Вадим Абдрашитов - Дифирамб - 2010-01-31

К. ЛАРИНА: Начинаем программу «Дифирамб», и я с большой радостью представляю вам нашего сегодняшнего гостя, замечательного кинорежиссера Вадима Абдрашитова. Добрый день, Вадим Юсупович!

В. АБДРАШИТОВ: Здравствуйте!

К. ЛАРИНА: С прошедшим вам юбилеем! Это приятно всегда – все эти поздравления.

В. АБДРАШИТОВ: Спасибо большое!

К. ЛАРИНА: Вот, кстати, в юбилейные дни, когда много было публикаций о вас и интервью с вами, я одну цитату прочитала, которой мы захотелось начать сегодняшнюю программу. Вы говорите: «Моя молодость совпала с ренессансом духовной жизни страны. Мне довелось видеть и слышать выдающихся физиков – Ландау, Тамма, Семенова. Это были не просто люди, а явления. С другой стороны, началась эпоха театра «Современник», итальянского неореализма на наших экранах , творчества бардов Окуджавы, Высоцкого, Галича, молодых писателей и поэтов – Аксенова, Ахмадуллиной, Вознесенского, Евтушенко. Просто фантастика! Любому поколению можно пожелать оказаться на пике такого расцвета».

В. АБДРАШИТОВ: Конечно!

К. ЛАРИНА: Чем же вы его объясняете? Ведь это была советская власть, хоть и чуть-чуть были отпущены вожжи.

В. АБДРАШИТОВ: Это была советская власть, но перспектива, некая перспектива казалась вполне материализованной в политическом смысле, в идеологическом, и вся среда – мыслей, чувств, вообще жизни – она требовала от молодых людей включения в эту жизнь духа, скажем так. Ведь, согласитесь, вы по молодости лет, может быть, этого и не помните…

К. ЛАРИНА: Я помню все (смеется).

В. АБДРАШИТОВ: Но если… тогда вспоминайте – вот студенческое общежитие, открытые окна, и из всех окон звучит Окуджава, Галич, Высоцкий. Вспомните упомянутый «Современник», эти очереди. Вспомните, как потом набирал, после этого театр на Таганке. А что печатали? В 1964 году был напечатан в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича» при всем при том. Выпущен томик Платонова, томик Кафки… какая-то особо новая жизнь началась. Чем я это объясняю? Недосмотром советской власти. Недосмотром. Потому что именно тогда, мне кажется, начались те самые процессы, которые вот таким вот образом через 20, через 30 лет реализовались в истории страны, вообще в нашей жизни.

К. ЛАРИНА: Разве еще это не объясняется какой-то накопленной критической массой талантов в обществе? Ведь такая плотность невероятная… Если мы проведем аналогию с новым временем в истории демократической России, или перестроечное время, эпоха гласности, потом позже… короче говоря, вся эта рухнувшая свобода, почему она не открыла таких шлюзов? Почему ренессанса не произошло?

В. АБДРАШИТОВ: Вы очень правильно сказали, я с вами абсолютно согласен о какой-то насыщенности, превращения этой насыщенности в сверх какую-то концентрированную консистенцию, и переход в качество, когда эти таланты реализовывались. Но помимо всего прочего, я хочу сказать вот что. Дело все в том, что если это и называть условным, конечно, ренессансом, то он помимо всего прочего еще и объясняется предельной, во всяком случае, предельно выражаемой тогда направленностью демократического порядка. Произошла ведь какая вещь? Вот мы говорим с вами об итальянском неореализме. Произошло то, что и в итальянском неореализме: простой человек – не генерал, не директор крупного завода, не герой-пограничник – простой как бы незаметный человек стал героем литературы, героем поэзии, героем кинематографа. Вот фильмы советские, которые были сняты после 20 съезда, и которые впитали в себя, очень много привнесли из итальянского неореализма, именно эти фильмы и обеспечивали взлет качества этих картин, в целом обеспечивая взлет советского кинематографа. То есть, повторяю, предельная демократизация, внимание к духовному миру каждого отдельного человека. Вспомните первые вещи Евтушенко, вспомните картины, о которых я говорил! В то время, как перестроечные времени – так условно мы их с вами называем – вообще говоря, вот этого вектора не имели. Там было много разных векторов, все это было достаточно выразительно, но вот такой специфической направленности к художникам, поэтам, кинематографистам, - политикам даже, если хотите - направленности к каждому отдельному человеку – этого не было. Может быть, и это в каком-то смысле объясняет, дает ответ отчасти на ваш вопрос. Правда ведь?

