Александр Прошкин - Дифирамб - 2013-04-07
К.ЛАРИНА: 13 часов 16 минут, начинаем нашу программу. Здесь в студии ведущая передачи Ксения Ларина, а напротив меня замечательный человек, кинорежиссер Александр Анатольевич Прошкин. Здравствуйте.
А.ПРОШКИН: Здравствуйте, Ксения.
К.ЛАРИНА: Давненько мы не виделись.
А.ПРОШКИН: Да.
К.ЛАРИНА: Я очень рада, что нашелся повод для встречи, хотя, он всегда есть и я хотела вас позвать тогда еще, когда фильм «Искупление» только появился в прокате, кино, которое, как мне кажется, необходимо смотреть людям и молодым, ну а уж старшему поколению тем более. Хотя, я думаю, что для старшего поколения он очень такой, тяжелый, спорный. Как всегда разделятся пополам: правда, неправда, было, не было, очернительство или что там еще.
А.ПРОШКИН: Не знаю. По моим встречам, особенно в провинции, такого разделения нет.
К.ЛАРИНА: Я напомню, кстати, что в основу этого фильма легла повесть Фридриха Горенштейна, которая с помощью Александра Прошкина и превратилась в кино. На «Нике» на последней буквально на прошедшей неделе в номинации «Лучшая роль второго плана» была вручена премия посмертно Андрею Панину. Андрей был номинирован, естественно, еще когда был жив и здоров. Я не знаю, узнал он об этом или нет. Но когда сама церемония проходила, никто не скрывал, в том числе и Сергей Гармаш, который вручал эту премию, не скрывал того, что здесь никакой конкуренции не было и это было решение Академии из всех номинантов сразу выбрать, конечно же, Андрея.
И Александр Анатольевич сказал потрясающие слова про этого артиста, я таких слов еще не слышала в отношении Андрея Панина. Могу напомнить, что главная мысль, что это из тех актеров, который невероятно точно воплощал, был символом времени этого. И вы сравнили его с Олейниковым, с другими артистами такого плана, с Шукшиным и сказали о том, что нам еще предстоит масштаб этого артиста оценить – сейчас мы еще этого не понимаем. Вот, что вам позволило говорить такие потрясающие слова про этого артиста? Что самое главное в нем было для вас?
А.ПРОШКИН: Личность. Вы знаете, я очень любил Андрея, потому что очень чистый человек, очень умный, который всегда точно совершенно анализировал не просто роль или, там, произведение, в котором он снимается, а вообще то, что происходит на дворе. И многие задают вопрос, почему он играл так много отрицательных ролей, хотя, в моих картинах он всегда герой. Я думаю, что он это объяснял тем, что отрицательные роли, как бы, выгоднее для актера, потому что там масса всяких... Ну, вы сами актерского цеха, актерского происхождения, вы понимаете, что там больше приспособлений и, как бы, интересней. На самом деле, я думаю, что это полная правда. Он трудно притыкался в это время и воспринимал его, в общем-то, с большим трудом. И мне кажется, что это именно время его и убило – он амортизировался.
К.ЛАРИНА: То есть, как бы так, несовпадение было какое-то?
А.ПРОШКИН: Да, да. Понимаете, даже вся его жизнь, биография – он из Сибири, из очень интеллигентной семьи физиков, поэтому такой аналитический склад мышления. И мне кажется, что вот эти самые негодяи в бесчисленном количестве, которых он сыграл, это некий протест против наступающего времени большого хама. И если вы обратите внимание, в каждой этой роли, как бы, есть некая тень самого Панина, да? Не тень персонажа, а тень актера. Вот такое раздвоение отношения, такое Брехтовское начало, когда он очень остро играет этого персонажа и в этом есть отношение самого актера к этому персонажу и к этому времени, где, убивая в себе раба, возрождаем в себе хама.
К.ЛАРИНА: Я слушаю вас и вспоминаю. Да, он играл у вас в «Докторе Живаго», он играл у вас в «Трио».
А.ПРОШКИН: Да, все кругом герои, все от себя. Да. Ну, вот, я его так использовал, потому что мне кажется, что это был очень глубокий человек и очень одинокий человек, который многое таил в себе. И, собственно, наша работа и заключалась в том, что я вот эти слои снимал и пытался достучаться до него. Особенно меня поразила история с Живаго, где... У меня накануне съемки полетел актер (Галина Волчек не отпустила актера с репетиции), а у меня там стоит поезд старый, все это безумных денег стоит. Я позвонил Андрею и говорю «Выручай».
