Наталья Селезнева - Дифирамб - 2011-04-03
К.ЛАРИНА: Ну, что, пока здесь шла музыка, мы здесь настраивали наш сетевизор для того, чтобы всем было хорошо видно. И мы начинаем нашу программу, как вы понимаете, не только по радио «Эхо Москвы», но и на нашем сетевизоре, на трансляции, которая ведётся на нашем сайте и на всяких других носителях: ваших «Айпедах», «Айфонах» и прочих «Андроидах». Платформа «Гугл Андроид».
А у нас сегодня в студии народная артистка России, актриса театра Сатиры, актриса кино Наталья Селезнёва.
Здравствуйте, Наташа. Приветствую Вас в нашей студии.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Добрый день.
К.ЛАРИНА: Напомню нашим слушателям все наши средства связи.
SMS: +7 (985) 470-45-45; телефон: 363-36-59.
Кроме этого, у нас включена ещё трансляция телестудии. Но Света, (я обращаюсь к звукорежиссёру), я бы попросила, чтобы кто-нибудь подошёл и настроил, потому что на одном стуле видно одну камеру, а на другом стуле – другую. Мы не можем посадить Наталью Селезнёву на два стула сразу. Правда?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Я никогда не садилась на двух стульях.
К.ЛАРИНА: Не в Вашей привычке?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, абсолютно.
К.ЛАРИНА: Хочу сказать несколько слов вначале, как сегодня начался мой день, Наташа.
Утром я собираюсь на работу и включаю телевизор, по привычке, как маньяк, включаю радио и телевизор. И у меня перед глазами возникает совершенно очаровательное лицо маленькой девочки, которую мы все прекрасно знаем. И я понимаю, что вот, люди узнали, что я сегодня встречусь с этим человеком. А шёл фильм на канале «Звезда», если я правильно помню, под названием «Девочка и крокодил».
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Как хорошо, что я утром не смотрю телевизор!
К.ЛАРИНА: Подождите, это ещё не финал этой истории.
Я включаю другой канал. И опять встречаю уже молодую женщину, которая очень похожа на ту девочку, потому что идёт фильм «Приключения жёлтого чемоданчика». И там тоже в одной из ролей взрослых Наталья Селезнёва.
И я понимаю, что вот идёт день имени Селезнёвой – сегодня у нас, на «Эхе Москвы», с чем я вас и поздравляю всех, дорогие наши слушатели.
Вопросов очень много пришло к нам на сайт до начала программы. И среди них очень много восторгов и признаний в любви, потому что Вас очень любят.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Спасибо, спасибо, спасибо! Потому что это, ну даёт силы жить и работать. Это, может быть, очень банальная фраза, но Вы знаете, если вдуматься, то тут глубокий смысл. Потому что, если ты делаешь вот такое публичное дело и ты в культуре, и тебя не хотят там видеть, слышать и воспринимать, это трагедия. Лучше это понять, и уйти.
К.ЛАРИНА: Это фраза есть, которую Костя Райкин очень любит повторять: «Самое страшное, когда тебя не надо, а ты есть».
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Ах! Как хорошо сказано!
К.ЛАРИНА: Ну, у нас всё-таки не тот случай, товарищи! У нас всё хорошо. Хотя Вы знаете, я вот была, когда был юбилей театра Сатиры, в котором Вы служите практически всю жизнь. Больше нигде не служили сразу после института?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: У меня одна запись в Трудовой книжке. Мне тут зачем-то она понадобилась для ЖЭКа, и я пошла, посмотрела. Такая одинокая-одинокая запись, одна-единственная.
К.ЛАРИНА: Это подвиг. За это «Ветеран Труда».
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Да. Ветераном Труда я вообще стала, по-моему, лет в 35. А вот то, что одна запись в Трудовой книжке – это, наверное, подвиг, да.
К.ЛАРИНА: Так вот, я начала свой рассказ. Был спектакль, который, по-моему, в репертуаре идёт – «Триумф» на Триумфальной, идёт? Нет?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Да, - говорю, но морщусь.
