Алиса Фрейндлих - Дифирамб - 2009-09-20

К.ЛАРИНА: Так, ну все, рассадка закончена, можно начинать эфир. Программа «Дифирамб» сегодня посвящена Алисе Фрейндлих. Алиса Бруновна здесь в нашей студии. Добрый день, здравствуйте.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Добрый день.

К.ЛАРИНА: Прекрасный повод. Гастроли в Москве. Редко бывает, чтобы такие большие гастроли Большого Драматического театра были, поскольку сейчас время такое тяжелое, с гастролями тяжеловато, но, вот, видите, у нас, все-таки, получается и слава Богу.

Я хочу нашим слушателям сказать, что Алиса Фрейндлих отыграла 3 спектакля «Дядюшкин сон», и впереди еще в гастролях еще будет спектакль «Квартет», который вы тоже будете играть. Но! У меня еще есть билеты на сегодня, на сегодняшний спектакль «Власть тьмы». И если кто-то из наших слушателей захочет это сделать, вырваться и пойти вечером на спектакль, то, милости просим, у нас есть «Власть тьмы», начало в 7 часов вечера. А где, на какой сцене вы играете?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Малой.

К.ЛАРИНА: В Малом театре?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Малый театр.

К.ЛАРИНА: Очень много вопросов пришло к вам и, конечно, признание в любви – я думаю, что к этому уж вы точно привыкли за всю свою жизнь. Привыкли, да?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, этого никогда не бывает много.

К.ЛАРИНА: Но я хотела, вот, начать, все-таки, с театра. Вы работаете в БДТ с начала 90-х годов?

А.ФРЕЙНДЛИХ: С 1983 года.

К.ЛАРИНА: С 1983-го. То есть получается 20?.. А в Ленсовете сколько?

А.ФРЕЙНДЛИХ: 22 года.

К.ЛАРИНА: То есть пополам практически.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, сейчас чуть-чуть посчитаем и выяснится, что я 52 года вообще занимаюсь этим безобразием. (все смеются)

К.ЛАРИНА: Я почему про это спросила? Цифры, конечно, какие-то чудовищные, не хочется про них говорить. Вы можете сказать: БДТ для вас родной театр стал за эти годы?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Да, конечно да. Несомненно.

К.ЛАРИНА: Это быстро происходит?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Не так быстро. (смеется) Не так быстро. Сначала я пришла и долго себя ощущала пришельцем, потому что в театре были какие-то уже устоявшиеся связи, хотя я очень многих знала по работе на радио, на телевидении, в кино и с многими была знакома, с некоторыми даже дружна. Но тем не менее, какое-то такое было немножко первое впечатление настороженное. А потом постепенно-постепенно, и вроде как стала своя.

К.ЛАРИНА: Традиционно всегда считался БДТ Товстоноговский театр такой мужской. Вот там из таких актрис можно же, конечно, назвать несколько человек, безусловно. И Зинаида Шарко замечательная, и Попова, и Макарова. Но все равно мужчины занимали самые главные места в этом театре. Вы это почувствовали? А вы работали, наоборот, в театре практически женском. (все смеются)

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет-нет-нет, у нас тоже была очень хорошая мужская труппа. В основном все были поющие, пластичные, потому что театр испытывал какое-то тяготение к музыкальному жанру, к музыке в спектакле, драматические, но, тем не менее, с каким-то таким, музыкальным нюансом. Ну, я должна вам сказать, что женщины вообще и в театре меньше востребованы всегда. И если много женщин в труппе, то они, бедненькие, обречены дожидаться своих ролей годами, а брачное оперение и юность – она ускользает, потом очень трудно бывает как-то себя впивать в это пространство. Не случайно на курсе театрального вуза любого и в училище всегда девочек меньше, мальчиков больше – именно в силу того, что в театре всегда... Есть такие пьесы как «Дом Бернарды Альбы», где одни сплошные женщины, но, тем не менее, мужчины всегда более востребованы чем женщины, поэтому, видимо, такой баланс, благоразумный.

