Андрей Звягинцев - Дифирамб - 2012-03-04
К.ЛАРИНА: 13 часов 14 минут, добрый день еще раз, продолжается наш эфир, в студии – ведущая эфира Ксения Ларина, начинаем нашу программу «Дифирамб», и сегодня к моей большой радости, наконец-то, принял наше приглашение Андрей Звягинцев, известный и успешный кинорежиссер, артист, сценарист и хороший человек. Здравствуйте, Андрей.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Здравствуйте. Хорошее начало.
К.ЛАРИНА: Нашим слушателям напомню, что поскольку это прямой эфир, то, конечно, вы тоже можете поучаствовать в нашем разговоре. Напомню номер SMS +7 985 970-45-45. Напомню номер телефона прямого эфира 363-36-59. Напомню также всем – и нашим слушателям, и гостям – что сегодня в день голосования, в день выборов нельзя нам обсуждать и каким-то образом давать характеристики кандидатам в президенты, которого мы сегодня выбираем в нашей стране. Но говорить о том, что происходит в стране, что происходит с обществом, что происходит с людьми, мы имеем полное право и даже можем агитировать за то, чтобы люди пошли на выборы или, наоборот, не пошли – это уж кто как считает нужным. Вы еще не проголосовали?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Я еще не проголосовал.
К.ЛАРИНА: А пойдете ли?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну, есть у меня в планах такое, сходить, все-таки.
К.ЛАРИНА: Вы считаете, что-то меняется от этого?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Я думаю, что... Не знаю, хорошо ли такой скепсис распространять в день выборов, когда еще там несколько часов как минимум есть на решение о том, идти или нет. Но мне кажется, конечно... Я никогда в своей жизни не голосовал...
К.ЛАРИНА: Да ладно?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Да.
К.ЛАРИНА: То есть у вас сегодня премьера.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Можно сказать, да.
К.ЛАРИНА: Вам должны подать гвоздики. (все смеются)
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Именно гвоздики, по советской традиции. Но я думаю, что, наверное, я, все-таки, сегодня схожу. Вот такое у меня есть намерение.
К.ЛАРИНА: Но я тогда не могу не спросить, что вас сподвигло.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: За кого?
К.ЛАРИНА: Нет. Что вас сподвигло к этому решению. Все-таки, это такая вещь. Тем более, если первый раз человек голосует в 48 лет, ну?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Мне показалось, что как-то вдруг изменил точку зрения на тот счет... Нет, даже не изменил точку зрения, а мне показалось, что сейчас как-то это, действительно, возможно имеет силу. То есть твой голос... Ну, знаете, у меня, действительно, вы сказали о том, сколько мне лет, мне, действительно, столько лет, что я помню даже и... Может быть, даже еще не был в том возрасте, когда имел бы право голосовать, но я помню Советский Союз, когда голосуй, не голосуй, это было совершенно бессмысленное вообще занятие думать даже об этом. И, наверное, по инерции я просто мало верю в то, что голос, человеческий голос здесь что бы то ни было значит. Но последние вот эти события – все-таки, они как-то сподвигли на то. И реакция власти на них. Потому что власть, все-таки, реагирует. Обратная связь каким-то удивительным образом обнаружила себя. И мне это кажется хорошим знаком, что власть реагирует, потому что пока она не будет реагировать, до тех пор, ну, просто безобразие, так не может быть – обратной связи не может не быть.
К.ЛАРИНА: Ну вот этот всплеск гражданской активности населения, тем более молодого, что, казалось бы, совсем непонятно почему, откуда это все взялось, оно, скорее, вас радует или пугает?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну, испугает, если это приобретет другие формы. А пока все то, что происходит, только радует. Потому что мы осознаем самих себя, мы понимаем, что мы есть, что есть какие-то убеждения, есть какое-то твердое желание, несмотря на мороз, твердое желание высказать свое несогласие с тем, что происходит. Вот и все. Об этом трудно говорить, что именно конкретно зовет людей на эти митинги. У каждого своя причина. Но, в целом, мы же понимаем, что именно, ну, примерно? И поэтому мне кажется, хорошо, что молодежь осознает себя, осознает ситуацию, в которой она пребывает. Молодежь, которая воспитывалась, в общем, и рождена была, наверное, в эпоху сильных, серьезных перемен (я говорю про 90-е годы), и привыкла, наверное, к другому отношению к себе, к праву голоса, к прямому эфиру на телевидении. Ну, то есть к какому-то другому звучанию в эфире, вообще в эфире. Ну, как-то, видите, я так, обтекаемо очень говорю, боюсь соскользнуть на то в день тишины.
