Андрей Кончаловский - Дифирамб - 2010-11-21
К. ЛАРИНА - 14 часов 13 минут. Начинаем программу «Дифирамб». Мы начинаем не только по радио, но и на нашем сайте в Интернет-трансляции, так что, дорогие друзья, можете подключаться. Вот, я уже вижу, что народ активно подключается к нашему сайту, для того чтобы посмотреть на нашего гостя. Сейчас я покажу гостю его кадр. Вот, Андрей Сергеевич.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ух, какое высокое качество.
К. ЛАРИНА - Итак, это Андрей Кончаловский сегодня в нашей студии. Напомню все наши средства связи. СМС +79859704545, телефон 3633659, постараемся найти время и для телефонных звонков. У меня столько всего накопилось информационных поводов для встречи с Андреем Сергеевичем, что я даже не знаю, успеем ли мы сегодня пофилософствовать, как обычно, но постараемся.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Конечно.
К. ЛАРИНА - Я думаю, что будет правильно, если мы начнём с даты 20 ноября, которая вчера отмечалась и сегодня тоже отмечается, это дни памяти Льва Николаевича Толстого, поскольку именно 100 лет назад случился трагический его уход из жизни, и, по-моему, судя по тому, что происходит в мире, мне кажется, что в мире как-то больше ценят Льва Николаевича Толстого, чем у нас в собственной стране. Во всяком случае, фильм «Последнее воскресенье», к которому вы имеете отношение, который идёт в прокате, вызывает огромное количество отзывов. Я уже сказала Андрею Сергеевичу, что мне фильм ужасно понравился. Наверное, с этого стоит начать. Как возникла эта идея? И вы как сопродюсер, в чём заключалась ваша работа?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Я знаю Майкла давно уже…
К. ЛАРИНА - Режиссёра да?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, режиссёра Майкла Хофмана. У него был фильм, который я очень любил. Я даже познакомился в Лондоне. У него был фильм такой, называется «Реставрация». Очень хорошая картина, где Джон Дауни Младший играет и очень хорошо играет, такая картина, полная юмора. Когда меня нашли продюсеры Майкла и сказали, что Майкл Хофман снимать будет фильм о Толстом, а хотелось бы им, чтобы какой-то русский продюсер, который, может быть, его знает, помог бы с разными аспектами проблем, которые надо было решить, даже финансово. Потому что снималась картина с миру по нитке, и там очень сложно было набрать.
К. ЛАРИНА - Там вообще какое-то совместное производство. Я так и не поняла, чьё это кино-то. Германия…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Германия, Англия.
К. ЛАРИНА - Англия.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Германия, Англия…
К. ЛАРИНА - И американский режиссёр.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ну и Россия.
К. ЛАРИНА - Угу.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Россия предстала в виде меня, потому что я ходил, обивал пороги всевозможные - Министерства культуры, Управление по делам при Президенте, к кому я только ни обращался, просил немножко денег – не дали. А поскольку я обещал, я вынужден был дать свои, честно признаюсь. Но это не главное. А главное, что мне очень хотелось, чтобы эта картина была сделана и чтобы она не вызвала нареканий, поэтому мне дали сценарий прочитать, мы с Майклом стали беседовать и какие-то вещи, которые в романе можно себе представить правдоподобно, но в кино они будут выглядеть немножко сложно и неправда, хотя по большому счёту мы должны быть вообще ему благодарны, что американский режиссёр на какие-то очень небольшие деньги осмелился сегодня снимать фильм про… я говорю, что многие люди знают, что несколько людей с бородой есть в мире – Троцкий, Дарвин, Толстой…
К. ЛАРИНА - Карл Маркс.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Карл Маркс. Но как они выглядят, уже в принципе никто не знает, могут спокойно перепутать. Память всё короче и короче. Поэтому то, что он решился это снять, мне кажется это чрезвычайно отважным поступком. Я сделал всё, чтоб помочь ему. Сначала на уровне сценария, а потом на уровне отбора натуры и, ну, конечно, помочь, понимаете? Когда картина снимается в Германии, потому что здесь оказалось сложно и дорого, и дороже здесь получилось, к нашему стыду, то германский лес – он похож на парк, там нет ни бурелома, ни подлесника, там всё вычищено, это похоже на парк. Русский лес – это такое же безобразие, как, в общем… коммунальная квартира. Там вряд ли кто убирает. И вот это ощущение чистоты – оно, конечно, меня… мне было тяжело объяснить, что должно быть как можно более запущено. Немцы не сумели сделать запущено. То есть нагнать столько безобразия им не удалось. Но, тем не менее, когда зашёл вопрос об актёрах, конечно, два таких артиста замечательных, которые согласились сниматься… три… они определили, конечно, определили качество фильма, потому что тут, в общем, Гофман – один из режиссёров, который действительно актёрский режиссёр, который знает метод, который знает Станиславского от корки…
К. ЛАРИНА - Они играет по-русски все.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да.
