Эдвард Радзинский - Дифирамб - 2012-10-07

К.ЛАРИНА: 13 часов и 17 минут, начинаем программу «Дифирамб». Здесь в студии Эдвард Радзинский, который уже провел свой первый мастер-класс до начала нашего эфира, поскольку предыдущие гости с удовольствием послушали некоторую такую часть выступления, да? Всем повезло. Здравствуйте, Эдвард Станиславович.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Здрасьте-здрасьте.

К.ЛАРИНА: Сразу напомню нашим слушателям все средства связи. Вопросы присылайте. SMS +7 985 970-45-45 и Twitter-аккаунт @vyzvon. Мы вспоминали сейчас до программы цикл, который сейчас прошел по телевидению на канале «Культура», «Коллекция Эдварда Радзинского», состоящий, по-моему, из 5 фильмов? Там 4 или 5 фильмов.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Там больше. Там 3 и потом 6.

К.ЛАРИНА: 6 фильмов, да? Это документальная хроника даже больше, чем документальное кино, досоветского и советского периода, такие, самые такие, ударные по событиям эпизоды исторические, включая строительство Беломорканала, включая процесс над Промпартией, включая, конечно же, великое прощание, фильм 1953 года цветной, похороны Сталина. И как раз в это же время практически шли большие дебаты по поводу суда над Pussy Riot. Я как раз тоже обратила на это внимание, как все это закольцевалось. Когда буквально на канале «Россия» шло такое заседание православного парткома Аркадия Мамонтова, параллельно на канале «Культура» шел фильм 1934-го или 1932-го года, процесс над Промпартией. И мы все поразились. Мы это обсуждали, как воспроизводятся эти выражения лиц, которые кричат «Смерть вредителям», «Распять. Расстрелять. Посадить». И эта закольцованность во времени – она, конечно, поразительна просто.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Вы знаете, ну, я думаю, если была бы съемка Французской революции, то лица были бы те же. Понимаете? Дело в том, что радость толпы... Ну, психологию толпы – ее уже до банальности исследовали. Понимаете, самое удивительное, что люди, которых даже зовут, даже, ну, они, как бы, приходят не по своей инициативе, влившись в толпу, у них появляется некое общее чувство как на стадионе. И поэтому абсолютно искренне они кричали. Дело в том, что это был еще крик, который шел от революции, где тоже кричали. То есть еще этот энтузиазм вопля – он не угас. И поэтому так замечательно орали. А как прекрасно, вот, когда шел допрос Зиновьева и Каменева, то им включали трансляцию, где народ... Причем, вы понимаете, как на них должно было это действовать? Еще недавно была тройка – Сталин, Зиновьев и Каменев. А еще раньше было просто – Ленин, Троцкий и Зиновьев, они были вожди. Эти бесконечные города, которые назывались Зиновьев, Троцкий и так далее. Имени Сталина не было тогда. И вот сейчас их, вождей все с таким бешенным энтузиазмом «Распни!» Голос толпы.

К.ЛАРИНА: Как вы подбирали это кино, раз уж мы с этого начали наш разговор? Почему это называется «Коллекция Радзинского»? Это ваш выбор тем или вы это кино знали до этого?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Вы знаете, это выбор канала. Ну, как бы, была эта идея. Они знали, в этот момент я писал, как вы знаете, я выпустил книжку «Апокалипсис от Кобы». То есть вышел первый том, сейчас вышел второй том, но скоро будет третий. То есть я ее делал, действительно, 10 лет почти. И я смотрел, для меня, ведь, это было не просто кино, когда я смотрел. Дело в том, что для меня, вот, потонула Атлантида по имени СССР, а есть окно, в которое вы глядите и видите эту потонувшую Атлантиду целиком. Это документальное кино. Это не важно, что они там признаются и вы знаете, что они лгут. Но зато, вот, как они держатся, как они ходят, как сидит Вышинский, как сидит Крыленко, лексика, одежда. Вот, как все это профессорское, то, что осталось еще от революции, эти сюртучки. Вы понимаете, это непередаваемо. То есть вы живете, вы чувствуете этот воздух. И поэтому я невероятно обрадовался, когда мне это и предложили. И, действительно, я подумал, как это будет важно. Потому что оглядность. Мы вместе осуществим эту экскурсию, мы вернемся туда, потому что дело не в том, что я там объяснил, что Крыленко тот-то или не тот-то. А дело в том, что они увидели того, про кого я говорил. И, вот, ощущение этой правды – оно вошло.

