Александр Градский - Дифирамб - 2009-11-22

К.ЛАРИНА: Ну что? У нас сегодня в гостях Александр Градский. Добрый день.

А.ГРАДСКИЙ: Здрасьте.

К.ЛАРИНА: Поздравляем с прошедшим юбилеем.

А.ГРАДСКИЙ: Спасибо.

К.ЛАРИНА: Дался он, как всегда, трудно, как нам, юбилярам дается.

А.ГРАДСКИЙ: Нормально-нормально. Тихо, без хулиганства, все хорошо.

К.ЛАРИНА: Ну, самый главный подарок Александр Градский себе сделал. Он сделал это, и сегодня мы покажем фрагменты. Я очень рада.

А.ГРАДСКИЙ: Мы сделали это.

К.ЛАРИНА: Да, сделали это. Фрагменты из совершенно уникального проекта под названием «Мастер и Маргарита», 30 лет работы.

А.ГРАДСКИЙ: Около.

К.ЛАРИНА: Около 30-ти. Ну, практически вся сознательная жизнь этому была посвящена. Давайте мы потом поговорим обо всем о том, как все это создавалось, записывалось, и прямо сначала заведем один фрагментик, а потом продолжим разговор. Только напомню нашим слушателям, что мы в прямом эфире. Можете, кстати, свои отзывы присылать сразу же.

А.ГРАДСКИЙ: Только не ругаться. (смеется)

К.ЛАРИНА: Можете ругаться, присылайте на SMS +7 985 970-45-45. Итак, мы с вами сейчас находимся здесь недалеко на Патриарших – именно там все это и начиналось, да?

А.ГРАДСКИЙ: В общем-то, да.

(звучит музыкальный фрагмент из оперы «Мастер и Маргарита»)

К.ЛАРИНА: Ария Иешуа, я думаю, что вы поняли по смыслу, поскольку это такой диалог с Понтием Пилатом. Это, вот, фрагмент из оперы «Мастер и Маргарита». Ну, давайте начнем с чего-нибудь уже, Саш. Давай. Как возникло вообще все это? Я помню, что мы уже на эту тему говорили, когда это было только в самом разгаре работы, но стоит вернуться к самому началу.

А.ГРАДСКИЙ: В общем-то, это банально, но идея сделать это как музыкальное произведение принадлежит, конечно же, не мне, а Грушко Павлу. И я бы в жизни не смог такое придумать.

К.ЛАРИНА: То есть он дал свой вариант поэтический?

А.ГРАДСКИЙ: Он дал свой поэтический вариант некоего драматического спектакля с зонгами или, там, с песнями, назовем это так. И я говорю «да, давай я попробую». И, в общем, у меня никак не получалось, что это драматический спектакль. И даже было это мне неинтересно, как драматический спектакль. Потому что Паша, видимо, предполагал, что это должен поставить какой-то театр.

К.ЛАРИНА: Он давал в «Сатирикон».

А.ГРАДСКИЙ: Я знаю, это уже позже было. Я думаю, что вначале, вряд ли, у него было что-нибудь другое кроме Ленкома в голове, поскольку он же сотрудничал с Ленкомом.

К.ЛАРИНА: Тут стоит напомнить слушателям, что Павел Грушко – автор русского текста «Звезде и смерти Хоакина Мурьеты». Собственно, с него-то все и началось.

А.ГРАДСКИЙ: Ну да, там «Автоград» был спектакль, потом вот этот. А мне как-то, ну, чего я буду делать музыку к драматическому спектаклю? Как-то мне сразу это не понравилось. И я подумал: «Ну вот, у меня какая-то темка в голове есть, вот такая вот. Сценка, вот, может быть, получится. Вот, может быть, такое решение». И как-то это у меня все даже не в мюзикл и не в оперетту, где, как ты сама понимаешь, тоже есть драматические куски, где люди, актеры просто разговаривают. Мне показалось это скучным. Ну что? Я же не автор пьес. А переделывать это нужно было. Я начал, попросту говоря, делать оперу, чтобы все всё пели, или, по крайней мере, разговаривали так, на нотах, речитативы.

