Вера Васильева - Дифирамб - 2011-01-16
С.БУНТМАН: Сегодня дифирамб у нас Вере Васильевой, здрасьте, Вера Кузьминична, добрый день.
В.ВАСИЛЬЕВА: Здравствуйте.
С.БУНТМАН: Мы очень рады вас видеть, так все восхищаются вашим юбилейным вечером. Вы знаете, это очень приятно, когда и наши слушатели, и зрители на вас смотрят, им становится хорошо.
В.ВАСИЛЬЕВА: Как приятно это слышать.
С.БУНТМАН: Им становится хорошо, потому что они думают – как мне хочется… Знаете, вы в каком-то интервью сказали, что вами восхищаются женщины очень многие. Вы как-то над этим подшучивали даже, вот над этой ситуацией. Это замечательно, им хочется быть вами, они себя с вами отождествляют и им хочется быть такой, они себе представляют вас такой вот легкой, замечательной, и им самим такими хочется быть. Ведь это здорово, по-моему.
В.ВАСИЛЬЕВА: Для меня это очень приятно, если я вызываю такие чувства, и действительно, я не спорю с вами, хотя, может быть, из скромности надо было бы и поспорить. Но действительно, даже по письмам, часто пишут: вот у меня такие-то трудности, но я на вас посмотрела и думаю – нет, надо держаться. В общем, какие-то такие вещи человечные, которые нас как будто бы связывают, я становлюсь ближе, и вот так вот чем-то, может быть, своим примером… Конечно, я не так счастлива и не так легка, как кажусь в какие-то праздничные моменты, но это ощущение, что я кого-то подбадриваю, для меня очень дорого.
С.БУНТМАН: То есть, и для вас это ощущение тоже важно?
В.ВАСИЛЬЕВА: Конечно.
С.БУНТМАН: И самоощущение, да?
В.ВАСИЛЬЕВА: Вы знаете, ведь вообще актерская профессия – она не только «просто играть», она еще и то, что она дает людям. Она для нас, понимаете… Я вот живу, и я не любую роль возьму играть, мне хочется, чтобы я через роль что-то дала людям, надежду ли, любовь ли, в общем, какие-то положительные эмоции.
С.БУНТМАН: Да, конечно. Я напомню нашим слушателям, что могут смотреть видеотрансляцию на нашем маленьком экранчике, который есть на сайте «Эха Москвы». Вера Кузьминична, знаете, как строгие граждане говорят, вот эти самые Ильф и Петров такие строгие граждане, вот есть такие, которые говорят: вот ваши персонажи были в самые жуткие и достаточно лживые времена такие радостные, зовущие. Вот Вера Васильева нас обманывала.
В.ВАСИЛЬЕВА: Я могу, во-первых, объяснить, почему я ни в чем не обманывала. Ведь моя семья очень простая, и, такое слово сказать, бедная, вроде как оно редко звучит, но мы были именно такими. Папа из деревни, мама хоть и окончила гимназию, но тоже высокого образования не имела, театром не интересовались, политикой совершенно не интересовались. То, что все были вынуждены уехать из деревни, потому что было раскулачивание, и хотя мой папа не был кулаком, но у них было две коровы и две лошади….
С.БУНТМАН: Отобрали?
В.ВАСИЛЬЕВА: Это отобрали. Самое смешное: я очень хорошо помню, как мама говорила: «Правильно сделали, пусть все принадлежит государству». Вот они верили, что это…
С.БУНТМАН: Она говорила это искренне?
В.ВАСИЛЬЕВА: Да, ее же никто не заставлял. Ну она вообще не очень любила деревню, она была городская, поэтому и хорошо, что мы переехали. Все наши знакомые были истопниками и дворниками, они уехали из деревни и жили в Москве в подвалах, так что это мое детство, понимаете? И то, что говорили по радио, мы люди, ни мама не начитанная, ни папа, я – ребенок, мы все слушали и верили, как говорили: вот будет очень хорошо, да и вообще – хорошо, хорошо, хорошо. Откуда у нас могло появиться, у людей, не таких уж интеллектуалов, размышление? У меня даже не было знакомых, которых, как говорят там, арестовали… Понимаете, это другой круг.