И вот тогда это и была трагедия, когда люди... Они понимали, что они невинны. Выходили и рассказывали все, что они сделали, то, чего они не делали. И как это, оказывается, просто. Вы понимаете?

Да, я объяснял, что там Иосиф Виссарионович, который замечательно понял... Он – автор процесса и он великолепно понял смысл процесса. То есть он сделал все, как надо ему. И, вот, человек за кулисами. А потом выходят актеры и играют роли. Вы понимаете? То есть вы видите фантасмагорический театр, где один придумывает. Но цена этого театра – человеческая жизнь. Вы понимаете? Вот в этом фантасмагория, что никто не знает. Это не то, что они знают, что если они им пообещали и если они скажут, то тогда их помилуют. Нет, они не знают. Но они знают одно – что если они не скажут, то расстреляют не только их, а семьи.

Вы понимаете, там потрясающая вещь, что за кадром стоят заложники невидимые. И в этом вся игра. То есть, вы понимаете, идет разговор не только о себе, а о них тоже. И каждый себе объясняет «Я говорю ложь не потому, что я боюсь, а потому что я думаю о семье». А на самом деле, он боится.

И вот этот бесенок страха, который все пытаются унять. То есть большевики потом будут себе... Они должны объяснять идею. Они говорят «Нет, я это делаю, - как будет объяснять Бухарин, - потому что человеческие судьбы – они мизерабельны». Это его слова. «А главная идея – ну, вот, есть такая генеральная идея чистки. Для того, чтобы это государство существовало, надо убрать всех колеблющихся. Это мешает индустриализации», и он начинает себе объяснять, почему он придет и скажет, что кумира своего Ленина он собрался уничтожить и отравить, убить.

Вы понимаете? То есть люди... Оказывается... Вот, Иосиф Виссарионович сказал гениальную фразу, ужасную, но точную. Он сказал: «Люди как камешки в океане легко обкатываются. И это должен знать каждый политик». И он это потрясающе продемонстрировал: они обкатывались у него. Да, были пытки, были ужасные пытки. Но вы понимаете, там еще была одна вещь. Вот, удивительная вещь. Они оказывались... Это же все были... Я скажу спорную вещь. Но для меня бесспорную. Понимаете, они все были одни в камере. Сейчас объясню.

Понимаете, сила протопопа Аввакума и всех сильно верующих людей то, что он не один. Вы понимаете, он твердо знает, что ему помогут, что есть то, что выше его и палачей. И поэтому в главный момент, даже когда его заставят сделать, он все равно вернется обратно. А эти – одни, у них никого нету. У них есть они и семьи. И Бухарин думает не о том, что его поддерживают, а он думает, у него ребенок только что родился и у него жена – почти девочка. Она, ну, ребенок почти, понимаете? И он к ней так и относится. И он себе объясняет вот этот невозможный выход из коллизии, потому что один.

И, вот, думаю, поэтому, наверное, был убит этот похищенный генерал Миллер, потому что он не согласился. Поэтому Пальчевский, вот этот бывший комендант Зимнего дворца, который, действительно, после нравственных мук этих интеллигентов несчастных решил, что надо во имя спасения культуры, там, надо во имя того-то, того-то перейти и служить советской власти, потому что она перешла от разрушения к созиданию. И вот ему говорят, чтобы он признал, что он... Он не признает. Это другой материал, понимаете? За ним другое. И он не признает. И, видимо, как и Чаянов, поэтому их расстреляют. Их не сумеют вывести на процесс.

И, вот, разница между этими людьми и потом процессами 1937 года... Вот, я читал очень много реакции Троцкого на процесс. Он тоже не понимает. Понимаете? Он не понимает все равно. Вот, он говорит «Они лгут», ему кажется «А, это Зиновьев и Каменев, они вспоминают свою вражду прежнюю ко мне, они меня топят». Да, но там Рада, ближайший друг, там Смирнов, там бесконечное количество его друзей. И все говорят. Потому что одни.