К. ЛАРИНА: Но все равно, мне кажется, настолько мы уже устали от этого давления сверху к середине, к концу 80-х годов, что казалось – еще чуть-чуть, вот сейчас как раз откроют все это, и тут-то мы всё, наконец, и выскажем. Я, может быть, сгущаю краски. Можно, действительно, говорить и о рождении нового кинематографа, свободного, в это время – в конце 80-х – начале 90-х годов, и о литературе, не говоря уже о журналистике, но все равно, как мне кажется, мы питались в ту пору все-таки больше открытыми архивами. Публиковалось то, что раньше не публиковалось, и это было главным событием, наверное, того времени.

В. АБДРАШИТОВ: Конечно, конечно.

К. ЛАРИНА: Кино, которое лежало на полках, книжки, которые были под запретом… Да?

В. АБДРАШИТОВ: Конечно. Думаю, это еще связано с тем, что это совершенно инстинктивное желание. Человек оказывается в новом времени, и для того, чтобы понять и себя в новом времени, и это новое время вокруг себя, конечно, хочется обернуться, необходимо обернуться и понять: каким образом, что там было до этого нового времени? Я хочу понять, что там было в архивах, что было в истории на самом деле, чтобы понять то, что сейчас происходит за окном. Поэтому мы тогда, что называется, сидели в архивах.

К. ЛАРИНА: Теперь на другую сторону рампы, что называется – про зрителей. Опять же, возвращаясь к упомянутому вами ренессансу… Ведь тогда не было разделения на те, кто понимает, и тех, кто не понимает. То есть, в ту пору и кино, которое тогда возникало, и книги, которые тогда возникали, не говоря уже о буме поэтическом – оно предназначалось всем, и все это поглощали. Значит ли это, что в ту пору советский человек был на порядок выше, интереснее, богаче духовнее, - говорю я банальности – чем сегодняшний? Мы понимаем прекрасно, что сегодня существует кино для масс, такая вот литература попсовая, массовая, а есть кино для тех, кто ценит сам жанр искусства, прежде всего.

В. АБДРАШИТОВ: Вы знаете, Ксения, вот вы очень точно сформулировали. Дело в том, что тогда, когда в целом культура и поэзия, литература, кинематограф, театр… вообще, если так можно сказать, такого рода идеологию культуры того времени, она была, повторяю, она была адресована, направлена конкретно к каждому человеку, она была предельно демократизирована. Оказалось, что жизнь какой-то официантки вполне заслуживает внимания художников, появляются замечательные документальные фильмы… «Марина» - вот я сейчас вспомнил про официантку. Появляются картины художественные, которые рассказывают о частной жизни частного человека. Коли это так, то, конечно, это будет не только понятно, но и принято и образованным человеком, и человеком, который что-то чувствует в искусстве, и что называется, простым зрителем, образовательный ценз которого, так скажем, ниже. Это всегда понятно всем. Повторяю – такого вектора в сегодняшние времена, такого вектора зрители, читатели лишены. И они, естественно, дифференцируются уже по простому признаку, по простому принципу. Кто-то культурнее, кто-то начитаннее – вы не будете никогда читать эту книгу, я никогда не пойду смотреть эту картину, я знаю, что мне выбирать. Только потому что, повторяю, векторы, которые были тогда, сейчас их нет. Сейчас, повторяю, способ дифференциации и принцип дифференциации, он другой, к сожалению. Он другой, во многом другой. К сожалению, потому что и там, что называется… в так называемом арт-хаузе – термин внедрен, но я так до сих пор и не понимаю, что это такое – и в том кинематографе, который предназначен… во всяком случае, так говорится, что это «предназначено для народа», для кассы, народ идет, смотрит, смеется – и там, и там демократическая составляющая в высшем смысле этого слова отсутствует. В этом смысле современное искусство во многом – во многом! – дегуманизировано вообще. Следовательно, только действительно любители, какие-нибудь киноманы смотря современный кинематограф.

К. ЛАРИНА: Сегодня, вообще, много разных критериев предлагается для оценки художественного произведения. И я тут должна вспомнить имя Алексея Мизгирёва, вашего замечательного ученика, автора фильма «Кремень» и «Бубен, барабан», на которого обрушился, по-моему, с трибуны государственной думы Станислав Говорухин, обвинив Мизгирёва в очернительстве действительности: «Если говорить о фильме «Бубен, барабан», то тут самый пример современной чернухи». Вот как мы это оцениваем. Вот как раз Говорухин, условный говорухин… Понятно, что есть целая толпа людей, в том числе и больших художников, которые поддерживают и такую точку зрения. По поводу гуманизации искусства, тут своеобразное понимание гуманизма в чисто советском смысле. Вот как это разделить, Вадим Юсупович?