К.ЛАРИНА: Да, но как угодно можно это обсуждать с точки зрения художественной, но извините меня, Наташа, у меня там слёзы были. Вот я просто плакала, когда выходили, что называется, настоящие звёзды Театра Сатиры классические, включая Наталью Селезнёву, включая Шарыкину, Зелинскую, Овшаров ещё был жив. Ольга Аросева – это, конечно, какое-то невероятное…
Н.СЕЛЕЗНЁВА: А Верочка Васильева!
К.ЛАРИНА: Верочка Васильева. Это всё слышно. Это какие-то невероятные голоса, голоса, очень наполненные эмоцией и смыслом. Да? Это какая-то прямая спина. Это другое поколение.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Для меня важный человек в театре – это
всё-таки Вера Васильева, потому что она пришла первая в этот театр из того поколения, о котором Вы сейчас говорили. И я равняюсь на неё всю жизнь. Правда, это плохо получается, потому что у неё такая выдержка, такое умение владеть собой, такая культура!
Воспитания она не получила - она из очень простой семьи. И я вот всегда, смотря на неё, делала вывод, что дорогие, ни на кого не рассчитывайте, кроме себя в этой жизни. Сами себя воспитывайте, сами себя делайте культурными людьми.
Вот Вера Кузьминична Васильева – тому пример. И счастье, что она здорова, она собрана (тьфу, тьфу!), с прямой, красивой спиной, всегда с улыбкой, всегда причёсанная. Она с уважением относится к людям. Это то, что сегодня уходит из жизни – уважение взаимное. Подобострастие, лесть, заинтересованность и любовь, страсть, а уважения очень мало. Это плохо.
Я играла в пьесе Горького, которую поставил Анатолий Дмитриевич Папанов. Это первая его работа режиссёрская, к сожалению, последняя. Больше ему не удалось ничего сделать, потому что он сразу же ушёл из жизни, практически через два месяца после того, как он сделал этот спектакль.
Это спектакль Горького «Последние». И там дядя Яков говорит фразу. В 1906 году пьеса была написана, ну 105 лет назад: «В России никто никого не уважает». И я вот сейчас думаю: а что, мы не научились за эти сто лет уважать друг друга? Это плохо.
К.ЛАРИНА: Как это читалось? В каких предлагаемых обстоятельствах? Вот, скажите?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Я думаю, по совести. Когда меня спрашивают о моём вероисповедании, естественно, я – христианка. И я говорю, что не люблю распространяться, но в данном случае, просто к слову, к теме. Я считаю, что Бог – это совесть, когда стыдно что-то делать. А стыдно, перед кем, в первую очередь? – Перед Всевышним, который всё видит. Я думаю, у него там своя небесная канцелярия, и поэтому я думаю – это совесть.
К.ЛАРИНА: Ну, послушайте. Уж бессовестнее мира, чем мир искусства, политики с ним могут сравниться. Ну, ведь сами же знаете, не Вам рассказывать, какие иногда страшные предательства и обиды.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Конкуренция очень большая.
К.ЛАРИНА: Конкуренция, да, методы.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Но видите, мы совершенно актёры независимые люди, потому что от нас ничего не зависит.
К.ЛАРИНА: Не защищённые. Очень зависимые, но при этом независимые, да? Да, мы абсолютно независимые, потому что от нас ничего не зависит.
Но в театре в этом смысле всё-таки, я думаю, легче жить, потому что театр – это семья, это дом, это взаимоотношения, которые складываются десятилетиями. И очень много в театре, вот действительно, построено на уважении. Поэтому мне говорить о театре легко, просто. Мне трудно говорить о сегодняшнем кинематографе и трудно говорить о шоу-бизнесе. Потому что я не знаю сегодняшних вот этих сфер. И, в общем, если очень честно, то не хочу знать. Я попробовала посниматься. Пришла к режиссёру.
К.ЛАРИНА: В сериале?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: В сериале, да, я говорю: «А что мне делать?». Он так смотрит на меня, и говорит: «Ну, делайте, что хотите». И я тогда всё поняла, потому что есть режиссёры, вот Глеб Панфилов, у него всё выверено, как на аптекарских весах.
К.ЛАРИНА: А этот фильм, как я его обожаю! Он будет, кстати, на следующей неделе, по-моему, показан, фильм «Тема» Глеба Панфилова, где, на мой взгляд, Наталья Селезнёва сыграла одну из лучших своих ролей в кино, потому что такой эксцентричной барышни Вы, по-моему, больше нигде не играли. Да? Чудесный фильм!
