Сергей Юрский - Дифирамб - 2010-04-04

К. ЛАРИНА: 14 часов 12 минут. Мы начинаем нашу программу «Дифирамб». И уже в который раз в программе «Дифирамб» солирует наш сегодняшний гость, замечательный актер, режиссер, писатель, филосов… кем еще вас назвать, Сергей Юрьевич? Что я еще забыла?

С. ЮРСКИЙ: Мой знакомый, скажите!

К. ЛАРИНА: Мой близкий знакомый Сергей Юрьевич Юрский. А еще и муж замечательный, и отец, и дедушка – вот сколько у вас всего! И народный артист! Еще что-нибудь добавить?

С. ЮРСКИЙ: Выглядит все пасхально.

К. ЛАРИНА: Да-да, пасхально! Дорогие друзья, вопросы свои можете задавать по смс +7 985 970 4545. Телефон включим обязательно – 363-36-59. С праздником, Сергей Юрьевич!

С. ЮРСКИЙ: С праздником! Христов воскрес!

К. ЛАРИНА: Воистину! Вы любите этот праздник?

С. ЮРСКИЙ: Я люблю этот праздник, да.

К. ЛАРИНА: Скажите, пожалуйста, как вы прожили эту неделю? Она была очень тяжелой в нашей стране.

С. ЮРСКИЙ: Она была… не просто тяжелой – она была страшной! Она нам напомнила о мире, в котором мы живем, в котором продолжаем жить. Потому что сообщения эти идут каждый день с расстояния – либо с большого, либо с небольшого, но слишком много информации. Мы знаем, что мир трясет. Но я не знаю, будем ли мы сегодня акцентировать эти проблемы?

К. ЛАРИНА: Я бы немножко поговорила…

С. ЮРСКИЙ: Если вам угодно.

К. ЛАРИНА: Может быть, не о политике, а о том, как себя ведут люди в таких страшных, экстремальных ситуациях. Потому что помимо всякой информации, тревожной и страшной, которую мы получали в начале недели, говорили о последствиях, пытались найти причину, в который раз понять, каким образом это произошло – это все происходило на фоне каких-то жутких сообщений типа того, что таксисты – вы, вероятно, об этом слышали - которые вместо того, чтобы людям помочь, поднимали в несколько раз цену для того, чтобы люди могли попасть туда, куда они ехали, но были вынуждены покинуть метрополитен. Это было на площади трех вокзалов, а мы знаем, какого типа таксисты там обычно собираются. С другой стороны, еще одна фоновая история, которая сегодня стала просто повальным увлечением – все всё снимают на телефон. Все, кому не лень! Причем, вместо того, чтобы броситься и человеку помочь… есть и такие товарищи, которые просто смотрят, что происходит, и у них первый порыв не броситься на помощь человеку, а, скорее, зафиксировать это и выложить в интернет. И зная… что-то такое произошло внутри человека, если у него совсем другой инстинкт, другой. Когда говорили про этих таксистов, упоминали, что 11 сентября в Америке, наоборот, ни один таксист Нью-Йорка не позволил себе не то, что денег взять – даже на эту тему заговорить! Потому что, естественно, всех возили бесплатно. Почему у нас не так?

С. ЮРСКИЙ: Ксения, все это не новинка, и всё это необыкновенно двойственно, диалектично, можно сказать. Потому что потом стали говорить – чего я ожидал, и это подтвердилось – о тех водителях, которые бесплатно, которые за нормальную плату, которые предлагали помочь…

К. ЛАРИНА: Но их меньшинство всегда.

С. ЮРСКИЙ: Да. То, что в Нью-Йорке все таксисты… я не думаю, что все таксисты. Но ведь это сегодняшняя мораль, в том числе и государственная мораль. Когда говорится, что в такой-то стране беда, допустим, то, что сейчас происходит – наводнение страшное, землетрясение страшное – моментально, причем нейтральным голосом сообщается, кому это будет выгодно и как сразу поднимутся цены на нефть или на палатки, или на то, что сейчас необходимо – на одеяла, на кастрюли мгновенно поднимаются цены. Это моралью мира становится. Потому что, если объем продаж является абсолютным благом и абсолютной целью существования, то, соответственно, беда одного откровенно становится возможностью дохода другого.

К. ЛАРИНА: То есть, кому война, а кому мать родна – по той же старой поговорке.