К.ЛАРИНА: Это Эдвард Радзинский. О фантасмагории уже сегодняшнего дня мы обязательно поговорим в следующей части программы, а также принимаем ваши вопросы, дорогие друзья. Сейчас новости.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Напомню, что сегодня в нашей студии Эдвард Радзинский. Напомню также номер SMS +7 985 970-45-45. Конечно же, спрашивают наши слушатели, когда выйдет вторая часть «Апокалипсиса от Кобы». Вторая часть уже вышла только что, Эдвард Станиславович, да?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Да, она вышла только что и она, ну, вот, о том, как это ни смешно и ни странно, о том, о чем я сейчас говорил. Это как раз 1937-й год и так далее. Но самое интересное там... Вот, вы понимаете, прелесть жанра этого. Это роман. Но это роман исторический. Вот, я в своей книжке «Сталин» долго доказывал о том, что встреча Сталина с Гитлером была. Там так и выходит, потому что есть американское сообщение о встрече Сталина с Гитлером, есть числа и есть исчезновение Сталина из своего кабинета в эти числа. Почему это точно исчезновение Сталина из кабинета? Потому что есть журнал посетителей кабинета Сталина. И, вот, трудоголик Сталин в разгар недели на 2 с лишним дня исчезает из своего кабинета. При том, если бы он был болен, что, возможно, он был болен, то почему-то он возвращается туда поздним вечером, что трудно для больного человека. И не просто туда возвращается, а у него очень интересные посетители – это глава МИДа Молотов, второй человек в государстве и Каганович, который занимается промышленностью, третий, и Жуков, который занимается, тогда, действительно, становится одним из самых влиятельных военных при Сталине.

Еще интереснее состав людей, которых он принимал до исчезновения – это бесконечные военные, это весь Генштаб, все руководители и армии, и флота. Поэтому и мне, вот, в этом было счастье мое, что я сделал то, о чем должен мечтать драматург, то есть я попытался реконструировать встречу Сталина и Гитлера. Это как раз этот том. И вот этот разговор этих двух людей, у которых, кстати, очень много общего в детстве – там отцы, которые рано умирают, оба не заканчивают, ну, так скажем, даже среднего образования (ну, не важно), там, религиозное образование Сталина, начальное религиозное у Гитлера. Вот, все это вместе очень интересно, причем оба были освобождены от военной службы.

К.ЛАРИНА: По состоянию здоровья.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Вот, 2 руководителя самых великих армий в мире были признаны негодными к военной службе. Иосиф Виссарионович, когда его из ссылки повезли для того, чтобы мобилизовать в армию, а Гитлер – его достали австрийские власти из Германии, и он получил это освобождение. Ну, не важно. Но, как бы, Гитлер называет себя революционером, и он – национал-социалист, он ненавидит олигархов. И Иосиф Виссарионович, тоже не любивший, так скажем, олигархов и тоже, действительно, революционер, просто, ну, совсем революционер.

Вообще, вы знаете, писать... Вот я сейчас знаю, что идет эта бесконечная дискуссия и все эти вопросы про Сталина. Ну, для меня это был реальный человек, которого я... Поэтому я думаю, что ждать одобрения и от тех, кто ненавидит Сталина, и от тех, кто любит...

К.ЛАРИНА: А для них это тоже живой человек. Для сталинистов живее, чем для вас.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Вы знаете, да. Но для очень большой аудитории Сталин – дразнилка. То есть что это значит? Вот, я говорю «А я люблю Сталина», и тут вся ненависть либералов, весь крик начинается. Ну, вот, условно говоря, замечательный хороший писатель пишет «А вы все вообще должники Иосифа Виссарионовича, и поэтому его не любите». Моментально начинается...

К.ЛАРИНА: Это вы про Захара Прилепина?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Не важно.

