Роман Виктюк - Дифирамб - 2012-07-22

К.ЛАРИНА: Начинаем программу «Дифирамб». Сегодня в нашей студии Роман Григорьевич Виктюк. Здравствуйте, Роман Григорьевич. Ну, кто бы мог вообще подумать, что именно в день нашей встречи с Романом Григорьевичем Виктюком мы получим такое ужасное трагическое известие. Напомню, что буквально минутами вы слышали в новостях, что скончался Богдан Ступка. Выдающийся артист. Безусловно, человек знаковый в нашей истории, в истории культуры не только российской, украинской, мировой безусловно. Еще его роль оценят в искусстве, еще не представляют себе масштабы этого человека. Но вот для Романа Виктюка это не просто большой артист, это человек жизни. Да, Роман Григорьевич?

Р.ВИКТЮК: Это мой друг. И когда-то во Львове он был в 10-м классе, а я уже в театре там был самый главный артист, и он ходил за мной, провожал домой и все время мне только говорил одну репличку «Я хочу быть артистом». А я ему говорю: «Будешь». А в театре он у нас играл в спектакле задние ноги кобылы. И когда он уже был министром культуры, я это рассказал в Киеве на телевидении без всякой плохой мысли, с юмором, что вот с чего начинал и до чего, до министра культуры, с кобылы до министра. И он мне звонит и говорит «А ты не мог позже об этом рассказать, когда я уже не буду министром?» И когда мы приехали с Еленой Образцовой на гастроли в Киев, я сказал «Лена, ты должна с ним познакомиться». Она говорит: «Конечно». Я говорю: «Только не говори про кобылу». Первое, с чего она начала, когда он вошел: «Ой, задние ноги кобылы вам удались. Очень удачный прыжок». Он начал хохотать, и все проблемы пропали.

А буквально 4 дня назад я ему звоню, жена берет трубку и вдруг она кричит: «Откуда ты знал, что он хочет только с тобой говорить?» Я говорю: «Лариса, не спрашивай». Он берет трубку и говорит мне: «Я ни с кем не разговариваю. Ты мне снился вчера, ты мне снился сегодня. Мы с тобой ходили по Лондону как когда-то во Львове, когда я играл с тобой задние ноги кобылы». И он улыбается, превозмогая боль, и я говорю «Тобі добре?» Он мне только сказал «Погано». И заплакал. Всё. Это было 4 дня назад.

В это даже нельзя поверить. И наш сегодня с тобой разговор, безусловно, наверное, в какой-то такой сердечной какой-то невосполнимости этого человека в культуре. Это не только грустно, это утрата близкого-близкого человека. Я знал его маму, его папу – он работал в оперном театре во Львове. Какая-то, знаешь, такая дорога от взлета первого... Он меня послушал и поступил в театр Заньковецкой, в театральную студию, потому что там был главный режиссер, а его учителем был великий артист Курбас. Это великий, самый великий. И он пошел к нему учиться. И Тягно был счастлив, что он воспитывает. И все говорили «Какой он талантливый!» И я могу только прокричать «Это великий артист. Не только Украины». Да. Да... Кто его знает...

К.ЛАРИНА: Работали с ним как с артистом?

Р.ВИКТЮК: Конечно. Ну, конечно. Ну, здрасьте. Ну, о чем ты говоришь?

К.ЛАРИНА: Ну расскажите, что сделали с ним.