К. ЛАРИНА - Русский психологический театр настоящий.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, настоящий русский… И я думаю, что одна из причин такого какого-то успеха у публики, которая не разучилась читать, заключается в том, что есть некоторый недостаток психологических картин. Есть недостаток, вообще, у нас, в нашем российской кино не хватает просто картин о людях. Вот, о людях. Я, вот, смотрю недавно… начинаю думать… а когда смотришь рекламу… причём в рекламе рекламируют водку или какую-нибудь гречневую кашу, овсянку, ты смотришь на эту рекламу, и там нету ничего, относящегося к российской жизни. Какие-то горы беспартийные, какие-то кристальные воды незагаженные, какие-то люди все причёсанные. Это все не Россия. И мне кажется, что реклама в этом смысле во многом стала определять и качество картин. Они перестали пахнуть реальной жизнью, и отсюда психологии всё меньше и меньше. Так сказать, есть какая-то игра, шоу, и реальность. Вот, реальность ушла. Осталось шоу в том или ином смысле, поэтому эта картина важна тем, что там есть определённая человеческая…
К. ЛАРИНА - Она очень живая, потому что я, вот, так думала, боже мой, а вот если бы мы сейчас взялись поставить какое-нибудь жизнеописание Льва Николаевича Толстого. Мне кажется, там всё и было бы очень причёсанное, как в рекламе, о котором вы говорите. Мы бы из нашего русского леса сделали бы немецкий с помощью компьютера, не говоря уже о том, что можно было придумать с этими персонажами. Я даже не предполагала, что можно так запросто, так здорово, так свободно, так живо, так по-настоящему сыграть взаимоотношения двух этих людей – Софьи Андреевны и Льва Николаевича Толстого. Вот, мы перед передачей с вами разговаривала, я вспомнила фильм Сергея Герасимова, где он играл сам Толстого, и Тамара Макарова играла Софью Андреевну, это было всё невероятно очень скучно. Скучно, многозначительно, тяжело.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ну вы же знаете, когда это снималось.
К. ЛАРИНА - 84-ый год.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, это самые тяжёлые годы, когда… во-первых, а с другой стороны, конечно, Сергей Аполлинариевич уже был в возрасте, и ему было трудно, и, конечно, он бы не осмелился говорить о вещах, но тоже самое можно сказать и с Чеховым…
К. ЛАРИНА - Не трогайте микрофон.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, да. Это относится и к Чехову. По-человечески делать сложно, вообще, самое интересное, конечно, чтоб человек не потерялся, потому что если человек теряется, то тогда возникают некие фигуры, и становится всё шоу.
К. ЛАРИНА - А почему у нас сегодня… вот, я обращаю внимание на то, что эти байопики, как их называют по-иностранному – очень популярный жанр нынче в мировом кинематографе. И каждый год, ты смотри, в Америке на «Оскаре» как минимум 3-4 картины посвящены той или иной исторической личности, или, там, давней, древней, либо вообще как про Рэя Чарльза был фильм, совсем недавняя история, да? Почему у нас этот жанр сегодня не является востребованным? Почему никто…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Востребован. Пожалуйста…
К. ЛАРИНА - Колчак?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Адмирал Колчак. Ну, есть… он востребован, его делают, там, тысяча шестьсот какой-то год, сейчас будет ещё… нет, это всё делается, только, к сожалению, это приобрело качество рекламы. Они стали похожи на рекламу, они все вылизанные, они все очень чистые, операторы стали хорошо снимать, так хорошо снимать, что даже неприятно смотреть. Вот тут, к сожалению, просто ушло… постмодернизм не терпит жизни. Это факт. Постмодернизм – это некое отстранение, это приходит, надо с этим жить. Другой вопрос, с этим надо жить, понимаете, просто, а мы не можем же отменить его, вообще, ничего отменять нельзя, но, к сожалению, я могу констатировать некий пессимизм в этом смысле свой собственный в отношении всего европейского искусства, в отношении всего. Посмотрите, оперы больше не пишутся. Последние большие оперы – это Бенджамин Бриттен. Это, извините меня, 30 лет назад. За 30 лет не написано ни одной по-настоящему оперы, которая бы перевернула или которая дала что-то новое…
К. ЛАРИНА - То есть современной музыке, да?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да. Симфоний больше не пишется. Это очень серьёзно… Сейчас, понимаете, очень много слов, которые не имеют отношения к искусству, но имеют отношение к маркетингу. Стилисты, креативщики, дизайнеры… художник – это не креативщик, это не концептуалист. Художник – это который умеет рисовать сначала хорошо, а потом при этой своей возможности рисовать выражает восторг по отношению к миру, ну, грубо говоря, если по-настоящему. Ну, не восторг, но во всяком случае, даже если вы возьмёте больших таких художников, которые, там, Френсис Бэкон, понимаете, великий, конечно, сумасшедший, конечно, всё это смотреть страшно, но этот человек, во-первых, знал, кто такой Веласкес и даже сделал портрет папы такой изуродованный, и, потом, на его картины когда смотришь, понимаешь, что там идёт такое колоссальное страдание души, понимаете? Всё – восторг и страдание близки, это чувства.