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Цветаева сказала: «Я – страница твоему перу».
Я считаю, что актёр в любом возрасте, любой ипостаси – это страница перу режиссёра-постановщика, которому он доверяет. Вот это очень важно.
К.ЛАРИНА: Вам этот вопрос сто раз задавали. Я не могу его не задать, потому что ответа на него я так и не получила.
Хочу напомнить нашим слушателям, что Наталья Селезнёва не просто талантливая артистка, но она ещё жена главного режиссёра Московского театра. Вот закрылась, поняла сейчас, что я спрошу.
Я знаю, я не понимаю, почему Вы не воспользовались этим? Почему не стали звездой Театра Ермоловой?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Может быть, во-первых, я и не стала бы звездой.
К.ЛАРИНА: А вот не было предложений?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: И предложений таких не было.
К.ЛАРИНА: Это Ваша как бы принципиальная позиция, Ваша и Владимира Андреева?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Да, да, стопроцентно.
Во-первых, я была влюблена в Театр Сатиры, в его великолепную труппу, в Валентина Николаевича Плучека, при всём деспотизме его характера. Это теперь уже понятно, что это был великий режиссёр, и организатор сценических дарований. И он говорил, что любой жанр на сцене хорош, кроме скучного. У него действительно не было скучных спектаклей. С ним было очень трудно, но трудно прекрасно.
И куда из такого потрясающего театра можно было уйти?
К.ЛАРИНА: Я просто таких примеров не знаю в жизни. Может быть, Вы знаете? Чтобы главный режиссёр и жена его замечательная артистка, живут всю жизнь, уж не знаю, сколько лет, даже страшно сказать, да?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: 43 года, наверное, скоро будет.
К.ЛАРИНА: Да? И ни разу, как я понимаю, Вы в творчестве не пересекались?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Пересекались. Вы знаете, нас приглашали сниматься. Вот Эдуардо де Филиппо «Ложь на длинных ногах» мы вместе играли. Нет, но мы пересекались.
К.ЛАРИНА: Или, может быть, у вас такие совпадения, может быть, вы творчески друг друга не устраиваете в чём-то?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Я очень считаюсь с мнением Андреева. Он очень талантливый человек. То, что он говорит, практически всегда сбывается. Поэтому я прошу его прочитать и пьесы, и материалы. Если у меня что-то не получается, он спит, я могу его запросто разбудить, где-то в час ночи растолкать, заставить прослушать какую-то сцену, подсказать. Если на следующий день репетиция, то обязательно. И Вы знаете, практически безошибочно всё попадает именно туда, как он советует, как он говорит. А вот работать бы я с ним вместе не стала бы. Я бы сказала: «Замените расстрелом».
К.ЛАРИНА: А почему?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Он, вот Вы знаете, Ксения, я скажу так, что меня спрашивают: в чём секрет вот вашего брака, что вы 43 года практически вместе?
Он женат на театре, а не на мне. Я жената на Вселенной. Меня всё волнует. Всё интересует. У нас разный масштаб коммуникабельности. Мне с утра надо обзвонить всех своих друзей. Вечером опять делать то же самое.
Я люблю жизнь во всех её проявлениях.
Он всё-таки весь в себе больше.
Нам было бы вместе очень тяжело. И потом у меня развивались бы те комплексы, которых, слава Богу, нету.
К.ЛАРИНА: Тогда работа была бы круглосуточная какая-то.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Да нет! Может быть, и работа не была бы круглосуточная, но нет!
К.ЛАРИНА: А, может быть, вы бы не прожили 43 года вместе при его администрации?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Вот это точно! Вот это точно, что не прожили бы. Пусть уже будет всё так, как есть.
К.ЛАРИНА: А театр Вам всё дал, что Вы от него ждали? Ваш родной театр?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Я думаю, что театр никогда не может дать всё, что от него ждёшь. Всегда, наверное, ждёшь чего-то большего. Я очень люблю свой театр. И тот театр, в который я пришла, и тот театр, в котором я существовала, и тот театр, в котором я живу сегодня. Я его очень люблю! Я вхожу в него, как в свою квартиру. Это мой дом. Я знаю, что меня этот дом всегда защитит.