Р.ВИКТЮК: «Каменный властелин» - это Леся Украинка. И Кадырова была. Это ж тоже замечательная львовская артистка. Но он такой чуткий, он такой доверчивый. Это большой ребенок, понимаешь, который настолько в эти обстоятельства входит (я не понимаю), и начинает в нем вибрировать что-то невозможное. Когда я увидел, как он играет в «Шоломе-Алейхеме», понимаешь, поскольку мы знаем эту среду, а Львовский театр юного зрителя – это был тот театр, куда Шолом-Алейхем сбежал от погромов в России и приехал туда, и жил в этом театре в маленькой администраторской. И все, что описано в этой его удивительной книжке «Блуждающие звезды», это все происходило в этом дворе, где мы с ним выросли. И перед тем, как начать репетировать, он приехал, мы пришли, ходили по этому... Там ничего не изменилось. И эта маленькая администраторская, где он жил – мы просидели тихо-тихо полдня. И он что-то в своем гениальном созерцании и подсознании впитывал, понимаешь, из того, что мог этот человек чувствовать, когда он был изгнан. А там, во Львове спасен. Вот, с ним связано таких масса каких-то вещей.

Да, если кто его помнит, помолчите, подумайте о нем. Пусть ему там будет хорошо. Да...

К.ЛАРИНА: Конечно, есть... Театр – такая вещь, которая не сохраняется, только в воспоминаниях очевидцев. Но тем не менее, есть, что называется, Золотой фонд телевизионный.

Р.ВИКТЮК: Конечно-конечно.

К.ЛАРИНА: По-моему, есть «Украденное счастье», да? И, по-моему, есть как раз спектакль «Шолом-Алейхем», который можно увидеть, и я думаю, что покажут по «Культуре». Ну и, конечно же, кино вот мы сегодня... Я уже вспомнила самые последние его работы, блестящие совершенно. Он мужик, конечно, был еще, невероятной харизмы, как говорят, притягательности мощнейшей.

Р.ВИКТЮК: Конечно. Энергетика небесная.

К.ЛАРИНА: Вот, «Водитель для Веры» Павла Чухрая блестяще сыграл. И фильм «Свои» Месхиева тоже, да?

Р.ВИКТЮК: Но его работа с Параджановым – это классика, это то, что будет отправлено, конечно, туда, в вечность для поколений, которые будут интересоваться, что же было здесь, на этой планете. Он достоин быть в этой капсуле, которая будет отправлена в вечность и навсегда.

К.ЛАРИНА: Когда уходят такие люди, конечно же, понимаешь, насколько несопоставим масштаб. Вот сегодня смотришь, звезды сегодняшнего дня и, вот, уровень Богдана Ступки. Все-таки, как мне кажется, утеряно вот это вот невероятное какое-то личностное участие в том, что ты делаешь, то, что тебя растит как человека, как личность.

Р.ВИКТЮК: Они – служители, а не зарабатывающие деньги и не занимающиеся славой, успехом, не создают себе фальшивую звездность. И в этом не успокаиваются. Нет.

К.ЛАРИНА: А вот то, что касается перемены контекста исторического, вот, как Богдан Ступка, который, безусловно, был признанным советским артистом...

Р.ВИКТЮК: Конечно.

К.ЛАРИНА: ...популярным, востребованным. Вот этот его переход в новую жизнь – как он это пережил? Независимую Украину, отдельную страну, утрату Советского Союза?

Р.ВИКТЮК: Ну, ты же понимаешь, он был воспитан так, что та часть Украины, где он вырос, она всю жизнь мечтала об этом. Для них это было молитвой, чтобы это произошло. И это многие не понимают. Придумывают, что угодно, какие-то фальшивые конструкции. А он был из этой религиозной семьи, очень религиозной и поэтому он верил в то, что это будет. И это было. И в этом свободолюбии он и вырос, потому что он никогда не был со стадом, а он был львом. И он был одиноким львом, который это понимал. И когда он уехал в Киев, а я уехал в Москву, то мы шутили, что мы два из того гнезда, но мы должны быть всегда там. И мы всегда, когда находили возможность, мы приезжали во Львов и я там ставил, и приезжал, и он приезжал тоже. Мы всегда были связаны с этой землей.

К.ЛАРИНА: Еще при том, что он успел и поработать, что называется, чиновником. Вот вы сказали, что он был министром культуры. Он руководил театром.