- Я, кстати, опять же возвращаюсь к «Последнему воскресенью», хочу сказать, что всё- К. ЛАРИНА таки в российском прокате участие российской стороны не ограничилось участие Андрея Кончаловского. Мне кажется, что здесь особый труд… это Алексей Петренко, который озвучил потрясающе…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Евтушенко музыку написал очень хорошую.
К. ЛАРИНА - А, наш композитор, да.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Евтушенко хорошую музыку написал.
К. ЛАРИНА - Но Петренко меня потряс. Я подумала – боже мой, ну, почему же не дать ему сыграть эту роль, ведь он же готов её сыграть сейчас, давайте, сделайте под него, он же может в этой роли выйти сам… либо на сцене, либо в кадре появиться. Великолепная просто работа.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Конечно. Ну, вот, видите, я 30 лет жду и дождусь, я думаю, что я поставлю Рахманинова.
К. ЛАРИНА - Вот про это спрашивают наши слушатели, по поводу Рахманинова, что там?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Я надеюсь, что всё-таки поставлю так, как я знаю.
К. ЛАРИНА - Потому что у нас была попытка неудачная Лунгина, он сделал «Ветка сирени», я говорю так – неудачная, потому что он сам это признаёт…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, да, он мне звонил. Как раз, к сожалению, продюсеры там не поняли ничего в том, что это надо делать и Паше не повезло с этими продюсерами, он мог сделать гораздо лучше, но это… Паша вообще мог сделать замечательное кино, но ему не дали. Он взялся за это… но он почувствовал, понюхал, на своей шкуре почувствовал, что такое диктат…
К. ЛАРИНА - Продюсерский.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, продюсерский диктат.
К. ЛАРИНА - А вы будете сделать здесь, в России, да, Рахманинова?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Без России я не смогу его сделать.
К. ЛАРИНА - А с кем, не скажете?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Не знаю. Я пока не знаю. У меня денег нет. Но я буду собирать. Я думаю, что я буду снимать на русском и на английском языке, так же как «Щелкунчик».
К. ЛАРИНА - Про «Щелкунчика» тоже давайте сразу скажем, потому что огромное количество…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - На английском языке… я думаю, что я возьму или английского, или американского, или французского актёра, который на Рахманинова похож очень… на Рахманинова был похож Олег Ефремов.
К. ЛАРИНА - Так он же сыграл в каком-то фильме, я помню, играл.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Винсент Кассель похож.
К. ЛАРИНА - У него такое лицо убийцы.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Он может быть разным.
К. ЛАРИНА - Да, да, да, актёр блистательный.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Он играет страшно нежные роли, просто его эксплуатируют в этом… Кстати, у Рахманинов было то ещё личико. Недаром его Шаляпин называл «татарская морда». Так и называл – «татарская морда». Рахманинов же был из татарских…
К. ЛАРИНА - Ну, скажите про «Щелкунчика», пожалуйста, а то не успеем. Он уже сейчас в прокат должен выйти у нас в стране уже, да?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да. В декабре выходит… 1 января широко, а 24 декабря выходит на 3D там…
К. ЛАРИНА - Ну и как вам 3D как художнику?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Нет, это замечательное средство, но любое средство хорошо, когда оно с чувством меры. Не знаю, вот, вы знаете же… эти горы?
К. ЛАРИНА - Угу.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Это же очень большой кайф съездить, там, 5 минут или 10. Но если 2 часа вас катать на нём, то вы умрёте. А если до этого 3 килограмма икры заставить съесть, то будет потом, извините, расстройство желудка. Икра хороша, когда 2-3 ложки, там, и так далее. То же самое с такими сильными средствами, как 3D. 3D очень эффективно, во-первых, когда оно пользуется по назначению и когда его не слишком много. Просто слишком много невозможно смотреть, очень сложно ориентироваться, но… потом, крупный план можно сделать так, как он будет выглядеть как гора Эверест из космоса. Это неправильно, хотя многие стараются сделать совсем 3D, неправильно. Мы не видим так мир вообще. И когда речь идёт о человеческих лицах, то человеку нужно смотреть не 3D, а чувства. Я говорю, что самый дорогой визуальный эффект – это человеческое лицо. Его нету – остальное всё, в общем, конечно, хорошо, но оставляет человека холодным, и поэтому картину, набитую визуальными эффектами, очень часто люди смотрят и забывают мгновенно, говорят – да, неплохо, и забывают.
