Геннадий Хазанов - Дифирамб - 2009-10-11

К.ЛАРИНА: Ну что? Мы начинаем программу «Дифирамб» и уже так, по традиции именно эту передачу воскресную мы транслируем в интернете. Поэтому, дорогие друзья, если у вас под рукой компьютер, можете не только нас слушать, но и включить наш сайт «эховский» и прямо увидеть вдохновенное лицо нашего гостя, посмотреть ему в глаза. Это Геннадий Викторович Хазанов, которую я приветствую в студии. Здравствуйте, Геннадий Викторович.

Г.ХАЗАНОВ: Здравствуйте, Ксюша, здравствуйте.

К.ЛАРИНА: Напомню, что эфир прямой абсолютно – это не только подтверждает и трансляция, но еще и возможность поговорить с нами и по телефону прямого эфира – милости просим, если не против наш гость. Да?

Г.ХАЗАНОВ: Я не против. А сколько у нас времени?

К.ЛАРИНА: У нас времени до конца часа. Так что у нас будет время на все.

Г.ХАЗАНОВ: До конца часа ночи?

К.ЛАРИНА: (смеется) До конца часа... А сколько сейчас времени?

Г.ХАЗАНОВ: Или этого? Или этого часа?

К.ЛАРИНА: Этого, до трех.

Г.ХАЗАНОВ: А, этого часа.

К.ЛАРИНА: Хотя, можем и до ночи. Что так? Не о чем поговорить?

Г.ХАЗАНОВ: Не, я не могу, у меня сегодня спектакль «Морковка для императора», поэтому я должен вас все равно покинуть.

К.ЛАРИНА: Хорошо. Напомню телефон прямого эфира 363-36-59. Напомню SMS, куда тоже можно присылать вопросы, +7 985 970-45-45. И я надеюсь, что сейчас в ближайшее время мне еще принесут вопросы, которые пришли на наш сайт до начала программы – там много всего. Но я начать хотела не с Геннадия Хазанова, дифирамб пропеть не ему, а его дочке. Потому что мне кажется, что одно из знаменательных событий в отечественном кинематографе произошло – открытие новой актрисы. В фильме «Сказка про темноту» - так называется, по-моему, фильм, где дочь Геннадия Викторовича сыграла главную роль женскую и сделала, по-моему, настолько блестяще, что все просто рты пооткрывали, типа «А где же раньше была эта замечательная артистка?» Алиса раньше была балериной, да?

Г.ХАЗАНОВ: Да. Вообще, артисткой она была с малолетства. Но сначала это была хореографическая дорога. Причем, выбрана эта дорога была ею лично, она настаивала на этом. Человек она была упорный с раннего детства, свою маму, то есть мою жену, она изводила и истязала точностью приезда к началу занятий. А поскольку машину Злата всегда водила сама и работала в этом смысле водителем одновременно и у меня, и у дочери. Ну, у дочери были преференции утренние. И вот надо было откапывать из-под снега эту машину и обязательно первой приехать в хореографическое училище московское, ждать, когда откроются двери. Но судьба распорядилась по-своему, и в конце 90-х годов, уже танцуя...

К.ЛАРИНА: В Большом же она работала, да?

Г.ХАЗАНОВ: В Большом. Причем, надо сказать, что ее фамилия в данном случае ей не помогала в Большом театре, поскольку не только театр «Современник», как сказал один человек, террариум единомышленников. Я думаю, вообще театральные организмы склонны к этой системе координат. Поэтому ей было там очень непросто. И к счастью или к несчастью, она получила травму, поехав, с моей точки зрения, совершенно безответственно кататься на горных лыжах, чего она до этого не делала никогда, получила тяжелую травму и вынуждена была сцену оставить.

Потом стала заниматься хореографической работой как хореограф. И мне кажется, что у нее тоже были возможности, перспективы, но что-то ее это не захватило, хотя, она это делала, с моей точки зрения, довольно любопытно. Но когда речь зашла уже о том, что она вступает на территорию драматического искусства, у меня спина похолодела. Я, конечно, нежно любящий отец, но когда речь заходит о деле, инстинкты родителя отходят на второй план. И, наверное, в этом смысле я плохой отец. А, может, и не такой плохой, потому что в медоточивом потоке, когда свой человек родной говорит, что ему кажется. Причем, он может, конечно, ошибаться, но не сказать о своих сомнениях, о своих мыслях по тому или иному поводу нельзя. Я и сегодня говорю, что, обладая достаточно серьезными природными задатками, Алисе предстоит пройти долгий-долгий путь постижения этой профессии. И самая большая проблема – это проблема того, что ее профессия является не функцией, а всегда производной от функции. И где найти ту производную, то есть эту функцию, которой потребуется эта производная – вот это самый большой вопрос.