Р.ВИКТЮК: Да, он сыграл эту роль, понимаешь, потому что до этого... Я должен тебе сказать правду, что в газетах писали, чтобы я приехал министром. Понимаешь? Меня уже поздравляли, я сказал «Никогда в жизни. Я не имею никакого понятия, «У вас немає грошей» я кричал. И больше ничего. А потом я придумал и говорил, что я бы приехал, когда Ада Роговцева, которая вынуждена была уйти из театра Леси Украинки и она до сегодняшнего дня не работает в театре. Первая украинская артистка. Ксюша, я по телевидению в передачах Савика Шустера, с президентами, я говорил: «Нельзя допускать, чтобы она (а это было лет 15-17 тому назад) не работала в своем театре». Ты себе можешь представить? Мы приезжаем с театром «Современник», с Гафтом и Филиппенко играть спектакль «Сон Гафта, пересказанный мной». И мы ей звоним, она говорит «Я не могу войти – меня не пускают». Мы закричали «Мы тебя ждем на служебном входе». Это была наша ошибка, потому что когда она вошла, то там был турникет железный и она в воображении решила, что она сможет перелезть. Когда она подошла... Ты смеешься, потому что театр превратился в своеобразную военную зону. И дама, которая дежурная сидела в какой-то кабинке, она заплакала и сказала «Я не могу нажать кнопку, чтобы вошла Ада Николаевна». Тогда я сказал: «Валя!..»

К.ЛАРИНА: Запрещено было пускать, что ли?

Р.ВИКТЮК: Да.

К.ЛАРИНА: А почему?

Р.ВИКТЮК: «Валя! Я прошу, - сказал ему, - иди с той стороны этой вертушки, мы с Сашей будем с этой». Мы ее взяли под руки, перенесли через эту конструкцию...

К.ЛАРИНА: (смеется) Бред какой-то.

Р.ВИКТЮК: Я тебе рассказываю правду. И вот таким образом она вошла в театр. В это время дежурная закрыла глаза и плакала. Всё. И когда она вошла в зал, в котором она не была, по-моему, 15 лет, больше, зал встал и ее, ну, просто такими аплодисментами встретил. Ступка ее очень любил.

К.ЛАРИНА: Ну, кстати, если уж мы про Аду вспомнили, дай ей бог здоровья, а какой у нее был замечательный муж, актер Константин Степанков.

Р.ВИКТЮК: Что ты мне рассказываешь!

К.ЛАРИНА: Я просто хочу... Вот, спросила я про советское время и про Ступку, который был, вырос в религиозной семье и на Львовщине, и было понятно отношение к советской власти... Я узнала уже после смерти Константина Степанкова, была какая-то программа, где Ада рассказывала, как он ненавидел советскую власть.

Р.ВИКТЮК: Это правда.

К.ЛАРИНА: Каким он был, по сути своей, диссидентом абсолютным.

Р.ВИКТЮК: Категорически да.

К.ЛАРИНА: И при этом играл вот эту вот чудовищную дрянь, всяких Ковпаков.

Р.ВИКТЮК: Да-да-да.

К.ЛАРИНА: Потом он играл этого... У Павки Корчагина.

Р.ВИКТЮК: Он все понимал, Ксюня!

К.ЛАРИНА: Жухрая он играл.

Р.ВИКТЮК: Да. Он все понимал. Он все понимал.

К.ЛАРИНА: Это, конечно...

Р.ВИКТЮК: Ну Аду это как-то немножко обошло, хотя не очень, все-таки. Не очень.

К.ЛАРИНА: Мы говорим пока про украинскую культуру. Ну вот смотрите, сейчас после новостей мы вернемся в студию и, конечно же, хотелось бы с Романом Григорьевичем поговорить и о сегодняшней жизни в России, и, естественно, о судьбе театра Романа Виктюка, спектакли которого сейчас буквально в этом месяце идут в Москве.