В. АБДРАШИТОВ: Вы знаете, я думаю… мне кажется, во всяком случае, что когда произведение талантливо, оно не может быть чернушным. Для меня гораздо больше чернухи в том, с каким цинизмом мне предлагают авторы каких-нибудь картин, показывая уродов, бесконечной пошлостью поливая с экрана зрителя… Я думаю, что здесь чернухи гораздо больше, чем в произведении, которое…

К. ЛАРИНА: Вы имеете в виду развлекательное кино, так называемое, да?

В. АБДРАШИТОВ: Не все, разумеется. Развлекательного кино по-настоящему я давно не видел. Поэтому, когда я по телевизору вижу фильм Гайдая, или Рязанова, или Серого, я, если есть возможность, всегда смотрю – мне не хватает вот этого самого развлечения в этом понимании. Поэтому я это назвать чернухой никак не могу. Если человек сопереживает герою, рассказывая о его тяжелой жизни, я не могу назвать это чернушным никоим образом!

К. ЛАРИНА: А вы как относитесь к работам своего ученика?

В. АБДРАШИТОВ: Во-первых, я отношусь к нему, в первую очередь , как к талантливому человеку, талантливому кинематографисту. Я вижу, естественно… не потому, что я его мастер, он учился у меня, а потому что я режиссер, и я, естественно, не могу не видеть какие-то вещи на экране, которые мне лично хотелось бы поправить и с которыми я не согласен. Но то, что это талантливый человек, безусловно! И то, что – и это главное! – это не халтура на тему, это не на заданную тему, это никоим образом не конъюнктура! Я знаю много чернушных картин, и их чернушных авторов, если так можно сказать, которые сделаны на потребу, конъюнктура. А Мизгирёв, к счастью, далек от этого. Я знаю, с каким трудом вынашивался и первый замысел, и с каким трудом он боролся с собственным замыслом. И он вырастает в серьезного мастера, дай бог ему здоровья, я абсолютно уверен в будущем творческом, самостоянии в кинематографе отечественном.

К. ЛАРИНА: Кстати, «Кремень», он в какой-то степени является таким продолжением темы «Плюмбума» вашей. Мне кажется, это не случайно возникла эта идея. Именно в вашей мастерской.

В. АБДРАШИТОВ: Ну, это… мне кажется, это немножко киноведчески, что называется, сказано. Извините. Тема молодого человека, по необходимости, так сказать, лишающего себя каких-то нравственных координат, желание жить вне этих координат духовного самостояния, вне координат нравственности – это всегда было в мировой литературе, и будет не раз. Ну, был когда-то «Плюмбум»… «Кремень» это уже более политизировано, и в отличие от «Плюмбума», к сожалению, во многом Плюмбум так или иначе все-таки был бессребренником, он ничего для себя не хотел, боролся за идею, а Кремень – это все-таки человек, который устраивает свою личную карьеру. Таково движение времени, правильно уловленное, четко уловленное Мизгирёвым.

К. ЛАРИНА: Почему зрители не ходят на это кино?

В. АБДРАШИТОВ: А потому что для того, чтобы зритель пошел на это кино, надо зрителя к этому не только готовить, надо работать с картиной. Я абсолютно уверен в том, что если бы работали так, как когда-то работали с так называемыми сложными картинами, советскими картинами, зритель на такие картины ходил, и пошел бы.

К. ЛАРИНА: А как работать? Вы имеете ввиду прессу? Она, по-моему, делает все, что возможно…

В. АБДРАШИТОВ: Пресса, телевидение, объяснять, что к чему, о чем это. Не то, что воспитание зрителей, но подготовку зрителей к просмотру таких картин. Но это очень серьезный вопрос, как вы понимаете, потому что зритель, который не отрываясь, сидит несколько часов у телевизора, на сегодняшний день вряд ли он пойдет смотреть Мизгирёва. Зачем это надо? Так что дело не просто в зрителе, а дело вообще в системе существования нашего, телевидения нашего, идеологии нашей, если она существует, и так далее, и так далее. Очень сложный вопрос.

К. ЛАРИНА: А как бы вы определили идеологию сегодняшнюю? Она же существует?