С.БУНТМАН: То есть, все, что происходило, вы могли узнать – или газета, или радио?
В.ВАСИЛЬЕВА: Да, но потом, когда я подружилась со своей подружкой, Катей Розовской, а потом она была Дыховичная, вот у нее папа был репрессирован. Но она, наверное, тогда была так напугана, что она говорила – мама с папой давно разошлись, и где он, что с ним, я не знаю. А так как мы дети, то я ее особенно не спрашивала, но потом уже, когда стали взрослыми, вот уже я мозгами коснулась того, что происходило. И я не очень любила, я не была общественным человеком. Я ни разу не была ни в детском саду, ни в пионерском лагере. Пионерами в школе все были, но в комсомол я ухитрилась не попасть и не попроситься, и не хотела. И вообще, я очень не любила многочисленность, я очень была отдельная. Вот. И цель моей жизни была, чтобы меня никто не замечал – учусь нормально, никто ко мне не пристает, а у меня свой мир, театр, мечты, книги о театре… И я жила вот в этом мире, понимаете? (неразб.) простой.
С.БУНТМАН: Да, простой. Театр для вас начинался с музыки, вот это замечательно совершенно.
В.ВАСИЛЬЕВА: И с музыки, конечно, потому что на радио передавали, я всегда пела. Вы знаете, у меня папа был очень добрый, просто удивительный человек. И когда я говорила – я так мечтаю учиться на пианино, он долго-долго копил деньги, потом пошел в какую-то комиссионку, и купил мне старую разбитую фисгармонь. Он даже не понимал, что пианино и фисгармонь отделяются, потому что он говорил – там есть клавиши, и он считал, что это вроде как пианино. И я это восприняла, как пианино, а потом мне объяснили, что нет, это разные инструменты.
С.БУНТМАН: Получилось учиться музыке вот до театра?
В.ВАСИЛЬЕВА: Музыке – нет, но… Я не знаю, как сейчас, мне кажется, сейчас плохо с этим делом, раньше были вот эти дома пионеров и огромное количество кружков. И я была в хоркружке, я была в драмкружке, и все это было бесплатно, и я считаю, что это очень воспитывало, потому что прошло уже… Вот мне 85 лет, и если я там была где-то в 10 лет, значит, 75 лет прошло, но я с благодарностью…
С.БУНТМАН: Мы видим, как Вера Кузьминична улыбнулась, когда сказала: мне 85 лет.
В.ВАСИЛЬЕВА: Это я всегда смеюсь, потому что я совершенно как-то не ощущаю… Я понимаю, что цифра есть, но по самочувствию другое. Меня воспитывали те люди, которые руководили этими кружками, это был Крынкин Александр Сергеевич, в хоркружке, а в драмкружке был Штейн Сергей Львович, замечательный педагог. Люди, которые буквально нам говорили – читайте, смотрите живопись. Они мне давали то воспитание, которого я дома не могла никогда бы получить, потому что это замученная семья, работой, бедностью, тут не до книг. А вот они мне, конечно, дали колоссальный толчок, чтобы я что-то узнавала. Поэтому мое ощущение было в те времена. Но потом, конечно, постепенно я очень и очень начинала чувствовать, во-первых, фальшь, и она мне так не нравилась, что мне никогда не хотелось ни в чем участвовать.
С.БУНТМАН: А в чем для вас фальшь, вот именно непосредственное ощущение фальши?
В.ВАСИЛЬЕВА: Вы знаете, допустим, выходит человек, хороший, нормальный, а потом ему надо вести собрание, и он так – мы собрались по поводу Великой Октябрьской революции, вот какой-то такой тон, стандартные слова.. Даже если бы об этом могли говорить, что – не будем говорить, какой это праздник, давайте вспомним человека, который отдал свою жизнь, его детство, о чем он мечтал, вот какая-то конкретность о хорошем. А это были общие газетные фразы, и тогда всегда думаешь – ну ладно, эту ерунду я прослушаю, раз надо сидеть, а потом убегу и буду снова в театре, или буду слушать музыку, то есть, ворвется в меня жизнь. А то была какая-то обязательность фальшивая. Но некоторые люди ведь верили, действительно, по-настоящему, но они все равно говорили такие общие слова.