Р.ВИКТЮК: В ТЮЗе мы играем, да.

К.ЛАРИНА: Да. Сейчас новости, потом продолжим.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Ну что? Возвращаемся в программу «Дифирамб». Напомню, что сегодня в нашей студии Роман Григорьевич Виктюк, и мне бы хотелось в этой части передачи поговорить о жизни самого театра Романа Виктюка, потому что там есть некие перемены, надеемся, что к лучшему. Сколько лет мы встречаемся, мы все рассказываем, что вот здание, вот помещение, вот конструктивизьм, уникальное здание. Но, наконец-то, уже появился директор театра хороший, красивый и сам артист.

Р.ВИКТЮК: Замечательная артистка Ирочка.

К.ЛАРИНА: Ирина Апексимова.

Р.ВИКТЮК: Ну, конечно. Когда у нее был свой музыкальный театр, я там был с ней, потому что я и до этого с ней ставил пьесу Радзинского о проститутке, и она играла замечательно совершенно. И Кармен мы там с ней учили. И она знает всю структуру театра изнутри. Тем более, что это не государственный театр, который она должна была содержать своим умом и своим талантом. И она это выдерживает.

К.ЛАРИНА: То есть у нее эти организаторские способности – они есть, да?

Р.ВИКТЮК: Конечно-конечно!

К.ЛАРИНА: Молодец.

Р.ВИКТЮК: И комитет по культуре был очень счастлив, что она пришла, согласилась и Капков, начальник комитета встретил ее с цветами. И это знаменательно, потому что я знаю, что так он не поступал ни с кем, кто был назначен на такую должность.

К.ЛАРИНА: Ну, по-моему, уникальный случай вообще. Таких директоров я не знаю, чтобы такой директор театра.

Р.ВИКТЮК: Да. Понимаешь, Ксюшенька, потому что, понимаешь, она вдруг эту роль играет фантастически свободно, как будто она всю жизнь была на этой должности, тем более, что она знает всех артистов в театре, ее все обожают и никак по-другому как Ирочка никто не обращается.

К.ЛАРИНА: То есть она закончила актерскую карьеру?

Р.ВИКТЮК: Нет.

К.ЛАРИНА: Нет?

Р.ВИКТЮК: Нет, боже упаси.

К.ЛАРИНА: То есть на сцене театра Виктюка выступает директор театра Виктюка?

Р.ВИКТЮК: Директор театра, понимаешь. А в этом нет ничего, я думаю, зазорного, потому что она достойна этого, понимаешь? И я, конечно, думаю о том, что бы она должна уже вот в этом здании, здании гениальном, здании намоленном, здании, которое ЮНЕСКО считает, что это последнее и единственное представление конструктивизма в мире.

К.ЛАРИНА: Так, может, они поэтому так его и берегут, что туда никого не пускают, в том числе и театр? Он там такой стоит. Нет?

Р.ВИКТЮК: Нет. Ну, понимаешь, если мы обогревали теплом своих тел это здание, чтобы оно не разлетелось от холода...

К.ЛАРИНА: Что, батареи не работали?

Р.ВИКТЮК: Понимаешь? А мы репетировали и мы ни на что не жаловались. Понимаешь? А когда сейчас я... Ну, я просто уже вижу, потому что все стены... Это «Дом солнца» был для Мельникова. И когда откроем все окна, потому со всех сторон как солнце движется, так солнце в эти окна входит и это энергетика, которая по его, как бы, гениальному умозрению, должна изнутри как шар земной смотрит на солнце, так должно быть в этом театре.

К.ЛАРИНА: Ну и когда?

Р.ВИКТЮК: Понимаешь, я – пессимист. Ты, вот, говоришь, мы каждый раз с тобой вспоминаем...

К.ЛАРИНА: Пессимист?

Р.ВИКТЮК: Да. Я – пессимист по знанию и оптимист по вере. В данный момент...