К.ЛАРИНА: А, то есть это случайное было его попадание?
А.ПРОШКИН: Это абсолютно случайно, да. И практически за день мы с ним. И я так подумал... Собственно, у меня выхода не было. Ну, я знаю, что он – большой профессионал, замечательный артист, но, как бы, роль очень далека от него. Ну, такой преуспевающий человек Андрей был, и вдруг роль человека, который изжил свою Прану, в полной депрессии, человек, который ищет смерти, будучи, в общем, еще достаточно успешным в жизни, миллионером, который не хочет больше жить. И я понял, что и это делается из себя, что и у него были такие мысли: да, успех, да, он много зарабатывает, и какой-то внутренний надрыв в нем существовал. Именно поэтому там периодически он как-то исчезал, уходил в себя. И, вот, собственно, чем и закончилось.
К.ЛАРИНА: Возвращаясь к вашей этой идее по поводу грядущего хама. Ведь, эта вся история – это история начала века, вот такое же ощущение... Собственно, это все в «Живаго» вы про это рассказывали. Вот, как же так получилось, что вся эта история уложилась опять вот в этот век, от хама до хама, получается? Почему так, на ваш взгляд? Я знаю, что вы про это часто говорите, что для вас очень невероятно важен XX-й век, как-то его каким-то образом отрефлексировать в своем творчестве для того, чтобы понять, отчего сегодня это происходит. У вас есть объяснение этого пути?
А.ПРОШКИН: Ну, вы знаете, с XX-м веком, мне кажется, это, все-таки, я рассматриваю как величайшую трагедию нации, России в целом, потому что мы выдержали такое испытание, которое только великий народ может перенести. И, конечно, все эти 70 лет в значительной мере деформировали национальный характер. И до тех пор, пока мы в сущности не разберемся, что с нами произошло, и в обществе не появится консенсус по этому поводу, я думаю, мы будем одной ногой стоять в нашем вот этом самом прошлом, а другой идти в какое-то неведомое будущее, которое, несомненно, лучезарное, но какое, непонятно.
К.ЛАРИНА: Ну вот по поводу консенсуса сразу вас поймаю, потому что на эту тему не только вы размышляете, но, по-моему, даже дети с первого класса и заканчивая президентом РФ. Вот он вам предложил вариант (Владимир Путин), единый и неделимый учебник истории без всяких противоречий. Вот вам, пожалуйста. Это попытка консенсуса?
А.ПРОШКИН: Ну, я думаю, что, наверное, как пожелание это попытка консенсуса.
К.ЛАРИНА: Это возможно? Но это же получается, что кто-то нам этот консенсус предложит.
А.ПРОШКИН: Но я думаю, что этот консенсус сначала должен наступить в обществе, сначала между собой должны договориться. Вообще, самая большая печаль нашего народа заключается в том, что мы не умеем договариваться. Мы не умеем договариваться на самом низовом уровне, на уровне, я не знаю, лестничной площадки, на уровне ЖЭКа, да? Вы посмотрите любое наше ток-шоу по телевидению – оно полно ярости, злобы, неприятия друг друга. Мы не можем, не научились слышать друг друга. А это совершенно необходимо, особенно в нашей ситуации, когда мы, все-таки, как бы, начинаем некий новый этап существования страны, рассчитывая на какие-то уже столетия вперед. Поэтому осмысление нашего прошлого – это не означает, что его нужно очернять, хаять, поливать, но осмыслить до конца, кто же наш великий вождь и учитель Иосиф Виссарионович, кровавый палач или эффективный менеджер? За что мы положили вообще миллионы людей в лагерях? Почему мы вытравили вообще всю интеллигенцию, которая была изгнана из страны, и не только интеллигенцию? То же самое произошло с крестьянством и прочее-прочее. И 27 миллионов – цена Великой Отечественной войны. 27 миллионов. Такой цены не заплатил ни один народ на протяжении истории. Конечно, мы должны из всего этого извлечь какие-то выводы и прийти к какому-то единому, в общем, пониманию, по крайней мере.
К.ЛАРИНА: А почему до сих пор этого понимания нет?