С. ЮРСКИЙ: И в государственном смысле. Что это такое? Вы меня назвали философом, чем я, разумеется, не явлюсь, но я наблюдатель, и все-таки актер. Я могу это чувствовать. Это перемена, мутация, происшедшая с человечеством и проявившаяся в 21 веке как нечто новое. Новое и очень тревожное. Но это новое! Всегда были негодяи, подлецы, корыстные люди всегда все это было! Вопрос в мере, вопрос в откровенности заявления, что я такой, и это правильно. А теперь это именно так и происходит, а как иначе?

К. ЛАРИНА: Наверное, и интернет свою роль сыграл

С. ЮРСКИЙ: Интернет – величайшее дело, которое дало возможность людям приблизить то, что бинокль никакой не может приблизить. Но интернет жутко двойственен! Он создал параллельный мир, который может заменить реальный мир, и людям какой-нибудь глухомани открылось какое-то гигантское окно. Это так, да! Но он же сделал очень поверхностным все общение с мировыми новостями, с чужой болью, с чужой радостью, с талантом, со всем прочим…

К. ЛАРИНА: Там каждый может стать носителем сенсации, да? Вот с помощью интернета. Написать туда что-нибудь или отправить то, что ты снял на мобильный телефон, выложить в интернет – и вот она, твои 15 минут славы!

С. ЮРСКИЙ: Я не думаю, что это вот такое мышление. Это даст мне доход! Может быть, это будет единственным снимком, и я продам его…

К. ЛАРИНА: У нас пока нет!

С. ЮРСКИЙ: Это так долго думать…

К. ЛАРИНА: Это – я буду первый, я покажу.

С. ЮРСКИЙ: Да просто вещь, она сковала, она сделала человека с вечным воспалением среднего уха. Теперь даже от этого освободила, потому что человек… сумасшедших же на улице много! Идут люди по улице и громко, вне тональности окружающего, говорят: да перестань! Не думай! Тогда завтра! А там второй идет такой же. И они уже невидимыми стали. Просто идет человек, и на наших глазах сходит с ума.

К. ЛАРИНА: Это хорошо, когда на улице – еще не так страшно. А когда в зале театральном, это, конечно…

С. ЮРСКИЙ: Где угодно!

К. ЛАРИНА: Особенно меня очень радует, когда рядом сидят… они ставят на беззвучный режим свой телефон, но при этом во время спектакля они смс-ками обмениваются, с кем-то переписываются. Все время мигает этот экранчик. Думаю: господи! Зачем же человек сюда пришел? Он здесь вот все время сидит в этом телефоне. А вас это не задевает, кстати, когда вы находитесь на сцене, когда звонит телефон в зале? Или вы уже привыкли не реагировать?

С. ЮРСКИЙ: Постепенно привыкаешь. Все-таки это бывает довольно редко. Бывает! И потом я как-то сейчас играю в основном, современный репертуар, поэтому… Ну, что же, надо принимать и эти беды современности. Если бы мы играли такую возвышенную классику вроде «Лисы и винограда», где такая вещь….ну, нельзя! Древняя Греция… Нехорошо! А сейчас – привыкаем. Мы ведь тоже в этом общем мутантном изменении, мы ведь в нем тоже участвуем.

К. ЛАРИНА: Ваш юбилейный вечер, на котором я имела честь быть, и очень рада, что я это видела… я не знаю, снимало ли телевидение? Это будет где-нибудь показано?

С. ЮРСКИЙ: Я не знаю, будет ли показано, но канал «Культура» это снимал, да.

К. ЛАРИНА: Надеюсь, что кто-нибудь еще увидит, кроме тех, кто присутствовал в зале. А я просто для слушателей скажу, что первое отделение было целиком… юбиляр подарил нам целое отделение, концертную такую программу, свою собственную, специально для этого вечера, в котором были представлены фрагменты из булгаковского «Жизнь господина де Мольера», Бергман «После репетиции», фрагмент спектакля, который, к сожалению, уже не идет, и это ужасно обидно, в котором мы играете вместе со своей супругой Наталье Теняковой и с Дашей Юрской, и Островский «Счастливцев, Несчастливцев», блистательный номер из «Леса», который Сергей Юрский разыграл один на двоих персонажей. Так вот, вы там сказали в предисловии, что такой гимн театру хотите представить, и выбрали именно этих трех авторов. Почему?