К.ЛАРИНА: Но у вас контакт случился с Товстоноговым сразу?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Да, представьте себе. Я даже не ожидала. И надо сказать, по его высказываниям... Ну, конечно, и он не ожидал, он сказал. Вот у меня такое ощущение, первая моя работа, встреча с ним это «Киноповесть с одним антрактом» Володина. И он мне говорит: «Вот, вроде мы первый раз встретились в работе, а у меня такое ощущение, что мы с вами работаем уже лет 30». Ну, и я удивилась, что сразу я как-то стала его понимать, и, конечно, я его как режиссера исповедовала, любила, ценила, смотрела спектакли, и театр очень уважала. Но тем не менее, вот так сразу произошел какой-то контакт. Я думаю, что это от того, что, все-таки, Владимиров – ученик Товстоногова, и они исповедуют одну театральную школу, один метод. Ну, есть, безусловно, у каждого в силу своего дарования и склонностей какие-то особенности. Но школа, метод – один. Поэтому мне было не трудно.

К.ЛАРИНА: От чего зависят, на ваш взгляд, вот эти взлеты и падения в истории театра? Не в истории одной актерской судьбы, а именно в истории одного конкретного театра? Когда вдруг раз, попадает какой-то звездный период невероятный, театр становится №1. А потом проходит какое-то время, вроде и режиссер тот же, и актеры те же, а такого внимания нету, такой энергетики нету. С чем это связано?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, разумеется, это в первую очередь связано с лидером. Лидер тоже имеет право уставать. Вот он выпустил энное количество таких спектаклей, что называется, на вылет, сразу всех поразил, один раз, другой раз, третий и на четвертый раз он хочет уже никаким образом не попустить планку ниже, а наоборот пытаться ее поднять. А это не всегда удается, и чем больше стараний в этом направлении, тем меньше, как правило, результат. Это нормально. Вот, проследите любую личность во главе театра, и у всех вот такая амплитуда, такая странная кардиограмма то вверх, то вниз.

К.ЛАРИНА: А вы никогда сами не хотели руководить театром?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет. (все смеются) Нет, Боже сохрани. Это очень тяжелая миссия. Это столько судеб в руках. Нет-нет, нет-нет, не хватит моего чувства ответственности.

К.ЛАРИНА: Вообще, это удивительно. Столько жить внутри профессии и не уставать от нее, и продолжать удивляться чему-то, и доверять. Вот, если говорить о режиссерах новых, о других поколениях – вы как проверяете человека, что называется, на вкус, на прочность, насколько он вам подходит, насколько он вам интересен? Я вспоминаю замечательную картину про театр «Успех», в которой вы сыграли приму театра, когда сказали «Я не вижу здесь режиссера», встали и ушли из зала. Ну, кто фильм помнит, тот прекрасно знает.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, резко, резко высказалась дама.

К.ЛАРИНА: Да. Вот вы как общаетесь с теми, кого вы не знаете, но вам сталкиваться приходится в работе?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну я, вряд ли, позволила бы себе такую реплику и такой выход с репетиции до тех пор, пока меня бы не оскорбили, разумеется. Так бы я. пожалуй, даже защищалась как-то. Но я чувствую режиссера, в общем-то, с первых репетиций. Если он апеллирует к душе человеческой, я буду говорить очень старомодно, потому что я очень старомодный человек, и исповедую вот это направление в театре, этот путь через человеческую душу самого актера, персонажа, и зрителя, чтобы вот эти пути нащупать, наладить, нарисовать. Вот это для меня очень важно.

Другое дело, что у меня всегда интересно, когда есть какой-то такой режиссерский смелый ход. Кто-то мне говорил, Элем Климов, по-моему, говорил, что для творческого человека очень важно исповедовать три «С» - это смелость, совесть и свобода.

К.ЛАРИНА: Потрясающе. Это, небось, было сказано когда еще? В советское время?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Да-да-да

К.ЛАРИНА: Когда и то, и другое, и третье практически статьи Уголовного кодекса. (смеется)

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну да, ну да. Но тем не менее, те, кто исповедовали три «С» - они сумели сохранить свой статус творческий.

К.ЛАРИНА: Вы много таких людей встречали в жизни?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, встречала. Слава Богу, встречала. Я не могу сейчас перечислять, а то не дай Бог кого-то забуду и буду потом испытывать муки совести, муки одного из «С». (смеется)

К.ЛАРИНА: А вот, наоборот, Алиса Бруновна, как вы относитесь к проявлению малодушия человеческого, компромисса, предательства? Вас, когда вы это в человеке обнаруживаете, которого, казалось, вы хорошо знаете. Вас расстраивает это? Вы перестаете с ним общаться? Или что-то другое? Прощаете?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, в зависимости от того, какие у меня были отношения с этим человеком. Если близкие, то первое, что я сделаю, я скажу ему об этом. А если это не возымеет... Ну, Господи, все это по Евангелию. Что ж я тут? Какую Америку я тут открываю? Скажи о недостатке своего друга, товарища, близкого человека сначала ему, потом скажи ему при ком-то, а потом скажи кому-то прилюдно так, чтобы это возымело действие.