И когда я все это стал делать, вдруг выяснилось, что Паша совершенно... Во-первых, он, действительно, замечательнейший поэт и как всегда все поэты очень ревностно относятся к своим стихам и не хотят ничего менять. А для оперы это все совершенно не подходило. Я начал все к чертовой матери менять, он был в шоке. Кончилось это все тем – ну, мы же друзья, понимаете? – кончилось тем, что он написал пьесу – да ради Бога, пускай ее кто-то ставит как пьесу. А я стал делать оперу, он это разрешил – это вообще уникальный случай, когда поэт такого уровня как Паша, высочайшего сказал: «Делай с моими стихами что хочешь – хочешь переставляй, хочешь рифму заменяй, хочешь выбрасывай». И он даже отказался быть соавтором либретто, ну, поскольку я просто, так сказать, в хорошем смысле слова, но я его стихи все перекорежил. И он просто, грубо говоря, подарил мне возможность использовать его совершенно замечательные строки в этом либретто, которое, в конце концов, сделал. И там авторов либретто, в общем-то, 3. Помимо того, что я автор либретто, но в тексте либретто есть стихи Грушко, есть мои стихи, иногда даже просто отвлеченные, совершенно не имеющие, как бы, прямого отношения к роману, и есть сам литературный текст Михаила Афанасьевича Булгакова, который я, ну, скажем так, зарифмовал.

К.ЛАРИНА: Но там есть просто какие-то уникальные вещи. Я слышал фрагменты, которые Саша Минкин размещал на сайте «Московского комсомольца». Там, где текст Булгакова ложится на Штрауса целиком.

А.ГРАДСКИЙ: Да, ну, почти что. Ну, он там чуть-чуть подвинут. Но это уже, знаешь, из области моих таких, ранних опытов с Кончаловским в фильме «Романс о влюбленных» - там была подобная история. Я распевал текст, который был, в общем, почти что белым стихом написан, без рифмы и без ритма. Я его распевал на готовой уже музыке. И вот эту штуку я применил здесь. Я, собственно говоря, не очень-то даже и знаю, делал ли кто-нибудь еще такие нахальные вещи. Но настолько великий текст булгаковский. У меня было страшное ощущение, когда опера стала уже длиться больше 3-х часов, я понял, что могу превратиться в жалкое подобие Вагнера, который не может отказаться ни от одного литературного или музыкального кусочка, и опера там будет идти 5 часов или 6 часов. Поэтому самое ужасное для меня было от каких-то фантастических афоризмов булгаковских отказаться, от каких-то персонажей изумительных отказаться. Иначе это просто все превратилось бы в какой-то временной кошмар, это никто не выдержал бы при прослушивании. Поэтому мне пришлось это делать.

К.ЛАРИНА: А библейские сцены – насколько они?..

А.ГРАДСКИЙ: Ну, там все есть. Скажем так, все есть. Нет Иуды, поскольку мне этот персонаж не интересен, и у Булгакова он не очень для меня интересен. Как-то на нем Михаил Афанасьевич особо не остановился.

К.ЛАРИНА: То есть главные – Понтий Пилат и Иешуа, да?

А.ГРАДСКИЙ: Понтий Пилат, Иешуа, Каифа, ну и Афраний. Ну, то есть все сохранено. О Иуде говорится, о Иуде упоминается. Понятно, что это произошло. Но это, как бы, вскользь. Так же точно мне страшно было жалко сцену «Сдавайте валюту», так называемую.

К.ЛАРИНА: Никанор Иванович Босой и его сон.

А.ГРАДСКИЙ: Да, там где все это происходит в каком-то огромном помещении, где выскакивают разные люди – это все было очень смешно по придумке моей. Но это просто совершенно уже не влезало никуда, и потом это все несколько дискооперировалось с варьете, где, в общем, похожие такие штуки происходят юмористические. В общем, пришлось это немножко подкраивать, конечно. Иначе, действительно, еще раз повторюсь, и так 3 часа это все хозяйство идет. И я думаю, что просто никто не вынес бы этого прослушивания, поэтому она сделана в форме книжки. Можно, конечно, сойти с ума. Я, например, в свое время сошел, действительно, с ума. Я получил эти 2 экземпляра журнала, где был напечатан этот роман, и я просто прочел это все за ночь. Просто за ночь прочел, не отрываясь. Можно, конечно, сойти с ума и прослушать всю оперу сразу. А можно ее брать с полки, слушать первый акт, потом заниматься своими делами, потом второй...

К.ЛАРИНА: А вот, кстати, ты устраивал это прослушивание для друзей?

А.ГРАДСКИЙ: Да, вот это было самое опасное.