С. ЮРСКИЙ: Они отражают три таких мощных слоя театральных, которые захватывали мир в определенное время целиком, а потом всегда остаются – и сейчас – живыми слоями, которые дискуссионны для сегодняшнего театра, но которые корневые. Потому что Мольер – это начало театра-коробки, не площадного театра, и не церковного театра, а просто коробка, сарай. Вот зрители, вот актеры, и вот в этом пустом пространстве коробочка с одной откинутой стенкой – жизнь. Там ничего нет, а выходят люди – начинается жизнь! Вот как она будет сопоставлена с реальной жизнью, которая вокруг – это Мольер. И этот юмор Мольера, и это шампанское ощущение всех проблем, в том числе и самых серьезных, как скажем, в «Дон Жуане», и легких проблем - всего, что есть вообще в жизни. Бергман – это совершенно противоположное поперек. Я концерты мои строю всегда на острых сопоставлениях, которые как бы несовместимы. Бергман – это театр нового времени, это новая драма, которая началась, наверное, с Ибсена и Чехова, но которая развилась в странных, фрейдистских, подсознательных змеях, которые плавают внутри человеческой души. Но в данном случае, это все была проблема театра, потому что это взаимоотношения режиссера и двух актрис, это разговор о театре, как театр сопоставляется с жизнью. И влияние Бергмана, теперь уже покойного, влияние Бергмана на мировой театр, оно громадное и оно не ушло.

К. ЛАРИНА: Но у нас он не стал таким популярным драматургом, в нашем театре.

С. ЮРСКИЙ: Но зато он был кинематографическим драматургом! Надо сказать, что его кино было, может быть, скорее театром. И то, что в его кино всегда играли театральные актеры, за редчайшим исключением. Это театр всегда был! И мне довелось играть Бергмана, этот спектакль в мхатовской постановке. И поэтому мне был важен этот слой. И, наконец, Островский – это традиционный русский театр, который для меня… и в частности, Островский для меня всегда остается любимым, любезным мне. И радостно для меня произносить эти слова! Какой язык и сопоставление живых людей, которые остались живыми от 19 века!

К. ЛАРИНА: Абсолютно! Абсолютно! Такое попадание, даже диву даешься!

С. ЮРСКИЙ: Это тоже про актеров. Все, что было в течение этого часа – это было об актерах. И вот поэтому мне хотелось поклониться сцене.

К. ЛАРИНА: А если бы время вам позволяло, и у вас бы была возможность еще кого-нибудь представить, кого бы вы еще взяли вот в этот набор? Театральных, театральных!

С. ЮРСКИЙ: Три, вообще, хорошее число. Но я бы мог добавить, конечно, тот театр абсурда, который меня сейчас больше всего занимает. Но это другое, это ищущее себя все-таки еще. А вот эти три мощных слоя фундаментальны, на них опираться можно.

К. ЛАРИНА: А вторая часть… скажу, поскольку никто не видел из слушателей, что тоже необычный юбилей был Сергея Юрского. Дело в том, что там не просто был концерт, пришли люди с цветами, поклонились, поздравили, положили подарок и ушли со сцены… Нет! Это был абсолютно концерт по заявкам юбиляра. То есть, вся программа второй части этого юбилейного вечера была составлена по заявке Сергея Юрьевича Юрского. И как я понимаю, никто не отказался. Из тех, кто…

С. ЮРСКИЙ: Ну, кто-то не мог…

К. ЛАРИНА: Это понятно. Дима Быков не смог приехать.

С. ЮРСКИЙ: Он прислал замечательное, написанное такое стихотворение, поэму… Он не мог, он был за границей. Но, вообще говоря, нет, никто не отказался!

К. ЛАРИНА: Мне, например… Для меня было открытием, что вы так любите джаз, да? Такая музыка… очень… она выходит за пределы формата, а вы человек очень строгий, как мне казалось всегда. То, что касается сценического пространства – это очень строго должно быть все.

С. ЮРСКИЙ: Я просто чувствовал, что если мы еще после вот такого классичного первого отделения, которым хотелось доказать, насколько классика вот такого масштаба, она для зрителей, она жива, она в своем чистом виде, без всяких добавок театральных и перевертышей, она может воздействовать, как, например, Островский. Но если мы во втором отделении опять начнем классику музыкальную, то это будет тяжело.

К. ЛАРИНА: То есть, все это сознательно было?