С.БУНТМАН: Ну да, это целая история, и психологическая, очень серьезно. Но потом, вот вы говорите: я как все, я такая скромная… Но потом ведь получилось, через какие-то этапы получилось так, что вас узнали все вообще. При том, что фильмов было не очень много. Узнали все вообще, и стали спрашивать – где вы нашли…
В.ВАСИЛЬЕВА: Вот вы так сказали случайно, может, это выдумали, я не знаю. Но все равно теперь уже это (неразб.) Когда меня спрашивают – а вот эта свалившаяся на меня слава… Опять-таки, она была не стандартная, а человеческая, потому что, допустим, я иду по улице, и подходят, и так – ой, Настенька, а как в Сибири-то жизнь? То есть, вот эта наивность, что я именно из Сибири, и что я не Вера Васильева, а Настенька, вот это вот тепло, которое меня окружало с самого начала… Поэтому моя, назовем громким словом «звездность», она не была официальной, она была очень теплой, и вот это тепло сохранилось до сих пор, потому что старое поколение, наверно, помнит те картины, а так как иногда я мелькаю где-то, то я еще для них не умершая, и поэтому если меня видят, то мне всегда говорят – мы вас помним, мы вас любим, Верочка. У меня ощущение, что в Москве у меня родные люди. Я хочу сказать, что слава была не холодная, официальная, а просто очень человеческая, как будто я вписалась каким-то счастливчиком в ту среду, где я действительно родилась, жила и живу. Среда простая.
С.БУНТМАН: Вот скажите, пожалуйста, дальше… Ведь, вроде бы, понятно, что наступил театр, хотя в театр вы через водевиль вошли, через такой классический, русский, не огибаемый никаким маршрутом (неразб.), особенно тогда, когда снова появились старинные русские водевили, немного к этому внимания было… А дальше, дальше не стало вот такой вот – роль за ролью, не стало ведь это таким потоком…
В.ВАСИЛЬЕВА: Гладким путем – нет. Вы знаете, даже я бы сказала, что моя жизнь достаточно драматична, при всей ее удачливости. Драматична потому, что я очень любила другой театр, я любила и МХАТ, и Малый, и вообще трагических актрис – Алиса Коонен, или, допустим, Марецкая в лучших ролях, и Бабанова, которая была для меня просто чудом каким-то. Поэтому когда мне предложили, это моя подруга, у нее родственник Володя Дыховичный, драматург, и он сказал о том, что в Театре сатиры ставят, но у них нет героини, пусть Верочка покажется. И я пришла, и меня приняли на главную роль. Я не могла от этого отказаться, потому что я настолько не верила, что я останусь в Москве. Я представляла себе, что как только я кончу театральное училище, меня пошлют куда-нибудь в безумно далекие края, в какой-нибудь маленький городочек…
С.БУНТМАН: В землю сибирскую, в лучшем случае…
В.ВАСИЛЬЕВА: Поэтому я не надеялась ни на что, и для меня это был безумно счастливый случай, счастливый билет, что я приглашена на главную роль вместе с великим Хенкиным. Да и вообще, театр-то был великолепный тогда, и Слонова играла, и Поль, и Курихин, и Липко, роскошные артисты, и потом у нас долго еще продолжались дивные актеры. И я попала в театр, который не мой. Вот я в нем прожила достаточно счастливую жизнь, ко мне относятся с уважением. Тут однажды меня спросили – как вы себя чувствуете в театре? Я говорю – уважаемая ненужность. Потому что я не могу пожаловаться, что ко мне не добры. Добры. Но сказать, что я в театре надеюсь, хоть когда-нибудь сказать: «Я вот это хочу играть», я понимаю, что мой театр требует других пьес. То, что хочу играть я, - это мало нужно нашему театру. Поэтому я играла в других театрах, и это дало мне то ощущение счастья, что я выполнила свою мечту. А в своем театре мне жаловаться грех, потому что то, что могли – давали, но это не то, что я люблю, и не то, в чем я сильна.
С.БУНТМАН: А устроить скандал?
В.ВАСИЛЬЕВА: Я вообще не способна ни на какой скандал и ни на какой повышенный тон.