К.ЛАРИНА: И слушали 4 часа?

А.ГРАДСКИЙ: Да. Ну, из них час поддавали, конечно. (все смеются) Ну, просто я достаточно хитро поступил. Я сначала дал вот эти 2:20, скажем так. Люди это послушали, а потом мы стали немножко выпивать, чтобы все отдохнули, и потом легко дослушали оставшиеся 50 минут. Потому что если бы я по актам это делал, могло так получиться... Я вообще боялся, что уйдут. Потому что там довольно холодно было. Это хоть и сентябрь, но все равно, зал не очень еще приспособлен для прослушивания. Но все 300 человек практически досидели до конца. И это было для меня самым большим подарком, поскольку я прекрасно понимал, что кто-то может уйти, просто это неудобно.

К.ЛАРИНА: Ну, вообще-то, сарафанное радио работает, поскольку после этого прослушивания везде, куда я ни приду, там, на премьеру в театр или еще куда-нибудь, на радио или в редакцию другой какой-нибудь газеты, «Вы слышали? Градский написал шедевр». Именно так. У нас программа «Дифирамб», поэтому я могу сказать «Именно так».

А.ГРАДСКИЙ: (смеется) Ты понимаешь, у меня это очень опасно.

К.ЛАРИНА: Ну, а ты сказал себе «Ай да, Градский, ай да, сукин сын»?

А.ГРАДСКИЙ: Нет, я сказал, но я сказал не в том смысле, что я написал что-то хорошее. А в том смысле, что, наконец-то, это закончилось, понимаешь? Потому что это страшно все время зудит, понимаешь? Если ты что-то не доделал... Тем более, что я делал это 7 лет. Вот, 30 лет оно сочинялось, выстраивалось и так далее, и когда ты влезаешь в это, получается, что ты будешь просто козел, если ты не доделаешь это. Потому что уже останавливаться нельзя. И вот дальше начался вот этот вот зуд «Успеваю, не успеваю, голос не испортился, вроде. Ну да. А вот, найду я исполнителя для этой партии или не найду?» Ведь, очень многие вещи случайно получились, когда я обнаружил, что есть Маргарита.

К.ЛАРИНА: Что за певица?

А.ГРАДСКИЙ: Она молодая певица, она окончила Гнесинский институт как пионистка. Знаешь, хорошо: «Курица не птица, вокалист не музыкант». Поэтому когда вдруг тебе попадается человек с профессиональным фортепианным образованием, пианистическим, да? И она сейчас учится как вокалистка.

К.ЛАРИНА: Как ее зовут-то, мне расскажи?

А.ГРАДСКИЙ: Елена Минина. Вот послушай, как она делает «Ах, Господи, ну, кажется, все есть» - это на Патриарших как раз сценка.

К.ЛАРИНА: Вот, давайте послушаем как раз арию Маргариты.

А.ГРАДСКИЙ: Да, а сзади Азазелло стоит с бумажкой, с магнитофончиком таким.

(звучит музыкальный фрагмент из оперы «Мастер и Маргарита»)

К.ЛАРИНА: Ну вот, как раз там похороны Берлиоза идут в это время, да? Потрясающе.

А.ГРАДСКИЙ: Параллельно.

К.ЛАРИНА: Послушайте. Нет, конечно же, этот вопрос сразу задавали Александру Градскому – я здесь тоже не буду оригинальной – хочется же не только это услышать, это увидеть. Это должно быть поставлено.

А.ГРАДСКИЙ: Это невозможно.

К.ЛАРИНА: Почему?!

А.ГРАДСКИЙ: Ну, никто на это не рискнет дать денег. Это надо меня знать, Ксения.

К.ЛАРИНА: Ну так, подожди, а ты сейчас записывал – вот, тебе денег не дали?

А.ГРАДСКИЙ: Нет, ну, запись – это одно, конечно. Запись – это мое собственное дело. И это, ну, это большие примерно деньги, даже для меня, но это не такие деньги, которые нужны на спектакль. А зная меня, я просто дерьмо не разрешу ставить. И также дерьму не разрешу снимать. Понимаешь? Поэтому это очень много денег сегодня. И более того, я не очень уверен, что это вернется, в смысле материальном. Поэтому если вдруг кому-то в голову взбредет снять кино или поставить это в театре, ну, скажем, площадка там будет и все. Но, понимаешь, там столько актеров, и каждый из них – совершенно изумительный характер и голос. Ну, если Алексей Васильевич Петренко говорит 2-3 фразы, ну что ж? Получается, если без него ставить спектакль, это будет какой-то исполнитель, это уже будет совершенно не то.