К.ЛАРИНА: А вот эти три «С» замечательные, которые вы вспомнили. Они, допустим, были в характере вашего отца?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Должна сказать, что два «С» уж точно были. Не было третьего «С» – свободы. Потому что он был обижаем многократно в силу своей национальной принадлежности. Еще ему повезло на фоне всех остальных моих родственников. Он не был смел. Он был смел в творчестве, в творчестве – да. Но по жизни не был смел, был осторожен очень и это влияло на творческий какой-то его взгляд. Потому что когда ему вдруг попадалась какая-то излишне смелая роль или опасная, он старался как-то мягко обойти всяческую остроту роли или пьесы. Да, тогда и особенно не ставили таких пьес, особенно Пушкинский театр, особенно в пору руководства Горбачева Игоря Олеговича, который был сам осторожен сверх меры.

К.ЛАРИНА: Ну, для тех, кто, может быть, не знает, этого я не сказала, отец Алисы Фрейндлих – легендарный артист ленинградский Пушкинского театра и актер кино Бруно Фрейндлих. Ну здесь, вот, совершенно точно можно говорить об актерской династии, потому что, с одной стороны, актер – отец, выдающийся артист. А с другой стороны, дочка, которую все время штормит – то она возвращается к профессии, то она от нее бежит.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Точное слово «штормит». (все смеются)

К.ЛАРИНА: Да. Я знаю, что вы сейчас играете с ней спектакль вдвоем – что это за работа такая?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Это, так сказать, ну, что ли, шторм в сторону ее жуткого штиля, который она себе устроила. Потому что ее с институтских времен все время сравнивали, пугали. Она – девочка несмелая и еще была приторможена вот этими самыми бесконечными сравнениями и ожиданиями, которые никогда не раскрепощают, а, наоборот, притормаживают. И вот этот штиль надо было взболтать.

И я искала, очень долго искала какую-то пьесу, где мы могли обе сыграть, чтобы я была ей и поддержкой, и, так сказать, ее зеркальцем и так далее. Мы не могли сыскать такой пьесы, и вдруг я была случайно приглашена на репетицию в одну такую труппу, она называется... Ну, такие ребятки собрались, энтузиасты, и сделали труппу, «Крепостной билет» они себя назвали. Они все балетные ребята, прекрасно двигаются, у них балетмейстер Елена Прокопьева, которая закончила Балетмейстерское отделение, она профессионал и она ставила какие-то небольшие спектакли, миниатюры и так далее. Очень талантливая женщина. Я увидела их спектакль и мне жутко понравилось. Я стала вспоминать, что где-то у меня лежит пьеса, присланная мне автором Аслановой, актрисой.

К.ЛАРИНА: Валентиной Аслановой.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Валентина Асланова, актриса Театра армии. Она мне посылала пьесу, но я не знала, что с ней делать. А тут вдруг мне показалось, что вот этот вот тандем может получиться. И мы соединились с этим «Крепостным балетом» и сделали спектакль, который даже никак не называется по жанру – ну, не придумали еще. (смеется) Это не мюзикл, это не балет, это не драматический спектакль, это такое вот какое-то инфернальное пространство, которое осуществляет балет и реальное пространство, в котором существуем мы с Варей.

К.ЛАРИНА: А там что, мать и дочь?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет, там не мать и дочь. Там бывшая балерина мюзик-холла, уже стареющая, и ее помощница, которую она вывезла из провинции, Симона, которая помогает ей просто как человеку немолодому и немножко прибалованному в давние времена когда-то, а сейчас в полном забытьи. И вдруг неожиданно возникает звонок, вспомните «Джинджер и Фред», когда собирают бывших. И вот такое в Олимпии делается шоу, где собирают бывших. И вот она как одна из бывших приглашена в это шоу, и начинается подготовка к этому.

К.ЛАРИНА: Я почему спросила про этот спектакль? Потому что получила как раз в этой студии совершенно какой-то восторженный отзыв, кто-то из наших слушателей, кто живет в Петербурге, с восторгом мне говорили «Обязательно про этот спектакль спросите у Алисы Бруновны, потому что это невероятное какое-то феерическое зрелище».

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, есть совершенно разные мнения, и, может быть, это нехорошо, когда все единодушно ругают или единодушно хвалят, тоже какой-то опасный.