К.ЛАРИНА: Нет, у нас сегодня не день... Как раз сегодня, слава тебе, господи, не день тишины.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: А, вчера он был, да?
К.ЛАРИНА: Да.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: А сегодня?
К.ЛАРИНА: Сегодня – нет. Мы не можем ни за кого агитировать, но, как бы, власть – она все равно власть. Нам, может быть, не надо называть конкретную ее фамилию, да? Но мы же понимаем, что такое власть сегодня и что она, какой набор туда входит людей. Я хотела про другое спросить. Вот, что может испугать человека нормального, да? Вот эта вот наша склонность к радикализации процесса, к каким-то крайностям, да? Потому что у нас же нет промежуточного периода – у нас или пофигизм абсолютный, вот, как большинство людей, молодых людей, интернетовских людей – все было пофиг абсолютно, да? А с другой стороны, вдруг это все взрывается каким-то невероятным фонтаном и это активность, которая превращается уже в запредельную активность, когда человек начинает об этом думать круглосуточно, он без этого не может жить ни секунды, он обязательно должен высказаться по любому поводу сейчас и срочно, да?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Даже если этого повода нет, да?
К.ЛАРИНА: Да. И желательно заклеймить тех, кто с ним не согласен. Ну, я, на самом деле, хотела вас спросить, как ваше отношение вообще к этой предвыборной избирательной кампании – не напугала ли она вас? В том, как она отзывается...
А.ЗВЯГИНЦЕВ: В массах?
К.ЛАРИНА: В массах, в людях, в ваших коллегах.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Честно говоря, я совершенно пропустил вообще всю эту предвыборную кампанию. Я не знаю, некоторые высказывания какие-то долетали, потом что они вездесущи, что ли. Некоторые. Но в целом вот вся эта риторика ни власти, ни оппозиции, ни тех кандидатов, которые сейчас тоже в рассмотрении, – я ничего не слышал.
К.ЛАРИНА: А деятели культуры?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Деятели культуры?
К.ЛАРИНА: Которых вот так вот разломило пополам практически.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Вы знаете, я даже деятелей культуры, честно говоря, пропустил. Они, ведь, тоже агитировали где-то там на местах или где-то еще. Нет, это я все пропустил. Я только видел вот это вот собрание в Политехническом, где тоже деятели культуры.
К.ЛАРИНА: Доверенные лица?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Если помните, в том же самом помещении те же самые деятели культуры слушали поэтов. Это же в том же самом зале было, да? Тогда вот, в фильме Марлена Хуциева «Мне – 20 лет». Одни речи были с той сцены там более, чем 50 лет назад, и другие речи в этот раз.
Ну, на этот счет, вы знаете, очень, на самом деле, тонкая история. Настолько тонкая и трудно о ней говорить, потому что там, ведь, все-таки, живые люди, уважаемые люди. Интернет, я знаю, как-то так взорвался на эту тему и резок в своих высказываниях, вплоть до того, что я даже где-то вычитал, кто-то, несколько человек вторили один другому, что, дескать, этих я больше смотреть в кино не буду, этих слушать не буду на концертах и так далее. Такова реакция, на самом деле, не частного лица, а, в общем, это частное лицо тоже представляет какой-то целый слой мировоззрения, что ли, людей, живущих в этой стране.
Но тут очень... На самом деле, мне на ум приходит такое сравнение. У Сартра есть такое место, где он приводит пример экзистенциального выбора и говорит о том, что у бойца сопротивления заболела мать, серьезно заболела мать и, вот, боец сопротивления остается с нею вместо того, чтобы взять оружие и идти воевать. И Сартр подчеркивает этот момент, он говорит о том, что, на самом деле, только в глубине своего сердца этот самый боец знает, что на самом деле является причиной, которая определила этот его выбор. Любовь к матери или страх за собственную жизнь. Вот, я думаю, что здесь примерно такая же история почти, скажем так, такой экзистенциальный выбор. Ссылаться на коллектив, который за твоей спиной, там, на детей, еще на кого-то, можно, конечно. Но только в глубине своего я ты прекрасно понимаешь, что ты делаешь. То есть я не утверждаю, что человек только ссылается на это, я просто говорю о том, что это дело его совести – он только один знает, что, на самом деле, совершает в этот момент. Мне кажется, что в глубине своего существа каждый человек испытывает страх за самого себя прежде всего, за свой комфорт, за свою долю в будущем. «Долю» - я сейчас говорю не о материальной, участь. И, конечно, до тех пор, пока в обществе жив страх, до тех пор, пока власть создает такую атмосферу, такой климат в стране, люди будут избирать, выбирать самих себя, а, значит, предавать своих слушателей, зрителей и так далее. Вот, к сожалению, вот так.