К.ЛАРИНА: Ну что ж, у нас сейчас перерыв на НОВОСТИ.
Потом мы продолжим нашу встречу в студии прямого эфира на «Эхе Москвы».
Напомню, что наша гостья сегодня – Наталья Селезнёва.
Обязательно задам вопросы от наших слушателей.
Ну, естественно, хочется уже поговорить о грядущей премьере, в которой занята актриса замечательная Наталья Селезнёва.
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА: Возвращаемся в программу. И напомню, что в гостях у нас Наталья Селезнёва.
Дорогие друзья, пока шли реклама и Новости, Наталья вот сказала с таким отчаянием, что так хочется найти режиссёра, за которым можно пойти, закрыв глаза.
Я ответила ей названием пьесы, которая должна появиться сейчас в репертуаре Театра Сатиры: «Вечерний выезд Общества слепых».
Ну, пока самое примечательное, как мне кажется, для нас является то, что эта пьеса Виктора Шендеровича, который не избалован таким театральным вниманием. Его концерты-то запрещают, как мы знаем, иногда. А тут взял театр на Триумфальной, в таком подозрительном месте. Театра на Триумфальной взял, да ещё и Шендеровича поставил!
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Я думаю, это подвиг Александра Анатольевича.
К.ЛАРИНА: Да, Ширвиндта.
То есть, представляем себе: 31 число, показывают, значит, Шендерович идёт на Триумфальную, на Марш Несогласных, и аккурат останавливается под афишей, на которой написано: «Виктор Шендерович». Это, конечно, вызов обществу.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Завтра премьера. Нет, завтра будет генеральная.
К.ЛАРИНА: Во вторник, 5-го премьера, да.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Пятого премьера. И всё за нас, и за Шендеровича, Ширвиндта, и за режиссёра, который ставил, - Чумаченко. И за художника – всё решит зритель.
Наступает вот этот день, когда мы уже ничего больше не можем. Всё будет решать зал зрительный. Или он это примет, и мы будем счастливы, или не примет.
К.ЛАРИНА: Ну, Вам интересно было репетировать?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Интересно, очень. Потому что я люблю очень юмор. И мне сначала всё казалось таким непонятным в пьесе, а потом – понятным, смешным, прикольным.
Потом опять начался период очень тяжёлый, когда ничего не получалось, всё распадалось. Я уже любила свою героиню, потом опять не любила. Сейчас я её не очень люблю. И, если вот пятого числа не будет того, чего я жду, будет очень обидно.
К.ЛАРИНА: Ну, про что получилось-то?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Про нас, про срез нашей жизни, про общество вот это. Все, все, все, начиная от профессора с женой, и, кончая бомжиком, гастарбайтером. Все абсолютно. Все социальные слои в вагоне метро, который остановился в туннеле. И начинается.
К.ЛАРИНА: Это все типы социальные, да?
То есть, всё построено на диалогах? На тексте?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: На тексте, да. Но всё равно там события происходят. Потому что главное действующее лицо – это неудачный автор, драматург. Представляете? – А Вы, чем занимаетесь?
- Да я пишу вот. Не знаю, вот лезет в голову, - я пишу. Говорят, так не бывает? А я говорю: бывает. Просто ещё не было.
И он там закручивает всех присутствующих на такие обстоятельства, что мы все введемся до конца.
Не знаю. Мне трудно, потому что я сижу в этом вагоне.
К.ЛАРИНА: А кто Вы? Кто Вы? Расскажите, кто эта женщина?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Я не хочу рассказывать из-за суеверия. Потому что, может быть, я вот расскажу своё видение, а зритель меня увидит совершенно другой: капризная, балованная, не спускавшаяся в метро. Едет из гостей с мужем, который немножко выпил. Оставили машину.
Для неё всё, что она там видит, она всё время произносит: «Ой, гадость! Гадость! Нервы! Господи, ну почему я должна находиться среди этой мерзости?».
И я спустилась в метро, съездила.
К.ЛАРИНА: Вы сами там давно не были, да?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Сама давно не была. Посмотрела, поняла, что всё справедливо.
К.ЛАРИНА: Это её отвращение справедливо?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, справедливо всё, что он пишет. Все образы очень достоверные, такие жизненные.