К.ЛАРИНА: А называется-то как это все дело?

А.ФРЕЙНДЛИХ: «Уроки танго и любви».

К.ЛАРИНА: «Уроки танго и любви». Значит, если захотите показать в Москве, приезжайте, покажите.

А.ФРЕЙНДЛИХ: А вот уже планируется в Театре Сатиры, наш продюсер там уже «Квартет» свой, пустил корни. Так что, может быть, вот «Танго» тоже пустит корни там.

К.ЛАРИНА: Отлично. У нас сейчас новости, потом продолжим нашу творческую встречу здесь в прямом эфире «Эха Москвы». Напомню, это Алиса Фрейндлих. Если у вас есть вопросы, мы готовы их выслушать. Наш телефон, напомню, 363-3-659, SMS +7 985 970-45-45, и еще много пришло вопросов на наш сайт – там тоже есть симпатичные вещи, которые я обязательно процитирую в эфире.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Продолжаем нашу встречу. Напомню, здесь в студии «Эха Москвы» Алиса Фрейндлих, и я хочу вспомнить еще одну вашу работу, недавнюю – но это уже кино. Я только потом узнала, что этот фильм 10 лет снимался, а когда его видела, конечно...

А.ФРЕЙНДЛИХ: Какое?

К.ЛАРИНА: «Сентиментальное путешествие на родину, или полторы комнаты», да? То есть работа над ним шла, как признался сам автор Андрей Хржановский, 10 лет. Это, конечно, какая-то невероятная вещь. Очень хорошо, что он так оценивается критиками и фестивалями. Но с другой стороны, прекрасно понимаю, что это не является искусством для масс. Это оценить может человек, который понимает про что это. И вот описать – я даже сейчас не берусь описывать, что это за произведение – как вы сказали про свой спектакль, непонятного жанра – так и здесь это фантазия, в которой режиссер столько всего запихнул, ухитрился и по киножанру. и по каким-то уровням восприятия. Значит, хотела я вот что спросить вас. Я просто скажу нашим слушателям, кто не видел, что речь идет о судьбе Иосифа Бродского, такая вот вольная фантазия на тему, что было бы, если бы он сюда приехал, как он мечтал в своих эссе, в своих стихах, вот, мечтал о своем возвращении. И Алиса Фрейндлих, Сергей Юрский играют родителей Иосифа Бродского, Причем, как с самого начала, когда еще маленький Бродский, и уже, вот, совсем уже до самого финала.

А.ФРЕЙНДЛИХ: 5 возрастов Бродского в фильме.

К.ЛАРИНА: Скажите. пожалуйста, а вы с ним были знакомы? Вообще, в этот круг входили, вот? Нет?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет-нет. Я не была знакома с Бродским, хотя рвалась было читать его стихи, но поняла, что они очень мужские. Поэтому каждый раз натыкалась на то, что хочется, но не можется.

К.ЛАРИНА: А вот когда вы работали над фильмом, что вам помогало эту атмосферу ощутить? Эту близость человеческую с этим поэтом?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, есть, во-первых, поскольку я с его поэзией знакома, это первое. Второе, сразу же были прочитаны все его эссе маленькие, вот, «Полторы комнаты», как раз сборничек так и называется «Полторы комнаты». И в основу этого сценария эти воспоминания как раз и легли. Кроме того, я знала несколько человек, которые были с ним знакомы, в том числе и его тетушку. Я работала в одном театре с актрисой. в театре Комиссаржевской с актрисой Дорой Вольперт, которая была его родной тетушкой, сестрой его матери Марии Михайловны. Так что где-то какие-то рассказы, какие-то пересечения были. Мы играли спектакль «Гори, гори, моя звезда», были как раз в Америке с этим спектаклем. И в Лос-Анджелесе когда мы вышли на сцену, только начали спектакль, он был о поэзии начала века – там Цветаева, Ахматова, Гумилев, Мандельштам и так далее, вот такой музыкально-поэтический был спектакль. И в конце спектакля был цикл такой небольшой, который назывался «Голоса» - это посвящение поэта поэтам при свечах он шел, очень был дорог этот спектакль. И как раз в этот день умер Бродский. И где-то близко к концу спектакля прибежал наш продюсер, весь взъерошенный и говорит «Умер Бродский».