Я бы не хотел так оценивать всех, я, честно говоря, даже и не заглядывал в этот список и не знаю доподлинно всех так имен этих людей.
К.ЛАРИНА: Там разные люди.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: И, возможно, что... Я допускаю даже, что кто-то совершенно искренне сделал этот выбор. Но хочу подчеркнуть следующее, нужно осознавать, нужно давать себе отчет, это твоя ответственность, личная ответственность перед людьми. Не только перед коллективом твоего театра, но вообще перед людьми, которые приходят в этот театр, да?
К.ЛАРИНА: Ну, как у учителя перед детьми.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Под театром я просто разумею вообще коллектив. Да, как и учителя перед детьми и так далее. А ответственность так я формулирую в этом смысле. Вот смотрите, что получается. Можешь ли ты поручиться до конца в том, что те интересы, которые в данном случае ты защищаешь, что ты их доподлинно знаешь? Человек может отвечать только за самого себя, и то с большим трудом. Поэтому это огромная ответственность взять и выйти, и сказать «Я вот здесь, я по эту сторону». Знаешь ли ты эту сторону? Знаешь ли ты ее до конца? И так далее. Но это уже, как бы сказать, если уж совсем до максимума, по максимуму, что ли, ну, как бы сказать, по Гамбургскому счету, если говорить об этом. Вот. Вот так, мне кажется, дело обстоит. Ну и к тому же еще и...
К.ЛАРИНА: Тут еще очень трудно сегодня разобраться, что есть большинство, а что есть меньшинство. И здесь тоже есть достаточно все относительно. Человек в одной аудитории себя чувствует вполне комфортно, представляя большинство, да? А потом он приходит, не знаю там, на вручение какой-нибудь премии и понимает, что он в страшном меньшинстве – он это чувствует по атмосфере. Вот, мне кажется, что этот момент очень сильно именно в эти месяцы проявился. Потому что одни других обвиняют в травле «Вы меня травите», «Нет, вы меня травите», да?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Вот поэтому, мне кажется, правильней, если не знаешь, как выйти из этой ситуации, мне кажется, правильней быть не в большинстве, не в меньшинстве, а просто в одиночестве, отвечать за самого себя, за собственное спасение, за собственные дела, поступки, слова и так далее.
К.ЛАРИНА: Так можно вообще не участвовать, что называется.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Можно. Можно не участвовать.
К.ЛАРИНА: Молчать. Но вот тогда вопрос такой. Для вас, все-таки, то, что мы сегодня говорим о выборе политическом, это политический выбор, все-таки, или больше нравственный? В области морали или в области идеологии лежит выбор?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Мне кажется, что в политике... Я, честно говоря, не политик, конечно, я просто не знаю материала, что называется, что это такое. Я до сих пор не могу разобраться, что это. Когда ты вдруг что-нибудь заявляешь, тебе твои товарищи говорят «Ну, это политическое какое-то заявление». Я, например, не понимаю, политическое оно или нет. Мне кажется, конечно, все вот это движение, протестное движение – это, скорее, какой-то такой этический жест. Потому что никаких, на самом деле, внятных, понятных, достойных политических или, как бы сказать, формулировок, которые бы рассказывали о том, как надо, я, например, вот не слышал еще нигде. Потому что все же одно и то же – популизм со всех сторон идет. А так какой-то взвешенной программы... Может быть, нет формата такого, чтобы говорить об этом. Но у меня даже, честно говоря, и рука не поднимается там взять и прочесть какую-нибудь программу этих господ.
К.ЛАРИНА: Господь с вами. И не надо.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Потому что, на самом деле, понятно, что программа у всех одна. Вот и все. Поэтому говорить о политическом несогласии как политическом жесте, не знаю, возможно, кто-то с Болотной или, там, с Сахарова, или из других мест, кто туда выходил, считает, что это политическая борьба и есть какие-то внятные политические лозунги. Мне кажется, что это такой этический и эстетический, что ли, жест. Несогласие с долей, которая отпущена человеку в этом пространстве, где нет перспектив, где нет будущего, где ты так, со страхом смотришь в завтрашний день и не знаешь, что ждет там твоих детей и тебя, и твое дело, и так далее. Где очень мутная, совершенно не прозрачная, лишенная вообще какой бы то ни было внятности стратегии во всех сферах, в нашей, в частности. Совершенно не понимаю. Просто сделал фильм – ты не понимаешь, что дальше с тобой будет. Но это же не страна. Ну, так не может быть. Можно же как-то по-другому устроить жизнь сограждан, чтобы он верил в свои перспективы, он понимал бы, мог бы построить план своей жизни на ближайшие там 5-10 лет. Но этого же нет. Мы же живем сегодняшним днем. Кто урвал, кто схватил, тот и выжил. Но это безобразие – это не страна, это дичь какая-то.
