Генрих Боровик - Дифирамб - 2009-11-08

К.ЛАРИНА: Ну что же, мы начинаем программу «Дифирамб», и сегодня у нас в студии Генрих Боровик. Здравствуйте, Генрих Аверьянович, приветствую вас.

Г.БОРОВИК: Здравствуй, Ксюшенька. Здравствуй.

К.ЛАРИНА: Я уже не скрывала от наших слушателей, что наша встреча сегодня приурочена, что называется. На следующей неделе Генрих Боровик отмечает очень солидную и очень круглую, круглее не бывает.

Г.БОРОВИК: Да уж.

К.ЛАРИНА: Да? Круглую дату.

Г.БОРОВИК: Но почему вы уж так сразу сокращаете все? Я могу сказать в ответ.

К.ЛАРИНА: Круглая, круглая.

Г.БОРОВИК: Я помню 2005 год, 60-летие победы, и мы вручаем премию Артема Боровика, моего сына и, значит, одну из премий мы вручаем Борису Ефимову, замечательному нашему художнику-карикатуристу за личный вклад в победу над фашизмом. И это происходит в концертном зале «Россия» – тогда еще «Россия» стояла – это 2,5 тысячи человек. И когда я сказал, что художнику-карикатуристу Борису Ефимову, весь зал начал аплодировать. А он вышел из-за кулис и я, продолжая свое вступительное слово к его награждению, сказал, что вы, конечно, все знаете этого человека, знаете его фамилию, но, может быть, не все из вас знают, что ровно через 2 недели ему исполнится 105 лет. Зал встал, начали кричать, аплодировать в полном восторге. А он подошел ко мне, взял у меня микрофон в руки и сказал: «Генрих, спасибо большое, для меня это очень важно. Единственная просьба к вам. В следующий раз, когда вы захотите сказать, сколько мне исполнится лет, то сформулируйте лучше так: «Не исключено, что через 2 недели ему исполнится 105 лет». Так что вы осторожней с моим юбилеем.

К.ЛАРИНА: Ну, слава Богу, все-таки, не о таких цифрах идет речь, да? Все-таки.

Г.БОРОВИК: Но вы как-то ограничили, как-то сказали... (смеется)

К.ЛАРИНА: Ну, просто там такое все кругленькое, такие кругленькие все циферки. Наконец-то за долгие годы общения и, не побоюсь этого слова, дружбы моей личной с Генрихом Аверьяновичем Боровиком.

Г.БОРОВИК: Которой я горжусь.

К.ЛАРИНА: И я горжусь. Мы, наконец-то, можем поговорить о вас. Мы все время говорим о каких-то проблемах, о журналистике.

Г.БОРОВИК: А вы думаете, я – это не проблема? (смеется)

К.ЛАРИНА: Наконец-то мы сможем поговорить о вас, и мне очень радостно, что... я бы хотела начать наш разговор, Генрих Аверьянович, все-таки, с театральной темы, поскольку для меня, все-таки, загадка как человек из столь сугубо театральной семьи, в которой вы родились и все ваше детство прошло даже не рядом с театром, а внутри театра, да еще такого фонтанирующего, музыкального, яркого – каким образом вдруг вы решили изменить традициям семейным и отправиться совсем в другую сторону. Хотя, мы знаем, что вас потом в итоге занесло и в театр.

Г.БОРОВИК: Ничего себе «занесло».

К.ЛАРИНА: Да. Занесло – очень сильно, очень сильно.

Г.БОРОВИК: Да. Я вам сейчас расскажу, как меня занесло в театр.

К.ЛАРИНА: Да-да-да, об этом тоже поговорим. Ну, сразу напомню, если, может, кто забыл и не знает, что Генрих Боровик помимо того, что он журналист, публицист, международник и прочее-прочее, он еще и драматург замечательный. Ну вот а с театром? Неужели не было искушения?

Г.БОРОВИК: Знаете что? Я, действительно, в общем, думал, ну, когда мне было, там я не знаю, 6-й класс, 7-й класс, я там учился в Пятигорске, все свои школьные годы провел там, хотя родился не там. И для меня он – большая школа. Кстати говоря, школа интернационализма, потому что Пятигорск – это Северный Кавказ, там все национальности были. Но во время войны я до изнеможения ждал каждого номера газеты, чтобы прочесть, а что происходит, читал Эренбурга, читал Симонова, читал Полевого, знал их. И вы знаете, как-то я очень серьезно начал думать о том, что вот это настоящее дело, вот это гораздо важнее, чем театр. Потом я не очень чувствовал в себе талант актера.

К.ЛАРИНА: А на сцену выходили?

Г.БОРОВИК: Выходил. Как же? Вообще, моя творческая жизнь началась во время эвакуации. В 1942 году немцы пришли в Пятигорск, и большая группа актеров эвакуировалась, мы шли пешком в сторону Нальчика, потом какой-то грузовик был. В общем, в конце концов мы доехали до города Фрунзе, ныне Бишкек, Киргизия. И там эта вся группа начала давать концерты, спектакли. И вот тогда мне поручили большую роль. Я должен был выйти на сцену и сказать «Убрать ящик!» и уйти.

К.ЛАРИНА: Получилось? Сорвали аплодисменты?