К. ЛАРИНА - Вот, «Аватар» получился про человеческие чувства, между прочим.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Мне кажется, что это неплохо сделано, но я не могу сказать, что являюсь большим поклонником этой картины. Я думаю, что он сделал потрясающий, абсолютно революционный прорыв, безусловно, эпохальный, но с точки зрения человеческих лиц, мне кажется, я с вами не согласен… мне кажется, человеческие лица в динамике имеют гораздо больший смысл. Потом, мне кажется всё-таки, что мы же всё-таки антропоморфы. Понимаете, мы даже собаку сравниваем с человеком, когда она похожа на хозяина, и глаза у неё человеческие всегда… мы всегда думаем… и когда самым совершенным способом мне показывают шестиметровую голубую женщину с прекрасными сисями, мне сложно представить себе, что я хочу оказаться рядом с ней.
К. ЛАРИНА - Люблю её.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Мне сложно. Я всё-таки хочу идентифицировать себя с более человеческим понятием.
К. ЛАРИНА - У нас сейчас новости, потом продолжим. Напомню – Андрей Кончаловский у нас в студии.
НОВОСТИ
К. ЛАРИНА - Рассказывает Кончаловский пока про Рахманинова, то, что мы когда-нибудь увидим. А я обращусь с вопросами, который я собирала в живом журнале у себя: «Андрей Сергеевич, я обязана задать этот вопрос, конечно же. Спросите, пожалуйста, о современности и своевременности манифеста Никиты Сергеевича Михалкова. Манифеста, посвящённого консерватизму. Право и правда». Знакомы ли вы с этим текстом и как вы расцениваете это выступление?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Я думаю, что меня спрашивают не потому что интересуются моим мнением как политика, но интересуются моим мнением как брата.
К. ЛАРИНА - Естественно.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Сложно говорить о чём-то, что человек делает мне близкий и которого я знаю с детства. Объективно сложно. Что касается самого манифеста, я не могу сказать, что я его изучал. Он, во-первых, очень длинный. Вы знаете, я думаю, что Никита Сергеевич – у него мощный такой характер, и всё, что он делает, это должно быть очень громко и сразу все обсуждают. Он ещё напечатал и послал всем людям, так что, я думаю, поэтому резонанс очень мощный такой… одновременно всё-таки он из себя представляет определённую фигуру. Ну что вам сказать? Я думаю, когда открыл манифест, я прочитал название, а потом, знаете, как… смотришь сразу последнюю строчку, какая последняя фраза. И, вот, название плюс последняя фраза мне дало приблизительно представление о содержании… последняя фраза – «Да поможет нам Бог». А первая фраза, понимаете ли, «Правая правда и философия просвещённого консерватизма». У меня сложные ощущения по этому поводу, но не сложнее, чем вообще ощущения любого выступления, почти любого выступления практически любого политика. Потому что все хотят добра России, естественно, и все знают, как это сделать, да? Но почему-то ещё не получается. Ну, одни знают, что это должно быть, скажем, право и правда, а другие знают, что должна быть абсолютная свобода. И ни то, ни другое не получается. И мне кажется, это связано с тем, что в этом манифесте, так же как и многих других рецептах, много пожеланий, но нету главного, то есть диагноз есть – больной, организм очень болен, и потом дальше говорится: хорошо бы, чтоб он выздоровел вот таким способом или другим, а как лечить? Лечить-то как? Вы знаете, по-моему, Рассел сказал, или Бернал. Бернал. Что гораздо труднее найти проблему, увидеть её, чем найти её решение, потому что для того чтобы видеть проблему, нужен истинный талант, а чтобы решить её, нужно умение. Мы до сих пор не видим проблемы. В чём причина? В чём причина того, что происходит? Никита Сергеевич видит в том, что это запад всё разложил. Ну, старая точка зрения, в общем. Естественно, она началась ещё когда во времена, понимаете, когда Чаадаева в сумасшедший дом посадили, понимаете? То есть мне кажется, что надо найти причину, почему западные ценности не прививаются в России, причину. Если мы начнём, скажем, отрицать их просто, да, нет западных ценностей, нет, они все вредные, да, то это, во-первых, невозможно. Мы живём в историческом пространстве, которое стало очень тесным. Физически мы знаем всё про всех. Это хорошо и плохо одновременно. Поэтому сегодняшний российский человек – он ведь, к сожалению, не готов воспринять западные ценности, не переработав их во что-то другое. Он