А.ПРОШКИН: Вы знаете, я думаю, что тут очень большая вина интеллигенции. Потому что, скажем, ну, конечно, более ясная и простая ситуация была в Германии. Понятно, да? Страна проиграла войну, и интеллигенция, в первую очередь писатели, журналисты и кинематографисты привили нации некий комплекс национальной вины.
К.ЛАРИНА: Которая, кстати, их не испортила. Вот, у нас все время почему-то боятся, обратите внимание, боятся именно этого чувства, чувства вины, что, не дай бог, нам на себя примерить именно эти одежды, потому что тогда-то уж точно мы себя совсем окончательно изничтожим. А, ведь, видите, опыт Германии ровно обратное показывает.
А.ПРОШКИН: Мне-то кажется, что совсем наоборот, понимаете? Вот, что такое герой в русской культуре, да? Это человек с чувством вины, человек, который понимает, что у него есть чувство греха, что он совершил что-то не то в отличие, скажем там, от энергетической американской культуры, которая построена на том, что человек может все, он – победитель, в нем колоссальная энергия, он все может, там, всех победить, перестрелять и прочее-прочее.
Наш герой – это Мышкин, Чацкий, Раскольников, Алеша Карамазов. Понимаете? Мы всему миру интересны вот этой самой кровоточащей совестью.
К.ЛАРИНА: Но видите, какая штука? Это ваш выбор, выбор той самой интеллигенции, о которой вы говорите, как мне кажется, достаточно очевидного меньшинства. А выбор большинства народа – все-таки, это русский богатырь, который все снесет, который никаким лишним сомнениям и химере под названием «Совесть» не подвластен. Это все мешает.
А.ПРОШКИН: Я не уверен, что это так.
К.ЛАРИНА: Да, вот так противопоставляют. Нет?
А.ПРОШКИН: Не уверен, что это выбор народа. Не уверен. Потому что культура произрастает, все-таки, из некоего, из сердцевины народа. Понимаете? И Толстой, и Достоевский, и Чехов – они не над, они из, они очень точно почувствовали вот это некое совестливое начало, которое есть в нас. И мне кажется, что именно этим мы и интересны миру, именно на этом пути и происходят какие-то откровения, открытия, по крайней мере, в культуре. Когда мы начинаем бряцать мускулами и говорить, что одним махом всех побивахом, ну, это и другие делают не хуже нас.
К.ЛАРИНА: А то и получше.
А.ПРОШКИН: Да.
К.ЛАРИНА: С большим основанием. Ну а вот смотрите, опять же вспоминаю «Живаго», все равно финал фильма. Ведь, дворник побеждает интеллигента. И интеллигент с этим смиряется.
А.ПРОШКИН: Нет. Не дворник побеждает, а побеждает Живаго, потому что первоначальное название романа даже у Пастернака было другое – о том, что человека побеждает жизнь, понимаете, побеждает талант. Живаго нет, он, как бы, опустился вообще, все проиграл, вроде бы, но осталась тоненькая книжечка гениальных стихов, которая говорит о том, что все-то уйдут и все эти дворники, а это останется в вечности и это будет измерением нашей жизни, его божественные стихи и откровение, и та любовь, которая была в его жизни.
К.ЛАРИНА: Это Александр Прошкин. Мы слушаем новости, потом продолжаем разговор.
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА: Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня у нас в гостях замечательный кинорежиссер, классик отечественного кино Александр Анатольевич Прошкин, который снял очень много фильмов, но не все. Поэтому хочу поправить тут некоторых, которые нам пишут, что Панин сыграл еще у Прошкина в «Орде». Да-да, сыграл, и у Прошкина, да не у того.
А.ПРОШКИН: Да. (смеется)
К.ЛАРИНА: Да, дорогие друзья, поскольку сын Александра Анатольевича, замечательный режиссер Андрей Прошкин – тоже уже вполне себе сложившийся, взрослый кинорежиссер. Уже достаточно большая у него фильмография, и вот как раз последний по времени его фильм, фильм «Орда» - он был одним из триумфаторов последней «Ники», и немало призов уже снискал и на международных всяких показах.
А.ПРОШКИН: И на Орле, да.
К.ЛАРИНА: И на Орле. Так что вот видите? Династия продолжается.
А.ПРОШКИН: Кстати, «Эхо Москвы» сообщило о том, что Панин получил приз за фильм «Орда» и дали выступление мое в качестве выступления Андрея в новостях.