С. ЮРСКИЙ: И кроме всего, мне просто в продолжение нашего с вами предварительного разговора до начала передачи, я просто хотел, чтобы один из моих очень любимых актеров – Саша Яцко – показал и спел джаз. У меня есть некоторые идеи, связанные с…

К. ЛАРИНА: Обалденный – просто открытие этого вечера! – актер Театра имени Моссовета Александр Яцко!

С. ЮРСКИЙ: Вот! И я хотел бы, и вы это заметили. Значит, кто-то еще заметил. Может быть, и сам Саша, наконец, заметит и поймет, что у нас есть некоторые с ним…

К. ЛАРИНА: Саша, если ты нас слышишь, - это было гениально! Как ты пел! Как ты свободно держался на сцене! От тебя глаз было не оторвать. Это просто был какой-то маленький моно-спектакль, вот эти две вещи, которые они показали. Просто молодцы! Ну, хорошо. Значит, юбилейный вечер Сергея Юрского – это уже история.

С. ЮРСКИЙ: Все! Ушло все. Это надо проходить, не останавливаться на этом.

К. ЛАРИНА: Но – жизнь продолжается, говорю я и достаю книжечку, которая лежит у меня на столе. Называется она: «Сергей Юрский. Провокация. Театр Игоря Вацетиса». Вот почему здесь два имени – об этом мы поговорим уже после новостей во второй части нашей программы. И об этой книге поговорим, и, конечно же, будем отвечать на ваши вопросы, дорогие друзья. Готовьте их и присылайте.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА: Продолжаем нашу встречу в прямом эфире с Сергеем Юрским. Мы остановились на книжке, название которой я произнесла. Кто здесь автор?

С. ЮРСКИЙ: Вацетис, конечно. И мои комментарии к нему.

К. ЛАРИНА: Здесь пьесы его, да?

С. ЮРСКИЙ: Роман, который не окончен, но который имеет… первая часть имеет самостоятельное значение. Биография, мои встречи с ним, фотографии. Напомните эту историю – где вы нашли Вацетиса? Пришел самотёком?

С. ЮРСКИЙ: Нет, не самотёком! Сын моего друга, уже покойного Славы Вацетиса. Он стал писать в начале 80-х, и его был роман под названием «Обстоятельства образа действия». Комический роман о соотношении офицера КГБ, героя, и вообще этой организации и общества. Роман насмешливый. Откровенно говорю – теперь уже не скрываю, когда вышел том – что когда это было написано, я через некоторое время перечитал и понял, что это не я писал – это писал кто-то другой. И все комментарии – это я пишу, потому что я тоже написал достаточно количество повестей, рассказов, эссе, журналистики… А этот человек пишет совершенно иначе. Проницательный Быков это подметил и говорит, что это письмо молодого человека. И последние его пьесы… а последнюю его пьесу под названием «Полонез» я буду сейчас ставить в театре Моссовета, этим летом. Он говорит: это письмо молодое, а Юрский человек, прямо скажем, пожилой. И его письмо – это с позиции другого возраста. И я стал замечать, что Вацетис, действительно, пишет иначе. Он жестче смотрит на все, он язвительнее гораздо, и он как бы со стороны. Он погиб в Боснии, - как известно, о чем много писали – потом он ожил, поселился в Хельсинки, потом здесь, в книге есть его интервью с петербургским корреспондентом, который приехал к нему в Хельсинки, открыв его инкогнито. Так что все реально!

К. ЛАРИНА: С той же труппой будете ставить, со своей?

С. ЮРСКИЙ: Нет, это молодые артисты Театра Моссовета, которые мне очень интересны. Вот Аня Гарнова, которая у меня уже играла, и молодые люди – Свитова, Филиппов, Боковин, Гришин, Шульц – вот эта группа молодых артистов будет исполнять эти четыре пьесы, три маленьких, одна большая, которые составят цельный спектакль под названием «Полонез». Рассказывать абсурдистскую пьесу на сегодняшнюю тему – да еще четыре пьесы! – это надо либо много времени, либо надо вообще помолчать. Слишком много слов мешают делу.

К. ЛАРИНА: Но книжку-то можно купить и прочитать?

С. ЮРСКИЙ: Книжку можно купить. Но «Полонез»… вот я сейчас занимаюсь редактурой и изменением того, что я понял во взаимоотношениях с актерами. Мы сделали разведывательные репетиции, я поближе с ними познакомился, а теперь готовлюсь к встрече с ними в июле, когда и будут основные репетиции. В самую жару.