К.ЛАРИНА: Нет, вот, кстати, интересно ваше отношение к этому жесту.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Дразнилка это. Начинается вопль. Во-первых, необычайно театральное заявление, очень театральное, то есть вы моментально выстраиваете большую очередь должников Сталина. Первым стоит глава советской театральной школы Мейерхольд, который сообщает в своем письме Молотову, как его бьют жгутом, в 60 лет кладут вот этого должника на пол и лупят. И каждый день. И потом боль, как он пишет, такая – я плакал. Потому что это как электричеством.

За ним стоит один из первых поэтов эпохи Мандельштам. Чуть дальше не уничтоженная, но доведенная до самоубийства еще один первый поэт эпохи Цветаева. Дальше самоубийца Маяковский. Дальше Вавилов стоит. То есть стоят звезды все в очереди, должные Иосифу Виссарионовичу. Притом стоит целая наука под названием Кибернетика. Ну, а вейсманизм-морганизм, менделизм?

К.ЛАРИНА: Да нет, и вся литература, и музыка, да.

Э.РАДЗИНСКИЙ: То есть все 2 передовые науки времени, которые в философском словаре, который читал Иосиф Виссарионович и одобрял, называются лженауками. Они все стоят в этой бесконечной очереди. И тот, кто пишет и говорит это, он знает этот ответ, потому что прелесть – это дразнилка, повторяю. А для других это жизнь, понимаете? Особенно для тех, у кого там семьи укоканы. Ну, бесконечно. Вы начинаете вот в этой книге «Апокалипсис от Кобы». Это, знаете, он ведет своеобразный список Шиндлера, то есть он ведет тех, кого расстреливают. И он пытается понять, какая связь между экономистом Чаяновым, старым большевиком Шляпниковым, Вавиловым, ученым? И дальше начинается писатель Пильняк. Почему? Он никак не может понять этой связи. И там он, в конце концов, понимает ее. Понимаете? Он понимает, что тот уничтожает и почему.

Ведь, это психология Иосифа Виссарионовича глазами другого человека, который его любит и который его жертва. Там совершенно анекдотические отношения между ними. Он иногда его сажает, но вынужден его выпускать, потому что это зеркало. Глядя на этого человека, он понимает всю длину и величие пройденного пути.

К.ЛАРИНА: Можно я такой вопрос вам задам, Эдвард Станиславович? А вот скажите, пожалуйста, вообще вся эта история сталинская и сталинизм – сильно ли он повлиял на изменение кода нации, вообще изменение менталитета? Можно ли говорить, что мы живем в постсталинскую эпоху?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Мы живем... Он назывался «отец» и назывался «учитель». Простите, он по правде отец и учитель. И та ненависть, которая на вас обрушивается, когда вы пишете о нем с любой стороны (это не важно), это его ненависть. Это то, что он вбил генетически в страну. Понимаете? Все говорят «Когда будет демократия?», да она не может быть. Дети, вы же слово «толерантность» слышали? Ну, кто толерантен? Я толерантен? Черта с два. У меня такая же во мне начинает бушевать, когда я что-то другое. Понимаете? Я не умею, я себя заставляю так же, как... Это очень трудно сказать «Простите».

Я никогда не забуду, я вел заседание в Союзе писателей. Вот только что перестройка началась. Бедный Быков там был еще и он все вспоминает об этом (Дима). Я вышел и там был зал. И они все время требовали там, как бы, крови инакомыслящих, тех, которые... Лимонов, говорят, надо его исключить, потому что он любит маршала Язова. Я сказал: «Но почему?» Ну, у него вкус. Вот, он влюблен в маршала Язова. Я не могу сказать, что я так же пылко отношусь к этому замечательному, видимо, для него маршалу, но почему мы должны его исключать? Это, ну, писатель любит. Писатель странен.

Вот, Леонид Андреев, у него был рассказ, где чиновник несчастный говорил «А я, ваше превосходительство, люблю негритянок. В них есть нечто экзотическое». И все начинали думать. В уездном маленьком городе, где никогда, а он любит негритянок. Понимаете? А он любит маршала Язова. Орали, кричали, пытались меня убрать. Я говорил «Не надо. Самый замечательный призыв к вам – это этот, я не знаю, Кот Леопольд, который «Давайте жить дружно».

