Татьяна Васильева - Дифирамб - 2013-07-21
О. ЧИЖ: 13:13 в Москве, «Эхо Москвы». Сегодня исполнять временно обязанности Ксении Лариной буду я, Оксана Чиж. Не пугайтесь, Ксения Ларина обязательно вернется через несколько программ, через несколько выходных, после заслуженного отпуска. Я с большим удовольствием, действительно с большим и искренним удовольствием хочу представить сегодняшнюю нашу гостью. Это Татьяна Григорьевна Васильева, актриса театра и кино и народная артистка. Здравствуйте.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Здравствуйте.
О. ЧИЖ: Ну, я думаю, что не одна я, наверное, хочу с вами пообщаться, поэтому телефон для вопросов и смс-сообщений я назову прямо сейчас. Это +7-985-970-45-45, а также можно пользоваться твиттер-аккаунтом @vyzvon и сайтом радио «Эхо Москвы», там тоже можно оставлять свои пожелания и вопросы. Вот я сегодня читала интервью, которому уже, наверное, почти 10 лет, чуть-чуть не хватает до 10 лет. И наткнулась на такую фразу: «Небо, нарисованное на заднике, мне нравится больше настоящего. Жизнь – вообще лишь повод для искусства». Вот сейчас, когда у вас за спиной более ста ролей в кино, огромное количество ролей на сцене, сейчас у вас три внука, по-прежнему небо на заднике нравится больше или что-то изменилось?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Больше – я бы так не сказала, просто я гораздо чаще вижу это небо, чем настоящее, и оно меня стало вполне устраивать, потому что очень многое могу дофантазировать на этом небе, а на том уже ничего (смеется), то как есть.
О. ЧИЖ: Ну, а как есть… вот спрашивают вас слушатели про ваших внуков: ходите ли вы с ними на детские спектакли? То есть, как вы их, ну, интегрируете что ли в эту жизнь сцены?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, пока не очень, потому что они все еще совсем маленькие. Старшему 4 года, среднему – 2, а маленькому… ну, среднему – 2 с половиной, маленькому – 2. Ну, тех двух уже, да, потихонечку приводят в театр, но поскольку я на свои спектакли не могу приводить, по вечерам я сама играю, то их водит мама или папа. Они ходят в театр, им это очень нравится, меня это очень радует.
О. ЧИЖ: А вам легче на сцене, когда вы знаете, что там сидят дети, сидят ваши внуки?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Нет, мне намного тяжелее.
О. ЧИЖ: Почему?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Потому что я знаю, что, во-первых, они очень справедливы и…
О. ЧИЖ: Слов выбирать не будут?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Скорее всего, нет. И слов не будут выбирать, и скажут так, как они считают. Но это не потому, что мне не хочется этого слышать. Я лучше это выслушаю, чем, наоборот, какие-то бессмысленные комплименты. Но бывает так, что мне это тяжело, особенно после премьерных спектаклей, после новых, вот которые еще… совсем еще ты не знаешь, что ты сделал. И приходит, там, предположим, дочь и говорит: «Мама, ты сошла с ума. Зачем тебе это надо?» (смеется) Вот. А у меня столько надежд было связано с этой работой… И я понимаю, что она еще сейчас, конечно, ни на что не похожа, но я знаю, что из этого может получиться. Это подрубает крылья, конечно.
Сын более милостив ко мне, потому что он сам актер. И он понимает, что к актеру если ты пришел или позвонил после спектакля, то ты должен обязательно сказать, обязательно сказать что-то, и лучше… ну, найти хотя бы сказать «Поздравляю», а не сказать… а не пожать плечами и не выйти – вот это убийственно для любого артиста, с любым стажем, с любыми званиями.
О. ЧИЖ: Вот он ушел – и думай: что на самом деле он хотел сказать?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, и не столько думай, а сколько ты понимаешь, что, наверное, скорее всего, ты ошибался, когда ты строил такие надежды, связывал с этой работой новой. Но никогда нельзя, конечно, показывать премьеру, никогда. И я так и не научу никого, там, из своих родных относиться к этому как к премьере, все равно судят как судят.
О. ЧИЖ: Ведь сын ваш на сцену пришел тоже не сразу, первое образование было юридическое.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, да.
О. ЧИЖ: А вы… это был ваш совет?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Нет, нет. Мой совет всегда был наоборот. Это было мое настояние, чтобы он, наконец, пошел… он сначала учился во МХАТе, потом во ВГИКе. И я понимала, что это… он… это так и будет, он так и будет метаться. И я его заставила пойти и отучиться, закончить, получить хотя бы первое образование. Это был Юридический университет. Он получил это образование, тут же от него отрекся и пошел в ГИТИС, поступил в ГИТИС, закончил ГИТИС. Вот. А теперь вот он… он играл со мной в нескольких спектаклях, а сейчас хочет со мной вообще не играть, чтобы почувствовать свои собственные возможности.