просто, поскольку… он отрезан был тысячелетием своей культуры от западного образа мышления. Ибо восточная философия пришла к нам из Византии. Мало того, что она пришла к нам из Византии, я об этом писал статью, это очень для меня интересная проблема, почему… потом Ключевский замечательно написал, но там глубокая проблема, мы её, мне кажется, игнорируем. Игнорируем, потому что к нам православие пришло на славянском языке, понимаете, что это значит? Я всегда всю жизнь думал. Кирилл и Мефодий, святые, дали нам, понимаете, истинную веру, да? Но Ключевский пишет – дали нам веру на языке, который не знал античной философии, который не знал иудейской философии, который был абсолютно отрезан, и на этом языке нам дали несколько священных догматов, а Платон, Плотин, Аристотель, каббала, что хотите, всё то, что была основой, которая привела к Западной цивилизации или христианской, она была отрезана. Поэтому Россия не знает религиозных диспутов. У нас все религиозные диспуты кончались дыбой или ямой, понимаете? Грек, знаменитый философ. Не Феофан, другой. Посадили на тридцать лет в тюрьму, в яму. За что? Что он сказал – у вас все книжки перевраны, святые книжки все… перевод плохой. И вот это раз – в тюрьму. Иван Грозный приехал… а он старец хороший, сидит старичок. Иван пришёл к нему каяться, он же тогда каялся. Тот вышел, а он ещё видел Савонаролу. И он ему стал лепиться. Ты Иван такой, ты что делаешь? Ты церкви всё земли даёшь. Зачем монастырям даёшь земли? Так раздай бедным людям. Зачем… и пошёл. Тут его раз – и опять на 10 лет. Так он и не… не удалось ему… почему? Нетерпимость. Нетерпимость к инакомыслию – это… как раз Ключевский говорит – вера без мысли – фанатизм. А мыслить нас не научили. И мне кажется, что это очень важная проблема историческая. Об этом хорошие есть…
К. ЛАРИНА - Можно вернуться к западным ценностям. Всё-таки есть, как я понимаю, некое противопоставление западных ценностей российским, и наоборот. А в чём разница-то? Я, честно говоря, не очень понимаю, какое западное. Я понимаю общечеловеческие ценности. А западные – это что имеется в виду?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Когда мы говорим о западных ценностях, мы, безусловно, имеем в виду сегодня, имеем в виду тот образ жизни, который сформировался на Западе.
К. ЛАРИНА - Чем он так неприятен русскому человеку?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Потому что русский человек, к сожалению, результат применения этих, грубо говоря, пересаживания этих ценностей на российскую почву даёт не тот результат, который мог бы дать в Эстонии. Ну, вот, пожалуйста, эта страна крохотная, 700 000 человек всего. Никакого дефолта, понимаете? Ничего нет. Одни камни. Что у них есть – селёдка? Посмотрите, никакого дефолта. Абсолютная компьютеризация страны, и они свою… они затянули пояса, они имеют гражданское чувство подчинения своих интересов интересам общества. И это самое важное. Вот это и является… что западная ценность для меня – это гражданин. Когда граждане возникли в Европе? В XIV веке, когда возникли профессиональные гильдии. Потому что я говорю – это союз был. Профессиональные гильдии чем отличаются? Почему у нас не получилось этого? Потому что профессиональная гильдия – это люди, которые не на земле, которые не платят дань землевладельцу, которые своими ручками делают шерсть, золото, хлеб. И этими ручками зарабатывают серьёзные капиталы. Мало того, герцоги и короли потом стали занимать у них деньги, как только они получили свою независимость экономическую от лендлорда, от землевладельца, он стал требовать политической независимости. Гильдии во Флоренции… Давид Микеланджело был заказан и оплачен гильдией шерстянщиков. Гильдии делают что? Совет. Совет муниципальный, то есть что такое гражданин? Гражданин, который знает, что если они все соберутся, они повлияют на решение тех, кого они поставили начальниками. Это и есть гражданин. Поскольку у нас для русского человека в принципе государство трансцедентно, надо же признать: вот, есть правительство, а есть народ. Народ живёт в этой плоскости. И они никогда не встречаются. Они встречаются там, где народ проголосовал, потом он пошёл в одну сторону, а тех, кто выбрали, стали заниматься своим делом. И они между собой не вместе, и до тех пор, пока русский человек не поймёт, не ощутит свою собственную власть как индивидуума, собственную власть, что они должны соединиться вместе.