В. АБДРАШИТОВ: Ну, разумеется, существует. Поэтому когда я слышу о том, что вот сегодняшняя жизнь лишена какой-либо идеологии, это не так. Потому что даже от противного… время, когда нет идеологии, это есть отсутствие какой-либо определенной идеологии. Но я и с этим не согласен, потому что как идея, идеология индивидуального накопительства. Идеология индивидуального накопительства. Ты один, вокруг никого не существует, ты должен что-то накопить, чтобы быть конкурентоспособным. Когда Владимир Владимирович Путин, будучи президентом, посещает Селигер и прощается с молодыми людьми, он говорит: напоследок я вам хочу пожелать, чтобы каждый из вас был конкурентоспособен. Даже не здоровый человек – конкурентоспособен! Я думаю: а что это означает для молодого человека? Как он должен воспринимать эти слова, сказанные руководителем государства? Или просто взрослым человеком, отцом своих детей и так далее. Вот как он должен это воспринимать? Что значит для молодого человека быть конкурентоспособным? К вопросу о Кремне, и к вопросу о Плюмбуме. Вот разница времен.

К. ЛАРИНА: Разницу времен можно проследить и по опросам «Кем ты хочешь быть». Потому что там понятно, если в советское время все мечтали быть космонавтами, а потом был период, когда многие мечтали стать проститутками и килерами, – уже об этом только ленивый не вспоминает – а сегодня удивительные происходят вещи с молодыми людьми – они все мечтают быть государственными чиновниками (смеется).

В. АБДРАШИТОВ: Разумеется! Так там хорошо! Там, вообще-то говоря, ответственности никакой, судя по тому, что там происходит. Можно завалить дело, по твоей вине разрушаются гидроэлектростанции, падают самолеты, теряются миллиарды денег – и ты никакой ответственности не несешь! Это очень удобно. А возможность обогащения есть. Она прямая, эта возможность, прямо выраженная. Почему бы там не поработать, в таком качестве. Конечно!

К. ЛАРИНА: Я напоминаю, что у нас в гостях Вадим Абдрашитов. Следующая часть нашего разговора будет построена на ваших вопросах, дорогие друзья. Напомню номер телефона: 363-36-59 и смс +7 985 970 4545.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА: Продолжаем наш разговор. Напомню, в нашей студии кинорежиссер Вадим Абдрашитов, который за свою жизнь снял 11 фильмов. Я надеюсь, что будет и 12-й, и 13-й, и 15-й и так дальше. Если деньги, правда, будут – это вечная грустная тема.

В. АБДРАШИТОВ: Найдем деньги, со временем найдем. Правда, время быстро идет, но надежда есть.

К. ЛАРИНА: Тем не менее. Я все-таки не могу обойти эту тему, она все равно возникнет. Если не я спрошу, то спросит кто-нибудь из наших слушателей. По поводу, конечно, ситуации в кинематографическом сообществе. Почему вы не отвечаете на обвинения и оскорбления? Я имею в виду, когда Никита Михалков называет тех людей, которые попытались что-то изменить в сегодняшней структуре Союза кинематографистов, «неудачниками», «завистниками», «мошенниками» и прочее, и прочее.

В. АБДРАШИТОВ: Ну, а что ему остается делать? Только так объяснять процесс, который шел в общественной организации. Дело ведь не в том, что было какое-то противостояние одной группы другой группе, или конкретно Михалков – Хуциев. Это ерунда! Это внешне, так сказать, проявленная мизансцена. На самом деле, произошло вот что. Союз кинематографистов - можно по разному к нему относиться: так или иначе, замшелый – не замшелый - за последние лет 5-7 стал приобретать черты, качества, действительно, общественной организации. В тот момент, когда структурировались и стали жить самостоятельной жизнью гильдии кинематографистов по профессия – отдельно гильдия кинооператоров, гильдия актеров, гильдия режиссеров – началась та самая общественная жизнь, которая, вообще говоря, и оправдывает, и реализует такое понятие как общественная организация Союз кинематографистов. Гильдия операторов проводит свои смотры, свой фестиваль, отслеживает жизнь операторов, в том числе, и социальную каждого из членов гильдии, отслеживает процесс развития операторского мастерства. Это же очень серьезное дело! Равно как и гильдия актеров, гильдия режиссеров, гильдия продюссеров, которая начала делать очень серьезные… процессы начала. И таким образом, Союз стал принимать такую структуру - горизонтально подобную. Союз должен был, – о чем я, например, говорил всегда, туда шла история без всякого насилия – должен был превратиться в союз профессиональных гильдий. Во главе должен был быть президиум… я не знаю… кабинет руководителей гильдий, президентов гильдий, а над ними представительская фигура. Ну, например, Марлен Мартынович Хуциев. Он должен был возглавлять Союз как таковой, должна была быть общественная организация - уже подошло все к этому – горизонтального устройства. Но маниакальная идея о вертикали как единственном структурообразующем моменте и государства, и общества, и любой общественной организации, естественно, победила. Я так понимаю, руководство страны было отчасти даже напугано возможностью вдруг существования некой, большой довольно, влиятельной общественной организацией горизонтального устройства, и именно поэтому руководство страны просто силовым образом помогло разрушить эти самые горизонтали, и выстроить хорошо понятную, абсолютно ясную до предела вертикаль устройства так называемой «общественной организации Союз кинематографистов». Так называемой, потому что вертикально общественная организация не может быть устроена! В этом-то и смысл! Хорошо, если в государстве вертикаль, то для просто диалектической обеспеченности развития и жизни сообщества общественная организация должна быть горизонтально устроена. Уничтожение этой горизонтали мне кажется просто ошибкой. И идеологической, и, если хотите, политической. Вот что за этим стояло – разрушение горизонтальности! Дело не в персоналиях, повторяю, дело не в противостояниях Хуциев-Михалков. Дело в том… и как я понимаю, это преподнесено было достаточно толково, умело, по-режиссерски. Там же напрямую говорилось об угрозе «оранжевой революции», о том, что вот это горизонтальное устройство будет обеспечено деньгами Сороса – если, вообще, не ЦРУ – то все достаточно понятно, и известны методы, которые замечательно и чрезвычайно, я бы сказал, выразительно сработали. Вот что произошло.