О. ЧИЖ: А для внуков хотите актерского будущего?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, будет видно, будет видно. Они очень подвижные дети, очень… с неустойчивой психикой (смеется). Поэтому, это уже хорошее начало.
О. ЧИЖ: Ну, вот к слову о том, что жизнь – повод для искусства. Последние роли на экране – это сериал «Закрытая школа», мы его видели, это, я так понимаю, еще один сезон сериала «Сваты». Это тоже влияние вот детей? Или почему именно в такую тематику?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, я считаю, что лучше работать, чем не работать. Эту тематику не я выбираю. Сейчас такие времена настали, когда нас выбирают. И если выбрали, то это уже удача. Я считаю, что отказываться, ну, в крайних случаях только можно. Я вот сейчас отказываюсь изо всех сил от одних съемок…
О. ЧИЖ: Ну-ка ну-ка.
Т. ВАСИЛЬЕВА: … где я должна… я даже не знаю, не интересовалась даже, как называется этот фильм. Наверное, он будет хороший, хороший режиссер его снимает, и все, но когда мне говорят, что ты должна будешь умереть, мне все кричат, что боже упаси, ни в коем случае не надо, не соглашайся. Я вот пока бастую, не соглашаюсь. Но недавно я снялась в фильме, который еще не шел, на «Первом канале» он пойдет, называется «Дело чести». Там… это такие страсти, это такая трагедия, такая трагедия, что я даже не буду рассказывать про нее. Но зато уж я, конечно, там оторвалась по части трагедии (смеется). Там столько было пролито слез, столько было истошных криков, столько было… в конце концов, я тоже там, так сказать, не хочу даже говорить, что. Плохо было дело совсем (смеется).
О. ЧИЖ: От роли вы сейчас отбиваетесь именно потому, что нужно умереть?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, я не хочу.
О. ЧИЖ: Вы фаталист?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну…
О. ЧИЖ: Вообще, в целом.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, побаиваюсь, побаиваюсь. Ну, я, правда, себя настраиваю, что это ко мне не имеет отношения, работаю над собой.
О. ЧИЖ: Вот какие-то знаки, какие-то, ну, такие именно суеверные привычки свои у вас есть? Не выйти на сцену, прежде чем…
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, конечно. Мы, во-первых, все… у всех во всех спектаклях по-разному. Как принято, мы соединяемся все и хотим… друг другу желаем удачи и успеха сегодня. Это обязательно, это в любом спектакле так происходит. Вообще я… ну, я верующий человек, поэтому мне легче.
О. ЧИЖ: Юлия хочет задать вам вопрос: «Есть ли какие-то фильмы или сериалы, из которых вырезали сцены с вашим участием, которые вам лично особенно дороги?»
Т. ВАСИЛЬЕВА: Я так сейчас конкретно не вспомню, но есть, конечно, есть, конечно. Но с этим уже ничего не поделаешь, это потери необратимые. И это монтаж, это желания режиссера, который не всегда… не всегда для него это так важно, как для актера, как для меня в частности. Есть, мне очень обидно. И вот в этом фильме, «Дело чести», там есть сцены, которые… я все ждала, когда будет озвучание, и я их так и не увидела. Обидно, конечно, но это те издержки, с которыми надо просто смириться.
О. ЧИЖ: Неизбежные потери.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да.
О. ЧИЖ: Часто говорят: я не могу выделить какую-то одну свою роль, не могу назвать какую-то любимую, потому что они все, как мои дети, и я каждую из своих ролей люблю по-своему какой-то своей особенной любовью, и она оставила какую-то особую часть внутри. У вас есть какая-то роль на сцене или в кино, которую вы, наоборот, вот вы ее с трудом… вы не хотите о ней вспоминать? Потому что вот это что-то оставило такое сильное внутри, что до сих пор вас…
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, к примеру, да, вот первая моя роль в театре Сатиры. Это сто лет назад было, когда я играла комиссара в «Оптимистической трагедии». Мне бы хотелось об этом забыть. Кошмарные сны меня до сих пор преследуют, особенно первый монолог, когда я к матросам и солдатам революционно настроенным обращаюсь с длинным-длинным монологом. И это было так мучительно для меня, мне и 20 лет не было, я должна была… и там огромная массовка стояла из матросов действительно, из солдат, которых пригнали из каких-то там военных заведений, которые проходили службу настоящую. Им было совершенно пофигу, что происходит, кто я такая, почему я так все время кричу и стреляю.
О. ЧИЖ: Они просто стояли на плацу.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Они просто стояли и на меня смотрели, ну, как в зоопарке так вот. Еще когда я стреляла из пистолета и кричала «Кто хочет попробовать комиссарского тела?» и боялась, что сейчас мне скажут, что никто не желает…
О. ЧИЖ: Кто-то поднимет руку.