К.ЛАРИНА: Андрей Звягинцев у нас в студии. Мы сейчас остановимся на выпуск новостей, потом вернемся в программу и продолжим наш дальнейший разговор.
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА: Продолжаем нашу встречу, здесь в студии, напомню, режиссер Андрей Звягинцев. Конечно же, а кто говорил, что будет легко? Кто говорил, что будет весело? Да нет, мы зажигать не собираемся, братцы. Я, правда, не отвечаю ни на чьи претензии, просто понимала прекрасно, что разговор имеет смысл только вот в таком ключе.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Просто просят повеселее, да?
К.ЛАРИНА: Нет-нет-нет, я не смотрела, я только предположила, что кто-нибудь скажет. Я хотела процитировать еще одного режиссера, философа Андрея Кончаловского, и мне интересно мнение Андрея Звягинцева по этому поводу. Я не знаю, может быть, он читал этот блог Андрея Сергеевича, который он у нас публикует на сайте. «Я – русский, я скучаю по своей родине, но я ее не вижу. Я не вижу страны, которой я хочу гордиться. Я вижу толпы недовольных раздраженных лиц и чужих людей, которые боятся друг друга. Я хочу гордиться своей родиной, а мне за нее стыдно. Когда я гордился родиной в последний раз, не помню. Но я точно знаю, что правда о том, в каком состоянии находится наш народ, правда, сказанная громко на весь мир, вызвала бы у меня и не только у меня больше гордости, чем победа наших хоккеистов на Олимпиаде».
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Как-то прокомментировать?
К.ЛАРИНА: Ну вот, вы согласны с таким?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну вот, вы знаете, вчера я был на радио, на «Серебряном дожде», там был вопрос от аудитории по интернету. Даже не вопрос, а такой комментарий, заметка, что, дескать, ваша картина «Елена» вполне хорошо исполнена, но, вот, дескать... Как-то он так выразился: «Но немножечко русофобская». Вот, если имеется в виду под этим выражением, вчера произнесенным, примерно вот то, что говорит Кончаловский о своей родине, которую он находит ненаходимой, то это не русофобство, это прямой честный взгляд на то, что с нами происходит. Ну как еще прокомментировать эти слова я не знаю кроме того, что можно только присоединиться, присоединиться к ним.
К.ЛАРИНА: А по вашим ощущениям, где, все-таки, проходит водораздел? Это, конечно, не гражданская война, но некий разлом в обществе произошел, не только связанный с выборами, с кандидатами, да? В чем? Это, скорее, социальное расслоение? Это бедные против богатых? Или что-то другое?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Вот это трудно сказать. Мне трудно сказать. Я никак не анализировал эти процессы. Я просто их наблюдаю и вижу, что, действительно, что-то с нами происходит такое, необратимое. Ну, может быть, и обратимое пока еще. Хотя, кто его знает? Может быть, это естественный процесс вхождения в другие условия жизни? Но я уже не раз где-то говорил о том, что мы просто как в эксперименте каком-то были однажды брошены в один эксперимент в одночасье, когда на соседней улице еще не знали, что здесь уже другая власть, так и в этот раз мы были просто брошены в капитализм. Брошены как, знаете, толкают в воду, дескать, плыви безо всякого на то обучения, какой-то подготовки и так далее. Мы не были готовы к этому. Мы жили в другой стране, и вдруг оказались в ситуации выживает каждый как хочет. Каждый как может, как умеет и так далее. А эти процессы, такие, стрессы не могли не сказаться на нравственном, что ли, состоянии. Слово пафосное, высокое, его сейчас не любят в нашу эпоху цинизм и рационализма не любят таких слов. Но это, действительно, так. Один мой друг называет это «Изменение человеческого вида». Это произошло на моих глазах.
К.ЛАРИНА: А не раньше это происходило?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Я думаю, что и раньше происходило, но это не было, скажем так, не было настолько... Эта как-то болезнь тлела внутри, потому что нельзя сказать, что этот человек был нравственный или, как бы, идейный и одухотворенный. А сейчас вдруг все это потерял. Но сейчас это все просто очевидно, потому что гонка за рублем, гонка за богатством, за материальным – она стала настолько всеохватной и вседавлеющей в мироощущении, что это просто, ну, не может пройти как-то без последствий. Материализм, материальное, рациональное и так далее.