К.ЛАРИНА: Но это невозможно. Ну, послушайте, даже вот сегодня ваша книга «Апокалипсис от Кобы» стоит в Доме книги среди книжных новинок. А вокруг вас стоят книги... Там есть Николай Стариков, который тоже написал про Сталина, но только совсем по-другому, да? Там есть книги сталинистов, замшелых совершеннейших людей, которые по-прежнему пишут ему на тот свет письма любви. Это нормально, вы считаете?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Прелестно. Вот, не просто нормально. А я жизнь отдам, чтобы они стояли рядом, понимаете? То есть в этом вся история, в этом вся и прелесть.

К.ЛАРИНА: Но это тогда никогда не кончится.

Э.РАДЗИНСКИЙ: А это не может кончиться, потому что самый популярный, самый современный политик... Сказать вам? Вы знаете. Он – Иосиф Виссарионович. В этих мягких кавказских сапогах, я когда-то писал, он вышел из тени истории. Да он не уходил в тень. Прямо стоял и стоял. Потому что когда вам хочется, у вас неудачи, вам трудно жить и вам хочется бросить в этот поганый интернет всю свою ярость и ненависть, вдруг вы видите, этот человек ругает Сталина. Мы: «Сволочь! Негодяй! Ты ругаешь! Ты – то, то, то». И вся ваша ненависть как-то куда-то уходит. Понимаете?

Сказать самое точное? Сказать? Вот, мой большой друг (я уж второй раз его цитирую), папа Жени Симоновой, великий физиолог, великий Симонов, психиатр, психолог (он – всё), у него был опыт очень важный, вообще важнейший. Это было, по-моему, 4 обезьяны, ну, одна самая сильная, она била вторую. Вторая била третью, третья била четвертую. А четвертой некого бить. И знаешь, что с ней происходило? У нее вылезала шерсть, она болела. И тогда ей ставили зеркало. И когда она получала удар, она подходила к зеркалу и била в зеркало кулаком. Выздоровела. Понимаете? Сталин – это вот это.

И когда орут «Это скотина! Он – прохвост! Он предал!», а эти кричат «Этот негодяй, который там то-то!» - это вот то, что он поселил в людях из них выходит, понимаете? Он – отец и учитель по-прежнему. И это не образ тупой, что страна не вылезла из-под сталинской шинели. Это не тупой образ. Она не вылезла. Более того, это уютно, это помогает психически очень многим людям. А для того, чтобы жить и чтобы здесь возможен был, действительно, ну, так скажем, какой-то политический ясный горизонт, люди должны научиться не орать, прежде всего, друг на друга.

К.ЛАРИНА: Невозможно.

Э.РАДЗИНСКИЙ: То есть они должны понять, что, видимо, Стариков, который любит Сталина, у него есть какие-то размышления. Какие-то. Я их не знаю. Другое дело, там я не согласен, я по-другому интерпретирую. Но что делать? А он так.

К.ЛАРИНА: Но это же не оценка конкретно личности. Что я вам говорю? Это вы знаете лучше, чем кто бы то ни было.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Это позиция.

К.ЛАРИНА: Конечно. Но вот смотрите. Просто хотела немножко закольцевать сегодняшним временем то, что вы говорили вначале про эти документальные фильмы, которые мы с вами обсуждали. Сегодня абсолютно воспроизводится та же самая модель общения с, как вы говорите, колеблющимися или с несогласными. То же самое. Не расстреливают, конечно, но, тем не менее, либо колеблющихся надо запугать, либо их купить, либо их изгнать совершенно безболезненно, сказать «Убирайтесь вон. Кто не с нами, тот пошел вон отсюда – мы не обеднеем». Это то же самое, как вы говорите про отношения Сталин-Ленин. Сегодня точно так же нынешняя власть закапывает Бориса Ельцина и эпоху 90-х годов, абсолютно ее переворачивая с ног на голову. Как только не стало физически Бориса Ельцина, он тут же стал совершенно фигурой с совсем другим знаком, и сегодня активно это внедряется в массовое сознание с помощью телевидения.