К. ЛАРИНА - Так не дают же, вам скажет народ – а нам не дают самовыразиться.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Это не правда. Ну как…
К. ЛАРИНА - Нам не дают самоорганизоваться, нам не дают самовыразиться.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Одну секунду. Вообще никто ничего никому не даст. Государство вообще ничего не должно давать. У нас ещё государство, я должен сказать, не такое плохое. Народ ничего не требует, а ему ещё что-то дают. В принципе… а они могли бы вообще ничего не давать, и всё было бы нормально, всё было нормально, понимаете?
К. ЛАРИНА - Собственно, как и было.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - То есть вообще ничего не даётся. Это берётся. Свобода народа берётся.
К. ЛАРИНА - Осторожнее. Недавно этот лозунг признали экстремистским в одном регионе.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ради Бога, пускай принимают. Это не я, это Маркс. Маркс говорил о том, что свободу надо брать. Всё берётся, потому что если это не берётся, тогда можно дать… простите меня, в 91-92 году дали столько свободы. Что с ней сделали? Ничего. Понимаете? Удалось сделать только Березовскому использовать эту свободу в правильном… ну ещё нескольким серьёзным людям, которые не валялись на печке. К сожалению, это сказал Борис Абрамович, он прав. В основном люди… извините меня, я стоял на этом мосту на Арбате. Там стояли люди и смотрели, как стреляют по Белому дому.
К. ЛАРИНА - В 93 году, да?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Стоят и смотрят…
К. ЛАРИНА - Зеваки.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Стоят и смотрят, а если вы поедете куда-нибудь… там стоят и жалуются – ну, когда там кончится… ни троллейбусы не ходят, булочной нет.. парикмахерской нет… представляете, что такое если танки подошли к Белому дому в Америке или во Франции к Ассамблее подошли танки и стреляют? Вся страна бы остановилась и приехала бы в Париж или куда-то ещё. У нас другая ментальность, поскольку у нас… надо к этому… вот к этому надо серьёзно относиться и понять, это я к чему говорю это всё, и понять… рецептов нет, но надо понять, что надо русскому человеку, гражданину в себе изменить, не в правительстве. В правительстве бесполезно менять. В себе. Вот это воспитание. Нам сначала надо воспитать… родителей надо воспитать, хотя бы одно поколение родителей, где ценности. Это очень серьёзная проблема. Мне кажется, что мы до сих пор не понимаем, что всё равно проблема в каждом из нас и внутри русской ментальности, а отсутствие индивидуальной…
К. ЛАРИНА - Ответственности.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ответственности. Анонимной, анонимной ответственности, потому что дома если ты писаешь мимо унитаза, мама тебе надерёт уши или ещё папа даст по спине, по горбине чем-то. А общественный туалет – там анонимность. Анонимность – и всё, кончилось. Понимаете, вот эта анонимная ответственность… я даже задаю вопрос – почему русские построили спутник, а машину не могут? Вот, спутник летит, понимаете, в космос летит, и такие истребители делают… а «Жигули» разваливается, а ведь одни и те же… почему? Да там если у тебя не полетит спутник, там если не расстреляют, то точно лишат большой зарплаты, а тут ничего не будет. Ответственности нет. Как решать? Это серьёзная проблема. Я думаю, что… мне кажется, что… кто-то сказал из больших философов мексиканских, что если человек тонет, то никто его не вытащит из воды, если он не хочет сам спастись. Тот, кто его тащит из воды, тоже должен понимать, кому помогать надо. И также эта страна пока не чувствует, что она хочет себя спасать, понимаете? А насильно заставить… жалуются и всё время ждут от кого-то ещё. И мне в данном случае чрезвычайно грустно, что вообще интеллектуальная элита, которая бы имела возможность собраться и хотя бы обсудить эти проблемы не с точки зрения, там, какую партию и какие программы – всё это не имеет отношения вообще к реальной жизни, всё это хорошо в политике, но там может быть всё, что угодно в этой политике, потому что сама политика по себе – это искусство достоверной лжи, потому что правду говорить нельзя, ибо тебя не выберут никуда, так устроено… мне кажется, что правительство до сих пор не имеет никакого желания и никакой интеллектуальной потенции, для того чтобы по-настоящему поставить этот вопрос, по-настоящему поставить этот вопрос перед думающими людьми России, которые не обязательно собрались в Академии наук, они могут быть во всех частях. И для того чтобы они вместе поняли не как решить проблему, а проблему саму, почему так…
К. ЛАРИНА - Причины найти, да?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, причины. А причина находится в этическом коде, на мой взгляд.