И как раз мы вышли на этот самый цикл «Голоса». И когда цикл прошел, я заначила одно стихотворение «Блоку» и я сказала в зал: «Умер Бродский». И зал сделал так: «А-ах!» Вот прямо всем залом. Я понимала, как он знаком, как он чтим, как он любим. И мы поставили еще одну свечку и я прочитала, вот, посвящение Блоку цветаевское в его, так сказать, память. Поэтому это эмоционально. Я еще не знала, буду ли я сниматься, об этом не было и речи, это был, ну вот, год смерти Бродского – это было уж сколько там? Но эмоционально это жутко запало. Я почему-то почувствовала какую-то такую связь. Потом я прочитала книгу, сейчас боюсь даже солгать, наврать автора. Ну, все кто его любят и знают, они наверняка знают, кого я имею в виду. Просто по числам, по дням вся его жизнь. Где он выступал, что он сказал, что он написал и так далее, и так далее. Потом я прочитала книгу Рейна, где он упоминает свою переписку из ссылки, и пишет Рейну, что «Вот, пришел ко мне некто, приятель их общий и сказал «Тебе твоей земной жизни отмерено 55», так что-то да-да-да-да-да», и поерничал на этот счет. И умер как раз в 55. И вот все, что связано с Бродским, меня безумно интересовало. Когда я получила это приглашение, то, конечно, я тут начала лопатить все, что так или иначе может как-то помочь.

К.ЛАРИНА: Что касается темы эмиграции и вообще вот этого разрыва. Здесь в данном случае абсолютный разрыв с сыном – это совсем уж, ближе не бывает. Да? Есть разрыв с близкими людьми, с родственниками и друзьями. Для тех, кто не знает и не помнит, и только по книжкам судит о той эпохи, вот, это слово «Никогда». Значит, каждый отъезд – это навсегда, это прощание навечно. То есть тогда ни одному человеку и в голову не могло прийти, что мы сможем когда-нибудь с ним увидеться, если он уезжает отсюда. Вот вы с этой темой сталкивались в жизни? С кем-то рвались вот так вот связи?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет, многие мои друзья уезжали. Но не было такой ситуации, чтобы это был человек, взятый на поводок у нашей власти. Они могли приезжать и приезжали, и мы общались. И мы уже ездили. Другое дело, что вот тот период, где-то в 70-е, 80-е годы – это был особый, ну, Бродский, так сказать, он позже меня родился, позднее, я раньше родилась, но, тем не менее, это мое время. Мне все это знакомо, любой поворот. Я помню как мы выслушивали, припадали к динамикам, чтобы выслушать. Ведь транслировался процесс суда над Бродским. Все это было в мое время, это все мне безумно знакомо. Так что это все где-то так отложилось в бункере, а потом...

К.ЛАРИНА: Ну, еще одна тема, которую тоже вы чуть-чуть коснулись, когда говорили о своем отце – это еврейская семья. Возвращаясь к фильму, опять же, «Полторы комнаты» - мама, папа, сын. И здесь все время возникает эта тема, абсолютной такой чужеродности, инаковости в той системе, в которой приходилось существовать семье. Вот это вам знакомо? Вы это на себе ощущали?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет, не ощущала, потому что мы, в общем-то, хоть и фамилия такая, склонная быть в любую сторону, но отец мой – немец. Поэтому моя половинка немецкая, мама – русская, папа – немец.

К.ЛАРИНА: Но этого достаточно?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Этого достаточно было, особенно в войну и после войны. И я этого не ощущала, потому что была еще маленькая. Думаю, что Бродский пока был мальчиком, тоже не ощущал. У нас в школе полкласса были еврейские девочки, женская школа тогда была, когда я заканчивала. Полкласса. Мы дружили и понятия не имели, вообще, что, как и почему. Это, вот, зрело где-то там во властных каких-то каналах и коридорах. Взрослые знали. Но взрослые были благоразумные, от детей это старались скрыть. Ну, потом, чуть повзрослее, когда я закончила школу, уже умер отец всех народов, поэтому эта проблема как-то стала таять. И только спустя какое-то время она стала возникать заново, где-то в 70-х годах. А так... Была прекрасная пора облегчения, и еврейский вопрос какое-то время даже не стоял.

К.ЛАРИНА: Сегодня он тоже не стоит, безусловно, если возвращаясь в сегодняшний день, но сегодня стоит вопрос совсем другой – национальный. И вот это вот колыхание самых таких, низменных чувств человеческих – как вы его объясняете? Я имею в виду вот эти всплески национализма повсюду, связанного с отношением обывателя, ну, к тем, к инородцам? Тут уже не важно, тут совсем, по-моему, в кучу перепутано. Тут у нас и все связанное с кавказскими людьми и с еврейскими, и с черными, и с корейцами, с кем угодно – не наши. Вот это откуда берется? Вы чем это объясняете?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Я не политик, не знаю, я и не аналитик, плохо понимаю.