К.ЛАРИНА: Но тогда это не только проблема российского общества, да?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну вот как-то там же они умудряются? Там, понимаете, там еще и сочетание какого-то правильного, как мне кажется. Это, конечно, тоже досужие мысли. Но как-то там социальная жизнь как-то устроена так, что, несмотря на то, что люди находятся в определенном социальном устройстве, у них есть какие-то гарантии, есть вот та самая вера в свою перспективу, и нет страха затеять какое-то маленькое свое дело предпринимательское и так далее. Там как-то закон работает. Это очень важно. Законы. Все перед законом равны, кто-то там из чиновников украл шариковую ручку или на канцелярских товарах где-то там слишком много себе прикупил за счет государства, это сразу становится известным, и этот человек мгновенно теряет свое положение, репутацию. Это ясно. Он просто отказывается от поста, там, уходит в тень и так далее. У нас же этого не происходит. Вот. Закон у нас не работает, совершенно не работает. Ну что тут примеры приводить беззакония? И это в народе, я думаю, в массе живет это ощущение страха перед законом, перед полицией и страха перед несправедливым каким-то решением суда и так далее. Уже все знаем, что в судах даже не дышло, как повернул так и вышло, а просто...
К.ЛАРИНА: Ну это удивительное сочетание. Вот для меня это загадка, не знаю, вот это сочетание абсолютного такого жуткого постоянного страха перед начальством, перед полицейским, перед военным, перед человеком в форме, да перед всеми. Перед телевизором, перед радио, перед газетой, перед всеми, да?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Но это же ужасно.
К.ЛАРИНА: А с другой стороны, абсолютное бесстрашие, если можно так сказать, перед законами нравственными, моральными. Их не существует. Потому что эти-то границы переходятся с легкостью невероятной. Вот как это сочетать? Тут-то какого-то страха нету, когда... Ну, страх, примитивно говоря, когда ты говоришь про человека, что, вот, бога он не боится, да? Понимая не в религиозном понимании, а именно в моральном. Как же? Но, ведь, он при этом, он трус невероятный, боится всего, собственно, и тени. Но бога при этом не боится.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну, потому что там нет тени, понимаете? Это же метафизика абсолютно. А тут все реальное. Материализм правит. Понимаете, сознание стало материалистичным до такой крайней степени...
К.ЛАРИНА: Да ну все такое было у нас среди нас...
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Нет, не всегда было такое.
К.ЛАРИНА: Ну, как бы, зависть – всегда двигатель прогресса, всю жизнь была. О чем мы говорим? Это было и при советской власти, и, наверное, и до советской власти.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Я думаю, не только у нас, я думаю, что это везде. Ревность, зависть – это человеческое свойство, где бы он ни жил и на каком бы языке ни разговаривал.
К.ЛАРИНА: Значит, тогда должен кто-то этим управлять так или иначе. Все равно нужно на кого-то уповать. Не на господа же бога, действительно. Вот мы там говорим про Америку, что у них 50 лет прошло со времен апартеида, расизма, а сегодня у них чернокожий президент. А при этом крепостное право у нас отменили в 1861 году. Ну, тоже не много, конечно, времени, но все равно можно было как-то за это время себя воспитать. Нет? Почему?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Не знаю. Мы как-то... Мы, все-таки, мы какого-то особенного свойства, чудесный народ, конечно. Тут дело не в крепостном даже праве, мне кажется. Просто мы в феодальном обществе, все-таки, живем, мне кажется. И я сейчас, наверное, вторю Кончаловскому – он любит эти идеи, говорить о том, что мы в Средневековье. Но это так. Мне кажется, так. Вот, мироощущение наше именно такое. Некий такой, действительно, средневековый страх какой-то, который сковывает все наши члены и мы не в состоянии свободно заявлять о том, что мы, кто мы и так далее. Боимся начальника как просто чуму. Да отсталое такое какое-то мироощущение. Да. Я не знаю, что с этим... Но видите, вот, выходят же люди. Нет, все-таки, мне кажется, есть...