Г.БОРОВИК: Ну как! Что вы? Конечно... Нет, чтобы не подумали, не дай Бог, зрители, что были аплодисменты, их не было. А потом значительно позже уже в Пятигорске, уже вернувшись и я тогда был, наверное, в 9-м классе или 8-м, во-первых, я работал помощником электрика, электромонтера в театре. И мне поручали ответственнейшую операцию – я после окончания акта включал свет в зрительном зале, а перед началом второго акта я выключал свет в зрительном зале, так что вы со мной осторожнее. Но там я, например, уже играл большую роль. Причем, ее до меня играл Миша Водяной, мой большой друг, но он там был тоже на вторых ролях, «Кушать подано». То есть, не тоже – я-то, вообще, это все очень редко бывало. А он уехал во Львов – ему там предложили создавать театр, и в конце концов он создал театр, который стал работать в Одессе потом, и знаете, он сейчас носит его имя. Замечательный, между прочим, был и человек, очень хороший товарищ – он был старше меня года на четыре, наверное. И прекрасный актер. Сейчас театр носит его имя.

Так, он уехал во Львов, и несколько маленьких ролей остались свободными. И что делать? Значит, меня. Например, в спектакле «Сильва» я играл священника, который выходил. И если вы помните, там в первом акте происходит помолвка между Сильвой и Эдвином. А я был в сутане, и я пел по возможности басом. Я пел, а они за мной повторяли: «Я, Эдвин, князь Воляпюк обязуюсь княжеским словом нашим».

К.ЛАРИНА: То есть вы даже и пели?

Г.БОРОВИК: Да. Ну, видите? У меня же голос. (все смеются) «Девицу Сильву Вареску взять в жены». И так далее, и так далее. Так что, все это было, и, конечно, какие-то мысли о том, что пойти в театр, они оставались. Но я увлекся журналистикой.

К.ЛАРИНА: А как вы жили вообще? Это, все-таки, была такая элита городская, наверное, вот, ваша семья, творческая элита, да?

Г.БОРОВИК: Ну, нет. Ну, в общем-то, театр был, конечно... Понимаете, это был практически прифронтовой театр, потому что все санатории, которые были в Пятигорске, они все были переделаны в госпиталя.

К.ЛАРИНА: Это во время войны?

Г.БОРОВИК: Ну, конечно! В госпиталя, в которых лечились. И не только во время войны, но и после несколько лет. Но и театр был тоже такой, оздоровительной, что ли, ну, инстанцией. Я вам могу рассказать, это замечательная совершенно история. Уже гораздо позже я был в Болгарии как-то, это было уже, наверное, в 60-е годы, и там я познакомился в посольстве то ли с заместителем посла, то ли еще – я не помню его, но он занимал большую должность в посольстве. И он, не зная откуда я приехал, но зная – ну, я уже был известный журналист, извините за самохвальство, и мы разговорились, при этом присутствовал Борис Пядышев, который сейчас главный редактор дипломатического журнала. Да, он может это подтвердить. И он рассказывал о том, как во время войны он был очень тяжело ранен в позвоночник, и ему операцию делал известнейший хирург Богораз. Он там исправил все, что нужно, но сказал, что, видимо, ему придется довольно долгое время лежать, может быть, несколько лет. А другие ему говорили, что это на всю жизнь.

И вот однажды во время обхода этого Богораза, а это уже происходило в Пятигорске в бывшем санатории, а в то время уже госпитале, который находился напротив Театра оперетты. Богораз его посмотрел и сказал: «Ну что? Все идет нормально». Он говорит: «Ну, я еще долго буду лежать?» Он говорит: «Тут медицина бессильна. Единственное, что я могу тебе посоветовать, - сказал он, - договориться со своими друзьями, которые здесь лежат, раненые, чтобы они тебя по вечерам, каждый вечер на носилках, на плечах, на руках, как угодно носили в театр оперетты, который напротив нас. И ты знаешь, чем черт не шутит, может быть, ты вылечишься».

К.ЛАРИНА: И черт пошутил?

Г.БОРОВИК: И черт пошутил. И он говорит: «Вы видите? Я вот, вот». И даже сделал несколько пируэтов вокруг стола. И я обалдевший от такого напоминания о Пятигорске, я спросил: «А вы не помните актеров, которые вам нравились?» Он говорит: «Ой, что вы! Конечно, помню. Больше всего мне нравилась актриса Майя Васильевна Матвеева», а это моя мама. Ну вот, это было для меня таким большим подарком.

К.ЛАРИНА: А сегодня театр работает?

Г.БОРОВИК: Да, работает, и хорошо работает.

К.ЛАРИНА: А вы там вообще бываете в Пятигорске?

Г.БОРОВИК: Я бываю, к сожалению, редко. Но они работают, хорошо работают.

К.ЛАРИНА: Но там что-нибудь осталось? Вот когда вы туда приезжаете, вы видите то, что осталось с того времени, когда вы там жили?

Г.БОРОВИК: Ну, во-первых, осталось здание совершенно замечательное. Это здание было построено в начале XX века пятигорчанами, там, более-менее состоятельными людьми. Замечательный театр с великолепной акустикой. И сам театр хороший, и пользуется большим успехом у пятигорчан. Сейчас там директор театра Калинская Светлана. Она очень, ну, всю душу отдает этому театру, и он в хорошем состоянии. Ну, конечно, он нуждается в помощи как все сейчас, но в хорошем состоянии. Так что вот.