К. ЛАРИНА: Возвращаюсь к вашему вечеру. Меня поразила работа вашей партнерши и жены Натальи Теняковой в этом спектакле и этом фрагменте, который вы представили. Лишний раз удостоверяешься – какая необыкновенная актриса, глубокая, парадоксальная! Но там затрагивается очень болезненная тема для актера любого пола. Эта болезненная тема называется «возраст», когда ты понимаешь, что ты многих вещей уже не можешь сделать…даже, может быть, можешь, но уже не надо этого делать, внешне ты уже не подходишь для каких-то проявлений актерских. Вообще, тема возраста насколько для вас интересна? Есть ли старость у актера? Есть ли старость у режиссера? Есть ли вообще понятие старости для человека творческого? Каким образом в себе вот этот ресурс все время находить? Он же не может ниоткуда взяться? Он может исчезнуть?

С. ЮРСКИЙ: Он может исчезнуть. Он может исчезнуть очень рано. Он может стереться, он может сохраняться всегда и без перерыва. Пример тому – Бродский. И не он один! Но разрушение, старение идей, прежде всего, которые питали вдохновение, отсутствие связи… не спекулятивной связи с тем, что сейчас требуется…не должен стремиться, чтобы успеть сейчас схватить свой барыш – художественный или имиджевый. Не на барыш работать, а услышать глас! И тут вопрос, конечно, старения внутреннего… Я просто объясню то, что Ксения сказала. Тема актрисы Ракель, героини, которую играет Наталья Тенякова в спектакле «После репетиции» - это тема разрушения, которое человек сам сознает. Но она говорит: «В 20 лет началось это гниение, в 20 лет началось разрушение». И Фоглер, которого играю я, режиссер, альтер-эго самого Бергмана не может не понимать, что это действительно так, что она была великой актрисой. Когда это кончилось? И вот эта роль Ракель, которую великолепно играла Наталья Тенякова, и проблема, выраженная в этой роли – это очень серьезная проблема, касается любого возраста. Любого! Эйзенштейн, например, говорил и даже писал, что все дело в сексуальном заряде. Но он был человеком того времени, когда фрейдизм пронизывал общество. И он говорил: если у меня кончится сексуальный заряд, я должен буду покончить с собой. Потому что буду знать, что у меня кончится все! Жизнь, опыт и разглядывание других фигур показывает, что это не так, что может либидо развиваться в мощнейших подъемах, художественный талант быть подавлен этим либидо, может быть и соединение, могут быть очень разные вещи.

С. ЮРСКИЙ: Точно так и просто возраст. Потому что еще раз говорю, что непрерывность творчества Бродского – непрерывность! – правда, короткая…Подумать только, как мы старше всех – я старше Чехова! Очень сильно старше Чехова! Но непрерывность творчества Чехова это не значит, что все были вершины. Но это был непрерывный подъем! Пушкин, который испытал такую мучительную потерю внимания общества! Ведь слава Пушкина, как нашей основы, она пришла после его смерти и совсем не сразу. Далеко не сразу! Потому что последние годы были окрашены полным равнодушием к нему. Но это был непрерывный поиск… больше, меньше, но уровень был его. Всегда его!

К. ЛАРИНА: А есть какая-то закономерность? Почему иногда – раз, и исчезает что-то? Вчера еще было, а сегодня уже нет…

С. ЮРСКИЙ: Откуда? Кто может знать?

К. ЛАРИНА: Ну, любят многие ваши коллеги говорить о том, что сцена за многие вещи мстит, что есть…

С. ЮРСКИЙ: А как же! Мстит – это точно. Будем даже начинать касаться этого дела. Был человек, который очень на этом, в результате, пострадал, но он был исследователем этой проблемы. И полжизни на это положил. Это был Михаил Михайлович Зощенко, который пытался проследить сочетание старости, таланта вдохновения, силы, мужской силы, падения того, другого, третьего… написал об этом свои романы-исследования, но сам испугался в результате. Потому что дебри!

К. ЛАРИНА: Сергей Юрский у нас в гостях. Давайте, я уже перейду к вопросам от наших слушателей. «Должны ли деятели культуры откликаться на общественные, политические, значительные события?» Распространенный вопрос, и на сей раз его задает Максим.