С.БУНТМАН: То есть, ни топнуть ногой…
В.ВАСИЛЬЕВА: Ничего этого, к сожалению или к счастью. Для меня – к счастью, это мне противопоказано.
С.БУНТМАН: На самом деле, и слава Богу.
В.ВАСИЛЬЕВА: Конечно.
С.БУНТМАН: Вера Кузьминична, но ведь это не только сейчас, вот с самого начала были ведь… После этой главной роли Театр сатиры очень был… Временами он был совершенно блестящий…И Дом Плучека был, и со всеми актерами, и Плучек, как человек острый (неразб.) показывал Питеру Бруку мой театр…
В.ВАСЛЬЕВА: Театр, в общем-то, поднялся высоко при Плучеке, но я не была его актрисой. Он обо мне не думал, ну давали мне с нашими актерами что-то играть, или иногда кто-то приглашен был, но это было среднее существование. Правда, спектакль «Свадьба с приданым» сыграл в моей жизни такую же положительную, любовную, по отношению к зрителю, роль, как и «Сказание о земле Сибирской».
С.БУНТМАН: Вера Кузьминична, мы сейчас прервемся, у нас новости, потом реклама, дадим наш подарок тогда, объявим, кому еще будут подарки, и мы продолжим наш разговор. Не забудьте, что можно нам и писать смски +7-985-970-45-45. Прерываемся.
НОВОСТИ
С.БУНТМАН: Ну что ж, прежде чем продолжить наш разговор с Верой Васильевой в «Дифирамбе», программе «Дифирам», или продолжить «Дифирамб», так по-русски лучше будет, я бы хотел получить ответ на заданный нами вопрос в рубрике «Дворцовая площадь, дом 2», очень хочу, чтобы вы ответили на этот вопрос. Прекрасно, что этого не сделали, в 1924 году фигуру кого-то пытались водрузить на верхушку Александровской колонны вместо ангела, вместо Гения мира. Кого же хотели водрузить? Пожалуйста, скажите, и кто по телефону ответит на этот вопрос, тот получит книгу «Величайшие музеи мира», посвящена эта книга Мюнхенской пинакотеку 363-36-59, слушаю вас внимательно, алло, добрый день.
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте.
С.БУНТМАН: Как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Катя.
С.БУНТМАН: Катя, вы откуда нам звоните, из какого города?
СЛУШАТЕЛЬ: Из Москвы.
С.БУНТМАН: Так вот кого же?
СЛУШАТЕЛЬ: Ленина.
С.БУНТМАН: Ленина, правда, все правильно, абсолютно верно, мы записали ваш телефон, и вы получаете Мюнхенскую пинакотеку во владение в виде альбома. Там (неразб.) собирались, но дело в том, что собирались даже сделать его классицистичным, Ленина, и его нарядить в тогу некую. Они хотели как Вандомскую колонну в Париже сделать, там Наполеон тоже в тоге, а потом он стал в мундире. Много что делали. А кто выиграл у нас, правильно ответив на вопрос, книгу о генерале Кутепове? Это Валерия, 915-091, Миша 967-014, Таня, 926-275, Галина, 615, Борис, 916-673, Павел, 921-180, Александр, 916-961. Каждую субботу «Красная площадь, дом 1» и каждое воскресенье «Дворцовая площадь, дом 2». А мы возвращаемся к «Дифирамбу». Вера Кузьминична, можно мне перескок такой сделать, потому что есть спектакль, тоже замечательный, который собрал, на наш общий взгляд, весь цвет Театра сатиры, и мы его видели, слава Богу, он сохранился как снятый на пленку спектакль «Женитьба Фигаро».
В.ВАСИЛЬЕВА: Да, это чудесный спектакль. Я его обожаю.
С.БУНТМАН: И вот я не знаю, конечно, там много что было и в репертуаре театра, и в подходах театра, которые явно вам не подходили. Наверно, это не их вина и не ваша вина, это действительно стечение обстоятельств. А тут все для всех подошло. Как так получилось?