Всем нам хорошо понятно и известно, что ничего страшнее невостребованности нет. И сколько талантливых людей прошло через эту бренную землю, и не имея востребованности, так и унесли с собой в мир иной свои божеские дары.

К.ЛАРИНА: Да.

Г.ХАЗАНОВ: Ну, с другой стороны, может, и это предполагалось или предполагается в той судьбе, которой человек существует. Но мне очень радостно, что мы начали беседу именно с разговора об Алисе, потому что я смотрю на нее и думаю: «Господи, если бы я чем-нибудь мог ей быть полезен».

К.ЛАРИНА: А вы посмотрели кино?

Г.ХАЗАНОВ: Да, я посмотрел.

К.ЛАРИНА: Ну, скажите же, вот, объективно, очень талантливая работа. И она неожиданна еще и тем. Поскольку балерины – это другой вид искусства, и там совершенно другие средства выразительности.

Г.ХАЗАНОВ: Абсолютно согласен.

К.ЛАРИНА: И когда балерина попадает на драматическую роль, весь этот балет лезет.

Г.ХАЗАНОВ: Правильно-правильно.

К.ЛАРИНА: А здесь... Думаю, откуда она все это знает? Откуда она умеет вот так достоверно существовать в кадре?

Г.ХАЗАНОВ: Правильно-правильно. Я тоже обратил на это внимание. Мне, конечно, очень хочется и хотелось бы, чтобы она прошла еще какой-то драматический курс обучения, потому что на этой дороге никогда не бывает много обучения, никогда.

К.ЛАРИНА: Ну, кстати, вы сами проходили этот путь, когда начали работать в драматическом театре.

Г.ХАЗАНОВ: Но кто учителя – вот самый главный вопрос. Потому что сцена и съемочная площадка – это все равно не одно и то же. Но у Алисы есть способность этого непрерывного процесса, вот то, что сцена требует. И я не знаю, посмотрев запись спектакля «Город миллионеров» на канале «Культура», посмотрев на себя достаточно критическими глазами, я хочу сказать, что, там, кому-то может нравиться, кому-то может не нравиться, но непрерывность процесса у этого артиста стопроцентная – это я просто вижу со стороны. Даже если бы у этого артиста была другая фамилия. И для меня это очень важная вещь. В кинематографе это очень трудно сделать – эпизоды снимаются хаотически, снимается сначала конец картины, потом начало. Это очень тяжелый труд. Очень. И как режиссер должен всю партитуру держать – это его ответственность, прежде всего, потому что он видит картину своими глазами. Хотя, как мне кажется, зачастую большое количество режиссеров не видит картину своими глазами до момента отснятого материала, и потом начинается пазл этот. А потом когда пазл начинают складывать, возникает проблема – здесь неправильно играет, здесь неправильно играет, здесь не то. А уже ничего сделать нельзя. Это в спектакле можно поправить, и в этом смысле ничего прекраснее живого процесса на сцене нету.

Я, вот, смотрю какие-то свои старые записи и думаю «Господи, ну что ж это такое? Ну что ж ты? Никто тебе не объяснил и сам ты? Ну что ж ты, батюшка, делаешь? Ну что ж это такое?»

К.ЛАРИНА: Ну, я, кстати, хочу сказать нашим слушателям, что не лукавит Геннадий Хазанов, поскольку я немножечко знаю Геннадия Викторовича, знаю, какой он самоед, какому тщательному анализу подвергается каждый его выход на сцену.