И когда, в общем, я поехал в Москву поступать в МГИМО, потому что, ну вот, действительно, я увлекся этой журналистикой.

К.ЛАРИНА: А вы писали, уже будучи школьником, старшеклассником?

Г.БОРОВИК: Я писал уже, да. Ну, я закончил с золотой медалью. И я поехал попытать счастья и поступить в МГИМО.

К.ЛАРИНА: Без блата?

Г.БОРОВИК: Ну, какой блат мог быть? А запасным вариантом был ГИТИС. Если я сюда не поступлю, то я пойду уже пробоваться в ГИТИС.

К.ЛАРИНА: В привычную среду.

Г.БОРОВИК: Ну, да. (все смеются) Но поскольку у меня была золотая медаль, то мне экзамены не надо было сдавать, только я должен был сдать иностранный язык и собеседование пройти. Но иностранных языков у меня в дипломе было даже 2, потому что немецкий я учил в школе, а частным образом учил еще и английский. Так что это мне было легко сделать, а собеседование проводил директор института, легендарный совершенно человек Юрий Павлович Францев. Ну и тут мне тоже повезло, как-то театр помог. Он начал спрашивать меня: «А что вы читали? Чем вы интересуетесь? Почему именно МГИМО?» Ну, я вам сказал то, что сейчас рассказал о журналистике. Там еще тогда факультета журналистики, правда, не было.

К.ЛАРИНА: А на какой факультет вы поступали?

Г.БОРОВИК: Я на историко-международный. Историк. Я ему сказал, что я читал Тарле «Наполеон». И он чтобы проверить меня: «А вы не помните, как начинается эта книга Тарле «Наполеон»?» Вот, везуха, помнил я, потому что первая фраза такая: «В таком-то году в городе на Корсике в семье Бонапарта родился младенец, которому предстояло быть императором Франции». Это его, так сказать... Да, потом я, уже увидя, что он ко мне хорошо отнесся, что-то я, так сказать, подошел немножко в его... То есть, ну, правильно ответил, и я еще сказал, что я еще интересуюсь музыкой, там, так далее. И тогда он сказал: «Guter Mensch, aber schlechter Musikant...»

К.ЛАРИНА: Как вы все?.. Память-то все помнит, Боже мой.

Г.БОРОВИК: Ну, слушайте, ну это же веховые совершенно случаи в моей жизни. Да. «Переведите», - тут же мне сказал. Я сказал, что «Мы хорошие люди, но плохие музыканты». И тогда он задал мне вопрос на засыпку: «А откуда эта фраза?» Опять повезло. Перед этим у нас гастролировал какой-то драматический театр, и они играли «Вишневый сад». А там есть такая Шарлотта Ивановна, которая как раз эту фразу говорила «Guter Mensch, aber schlechter Musikant». И я назвал. Он обалдел от такого. (смеется) А это просто везуха.

К.ЛАРИНА: Просто какой-то миллионер из трущоб, как в этом фильме.

Г.БОРОВИК: Ну что вы, что вы! И, в общем, меня приняли, и я начал учиться.

К.ЛАРИНА: А скажите пожалуйста, это же все-таки был в то время уж точно...

Г.БОРОВИК: Это был 1947-й год.

К.ЛАРИНА: 1947-й год, МГИМО – это понятно, что это вуз идеологический прежде всего. Что Комитет Государственной Безопасности? К вам как-нибудь подбирался? Предлагали?

Г.БОРОВИК: Вы знаете, я вам могу сказать, да. Это было уже в 1952-м году.

К.ЛАРИНА: Еще до смерти Сталина?

Г.БОРОВИК: До смерти. Холодное лето 1952-го года значительно более холодное, чем лето 1953-го, несмотря на то, что фильм сделан хороший о 1953-м годе. И пришел купец из разведки, как мы знали, и ему дали, он попросил сам – это еще весна была, еще до экзаменов – дать самых таких отличников. Ну у меня все было в порядке, я на каждом курсе был отличником, переходил всегда хорошо. И он меня вызвал, ну, среди других, конечно. Он меня вызвал, начал смотреть мое личное дело, там, пятерка тут, пятерка там, пятерки – все это ему понравилось. Ну, это: «Очень хорошо». Потом повернул первую страницу и говорит: «Позвольте, а что это у вас за отчество?» А отчество у меня «Авиэзерович», библейское, в переводе оно означает «Бог в помощь».

К.ЛАРИНА: Буквально получилось, наверное.

Г.БОРОВИК: Да, не говорите. И он говорит: «А-а». Так, как водится такие междометия, потом закрыл: «Ну, вам позвонят». Никто уже мне не позвонил.

К.ЛАРИНА: То есть спас вас?

Г.БОРОВИК: А?

К.ЛАРИНА: Пятый пункт спас.

Г.БОРОВИК: Да, пятый пункт меня спас. А я бы пошел, потому что журналистики у нас не было. Был такой факультативный семинар журналистики. Но еще больше мы, в общем, тренировались в журналистике, ребята, которые стали потом журналистами, в нашей стенной газете. У нас замечательная была, огромная, не знаю, метров 6 длиной, метра 3 высоты газета, которая называлась «Международник». И там очень многие будущие журналисты. Но я продолжу после...