Очень хочется, чтобы, конечно, был успех. Когда работаешь пять месяцев ежедневно, практически даже без выходных, то хочется успеха.
К.ЛАРИНА: Я Вам желаю успеха.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Спасибо.
К.ЛАРИНА: А вот скажите, если уж такая тема: «Гадость, гадость! Мерзость! Мерзость!», вот Вы же всё равно как гражданин сталкиваетесь постоянно с какими-то бытовыми проявлениями, там, хамства, нечистоты и прочее, и прочее. Вот как Вы в этом пространстве себя чувствуете? Ограждаетесь? Стараетесь не замечать? Или пытаетесь каким-то образом повлиять на то, что Вас окружает?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Пытаюсь влиять – лезу выяснять отношения, и обязательно высказываю своё мнение, если я вижу, что молодые, позволяющие какие-то совершенно непристойные, возмутительные вещи.
Если мы не будем их одёргивать, останавливать, объяснять, учить, то кто сделает это за нас? – Никто! Поэтому я всегда влезаю в самые, что ни на есть, такие ситуации.
К.ЛАРИНА: Не боитесь? Люди же разные бывают, неадекватные могут быть реакции.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Боюсь, но не могу промолчать. Не могу промолчать. У меня такая какая-то гражданская позиция всё-таки она существует именно по отношению к молодым.
Хочется, чтобы молодая Россия была страной достойной и чистоплотной. Понимаете? – В прямом и в переносном смысле – и физически, и морально, нравственно. Растут же наши внуки, наше будущее поколение. Ну, как же? На чём они растут? Я, когда смотрю вот эти программы с родителями-алкоголиками, наркоманами, с детьми, босыми бегающими, растерянными, страдальцами маленькими, если бы я была моложе, я бы, конечно, наверное, организовала бы какой-то детский дом, обязательно. Причём, не маленький, а такой масштабный. И постаралась бы хоть как-то помочь, хоть какую-то лепту, но внести.
Вот мне раньше это было по силам.
К.ЛАРИНА: Вот интересно, Наташа, в таком случае такой вопрос: вот на Ваш взгляд все эти проблемы, Вы про это сказали немножко вот в первой части по поводу отсутствия уважения. Это сюда же входит, все эти проблемы, они всё равно вот из-за этого, как мне кажется.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Конечно, конечно.
К.ЛАРИНА: А вот это вот невероятное количество бездомных детей, детей, от которых отказываются родители, неблагополучных семей, если мы об этом говорим. На Ваш взгляд, это проблемы общества, или проблемы, которыми государство не занимается? Вот как Вы себе отвечаете на этот вопрос?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Отвечаю себе на этот вопрос совершенно точно: что это проблема государства, финансирования, и, конечно, общества. Конечно, общества.
После войны в семью брали детей, оставшихся без родителей. Свои рты голодные сидели, но брали детей. И это был не героизм, никто не считал, что это, понимаете, какой-то подвиг. А как иначе можно было поступать?
Давали воспитание, дети вырастали, называли этих родителей «мама», «папа». Родителями гордились так же, как своими. Нет, общество и государство. Но сначала – государство, потом очень активное финансирование и общество.
К.ЛАРИНА: Ну, финансирование – финансированием, но вот такое количество историй трагических, когда родные матери своих детей могут там продать за бутылку водки на вокзале, или там привязывают цепями к батарее. Всё это превращается в какую-то норму.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Но это всё случаи, случаи. Ой, так страшно вообще думать, что это эпидемия какая-то. Вы понимаете, Ксения? Страшно об этом думать. Всё-таки я не прячу голову, как страус под крыло, но я думаю, это, ну единичные случаи. А? Если думать, что это такая эпидемия, это вообще тогда пик.
К.ЛАРИНА: Ну, Вы знаете, количество детских домов, мне кажется, у нас зашкаливает уже количество детей беспризорных, никому не нужных. А ведь это тоже показатель уровня и образа жизни, в конце концов, общества. Да?
Вот мы там любим ругаться на американцев, которые там… Вот у них-то как единичные случаи, на мой взгляд, да?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, как единичные? Что они с нашими детьми творят?