К.ЛАРИНА: То есть запутали всех.
А.ПРОШКИН: Запутали всех, да.
К.ЛАРИНА: Да. Ну, все уже исправлено, слава тебе, господи, так что все уже всё поняли. Я хотела напомнить, что помимо кино, что называется, полного метра, Прошкин – основоположник такого жанра как телероман, как мне кажется. Даже специально себе выписала, когда смотрела, что и «Ольга Сергеевна» (это 1975-й год), и «Михайло Ломоносов», и «Николай Вавилов», ну вот про «Живаго» мы уже вспоминали. А почему сегодня вы не хотите работать в телевизоре? Или не можете? Или вас не зовут? Сейчас вы сами ответите. Потому что очень многие ваши коллеги, режиссеры сознательно уходят в телевизор, понимая, что именно там-то и есть та основная аудитория, которая в кино не ходит, но может оценить по-настоящему серьезное кино.
А.ПРОШКИН: Ну, вы знаете, если я чего-то и основоположник, то, скорее всего, жанра в телевидении такого, биографического фильма «Жизнь замечательных людей», скажем так, да? Вот, я начал с Ломоносова, Вавилова. Я делаю для телевидения то, что укладывается в мою генеральную, что ли, линию, которую очень трудно сформулировать. Но, скажем, можно было сказать так: это один и тот же фильм, они все разные, по-разному называются, но все они про то, как прожить у нас с прямой спиной, как в нашей стране прожить с прямой спиной. Это касается и Ломоносова, и Вавилова, картины для меня очень важные, И «Доктор Живаго» - это из этой же серии.
Но сейчас как-то жизнь замечательных людей почему-то у нас не востребована. То есть, скажем там, в Англии огромное количество фильмов, посвященных национальным героям, крупным личностям, которые определили не только вехи истории, но и просто характер национальный. Это делается в очень многих странах, и во Франции, и сколько-то замечательных французских фильмов мы видели и о Наполеоне, и о том, и о сем. И поляки это делают. Но почему-то у нас эта традиция куда-то ушла в песок.
К.ЛАРИНА: А «Чапаев»? Пожалуйста вам «Чапаев». А тут у вас «Фурцева», пожалуйста. А тут у вас «Зыкина», пожалуйста. Вот вам сколько. Еще сколько будет.
А.ПРОШКИН: Ну, может быть, я просто это пропустил, а, может быть, это не совсем те герои, о которых я... Ну, Чапаев-то тот герой. Просто мне кажется, что это некая такая летопись истории страны, на которой у людей, особенно у молодого поколения возникает чувство родины. Я не очень люблю слово «патриотизм», потому что патриотизм – это работа. А, вот, чувство родины – это то, что воспитывает очень во многом кинематограф, начиная с самого раннего детства, с мультиков детских, когда наши национальные какие-то там шифры, образы, потом, вот, ребенок привыкает к родной природе, ко всему, да? И, вот, возникает чувство родины.
К.ЛАРИНА: Минуточку. Вот, вы сказали до этого, что герои ваши так называемые, ЖЗЛ условно – это о людях, которые прожили свою жизнь с прямой спиной в нашей стране. Значит ли это, что в нашей стране прожить с прямой спиной – это равносильно подвигу?
А.ПРОШКИН: Ну, довольно сложно. Так у нас сложилась история, да. И не только в былые времена, но и сейчас во многом периодически мы понимаем, что существуют возвраты тех или иных явлений. Когда живешь долгую жизнь, очень многое узнаешь, возникает ощущение дежавю.
К.ЛАРИНА: Ну вот тогда и вопрос следующий по поводу чувства родины. Как совместить эту любовь, это чувство родины или патриотизма с этим ощущением катка, который ломает и судьбы, и позвоночники? Потому что любая фигура масштаба там того же Вавилова – это трагическая история.
А.ПРОШКИН: Вы знаете, чувство родины – это в первую очередь, все-таки, способность любить. Вот, полюбить определенного человека за то, какой он. Понять, ощутить красоту собственного ландшафта, в котором выросли, понимаете? Вот, в этом, мне кажется, чувство родины.