К. ЛАРИНА - Ну, это приговор. Если это этический код, то это приговор. Его невозможно изменить.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Неправда. Этический код формируется. Он же тоже был… в III веке было рабовладельческое общество в Европе, до IX века это было рабовладение. Это неправда. Тоже формируется. Там были созданы исторические предпосылки для возникновения буржуазии. Что это значит буржуазия? Зарабатывай деньги и получай не только экономическую, но и политическую независимость. Поэтому пока не будет у нас этого класса… у нас же никогда не было буржуазии… не будет класса, который поддерживается солидарно людьми и который хочет политической независимости, то в данном случае у нас просто не было исторических предпосылок и… знаете, если честно, мне кажется, уже поздно. Мы перешли уже в другую… мы перешли уже из того момента противостояния между Востоком и Западом. Россия – запад, противостояние между Азией и другими континентами. И нам нужно сейчас думать уже о других вещах.
К. ЛАРИНА - Андрей Сергеевич, я знала, что этим кончится. Что если я задам этот вопрос, мы с вами будем на эту тему говорить до конца. Поэтому конечно же предложение – а почему вы сами не напишите свой манифест?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Во-первых, я не люблю манифестов. Во-первых. Во-вторых, я написал для себя чрезвычайно важную статью, на которую были отклики. Она называлась «Русская ментальность и мировой цивилизационный процесс», но, как я сказал, я думаю, что этого рода идеи не востребованы. А если они не востребованы, то вот и всё. У меня была серьёзная статья, она была в Полит.ру… именно «Русская ментальность и мировой цивилизационный процесс». Понимаете, что трагично? Знаете, что виноватых нет. Как говорил Антон Павлович Чехов, виноваты все, а значит никто. Виноватых нет, и глупо винить русский народ… вот, русские такие. Они не виноваты, что они пришли в эту страну, в эту землю 2000 лет или, там, 1800 лет назад. Всё было занято, остались вот эти болотистые земли, где, как говорил в «Трёх сёстрах», того и гляди – пойдёт снег, и лето.
К. ЛАРИНА - Живёшь в таком климате.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Да, да. Того гляди – пойдёт – это очень важная вещь, и с этим сложно спорить. К тому же, понимаете, немцев и ганзийцев, которые пытались объяснить это в Пскове, в Новгороде, всех попёрли, а этим всем 30000 отрубили голов, по-моему, за месяц.
К. ЛАРИНА - Но хочется же быть цивилизованной страной, цивилизованным обществом, хочется, чтобы можно было выбирать, можно было спрашивать их, кого выбираешь.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Давайте найдём причину, почему… Хочется – этого мало, хочется. Надо выбирать между возможным и невозможным.
К. ЛАРИНА - Вы сказали по поводу инакомыслия, я просто поражена этой простым объяснением…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - А нетерпимость к инакомыслию – это основа русского православия, а не, скажем… причём эти люди, которые искренне, истово верили, и им открылась вера через славянский язык, через Кирилла и Мефодия – они искренне верили, но им не дали инструмента сомнения, потому что все богословские споры шли в русле Плотина и Аристотеля. Там была красота мысли. «Мысль без веры – начётничество, а вера без мысли – фанатизм». И это очень важно, и Ключевский говорит, что мы стали вольтерианствовать по-аввакумовски.
К. ЛАРИНА - А как вы говорите – воспитать поколение родителей. Тогда, вот… я прекрасно поняла уже, судя по нашему разговору, что невозможно вот эту огромную машину, огромную железяку под названием Россия вот сейчас раз – и переставить на другие рельсы.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Это не железяка, это большое тесто, которое сваливается, стекает со стола.
К. ЛАРИНА - С чего начать?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ну, нет, вот…
К. ЛАРИНА - Ни при нашей жизни, ни при жизни наших детей не будет ничего.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Боря Парамонов очёнь чётко написал, Парамонова вы знаете, Бориса?
К. ЛАРИНА - Который на «Свободе»?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - На «Свободе». «Нужна железная метла Петра», но…
К. ЛАРИНА - Опять железная метла.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Так написал он, я с ним согласен, но смотря против чего, железная метла против чего? Вы помните, может быть, вы знаете это имя – Ли Куан Ю? Президент Сингапура.