Т. ВАСИЛЬЕВА: (смеется) Да. Вот это каждый раз я, в общем, замирала. И, конечно, никаких… это просто школа выживания, жестокая, жесткая. Жесть, вот как скажет моя дочка, это жесть была.
О. ЧИЖ: Да, еще говорят «мясо».
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, наверное. Там мяса было полно. И вот об этой бы я не хотела вспоминать. Я бы не хотела вспоминать о Софье в «Горе от ума».
О. ЧИЖ: А почему?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Не получилось, не знаю, почему. Я, к сожалению, не видела, как играла Татьяна Доронина. Говорят, что она очень хорошо сыграла. Я просто не смогла. Но я знала, что все артистки мучаются с этой ролью. Она, ну, типа загадочная, но там загадки, мне кажется, нет никакой. Она такая тупая и простая… если смогла полюбить Молчалина… Ну, собственно, Чацкого тоже там особенно, вот этого резонера… особенно тоже с ним сложно было бы общаться, тем более выйти замуж. Но вот выбор ее на Молчалине, конечно, заставляет задуматься, кто она такая сама вообще, что случилось, чем он так привлек, вообще просто ничтожество какое-то. И у меня были какие-то… очень много сомнений было, но было уже не до меня, надо было выпускать спектакль, я так и осталась, так и расползлась. Поэтому сейчас, когда я начинаю репетировать, я задаю самые тупые вопросы режиссеру. Я говорю: «Извините, пожалуйста, ответьте, для чего, про что, зачем». Вот такие вот вопросы. Не боюсь их задавать. Потому что когда я репетировала с Петером Штайном «Орестею», играла там царицу Клитемнестру, которая там всех рубит подряд, потом ее зарубили, то было не принято у Штайна спрашивать, задавать вопросы, а тем более вопросы, которые я задаю. Вот. И он так пожимал все время плечами, на меня смотрел, выпучив глаза…
О. ЧИЖ: Как бы: кто знает?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Нет, он просто не понимал, как можно такой вопрос задать: от полного незнания, несоответствия ничему... Я не соответствовала его задумкам, потому что то, что мне показали, как играет немецкая актриса – она гениально играет, но она не ничего не чувствует, она вот, дерево, кусок дерева. Но это очень эффектно, очень. Она… у них такая речь, вот эта вот немецкая, такая лающая…
О. ЧИЖ: То есть, это идеальная оболочка?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Это идеально, для него, для Штайна это идеально. Как только я пускала слезу… ну, все-таки там столько смертей, и с сыном разборки, и с мужем, и сама, и дочь, муж принес в жертву, убил ее, и там такие вопли, такие стенания стоят – ну, как? Ну, любая женщина заплачет, любая. Его трясло просто от слез женских, трясло. Поэтому я понимала, что я не соответствую его желаниям, что он хочет видеть. А я не могла себя сдержать, так меня это как-то… ну, наверное, это вот загадочная русская душа (смеется). Мы не можем иначе играть, мы не можем играть, как вот по-собачьи, не можем. И мне кажется, этим и отличаются наши артисты, вот своей вот этой вот открытой совершенно психикой, ничем не прикрытой. Это очень ценное качество.
О. ЧИЖ: Ну, вот понятно, что когда человек выходит на сцену, он человек без кожи. И в этом смысле вот, например, я не могу себе представить, как вы участвовали в спектакле «Розыгрыш». То есть, когда вы спустя 26 лет на сцене играете со своим первым супругом, когда там занят ваш ребенок. Ну, вот это как раз тот момент, когда жизнь – повод для искусства?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, расчет был на это у продюсера, да, что это соберет зал – что и произошло, вот, собирались залы. Мне не нравилась пьеса, но я подумала, что что-то высечется действительно из наших отношений с Анатолием. Но ничего не высеклось, это была моя очередная утопическая мысль, которую нельзя было допускать. Раз уже не высеклось, значит, уже и не высечется. Что и произошло. Мы настолько, наоборот, отдалились в этой работе друг от друга… мы, собственно, и раньше уже, сто лет назад, вообще были… общались. Мы настолько отдалились, это настолько разрушило остатки наших каких-то малюсеньких ниточек, эта работа, вот так вот бывает, что это разрушительно подействовало на наши отношения, на его отношение к нашим внукам. Вот такое бывает, такой результат. И ничего не получилось, ничего.
Более того, мы совершенно разные актеры, хотя мы учились на одном курсе, и я боготворила его. Во-первых, он был очень красивый. Я очень люблю красивых мужчин, это моя слабость. Вот. Поэтому я одна. Во-вторых, он был с необыкновенной индивидуальностью, он непредсказуемый был артист, он был бунтующий, он был такой… бешеного темперамента совершенно, интересный. И один из лучших на курсе. Вот. И вдруг я…
О. ЧИЖ: И поглотило.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Меня постигло… меня-то поглотило тогда, да, но вот когда мы увиделись потом, я поняла, что, наверное бы, я не допустила таких перемен его актерских, не допустила бы. Потому что как только он сыграл социальную роль и получил огромные дивиденды от зрителей, там, и много работы в этом плане, для меня он, ну, перестал быть интересной яркой индивидуальностью, перестал. Он стал вот нашим человеком из толпы.