В.ВАСИЛЬЕВА: Вот такое получилось везение. Валентин Николаевич влюблено относился к пьесе, влюблено – к Андрею, и при распределении ролей, когда мы стали репетировать, мы все чувствовали, что мы нравимся ему. Это великое дело, поэтому в каждой репетиции это было такое любовное свидание. Валентин Николаевич ведь очень интеллектуальный человек, знал массу поэзии, то он нам читал поэтические стихи о любви, о влюбленности, то начинал вскакивать и показывал, как Мейерхольд работал, и какая-то биомеханика, и все хохотали, и всем было весело, и все друг друга любили, и вот это вот все… Ну, конечно, и художник Левинталь, и художник по костюмам Слава Зайцев, и музыка Моцарта… Так что все это вот так соединилось в любви и влюбленности, и конечно, это передается всегда в спектакль. Потому что просто спектакль, сделанный профессионально, все хорошо играют, - это одно, а когда это клубок любви друг к другу, к пьесе, ко всему тому, что делаешь, это сохраняется больше, чем просто профессионально сделанное, это великая вещь.
С.БУНТМАН: И даже больше сохраняется, чем знаете, вот какой-то смысл, послание, которое там, несомненно, есть.
В.ВАСИЛЬЕВА: Вот, знаете, такое ощущение – влюблены. В музыку, в художника, в театр, друг в друга. Валентин Николаевич становился обаятельным, он не кричал, он нас не презирал…
С.БУНТМАН: Что было далеко не всегда…
В.ВАСИЛЬЕВА: Конечно, режиссеры – они бывают очень такие, искренние. Мы их не обвиняем, но они нас иногда воспринимают как очень бездарных людей, и хорошо об этом крепко говорят.
С.БУНТМАН: Там все получилось. Ведь это далеко не всегда зависит от величия пьесы, пьеса-то изумительная, конечно… Все совпало. Потому что были ведь случаи, когда не совпадало при всех исходных прекрасных данных. Ведь не до конца получился, если будем откровенны, абсолютно звездный «Ревизор».
В.ВАСИЛЬЕВА: Вы знаете, когда он вышел, мы считали, что… Ну, в общем, мы не считали, что это огромная удача, вот я бы так сказала. Хотя принимали прекрасно.
С.БУНТМАН: Да, я помню.
В.ВАСИЛЬЕВА: Когда я посмотрела по телевизору, то я оценила этот спектакль больше, чем когда он вышел на сцене. Может быть, потому что…
С.БУНТМАН: Крупнее?
В.ВАСИЛЬЕВА: Крупнее – раз, во-вторых, я просто увидела каждого актера. Может быть, можно упрекнуть почти каждого в чем-то, но что каждый был безумно талантлив, может быть, иногда чуть преувеличен, может быть, чуть-чуть… как бы сказать… густо игралось, но все-таки это были только талантливые люди, спектакль очень талантливых актеров. И потом, насмотревшись разных «Ревизоров», я поняла, что мы были не так плохи.
С.БУНТМАН: Да нет, ни в коем случае. Но вот интересно, публика… Тогда было заметно, я не знаю, было ли вот, когда вы говорили, что после «Сказания о земле Сибирской», вы тогда появились в театре, появились на главной роли, но вы уже очень известны…. Тогда, много лет назад, потом, где-то на середине, когда наизусть знают весь Театр сатиры и по фильмам, и по телевидению, когда бесконечный шел «Кабачок 13 стульев», всех знают. Скажите, это мешало театру? Потому что приходят и ждут от кого угодно, от Миронова, от Папанова ждут…
В.ВАСИЛЬЕВА: Все-таки, если по большому счету, то да, мешало, и Валентин Николаевич очень не любил. Но теперь, когда я смотрю то, что происходит на экране, наш «Кабачок» кажется высшим вкусом.
С.БУНТМАН: А он хорош был, что тут такого.
В.ВАСИЛЬЕВА: Хорош, но он чуть-чуть мешал, понимаете, когда приклеивается талантливый, обаятельный образ, но один, к актеру, то чуть-чуть в другой роли он воспринимается все равно через то, что видели, то, что привыкли, то, что хотят видеть. Поэтому гнев Валентина Николаевича на «Кабачок» мне понятен, зная характер Валентина Николаевича. Конечно, если бы он увидел, что происходит сейчас на экране телевизора, то
«Кабачок» ему бы показался, он сказал бы – работайте, ребята, это хорошо. Потому что то, как разнузданно существуют теперь те комические маски, которые есть по второй программе, да и вообще, пожалуй, по всем программам, когда нас пытаются развеселить и убедить, что мы только ржущая от смеха толпа, меня убивает это.
