100-летие Валентина Плучека - Вера Васильева, Юрий Васильев - Дифирамб - 2009-09-13

К.ЛАРИНА: Начинаем нашу программу «Дифирамб», и у нас сегодня в гостях Вера Кузьминична и Юрий Борисович. (все смеются) Здравствуйте. Васильевы. Вот так вот. Итак, действительно, в нашей студии народная артистка Советского Союза Вера Кузьминична Васильева и народный артист России Юрий Васильев, актеры Театра сатиры. Театр сатиры вступил в юбилейный сезон. Причем, юбилеев там только давай оглядывайся, отмахивайся от них, да? Потому что даже присутствующие здесь товарищи уже сообщили мне, что у них тоже свой личный юбилей. Вот у Юры, оказывается, будет такой вот, весь отличный, со всех сторон одни пятерки. Театру 80 или?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: 85.

К.ЛАРИНА: 85.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да.

К.ЛАРИНА: И вот 4 сентября исполнилось, ну, как бы отмечалось 100-летие. «Исполнилось» бы, конечно, странно говорить, хотя у нас есть люди такие, которые до 100 доживают. Но, все-таки, 100-летие Валентина Плучека. И когда вот такую цифру называют, то ощущение, что это какая-то позапрошлая эпоха. Думаешь «Боже мой, ты же его застал, ты же его видел, ты же аплодировал ему на поклонах. А вот люди, которые работали с этим человеком, это через одно рукопожатие от Мейерхольда, от Маяковского», то, собственно говоря, из чего был сделан Валентин Николаевич Плучек, долгие годы возглавлявший Театр сатиры. Вот мы решили сегодня о нем немножечко поговорить поподробнее, поскольку Вера Кузьминична и Юрий работали со своим режиссером и немало. Брал вас в театр Валентин Николаевич, да?

В.ВАСИЛЬЕВА: Ну, он меня не брал, я его брала. (смеется)

К.ЛАРИНА: Ага. То есть когда вы там работали, он пришел, да?

В.ВАСИЛЬЕВА: Да. И сыграли мы даже уже «Свадьбу с приданым», так что Валентин Николаевич пришел, поставил первые спектакли, по-моему, «Кто виноват». Ну, я его не очень помню. А следующий спектакль был «Пролитая чаша», китайская пьеса Ван Ши Фу, где он мне дал роль китайской принцессы Ин-Ин – это китайская Джульетта. Там была чудесная музыка, оформлял Юткевич. Это было очень красиво. Но не могу сказать, что публика к нам неслась на этот спектакль, потому что он был очень изысканный и очень такой... Ну, представляете себе китайское искусство, нежненькие такие.

К.ЛАРИНА: Фарфоровое все такое, да?

В.ВАСИЛЬЕВА: Да. А Валентин Николаевич... Это одна из самых первых его работ, поэтому мы к нему относились не так, как в конце жизни. Он такой для нас был начинающий в нашем театре режиссером, и, конечно, его такая увлеченность поэзией мне лично очень нравилась. И мне нравилось, что он воспевал красоту чувств, любви и красоту, которую делали на сцене. Но надо сказать, что он – ученик Мейерхольда и Борис Иванович Равенских, который ставил «Свадьбу с приданым» тоже ученик Мейерхольда. Но Валентин Николаевич не любил «Свадьбу с приданым», и не очень любил, по-моему, даже актеров, которые были заняты в этом спектакле. А спектакль еще тогда звучал очень сильно.

К.ЛАРИНА: А что его раздражало? Архаичность? Ему казалось такое все?

В.ВАСИЛЬЕВА: Вы знаете, вот я так понимаю, учитель – один, а 2 направления совершенно разных. Вот 2 ученика, Равенских и Плучек – они впитали в себя Мейерхольда, но каждый пошел совершенно своей дорогой. И мне было даже какое-то время трудно, потому что я чувствовала, что я ему чуждая. Но а когда вышли его самые знаменитые спектакли, ну, Маяковский, который буквально всколыхнул всю Москву. Я понимала, что это огромный успех, но этот успех я уже наблюдала только как зритель, а не как участник. И поэтому... Но, действительно, он открыл и новый язык сценический, и форма была страстная, подходящая Маяковскому, и окружение, которое он приводил в театр. Это была и Лиля Брик, и масса других друзей, которые знали Маяковского. Поэтому мы коснулись какого-то такого пласта культуры, которого до этого в нашем театре не было. У нас театр был актерский, это Актер Актерычи, которые очень были талантливы, подбирали себе пьесы, имели любящую публику, но не брали никаких высот режиссерских. Вот он, по-моему, по-настоящему стал режиссерским театром. И Валентин Николаевич придал нашему театру, конечно, колоссальную весомость, уж я не говорю, какой был успех в Париже. Меня туда взяли в качестве почти массовочки.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: В «Клопа»?