К.ЛАРИНА: Хотелось бы при жизни, все-таки, получить это здание, войти в него и открыть театр уже, наконец.

Р.ВИКТЮК: Еще раз ты так говоришь «при жизни». Я понимаю, что желательно при жизни, я хохотал, когда товарищ Капков пришел к нам туда и он впервые увидел это гениальное изнутри здание. И он сказал замечательно, что «мы должны это здание восстановить в том виде, в котором задумывал Мельников, и я тогда войду в вечность». И я сказал «Конечно. И мы с вами».

К.ЛАРИНА: Давайте мы внесем в вечность Сергея Капкова и таки откроем, наконец, здание театра Виктюка.

Р.ВИКТЮК: Конечно. Да.

К.ЛАРИНА: Значит, если говорить о...

Р.ВИКТЮК: При жизни, как ты говоришь.

К.ЛАРИНА: Да. Очень хочется. Очень хочется, чтобы это был не театр имени Виктюка, правда же?

Р.ВИКТЮК: Нет-нет-нет. Тихо! Это ты пессимистична или оптимистична?

К.ЛАРИНА: Я уже не боюсь такого черного юмора, Роман Григорьевич. Потому что это, действительно, надо все...

Р.ВИКТЮК: Ну, понимаешь, не надо торопить. Да я шучу, конечно, все ты права и я это знаю. Неужели ты думаешь, что я об этом не думаю? И когда я выпускаю этих артистов, режиссеров, они все со мной, и я понимаю, что это так должно быть.

К.ЛАРИНА: У вас ближайшая премьера, как я посмотрела по информации, это «Есенин».

Р.ВИКТЮК: Да.

К.ЛАРИНА: Это что такое? Расскажите об этом.

Р.ВИКТЮК: Это, как тебе сказать, чтобы было правильнее и красиво, это свой взгляд на Есенина, и он, по-видимому, поскольку эта тема самоубийства или убийства во всех книжках, которые выпускают, и никто не может утверждать, что было по сути... Те, которые хотят его сделать, как бы, жертвой структуры коммунистической, нажимают на одну, на убийство и так далее, и так далее. Но мне думается, что он – творец, он свою жизнь придумал как сказку, где он – Иван Царевич, который на невероятно красивом коне скачет и увидел нимфу Айседору. И он обуздал эту красавицу. Она это не поняла, она настолько была увлечена энергией и красотой Ивана Царевича... И, вот, вся его жизнь, как бы, от одной сказки (так я трактую) до той сказки, когда уже не Иван Царевич, а вечный жид, который скитается по планете, по миру и не может найти свое место и он не понимает, что вся беда в нем самом. И он эту гибель встретил по-видимому (ну, так мне кажется), вечный жид, который его остановка в вечность.

И я думаю, что в этом есть какая-то очень простая структура, потому что там ничего не придумано. Это все письма, воспоминания и мизансцены, когда молчание и мизансцена может сказать гораздо больше. Вот, они встретились и везде пишут, что они говорили. А важно, как она вошла, а он специально шел в это здание, где была эта вечеринка, он бегал по Москве и кричал «Где она?» Вот, она спиной, он входит, она его не видит. И одновременно она поворачивается к нему, он видит ее. Всё! И дальше никого нет, все исчезает. То, как количество мыслей вот этого Ивана Царевича, который понял, что вот сейчас она будет с ним навсегда, но одновременно в лике Айседоры, он, конечно, увидел лик смерти. И всю жизнь он с этим боролся. Все стихи, которые написаны, это есть то отчаяние. Невозможно поверить в то, что это свершится. И когда она погибла, как только машина двинулась с места и она надела красивую какую-то шаль, шаль запуталась, она в одну секунду ушла. И он так же точно ушел – его нашли задушенным. Понимаешь?