К.ЛАРИНА: Нет. Ну, пусть будет вариант аудио, вот с этими блистательными актерами, а пусть будет тут труппа какого-нибудь театра.

А.ГРАДСКИЙ: Это вы к носу Ивана Никифоровича...

К.ЛАРИНА: Невозможно.

А.ГРАДСКИЙ: Ну, это должны быть эти артисты – тогда это сенсация. Это должны быть, даже Геннадий Викторович Хазанов, который говорит 2 фразы, он тоже должен быть. Это надо все оплачивать, ну, говоря так, грубо. Одно дело прийти на запись к своему товарищу.

К.ЛАРИНА: А они получали гонорары какие-то?

А.ГРАДСКИЙ: Нет, все бесплатно. Все абсолютно, все 56 человек. Это просто была дружеская услуга, напоминающая времена давно ушедших дней. А если это спектакль, то, знаешь, ну как? Ну, люди должны тратить время, ехать на спектакль, говорить 4 слова. Деньги должны получать, грубо говоря, за спектакль. В принципе, поднять занавес – это нереально. Или это должен быть какой-то человек, который потратит деньги не на Куршавель и не на яхту, понимаешь? А на удовольствие для людей. Это, ну, знаешь, с трудом я в это могу поверить. Скорее всего, кино, где как-то это может вернуться, поскольку, ну...

К.ЛАРИНА: Я таких режиссеров не знаю, которые могли бы сделать в таком жанре.

А.ГРАДСКИЙ: Я знаю. Алан Паркер, там. Режиссеров полно! Были бы деньги. (все смеются) Есть люди, есть. И актеры есть. Потому что, ну, понимаешь, я же не могу – я здесь пою 4 роли – но я же не могу в 4-х ролях быть в кино, я даже и в одной-то не стал бы этого делать, там должны быть какие-то актеры еще хорошие, которые хотя бы или поют или открывают рот.

К.ЛАРИНА: Ну, хорошо. Пока эти мечты далеко нас унесли в заоблачные выси, а у нас зато есть еще несколько фрагментов оперы «Мастер и Маргарита». И обязательно мы послушаем, и слушаем также вас, дорогие друзья. Я вижу краем глаза, идут отзывы, восторженные, Александр Борисович. Восторженные.

А.ГРАДСКИЙ: Спасибо.

К.ЛАРИНА: Новости сейчас.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Сегодня мы дифирамб поем Александру Градскому не просто так за вклад, что называется, а за конкретную работу, которую мы представляем, «Мастер и Маргарита». Музыка Александра Градского, но там очень много цитат, Саш, да?

А.ГРАДСКИЙ: Там очень много цитат. В основном, музыкальных цитат. Они идут, ну, в виде прикола, что ли, назовем это так. В основном, это такая самоиздевка.

К.ЛАРИНА: А авторские права?

А.ГРАДСКИЙ: Нет, авторские права на Штрауса? (смеется) Нет, понимаешь, для того, чтобы это как следует понять зачем. У меня в одном куске там есть тема моя и буквально 3 или 4 ноты, просто последовательность, которую Андрюша Макаревич где-то когда-то спел. И я совершенно спокойно мог бы эту последовательность убрать – это элементарно, понимаешь? Переставить чуть-чуть ноты и все, и никакой последовательности нет. Но когда я это Макару сказал, Макар сказал: «Я понимаю, почему ты это сделал». Потому что это кусочек о пророках, об их значении и так далее. Понимаешь? Ну как? Ну вот, бери любое крупное произведение, большое произведение – не песенку, где цитировать, конечно, не стоит, а любое крупное произведение большого русского автора. Вот, любое назови, и ты услышишь там столько цитат. И из русской народной музыки, и друг у друга Бородин с Чайковским. Ну, это просто даже смешно, чтобы объяснять. Но для того, чтобы это было объяснено, это надо очень много говорить. Но, понимаешь, когда они у меня поют, там, «Липучая (про водку), могучая, «Столичная» родимая! «Московская, особая»! (хор Александрова) Ты самая любимая!» Понимаешь? Ты смеешься. Вот для этого это и было сделано, понимаешь? Чтобы, условно, там, песня о Москве звучала в значении, близком русскому человеку, понимаешь? И когда «Утро красит нежным светом» - есть такая, да? А там идет, человек поет из Чайковского: «В нашем доме, в нашем доме», - помнишь, из Евгения Онегина? А у меня поет: «Черт – не черт, не разберешь, то ли ветер дует в поле, то ли в поле зреет рожь. Что нам зной, что дождик лютый, воровать несдобровать, а потом сдавать валюту, а редуты не сдавать».