К. ЛАРИНА - Теперь знаю.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ему досталась страшная дыра, заплёванная, закаканная, со страшной преступностью, со страшной преступностью, с абсолютным хозяйничаньем триад…
К. ЛАРИНА - Он же маленький, маленький Сингапур.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Хорошо. Есть маленькие страны, в которых такое же безобразие до сих пор. Не все маленькие страны очень…
К. ЛАРИНА - Счастливы.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Не все. Это одна из причин. Это была железная метла, потому что… если возьмёте… там тоже без крови не обошлось… речь идёт о том, что установление каких-то… важно, что устанавливать. Я говорю об этическом коде. У человека нет ответственности, у российского человека нет ответственности, абсолютно резиновая мораль во всех смыслах, я по себе, своему сыну и приятелю своего сына обязательно сделаю несколько исключений, и не только из общих правил, но даже можно нарушить закон, понимаете? Поскольку один из принципов такой ментальности, её можно назвать христианской – очень узкий уровень доверия. Он весь ограничивается семьей. За пределами семьи все враги. И это очень глубоко в нас посажено…
К. ЛАРИНА - Ну так это на уровне страны так же, за пределами семьи…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Мы же говорим о составе крови, и где в этой крови… надо думать не о том, что болит голова, а надо менять состав крови, этический код. Нужно думать о том, где, в чём причина, такие талантливые, такая талантливая нация. Большая во многих смыслах, с огромным чувством, до сих пор сохранившимся, со всем этим не в состоянии построить… все говорят – не дают. Что значит – не дают? Марсиане? Кто не даёт? Не в состоянии построить своей жизни. Своей жизни, не другую ж просим, понимаете? Это я… вообще, извините меня за этот монолог, я не знаю, что ещё сказать.
К. ЛАРИНА - У меня был выбор – спросить про «Дядю Ваню», например, или про манифест. Я свой выбор сделала, да. Ну, кстати, про «Дядю Ваню» можно сказать, потому что здесь очень много отзывов, поскольку спектакль, который вы поставили в Театре Моссовета, его показывали по телевидению, слава Богу. Я не знаю, видели ли вы её или нет, эту версию.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Как это не видел?
К. ЛАРИНА - Вы её делали, да?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Я принимал очень активное участие.
К. ЛАРИНА - Все очень позитивно оценивают…
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Вы знаете, это ужас – снимать на телевидении спектакль. Это колоссальная сложность, это очень убивает. Любое телевидение убивает театр. Знаете, почему?
К. ЛАРИНА - Это правда, да.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Когда вы сидите в 10-ом ряду, в 5-ом или 30-ом ряду, то вы видите одновременно всю сцену, и когда человек говорит, вы на него сделаете свой личный…
К. ЛАРИНА - Свой крупный план, да.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Но одновременно с этим боковым зрением вы видите – один человек сидит, ковыряет в носу, а другой человек слушает со слезами. И всё это вместе создаёт полифонию. Эта полифония в театре и создаёт немыслимое своеобразие и богатство. Как только вы в телевидении делаете крупный план, всё остальное умирает. И это убивает вот ту полифонию тонкую, которая необходима в театре. Что касается просто телевидения и театра. Что касается Чехова, я с интересом жду сейчас… я ещё ж не видел спектакля…
К. ЛАРИНА - «Дядю Ваню» ещё не видели?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Не видел.
К. ЛАРИНА - Посмотрите.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Я очень обязательно хочу посмотреть. И интересно, к сожалению, нельзя вообще сравнивать ничего. Это глупо. Это так же как… мы же… если б мы бегали на скорость, тогда ясно, кто первый прибежал. Там понятно. Или подняли 200 килограмм. В спорте всё просто. Но в искусстве этого нету. В искусстве могут бежать с одинаковой скоростью и добежать первыми 3,5,7, и 1000 отстать. Ну, потому что, вот, мне говорили – вот, ваш спектакль не такой, у него, там, лучше… Это глупости. Не может быть лучше. Это как играют девятую симфонию Бетховена, дирижирует Гергиев и дирижирует, там, понимаете, какой-нибудь великий другой дирижёр. Кто же скажет – он лучше. Это просто разные интерпретации. Так же как спрашивают – а почему вы поставили «Дядю Ваню»? А я говорю – а почему нет? Вот… почему дирижирует «Девятую симфонию»?
К. ЛАРИНА - Мы закончили уже. Я, вот, слушаю Кончаловского и понимаю, что, вот, знаете, многие знания – это многие печали. На самом деле многие знания – это ощущения покоя и абсолютного понимания, что ты хочешь, а чего ты не хочешь в своей жизни. Я бы всем желала нашим слушателям быть такими же умными, эрудированными, как Андрей Сергеевич Кончаловский, который знает гораздо больше.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Простите за многословие.
К. ЛАРИНА - Поэтому он спокоен.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Простите за многословие.
К. ЛАРИНА - Спасибо вам.
А. КОНЧАЛОВСКИЙ - Ну, вы сами виноваты.
К. ЛАРИНА - Я знала это, конечно. Ну, собственно, мы уже ушли, закрыли, закрыли…