К.ЛАРИНА: Да, мы потом продолжим наше путешествие по судьбе Генриха Боровика. А сейчас у нас новости.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Возвращаемся в программу «Дифирамб». Напомним, что сегодня в гостях у нас Генрих Боровик, мы путешествуем так, совершенно спокойно, по волнам нашей памяти это называется, Генрих Аверьянович. Я еще хотела вот что спросить по поводу вашей учебы в МГИМО, в институте. Это же холодная война, да? Самый какой-то ее просто пик. А где вы?

Г.БОРОВИК: Ну, пиков было много еще потом.

К.ЛАРИНА: Ну, понятно, что советские люди практически ничего не могли знать о том, что происходит за железным занавесом, да? МГИМО – совсем другой вуз, там, все-таки, были другие возможности. Во-первых, вы должны были знать, что там происходит, потому что врага надо знать в лицо. Вот, откуда вы, студенты МГИМО брали информацию о жизни на Диком Западе?

Г.БОРОВИК: Ну, сказать, что мы получали какую-то особую информацию о жизни на Диком Западе, нельзя. Но можно говорить, что образование было, тем не менее, хорошим, потому что читали нам совершенно поразительные люди лекции – там Тарле читал.

К.ЛАРИНА: Лекции – понятно. А периодика, журналы, газеты – что-нибудь поступало к вам как к студентам элитного вуза?

Г.БОРОВИК: Мы могли иногда читать так называемый «белый таз».

К.ЛАРИНА: Это что такое?

Г.БОРОВИК: Вы даже не знаете, что это такое. Белый таз – это вот что. Это перепечатка статей из иностранных газет по разным вопросам. Это Белый таз, который давался только по подписке о невыезде.

К.ЛАРИНА: Понятно. (смеется)

Г.БОРОВИК: Если там какая-то работа, вы делали дипломную работу или курсовую работу, и вам, действительно, нужно было знать что-то такое, ну, политику, в основном. Это лицо Дикого Запада все равно там особенно не увидишь. Но тогда вы обращались с официальным письмом в деканат, вам давали разрешение, вы могли почитать.

К.ЛАРИНА: Ну, всякие иностранцы не попадались на дороге, настоящие?

Г.БОРОВИК: Вы знаете, да нет. Ну, какие там иностранцы в институте международных отношений? Их близко не подпускали. (все смеются) Нет, первые иностранцы, которые мне попались, это уже были, когда я работал в журнале «Огонек». Я очень переживал, что я попал в «Огонек». Меня распределили в «Комсомольскую правду», но по понятным причинам пятого пункта, значит, я туда не попал, мне сказали, что «нет, нам ЦК не утвердил расширение штатов». В общем, я некоторое время находился вообще в паническом состоянии, пока мне вдруг не позвонили из «Огонька» и сказали: «Вот нам сказали в «Комсомолке» - там Боря Стрельников работал в «Комсомолке», это мой друг, замечательный журналист, который потом работал в «Правде», в Америке». А почему он мой большой друг еще? Не только потому, что я практику проходил в «Комсомолке», а потому что он пятигорчанин, кончал ту же школу, что и я, только гораздо раньше, он воевал.

Вот. Значит, «Огонек» искал молодого человека, который мог бы работать в международном отделе, который знал бы языки и т.д., и т.п., и вот Боря Стрельников им рекомендовал меня, потому что у них международный отдел возглавлялся двумя замечательными, кстати, людьми. Одного звали Александр Сергеевич, а другого Лев Николаевич. Они были немножко преклонного возраста, и поэтому этот отдел называли Отдел усопших классиков. (все смеются) И нужен был, значит, не классик, а активный человек, который мог бы внести какую-то струю. Ну, и я, видимо, внес, потому что там какие-то я начал... Я поначалу писал вообще подписи под фотографиями. Но писал их живо, видимо, как-то так, живее.

К.ЛАРИНА: То есть каждый должен был молодой журналист через это пройти, да?

Г.БОРОВИК: Ну, да. Я очень переживал, что я в «Огонек» попал, потому что меня окружали люди, которым было по 35, по 40 лет. То есть старики, глубокие старики. Но они все были фронтовики, они все были фронтовые журналисты.

К.ЛАРИНА: А заграницу когда первый раз попали?

Г.БОРОВИК: Сейчас. А главным редактором тогда был Сурков Алексей Александрович, а его заместителем, которому я, в общем, обязан...

К.ЛАРИНА: Это который «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?»

Г.БОРОВИК: Ну, конечно. То есть это не он, а...

К.ЛАРИНА: Которому.

Г.БОРОВИК: Которому. Потому что, кстати, это трагедия. Мне Симонов потом рассказывал, говорит: «Ужас! Все считают, что это стихотворение Суркова». А это же Симоновское стихотворение. (все смеются)

К.ЛАРИНА: Ну а заграницу в первый раз когда попали?

Г.БОРОВИК: А первый раз заграницу я попал, ну, уже, естественно, после 1953 года, после трагического ухода нашего вождя всех народов. Это было, вы знаете, решение о том, чтобы мне разрешили поехать в Венгрию, а Венгрия – это...

К.ЛАРИНА: Самый веселый барак.

Г.БОРОВИК: Социалистический лагерь.

К.ЛАРИНА: Да-да-да.

Г.БОРОВИК: Решение состоялось в день, когда я познакомился со своей женой Галей, которая для меня очень много сделала для того, чтобы я стал, в общем, и журналистом, и чтобы у нас был Артем, и чтобы у нас была Мариша. И вот теперь уже и внуки, и, естественно, и правнук появился. Это было 28 декабря 1953 года, когда мы с ней впервые...