О. ЧИЖ: Вот тогда, возвращаясь к спектаклю: результатом на сцене вы довольны?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Нет, нет, нет. Не довольна именно потому, что у нас не сложились отношения. Ему все время казалось, что я все не так играю, что я все время приезжаю откуда-то и что я очень усталая, в то время как нужно сесть в кабинет, обложиться книгами, как-то подготовиться к роли, вот. Я уже давно так не считаю. Это моя работа, и я прихожу и работаю на сцене. Повторить роль я могу и в метро. У меня все должно происходить на сцене, я для этого и есть артистка, и есть, ну, прости меня бог, но мастерство какое-то уже есть наработанное, естественно, а его не может не быть. Вот когда вот это вот начинается издевательство над твоими партнерами (смеется)…
О. ЧИЖ: Долгий путь к сцене…
Т. ВАСИЛЬЕВА: … дома, да, что мэтр готовится, что к мэтру нельзя входить – это, конечно, не по моей части.
О. ЧИЖ: Татьяна Васильева. Мы сейчас прервемся на новости, потому что пришел Всеволод Бойко с этими самыми новостями. А потом вернемся в студию.
НОВОСТИ
О. ЧИЖ: 13:35 в Москве, программа «Дифирамб» на волнах «Эхо Москвы». Меня зовут Оксана Чиж. Татьяна Васильева, народная артистка России, актриса кино и театра, еще раз здравствуйте.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Еще раз здравствуйте.
О. ЧИЖ: Хочу передать вопрос от слушателя «Эха» с сайта: «Не задаетесь ли вы сами пушкинским вопросом: почему я, со своим умом и талантом, родился именно в России?»
Т. ВАСИЛЬЕВА: Задаю.
(смех)
О. ЧИЖ: А где бы вы хотели?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Где бы я хотела… Знаете, я… это вообще, конечно, я, наверное, не права, но у меня очень хорошая школа, и от бога кое-что досталось, но, понимаете, мне не нравится та несправедливость, которая происходит по отношению вот к людям, которые вот, ну, потрудились на благо нашего отечества прилично. Я не буду говорить о себе, а вообще, ну, про актеров. И это непотребно совершенно, когда актеры так заканчивают свою жизнь, великие актеры, которые честь и лицо нашей нации, и оказываются никому не нужными, умирают в полной нищете и в полном забвении. Этого не может быть, я считаю. Вот это вот меня больше всего… все остальное меня вполне устраивает. Я очень люблю работать, я вот, с божьей помощью, работа у меня есть. И я лишь молю бога, чтобы ее было не меньше. И все говорят, что я, там, сумасшедшая, что нельзя столько работать, что Васильева жадная, что она…
О. ЧИЖ: Неожиданно.
Т. ВАСИЛЬЕВА: ... любит очень деньги, да, и что вот она просто безумная, и у нее 366 спектаклей в году. Если бы у меня было 736, я бы тоже не отказалась, потому что я… мне это не трудно, потому что я хочу это делать, я люблю это делать, я знаю, как это делать. Другой вопрос – а что меня ждет? Точно так же, как вот моих всех коллег. Что нас ждет?
О. ЧИЖ: А вы задумывались когда-нибудь о переезде? Может быть, в 90-е годы.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Я задумывалась, да. У меня даже уже были все документы оформлены, когда группа актеров из театра Маяковского поехали в Израиле, организовали театр Гешер там, очень знаменитый, очень популярный театр с… не помню, как его зовут, Арье фамилия режиссера, интересный режиссер. Вот. И я уже… у меня уже бумага была в красной ленточке, печать стояла, я должна была собраться, взять детей и уехать. И оробела, не поехала никуда. И правильно, наверное, сделала, потому что, конечно, здесь возможностей у нас намного больше. Пока ты в строю, пока ты востребован, ты, конечно… страна такая большая, и страна так нуждается, слава богу, в театре – про кино не говорю, а именно в театре – что это может быть только в России.
О. ЧИЖ: Ну, вот что значит, оробела? То есть, должна же была быть какая-то капля, которая перевесила чашу весов.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Потому что это была полная неизвестность. Они не понимали, я не понимала, куда мы едем, зачем мы едем, где мы будем жить. Жить негде, ничего, просто на пляже надо было поночевать какое-то время, потом ехать куда-то там… не кибуцы, а наверх, в горы, где в железных каких-то домиках жить какое-то время. В общем, это связано было с большими лишениями и скитаниями. Ну, это было неоправданно для детей.
О. ЧИЖ: То есть, было понятно только, откуда ехать, а куда ехать – по сути дела, это темное будущее.