К.ЛАРИНА: А что мы сами творим с нашими детьми? У нас почему-то это не является событием. Вот это Вас не удивляет? Там людей судят за это, а у нас почему-то их никто не судит.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Оставлять ребёнка в машине раскалённой на весь день. Прийти и увидеть обезвоженное мёртвое маленькое тельце. Ой!
Я один раз летела в Америку на съёмки к Анатолию Рамжану, у которого я трижды, или четырежды снималась в его фильмах. Один раз – в Майями, чего-то «Жених из Майями», или что-то такое. На «Дельте», - это американская авиакомпания весь самолёт на 10 часов полёта был заполнен американскими родителями с нашими русскими детьми. Я сначала не поняла. Я думала, какой-то детский сад, или детские дома куда-то везут. Потом стюардесса объяснила. Мужчины приехали, брали этих детей, женщины, отец с матерью.
Я эти 10 часов продумала о том, что наше государство, мне кажется, достаточно богатое и мощное для того, чтобы не отдавать своих детишек-то никуда.
К.ЛАРИНА: А куда их девать-то?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Самим воспитывать, ставить на ноги.
К.ЛАРИНА: Где? В детском доме?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: А детские дома должны быть богатыми. И люди там должны получать хорошие деньги.
К.ЛАРИНА: Ну, пока это, по крайней мере, то, что имеем.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Вот именно, Вы сказали это слово: «пока».
К.ЛАРИНА: Ну, я не знаю, почему у нас не усыновляют детей, не берут в семьи? Почему это малое, ну малое количество?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Бедность, бедность бедность.
К.ЛАРИНА: Но Вы же сами сказали – после войны. Уж были, наверное, победнее, брали. И это было нормой, и это был естественный порыв, желание.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: А потому что люди войну прошли. Они знали вкус и крови, и слезы, и пота, и победы.
Я, например, 9 мая просто целый день хожу с красным, отёкшим лицом, потому что я начинаю реветь с утра, и реву до ночи. Вот так воспитано моё поколение. Это праздник со слезами на глазах.
Я помню наш огромный двор. Каждый выносил, кто тумбочку, кто стол, кто лавку. Всё это накрывалось. Тазы с пирогами, с винегретом, с баянами, с гитарами. Детей за этот стол не пускали. Мы так, вокруг кольцами. Кто-то пирожок даст, кто-то – бутербродик, кто-то – булочку.
Сидели 9 мая весь день люди, пришедшие с войны.
Моя первая учительница первого сентября встречала нас в синем костюме, и грудь её была в орденах. И директор школы Анна Константиновна. Вот Таня Кваша, жена Игоря Кваши, Ваша большая поклонница.
К.ЛАРИНА: Передаём привет Татьяне. Я думаю, что она слышит нас.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Танюша! Я тебя люблю! Поправляйся скорее, любимая!
Тоже была. У неё был вишнёвый костюмчик, тоже ордена. Для меня это была норма и гордость за себя, за страну, Такой покой был в детстве! Такой покой, прекрасный совершенно. Что меня выучат, выкормят, поставят на ноги, дадут образование.
К.ЛАРИНА: А сегодня?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: А сегодня я думаю, всё равно надо жить по совести, по чести, и не разглагольствовать, а делать дело достойно. Если ты медсестра, смотри, что колешь, а не извиняйся потом.
К.ЛАРИНА: А плевать вечно! Объясните, почему медсестре плевать? Как Вам кажется?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Не каждой медсестре плевать. Не каждой.
К.ЛАРИНА: Нет, я, конечно, понимаю, боже мой!
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, я вот часто езжу к Тане Кваше в больницу, и я смотрю, какие там медсёстры с ней работают. Им можно руки целовать. Но это такое поколение.
К.ЛАРИНА: Я просто хочу с Вашей помощью, вот пошёл у нас сегодня такой разговор, мы так или иначе, сравниваем одну эпоху с другой. Хочу понять, где вот этот сбой произошёл? Почему так случилось, что у нас очень сильно изменилась атмосфера в обществе? Стало допустимо то, что раньше считалось неприличным?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, а как она могла не измениться? Мы же пережили с вами такой перелом государственный. Мы с социализма, такого тёмного, закрытого сразу махнули в капитализм. А как это могло не случиться? Это так, как после революции 17-го года, я думаю.
К.ЛАРИНА: То есть, такой стресс для всей страны?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Конечно, конечно. И надо выкарабкиваться, надо выкарабкиваться и делать своё дело.