Г.ХАЗАНОВ: Ксюш, ну какое же это самоедство? С моей точки зрения, это честный подход к делу. Я учился у Надежды Ивановны Слоновой, царствие ей небесное, которая занималась все время такой, тонкой операцией – она все время мне вшивала ампулу, которую я назвал «антиуспех». С этой ампулой, как торпеда, которую зашивают алкоголику, актер должен жить всю свою жизнь. Как только заканчивается действие этой торпеды, надо новую вшивать срочно, иначе гибель наступает. Иначе наступает взгляд на мир с Монблана, на который, как тебе кажется, ты взобрался. Да кто тебе сказал, что ты на этом Монблане? Вот в чем дело – никакого самоедства здесь нет, просто нет самоуспокоенности. А откуда она должна быть? Почему она должна быть? Я видел музыкантов, которые до глубоких седин по 5, по 6 часов занимались на инструменте. И никто не удивлялся, почему эти люди по 5-6 часов... Сколько времени Ростропович уделял просто занятиям. И Рихтер. Ну, чего тут?

К.ЛАРИНА: Ну, как станок, как у тех же у балетных.

Г.ХАЗАНОВ: Обязательно. Ну, обязательно.

К.ЛАРИНА: Хотя, вот я не знаю, что у драматического актера, что может быть в этом качестве?

Г.ХАЗАНОВ: Бесконечный процесс анализа, взгляда на окружающий мир, внимательный взгляд за поведением людей, за мотивацией их поведения, за тем, как они, то, что на нашем с вами языке называется оценки – какие оценки есть у людей. Это все входит в технику профессиональную. Вот я получаю большое удовольствие, играя в спектакле «Ужин с дураком», который уже идет 12-й сезон.

К.ЛАРИНА: Ужас. Кто бы мог предположить вообще.

Г.ХАЗАНОВ: Да. Спектакль театра Антона Чехова, и, вот, Леонид Трушкин, поставивший этот спектакль в 1998 году, ей-богу не предполагал, что мы будем играть 12-й сезон при битковых аншлагах в большом помещении московского Театра Эстрады.

К.ЛАРИНА: А партнер у вас постоянно Олег Валерианович Басилашвили? Или не всегда?

Г.ХАЗАНОВ: Нет. Дело в том, что Олег Валерианович играет 50% спектаклей, и вторые 50% играет Борис Дьяченко. Причем, должен вам сказать, что Боря просто без всяких там расшаркиваний, Боря хорошо играл, а сейчас играет просто очень хорошо. Вот мы вчера играли спектакль, 2 дня подряд и 2 дня играл Дьяченко. Очень хорошо стал играть! И видит Бог, я очень люблю Олега Валериановича и обожаю с ним играть, но у меня нет никаких в этом смысле внутренних, там, недовольств или капризов. Я с большой радостью люблю играть с Дьяченко спектакль.

Так вот, я говорю об Анатолии Равиковиче. Какой глаз у этого человека! Какая наблюдательность! Как точно он вобрал в себя эту кладовку оценок человеческих. Это 24 часа в сутки человек должен этим заниматься. Это Голгофа, конечно, это разновидность наркомании, безусловно. Но эта наркомания не такая, как потребление героина или там какого-то другого наркотического вещества. Потому что это, с моей точки зрения, все равно здоровая энергия, которая в тебя поступает от зрителей, она на тебя действует как душ, как лекарство. И вот этот процесс такой, причинно-следственных связей.

К.ЛАРИНА: Конечно: то, что тратишь, то к тебе и возвращается, да.

Г.ХАЗАНОВ: Конечно. Поэтому когда актеры долго не играют и когда они начинают страдать, многие думают, что это капризы. А это разновидность наркомании – ломка начинается.

К.ЛАРИНА: Причем, растренированность – она все равно чувствуется.

Г.ХАЗАНОВ: Ой как!

К.ЛАРИНА: Я даже могу привести пример. Вот замечательный актер Олег Меньшиков, просто замечательный. Преступно мало играет на сцене. После огромного перерыва вышел на сцену, сыграл моноспектакль «1900-й». Работа для него просто, я не знаю, видели вы или нет.

Г.ХАЗАНОВ: Я видел.

К.ЛАРИНА: Но я прекрасно понимаю, что если бы он каждый день в течение этих 10 лет выходил бы на сцену, он бы сыграл на порядок лучше. Потому что есть вещи, которые, вот как мы с вами об этом говорим, - как станок, как гаммы, без которых невозможно. У нас сейчас новости. Я напомню, что программа в прямом эфире, поэтому после новостей я обращусь к вашим вопросам, которые пришли.

Г.ХАЗАНОВ: У нас уже конец скоро?