К. ЛАРИНА: То есть, все-таки этот конфликт – или спор – производственный или идеологический?

В. АБДРАШИТОВ: Конечно, идеологический. Какое же производство? Конечно, идеологический, конечно! Как жить вообще в нашем сообществе? Вообще говоря, не только Союзу кинематографистов, но история Союза кинематографистов, она очень показательна - до горизонтали нам еще жить и жить, если вообще когда-нибудь мы это увидим.

К. ЛАРИНА: Как тогда дальше существовать вам? Лично вам, Вадиму Абдрашитову, тем, кто разделяет ваши убеждения. Действительно ли, можно говорить, как сказал один из ваших соратников Юрий Арабов, что это будет просто «волчий билет» нам всем выдан? Это, действительно, такая опасность?

В. АБДРАШИТОВ: Вы знаете, я думаю, что эта опасность преувеличена. Хотя неприятности, мягко говоря, вполне возможны. Достаточно вспомнить вопиющую, на самом деле, историю с исключением Матизена, человека, который всего-навсего не согласился с отчетным докладом! Я думаю, что даже в КПСС поздних времен навряд ли бы там наверху, в политбюро приняли бы такое решение – исключить. Наверное бы, все-таки изобразили какие-то демократические моменты, что надо послушать. Нет, не послушали – исключили! Я говорил Михалкову, что это как-то не очень… может быть, все-таки на каком-то ближайшем пленуме… может быть, вы все-таки вернете… Ничего подобного не произошло! Дабы неповадно было. В общественной организации это патология! Она столь выразительна, что просто диву даешься! Я не говорю о вкусовых оценках происшедшего, но степень… повторяю – степень выразительности – она, конечно, просто чрезвычайна. Это практически жанровая история, просто жанровая история.

К. ЛАРИНА: А действительно вас вывели из состава Совета по кино?

В. АБДРАШИТОВ: Да, действительно. И меня, и еще нескольких людей. Во всяком случае, ко мне…

К. ЛАРИНА: Сокуров, Абдрашитов, Роднянский, Голутва… Да?

В. АБДРАШИТОВ: Да.

К. ЛАРИНА: И, естественно, Дондурей.

В. АБДРАШИТОВ: Дондурей, да. Да, естественно! Конечно! Но а зачем при вертикали иметь какую-то… если не опасность – какой-то бред в виде людей, которые могут высказать свое мнение? Да и вдруг оно не совпадет с уже выраженным – и навязанным во многом! – предложением по реорганизации отечественного кино и прочее? Зачем это нужно? Вертикаль есть вертикаль. Это данность на сегодняшний день.

К. ЛАРИНА: И каковы будут последствия, на ваш взгляд, на развитие отечественной культуры, кинематографа?