Это не сентиментальная история, это судьба творца, который выбирает этот путь сознательно. И не отступает. И последние его стихи, когда он прощается, написанные кровью. Те, которые его, все-таки, не понимают, говорят «Там были чернила – он мог написать чернилами. Зачем же ему нужно было писать кровью?» Нет, писал кровью, потому что он знал, что в крови есть код жизни. И те поколения, которые вернутся к нему, то по его какой-то структуре этой крови будет понятно, что он, по-видимому, та кобылица, которая ненавидит, когда ее кто-то может оседлать. Она должна бежать, в ней есть огонь, она уже ощущает на своих волосах паленый какой-то структурный запах, а она все кричит «Нет! Я иду, и эту пропасть я перепрыгну». Потому что он знал, что есть те силы, которые его перенесут. И он не мог в это не верить, потому что это есть поэт.

Знаешь, и грустно, потому что в наше время невозможен великий поэт. И многие думают, что в этом нет никакого трагизма, потому что поэт сейчас не востребован, потому что на месте первого поэта есть модельер, есть дамы, которые демонстрируют одежду, а поэт не востребован. И поэтому вот эти... Я их называю, всех этих артистов, которые ушли, начиная с Михаила Александровича, великие которые, да? И сюда же наш Богдан. Это взрослые дети, которые не востребованы. Они это видят и это понимают. И поэтому там, сверху, кто за нами наблюдает, они их... Знаете, как на руках протягивают ладошки? Их берут и уносят туда. Это чистая правда.

К.ЛАРИНА: Актеры. Кто играет Есенина? Не Безруков, не Безруков, нет – он уже сыграл.

Р.ВИКТЮК: Нет, он сыграл и, во-первых, там совершенно другая трактовка. Он такой, очень пьяненький и очень разгуляка. Хотя, это не имеет никакого значения, потому что за этим есть совершенно другие структуры, те внутренние вулканические сдвиги плит души важнее, нежели тот алкоголь, который, может, людям кажется очернительным и так далее, и так далее. И я даже знаю, что даже один писатель написал о нем книжку, и в этой книжке он говорит: «Нельзя серьезно относиться к этим стихам – это бред пьяного человека».

К.ЛАРИНА: Ну, так же можно и про Высоцкого сказать.

Р.ВИКТЮК: А говорят так.

К.ЛАРИНА: Или про Блока.

Р.ВИКТЮК: А почему ты удивляешься, Ксюня? Потому что это легче смоделировать великого поэта по своему восприятию, по своей модели. Это просто и есть те, которые тут же это воспринимают и тут же кричат «Ой, да, правда. Кому мы поклоняемся?» И мы великих первых принижаем до своего земного материального уровня. Это безумно просто и это трагично.

Так вот играет выпускник ГИТИСа Игорь. Он играет замечательно.

К.ЛАРИНА: Ну фамилию-то скажите?

Р.ВИКТЮК: Неведров. Да, он уже играет.

К.ЛАРИНА: Я его видела в «Коварстве и любви». Р.ВИКТЮК: Да. Он играет Фердинанда. Он уже сыграл или 8, или 9 ролей в кино и большие роли он играет. Он замечательный совершенно. В нем есть такая детская непосредственность. А дочка моей любимой артистки Тереховой Анечка играет уважаемую балерину.

К.ЛАРИНА: Я хочу напомнить, что Аня Терехова – тоже не случайный выбор, потому что я когда прочитала, я поняла, что это абсолютное для меня, как мне кажется, попадание. Она такая, странная актриса, она не вписывается в стандарты.

Р.ВИКТЮК: Совершенно. Она всё лучшее взяла от мамы. Всё.

К.ЛАРИНА: И она при этом еще и работала профессиональной танцовщицей в театре у Аллочки Сигаловой, была ведущей артисткой.

Р.ВИКТЮК: Конечно. Это чистая правда, конечно. Она, понимаешь...

К.ЛАРИНА: Высокая.