Для чего, в сущности, и существует кинематограф? Сформулировать вербально национальную идею невозможно. Когда мы пытались сформулировать в 90-х годах на уровне «Обогащайтесь, кто как может», к чему это привело, мы знаем. Значит, это чувство родины, которое у нас возникает, оно создает у нас некое чувство некоей общности, что мы, все-таки, каждый из нас – частичка чего-то целого. А это целое – оно требует вклада от каждого, оно требует какого-то в известном смысле и самоотречения, и самопожертвования.
К.ЛАРИНА: И сопротивления.
А.ПРОШКИН: И сопротивления в том числе тому, что болит по-настоящему, что доставляет боль. Понимаете, в чем сложность сегодняшнего состояния кинематографа и в большей степени состояния зрителя? Что, вот, чувство боли он не хочет испытывать, что он приходит в кинозал, очень боясь, что потребуется некая душевная затрата, что сердце будет болеть. Он хочет развлекаться, он хочет, чтобы его веселили, щекотали, щипали, пугали. Вот такая очень массированная прививка американского развлекательного кино привела к тому, что зритель идет в кино только с одной целью – развлечься. В то же время в советское время за неимением других особых развлечений кино в какой-то степени было заместителем церкви. Люди приходили...
К.ЛАРИНА: Ну, не только кино, наверное – в принципе, искусство. И театр.
А.ПРОШКИН: И театр, да. Как ходили на спектакли Эфроса, да? Или, там, Товстоногова.
К.ЛАРИНА: Или поэтические вечера.
А.ПРОШКИН: Да, или поэтические вечера, которые вообще канули в Лету, исчезли. Где эти стадионы, которые собирали Евтушенко, Ахмадуллина?
К.ЛАРИНА: Я с вами согласна, Александр Анатольевич, но меня смущает одна вещь. Вы уверены, что в этом американское кино виновато, в том, что произошло с народом?
А.ПРОШКИН: Я не говорю, что американское кино виновато. Американское кино, во-первых, великое кино. Там помимо развлечений и аттракционов есть и Кассаветис, и Олтмен, и много великих режиссеров и великих откровений, которые мы в меньшей степени видим, чем вот такой развлекательный ширпотреб. Я думаю, что в гораздо большей степени виновато некое отсутствие понимания, куда мы идем, глобальных каких-то целей. И в этом смысле огромную роль, конечно, сыграло телевидение, которое воспитало, в общем, поколение манкуртов.
К.ЛАРИНА: И не американское телевидение, а наше, российское.
А.ПРОШКИН: Наше, родное. В том числе с использованием достижений американского кинематографа. Если так долго смотреть на наш канал НТВ, то в этой стране жить не хочется, в стране, которая состоит из ментов, бандитов, кретинов-олигархов и прочее-прочее, жить не хочется.
К.ЛАРИНА: Ну подождите. Там есть разные предложения. Вот, можно посмотреть какой-нибудь другой канал.
А.ПРОШКИН: Там будет то же самое.
К.ЛАРИНА: Нет, там будут, наоборот...
А.ПРОШКИН: Там будет гламур.
К.ЛАРИНА: Гламурные, богатые, счастливые люди, упакованные.
А.ПРОШКИН: Вот я позавчера посмотрел картину Бори Хлебникова «Долгая счастливая жизнь». И я вообще люблю вот это поколение и Борю, в частности. Вот, человек снял очень простую, очень человеческую историю маленькой северной деревни. Простых людей, помешав своих актеров с деревенскими жителями отдаленного села на Кольском полуострове. У нас вообще о них никто не говорит, как будто этого народонаселения нет. Я когда снимал «Живи и помни» в Нижегородской области, сердце кровью просто обливалось.
К.ЛАРИНА: Да, я помню, вы рассказывали, да. Так, может быть, даже не чувство родины? Я понимаю, о чем вы говорите. Такое чувство страны, да? Потому что у нас вообще люди мало себе представляют масштабы государства. Ведь, никто же... Невозможно сегодня проехать, переместиться из одного конца страны в другой, да? Это безумные деньги, во-первых. Таких цен нигде нету.
А.ПРОШКИН: Да нет, вы знаете, у каждого есть свое какое-то... Вот, своя какая-то привязанность, вот, какие-то свои родные лица, своя малая родина. Это органическое чувство, понимаете, которое нужно любым способом поддерживать. Больше всего меня расстраивает, что молодые образованные, получившие хорошее, особенно техническое образование люди, как только получают это образование, думают, как бы отсюда уехать.
К.ЛАРИНА: Почему?