С,БУНТМАН: Скажите, Вера Кузьминична, может быть, просто жизнь изменилась?
В.ВАСИЛЬЕВА: Жизнь изменилась, конечно, она сейчас стала сложнее. Может быть, тогда была очень трудной, по-своему драматичной, потому что многое угнетало ложью, но человек оставался внутри себя честнее и смелее, чем сейчас, когда человек поддался на другой идеал. Человек, я имею в виду, огромная многомиллионная масса, поддалась на идеал денег. Это очень страшно, у нас поэтому не рождается ни протестов, ни крика о нравственной помощи, потому что заполонило вот это ощущение – будь победителем, расталкивай локтями, любой ценой имей все на свете, дачу, машину, я не знаю, какой набор, даже жена теперь входит, как бы сказать, в качество богатого человека, преуспевающего, даже она должна быть эталонно-гламурная.
С.БУНТМАН: Должна соответствовать. А разве этого не было в какой-то степени?
В.ВАСИЛЬЕВА: Нет.
С.БУНТМАН: Разве этого не было? Только другие там престижности всевозможные – машина, дача, та же жена…
В.ВАСИЛЬЕВА: Может быть, было желание иметь премии, допустим, может быть, делались спектакли в расчете на награду. Но это было заметно и это было внутренне осуждаемо. Я ведь о чем печалюсь – что огромная масса людей потеряла чувство протеста к человеку, рожденному в этом веке, та перемена идеала… У нас нету, почему мне иногда кажется, что нет даже драматургии? Потому что идеал человеческий сместился. Мы могли, может быть, ошибаясь, надеяться, что когда-то будет справедливо, может быть, в этом чувствовалось наше недопонимание или слишком большая доверчивость, но ведь все-таки лучше мечтать о какой-то справедливости, духовной жизни, чем позволить безнравственности, бесстыдству царить в искусстве, царить везде, где они могут заполонить площадку.
С.БУНТМАН: Может быть, не в одних деньгах дело? Мне кажется, что какой-то крючочек или колесико как-то не так сработало…
В.ВАСИЛЬЕВА: Может быть, и не деньги, но что-то мы потеряли очень важное.
С.БУНТМАН: Потому что деньги существуют всегда… Количество соблазнов, конечно, стало больше, горизонты открылись, но ведь каждый за этими горизонтами увидел-то свое. Вы ведь тоже что-то увидели, когда открылись горизонты.
В.ВАСИЛЬЕВА: Конечно. Во-первых, это возможность поехать куда-то, куда ты хочешь, если имеешь эту возможность. Потом, мне кажется, что сейчас для деятельных людей есть возможность открывать какое-то новое дело. Все-таки это не только то, что вам спустили сверху, это еще и возможность, если есть какие-то задатки и административные, и талантливые, человек может найти себя, наверное. Поэтому есть какие-то большие плюсы, которые дают, но не могу понять, как ограничить вот это бесстыдство, которое воцарилось. Не знаю, но оно есть.
С.БУНТМАН: Мне кажется, это та же самая покорность, то же самое приятие. Если много людей принимали законы, по которым жил советский строй, и вообразили себе, что их надо принимать каждый раз. Вы же только что рассказывали – выходит нормальный человек и говорит – мы собрались, чтобы…
В.ВАСИЛЬЕВА: Да, а сам человек хороший, сказал бы просто.
С.БУНТМАН: Точно так же – нормальный человек, он говорит таким же голосом: «В нашей жизни надо быть победителем, расталкивать и так далее». Может быть, это такая же покорность?