Т. ВАСИЛЬЕВА: А ехать некуда, я уже пришла к этому выводу, ехать некуда. И мое мнение все равно: где родился, там ты и сгодился.
О. ЧИЖ: Ну, многие ваши коллеги по цеху – ну, например, Лия Ахеджакова, да? – особенно в последние полтора года, они довольно активно выражают свою гражданскую позицию так или иначе: это митинги, или это обращения, или это письма. У меня сложилось впечатление, что вы так стараетесь держаться в стороне от политических дрязг.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да.
О. ЧИЖ: Это принципиальное решение или просто?..
Т. ВАСИЛЬЕВА: Это принципиально, я не хочу этого ничего знать, не хочу ничего знать. Зачем мне знать то, чего я не смогу знать никогда? Я никогда не смогу знать, как на самом деле, и за кого мне выступать, и кого мне поддержать. Я не знаю, кто бандит… все бандиты, получается, все. И сплошной обман. Ну, как в этом можно участвовать? И зачем, зачем я буду тратить свои силы? Я лучше отрепетирую новый спектакль, который мне гораздо больше принесет смысла в моей жизни. А это все, эти письма, сжигание этих билетов партийных и так далее – ну, это просто… ну, люди становятся посмешищем. Я не хочу. Я в этом ничего не понимаю и не хочу понимать. Для этого нужно родиться, чтобы в этом как-то продвигаться… не знаю, я не… Я очень сочувствую нашему президенту, вот что я хочу сказать.
О. ЧИЖ: Сочувствуете в каком смысле?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да мне тут недавно орден давали. дали.
О. ЧИЖ: Да, было в начале месяца.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да. Называется…
О. ЧИЖ: Орден Почета.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Орден Почета, да. Совершенно неожиданно. Не понимаю даже, кому это в голову пришло. Я посмотрела… я придумала несколько фраз таких очень, по-моему, по делу, думаю, не больше двух-трех. И когда я увидела человека, который, ну изможден, на мой взгляд, истрепан просто, вот у меня мнение о президенте, вот лично у меня, такое эмоциональное мнение, оно очень поменялось. У меня… он вызывает у меня сочувствие. Я понимаю, я, наверное, скажу что-то, наверное, криминальное, но понятное всем – что от него мало что зависит. Мне так кажется. Вот я пришла к такому мнению. Потому что я увидела совершенно другого человека перед собой, а не такого, которого я вижу по телевизору, который, там, может накричать, который может напугать…
О. ЧИЖ: То есть, вы увидели часть системы? Я имею в виду, что вы поняли, что как бы механизм поворачивается одной большой машиной, системой…
Т. ВАСИЛЬЕВА: Естественно.
О. ЧИЖ: … а не одним человеком?
Т. ВАСИЛЬЕВА: 100%. Ну, а как иначе? Естественно. Кто это, кто туда входит, какие винты, какие, там, машины, механизмы этим занимаются – даже не знаю, даже трудно себе предположить. Может, они с Марса, я не знаю (смеется). Ну, я думаю, гораздо ближе, но тем не менее. И я когда увидела, как он… какой-то он был такой искренний, такой… как сказать? Какой-то беззащитный. Мне его так жалко стала, что я даже забыла три предложения, которые я хотела сказать.
(смех)
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, что мне… и что я так как-то пожала руку, сгорбилась и ушла на свое место, как какая-то здоровая мышь безмозглая и безропотная (смеется). Хотя я могла сказать то, что я хотела сказать. Там патриотические чувства очень даже присутствуют.
О. ЧИЖ: А что вы хотели сказать? Скажите сейчас.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, сейчас вот я уже… я пыталась вспомнить, но там на нервной почве вылетело напрочь (смеется). Ну, наверное, что-то патриотическое. Там они... типа того, что я, несмотря на то, что, как я сказала уже, что где-то лучше, но мне здесь хорошо, в этой стране, мне хорошо. И что я благодарна тому, что я имею. Вот так бы я сказала. Это так, ведь так. Я закончила лучшую школу театральную, у меня лучшие педагоги были, которые… где бы я еще это получила?
О. ЧИЖ: То есть, главное для вас – это сцена и семья.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да. Семья и сцена.
О. ЧИЖ: Семья и сцена, в таком порядке.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да.