К.ЛАРИНА: Подожди. Но там же у Булгакова у самого – там масса конкретных указаний на музыку.

А.ГРАДСКИЙ: Ну, и на музыку, и на смысл. Если у него дирижирует Штраус, а скрипачи, там, Вьетан и никто не отказался, все согласились, все пришли.

К.ЛАРИНА: А, вот, джаз в «Аллилуйя»?

А.ГРАДСКИЙ: А «Аллилуйя» у меня, знаешь, некоторая хохма. Потому что сцена Аллилуйи у меня начинается с (НЕРАЗБОРЧИВО). Просто «Аллилуйя!» А кто знает, что за Аллилуйя было, понимаешь? Ну, непонятно, какая в голове у Булгакова была мысль. Может быть, этот джаз в Грибоедове играл некое «Аллилуйя», который он вспомнил как «Аллилуйя». Но дальше начинается нормальный джаз с оркестром и так далее.

К.ЛАРИНА: А «Славное море, священный Байкал»?

А.ГРАДСКИЙ: Этого нет. Ну, это же из другого произведения.

К.ЛАРИНА: Нет, подожди. Когда они там хором-то все поют.

А.ГРАДСКИЙ: Ну, это понятно. Но это же все имеет отношение и к хорам, которые были в предыдущей работе, которую Бортко снимал, которая хорошая у него была.

К.ЛАРИНА: Это я понимаю. Но все равно они же эту песню пели, сотрудники учреждения, куда пришел Коровьев?

А.ГРАДСКИЙ: Да, и это тоже. Ну, невозможно все. Все невозможно, понимаешь? Я понимаю, что ты имеешь в виду – то есть то, что у него...

К.ЛАРИНА: Конкретные музыкальные произведения у него указаны в тексте.

А.ГРАДСКИЙ: У него вообще указан, я бы так сказал, звукомир того времени. Он как таковой указан, понимаешь? Вот там и классика, и не классика, и романсы, и цыганщина. И все, что у него указано, я старался это все, ну, и сам, конечно, допридумать. Но главная идея заключалась в том, что звукомиры того времени. И, вот, Воланд, попадающий в звукомиры того времени, может валять дурака как угодно. Он может петь куски из Верди, может петь куски из Чайковского, Мастер может петь куски из Чайковского. Причем, знаешь как? Ну, берется несколько нот Чайковского и дальше ты выходишь уже в мою тему. Или, например, из моей темы в аранжировке одновременно звучит Прокофьев из «Трех апельсинов», предположим, и Бабаджанян, и Хачатурян «Танец с саблями». Понимаешь? Когда ты это в аранжировке делаешь, это называется, для меня, по крайней мере, и должно называться, ассоциативным рядом. То есть человек поет свою музыку, а у него там в голове Хачатурян, понимаешь? Или он поет свою музыку, и вдруг широкая тема... Ну, понимаешь, я уже столько раз над этим думал сам – как? зачем? почему? Что когда ты начинаешь это объяснять, чушь получается.

Это сделано для тех, у кого есть ассоциативное мышление и кто умеет сопоставлять несопоставимое и кайфовать от того, как это вот так соединено и как это весело. Потому что идея была в том, что хоть это и грустно, но это весело. Или: хоть это и очень весело, это все произведение, но это очень грустно.

К.ЛАРИНА: А финал там какой?

А.ГРАДСКИЙ: Очень грустный. Они летят, Пилата прощают. Ну, это очень грустно, и там в конце такой текст: «Мастер с Маргаритой умерли всерьез, Аннушка бутыль свою на прудах разбила, смерть на постном масле принял Берлиоз. Было или не было, кто сказать отважится».

К.ЛАРИНА: Это как раз Грушко?