К.ЛАРИНА: Женщина невероятной красоты – я видела. Я видела. Невероятной!

Г.БОРОВИК: Абсолютно согласен.

К.ЛАРИНА: Как вообще вы?.. Вы вообще попали, вообще, в сферу ее внимания, непонятно.

Г.БОРОВИК: А вот я вам сейчас все расскажу, поскольку... (все смеются) Все расскажу. Как-то мне один приятель сказал, что «ой, я был вчера в педагогическом институте. Ой! Там такая есть красивая!» К ней там подкатываются, она никому ни телефонов не дает, ничего, и там не танцует даже, а сидит, в общем, вся такая, очень гордая.

К.ЛАРИНА: Неприступная.

Г.БОРОВИК: Да. Но говорит: «Я у ее подруг узнал телефон, позвонил ей, но она бросила трубку. Я начал с ней чего-то говорить – она бросила трубку». Я сказал: «Дай мне этот телефон». Он говорит: «Да, она бросит трубку». Я говорю: «Дай», и мы с ним поспорили на бутылку коньяку. И я выиграл.

К.ЛАРИНА: То есть вы позвонили внаглую?

Г.БОРОВИК: Я позвонил. И я не знаю, попал на хорошее настроение, может быть. И она как-то начала отвечать. Или, может быть, чего-то я пошутил удачно. И она начала отвечать, и эти разговоры начали вначале раз в неделю, потом 2 раза в неделю, потом каждый вечер.

К.ЛАРИНА: То есть такой телефонный роман был сначала?

Г.БОРОВИК: Абсолютно. Вы знаете, сколько он длился? Полтора года! И вот 28 декабря мы назначили друг другу встречу напротив Большого театра там, где сейчас стоит Карл Маркс, памятник. Так что у меня с Карлом Марксом особые личные отношения. Ну вот, и я тогда увидел эту красотку, и вскорости где-то через год мы уже поженились.

К.ЛАРИНА: То есть вы, судя по всему, интеллектом взяли, наверное?

Г.БОРОВИК: А хрен его знает.

К.ЛАРИНА: Да! Эту крепость. (смеется)

Г.БОРОВИК: Я понимаю, что вы намекаете на мою уродливость. (все смеются) Как это я мог такую красотку приворожить?

К.ЛАРИНА: Не, ну полтора года телефонного романа – ну, о чем тут говорить?

Г.БОРОВИК: Ну, это смех и грех, да. Даже, вы знаете, я вам скажу, я благородный человек – я даже не взял у него бутылку коньяку, не взял.

К.ЛАРИНА: Но на свадьбу хоть позвали?

Г.БОРОВИК: Нет.

К.ЛАРИНА: Нет, даже на свадьбу. Ну хорошо. Значит, красавица-жена появилась. А Венгрия в каком году?

Г.БОРОВИК: Вы знаете, жизнь состоит из встреч. Вот, видите какая встреча? И она решает все. А потом ты начинаешь. Во-первых, ты встречаешься со своими родителями, когда ты родился и ты там через 2-3 года начинаешь соображать, что у тебя вот это твои папа и мама. И это великое счастье. А родители встречаются со своими детьми. И потом вся жизнь, в общем, состоит из этого. И если бы не было встреч, как поется в одной песне, то ничего бы не было.

К.ЛАРИНА: Как спел Николай Басков Дмитрию Медведеву, «Только раз бывают в жизни встречи».

Г.БОРОВИК: Он так спел?

К.ЛАРИНА: Именно так. (смеется) Эту песню он ему спел. (все смеются)

Г.БОРОВИК: А, на что Медведев сказал: «Ну, станцуй еще чего-нибудь». (все смеются) Ну, это ничего. Трогательно.

К.ЛАРИНА: Но подождите. Все-таки, хочу про заграницу-то, про первую поездку. Это же, все-таки, событие. В каком году это случилось?

Г.БОРОВИК: Да, я вам могу сказать. Я поехал туда вдвоем с Бальтерманцем. Я поехал, поскольку я уже убедил наш журнал, что я умею делать подписи под фотографиями, а Бальтерманц – это вообще легендарная фигура. Ну, он был старше меня гораздо – он фронтовой корреспондент, он замечательный совершенно фотограф. И мы поехали в Венгрию и приехали туда в жуткое время. То есть не в жуткое, а прекрасное время, потому что весь Будапешт был завален снегом.

К.ЛАРИНА: Какой год-то?

Г.БОРОВИК: Это был 1954-й год.

К.ЛАРИНА: То есть за 2 года до событий?