К.ЛАРИНА: Выходят, не боятся.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Нет, надежда есть. Есть. Я думаю, что просто нужно, мне кажется, на самом-то деле вот это воззвание, этический жест вот этот – он, на самом деле, кричит о том, что нужно поменять... Вот не хочется использовать их риторику, но придется. Поменять правила игры. Если говорить на человеческом языке, нужно поменять правила жизни. Так жить невозможно. Вот, о чем кричат, на самом деле, власти, люди, выходящие на площадь. Ну, трудно им жить, мол, посмотрите на это, внимательно разберитесь в этом, спуститесь со своих горных пастбищ вот туда, к этим кормам, к людям, которые выживают, и поймите, в чем их трудности. Не сидите там на заоблачных далях. Я думаю, что завтра-послезавтра уже все это схлопнется, будет ясно, что происходит, и опять они удалятся к своим тем эмпиреям. А все продолжится. Ну, хорошо бы, чтобы вот этот спуск сюда и вот это вот навострившееся ухо как-то услышало этот голос и поменяло бы условия жизни.
К.ЛАРИНА: Ну, даже... Я вот тоже за это абсолютно в этом смысле с вами солидарна. Даже меня не интересует мотивация, по каким причинам они это сделают, снизойдут, что называется, да? Даже исключительно из соображений личной безопасности. Ради бога, пусть так, да? Потому что иначе я не думаю, что есть такие... Хотя, наверняка, есть такие люди безумные, которые хотели бы, чтобы была война настоящая, да? Не в головах, а...
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну, такие есть всегда, конечно.
К.ЛАРИНА: Есть, да. Ну, надеемся, что до этого не дойдет. Об искусстве-то. Вы же человеческой душой занимаетесь.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Вот. Давайте о том лучше, что ближе как-то.
К.ЛАРИНА: Да. Вот еще: тогда для чего все это, если абсолютный приговор, если мы не в силах ничего изменить, «мы» говорю я в широком смысле, люди, которые так или иначе пытаются что-то сделать не с помощью политических заявлений или созданием партий, да? А, вот, размышлениями публичными и сомнениями, разговорами, творчеством. Тогда зачем все это? Для себя? Если вы не способны, вы как режиссер, как человек, который сочиняет эту музыку и этой музыкой ничего не измените.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну почему? Нет. Ну как сказать? Вообще я не знаю, чем можно что бы то ни было изменить.
К.ЛАРИНА: Ну, функция искусства, грубо говоря, какова тогда?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Функция искусства? Функция искусства, если тоже так остановиться на какой-то такой... Язык прикладной. На сегодняшний день просто говорить правду, говорить то, что с нами происходит. Если тебе дано зрение, если ты можешь видеть, наблюдать и как-то это транслировать в ответ, создавать что-то, что не расходится с твоими наблюдениями. А если еще и удается создать какую-то такую среду или ткань повествования, которая не претендует ни на какие... Нет, «обобщение» - неверное слово, а ни на какие позиции, о которых можно было бы сказать, что «вот моя позиция, я на этой стороне». То есть нет расстановки хороший, добрый, злой, плохой, вот так можно, так нельзя. Если ты умудряешься сохранить вот эту дистанцию объективного взгляда, то тебе, считай, повезло, потому что, мне кажется, это правильно, правильный разговор с аудиторией. Если ты уважаешь зрителя, тебе нужно самому зрителю предоставить возможность интерпретации и взгляда.
К.ЛАРИНА: А если это не совпадает с мнением большинства?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Если не совпадает с мнением большинства? Ну, понимаете, в голосовании все ясно – вот большинство, вот меньшинство. А в смысле в сфере искусства тут нет таких категорий. Кому-то это нравится, кому-то это... Как это говорится? Кому арбуз, а кому свиной хрящик – тут с этим ничего не поделаешь, это реальность так. Я уж не буду там приводить пословицы вроде там «На вкус и цвет». Ты просто делаешь свое дело. А там уж как оно отзовется в сердцах, в головах...
К.ЛАРИНА: Но вам важно быть понятым? Или это не столь важно?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Понятым кем? Есть же люди, которые...
К.ЛАРИНА: Аудиторией, зрителем.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну... Ну, я досадую, например, конечно, на то, что фильм «Изгнание» не услышан должным образом, не понят, ну, не должным образом. Там не прошло какой-то такой, настоящей работы зрительской. Я повторюсь, я зову зрителя быть соавтором, то есть фильм складывается и рождается в голове смотрящего, а не на экране весь целиком и полностью. Со всей рецептурой, что называется, с ответами на вопросы и так далее. То есть абсолютно ясен «Ну понятно, еще одно высказывание на вечную тему, известную нам». То есть я зову зрителя к сотворчеству – пусть он думает.
Вот, с «Изгнанием» произошло такое, как бы сказать, недоразумение, как мне кажется. Но я и по сей день знаю, что фильм смотрят сейчас. После «Елены» возвращаются к «Изгнанию» или приходят к нему, смотрят эту картину впервые. И я уже не раз слышал – у меня сайт появился, наконец, официальный – и вот там люди высказываются, и в других местах. На днях просто ко мне один человек подошел, которого я не видел 25 лет, и сказал, что «Изгнание» пересмотрел уже там 10 раз. Педагог, преподает в ГИТИСе. Я его знаю, но давно не виделись.