С. ЮРСКИЙ: Максим, слово «должны», оно здесь как-то слишком категорично. Может быть, какое-то другое слово найти… Что значит «должны»? Человек должен заниматься своим делом. Если в день траура человек пляшет, то это ужасно. Если в день веселья человек начинает припоминать самые мрачные какие-то вещи и выступает с этим публично, пользуясь тем, что он заметная фигура – это неуместно. Вопрос чувства меры. Но, вообще, что должен человек, занимающийся культурой, искусством, литературой, театром, кино – чем угодно? Он должен в своих произведениях откликаться. Не буквально описывать сразу то, что произошло, а ту смену настроений общества, которую он должен – обязан! – тут обязан резонировать. Он должен это чувствовать. И в конце-концов, функции пророков, которые в древности были просто как вроде должность – 400 человек пророков, да это должности были! Изгоняли из пророков, убивали за пророчества – эти функции перешли к тем, кого называют «деятелями культуры». Они обязаны в том что они делают не упустить той смены, которая происходит в глобальном смысле, в обществе, в котором они живут, во всех людях. И он как часть этого общества. И если он пророк, то в какой-то мере предвидеть, куда идет дело. А дальше? А дальше он подлежит суду, если он слишком часто ошибается. И он подлежит благодарности, если он предупредил, если он предугадал. Вот его функция. Что касается конкретного – должны ли деятели искусства и культуры выходить на демонстрации по поводу определенных событий? – то это уже гражданский выбор. Те, кто считают необходимым выходить, должны выходить. Есть традиции разных стран. Я уже убеждаюсь, что миллионная демонстрация, которая прошла когда-то в Париже по поводу того, что осквернили кладбище, где во главе шли министры и руководители государства – Париж поднялся! – это, вообще, замечательно, выразительно, но это традиция, идущая от французской революции, нескольких французских революций, которые прошли, от темперамента этой страны. Другое, другое! Мы уходим от первомайской демонстрации с красными флагами, когда профсоюзы идут… - мы уходим.

К. ЛАРИНА: По-моему, мы возвращаемся.

С. ЮРСКИЙ: Я бывал 1 мая в Брюсселе, где работал, и я видел, что такое первомайская брюссельская демонстрация трудящихся. С красными флагами, с профсоюзными организациями, с речами на площади и с потрясениями кулаков, с небольшим, но ощутимым биением стекол и большим выпиванием пива… Я видел. Это день солидарности трудящихся! Я говорю: это разные темпераменты, разные традиции и каждый художник должен… Вот где обязан, я уже сказал. А вот здесь он не должен, но имеет право использовать свое влияние, если считает, что это будет осмысленно, и что его приход не будет рекламной кампанией, чем тоже пользуются.

К. ЛАРИНА: А у вас были такие порывы в жизни?

С. ЮРСКИЙ: Были.

К. ЛАРИНА: Когда?

С. ЮРСКИЙ: Например? В результате все это оказывается, что называется… Необходимо было, чтобы это было не слишком демонстративно. Например, неведомая мне фамилия Эстемирова, ее гибель меня поразила. Я был даже не в Москве, а в нескольких десятках километров от Москвы, но я приехал для того, чтобы быть на площади. И ничего не высказывать, потому что мне нечего было высказать, но я почувствовал, что я там должен быть. И положить цветы. И все! Быть. А потом я понял, что правильно меня толкнуло – быть там. Я не знал о ней ничего, кроме того, что она была подругой Политковской. А я не был другом Политковской, но я был знаком с ней, я ее читал… Вот все! Больше ничего. В других случаях, когда вроде бы шли призывы придти, я не ходил. Иногда по болезни, иногда по возрасту, иногда по занятости, а иногда просто потому, что считал, что ничто меня не толкает. Но все это мне было важно и остается важно. Вот если для человека, занимающегося искусством, происходящее вокруг становится неважным, а есть только собственный стиль, - вот это один из видов умирания, конечно. К. ЛАРИНА: «Уважаемый Сергей Юрьевич! Читаете ли вы со сцены стихотворение Бродского «Театральное», посвященное вам? Существует ли изданная запись этого стихотворения в вашем исполнении? Андрей. Санкт-Петербург».