В. АБДРАШИТОВ: Я надеюсь, что те люди, которым это поручено непосредственно на самом верху – в первую очередь, я имею в виду Александра Жукова. На самом деле, у меня вся надежда именно на него. Зная его немножко, слыша про его дела, видя, как он себя ведет, у меня все-таки надежда, что хватит ума, здравости просто понять, что в том виде, в каком это еще месяц тому назад формулировалось – это абсолютно гибельно для отечественного кино! Просто гибельно! Ни в одной стране мира государство деньгами налогоплательщиков не поддерживает кинопроизводящие студии! Это бред абсолютный! – Поддерживаются некие идеи, нужные государству, то есть, проекты какие-то конкретно, то есть конкретно какие-то режиссеры. Так поддерживаются или иначе, но все-таки ориентированы на конечный продукт. Это совершенно безумная, непродуманная идея! Она не столько безумная, сколько не продуманная идея. Она не продумана снизу людьми, которые все это инспирировали, и конечно, не продумана сверху людьми, которые должны отвечать за государственность того или иного решения. Я удивлен, что люди, которые должны подавать пример государственного отношения , так вот себя непродуманно ведут. К сожалению, к огромному. Если это будет продолжаться, это будет катастрофа! Надеюсь на вас, господин Александр Жуков!

К. ЛАРИНА: Вопросы очень хорошие пришли нашему гостю, Вадиму Абдрашитому. Я сейчас буду задавать вопросы от наших слушателей. Еще раз напомню телефон – 363-36-59. Итак, из Караганды школьник вам пишет: «Владимир Юсупович! Спасибо вам за фильм «Плюмбум»! Сильный психологический фильм, в котором поднимаются проблемы, актуальные и сейчас, спустя 20 лет – переходный возраст и поиск себя в ситуации, когда еще не способен понять, что есть добро, а что зло. Я как сегодняшний подросток, вижу, что он бьет прямо в нерв. Как вы думаете, почему даже в людях, которые тогда не жили, живет «совок»?»

В. АБДРАШИТОВ: Ну, спасибо на добром слове, молодой человек. Я не смогу ответить на этот вопрос, потому что я не знаю, что такое «совок». Я не понимаю этого. Мне кажется, что термин «совок» придумал «совок» - так как я его понимаю. И мне трудно ответить на этот вопрос. Я немножко по-другому отношусь к людям, которые жили в советское время, которые…

К. ЛАРИНА: Ну, мы же понимаем, что мы имеем в виду, когда мы говорим про «совок»?

В. АБДРАШИТОВ: Не совсем…

К. ЛАРИНА: Что вы вкладываете в это понятие? Как мне кажется, некая рабская психология, да? Когда человек себя воспринимает не как гражданин, а как подданный. Разница все-таки существует?

В. АБДРАШИТОВ: Если так… то как же тут ответить, кроме как тем, что все эти вещи, они же не наносного порядка! Они глубинного порядка, они связаны с менталитетом, они связаны с генетической памятью, с любой памятью и так далее, и так далее… Это еще жить и жить, для того, чтобы это из себя, что называется, вытравить. Государство должно быть заинтересовано! Вопрос в том, что государство на сегодняшний день – наше государство, наша власть! – заинтересовано в том, чтобы вот это раболепская психология была уничтожена внутри каждого человека, и каждый человек был гражданином, достойным гражданином своей достойной страны? Или нет? Или все-таки удобней иметь дело с послушными, неразмышляющими людьми. Вот в этом весь вопрос. А вдруг эти люди, на самом деле, востребованы? А вдруг эта психология подчиненности, раболепия, вдруг она на самом деле востребована? – Вот в чем вопрос.

К. ЛАРИНА: Она востребована. Я могу вам сейчас сразу на этот ваш вопрос ответить. Конечно, востребована!

В. АБДРАШИТОВ: Судя по всему, да, конечно. Вот сейчас я слушал новости. В Москве какой-то пикет… Люди добиваются чего? - Разрешения на собрание. Господи, боже мой, что это такое? Где, в каком мы году, в каком месте? Ничего не понимаю. Отстаю от жизни, что ли?

К. ЛАРИНА: «Здравствуйте, Вадим!» – Пишет вам Лана из Батуми. – «Нас связывает с вами детство, несколько лет которого мы провели и в одном городе, и наши отцы были сослуживцами. Кстати, из вашей биографии я с удивлением узнала, что и в Тбилиси мы оказались в одно и то же время». «Барабинск, казалось бы, ничем не примечательный городок красной нитью проходит через всю мою жизнь. Мой вопрос – на ваше творчество как-то повлияли годы жизни в этом городе? Вы так хорошо понимаете и раскрываете в своих фильмах психологию подростка. Есть ли в ваших фильмах автобиографические моменты? С уважением, Светлана».