К.ЛАРИНА: Ну, послушайте, Вы говорите о том, что Вы – человек верующий, христианка. А вот скажите, пожалуйста, заповеди они не зависят от того, какая погода на дворе и какой политический строй в стране, правда же? Почему здесь стрессов не происходит вот в этой вертикали под названием «вера»? Да? И какие-то догматы, какие-то моральные критерии, которые существовали до тысячи лет до нашего появления.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: В христианстве, понимаете, нет ничего двусмысленного, всё очень ясно.
Но Христос сказал главную свою заповедь: «Относись к людям так, как ты хотел бы, чтобы они относились к тебе». – В этом закон и пророки.
К.ЛАРИНА: Почему не может это стать нормой жизни? Вернее, перестало быть нормой жизни.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, тут миллион составляющих, и нам, Ксения, с Вами не хватит нашего короткого времени.
К.ЛАРИНА: То есть, Вы это объясняете вот этим общим стрессом, когда перескочили из одного политического строя в другой, поменялось целиком всё? Да?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Для меня – да.
К.ЛАРИНА: Ценности человеческие, они же остаются всегда одними и теми же. Они не подчиняются вот этим вот бурям революционным.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Для кого-то – остаются, а для кого-то – нет. Есть же оборотни такие вообще, что не дай Бог! Не дай Бог, как люди умеют!
К.ЛАРИНА: А, на Ваш взгляд, искусство, какую роль в этом может играть? Культура каким-то образом может влиять на общественное сознание, на общество? Каким-то образом его направлять, организовывать?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Если общество хочет к этому прислушаться, Ксения.
Вот меня директор Пушкинского музея – Антонова – это образец. Это вот женщина, к которой я прислушиваюсь. Она – камертон для меня. А для молодых она не будет таким знаковым явлением, как для людей, которые уже прожили жизнь и многое, многое, многое про эту жизнь понимают.
Хотя вот была выставка, по-моему, Поленова в Третьяковке. Мои друзья поехали, отстояли огромную очередь, и не попали.
К.ЛАРИНА: Это хорошо.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Потому что очередь была. И я спрашивала своего приятеля: ну, расскажи, ну кто стоял? – Очень много было молодых. И это, в общем-то, радует, правда? Что они не только в этом «Гугле» сидят.
К.ЛАРИНА: Нет, и на выставки ходят, и на концерты ходят. В театр – не знаю. В театр, мне кажется, мало ходят.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Я дружу с Денисом Мацуевым, очень его люблю, нравится он мне очень своей энергетикой, своим талантом. И смотрю: и старушечки такие сидят, знаете, такие консерваторские, и среднее поколение, и очень много, конечно, иностранцев. Но и молодёжи очень много.
К.ЛАРИНА: Вы видите, мы сейчас с Вами потихонечку выруливаем на какую-то позитивную дорогу.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Деньги, деньги, деньги, экономика. В стране должно быть очень много денег.
К.ЛАРИНА: А у нас их много, выше крыши! Из ушей лезут!
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, я не экономист, я не знаю! Но я понимаю, что надо строить. Вот то, что сегодня делают, в общем-то, когда показывают эти новые больницы, или новые школьные классы.
К.ЛАРИНА: А сколько воруют? (Смеётся).
Новые больницы и новые школьные классы, дорогая Наталья Игоревна, показывают Вам по телевизору. Как только президент в белом халате покинет больницу, то всё возвращается на круги своя. Вы это знаете, как закон жизни.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, я это сказала на встрече с Грызловым. Я говорю: «Вы нам показываете счастливых новосёлов с москвичами».
К.ЛАРИНА: Вы уж насмотрелись за свою жизнь на счастливых новосёлов.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Да. Я говорю: «Вы нам показываете коровники с породистыми телятами, а потом мы узнаём, что все телята передохли, потому что их не кормили и не делали им дорогие прививки, как молодняку». Ну, в общем, был такой, ну агрессивно я выступила. Потом «Коммерсант» об этом писал, в Интернете было много. Ну, мне говорят: «Ты с ума сошла?». Я говорю: «Ну, может быть, я сошла с ума, но я не жалею о том, что я сказала». Я езжу по городам, по весям с концертами, с антрепризами, со спектаклями, со спектаклями театра. Люди приходят после спектакля. Они, может быть, не могут даже билет купить на спектакль, потому что это не всем по карману, но они знают, и они стоят, и два часа на морозе ждут только, чтобы поговорить. Ну и что? Пройти мимо, сесть в машину? – Это нереально. И ты остаёшься, и ты слушаешь, и спрашиваешь: «А как у вас в городе?».