В.ВАСИЛЬЕВА: Никто ничего не говорит, а делают. Так что, может быть, это неплохо, но, например, когда начиналась перестройка, мне казалось, что обязательно расцветет талант, расцветут какие-то дивные качества человеческие. А получилось, что больше всего расцвели жульнические способности. Я даже прямо разочаровалась в нашей России, думаю – неужели мы расцвели в дурную сторону? Ведь мы же добры, мы бываем очень великодушны, мы были безумно героически во время войны. Куда все это делось, такие дивные качества, по-моему, ни одна страна не обладала такими качествами, то, чем мы могли бы всю жизнь гордиться? И вдруг заполонилось это все какой-то активностью, но не самого дорого качества. Может быть, я в этом слишком чувствительна, я не знаю…
С.БУНТМАН: Нет. То, что есть, развилось совсем не то. Не знаю, и вот это – какая здесь пружинка, какой здесь крючочек…
В.ВАСИЛЬЕВА: Как нам быть?
С.БУНТМАН: Мы всегда задаем этот вопрос. Как нам быть? Оставаться собой.
В.ВАСИЛЬЕВА: Обязательно. Мне кажется, что все-таки, несмотря на победное шествие нахальства, надо всем людям, которые все-таки соображают, сохранить себя. Потому что все это пройдет, не может быть, чтобы только был бы расцвет, как бы сказать, хамства, жульничества, ведь все-таки же призывает у нас как-то…
С.БУНТМАН: И вы же видите прекрасных людей, которые делают свое дело…
В.ВАСИЛЬЕВА: Конечно. Я окружена прекрасной молодежью, и она замечательно работает, они очень трудолюбивые, они много знают, я могу у них находить ответы… Это я, наверно, волнуюсь, поэтому у меня так горло…
С.БУНТМАН: А у нас здесь суховато, должен я выдать нашу кухню, у нас в студии суховато немножко, всегда чувствовал.
В.ВАСИЛЬЕВА: И вы знаете, зрительный зал, ведь они приходят на те спектакли, пусть это прослойка небольшая, но это люди изумительные, которые приходят в зал на спектакли, которые могут давать им пищу для души. Вот я играю спектакль «Странная миссис Эвидж» в театре Образцова. Цель этого спектакля – снова взываем к добру. К добру, к тому, чтобы любить людей, иметь сочувствие. И вот этот зрительный зал, который потом хлопает, те детишки, которые идут с подарками, эти семьи, которые приходят, чтобы ребенок рядом с мамой или с бабушкой, понимал, что такое хорошо, а что такое плохо… а поэтому спектакль и есть вот это добро…. Я понимаю, что в этом есть потребность. Поэтому мне кажется, что все-таки мы, работники искусств, должны пробираться через нежелание огромной массы думать или чувствовать, и все-таки к этому взывать, потому что потом человек очень благодарен, когда он заплакал на спектакле, он счастлив.
С.БУНТМАН: Ошибка, мне кажется, еще и преувеличивать это – ах, каким-то непонятным им ничего не нужно, они не придут, если мы серьезно сыграем, серьезно напишем, серьезно скажем. Да конечно, нужно.
В.ВАСИЛЬЕВА: Так что не складывать надо оружие.
С.БУНТМАН: Да.
В.ВАСИЛЬЕВА: Борьбы за какие-то идеалы, за то, чтобы все-таки люди чувствовали, чтобы они хотели бы даже отдать свое сердце, хотели бы не взять, а отдать, это же очень здорово.
С.БУНТМАН: Вот вы где-то рассказывали, что во время этих советских вполне декоративных депутатств… Мне понравилось, очень простое и правильное решение вы говорили: если есть способ с помощью этих декораций помочь какому-то человеку, телефон какая проблема была тогда получить…
В.ВАСИЛЬЕВА: Актеры столько сделали доброго – именно телефоны, квартиры, больница… Это же всегда идешь с добрым сердцем, и люди на это шли, это получалось, это замечательно…
С.БУНТМАН: Ведь это же можно. Но ведь вы могли этого не делать, могли просто ходить со значками и говорить – вот мы отмечаем, и так далее. Но вы же делали это. Кто мешает сейчас, вот только что мы в перерыве говорили, когда вы говорили о Доме пионеров, где вы занимались, и где очень многие дети тогда смогли что-то серьезное получить для себя. Кто мешает сделать сейчас? Скинуться по три доллара…
В.ВАСИЛЬЕВА: Я бы сделала. Но со стороны государства, во-первых, когда мы думаем, что называется, о молодежи, конечно, надо дать возможность бесплатно иметь все кружки и все физкультурные занятия. И тогда молодежь, она бы устремилась по своим интересам, а не были бы они отданы ловкачам с улицы, которые к себе очень всегда привлекают.