А.ПРОШКИН: Вот это страшное...
К.ЛАРИНА: Есть объяснение, почему?
А.ПРОШКИН: А вот это потому что чувство родины у них не воспитывали. Потому что здесь реализоваться им довольно сложно. Они предпочитают более легкий путь. И нужно сказать, что наиболее, я бы сказал, успешная русская эмиграция. Я довольно много езжу с картиной, я уже в этом году и в Монреале показывал на Монреальском фестивале, где нам приз дали, и 4 раза во Франции уже показывал картины. Люди с интересом смотрят про Россию. Конечно, там очень много людей русских генетически. То есть они уже многие не говорят по-русски, но душа их по-прежнему здесь. Даже не здесь, а в том мифе о России, прекрасной удивительной стране большого сердца, с которым они продолжают существовать и которое они, живя в той же самой Франции, знают, что есть вот эта Россия, она живет у них в сердце. И вот эта способность сопереживать, сочувствовать и думать «Ну, когда же наступит ощущение какой-то?.. Вот, оков не будет никаких. Когда будет ощущение свободы личности, когда человек может реализовать весь свой потенциал?»
К.ЛАРИНА: Так, вот, все-таки, наверное, как мне кажется, все-таки, сегодня молодые люди, ну, люди, которые едут не за колбасой, как раньше говорили, эта колбасная миграция в широком смысле этого слова (не в смысле еды), все-таки, сегодня люди едут для того, чтобы успеть себя как-то самореализовать, применить свои знания, потому что они понимают, что здесь это никому не нужно.
А.ПРОШКИН: Да, потому что не востребована наука.
К.ЛАРИНА: Конечно.
А.ПРОШКИН: Очень много и деятелей искусства, скажем там, композиторов, исполнителей, музыкантов – они уже здесь не живут, они приезжают сюда гастролерами. И это очень больно. Это очень больно, потому что огромная страна с очень даровитым народом, который оплодотворил уже многие культуры – и Америку, и Францию, и Англию. И очень хорошо почему-то вписывается всюду. Почему здесь далеко не каждому удается реализовать себя?
К.ЛАРИНА: Ну, у вас есть рецепт или хотя бы предложение? Потому что мы с вами говорим сегодня о болевых точках, безусловно, и страны, и общества. Но каким образом, все-таки, эти заболевания лечить? Нам предлагаются какие-то внешние вещи. Вот, я вам сказала про учебник истории – это, как бы, для воспитательных целей. Вот нам здесь пишут «А вот возвращается звание Героя Труда. Пожалуйста, вот и Герои появятся», - иронизирует наш слушатель.
А.ПРОШКИН: Да. Ну, это, понимаете, так же можно возродить графьев, князей.
К.ЛАРИНА: Тут и аристократы появятся.
А.ПРОШКИН: Да. Ну, понимаете, некие знаки другой совершенно эпохи вряд ли помогут в наше время. Мне кажется, что, прежде всего, нам нужно как-то успокоиться. И одна из задач искусства – все-таки, это как-то умиротворять нравы.
К.ЛАРИНА: Да всем всё пофигу уже, Александр Анатольевич. Посмотрите. Всем всё всё равно.
А.ПРОШКИН: Ну, не совсем.
К.ЛАРИНА: Вы же сами говорите, что болевого порога не чувствуют. Люди не чувствуют боли, сопереживания, сочувствия.
А.ПРОШКИН: Ну, конечно. Раньше никогда не могло быть такого, что стоят и фотографируют человека, попавшего под машину. Это приметы времени. Вот эта жестокость, эгоцентризм, эгоизм, культ успеха и денег – это вредно для нашего брата при нашей ментальности, понимаете? Вот такая идеология – она нас не делает европейцами, но она вытаскивает из нас чего-то низменное самое.
К.ЛАРИНА: Мутную азиатчину.
А.ПРОШКИН: Да. Самое худшее. Вот это когда я говорил о наступлении времени хама, это, вот, отсюда, понимаете? И поэтому мне кажется, что, все-таки, задача культуры – это как-то внести некое умиротворение, некое чувство внутреннего покоя, достоинства, научить людей договариваться, смотреть друг другу в глаза. И вот в этом смысле мне кажется, что все предъявляют большие претензии нашему кинематографу – он ничем не хуже, скажем там, французского кинематографа, который во Франции смотрят хорошо. Или польского.