Вот. И это мне очень отрадно, что, все-таки, фильм «Изгнание» живет. То есть он в кого-то попал. Вот это и есть тот самый зритель, к кому я адресуюсь. И у меня нет обиды или жалости, что фильм не принят критическим сообществом, и толпы зрителей от 14-ти до 20-ти скольки там у нас зритель сейчас кинотеатральный, что они, дескать, не стояли в очередях за билетами. Я делаю кино не для того, чтобы люди стояли в очередях и чтобы ломился зал от желающих посмотреть, а совершенно для другого. Вот тот зритель, кому я адресуюсь, он точно есть – я это знаю.
К.ЛАРИНА: Вот я тут сижу.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Вот вы например, видите?
К.ЛАРИНА: Я – зритель. И, кстати, очень фильм «Изгнание», то, что вы сейчас говорите, для меня просто откровение. Я даже не заметила этого, что он не принят и критическим сообществом...
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Не, критика просто его в пух и прах просто. Да что вы? Издевательски длинный фильм.
К.ЛАРИНА: Боже мой.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Американцы там, «The Hollywood Reporter», что унизило картину так, что там какие-то выражения непонятные. Я даже попросил их дальше не переводить. Кто-то мне попытался это все прочесть. Так что...
К.ЛАРИНА: Ну, давайте тогда назовем кино, действительно, сделанное. «Возвращение», «Изгнание», «Елена». Три фильма, да?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Да. Три полнометражных.
К.ЛАРИНА: Три больших полнометражных фильма, каждый из которых получил какое-то невероятное количество призов, и резонанс очень широкий, большой. Но меня всегда поражало даже когда... Я очень рада была за Костю Лавроненко, которого я знаю с юности – мы с ним вместе работали в театре когда-то и вообще я очень за него переживала, мне казалось, что он совершенно незаслуженно обойден вниманием, вот когда только начиналась его творческая жизнь.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Это было удивительно мне тоже.
К.ЛАРИНА: Да. И, вот, благодаря вам, просто открылся, какая-то новая жизнь. Человек второй половины получился.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Да-да-да.
К.ЛАРИНА: Вот то, что он получил золотую пальмовую ветвь за лучшую мужскую роль на таком фестивале в Каннах. Я тогда была так потрясена, что никто здесь вообще по этому поводу не выходит на улицы с транспарантами, не бибикает, не кричит, никто не вызывает в Кремль, не говорит «Спасибо вам, дорогой Константин, спасибо вам, Андрей, за то, что вы так престиж нашей страны поднимаете и защищаете честь нашей родины на международных фестивалях». Почему этого не происходит? Нормально вообще?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Я не знаю. Я не знаю. Видимо, надо переквалифицироваться и стать футболистом, собрать сборную и... И тогда. Ну, собственно говоря, наверное, так и должно быть. Это нормально. Все-таки, искусство...
К.ЛАРИНА: Вам не обидно?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: А я продолжаю настаивать, что, все-таки, это искусство, потому что сейчас даже люди творческие начинают называть это каким-то другим словом. Все-таки, искусство – удел не стадионов и больших каких-то, огромных таких массовых собраний с шествиями, с флагами и так далее. Оно вызывает какую-то другую реакцию. Нет желания мчаться в автомобиле, бибикать и, там, из окна махать флагом. Там какие-то другие механизмы задействованы в твоей реакции восторга или приятия, и так далее.
К.ЛАРИНА: Ну почему? Есть такие режиссеры, которые приезжают на какие-нибудь фестивали именно с этим желанием всех порвать, что называется: «Я сейчас всех порву». (смеется)
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Ну, вот, кстати, им и удается это. Ну, каждый по-своему на это смотрит. Я не знаю. Не знаю.
К.ЛАРИНА: Что сейчас у вас? Я так тоже посмотрела по тому, что вы успели сказать, что там есть какие-то у вас планы.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Планы есть у нас. Даже не просто планы, а у нас совершенно очевидная, скажем так, наконец, случившаяся встреча и решение о запуске. Вот мы буквально в четверг встречались с Александром Роднянским у него в офисе, и обговаривали уже, ну, не условия, а предварительный план действий, что и когда мы делаем. И по этому плану выходит так, что мы в марте-месяце, в середине марта, в конце марта запускаемся с новым проектом, и в феврале, марте, апреле следующего года, 2013-го снимаем. То есть это будет съемочный период. Вот это уже вопрос решенный...