Про кино, про хронику, про Беломорканал – пожалуйста, вам «Анатомия протеста». Те же самые методы, та же самая пропагандистская машина, которая работает абсолютно так же. Только тогда телевидения не было. Путин сегодня отмечает 60 лет – у него сегодня юбилей.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Закапывают Ельцина. Но, ведь, Борис Николаевич закапывал человека в его время по фамилии Горбачев. Сразу. И теперь в чем прелесть Америки? Когда американский президент принимает присягу, стоят 3 живых других президента и они все вместе, потому что, относясь к разным партиям и обливая друг друга во время предвыборной кампании, они все равно вместе. Понимаете? Поэтому когда Борис Николаевич, начался этот весь галдеж по поводу Горбачева, который сделал то-то, то-то, он делал на будущее, понимаете? Никто не понимает, что как ты туда, так к тебе. Понимаете? Он не виноват, он не толерантен тоже был. Он – нормальный секретарь Обкома, который должен был каждый день себя перебарывать. Его катастрофа в чем? По правде, катастрофа. Он...

Ведь, понимаете, вот, Горбачев. Это политический танец был. То есть немножко налево, немножко направо. Вот, я станцевал, вот вы видите. А это у нас невозможно. Появился Борис Николаевич, который сказал «Это так. Стрелять! На этих стрелять. Рубль падает, мать его? Чтоб остановился!» Американского президента сажают в психушку, если бы он остановил падение доллара. Это запросто абсолютно и не глядя, сказал, когда началось это поколение, он сказал «Чтоб не падал. 3 дня не падал». Ну, это же достаточно.

И вот он, который меня... Приехало, было Би-Би-Си, меня спрашивали «Вот, королева приедет и будет впервые встреча президента с королевой». Я пытался объяснить, что это встреча царя с королевой, не более, что ничего нового не происходит. Но! У него была одна вещь. То есть он решил быть демократическим царем. И это что значит? Это значит, его поливают, а он... А нельзя, нельзя, не буду.

К.ЛАРИНА: Ну, держался, да.

Э.РАДЗИНСКИЙ: И держался. Не потому, что скажет друг Билл или друг Коль, а я так решил. И он так и делал. Понимаете? И вот этот царь в демократических одеждах – это было замечательно. Но дальше нельзя же так все время, понимаете? Так нельзя, потому что идет движение. Должны останавливать... Я книжку про Александра Второго написал целую. Боже мой! Вы знаете, это смешно. Был сейчас юбилей Александра Второго. Меня позвали в посольство наше на Украину, где я там рассказывал про Александра Второго. В этот момент здесь все рассказывали про Александра Второго. Но главный-то урок Александра Второго не в том, что он делал реформы, а в том, что начинать реформы в России опасно, а останавливать еще опаснее. И в том, что этот благороднейший человек был соавтор террористической организации. Потому что он соблазнил молодежь реформами и сказал «Хватит» в разгар реформ. А они не согласны. И вы понимаете, урок – его не учат, никто не учит. Ведь, понимаете, в этом году год историка. На хрена этот год? Понимаете, для того, чтобы приехать в город... Я не понимаю. Понимаете? Ну, приедут в Новгород, ну, справят там тысячелетие или тритысячелетие придумают нашей государственности. Но не это же дело. А дело в том, что были уроки.

Вы понимаете, дело не в том, чтобы обхаивать, как они думают, или возвеличивать. А дело в том, история не нуждается ни в ваших слезах, ни в ваших аплодисментах – она нуждается только в одном, в слове «понимать». Не плакать и не смеяться, а понимать. А понимать не хотите.

К.ЛАРИНА: Хотите, вам процитирую вот уже под финал нынешнего министра культуры, историка Владимира Мединского? Это из последних перлов. Наизусть говорю, обратите внимание. «Интеллигенции нашей пора прекратить мазохистски копаться в нашем прошлом».

Э.РАДЗИНСКИЙ: Ну, может быть. Может быть. Ну, вы знаете, я себе дал такое слово.

К.ЛАРИНА: Прошлое раскалывает, ведь обратите внимание.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Да. Я никого... Вы, наверное, заметили, я никогда не говорю, не употребляю фамилий. Это не от того, что я боюсь.