А.ГРАДСКИЙ: Конечно. Это там чуть-чуть переделано. И главный конец, что подмастерья мастеру выдадут диплом – вот такое. «Кое-что в писаниях стерто помелом. То, что бредом чудилось, правдою окажется, подмастерья мастеру выдадут диплом». И в этом, конечно, грусть. Ну, собственно говоря, жизнь достаточно грустна только потому, что она заканчивается печально.

К.ЛАРИНА: У нас еще до финала далеко, поэтому я предлагаю послушать сцену на Патриарших. Можно?

А.ГРАДСКИЙ: А это какая там?

К.ЛАРИНА: «Профессор, дивный ваш рассказ».

А.ГРАДСКИЙ: Не-не, давай лучше...

К.ЛАРИНА: Не хочешь?

А.ГРАДСКИЙ: Ну, давай-давай.

К.ЛАРИНА: Мне так нравится...

А.ГРАДСКИЙ: Давай, хорошо.

К.ЛАРИНА: Ну, давайте. Итак, «Профессор, дивный ваш рассказ» - сейчас вы услышите этот текст, это на Патриарших прудах.

(звучит музыкальный фрагмент из оперы «Мастер и Маргарита»)

К.ЛАРИНА: Потрясающе. Прямо мурашки. Это надо же так все увидеть. Вообще...

А.ГРАДСКИЙ: Надо поставить здоровенные колонки дома, закрыть дверь, сказать жене или, наоборот, мужу: «Так, минуточку!» И громко так, знаешь... Я даже потом, может быть, сделаю версию «5+1», знаешь, для таких, ну, как это? Home Theatre, домашний кинотеатр – чтобы струнные из одного места, трубы из другого.

К.ЛАРИНА: Тут, конечно, такая вещь. Вот то, что видно даже по этим маленьким кусочкам – я очень рада, что мы целиком всю сцену прослушали.

А.ГРАДСКИЙ: Где есть изобразительный ряд.

К.ЛАРИНА: Да, это абсолютно точно.

А.ГРАДСКИЙ: Знаешь, почему? Это ответ, помнишь, на твою идею о театре и кино. Если уже есть изобразительный ряд, свой собственный, кстати.

К.ЛАРИНА: Да, да. Кино, которое уже крутится.

А.ГРАДСКИЙ: Да. Ведь, печаль всех экранизаций заключается в том, что режиссер берет, снимает великое произведение какое-то и навязывает тебе своего Болконского, свою Наташу Ростову, свою Анну Каренину. Понимаешь? Он тебе дает. И если ты принимаешь, ты принимаешь. А если не принимаешь и считаешь, что нет, все-таки, Болконский не такой. Понимаешь? Вот важно. А здесь когда свои образы, как, чего.

К.ЛАРИНА: Ну все равно... Что ж, теперь кино не снимать, что ли, никакого?

А.ГРАДСКИЙ: Не знаю, не знаю. Я бы, все-таки, снимал, конечно, фильмы, смотрел бы фильмы.

К.ЛАРИНА: Конечно, хочется, чтобы было так же, как ты написал – чтоб так же было. Тогда ты и сними.

А.ГРАДСКИЙ: Ну, я, вот... Есть рассказ Скотта Фицджеральда знаменитый, да? «Невероятная жизнь Бенджамина Баттона», да? Вот, абсолютно замечательнейшее кино. Рассказ? Ну, рассказ как рассказ – я его читал, там все понятно. Но кино потрясающее. Вот, может быть, по этому пути идти. Не брать «Войну и мир», понимаешь? Не брать, там я не знаю, «Анну Каренину», не брать какие-то великие пьесы Чехова, понимаешь? А, вот, делать из небольших рассказов. Потому что вспомни «Кармен», да? Это же небольшой рассказ Мериме, там несколько страниц буквально, ну, может быть, 15 или 20. Но из этого что получилось, какая опера грандиозная.

К.ЛАРИНА: Ну здесь, кстати, то, что я хотела тоже сказать по поводу этого фрагмента – я впервые это слышу, когда из бытовой сцены, из быта все это поднимается куда-то, в какие-то небеса. Когда понимаешь значительность этого незначительного эпизода.

А.ГРАДСКИЙ: Это музыка, Ксень.

К.ЛАРИНА: Это поразительно!