С. ЮРСКИЙ: Спасибо, Андрей! Читаю, иногда, редко. Я вообще теперь редко выступаю. В несколько сокращенном виде, потому что оно слишком длинное, это целая поэма и довольно сложная. Но читаю с предисловием, рассказывая откуда и что взялось. Записи этого нет, если нет какой-нибудь пиратской, за что я был бы очень благодарен! Но я не знаю, чтобы она существовала. А стихотворение, как все у Бродского, с большими внутренними хитростями. Это и подражание древним, это и рассказ о театре, это вместе с тем никакой не театр, а выдуманный театр. И никакое не подражание, а абсолютно оригинальное, нарочито грубое произведение! Но это уже разговор…

К. ЛАРИНА: А он, действительно, вам посвятил это стихотворение?

С. ЮРСКИЙ: К моему изумлению.

К. ЛАРИНА: Какая-то конкретна работа на него так подействовала?

С. ЮРСКИЙ: Нет, он мне просто обещал. За то, что он никогда меня не слышал на сцене – он этим не очень интересовался. А отношения у нас были хорошие, и он знал, что я его читаю. И он мне сказал, что в благодарность когда-нибудь напишет стихотворение. Я узнал об этом через полтора года после его смерти, и через два с половиной года после нашего последнего свидания, когда эту книжку мне дал Петр Вайль, ныне тоже покойный. В Праге, сказал: смотри, стихотворение, тебе посвященное. Я ахнул! Так что, это был привет с того света.

К. ЛАРИНА: Вот еще один привет с того света, только совсем от другого человека. «Сергей Юрьевич, как вам идея с портретами Сталина на 9 мая? Что с этим делать?» - спрашивает Анна из Москвы.

С. ЮРСКИЙ: Отвечаю мою точку зрения. Что-то спуталось. Когда говорили о том, что ветераны… пофамильно, их даже много может быть… говорят: я шел с именем Сталина в бой… Говорит человек – его право! «Я хочу нести портрет Сталина!» - я думаю, что это совершенно допустимо, чтобы он нес. Когда я увидел на экране возможный макет праздника и портрет Сталина на Большом театре в размер Большого театра, это была государственная акция поворота к сталинизму. И если бы таких портретов появилось несколько десятков даже по всему городу, это было бы для нашего терпеливого, внимательного к призывам власти народа знаком того, что – да, вот наш герой! Это было бы опровержением того, что именем Сталина не была названа Россия и вся ее история. Мне кажется, что это было бы очень опасным шагом. Но, как я слышал последние сообщения, этого не будет! Я думаю, что это очень правильное решение, которое опять… Я увидел, там еще показывали: в поликлиниках подхалимы власти немедленно стали вешать какие-то копии старых плакатов со Сталиным. В поликлиниках!

К. ЛАРИНА: А в одной из управ московских уже висят портреты Сталина. Целые стенды в коридорах.

С. ЮРСКИЙ: Я полагаю, что эти проявления недопустимые! Так скажу – недопустимые! Видимо, данный человек сталинист. Пусть он возьмет этот портрет Сталина и пойдет 9 мая с этим портретом. Но если он использует свою власть для того, чтобы влиять на людей, он делает недопустимое и, на мой взгляд, очень опасное дело! И таких людей немало. И надо сказать им: нельзя! Вот ваш возможный вариант проявления ваших чувств. Все! Не говорите от имени государства, не говорите от имени управы или какого-то другого учреждения, которое вам дано возглавлять!

К. ЛАРИНА: У нас уже заканчивается время, Сергей Юрьевич! Телефоны я так и не включила, конечно! У вас есть любимый государственный праздник?

С. ЮРСКИЙ: Государственный? Не могу вам сказать, потому что они стали затуманиваться. Там все время шли разные изменения…

К. ЛАРИНА: 4 ноября…

С. ЮРСКИЙ: Да. Конечно, мне легче всего сейчас выбрать 9 мая, День Победы. Но опять-таки, видите, мы сейчас его обсуждаем с этой точки зрения… Когда начинается слишком мощная педаль, когда говорится, что вот, за сто дней мы начнем каждый день… каждый день…– я думаю, что это тоже затуманивает праздник. Потому что в душах людей – всех! – этот день святым остается. Пока! Потом, когда-нибудь время должно все немножко утишить. А пока остается, не надо беспокоиться, что этот праздник не будет воспринят людьми как истинный. И поэтому слишком большое давление может тоже его затуманить.

К. ЛАРИНА: Спасибо большое! Мы на этом завершаем нашу встречу с Сергеем Юрским, которая, как обычно, пролетела как один миг. Спасибо вам, Сергей Юрьевич!

С. ЮРСКИЙ: Спасибо, Ксения! Повидались.