Г.БОРОВИК: Январь или февраль. Завален снегом. Причем, это было так красиво, эти, знаете, они же не сносили своих царей, императоров, и все стояли памятники им, стояли с нахлобученными папахами, шапками из снега. Я говорю: «Митя, а давай мы с тобой сделаем фотоочерк «Снег в Будапеште?» Он говорит: «Ты с ума сошел! Надо на завод ехать, показывать Труд. Если будем делать такую штуку, нам по заднице надают. Ты-то молодой, ты не знаешь, что такое. А я знаю». Я говорю: «Митя, - я еще не понимал всю справедливость его слов, - ну, давай сделаем! Это же хорошо!» А у нас-то в те времена любая страна из страны народной демократии начиналась, в общем, так: «Благодаря помощи Советского Союза, талантливый трудолюбивый народ, страна называлась, семимильными шагами идет к коммунизму». И он говорит: «Ну, давай попробуем». Мы сделали репортаж веселый, смешной, и как потом оказалось, революционный совершенно по жанру. Но и мы послали в Москву его, и, в общем, уже собирали чемоданы, думая, что нас отзовут. А командировка была, по-моему, на месяц. Но нас не отозвали, более того, нам позвонил Сурков и сказал: «Слушайте, ребята, вы такие молодцы, так здорово сделали!» Ну, представляете, что это значило для нас тогда? Правда, потом уже следующая моя командировка была в Польшу в том же году, и там был такой посол Михайлов, который потом в дальнейшем был еще министром культуры. И мы пришли к нему представляться. Он говорит: «Это вы, что ли, сделали этот безобразный фотоочерк «Зима в Будапеште?» Я говорю: «Я, да, и вот мой друг». Он говорит: «Если вы что-нибудь подобное сделаете здесь, я напишу в ЦК письмо, и вас отзовут тут же!» Я говорю: «А почему?» - «Что же вы показали бесхозяйственность Будапешта?»

К.ЛАРИНА: Никто снег не убирает.

Г.БОРОВИК: Да, «Снег не убирают, и царей этих самых показали, их бывших?»

К.ЛАРИНА: А это там центральная площадь, где они все стоят на крыше, да? Вот эти вот цари.

Г.БОРОВИК: Ну да, но не только – там их много. «И что же это, в социалистической стране такое? Значит, все машины под снегом, движения никакого!» Я говорю: «Как движения никакого? Там же трамваи ходят». Ну и так далее, и так далее. В общем, это было довольно встречено разными людьми по-разному. Ну вот.

Да, это уже осенью – это Китай, а следующий год – Вьетнам, по горячим точкам я пошел. Вьетнам тогда только-только французы уходили, и я туда приехал – это было чрезвычайно интересно.

К.ЛАРИНА: Скажите, Генрих Аверьянович, а вот, все-таки, я все хочу про театр еще раз вспомнить. Все-таки, у вас такие красивые дети – вы уже упомянули и Артема, и Марину. Мне кажется, что и Артем, и Марина могли бы запросто состояться как личности творческие где-нибудь в театральном мире. У них не было таких мыслей? Этот ген нигде больше не проявился театральный?

Г.БОРОВИК: Вы знаете, все-таки, у Артема с самого начала проявился, в общем, журналистский ген. И я вам больше скажу, он окончил, хорошо очень, успешно учился, и практику проходил в Перу, в посольстве в нашем перед окончанием института. И там тоже были от него очень удовлетворены, его работой. Ну, в общем, он там почти занимался журналистикой. И его распределили в МИД. Вы знаете, что там и иерархия есть своя, и мидовское распределение – это высшее.

К.ЛАРИНА: А он отказался, да?

Г.БОРОВИК: И это для него просто сделали – ну, просто парень и обаятельный.

К.ЛАРИНА: Такое начало, блистательное начало карьеры дипломатической, да?

Г.БОРОВИК: Ну да. И он отказался. Он отказался и сказал, что нет, я пойду в журналистику. И он пошел работать в «Советскую Россию». Тогда главным редактором ее был замечательный совершенно человек – он, слава Богу, жив и дай ему Бог здоровья, недавно отметил свое 80-летие – Михаил Федорович Ненашев. И там же работал в международном отделе Сева Богданов, который сейчас председатель Союза журналистов. Ну, в общем, там были хорошие ребята.

И Тема начал, будучи международником, начал свою работу с поездок по Советскому Союзу, ему хотелось знать, а как живет страна, и тогда уже после этого выезжать. Он был и когда атомный был взрыв в Чернобыле – он туда ездил. И ездил на севера, и ездил...

К.ЛАРИНА: Афганистан – в каком году он был в Афганистане?

Г.БОРОВИК: Я поехал в Афганистан в первый раз в 1980-м году, то есть сразу после ввода войск и пробыл там около 4-х месяцев. А он поехал еще года через 2. Нет, позже – наврал. Он, знаете когда? Он в 1985-м, то есть когда уже началась Перестройка.

К.ЛАРИНА: Да-да-да. Он вообще попал как журналист, Артем, конечно, попал в очень хорошее время.

Г.БОРОВИК: Счастливое время, совершенно точно, да.

К.ЛАРИНА: Да? Потому что как раз тогда журналистика вдруг начала заниматься собой, да?

Г.БОРОВИК: Но даже тогда, когда он привез... Первую серию очерков он напечатал в «Советской России» - там работал все еще Ненашев. А потом пришел другой главный редактор, не буду называть его фамилию. Ну и когда Артем привез свои очерки из Афганистана, это были первые абсолютно правдивые очерки о том, что он там увидел. Причем, писательские очерки. Это, вот, в нем это было, влечение к литературе. Даже не влечение к литературе, а просто необходимость, желание писать именно так, чтобы это было...

К.ЛАРИНА: У него был свой стиль.

Г.БОРОВИК: Абсолютно!

К.ЛАРИНА: Он сразу вот тут, интуитивно как-то его почувствовал.

Г.БОРОВИК: И когда он привез это в «Советскую Россию», ему главный редактор сказал: «Нет, надо переделать, акценты переставить». В общем, надо было все переписать. Он отказался.