С.БУНТМАН: И ловкачам-политикам не были бы отданы. Это простая, в общем-то, вещь, это можно сделать.
В.ВАСИЛЬЕВА: Я недавно смотрела, был замечательный такой фестиваль гимнастики, юных гимнасток. Его делала Алина Кабаева. Вот она, окончив свою роскошную карьеру гимнастки, по-моему, курирует или помогает молодым спортсменам-гимнасткам тоже как-то себя реализовать. Вот эти вещи очень нужны, поэтому мне кажется, что главная задача – чтобы это было доступно всем, потому что если люди не имеют материальной возможности дать своим детям возможность найти себя, то дети найдут не там, где нужно.
С.БУНТМАН: Они найдут не себя, а что-то другое. Это верно, потому что когда вы сказали про Алину Кабаеву, это верно, она располагает и средствами, и возможностями. Она располагает влиянием и может это сделать. Могла бы не делать…
В.ВАСИЛЬЕВА: Вот-вот, я и говорю. Могла бы наслаждаться – красавица, депутат, а она трудится, хочет помочь.
С.БУНТМАН: Молодец, что тут скажешь. Скажите, пожалуйста, для себя вы как видите… Вот театр, да… Кстати, любопытная деталь, как у нас все вокруг стоит, люди куда-то уходят в себя, в репертуарах появляется «Странная миссис Эвидж». Помните, когда тогда появилась она, в эти застойные времена, вдруг прозвучал этот спектакль в театре Моссовета, и он звучал именно так – ребята, давайте всмотримся в себя…
В.ВАСИЛЬЕВА: Что с нами происходит.
С.БУНТМАН: Да-да, и правильно ли мы ведем себя по ранжиру, по регламенту, когда живем. А вот сейчас вы смотрите на это, какая для вас бы самая удобная ситуация была, именно театральная или кино-, я не знаю просто.
В.ВАСИЛЬЕВА: Я думаю, что каждый актер или режиссер, он должен обязательно ставить то, о чем кровоточит его сердце. Даже если он думает, что не будет такого повального успеха, а он будет, успех, если это кровью сердца. Я чаще всего сейчас болею о детях и о стариках. Поэтому если бы, допустим, снова появилась бы «Дальше тишина»…
С.БУНТМАН: Душераздирающий спектакль.
В.ВАСИЛЬЕВА: Я не могу просто посметь после такой актрисы, как Раневская, играть эту роль, но душа моя, если бы мне дали подобный материал, я бы была убедительна для людей, потому что мне безумно жалко, когда показывают по телевизору одиноких людей, которые как бы никому не нужны. Я даже по себе знаю, что есть какие-то вещи, которые я не могу уже понять, нам нужна помощь обязательно просто потому, что идет время, а уж я не говорю о всяких трагических обстоятельствах. Поэтому обязательно нужно ставить только то, не верить, что скандалом привлечешь, а верить в то, что своей душой и совестью, которые обязательно прокричат. Не просто мягко сказать, а надо всей силой души сказать – люди, это ведь вас ждет тоже, вы будете старыми, брошенными, не дай Бог. А дети, которых бросают теперь запросто? Тоже страшно. Я играла, например, «Без вины виноватые» в Орле. Десять лет я ездила только потому, что мне хотелось, чтобы женщина, которая, может быть, стиснута обстоятельствами, все равно бы для себя сказала: нет, я своего ребенка не отдам, я его не подброшу. И вообще, когда мы видели слезы – это, опять-таки, лучшая награда, поэтому я считаю, что когда я сказала «уважаемая ненужность», я все-таки считаю, что моя жизнь состоялась, потому что то, что я не могла сделать в своем любимом театре, я сделала на стороне, я отдавала сердце, и отвечали мне люди этим.
С.БУНТМАН: Спасибо большое, Вера Кузьминична. Вера Васильева в программе «Дифирамб», как секунда пробежало это время.
В.ВАСИЛЬЕВА: Как всегда.
С.БУНТМАН: Спасибо вам большое.
В.ВАСИЛЬЕВА: Всего доброго.
С.БУНТМАН: Всего доброго.