В. АБДРАШИТОВ: Спасибо большое! В Барабинске да, жили мы. Семья военная, мы кочевали по всей стране, и жили по всей стране, везде жили. Вот то, что везде, и то, что я учился в очень многих школах, и огромное количество друзей, каких-то человеческих связей, много в этом смысле видел, будучи ребенком, - конечно, я надеюсь, каким-то образом это отложено внутри, и как-то, наверное, помогает в работе. А что касается конкретно Плюмбума, если идет об этом разговор, то надо сказать, что Александр Миндадзе, с которым мы все это время работали, и сделали вместе 11 картин, он никогда не жил в Барабинске – он всегда жил в Москве – но очень точно, и мне кажется, очень выразительно, и художественно выразительно описал этого самого подростка. Не обязательно было жить в Барабинске, но я рад, что был и Барабинск, и Дальний Восток, и Ленинград , и Казахстан… Много чего было.

К. ЛАРИНА: Максим из Москвы: «Вы так хорошо и остро снимали кино про жизнь во времена социализма. А что вам мешает точно так же снять кино про нынешнюю, во многом порочную, систему власти и управления страной, регионами и городами?»

В. АБДРАШИТОВ: Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Я снимал картину, не потому, что мне хотелось сделать острую картину. В первую очередь, для того, чтобы работать. Мне должно быть интересно делать картину вот на эту тему. И дело там не в остроте – мне должно быть интересно то, что я делаю. И я рад, что судьба дала мне возможность и в советские времена про то, что я хотел – я отвечаю за каждую картину, имя с титров не снимаю, - и после советской власти сделано 4 картины про то, что хотел. Даст бог, и дальше так будет. У нас не было с Миндадзе – ни у меня, ни у Миндадзе – не было такого момента, что началась перестройка, начались новые времена, и вот тут-то мы из дальних ящиков стола достаем что-то… или, наконец, снимаем то, что нам не давали – такого не было. Мы снимали то, что хотели. Другое дело, что судьба у всех картин была достаточно драматичная, по крайней мере, на момент их рождения, появления перед зрителями. Но, тем не менее, было сделано то, что хотелось. И я надеюсь, что и дальше так оно и будет – снимать про то, что хочется, что самому интересно.

К. ЛАРИНА: Несколько телефонных звонков послушаем. Пожалуйста, 363-36-59. Алло! Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте! Меня зовут Игорь, я из Петербурга звоню. Вадим Юсупович, очень уважаю ваше творчество, с удовольствием пересматриваю многие ваши фильмы. Вот я молодой человек – мне 22 года – такие как «Парад планет», «Армавир»… И сейчас даже, когда уже, может быть, не так остро социально они стоят, они совершенно потрясающе смотрятся по картине, визуально то есть. И вот вы как бы один из тех, я считаю, кто в российском кино продолжает традиции Стэнли Кубрика, с его таким потрясающим визуальным рядом. Я даже перечитывал недавно сценарий Миндадзе…и вы оттуда все лишнее выбрасываете, вот такой кубриковский подход, ничего лишнего, и такая потрясающая визуальная картинка! А скажите, кто на вас повлиял больше всего, может быть, из западных режиссеров?

В. АБДРАШИТОВ: Спасибо, Игорь! Спасибо, что так высоко оцениваете, да еще такие параллели проводите - Стэнли Кубрик, выдающийся, гениальный режиссер. Вы знаете, насчет влияния ничего не могу сказать. Я был киноманом, я вообще любил кино, практически любое кино. Мне нравилось кино и нравится до сих пор. Но я никого бы отдельно не выделил, и сейчас, с годами, может быть, понимаю, почему все картины, наши картины с Миндадзе, они все очень разные. Их же нельзя, в общем, сравнить. Мы после картины «Остановился поезд» сразу сделали картину «Парад планет», принципиально по-другому устроенную картину. У нас не было, у меня, в частности, не было никаких привязок. Я очень люблю, высоко ценю кинематограф вообще как искусство, тогда, когда я вижу перед собой художественное произведение, кинематографическое. И готов смотреть и драму, и комедию, и в исполнении Кубрика, и в исполнении Чаплина. И Чаплин один из моих любимых режиссеров, я буквально знаю наизусть, скажем, «Огни большого города», но могу в любой момент включить и получать от этого просто эстетическое удовольствие. Другое дело, что мне в жизни повезло, и я встречался, общался, учился с выдающимися мастерами, я учился у Михаила Ромма, который не мог не повлиять своим масштабом. Он как раз тогда работал над картиной «Мир сегодня», которая в итоге потом называлась «И все-таки я верю». Лев Александрович Кулиджанов, который его сменил, когда ушел из жизни… 20 лет отработал на киностудии «Мосфильм», в объединении с выдающимся режиссером, потрясающей личностью Юлием Яковлевичем Райзманом. Вот скорее масштабом своим многие люди как-то, что называется, помогали жить. И свои, конечно, когда видишь хорошее произведение, кинопроизведение, когда просто повесть прочтешь хорошую, конечно это помогает не то, что работать, но как-то понимаешь, что еще не все развалено, все-таки что-то такое происходит позитивное.