К.ЛАРИНА: Новости, да.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Мы возвращаемся в передачу. Напомню, что в гостях у нас Геннадий Хазанов, вы можете видеть это на нашем сайте, эту встречу. Геннадия Хазанова уж точно вы не с кем не перепутаете. Напомню еще раз телефон 363-36-59 и SMS +7 985 970-45-45. Перейдем к вашим вопросам обязательно, но, возвращаясь к творческим планам. Поскольку уже сказали, вы уже поняли, лишний раз подтвердилось то, что Геннадий Хазанов работает сейчас в драматических спектаклях, вот, в театре Антона Чехова и «Морковка для императора», которая сегодня, и «Ужин с дураком», и смешанные чувства, и все как у людей.

Г.ХАЗАНОВ: Точно, да!

К.ЛАРИНА: Да, все есть. Но при этом все-таки тянет его на место преступления и иногда он выходит один на один со зрителями.

Г.ХАЗАНОВ: Ну, вообще меня не тянуло на место преступления 5 лет, и меня случайно подвели к месту преступления в апреле нынешнего года от безвыходности. Арендаторы отказались от своих амбиций проводить 1-го и 2-го апреля что-то на сцене Театра Эстрады, и таким образом эту дырку пришлось, прошу прощения...

К.ЛАРИНА: Своим телом.

Г.ХАЗАНОВ: Да, своей грудью. И выяснилось, что эта пробка интересна не только мне, но и определенной части зрителей. И тогда я сказал «Ну, давайте попробуем продлить существование этого, как теперь принято говорить, проекта». Ужасное слово. Значит, это неконцерт, потому как, скорее всего, это такая форма моноспектакля. Рассказывать глупо, но я...

К.ЛАРИНА: Называется «Я вспоминаю», да?

Г.ХАЗАНОВ: Называется «Я вспоминаю» - так и написано на афише, что это неконцерт с антрактом. Вот это тот максимум, который я могу рассказать. И, ну, хвалиться нехорошо, но все вечера, которые я до этого играл, результативно, как мне кажется, приносили удовольствие не только мне. Не только мне. Я не хотел бы заниматься вульгарной саморекламой, но мне, правда, интересно, что люди, которые так внимательно следили за моей жизнью, что они сегодня сказали, придя на этот вечер для того, чтобы посмотреть, что стало с артистом, который...

К.ЛАРИНА: Ну что говорите? «Что стало»?

Г.ХАЗАНОВ: Ну, конечно. Это же интересно. Дело в том, что я же исчез из этого пространства вообще. Понимаете, меня на протяжении долгих лет практически не было нигде. Из жанрового пространства я исчез по собственной инициативе, потому как я не смог удовлетворять потребности приходящих на этот жанр зрителей. А других зрителей у меня не было, потому что другие зрители не понимали, на что они должны идти. И вот с помощью театра Антона Чехова, с помощью Леонида Трушкина я, так сказать, удержался на профессиональной поверхности. Так, без ложной скромности, может быть, даже сделал какие-то шаги в поступательном направлении. И вот на этом витке вернуться к моносуществованию, мне кажется, достаточно любопытно. Поэтому если придут зрители 3-го ноября в Театр Эстрады, значит, тогда и дальше буду играть. Если не придут, тогда буду отвечать на вопросы «Скажите, вы опять ушли?»

К.ЛАРИНА: Нет, придут-придут – это понятно. Просто вопрос такой: из чего состоит, все-таки, это произведение? Там есть какие-то старые вещи, которые вы?..

Г.ХАЗАНОВ: Значит, так. Там задействован видеоэкран. Но видеоэкран задействован только по одной простой причине – то, что показывает видеоэкран, я не могу сделать вживую в силу, там, определенных причин. Потому что там либо документальные кадры идут, которые сыграть нельзя, либо там выступления, на каждое из которых нужно 1,5-2 часа.

К.ЛАРИНА: Грим.

Г.ХАЗАНОВ: Грим. Это киногрим, это не маска, к которой прибегал Аркадий Исаакович Райкин. Это совершенно другой принцип. Это практически все равно лучше или хуже, но сыгранный кусочек роли. Ну вот, собственно говоря, и все. Поэтому это вживую нельзя сделать. Я уже не говорю о том, что вырванный из контекста того или иного юбилейного вечера и сегодня прочитанный... Ну, например, можете себе представить? Я пришел к вам на день рождения и сделал вам поздравление. А потом я это поздравление вживую буду читать на аудитории вне атмосферы, которая существовала у вас на дне рождения. Мне скажут: «А почему это нам рассказывают про юбилей Ксюши Лариной...»