О. ЧИЖ: А вот сейчас есть?.. Ну, наверняка ведь вы в течение долгого времени… где-то все равно у вас есть такая потайная комната в мечтах, где вы рисуете себе какую-то роль, которую вы очень хотите сыграть. Есть такая вот до сих пор пока не сбывшаяся история?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, несбывшейся, пожалуй, нет. Очень многое сбылось. Ну, вот один раз было такое предложение в кино, которым я очень загорелась. Очень хороший сценарий, про мать… ну, такая перекличка с «Матушкой Кураж», предположим, где-то так, с Брехтом. Ну, это вечная тема матери. И мать, которая… там речь шла о том, что… Сняли этот фильм, но он мне не понравился. Про мать, которая, там, организовала – ее сыграла Мордюкова – организовала… «Мама» называется, по-моему, да? Вот. Похожая на это история, но она другая совсем. Как она едет искать своего сына, русская мать едет искать сына, которого отправили туда, в Чечню, и она видит все с той стороны. И еще была роль той матери, с той стороны, вот взгляд на все, что происходит. Вот это вот меня взволновало не по патриотическим и политическим соображениям, а просто как эмоциональное чувство, что такое… ну, обобщенное понятие матери в наше время, что это такое, насколько это… насколько это серьезно, насколько это может перевернуть очень многое в создавшейся ситуации, когда такое творится, когда есть… Я вот прилетела недавно из Испании, и первое, что я услышала – стоит тетенька с рупором и кричит: «Узбеки, таджики, дагестанцы направо, русские налево. Узбеки, таджики, дагестанцы…» Вот до чего мы докатились. Я вообще не представляю, что с этим делать.
О. ЧИЖ: Я, кстати…
Т. ВАСИЛЬЕВА: И мне кажется, что мать вот эта…
О. ЧИЖ: … по-моему, в Домодедово, если не ошибаюсь.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, в Домодедово, да. И вот этот вот понятие, мать, мне кажется, что оно может очень многое расставить на свои места. Больше, чем президент.
О. ЧИЖ: Хорошо, а если отмотать годы назад. Ну, вот как девушки заканчивают театральный, да? И мечтают сыграть Джульетту. Вы помните, о чем вы мечтали тогда?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Трудно сказать. Мне вообще очень трудно было найти работу для выпускных спектаклей, не знали, что со мной делать.
О. ЧИЖ: Почему?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Все уже получили всяких там графинь, всяких Сюзанн, героические всякие роли. Ну, потому что такая индивидуальность у меня: не героиня, не в чистом смысле клоун, а нечто между, такое болтающееся, но что-то из себя представляющее. У меня была одна роль, которая тоже никакая совсем, хотя пьеса хорошая, Олби, там, правда, негритянский вопрос, который мне тоже был совсем непонятен. И я не знала, я сама не знала, что я хочу играть, только видела, как всем дают интересные роли, а для меня их не находят. Но я совершенно не унывала по этому поводу. И когда меня еще пригласили в театр, я вообще… для меня была… Я была готова больше ехать куда-то работать на периферию, я думала, меня зашлют куда-нибудь. Но оставили…
О. ЧИЖ: А тут комиссар с маузером.
Т. ВАСИЛЬЕВА: И тут комиссар пошел, и пошло и поехало, да. Каждый год новая роль, главная роль. И вот так вот, судьба, бывает, так распоряжается нами. Но в меня очень педагоги верили. Верили, хотя играть мне нечего было на курсе. А потом так получилось, что все получилось.
О. ЧИЖ: Вот вы неоднократно говорили о том, что вам очень интересна клоунада, да? И была ведь работа со Станиславом Садальским. Сейчас есть планы какие-то к этому вернуться более тесно?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Конечно, есть, да. Меня один раз приглашал Полунин, сказал, что «вот ты готова сейчас прям придти к нам»? Но много ездить надо, и все, а я не смогла, у меня очень много у самой поездок, не смогла. Я всегда к нему просилась, там, в его коллектив, мне это очень нравится. Клоунада все время есть у меня. В каждом спектакле, где только есть возможность такая, я обязательно внедряю какой-то элемент или какую-то сцену. Вот сейчас у нас с Садальским есть спектакль «Голая правда». Я там просто настояла, усилием воли заставила его. Он очень смешной, он впервые был клоуном. И у нас получилась клоунада, нам сделал ее Лейкин Леня. Потом клоунада у меня была в Дон Кихоте, у Райхельгауза в спектакле «С приветом, Дон-Кихот!», в институте я клоуна какого-то там придумала. Это меня волнует очень, очень.
О. ЧИЖ: Внуки, наверное, радуются?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Внуки? Ну да, да. Но они почему-то очень любят классический репертуар. Просят меня монологи читать им на ночь всякие серьезные. Они ничего не понимают, но они так слушают меня, что я даже не пытаюсь им разъяснять.
О. ЧИЖ: Что же вы им читаете?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, например, из «Орестеи» монолог…
О. ЧИЖ: Ого!
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, из нескольких спектаклей современных своих, где понять ничего нельзя им. Но они так слушают, не моргая...
О. ЧИЖ: Интонацию улавливают.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Наверное, да. И просят петь песни из спектаклей. Не какие-нибудь там «Спят усталые игрушки», а вот из спектаклей песни, которые… я теперь пою много, вот. И мне это очень нравится, и они с удовольствием слушают. Даже, наверное, и правильно, что не надо им объяснять, тогда им неинтересно будет. А так они по-своему все воспринимают пока.