К. ЛАРИНА: Алло, здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте! Вадим Юсупович, это вас беспокоит Алексей. Вы знаете, кроме вашего таланта и мастерства я восхищен еще вашим мировоззрением. И благодаря такой личности, как вы, у нас еще не все потеряно, и есть надежда на какие-то перестройки в этом деле. И хотелось бы пожелать, чтобы вы вырастили бы побольше подражателей ваших. А вопрос у меня такой. Не кажется ли вам, что вся беда нашего кинематографа заключается в том, что исчезли худсоветы, кино стало продюсерским? А продюсеры, порой, вы знаете, каких актеров выбирают, режиссеров и что навязывают. И еще то, что очень много сынков появилось выдающихся людей, конечно, но на них природа отдыхает…

К. ЛАРИНА: Поняли, спасибо. Надеюсь, хватит времени ответить на этот серьезный вопрос.

В. АБДРАШИТОВ: Вопрос серьезный, безусловно. Но, на самом деле, ответить на него можно легко. Дело в том, что кинематограф, который является кинопроизводством с огромным затратным масштабом, это огромные деньги, это серьезнейшая отрасль кинопромышленности, все дело в том, что будет поддерживать государство. Если государство оберегает свою культуру и в том числе, если не в первую очередь, литературу и кинематограф – это будет один способ жизни кинематографистов и зрителей. Если государству глубоко наплевать на это, то возможны всякого рода, мягко говоря, подвижки…

К. ЛАРИНА: Так ему не наплевать, нет!

В. АБДРАШИТОВ: В отрицательную сторону.

К. ЛАРИНА: Там же как раз декларируется именно забота о национальном кинематографе.

В. АБДРАШИТОВ: Вот именно это меня и как режиссера, и как зрителя… мне это внушает какую-то надежду. Потому что государство не беззвучно, как-то артикулирует свои положительные намерения поддержать отечественный кинематограф. Это уже замечательно! Не говоря о том, что я как представитель ВГИКа благодарен государству за то, что и ВГИКу государство помогает. Спасибо огромное! Вопрос в том, что сейчас, когда речь идет о будущем способе финансирования отечественного кинематографа, не наломать бы дров.

К. ЛАРИНА: «У вас не стало стимула, - констатирует наш слушатель. – Жизнь хороша, Вадим Юсупович!»

В. АБДРАШИТОВ: (смеется). Да, жизнь замечательна, но тревожна в своей замечательности, так скажем. Не всегда благие намерения реализовывались благим образом.

К. ЛАРИНА: Ну, хорошо. Мы сегодня коснулись многих вещей, и даже нашли человека, на которого Вадим Абдрашитов возлагает большие надежды. Это оказался Александр Жуков, который, я надеюсь, услышит сегодняшний эфир, или ему обязательно доложат о том, что сегодня происходило в нашей студии. Будем надеяться. Хотя в этом тоже есть некая грусть, Вадим Юсупович, когда мы опять нашли одного чиновника…

В. АБДРАШИТОВ: Ну, разумеется!

К. ЛАРИНА: …пусть и самого положительного из всех, которых…

В. АБДРАШИТОВ: Но раз все решения принимаются келейно, а там внутри, в этой келье есть человек, на которого можно возлагать какие-то надежды, что ж остается делать? Вот и возлагаем надежды.

К. ЛАРИНА: А вы не боитесь все-таки, что когда государство излишне заботится о каких-то культурных традициях и декларирует эту вот национальную идентичность, декларирует сбережение культурных и духовных ценностей, сразу жди чего-нибудь ужасного?

В. АБДРАШИТОВ: Ну, ужасного - не ужасного, но во всяком случае такого рода проблемы, такого рода решения, в том числе и идеологического порядка, политического, я бы сказал, не должны приниматься келейно. Не должны приниматься и решаться келейно! Иначе - беда.

К. ЛАРИНА: Спасибо большое! Это Вадим Абдрашитов, который отвечал на мои и на ваши вопросы. Спасибо вам, удачи! Все-таки надеемся, что стимулы появятся…

В. АБДРАШИТОВ: Разумеется.

К. ЛАРИНА: И будут финансироваться.

В. АБДРАШИТОВ: Да. Будем надеяться. Спасибо большое! До свидания!