К.ЛАРИНА: Который случился в 1913-м году. (смеется)

Г.ХАЗАНОВ: Ну, не важно в каком, даже если это позавчера было. Но почему мы-то должны сейчас это слушать? А вот если это записано и если это по тем или иным причинам представляет интерес... Потому что посмотрите: у Ксюши Лариной смотрите что там произошло, там в этот момент, ух ты, Господи! Это ж надо! Не, это интересно, давайте смотреть. Но это уже документ. Это та же причина, по которой много лет назад я отказал Лене Парфенову в предложении реализовать дубликат программы, которую он снимал с Жванецким. Я сказал «Не хочу». Я не хочу заниматься сегодня чтением того, что я делал когда-то. Это ушло вместе со своим временем. У Михаила Михайловича Жванецкого произведения нетленные, поэтому он имеет право их читать еще ближайшие 50 лет – дай Бог ему здоровья и удачи. У меня ни амбиций таких нет, ни оснований таких нет – я в этом смысле человек, который продукт превращал в выхлопные газы уже. А что сегодня выхлопными газами кормить людей? И так сегодня у нас с экологией не порядок.

К.ЛАРИНА: Ну что же? Тогда еще раз напомним: 3 ноября ближайший неконцерт.

Г.ХАЗАНОВ: Неконцерт и с антрактом главное. Потому что, Ксюш, многие мучаются, когда нет антракта. Они говорят «Ну, тогда чего идти?»

К.ЛАРИНА: Ну чего? Давайте за жизнь теперь. Куда же? Вы же на «Эхо Москвы» пришли, сейчас вот слушатели наши хотят очень выслушать все, что вы думаете о наболевшем.

Г.ХАЗАНОВ: Я только сразу хочу предупредить. Практически ничего не думаю. Как говорил один персонаж повести Андрея Платонова, «на собрания не хожу, ни в чем не участвую и ничего не член».

К.ЛАРИНА: Слава Богу. (смеется)

Г.ХАЗАНОВ: Все!

К.ЛАРИНА: Значит, смотрите. Возвращаясь к ролям, которые были сыграны вами и которые вы играете, или не сыграны. Поскольку вы играете Наполеона в «Морковке для императора», не было ли у вас искушения сыграть Иосифа Виссарионовича Сталина?

Г.ХАЗАНОВ: Было, было. Во-первых, искушение было давно, и в 1995 году на 70-летии Ольги Александровны Аросевой я уже предстал в гриме, а некоторые считают, что не только в гриме. Но скажу честно: у меня несколько лет назад было яростное желание сыграть в сериале Сталина, который должен был снимать Бортко по материалам Радзинского. Я перечитал еще раз литературную основу. Когда я закончил это читать, закрыл книжку и сказал «Не хочу я его играть». Я не могу приступать к работе, если я не погружусь в субъективную правду персонажа. А там субъективная правда персонажа одна – серьезнейшая форма заболевания.

К.ЛАРИНА: Все-таки.

Г.ХАЗАНОВ: Конечно. Конечно! Можно спорить, говорить, что он сделал для страны такого-сякого, этого и пятого-десятого – так все правда. И будут, главное, правы и те, и другие. Сказать, что Сталин – мелкая фигура в истории человечества, это неправда. Крупнейшая. А Гитлер – не крупнейшая фигура в истории человечества? Крупнейшая. А Наполеон – не крупнейшая фигура? А сколько человеческих жизней ушло в землю благодаря этим людям? Мне могут сказать «А человеческая жизнь – и есть исходный материал, и есть продукт для изготовления того или иного блюда исторического». Ну, тогда мера ответственности. Это такой фантастический уровень вероломства, что он даже отбил у меня вообще желание об этом думать. Это первое.

И вторая составляющая. Меня попросили сняться в одной сцене в этой роли – значит, это был какой-то, «Китайская шкатулка» - так назывался. Я приехал, меня долго гримировали, я вышел, произнес там 4 или 5 предложений, после этого я читаю какую-то там прессу. Что это какой-то гротеск. Я читаю и думаю: «Или я сумасшедший, или просто эти люди ничего не понимают, что они пишут». Гротеск только в том, что у меня фамилия такая, что она автоматически сразу помещает в систему координат несерьезного подхода – вот и все. Это результат зомбированного сознания, это результат стереотипов, это результат негибкого ума. Я с этим сталкиваюсь вообще всю свою жизнь. Это не значит, что я Бог весь что о себе думаю. Но то, с чем мне приходится сталкиваться, приводило меня просто иногда в состояние растерянности и иногда ярости. Кстати, одна из причин того, что я расстался с этим жанром лежит здесь – от несоответствия требований то, что я называю толпы, и желания эту толпу не то, что идеализировать, а попытаться ей бросить продукт чуть сложнее, чем тот продукт, к потреблению которого они привыкли.