К.ЛАРИНА: Ну, психолог, как любой хороший артист.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Я думаю, в тот момент, когда распался Советский Союз, когда распались все связи, началась война амбиций. Вот война амбиций, наверное, не менее тяжелая и чреватая, чем националистическая какая-то война. Вот эти амбиции породили этот национализм. «Твое-мое», по принципу «твое-мое». Как расходится супружеская пара? Если они люди цивилизованные, они расходятся нормально, а если менее цивилизованные, то они начинают драть друг у друга тапочки, начинают вспомнить, кто в какой момент какая мясорубка куплена на чью зарплату. Понимаете? Вот если совсем, так сказать, занизить эту картину, то вот это выглядит примерно так. И очень хочется быть свободным, и очень хочется быть независимым, а на какие шиши и даже не задумывался никто никогда как быть. И вот разрыв этих связей – он, конечно, породил это.

А что касается, там, допустим, людей, которые к Советскому Союзу, инородцев, которые к Советскому Союзу не имели вообще никакого отношения, это уже цепная реакция. Это один аспект тащит за собой все, что рядом лежит.

К.ЛАРИНА: Ну, вот в этом смысле какую роль вы отводите искусству в целом? И литературе, и театру, и кино? Я имею в виду в воспитании. Оно способно что-то изменить? Или это иллюзии? Человека изменить?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, я думаю, что да. Если театр апеллирует к душе и если достигает цели, то душа человеческая становится более пластичной. А раз более пластичной, значит, способной и к покаянию, и к прощению, и к здравому смыслу. Все-таки, я имею в виду не только театральные. Потому что в театр приходит, в общем-то, не такая большая аудитория, чтобы верить в то, что может сразу излечить и сделать пластичными все души. А вот этот вот телевизионный экран, который грешит очень сильно, по-моему, по отношению к душе. Иногда кинематограф.

Вот вы сами сказали, что «Полторы комнаты» – фильм, который не для всех. Почему не для всех? Ну вот и жалко, что не для всех. Потому что как раз именно такого рода кинематограф может как-то душу заставить работать. А душа должна работать. Я не знаю, какое есть. И в театре тоже всякие, так сказать, крены и чумки, и заболевания всякие, когда режиссер самоутверждается, забыв про то, что только актер может послать свою, так сказать, энергетическую стрелу в душу зрителя. Режиссер тоже может, но, все-таки, очень опосредованно через актера. Ну, есть сейчас режиссерский театр (НЕРАЗБОРЧИВО) – они изощряются друг против друга как могут.

К.ЛАРИНА: Ну, я не думаю, что так все. По-разному.

А.ФРЕЙНДЛИХ: И я тоже думаю, что это чумка, это пройдет все.

К.ЛАРИНА: Вспомните, когда Эфроса тоже в свое время обвиняли, что он все строит режиссерский театр и вообще к актерам это не имеет никакого отношения, уже не говоря о тех, кто был далеко до нас как, там, не знаю, вспомнить того же Мейерхольда или Таирова, да? Все очень по-разному. Мне кажется, что пусть все цветут. Ну, пусть, правда же? Вы вообще как к этому относитесь? Или вы считаете, что нужно что-то такое убрать, запретить?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет-нет-нет, я не против режиссерских, так сказать, фантазий и открытий. Но, все-таки, всякая чумка чревата какими-то.

К.ЛАРИНА: Чумка – хорошее определение. (все смеются)

А.ФРЕЙНДЛИХ: Чревата осложнениями, да? И если театр слишком увлечен какими-то фантазиями, не имеющими никакого адреса к душе. А он в конечном итоге и потеряется. Мне думается, что, все-таки, истина где-то, наверное, в области души человеческой.

К.ЛАРИНА: Возвращаюсь к этим трем «С», замечательной формуле, которую я теперь уже точно никогда не забуду после нашей встречи, - свобода, смелость и совесть. Тут еще, как мне кажется, эти все три «С» невозможны без одного «В» - это вкус, который, по сути, наверное, является таким камертоном, да? Вот к каждому из тех качеств, которые вы перечислили. Его можно воспитать? Или это врожденное качество, на ваш взгляд?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, счастливы те, у кого оно врожденное, но его можно воспитать. Я уверена, что его можно воспитать. Телевидение сейчас на эту тему не озабочено.