К.ЛАРИНА: Но что, не скажете, да?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: К сожалению, я, да, я не должен сказать. Я не могу этого сказать.
К.ЛАРИНА: Западноевропейское литературное произведение?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Да, западноевропейское литературное произведение, которое мы будем адаптировать и перекладывать его на сегодняшний день и на российские реалии.
К.ЛАРИНА: То есть это про нас?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Это про нас.
К.ЛАРИНА: А артисты?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Неизвестно. Это всегда так. У меня не бывает такого, чтобы еще не начав проект, я бы знал, с кем мы будем работать.
К.ЛАРИНА: А про войну то, что вы собирались сделать?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Про войну я мечтаю этот проект сделать, и надеюсь, запустить его тоже в скором времени. Я очень хочу поменять собственную стратегию действий в производстве, и в этот раз я хочу, закончив монтаж, войти в предпродакшен следующего проекта. То есть звук будет делаться, скажем так, при моем участии, но минимальном, что называется – я буду просто приходить там раз в неделю и как-то смотреть, что получается, и что-то корректировать. Но хочу запуститься, потому что время идет, годы уходят, а мне силы тоже, знаете, что называется, не бесконечные. А я хочу еще реализовать как минимум 3-4 проекта.
К.ЛАРИНА: А сами сыграть не хотите ничего?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Нет.
К.ЛАРИНА: Закончили эту историю?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Нет, я не хочу. У меня не возникает ни малейшего желания.
К.ЛАРИНА: Не любите. Не любите себя. Артиста Звягинцева не любите.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: (смеется) Нет, я просто не могу себя видеть... Как сказать? Я не вижу в этой ситуации, я снаружи и внутри. Мне такой талант не дарован. Я могу заниматься чем-то одним. Вот, упереться в него и быть здесь. А наблюдать и одновременно быть объектом наблюдения, боюсь, что я не смогу. Да и потом просто нет хотения, такого желания нет. Вот, может быть, что-то случится такое как-то там (такое бывает) – вдруг на площадку не пришел актер, например. Не дай бог, конечно, но такое возможно. Но нет, таких идей нет. И вот я как раз хочу и мечтаю просто сделать эту историю о Великой Отечественной, она не высокобюджетная, там, 8-9 миллионов долларов бюджет. И буду искать возможности, чтобы ее реализовать. Мне кажется она очень важной, сильной и, такой, важной вехой в моей биографии тоже будет.
К.ЛАРИНА: Вы здесь живете же?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: В Москве, да.
К.ЛАРИНА: А то там всякие тоже слухи собирают в интернете.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Да, кстати, я хочу, пользуясь случаем.
К.ЛАРИНА: Сделать заявление.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Сделать заявление. Слухи о том, что я живу... Я, кстати, тоже слышал и не раз, мне говорят «Ну, вас же невозможно застать в Москве – вы же живете в Париже». Ничего подобного. Я не знаю, откуда вообще родился такой слух – я не живу в Париже, я живу в Москве. Ну, конечно, уезжаю куда-то там с фильмом. Вот сейчас в Бельгию улетаем 7-го числа, в Бельгию, в Брюссель. Там будет ретроспектива моих фильмов, там будут все 3 – «Возвращение», «Изгнание» и «Елена».
И также пользуясь случаем, я хочу просто... Воспользуюсь? Это будет, наверное, некорректно использовать ваш такой широкий эфир?
К.ЛАРИНА: Давайте, давайте.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: У меня сайт (я говорил уже о нем) появился, и я всех тех, у кого есть вопросы к фильму «Елена», адресовал бы туда на сайт. az-film.com. Вот там есть такое большое развернутое интервью, очень подробное и очень хорошее.
К.ЛАРИНА: Это в «Новой газете» которое?
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Да, да, в «Новой газете». Но вот на сайте оно шире в 2 раза минимум. Там очень много интересных, важных смыслов звучит.
К.ЛАРИНА: Но мы сегодня про фильм «Елена» не говорили, хотя, в какой-то степени и говорили – просто мы его не называли.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Мне кажется, если туда заглянут, все бы, что бы мы здесь сегодня ни сказали, уверяю вас, оно было бы меньше, ну, просто по формату. Мы 4 часа разговаривали с Ксенией Голубович.
К.ЛАРИНА: Андрей, спасибо вам большое. Очень рада, что вы пришли, наконец-то, на «Эхо Москвы». Конечно же, удачи, успехов и чтобы все свершилось, все, что вы задумали. И спасибо.
А.ЗВЯГИНЦЕВ: Спасибо вам большое.