Возможно, это моя вина, у меня не хватило художественных аргументов, и такое может быть. Я всегда начинаю с самого себя. Нет у меня желания играть Сталина. Вообще, у меня, как бы сказать, в отличие от артистов или актеров, которые говорят «Вы знаете, вот часто я думаю, кого бы мне хотелось сыграть». Да никого мне не хотелось сыграть. Мне хочется играть живых людей.

К.ЛАРИНА: Ну, это другое. Я, все-таки, вас про Сталина спросила почему?

Г.ХАЗАНОВ: Почему?

К.ЛАРИНА: Потому что все актеры, которые брались за эту роль, серьезные, большие актеры, и которые сейчас выходят на сцену в гриме Сталина – а это, на минуточку, Сергей Юрский, да? Это Игорь Кваша. Это Валентин Иосифович Гафт. Я знаю, что Михаил Козаков хотел.

Г.ХАЗАНОВ: Ну, Гафт – это условно.

К.ЛАРИНА: Ну, все равно, он же про это говорит. То есть так или иначе, это поколенческая история. Люди пытаются договорить что-то по этому поводу. Это же не просто Юрский в роли, это и высказывание свое.

Г.ХАЗАНОВ: Ксюш, вы знаете, я вам честно скажу: мне все неинтересно. Ну, все.

К.ЛАРИНА: Тогда объясните мне, почему до сих пор не можем мы выяснить отношения с этой эпохой и с этим человеком?

Г.ХАЗАНОВ: Да не надо ничего выяснять вообще. Это, с моей точки зрения, нескончаемая история, уходящая корнями в прошлое этой земли нашей, в ментальность людей, в азиатскую составляющую. И люди ни в чем не виноваты – не надо их в этом обвинять. И почему чего не договорили? А что надо договаривать? Что? Нужно обязательно повесить ярлык, вот, или Сталин – хороший, или Сталин – плохой. А что об этом говорить? Надо говорить о собственном рабстве. Надо говорить о собственном ничтожестве, а не искать все время виновных. Ну, вы посмотрите: ну, ведь все плохие. Ну, возьмите XX век – ну что, Николай Александрович Романов был хороший? Плохой. Потом большевики пришли – плохие. Потом у этих большевиков свои были, и этот лучше, или этот хуже, или этот хуже?.. Ну, ни одного хорошего не было. Ну что ж это такое? Ну, все плохие! Что там? Брежнев – плохой, Андропов – плохой, Черненко... Ну, все плохие! Да что ж нам-то засылают все время, прямо с какой-то планеты Альфа Центавра? Да ничего они не плохие! Они есть наше отражение, не более того. Они есть реализованное внутреннее желание и потребность массы.

Я не думаю, что большевикам необходимо было так бы зверствовать, если бы они не встречали такого сопротивления. А зачем тогда зверствовать? А потом сопротивление закончилось, они и зверствовать перестали. Как перестали зверствовать – и все. Тут и пришел им каюк.

И сейчас много идет разговоров: «Вот, государство входит в коридор авторитаризма». А куда еще это государство должно войти? Только в этот коридор и может войти. А как иначе? А что мы хотим, я никак понять не могу? Мы что хотим? Потому что у нас свобода и анархия, и вольницы – это практически тождества. Потому что свобода моя предполагает свободу вашу. И я должен вашу свободу уважать не меньше своей. А если я говорю только о своей свободе, ну так это такая же авторитарность и такая же диктатура. А какая разница? Не хочу я Сталина играть.

К.ЛАРИНА: (смеется) Дальше поехали. «Почему, - спрашивают наши слушатели, - вы не подписываете никаких писем интеллигенции?» Вы давно подписывали какие-нибудь открытые письма?

Г.ХАЗАНОВ: Ну, я какие-то просьбы о помощи, там литераторам.