Р.ВИКТЮК: Ну, что «высокая»? Это мое дитя, потому что... Я бы тебе рассказывал. Ну, во-первых, что я ее имел смелость, глупость, когда, по-моему, она была в 6-м классе и я на Первом канале ее снимал в пьесе Рощина, где мама играла лошадь, а она играла школьницу-героиню. И Миша Рощин (его тоже нет уже с нами) был счастлив. И Людмила Максакова играла ее маму. Понимаешь? Какая-то есть удивительная в этом мире преемственность.

К.ЛАРИНА: Непрерывность.

Р.ВИКТЮК: Непрерывность. Вот, если это исчезнет, это будет начало конца. Этого не может быть. Я всеми усилиями пытаюсь это соединить. И когда... Вот я тебе сейчас быстро расскажу. В Театре Сатиры, где Ширвиндт главный режиссер...

К.ЛАРИНА: Да, сейчас тоже репетируете с выдающимися артистками.

Р.ВИКТЮК: Да, да! Я вот быстро хочу рассказать, потому что... Я не понимаю. Вот, понимаешь, я очаровываюсь их служением тем доскам, на которые они выходят. Любые доски в мире – это их дом. Это Ольга Александровна Аросева, Верочка...

К.ЛАРИНА: Кузьминична.

Р.ВИКТЮК: Правильно. Ты уже знаешь, что она – Кузьминична. Это Васильева. И моя любимая-любимая Елена Образцова. Вот эта тройка девочек, а двум девочкам по 86-87, понимаешь? И пьесу написал замечательный драматург итальянец Альдо Николаи, которая посвящена, конечно, любви. Они – 3 человека, которые в доме для престарелых, но они не потеряли ощущения. Они – певицы и они знают весь репертуар, и они друг перед другом, как бы, выпендриваются, чтобы доказать, что в них 87, 88 – это смешно, они еще девчонки. И Оля уже играет ту, которая уже потеряла голос. Но Оля поет! Вот, помолчи и представь себе. Она поет партию Риголетто, которую поют о дочери, которую у него похитили. И она с такой страстью поет... А Лена, естественно, что весь свой репертуар, она еще полна сил, она им доказывает: все наоборот. Они не сдаются. И Верочка Васильева - она и Травиату. Попадает во все ноты, понимаешь? А когда они поют трио голосами разными – нежной колоратурой Верочка... Видишь, я их по-другому не называю.

К.ЛАРИНА: Образцова с ними занимается сама?

Р.ВИКТЮК: Что ты! Что значит «занимается»? Они обожают друг друга! Это передается. Ксюнечка, это не передается обучением, это передается теми непонятными путями, которые в эту величайшую трясину неба их вводят. Ну, так придумано, что на сцене, этой большой сцене Театра Сатиры для того, чтобы им не потерять форму, потому что у них был один человек юный, певец в те годы, который пел, извините меня, Радамеса и он погиб, и непонятно почему, и каким образом погиб, а они всю жизнь его любят.

И когда в них просыпается опять это чувство, если бы ты видела, что с ними происходит. Они возвращаются в такие тайные заводи, куда они не допускают, по-видимому, никого. Но сейчас они могут... Понимаешь, это на сцене. Приходит Шура Ширвиндт в зал, он на них смотрит и не понимает, он говорит «Что ты с ними делаешь?» Я говорю: «Я возвращаю их из этого состояния в состояние девочек, которые начинают свою жизнь».

К.ЛАРИНА: Как называется спектакль?

Р.ВИКТЮК: «Реквием по Радамесу».

К.ЛАРИНА: И когда премьера?

Р.ВИКТЮК: В сентябре, в конце сентября. Уже на театре написано, и я тебе должен сказать, что в театр звонят... Еще сколько там, 2 месяца, 3? И просят забронировать места на премьеру.

Так вот, на сцене стоят вот эти фитнес-снаряды. Их 20 с чем-то. И я им закричал «Девочки! Не обращайте внимания. Это там будут ребята работать, вам это не надо».