К.ЛАРИНА: Не запаривается.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Не запаривается, да.

К.ЛАРИНА: А что, может телевидение воспитать вкус?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, я называю его, потому что оно наиболее массовое, понимаете?

К.ЛАРИНА: Массовое, да-да, в каждом доме.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Да.

К.ЛАРИНА: Оно может... Ну, да, или навязать свой, или воспитать дурновкусие. Но у вас есть в доме или, не знаю, были, когда там Варя была маленькая или сейчас у вас уже и внуки, а еще внук один, насколько я знаю, вообще в театральный институт поступил, в Щукинское училище. То есть еще династия-то продолжится. Вот разговоры на эту тему – они в доме возникали? Вот когда и вас воспитывали? На тему вкуса, на тему совести, на тему свободы?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, вы знаете, когда это в доме норма, то совершенно не нужны никакие разговоры. Я не припоминаю, чтобы когда я была маленькая, кто-то согрешил против этих «С» плюс «В». Мы с Владимиром тоже на эту тему тоже, вроде, не грешники. Поэтому когда дети воспитываются в атмосфере соблюдения элементарных каких-то евангельских истин, то совсем не нужно для этого специальных душеспасительных бесед. Если они что-то позволяют себе нарушить, ну, вот, Варюшка однажды солгала, что сделала уроки, когда уроки не были сделаны. И когда на следующий день уроки были сделаны, а я ей не поверила, поскольку уже имела место ложь позавчерашняя.

К.ЛАРИНА: Ну, какой грех прямо.

А.ФРЕЙНДЛИХ: А уроки были сделаны и можете себе представить? Она, конечно, плакала очень долго по этому поводу, но я заставила ее написать плакат и тетрадку всю исписать одной только фразой «Маленькая ложь рождает большое недоверие». Она обиделась на меня, почему я ей не верю. А не верю я, потому что она накануне сказала неправду. Я думаю, что это на нее подействовало. Никаких специальных душеспасительных бесед не велось.

К.ЛАРИНА: Не у всех система есть воспитания, раз заставили писать такую фразу. Вы что! Человек запомнил, наверное. Алиса Бруновна, давайте буквально 2 звонка, а то я совершенно монополизировала право разговора с амии. Мне как-то жалко, что наши слушатели очень хотят с вами поговорить, а я им запрещаю. Я не запрещаю, у нас «С» - свобода, два «С» - Свобода Слова. Возьмите, пожалуйста, наушники, чтобы слышать. Наш телефон напомню. 363-36-59, здесь Алиса Фрейндлих, вот 2 звонка, надеюсь, успеем принять. Алло, здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день.

К.ЛАРИНА: Да.

СЛУШАТЕЛЬ: Это Елена из Москвы.

К.ЛАРИНА: Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Вы – очень успешный человек. Скажите, у вас есть ощущение своей реализованности в творчестве? И как это переживается в реальной жизни? Это чувство сладкое или горькое?

К.ЛАРИНА: Спасибо за вопрос.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Есть, да. Мне кажется, что все, что можно было сделать. я сделала. Ну, и не погрешила ни против одного из упомянутых «С». А что касается результатов, так сказать, ну, что ли, осложнений как после всякого заболевания, я думаю, что они есть. Это несет за собой чувство ответственности жуткое. И когда ты понимаешь, что ты не можешь опуститься ниже определенного уровня, это страшно давит. А вот мы как раз тут в предбанничке сидели и вспоминали, что Александр Моисеевич Володин – у него была такая, такой вопль, я бы сказала даже. Он говорил «Не корите успешных, дайте им право на ошибку. Не требуйте от них все время попадания в десятку». Мне кажется, вот это право на ошибку должен иметь вообще каждый, особенно успешный человек. Потому что нельзя все время попадать в десятку – так не бывает, поэтому человек должен быть свободен настолько, чтобы иметь право ошибиться и не дать себе пулю в лоб в результате ошибки.

К.ЛАРИНА: Алло, здравствуйте. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, вы меня слышите?

К.ЛАРИНА: Да, пожалуйста.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Ну, во-первых, я приветствую великую Алису Фрейндлих в Москве. Один вопрос. Скажите, пожалуйста. вы никогда больше не будете выступать с «Оскаром»? Вот, «Оскар и Розовая дама»?