К.ЛАРИНА: Он в «Огоньке», по-моему, потом.

Г.БОРОВИК: И вот да, пошел в «Огонек» к Коротичу. И Коротич не только напечатал, но и взял его на работу, и он стал корреспондентом «Огонька», собственно, так, как и я. То есть он повторил в какой-то степени мой путь. И он очень быстро набирал силы, очень быстро. А потом Юлик Семенов, мой большой друг, который в 1989 году замыслил газету «Совершенно секретно», он взял его заместителем главного редактора, и Тема пошел. Причем, Юлик, насколько я знаю, он эту газету хотел сделать не расследовательской. Он хотел ее сделать, ну, где-то, так сказать, на границах политического детектива. Потому что он в это же время создал международную организацию – Юлик был очень таким, активным человеком, - которая называлась «ДиП» - «Дипломатия и Политика». Туда вошли Жорж Сименон и так далее, и так далее. Но произошла трагедия, у Артема был инсульт.

К.ЛАРИНА: У Семенова.

Г.БОРОВИК: У Семенова. А я что сказал?

К.ЛАРИНА: А вы сказали «У Артема».

Г.БОРОВИК: Ой, не дай Бог. Нет. У Семенова был инсульт, и, значит, мне Тема позвонил в растерянности «Что делать?» Мы его отправили к Александру Николаевичу Коновалову. Тот сделал операцию, но все равно, в общем. Он еще года 2 жил, но жил практически немым почти, не мог разговаривать. И умер. А Артем начал руководить газетой, все это перешло к нему. Тираж был газеты, ну, порядка, там я не знаю, 50-60 тысяч, не больше, ежемесячной газеты. Он за полтора года увеличил тираж до 3,5 миллионов экземпляров. Можете себе представить?

К.ЛАРИНА: Ну, мы сейчас говорим о заслуге Артема перед отечественной журналистикой. Но я хочу добавить, поскольку Генрих Аверьянович об этом не говорит, что Артем был совершенно потрясающим сыном.

Г.БОРОВИК: Да.

К.ЛАРИНА: Это, конечно, было что-то невероятное. Вот такой любви и такого уважения к родителям. И я понимала прекрасно, я это видела сама, что в этом не было чувства долга. А это было настолько все искренне отношение, настоящие дружеские.

Г.БОРОВИК: Это не только у Артема, это и у Мариши то же самое.

К.ЛАРИНА: Это вообще удивительно! Это я не знаю, чья это заслуга. Это вы так воспитывали детей?

Г.БОРОВИК: Ну, я меньше всего занимался воспитанием – занималась больше всего, конечно, Галина Михайловна. Она молодец, она сама удивительно добрый человек и хороший.

К.ЛАРИНА: То есть вот эти конфликты традиционные – я не знаю, может, они и были, наверное, в каком-то возрасте, отцы и дети. Не было конфликтов?

Г.БОРОВИК: Ну, когда Мариша в довольно юном возрасте в 18 лет собралась замуж, то, конечно, мы тревожились.

К.ЛАРИНА: Да, мягко говоря.

Г.БОРОВИК: Хотя, очень хороший парень, замечательный, Дима Якушкин.

К.ЛАРИНА: Ну так вот, всю жизнь и живут вместе, между прочим.

Г.БОРОВИК: Да, ну что вы!

К.ЛАРИНА: А вы были против, наверное?

Г.БОРОВИК: Ну, я не говорил против, я говорил «Ну, подождите немножко». Ну, они были на первом курсе – вы что, смеетесь что ли? Да, а когда они уже поженились, я сказал: «Ну, я понимаю. Если у вас родится ребенок, то вас всех троих примут в детский сад». Они очень обижались на меня за это.

К.ЛАРИНА: И ребенок хороший.

Г.БОРОВИК: Ой, ребенок замечательный. Ваня – это мой внук.

К.ЛАРИНА: И у ребенка ребенки тоже хорошие.

Г.БОРОВИК: Да, и у ребенка ребенки. А у Артема какие замечательные дети Макс и Крис, Максимилиан и Кристиан. Ну, в общем, нам жизнь – просто, ну, это подарок.

К.ЛАРИНА: Так. Вы когда книгу напишете?

Г.БОРОВИК: Уже хватит меня казнить.

К.ЛАРИНА: Вы же так все помните хорошо!

Г.БОРОВИК: За мемуары я сажусь... Да у меня она написана, мне надо, честно говоря, на полгода куда-то исчезнуть и полгода ею заниматься. И через полгода будет несколько томов.

К.ЛАРИНА: Ну давайте уже. Ну, надо написать уже. Потому что столько уже накоплено. Я напомню нашим слушателям, что Генрих Боровик уже своими воспоминаниями делился и в циклах телевизионных программ, да? Но все это надо уже оформить и издать. Сегодня уже, слушайте, все пишут. А вы?

Г.БОРОВИК: Но никто не читает, вы знаете?

К.ЛАРИНА: Читают. (смеется)

Г.БОРОВИК: Читают, все-таки, да?

К.ЛАРИНА: У меня еще один вопрос, и отстану от вас. По поводу пьес. А когда первую пьесу вы написали? И почему пьесы именно?