К.ЛАРИНА: А чего говорят?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: По-разному.
К.ЛАРИНА: Счастливые люди вообще есть в нашей стране?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Вы знаете, есть люди, которые говорят: «Стало намного лучше, город освещён. Стали убирать, прибавили пенсию». По-разному говорят. Говорят по-разному.
К.ЛАРИНА: Ну вот, Ваше общее ощущение всё-таки, вот по настроению людей?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Сегодня оно у меня, несмотря на солнце, такое пока мрачное. Хотя я по жизни абсолютная оптимистка. Понимаете? И обманываюсь, как у Пушкина: «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад». Но сегодня пока я еще не совсем, хотя, когда включаешь телевизор, смотришь Новости, и видишь вообще, что творится во всём мире, просто во Вселенной, то понимаешь, что, наверное, наступило такое время.
К.ЛАРИНА: Ничего. Вы прекрасно выглядите (тьфу, тьфу, тьфу!), у Вас прекрасный муж, замечательный, талантливый.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: А чего Вы меня успокаиваете?!
К.ЛАРИНА: У Вас прекрасный сын, который не стал ни артистом, ни режиссёром. Вообще, образованный человек.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: А, может быть, это плохо? Артисты тоже бывают образованные.
К.ЛАРИНА: Нет, я так понимаю, что он всё-таки другую дорогу себе выбрал, потому что насмотрелся на то, как здесь нужно вкалывать.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, он тоже труженик и вкалывает много. И ничего не могу сказать, умеет работать, и работает здорово!
Простоя я думаю, он не пошёл, потому что у него стеснительность в природе очень развита, чисто вот такая: «Не трогай меня! Не надо! Не веди! Не знакомь! Не хочу! Не буду! Ну, оставь меня! Ну, я тут посижу!». – Вот это вот всегда было, понимаете?
К.ЛАРИНА: Не театральный ребёнок. Он в Москве живёт, или он работает где-нибудь за границей?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Сейчас – в Москве, но не исключено, что он уедет.
К.ЛАРИНА: Он у Вас дипломат, да?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Да. Сейчас он работает в Совете Федерации, у Миронова советник. Но не исключено, что уедет опять.
К.ЛАРИНА: А внук, или внучка у Вас?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: У меня и внук, и внучка.
К.ЛАРИНА: Сколько им?
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Внука я совершенно обожаю теперь. Поначалу как-то, они же 10 лет жили, он родился в Берлине внук, и 10 лет они жили там. Он приехал, когда ему было практически 11 лет. Не было такой близости.
А, когда он мне на восьмое марта позвонил и сказал: «Я тебя поздравляю с восьмым марта, бабуля!», первый раз в жизни я услышала это нежное, ласковое слово: «бабуля!». Мне было так хорошо. У меня сразу появилось желание. Я говорю: « Илюша, ну, приезжай. Тебе, наверное, надо новые кроссовки, тебе нужны новые джинсы. Я куплю тебе весеннюю куртку». Всё есть, представляете? Это, конечно, ужасно! Сразу вот на эту «бабулю» материально там одарить. Это неправильно.
К.ЛАРИНА: Наташа, к сожалению, бабуля, должны закончить – у нас время истекло.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, бабуля, так бабуля!
К.ЛАРИНА: Расцвела женщина сразу же! А то для человека – это трагедия. Вот она жизнь-то где настоящая!
Н.СЕЛЕЗНЁВА: А чего скрывать? Я горжусь тем, что я – бабуля. Господи, это такое счастье!
К.ЛАРИНА: Наташа, спасибо Вам большое.
Мы приглашаем на премьерный спектакль Театра Сатиры, и пожелаем ни пуха, ни пера замечательной артистке. Всё будет хорошо. Спасибо Вам.
Н.СЕЛЕЗНЁВА: Спасибо Вам.