаж. Эта акция сродни огромному противостоянию населения. Как мог этот изумительный режиссер, как мог этот потрясающий артист сузить и сфокусировать все до такой степени, когда понятно, что быть нельзя, можно только не быть. Или сумасшедший дом, вот с этой смирительной рубашкой, или отравленное ядом оружие, или донос, или прослушка, которая тебя засунет в тюрьму. И понятно, что Дания – тюрьма. И понятно, что не только Дания. Речь идет о нашей родной стране.
К. ЛАРИНА – Кстати, Лепаж… я не знаю, но почему-то чувствую, что он говорил о себе, о том, что знает он. Вряд ли ему знакома вся наша российская действительность, этот фон, атмосфера, в которой мы сегодня существуем и в которой существуют сегодня художники. Но Женя Миронов как блистательный артист – он очень тонко это почувствовал, и он играет свою эту тему важную, о чем вы сейчас говорите. Молодец.
Л. АХЕДЖАКОВА – Вот, это он придумал, что Полоний… Полоний – у него огромная система прослушки, он такой Сноуден, он всю Данию слушает. Но прослушка тех времен, шарашки, когда «В круге первом» эту прослушку монтировал герой Жени Миронова, между прочим. Вот эту старомодную советскую прослушку. И не зря у этого Полония будильник обычный, с двумя этими, знаете, с этой крышей будильник 50-летней давности, когда его закалывает Гамлет, у него в кармане звенит вот этот поганый будильник. Это прослушка тех времен, которые в шарашке еще монтировали. Вот это меня поразило. Меня очень многое поразило в этом маленьком, сфокусированном, очень емком спектакле, где 1000 лошадиных сил на квадратный миллиметр.
К. ЛАРИНА – Был еще, конечно, по информационной, по энергетической плотности очень высокий… очень трудно его – сразу вот сидишь, просто с прямой спиной, что называется.
Л. АХЕДЖАКОВА – А потом послевкусие, потом доживаешь, потом он в тебе… Но это огромный акт гражданского мужества. И актерского, надо сказать.
К. ЛАРИНА – То есть, резюмируя ответ – не обязательно говорить это напрямую вслух по радио «Эхо Москвы», а можно выйти на сцену и сыграть так, что будет понятно, про что это.
Л. АХЕДЖАКОВА – Конечно, конечно. Я никогда не знала, что у меня будет спектакль «Circo ambulante», в котором я могу высказать все, что меня переполняет, если речь идет о каких-то вещах. Меня как человека, проживающего в этой стране всю жизнь – я здесь родилась, тут и уйду…
К. ЛАРИНА – «Уважаемая Лия! У меня складывается впечатление, что в современном театре спектаклей, поставленных в традиционной, реалистической манере, остается все меньше. Что ни новый спектакль, то какие-то авангардисты – то Гамлет в кроссовках, то Ларина на гармошке играет (в смысле – Ольга Ларина), то Ленский в семейных трусах по сцене бегает. Не пресытились ли современные режиссуры такими «оригинальными» решениями?»
Л. АХЕДЖАКОВА – Ох, как это чудно, когда Ларина Таня играет на гармони, как это чудно! И вообще – какой божественный спектакль у Римаса «Евгений Онегин». Божественный! И он такой еще – немножко старомодный, хотя и острейшая форма, которую он придумал. Но там есть вот эта… я не знаю, смотрите, как Латенас – художник…
К. ЛАРИНА – Латенас – композитор.
Л. АХЕДЖАКОВА – Ой, Латенас – композитор, Римас… два литовца – сделали такой русский спектакль! Это такая… и когда, помните, дождь из валеночек маленьких летит, когда эти девочки садятся, чтобы ехать в Петербург – эти все девочки из этой провинции…
К. ЛАРИНА – Я так понимаю, в этом вопросе скрыты претензии не только и не столько к конкретному спектаклю, сколько к вот этим так называемым авангардистам, которые позволяют себе. Как вам кажется, почему такое отторжение? В принципе, у нас отторжение по отношению ко всему современному искусству. Будь то театр, литература…
Л. АХЕДЖАКОВА – Вы представляете, как Эфроса травили? Вы помните? Как травили буквально. Почему умер Анатолий Васильевич раньше времени? Сердце не выдержало.
К. ЛАРИНА – Ну, там еще его травили и артисты.
Л. АХЕДЖАКОВА – И травили артисты. Ну как?.. что делать? Куда-то должны же мы двигаться обязательно, искусство и культура и театр, и открывать какие-то новые двери.
К. ЛАРИНА – Тем более, одно не отменяет другое.
Л. АХЕДЖАКОВА – Абсолютно. Абсолютно. И превращать это в борьбу с какими-то варягами, которые разрушили наш русский театр – ну, это нехорошо, неправильно. Значит, не настоящий театрал.
К. ЛАРИНА – «Вы прекрасны, вы прекрасны и прекрасны. И каждая ваша роль незабываема… Как вы считаете, - вопрос, - что может остановить это движение к мракобесию в России?»