Г.БОРОВИК: А это поразительная история. Значит, это 1957-й или 1958-й год. Я вернулся из Индонезии, там война. Я ездил по горячим точкам, я, в общем, практически на всех горячих точках второй половины XX века был. Я приехал оттуда, написал серию очерков, из них составил нечто вроде повести. И это была первая повесть в моей жизни, и я встретил Сергея Владимировича Михалкова, с которым я был знаком, там, через Юлика Семенова, да и он часто заходил в редакцию к нам. Я говорю: «Сергей Владимирович, вот я написал повесть. Я не могу вас попросить прочесть?» Он говорит: «Ну... Ну, давай». Взял у меня повесть. Ну, я думаю, месяц-полтора будет читать. Хотя она маленькая, 75 страниц. Вдруг он на другой день встречает меня в «Огоньке» и говорит: «Слушай, я прочел сегодня твою, то, что ты мне дал. Никакая это не повесть». Ну, у меня все опустилось, я думаю «Ну все, хана».

К.ЛАРИНА: Конец писателю.

Г.БОРОВИК: Он говорит: «Это готовая пьеса. Тебе только надо переписать ее. Знаешь, как пьесы пишутся? Слева кто говорит, справа что говорит, а посередке, значит, в скобочках входит, уходит, улыбается, сморкается, застреливается, как у Чехова. И неси в театр». Я говорю: «В какой театр? - довольно глупый вопрос, да? – В какой театр?» Он говорит: «Как в какой! Который ближе к дому». И я понес это на Малую Бронную в Драматический театр.

К.ЛАРИНА: То есть вы переделали все, все советы?..

Г.БОРОВИК: Ну, переписал: слева кто говорит, справа кто говорит. Ну, естественно, нет, это не так просто все. Понятно. И там был главным режиссером Андрей Александрович Гончаров. Я совершенно не верил, что это может быть. Он взял, посмотрел, через несколько дней сказал: «Мы будем ее ставить». Я все равно не верил, пока однажды я не пришел в театр, а в фойе я смотрю, чего-то молотками бьют, гвоздями забивают, какие-то сооружения. Я говорю: «Чего это такое?» - «Как что? Это декорации к твоей пьесе». И тут я испугался, потому что я понял, что я материально ответственное лицо теперь. Если что-нибудь провалится, то что же?

К.ЛАРИНА: А там было как в Театральном романе у Булгакова? Там, Чехов, Еврипид и Максудов? (смеется)

Г.БОРОВИК: Ну, в общем, компаний там было много. Там был Тенин, который играл в этой пьесе у меня.

К.ЛАРИНА: А как называлась пьеса-то?

Г.БОРОВИК: «Мятеж неизвестных».

К.ЛАРИНА: Ах, это «Мятеж неизвестных» - это сразу и такая известная пьеса, «Мятеж неизвестных».

Г.БОРОВИК: Ну вот видите, видите? А вы меня спрашиваете, какая это пьеса.

К.ЛАРИНА: Потрясающе. А помните эти ощущения, когда на афише свое имя первый раз?

Г.БОРОВИК: Вы знаете, я вам могу только рассказать о своем ощущении. Когда шла премьера, и я сидел как опытный электротехник, я сидел на балкончике там, где софит светил. И я сидел, дрожал. Была осень, и очень многие в зале кашляли и сморкались. И я их готов был задушить, если бы только мог. Ну вот так, тем не менее, пошло-пошло.

К.ЛАРИНА: Сколько пьес написали?

Г.БОРОВИК: Я написал 5 пьес.

К.ЛАРИНА: Маловато. Хотя, Чехов тоже написал 5 пьес.

Г.БОРОВИК: Да. Я могу вам сказать, что предпоследнее мое интервью в Буэнос-Айресе, который вы видели, между прочим, насколько я помню.

К.ЛАРИНА: Да-да-да, очень любила.

Г.БОРОВИК: Вот, даже любили. И даже вы мне говорили, что вы подымали зал.

К.ЛАРИНА: Подымала зал. Было такое.

Г.БОРОВИК: Она шла, ну, наверное, в 100 театрах у нас в Советском Союзе и в 15 странах.

К.ЛАРИНА: Кстати, она есть в телевизионном варианте, спектакль театра Маяковского как раз – он есть.

Г.БОРОВИК: Да, но это такой, очень..

К.ЛАРИНА: Но все равно – иногда показывают.

Г.БОРОВИК: А показывают? Я ни разу не видел.

К.ЛАРИНА: Да-да-да, я видела. Там как раз вариант, Александр Лазарев там играет, играет там Ира Печерникова, Владимир Ильин совсем юный.

Г.БОРОВИК: Володя Ильин – это я впервые тогда с ним познакомился.

К.ЛАРИНА: Слушайте, опять нас выгоняют из эфира. Только-только начали вспоминать. Только-только!

Г.БОРОВИК: Ну, вторую серию заказывайте, когда 85 лет будет.

К.ЛАРИНА: Ну, значит я вас пока не поздравляю, надеюсь, это сделать лично и в тот день, когда положено. Но шепотом скажу, что это будет 16 ноября. 16 ноября не забудьте поздравить Генриха Боровика.

Г.БОРОВИК: Вот, как говорил мне Борис Ефимов, «Не исключено».

К.ЛАРИНА: Ну ладно! Все. (все смеются) Спасибо вам большое. Очень вас люблю, Генрих Аверьянович. Всегда рада. Спасибо.

Г.БОРОВИК: Спасибо.