А.ГРАДСКИЙ: Это музыка, понимаешь? Музыка дает возможность человеку, во-первых, сочинителю осуществлять невероятные вещи. Единственное только, что это должно быть... Ну, конечно, над этим надо работать и, собственно говоря, я этим и занимался. Чтобы не нагадить. Понимаешь? Вот музыка сама тебя куда-то выведет. Если ты начинаешь валять дурака, присоединять уши, там, к ногам и все такое. Если ты логично мыслишь, то тогда музыка логично дает другому человеку при прослушивании возможность, скажем, как-то придумать это самому себе. К сожалению, у нас как происходит, у музыкантов, в современной музыке очень часто? Берутся, притягиваются какие-то вещи, не сильно думая. И тогда, вроде бы, это весело и, как бы, интересно, но это часто художники позволяют себе – знаешь, берут и начинают какие-то гадости делать и использовать какие-то вещи, ну, скажем, для кого-то святые, начинают на них...

К.ЛАРИНА: Спекулировать.

А.ГРАДСКИЙ: Ну, да! К Иисусу Христу приделать Кока-Колу. Это, как бы, прикольно, но это же ужасно. Понимаешь? Ну, прикололся ты, ну и что? Значит, ты взял чужие образы, чужие какие-то тотемы или верования и начинаешь этим играть. Во имя чего? Что ты хочешь этим сказать? Что тебе все позволено, что ты можешь валять дурака? Поэтому валять дурака, все-таки, тоже нужно как-то, я бы так сказал, с пониманием, а не абы как, прикалываться.

К.ЛАРИНА: А вот я еще хочу сказать, Саш. Мне кажется, что даже в этой музыке я все равно слышу Александра Градского в широком смысле этого слова. Это твой характер, это твой нрав, это твой темперамент.

А.ГРАДСКИЙ: Я хотел, Ксень...

К.ЛАРИНА: И такая, вот, стремительность, которая... Просто такое ощущение, что она уже написана, как ты сейчас до передачи говорил. Что ею кто-то управляет. Наверное, кто-то управляет, действительно.

А.ГРАДСКИЙ: Я не сомневаюсь, что это так. Вопрос только в другом, понимаешь? Для меня всегда был вопрос. Я – человек верующий. Но я никогда не понимал, когда отрицалось существование дьявола. Вот, как бы, нет его, типа, давайте об этом не будем говорить. И за что у Булгакова были проблемы, несмотря на то, что он из религиозной семьи и так далее. Ну, нельзя понять свет, если ты не знаешь тьму. Когда ты знаешь тьму, знаешь все ее вот эти штучки-дрючки, все ее вот эти заходы, соблазны и так далее. Если ты знаешь точно тьму, тогда значение и величие света для тебя приобретает ну просто глобальную форму. Тогда ты понимаешь, что такое свет, что такое истина и что такое доброта. Когда ты знаешь, что такое зло. Потому что без зла, ну, не получается – в жизни не могут люди обойтись без зла. Наверное, это есть. Просто стараться в себе это зло обнаружить, придушить и победить. Для того, чтобы это сделать, нужно знать, что это такое. Иначе... Поэтому Воланд у Булгакова и, я думаю, что у меня – он достаточно обаятельный, он достаточно привлекательный. Потому что а чем же ему еще людей цеплять? Он должен быть обаятельный. И порок обаятелен. Просто в конце концов Сатана сидит, говорит: «Ага. Попался». Понимаете? Вот, значит, нужно к этому относиться так, аналитически: «А, нет, здесь не проходит, дорогой мой. Нет-нет, я люблю этого человека, а она любит меня. И тогда да, они не заслужили света. Но они заслужили покой».

К.ЛАРИНА: Покоя, да. Это точно.

А.ГРАДСКИЙ: Вот чем кончается.

К.ЛАРИНА: Скажи, пожалуйста, а ты видел спектакль на Таганке?

А.ГРАДСКИЙ: На Таганке я видел – мне страшно понравился в свое время.

К.ЛАРИНА: Но это тогда, когда он вышел, в 70-е годы, да?

А.ГРАДСКИЙ: Ну, там был сам факт того, что... Ну, невозможно, как это так? Да, это было... Ну, это, конечно, может быть, и не был «Мастер и Маргарита» в моем понимании как роман, но там были такие средства, и этими средствами было сделано. Ну, во-первых, там все очень эмоциональные люди были и очень здорово все играли.

К.ЛАРИНА: А Ваню Дыховичного ты помнишь?

А.ГРАДСКИЙ: Ваню, конечно. Ну, это потрясающе. И Ваня был смешной. И не помню фамилию человека, я его запомнил по фильму «Бумбараш».