О. ЧИЖ: Ну, вот столько работы на сцене, столько работы на экране. Если бы можно было вообще что-то переделать, вы бы что изменили? Я, естественно, не про конкретные роли, не про конкретные спектакли, а вот какой-то глобальный шаг, о котором вы до сих пор думаете: «Если бы я тогда сделала по-другому…»
Т. ВАСИЛЬЕВА: Вы знаете, это, наверное, уже судьба моя, я иду по воле судьбы, я не задумываюсь. Когда меня, там, повыгоняли ото всюду, это была катастрофа и трагедия, но тут же появилась антреприза, родилась тогда одновременно с этим моментом – и я опять при деле. И так, что… так при деле, что я не вернусь на сцену в театр. Не вернусь.
О. ЧИЖ: Вот у вас так получается, что вы из одной роли сразу в другую, из одной сразу в другую.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да.
О. ЧИЖ: Вам не хочется попробовать себя как режиссера? Более так…
Т. ВАСИЛЬЕВА: Знаете, нет, мне не хочется, мне это не интересно, потому что я сразу захочу играть, я сразу захочу играть.
О. ЧИЖ: Вы боитесь, что вы будете подавлять людей?..
Т. ВАСИЛЬЕВА: Я буду подавлять, я буду показывать, а это очень неправильный путь. То есть, есть режиссеры: вот, например, Пётр Фоменко, он показывал гениально. И ты только попробуй повтори его – у тебя роль в кармане. Просто попробуй, по-своему, но вот как он предлагает. Вот. Но это неправильный ход, мне кажется. Потому что режиссер, он и педагог, и теоретик. Вот как Плучек был, когда он лекции нам читал, мы думали: «Господи, когда это уже закончится? Когда мы уже выйдем на сцену?» Но мы выходили подготовленные. Настроить правильно. Я использую свои вот эти возможности так называемые режиссерские в том, что я могу очень многое сделать в своей роли и многое предложить. И предлагаю. И если не идиот режиссер, то он прислушивается.
О. ЧИЖ: Хорошо, а как насчет учить? Наверняка же даже с внуками вы как-то пробовали…
Т. ВАСИЛЬЕВА: Учить… с внуками я очень хорошо, и они очень меня любят. Но дело в том, что, понимаете, там начинается ситуация отчисления. Я с ума сойду, когда ко мне будут приходить ребята, я должна буду им сказать: «Ты отчислен, потому что ты бездарен, найди себе другое дело». Я не могу. У меня были предложения заманчивые, все, там… не могу, я не могу их обижать. Не могу.
О. ЧИЖ: А это вообще для вас типичная такая история? То есть, вы легко принимаете решения, которые касаются других людей? Не себя, а других?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Нет, других – очень трудно. Себя – легко. Других – очень трудно. Очень. У меня вот сейчас совсем друзей уже не осталось. Было много, не осталось. Это я приняла такое решение, как-то остаться самой с собой, чтобы просто сэкономить свое время, свое личное время. Потому что оно уходит ни на что. Я оставила друзей, которые не жалуются.
О. ЧИЖ: То есть, вы пожертвовали каким-то кругом…
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да.
О. ЧИЖ: … из прагматических только соображений, или вам просто?..
Т. ВАСИЛЬЕВА: И из этих тоже. Мне это не интересно просто, я не могу слушать каждый день одно и то же и начинать утро с плохих новостей.
О. ЧИЖ: Или это просто есть такой определенный комфорт в своей зоне, из которой не хочется выходить?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, да, конечно, да. Эта зона, она настолько личная, что туда не надо никого пускать. И когда ты каждое утро трепешься по телефону, и когда ты каждое утро потрошишь себя, и ты выпотрошенный выходишь из дома, ты пустой совершенно. А самое главное, что ты ничего не приобрел, так вот исповедуясь перед, там, кем-то, кто тебе позвонил.
О. ЧИЖ: Ну, а как же, как же вы стресс со сцены снимаете? Ну, то есть, чаще всего так и бывает, когда друзья помогают вам что-то пережить, выслушивают и снимают с вас какое-то состояние, вот таких нервов, усталости. Куда же вы деваете вот этот груз?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Нет, как только заканчивается спектакль, он с меня отлетает просто, отлетает. У меня все, я … Если, особенно, хорошо прошел спектакль. Тогда я начинаю чувствовать усталость. А пока я играю, нет, я на крыльях. И, потом, утешение меня никогда не утешит. Если я понимаю, что я проваливаю спектакль, нет слов, нет человека, который мог бы меня утешить, нет. Я знаю, что мне скажут – зачем мне это слушать? Я знаю, что говорю я себе.
О. ЧИЖ: То есть, вы просто это носите в себе, пока это не приживется?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Пока я не сыграю следующий спектакль и он не пройдет хорошо. Ну, как в цирке.
О. ЧИЖ: Ну, восстановление, работа над ошибками?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да, да.