К.ЛАРИНА: Это понятно. А вот такие вот, политические декларации?

Г.ХАЗАНОВ: То есть? Ну, например, какие? Вы не волнуйтесь. Ну, мы в прямом эфире, и поэтому все равно, если вы что-то хотите меня конкретно спросить...

К.ЛАРИНА: Я сейчас спрошу. Да. Потому что столько писем было за последнее время.

Г.ХАЗАНОВ: Да, пожалуйста. Ну, например?

К.ЛАРИНА: Ну, последние письма у нас в Петербурге в основном пишут по поводу башни Газпрома, которую собираются устанавливать. Там половина деятелей культуры – «за», а половина «против». Это я на основании вот этих пожеланий могу сделать выводы об этих людях? Это что о них говорит? Это разница во вкусах только, на ваш взгляд, или что?

Г.ХАЗАНОВ: Я не знаю, не могу вам сказать. Я не могу вам сказать. Я не принадлежу к деятелям культуры, поэтому...

К.ЛАРИНА: Ну к вам же обращались когда-нибудь?

Г.ХАЗАНОВ: Ну, какие-то обращались. Ну, я вам должен сказать, что я вообще этому значения, вообще не придаю. Я вам скажу честно. Больше того, и те, к кому обращено это, эти письма – они тоже никакого внимания на это не обращают. Да не имеет это никакого значения – как нужно, так и сделают. Вот какая мера ответственности потом у этих людей будет – ну, это их проблема, это не моя. Но желательно ко мне не обращаться ни с какими письмами – ни слева, ни справа. Не хочу. Не хочу ни в чем... Я не принимаю в этом участия, я занимаюсь театром. Мне этого достаточно.

К.ЛАРИНА: Ну, кстати, да. И в Театре, действительно, можно все ответы на эти вопросы получить.

Г.ХАЗАНОВ: Абсолютно.

К.ЛАРИНА: Во многих работах ваших.

Г.ХАЗАНОВ: Абсолютно.

К.ЛАРИНА: Так, у нас уже время-то заканчивается. Я всем наобещала телефонные звонки, что ж я такая сижу?

Г.ХАЗАНОВ: Ну, давайте?

К.ЛАРИНА: Давайте мы сделаем. Давайте мы включим несколько телефонных звонков, потому что передо мной я боюсь здесь все трогать – у меня камера уедет. Телефон 363-36-59, пару звонков успеем принять.

Г.ХАЗАНОВ: Давайте.

К.ЛАРИНА: Давайте. Алло, говорим. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте.

Г.ХАЗАНОВ: Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Я счастлив, что я слушаю Геннадия Викторовича.

Г.ХАЗАНОВ: Спасибо большое.

СЛУШАТЕЛЬ: Я очень хотел, вот с Райкиным как-то увидеть его, услышать вживую - не получилось. Может быть, с вами придется, вот, как-то вот так вот. Ну, вживую.

К.ЛАРИНА: А чего вы хотите? На концерт прийти?

СЛУШАТЕЛЬ: Да нет, не хочу. Я просто хотел...

К.ЛАРИНА: Поговорить?

СЛУШАТЕЛЬ: Геннадий Викторович – он гениальный человек. Он талантливый человек, он, понимаете, я, вот, на уровне Райкина, допустим.

К.ЛАРИНА: Хорошо. Спасибо вам большое. Это, вот, человек попал в формат Дифирамба, очень хорошо.

Г.ХАЗАНОВ: А, ну, да. У нас же здесь...

К.ЛАРИНА: Желательно вопрос. Да, это ж «Дифирамб».

Г.ХАЗАНОВ: Да, я забыл, как у нас называется передача.

К.ЛАРИНА: Давайте еще звоночек. Алло-алло? Говорите.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте.

К.ЛАРИНА: Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Из Владикавказа звоню...

К.ЛАРИНА: Очень плохо слышно, расстанемся с вами. Обещаю, а потом у нас не получается. Давайте еще, пожалуйста. Алло-алло? Есть? Да, говорим. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло?

К.ЛАРИНА: Да.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте.

К.ЛАРИНА: Ну, говорите.

СЛУШАТЕЛЬ: Леонид, Омск. Хотел спросить: вы никогда не думали о том, чтобы переехать жить, ну, как многие, допустим, деятели искусств сделали, переехать жить за границу? Ну, допустим, в Германию, в Штаты? Вот мой вопрос.