К.ЛАРИНА: Золотухин?

А.ГРАДСКИЙ: Нет, не Золотухин. А там был отрицательный герой в «Бумбараше». Я не помню фамилию, очень хороший артист.

К.ЛАРИНА: Ну, кого он играл здесь?

А.ГРАДСКИЙ: По-моему, он играл кота.

К.ЛАРИНА: Смирнов.

А.ГРАДСКИЙ: Да.

К.ЛАРИНА: Юрий Смирнов, замечательный актер, кудрявый такой.

А.ГРАДСКИЙ: Кудрявый, да.

К.ЛАРИНА: Да-да-да-да-да-да.

А.ГРАДСКИЙ: Ну, вообще, конец света. И Смехов был. Конечно, замечательный. Квартирный вопрос.

К.ЛАРИНА: И вот эта придумка, на часах когда она летала, Маргарита.

А.ГРАДСКИЙ: Да, и Шацкая там была красоты небесной просто.

К.ЛАРИНА: Вот, убедил. Может быть, не надо ничего снимать? Пусть это будет так?

А.ГРАДСКИЙ: Да, может быть, не надо.

К.ЛАРИНА: Так, Саш, а ты на самый главный вопрос не ответил. Потому что помимо всех восторгов, где взять, где украсть? (все смеются)

А.ГРАДСКИЙ: Украсть можно в «Эхо Москвы» - они тут заказали какое-то количество. Нет, ну, на моем сайте написано, как это все. Потому что, вы знаете, это очень дорогое издание и оно дорого стоило по созданию, страшно дорого. Ну, тут я вообще, конечно, не знаю, дурака сделал. Но я не мог, чтобы это было плохо и некрасиво издано. И Макаревич нарисовал рисунки изумительные.

К.ЛАРИНА: А нельзя дешевую версию сделать?

А.ГРАДСКИЙ: Нет. Вот, в том-то все и дело. Дешевая версия, знаешь, будет. Знаешь, как она будет? Ее выставят в интернет и за 3 рубля или за 5 ее можно будет скачать, и бороться с этим совершенно невозможно – я даже не стану это сделать. Единственное, против чего я возражаю, я хотел бы предупредить господ торгующих, что если какая-то версия появится в продаже, я имею в виду на лотках в виде диска, вот это будет пресечено отвратительным образом и мерзко...

К.ЛАРИНА: Безжалостно.

А.ГРАДСКИЙ: Безжалостно. Предупреждаю просто всех тех, кто слышит меня. А вот то, что касается скачивания в интернете, там будет и качество хуже, и так далее, и тому подобное – это запретить нельзя.

К.ЛАРИНА: То есть купить можно только в студии у Александра Градского?

А.ГРАДСКИЙ: Ну, не в студии, в театре нашем.

К.ЛАРИНА: А как это сделать?

А.ГРАДСКИЙ: Ну, там заказывается, там в интернете это все есть, телефоны есть.

К.ЛАРИНА: То есть мы выходим на твой сайт?

А.ГРАДСКИЙ: Да, там есть этот заказ. Но самое интересное даже не в этом. Самое интересное – это, понимаешь, я бы ее отдал бы в магазин. Но она там стоит у нас 3 тысячи рублей, скажем. Когда я спросил у людей, которые занимаются торговлей «За сколько вы ее будете перепродавать?», они мне начали называть цифры 5 тысяч, 5 с половиной. Я сказал «Все, спасибо. До свидания. Нажива не пройдет». (смеется) Капитализму нет.

К.ЛАРИНА: Ну хорошо, нет. Самое главное, что она есть и ее можно услышать. Я очень рада, что мы сегодня услышали фрагмент. Я хочу в конце хоть чуть-чуть дать. Какую дать?

А.ГРАДСКИЙ: Ну вот, то, что «Все бы отдал я».

К.ЛАРИНА: Шестую последнюю?

А.ГРАДСКИЙ: Там Володя Качан, там Лена Минина, там Оксана Беленькая. Там, в общем, как бы, хорошо поют.

К.ЛАРИНА: Саш, спасибо большое.

А.ГРАДСКИЙ: Пожалуйста, Ксения.

К.ЛАРИНА: Я – первый покупатель. Все за мной. (все смеются)

(звучит музыкальный фрагмент из оперы «Мастер и Маргарита»)