К.ЛАРИНА: Боитесь судебных исков?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Нет. И не потому, что я боюсь судебных исков, конечно, и не потому, что я боюсь кого-то. Вы знаете, мне все равно, кто что говорит. Мне главное – успеть высказать то, что я про это знаю.

Вот сейчас у меня будет 9-го этот концерт про Моцарта. Вы не представляете, с какой радостью и счастьем я буду рассказывать вот эту фантастическую историю «Загадка Моцарта».

К.ЛАРИНА: А вы с оркестром это делаете Плетнева?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Нет, я буду с оркестром, с замечательным Светлановским оркестром и хором. И там будет дивный молодой...

К.ЛАРИНА: Это просто какой-то уже перформанс.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Это огромный перформанс, потому что я практически исполняю пьесу, эту пьесу, которую я написал. Мне однажды позвонили из Италии, начало 90-х и предложили...

К.ЛАРИНА: Написать «Моцарт и Сальери». (смеется)

Э.РАДЗИНСКИЙ: Написать Моцарта. Я был уверен, что надо писать 27-ю пьесу про Моцарта и Сальери. Почему они мне? А у меня в этот момент было 9 пьес в одной Москве. После Перестройки все разрешили. Я хотел бы отказаться, но в этот момент я выпускал... Я прочел все показания расстрельщиков Николая и, соединив их, восстановил всю картину убийства. И она меня преследовала. И когда мне сказали «Моцарт!», я: «Да, да, да!» И я начал писать Моцарта и Сальери. И когда я начал заниматься документами, там произошла удивительная история. Я просто не мог понять, почему все не хотят этого увидеть.

Дело в том, что Сальери был самовлюбленный итальянец, а музыка считалась профессией итальянцев. У него был титул Первый капельмейстер империи, и он был заслуженный, потому что его обожали двор, ученики. Ученики у него очень интересные – Бетховен, Шуберт, Лист и в будущем сын Моцарта. И Бетховен подписывался «Бетховен, ученик Сальери» (это подпись есть). И опера «Тарар» шла с бешеным успехом по миру, дважды в Вене. А Моцарт дважды провалился.

К.ЛАРИНА: То есть Пушкин его убил, этого композитора.

Э.РАДЗИНСКИЙ: И представить себе, что этот самовлюбленный легкомысленный так отнесся, так позавидовал немцу, неудачнику в этот момент, нищему Моцарту, что его отравил, это смешно было. Но вместе с тем след интриги абсолютно дьявольской там. И там есть персонаж, который очень похож на то, что написал Пушкин под названием «Сальери», только он носил другое имя. И, вот, когда я это понял... И там разговор о боге. Там, понимаете, Моцарт, который воспринимает мир через смерть, чего никто не знает. Я читал эти его письма о смерти (Моцарта), о том, как он каждую ночь ложится, зная, что может умереть и что смерть – это друг человека. И почему его отношения с богом? И вы понимаете, что, как бы, музыка для него – это молитва.

К.ЛАРИНА: Скажите, пожалуйста, это написано, вот то, что вы сейчас рассказываете?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Да.

К.ЛАРИНА: Вами? Вы это сделали?

Э.РАДЗИНСКИЙ: Я это сделал, я написал эту пьесу. Они ее поставили. И вот эту пьесу в сопровождении оркестра...

К.ЛАРИНА: Вы будете исполнять сами?

Э.РАДЗИНСКИЙ: ...я буду исполнять сам.

К.ЛАРИНА: 9-го числа?

Э.РАДЗИНСКИЙ: 9-го числа, потому что...

К.ЛАРИНА: А где? В Концертном зале?

Э.РАДЗИНСКИЙ: В Зале Чайковского это произойдет, да.

К.ЛАРИНА: У нас потрясающая лекция сегодня прошла. Вот вам, пожалуйста, мастер-класс от Эдварда Радзинского. Я вас благодарю, получила огромное удовольствие. Вот только не могла... Не конспектировала. У нас будет стенограмма – можно будет обратиться еще раз к этому. Спасибо вам огромное. И до встречи. Всегда рады, Эдвард Станиславович.

Э.РАДЗИНСКИЙ: Спасибо.