К.ЛАРИНА: Спасибо за вопрос.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Нет. Я пока что еще продолжаю играть, пока не свалюсь со сцены, наверное. Что спектакль не приезжает в Москву часто, хотя и был, уже раза 3-4 был, и на фестивалях, в рамках Чеховского фестиваля был, в рамках Маски был, так что он попадает сюда как-то. Редко, но попадает. И я надеюсь пока еще буду играть там, и сюда тоже как-нибудь сподобимся.

К.ЛАРИНА: Алло, здравствуйте. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день.

К.ЛАРИНА: Добрый.

СЛУШАТЕЛЬ: Скажите, пожалуйста, вот кем был ваш отец – мы знаем. А кем была ваша мама? Это Светлана из Москвы.

К.ЛАРИНА: Спасибо.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Мама.

К.ЛАРИНА: Тоже к театру имела отношение?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Мама в совсем молодые годы – тоже. Они оба познакомились в ТРАМе. Был такой ТРАМ, который...

К.ЛАРИНА: Театр рабочей молодежи.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Театр рабочей молодежи, куда принимали всех так или иначе способных. Ведь у папы нет специального образования театрального. Но при ТРАМе были студии, и вот они оба учились в студии и играли уже на сцене ТРАМа, ездили по областям, по городам и весям, по Ленинградской области и так далее, и так далее. Ну, перед войной я умудрилась родиться. Мама на какое-то время затормозила свое пребывание в ТРАМе, а тут возьми война да и начнись – уже она не вернулась туда, она закончила Рабфак, была бухгалтером. А папа с ТЮЗом был эвакуирован в Березняки.

К.ЛАРИНА: Пермская область, да?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Да.

К.ЛАРИНА: Тоже такое, известное место. И театр там, кстати, неплохой до сих пор.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, тогда там был ТЮЗ под руководством Брянцева, и Брянцев, в общем, папин спаситель. Потому что папа свои лучшие роли и самые значительные сыграл там во время эвакуации. Потому что это были как раз его звездные годы, там 35 лет мужику – это самый-самый расцвет. И Брянцев его, в общем, вернул в Ленинград, хотя его не хотели пускать. Театр вернулся в Ленинград, а Бруно Артуровича не пускали. И Брянцев ездил специально в Москву, чтобы выхлопотать право вернуться.

К.ЛАРИНА: У меня там бабушка работала в театре во время эвакуации. С Малым театром туда они отправились тоже. Алиса Бруновна, а вы помните свой первый успех, свидетелями которого были ваши родители? Вы их позвали? Вот спектакль, который вы сыграли, и они это увидели?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Ну, мама смотрела все.

К.ЛАРИНА: Ну, все понятно. Это первое самое.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Даже мои школьные. А с папой они были в разводе, вот, поэтому с папой – я не знаю, что папа видел. По-моему, он только в театр Ленсовета попал посмотреть, что-то, не «Пигмалион» ли он попал посмотреть? Вот, я точно не помню. А мама видела все. Она даже сидела, когда Таня была, премьера и принесли унылое синенькое платьице. Мама сказала: «Боже мой, как скучно!» Сейчас же села, взяла нитки, вышила все платье звездочками такими, как снежинками. Утром его привезли с комбината, и к вечеру оно было вышито звездочками до премьеры. (все смеются) Она не покинула гримуборную, пока не закончила.

К.ЛАРИНА: Ну что? мы должны заканчивать. Я вас отпускаю. Огромное спасибо, что нашли для нас время. Очень важно, что у нас появились. Я желаю вам удачи, здоровья и новых работ, да и старые работы не забывать. Ну, мы с вами поняли, дорогие друзья, что помимо БДТ есть еще «Оскар и Розовая дама», которую продолжает играть Алиса Фрейндлих. И есть еще «Уроки танго и любви», которые мы в Москве просто обязаны посмотреть – будем с нетерпением ждать. Большой привет всем вашим близким, большой привет Варваре, большой привет вашим внукам и внучкам, Ну, а из нашего юного... Он на первом курсе?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Да.

К.ЛАРИНА: В Щукинском училище.

А.ФРЕЙНДЛИХ: На первом.

К.ЛАРИНА: Надеемся, вырастит настоящий большой артист. Будет?

А.ФРЕЙНДЛИХ: Не знаю. Если хватит воли, может быть.

К.ЛАРИНА: Ну вот еще одно «В» появилось в конце разговора.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Да.

К.ЛАРИНА: Спасибо вам большое. Спасибо.

А.ФРЕЙНДЛИХ: Спасибо.