К.ЛАРИНА: То есть это, как бы, декорация, да? Вот, тренажерный зал.

Р.ВИКТЮК: Это хуже, чем декорация, это тот цивилизованный метод, который возвращает...

К.ЛАРИНА: Девочек?

Р.ВИКТЮК: Нет, 87-летних девочек в юных девчонок, сексуальных и сумасшедше способных и имеющих потребность любить. Так вот я это сказал вечером. Наутро я прихожу, они уже все на станках. И велосипед, понимаешь? А Олечка сидит под этой штангой, которую нужно поднять. Понимаешь? Я кричу «Оля! Поберегите себя!» Она говорит «Ты еще и не это увидишь». Понимаешь?

И это такая победа театра, это такое счастье. Понимаешь, вот то... Они мне все говорят «Это наши последние роли. Это должно остаться в пространстве театра, которому мы отдали всю жизнь». Вот это осознание светлое, святое – это потрясающе.

К.ЛАРИНА: Не могу не задать вам вопрос по поводу девчонок из Pussy Riot, потому что вы – один из тех, кто подписал письмо, которое призывало как-то проявить милосердие, их выпустить из тюрьмы. Ответ на это письмо мы получили в минувший четверг, когда вынесено было решение оставить их до января 2013 года за решеткой. Чем вы объясняете такую кровожадность, Роман Григорьевич?

Р.ВИКТЮК: Хорошо. Если бы я тебе... Понимаешь, вот не стало Богдана, ушел Михаил Александрович, ушли великие дети, которые были не востребованы. И понимаешь, и когда с позиции того, что их уже нет и что этот уход в той жизни, в которой мы уже остались, как бы... Какой метафорой? Я бы вот так грамотно сказал, поскольку режиссер не может не мыслить метафорой, то я бы сказал, что мы наблюдаем мир из окна, стекло которого густо засижено мухами наших вожделений, то, что нам осталось. Закопчено чадом прогнивших стереотипов и затянуто паутиной надуманных законов бытия, которые никому не нужны. А мы все равно пытаемся, продолжаем открывать для себя жестокий, непонятный и непонятный мир, о котором меланхолик Станислав Лец сказал «Жизнь прекрасна, и это так грустно». Потому что вот та вся глупость, о которой я говорю, о тех стереотипах и о законах, это самое грустное, что в этой истории с девочками только первая половина, отвращение и стереотип сработает. Это мерзко. А вторая половина, а закон почему не справедлив? И никто же не кричит о том, в чем есть неправедность этого закона. Вот эта фальшь между одним и другим, и это тогда окно, о котором я говорю... Ксюша, это окно сумасшедшего дома. Вот то, что оставили эти великие, они оставили этот сумасшедший дом нам. А мы должны с грустью... Потому что жить нельзя по-другому, мы все равно должны кричать «Жизнь прекрасна!» Это грустно. Но нужно, знаешь, я так себе думаю, что вот так как реки сами себя очищают. Я не понимаю, каким это способом? Это тайна небес. Но то, что в них вливают всю эту гадость, они сами изживают и сами очищают эти реки. Вот, нам остается только одно – чтобы мы сами смогли терпением своим, верой очистить вот то окно, которое загажено этими мухами вожделений, вот этими предвзятостью и гнусными законами.

Я, правда, очень хорошо сказал, потому что...

К.ЛАРИНА: Я даже знаю фамилии этих мух, Роман Григорьевич. (смеется)

Р.ВИКТЮК: Да. Ты понимаешь? Да. Мы бы с тобой могли составить такое количество. И тот, кто обожает эти законы.

К.ЛАРИНА: Спасибо большое. Это Роман Виктюк. На этом мы завершаем сегодняшнюю передачу и встречаемся в следующий раз и здесь, и в театре. Спасибо, Роман Григорьевич.