О. ЧИЖ: А, ну, вот вы говорите, у вас это сразу слетает, как только занавес опускается. А неужели не было таких ролей, которые вас не отпускают? Вот они что-то в вас перевернули настолько, что вы вышли на улицу и по-прежнему это чувствуете, и чувствуете еще не день, не два, а вот часть вас оторвало.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, не то чтобы часть меня, а, наоборот, они все сохраняются во мне, те роли, которые мне многое прояснили во мне в самой. Эти роли, они со мной. Их не так много. Это Раневская в «Вишневом саде», я ее готова играть всю жизнь. Это такой спектакль был «Элькино золото» еврейского автора, вот это образ матери всеобъемлющий, трагическая очень роль. И этот смех во мне застрял от нее, я уже… часто говорю об этом, но это так странно: я никогда раньше не смеялась так, как я сейчас смеюсь, просто как Баба Яга. Потому что так смеялась Элька. Ко мне пришел этот смех там, и он так во мне и засел. То же самое от Раневской: вот ее взгляд, что… вечная вина перед близкими, вечная вина.
О. ЧИЖ: И сарказм по этому поводу, или ирония по этому поводу.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Ну, это само собой, без этого никуда.
О. ЧИЖ: Дмитрий хочет вас спросить: «Татьяна, что такое, по-вашему, счастье?» Глобальный вопрос.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да уж. Счастье – мне кажется, когда ты на своем месте, и… ну, больше я имею в виду, так тупо говоря, в карьере. Мне кажется, это счастье самое важное. Не важно, там… для начала это, потом уже, когда ты состоялся, то уже тебя могут волновать еще какие-то вещи. Но если ты настолько отдаешься и привержен этому делу, то не надо бояться, мне кажется, что ты мало уделяешь внимания, там, детям, мужьям, женам. Нельзя. Потому что твое, вот твое призвание, если оно уже заговорило о себе, это уже ты. Ты уже, я думаю, счастлив.
О. ЧИЖ: Ну, а как же быть? Они же обижаются, наверное.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Обижаются, да. Но что делать? Если бы мы все время обращали внимание на их обиды, то гении бы ничего не создали.
О. ЧИЖ: А не планируете написать книгу мемуаров? Ольга Петровна говорит: «У вас потрясающий слог, мы бы с удовольствием почитали».
Т. ВАСИЛЬЕВА: Знаете, мне часто предлагают всякие издательства, все такое: мы поможем, поможем. Но вот больше всего я боюсь мемуаров. Точно так же, как пения под гитару. Боюсь мемуаров. Потому что мне кажется, что, ну да, там, несколько человек это, может быть, и прочтут, но в основном начинаешь себя расхваливать. То, что я читаю, за редким исключением… это просто эпоха преподносится, эпоха, путь человеческий. А в основном вот люди как-то не могут удержаться и начинают расхваливать, какие они были хорошие, как им было тяжело, как они преодолевали. Вот. Я боюсь скатиться туда.
О. ЧИЖ: А вы бы о чем написали? Чтобы не получилось такого эффекта.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Я бы написала, как нужно не бояться жизни. Так где-то.
О. ЧИЖ: У вас были периоды, когда вы боялись жизни?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да. Вся первая половина. Это сплошные страдания, это сплошные разочарования, это сплошная борьба с ветряными мельницами, которые разрушали меня. Теперь – нет. Я теперь не обижаюсь. Я теперь, только если меня, может, в паническое состояние… я была постоянно в паническом состоянии, я все время ждала чего-то плохого. А сейчас я могу отличить то, что требует действительно волнений, и на что можно посмотреть философски. Так я научилась общаться с детьми. Мне кажется, что это правильно. Очень трудно… очень легко потерять их доверие и очень трудно его сохранить. Так, чтобы с тобой они были откровенны, например. И так же все люди, не только дети.
О. ЧИЖ: А вы как к этому пришли? Это именно через детей появилось? Или это просто какая-то мудрость, которая появляется потихонечку, накапливается?
Т. ВАСИЛЬЕВА: Я думаю, что, позволю себе, да, сказать, что это, наверное, мудрость. Она не такая великая и большая, но думаю, что да. Когда ты понимаешь явно, что человек ошибается, ну, это абсолютно очевидно, но человек не согласен, и человек с пеной у рта тебе доказывает, что вот это так и так, ты говоришь: «Ты знаешь, скорее всего, я не права, а ты прав. Попробуй, как ты считаешь. Попробуй». Тут же мне раздается звонок, и мне говорится: «Ты знаешь, права была ты» (смеется). Дать возможность ошибиться.
О. ЧИЖ: Право на ошибку.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Да.
О. ЧИЖ: Татьяна Васильева, программа «Дифирамб», Оксана Чиж. Спасибо вам большое, было здорово.
Т. ВАСИЛЬЕВА: Спасибо вам большое. Мне тоже.