К.ЛАРИНА: А у нас не смотрят.
А.ПРОШКИН: А?
К.ЛАРИНА: У нас не смотрят родной кинематограф.
А.ПРОШКИН: Да, у нас не смотрят. И это показатель того, что вот это чувство родины – оно, к сожалению, ну, в каком-то слаборазвитом, зачаточном состоянии. Когда это касается каких-то агрессивных проявлений «Порвем всех, не пустим, не допустим, всех сгноим», вот тут мы пробуждаемся. А вот в каком-то нормальном течении жизни вот этого ощущения того, что мы одна из самых больших стран мира самой великой культуры, которая за нами стоит... Вот, сколько бы ни было претензий, разговоров о советском телевидении, которое было идеологическое, такое-сякое, пятое-десятое, но количество экранизаций русской классики было значительно выше. Потребность в этом была, потому что советская власть в какой-то степени пыталась, в общем...
К.ЛАРИНА: Воспитывать народ.
А.ПРОШКИН: Не только воспитывать, но еще в какой-то степени прятаться за авторитеты. Понимаете? И за большие мысли.
К.ЛАРИНА: А там рейтингов не было, системы рейтингов, там не было рекламы, понимаете? Они об этом не заботились. Ведь, вспомните. Да, конечно, замечательные были и телеспектакли, и имена какие. Тот же Анатолий Эфрос сколько сделал для телевидения. Потрясающие работы. Какие артисты! Сколько было чтецких программ. Могу по этому поводу тоже прочитать с удовольствием, тоже много помню.
Но понимаю прекрасно, что все равно это не выберет самостоятельно массовая аудитория. Вы это знаете лучше меня.
А.ПРОШКИН: Вы знаете, вот этот фетиш массовой аудитории – это величайшее заблуждение, потому что, все-таки, страна должна думать о своем будущем, о том, что это должен быть высококультурный народ, который ощущает себя русскими в традиции истории, культуры своей великой, да? Вот, если они этого лишены, то ничего хорошего из этого не получается.
К.ЛАРИНА: Ну нет, я с вами тут не соглашусь, потому что все равно выбор существует. У каждого есть телевизор в доме. И у каждого телевизора, ну, не может быть... Не как при советской власти 2 кнопки или 3, да? Сейчас, все-таки, выбор огромен. И все равно побеждает безобразное. Вот, это никто не выдумывает, это, на самом деле, так.
А.ПРОШКИН: Ну, вы знаете, почему английское телевидение, которое, с моей точки зрения, самое лучшее в мире, оно имеет определенные цели и задачи. Да? Вот, их задача – это воспитывать из англичан англичан. Поэтому они в каждом поколении «Сагу о Форсайтах» снимают...
К.ЛАРИНА: И «Шерлока Холмса», да.
А.ПРОШКИН: И «Шерлока Холмса», и прочее-прочее. Их задача – давать максимально широкий спектр информации, в том числе и научной информации. Какие они потрясающие снимают фильмы о животных – это вот то, что я смотрю с большим наслаждением.
Это же не случайности и не ради рейтинга делают.
К.ЛАРИНА: А какие исторические фильмы делает Би-Би-Си, потрясающие.
А.ПРОШКИН: Да. Это же делается целенаправленно, чтобы люди ощущали себя англичанами. У нас этой задачи не стоит, у нас стоит задача – рейтинг.
К.ЛАРИНА: Это с одной стороны. С одной стороны, рейтинг, если мы говорим о художественных программах, художественном телевидении. А с другой стороны, есть госпропаганда, которая никуда не делась. И вся историческая у нас часть – она подчинена именно госпропаганде. У нас полно заказухи политической, вы сами это видите, которую нельзя расценивать как продукт исторический, да?
А.ПРОШКИН: Но слава богу, попадается... Все-таки, какой-то диалог существует. Я не знаю, я смотрю исторические программы, скажем там, Млечина. Это совершенно самостоятельный взгляд в достаточно степени, объективный.
К.ЛАРИНА: Нет, канал «Культура» у нас, все-таки, есть.
А.ПРОШКИН: Существует канал «Культура», на котором, все-таки, появляются на экране совершенно другие лица, которые разговаривают другим языком. Существует Александр Архангельский замечательный совершенно. Мало, конечно, это смотрят, потому что посадили на иглу, на стрелялки...