Л. АХЕДЖАКОВА – Ну, я скажу, может быть, и неприятную вещь, которую многие не разделяют. Если бы все деньги, которые влупили в Олимпиаду, влупили бы в культуру, в образование…
К. ЛАРИНА – Они влупят в культуру, не волнуйтесь.
Л. АХЕДЖАКОВА – В образование, в культуру… может быть….
К. ЛАРИНА – Ну, вам же сказал министр: «Мы влупим в культуру. Но в ту культуру, которая нам нужна». Это, как бы, я пересказываю ваши мысли, Владимир Ростиславович. Я не цитирую.
Л. АХЕДЖАКОВА – Да нет, прекрасно. Заказуха, заказуха. И доверенные лица – режиссеры доверенные, артисты и сценаристы – доверенные лица. Окружение. А на самом деле-то это все – Боже мой! Веками это было, есть и будет. Холуйство – это… ой, хотела сказать жуткую вещь. Я, конечно, скажу, потому что такое напишут… Очень хорошо приживается на нашей земле и приветствуется. И это испокон веков. И холуйство хорошо оплачивается, насколько мне известно. Но я не ошибаюсь, потому что я сама среди всего этого живу. Но есть и нехолуйство. Вот эта чудная песня у Макаревича: Приезжайте в Холуево. Изумительная. Надо же! Такая метафора.
К. ЛАРИНА – А как вам кажется, по вашим наблюдениям и по вашему опыту жизненному все-таки – если человек выбирает этот путь… ну, условно мы называем это холуйство, лояльность, скажем так, малодушие… ну, так мы назовем. Если мы говорим о деятелях искусства и культуры – какое-то возмездие приходит? Мстит сцена, мстит талант за это? Или нет? Или никто ничего не получает?
Л. АХЕДЖАКОВА – Во-первых, муза покидает.
К. ЛАРИНА – Все-таки – да? У вас есть даже примеры? Я не прошу их приводить. Но есть примеры.
Л. АХЕДЖАКОВА – Муза покидает, причем людей, которым Бог дал такого таланту и таких возможностей, такую харизму. Но вот это умение сказать то, что не думаешь, а потом уже думать то, что не думаешь, а потом уже делать то, что не думаешь…
К. ЛАРИНА – А ты же себя уговариваешь, что ты так на самом деле и думаешь. Что ты правильно думаешь.
Л. АХЕДЖАКОВА – Да, да, да. Можно себя уговорить. И постепенно муза покидает. Вот, служение правде и истине, подлинной культуре – оно как-то не терпит… хотела сказать «холуйства» - нет, не правильно. Человек должен быть верен себе, помнить об этом и не поддаться ни на что. Я когда-то Анатолия Васильевича Эфроса спросила… он меня спросил, что-то мы озвучивали, Таню, что ли… И он говорит: «Вот, скажите, Лиечка, в какой ситуации художник не может творить?» Я так задумалась. Он говорит: «В холоде может?» Я говорю: «Да, конечно, Боже мой». Он говорит: «А в голоде?» Я говорю: «Еще как! Посмотрите начало, первые годы советской… красный террор». Он говорит: «А я вам скажу – в унижении». Не может… а любить власть – это унижение. Поддерживать, петь ей осанну – это унижение. Выпрашивать деньги – это унижение. В унижении. И когда тебя распинают за то, что ты не тот спектакль поставил… а мы помним это все… это начиналось еще с Ахматовой и Шостаковича. Сейчас это опять, возопили эти подлецы, которые распинают тебя, распинают, кричат на всех перекрестках. Я помню, как распинали Сорокина. Я вижу, что сейчас делают с Костей Богомоловым. Я знаю, что было с Кириллом Серебренниковым, когда ему театр Гоголя давали… да много могу вспомнить. И помню, что делали с Анатолием Васильевичем Эфросом. Да – унижение, это правда. Это одна из самых сильных вещей, которая может погубить талант и которая может погубить просто человека.
К. ЛАРИНА – Вы принесли, к слову скажите…
Л. АХЕДЖАКОВА – А я это не к слову, знаете… случайно полистала Шаламова. Вы знаете эти строки или нет?
Меня застрелят на границе, Границе совести моей.
Кровавый след зальет страницы,
Что так тревожили друзей.
Когда теряется дорога Среди щетинящихся гор,
Друзей прощают слишком много,
Выносят мягкий приговор.
Но есть посты сторожевые
На службе собственной мечты.
Они следят сквозь вековые
Ущербы, боли и тщеты.
Когда, в смятенье малодушном,
Я к страшной зоне подойду,
Они прицелятся послушно,
Пока у них я на виду.
Когда войду в такую зону
Уж не моей – чужой страны,
Они поступят по закону,
Закону нашей стороны.
Чтобы короче были муки,
Чтобы убить наверняка,
Я отдан в собственные руки,
Как в руки лучшего стрелка.
К. ЛАРИНА – А вы говорите: «Для чего встречаться?» Вот для этого.
Л. АХЕДЖАКОВА – Божественные строки.
К. ЛАРИНА – Спасибо большое. Лия Ахеджакова в нашей студии.