К.ЛАРИНА: Уехать что ли?

Г.ХАЗАНОВ: А, вы спрашиваете, не было ли у меня желания уехать, я правильно вас понял?

СЛУШАТЕЛЬ: Да.

Г.ХАЗАНОВ: Спасибо вам за вопрос. Если бы у меня было такое желание, вы бы уже, чтобы мне задать вопрос, набирали бы международный номер телефона. Ну, есть еще?

К.ЛАРИНА: Ну, давайте еще, пожалуйста. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день.

К.ЛАРИНА: Да?

СЛУШАТЕЛЬ: Геннадий Викторович, меня зовут Андрей, я звоню из Москвы. У меня к вам следующий вопрос. Скажите, пожалуйста, вот, то, как вы сейчас говорите, так эмоционально, так откровенно – это так апеллирует к большинству слушателей. Скажите, пожалуйста, к вам вот это понимание пришло сейчас, с большим возрастом? Или что? Был ли какой-то этап в вашей жизни, который заставил вас мыслить именно так?

Г.ХАЗАНОВ: Я все понял, спасибо за вопрос. Извините, что мы так форсируем, потому что мы так утонули в моих словесах, что забыли про вас. Я считаю, что вся моя прожитая жизнь и есть путь переосмысления, переоценок. Поэтому когда это конкретно произошло... Послушайте, за 64 года, ну, я надеюсь, что и 64 исполнится, уже было столько всего, что можно было много раз задуматься над тем, как ты живешь и что тебе кажется важным и что не важным. Еще есть?

К.ЛАРИНА: Давайте еще, конечно. Алло? Говорите.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло?

К.ЛАРИНА: Да, пожалуйста.

К.ЛАРИНА: Это говорит Терская Валентина.

Г.ХАЗАНОВ: Да, Валюшка.

К.ЛАРИНА: Я преклоняюсь перед тобой, преклоняюсь перед твоим умным, рассудительным рассказом о том, что такое наше современное искусство. Я желаю тебе всех благ. 3-го числа я буду у тебя в зале.

Г.ХАЗАНОВ: Да, будь здорова, Валечка, спасибо, очень рад тебя слышать. Будь здорова.

К.ЛАРИНА: Ну, расскажите уже нам, кто это?

Г.ХАЗАНОВ: Ну, это была гроза журналистики. Эстрада трепетала, когда Валентина тЕрская, или ТерскАя – я уж не знаю, как точно поставить ударение – когда Валя приходила смотреть эти экзерсисы и потом писала рецензии, она была человеком очень таким, нонконформистским и не любила делать никаких фальшивых поклонов. У нее были свои принципы, которые зачастую расходились, там, с необходимостью оберегать те или иные неприкасаемые фамилии. Так что, вот, я рад, что Валечка позвонила. Есть еще звонки?

К.ЛАРИНА: Хватит. Хватит, это радио этого звонка мы телефон включили, в конце концов.

Г.ХАЗАНОВ: А, хорошо.

К.ЛАРИНА: Последняя минута.

Г.ХАЗАНОВ: Да.

К.ЛАРИНА: Опять возвращаюсь к театру. Почему так давно ничего не делали нового в театре Антона Чехова?

Г.ХАЗАНОВ: Вообще, существует так называемое понятие «производственные тайны». Сказать, что мы ничего не делали, неправда. Правдой будет сказать, что пока результатов того, что мы делали, видимых результатов нет. Но с моей точки зрения, и отрицательный опыт так же необходим, как и положительный, а иногда и более ценен. Ни одной минуты практически с момента, когда закончился репетиционный период спектакля «Морковка для императора» - а это уже скоро 4 года, практически ни одной минуты дня, недели, месяца мы не провели без размышлений и репетиций. И репетиции ни одной пьеса – даже вот так я хочу сказать. А пока мы в поиске того результата, который мог бы устроить всех, и зрителей, и тех, кто это делает.

К.ЛАРИНА: То есть вы хотите сказать, что у вас может что-то не получаться?

Г.ХАЗАНОВ: Да. И я не стыжусь этого. Гораздо страшнее, когда человек говорит: «Ах, я точно знаю, как это нужно сделать, и успех в кармане». Бойтесь этих людей.

К.ЛАРИНА: Геннадий Хазанов. Спасибо вам большое.

Г.ХАЗАНОВ: Спасибо.