К.ЛАРИНА: Да сами они сели на эту иглу. Не знаю, у меня иллюзий нету. Мне кажется, что эту иглу каждый человек сам для себя. Ну, вас же не подсадишь на эту иглу, правда же?
А.ПРОШКИН: Ну, собственно, не для меня телевизор и придуман. Но дело все в том, что это вопрос политики, там, власти, государства, телевизионных каналов, какую цель они перед собой ставят. Если они ставят перед собой, все-таки, цель просвещенного народа, то не мытьем, так катаньем они это внедряют, как это делают англичане.
К.ЛАРИНА: Значит, такой цели перед нашими властями нет, не стоит.
А.ПРОШКИН: Да. Значит, власти ставят одну цель. С одной стороны, совершенно понятная защита своих интересов, пропаганда – это любая власть это делает, насколько это позволяет. А также зарабатывайте бабки как хотите. Вот это «зарабатывайте бабки» чревато тем, что снимают на телефон трупы под колесами.
К.ЛАРИНА: Ваш фильм «Искупление». Здесь наши слушатели спрашивают, покажут ли его по телевидению? Это традиционный вопрос, поскольку фильм же в прокате прошел, да? И, конечно, хочется его увидеть, это кино. Я его смотрела. Я говорила Александру Анатольевичу, я его смотрела дома (этот фильм). И, конечно, интимное мое соприкосновение с этой работой – оно мне гораздо важнее, чем работать с массами, что называется. А нет у вас предложений этот фильм показать по телевидению?
А.ПРОШКИН: Пока глухо.
К.ЛАРИНА: Ну, «Закрытый показ» существует. Хорошо, допустим, это кино не для всех, предполагаю я, да?
А.ПРОШКИН: Хотя, мне непонятно, почему не для всех.
К.ЛАРИНА: Ну, бог его знает. Мы же не знаем этих законов с вами, ну?
А.ПРОШКИН: Я довольно много езжу по стране и показываю картины, и за рубежом, и по стране. И те залы, в которых я бываю, они всегда, ну, как сказать, очень сердечно это все воспринимают, и потом бывают на час, на полтора еще какие-то диспуты, беседы, где мы о многом говорим и не только о фильме.
К.ЛАРИНА: То есть такая система киноклубов, которая была при советской власти, кстати.
А.ПРОШКИН: Да. Вы знаете, для меня это еще очень важно, как бы, возвращение в русскую литературу имени Фридриха Горенштейна, который, конечно, один из выдающихся писателей. И я думаю, что через некоторое время мы поймем, что это классик русской литературы. Очень мало фильмов снято по его сценариям – «Солярис», «Раба любви», еще там несколько фильмов. Но он же у нас практически не печатался. Напечатали только один рассказ «Домик с башенкой». Повесть «Искупление» была впервые напечатана во Франции с предисловием Миттерана, кстати.
И это очень обидно, потому что этот человек был выдворен не из страны, он был выдворен из советской литературы, в которую он, как бы, не вписывался. Но это грандиозный талант. И, скажем, Ефим Эткинд, такой, очень известный литературовед назвал его «Достоевским XX века». Сейчас вышел его трехтомник, и я надеюсь, что люди начнут его читать.
К.ЛАРИНА: Ну, хорошо бы еще увидеть. Поэтому я традиционно в конце обращаюсь к руководству Первого канала, к Константину Львовичу Эрнсту, чтобы он, все-таки, проявил творческую и человеческую волю, и вернул, во-первых, автора Фридриха Горенштейна, а, во-вторых, все-таки, предложил настоящее кино своему зрителю, которого он так ценит и любит. Поэтому мне кажется, что в рамках «Закрытого показа» у Александра Гордона было бы интересно посмотреть именно это кино «Искупление» Александра Прошкина и обсудить его, кстати, вместе с участниками дискуссии.
А.ПРОШКИН: Кстати, картина получила весьма престижный приз на Монреальском фестивале класса «А». Может быть, это для нас не основание, но, все-таки, это кое-что.
К.ЛАРИНА: Ну и Андрей Панин, который там есть, это одна из последних его ролей. Мне кажется, это было бы здорово, если бы это кино показали. Так что надеемся на какой-то отклик. А вам спасибо большое, Александр Анатольевич. Спасибо.
А.ПРОШКИН: Спасибо вам, Ксения.