В.ВАСИЛЬЕВА: Да, в «Клопа» - там я газетчицу, по-моему, играла, ну, 2 какие-то фразочки. Но просто была свидетелем бешеного совершенно успеха, который был и у актеров, и у Валентина Николаевича.

К.ЛАРИНА: Хотелось с ним работать, Вера Кузьминична? Вот тогда, когда, все-таки... Хотя, вы понимали, видимо, что что-то...

В.ВАСИЛЬЕВА: Вы знаете, я понимала, что я ему неинтересна, наверное. Он мне давал – я не была совсем безработной – но со мной работали, чаще всего, актеры. Ну, там, Андрюша Крюков какую-нибудь пьесу поставит, Надежда Ивановна Слонова что-то поставит и меня возьмет, Олег Павлович Солюс. То есть я ушла со столбовой дороги на маленькие тропиночки. Просто я понимала, что я, как бы, не его актриса. И поэтому при том, что я восхищаюсь тем, как он... А потом, мне повезло, я сыграла 2 роскошные роли, я считаю. Это Розина в «Женитьбе Фигаро» и Анна Андреевна в «Ревизоре»– они были прелестны совершенно. Но жизнь была у меня достаточно трудная. Хотя, к концу он очень добро отнесся к работе «Воительница», режиссер был Борис Александрович Львов-Анохин. И кончилось-то у нас все тем, что однажды я к нему зашла и мы о чем-то говорили, а когда я уходила, он меня окликнул и сказал «Вера!», и я оглянулась, и он говорит: «Вера, я тебя очень уважаю». И мне это было очень дорого, потому что жизнь у нас была непростая, хотя конфликтов как таковых не было. Вот я хочу теперь, чтобы Юрочка рассказал о своем.

К.ЛАРИНА: Юра, наверное, показывался с чем-то, да?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да, конечно. Наш курс показывался. И я уже, в общем, был принят на «Таганку», а мечтал о Вахтанговском театре, и показывал сатиру, Бекингем мой конек был с Женей Симоновой кусочек, «Французские песни» спели. В общем, мы спели и я понял, что меня берут. В общем, позвонили и сказали, что, вот, Васильев, Этуш и Воробьев, вот, придите. И я стал выбирать.

К.ЛАРИНА: Этуш – это Раиса, да?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Рая, да. Я думаю: «Ну что?» Как-то сатиру я не очень знал, этот театр.

В.ВАСИЛЬЕВА: А я даже не любила сатиру.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Ну, я знал, что Миронов, Папанов – естественно, я знал. Потому что тогда была мода, «Таганка» - это уж, все-таки, действительно. И любимый Вахтанговский. И мне Владимир Георгиевич Шлезингер, Юрий Васильевич Катин-Ярцев, мой художественный руководитель, он говорит: «Я не знаю, но ты сам выбирай». И у меня выбор 6 театров, и я думаю «Куда?» И Владимир Георгиевич Шлезингер говорит «Иди в сатиру, там много наших».

К.ЛАРИНА: Щукинцев, да?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да. И когда я пришел на собеседование в кабинет Валентина Николаевича. Вот он что-то там нам говорил, рассказывал очень тепло об актерах, причем тогда я впервые услышал о Спартаке Мишулине, потому что он сказал «Вот актер, который делает сам роль», и даже меньше было об Андрее Миронове, как бы, сказано. И такое, «Штирлиц, а вы останьтесь», и вот такое «Васильев, а вы останьтесь». И он, как всегда садился, «Я думаю, что у вас будет счастливая судьба в этом театре», - сказал он. И, в общем, получилось так, что я попал, ведь, в очень трудный момент его немножко охлаждения к Андрею Александровичу.

К.ЛАРИНА: Миронову?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да. Потому что вот такой...

В.ВАСИЛЬЕВА: Да, у них любовь была безумная. Он создал его, а потом вдруг...

К.ЛАРИНА: Это какой год?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: 1976 год. И вот какая-то, я понял, что, может быть, это такая ревность ученика, который перерастает учителя.

К.ЛАРИНА: Потому что Андрей стал ставить спектакли.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Может быть, да.

В.ВАСИЛЬЕВА: Он ставил «Тени» Салтыкова-Щедрина.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Но я почувствовал просто интуитивно – я ничего не знал, я был, как бы, молодым. И когда на каждом собрании – я сразу получил 6 ролей, у французского режиссера. Я еще не был в театре, уже распределение. Марк Розовский ставил «Многоуважаемый шкаф», такая пьеса, и Любомир, первый написано «Юрий Васильев». А там Архипова, Ткачук, Державин. В общем, я сразу попадаю. И все массовки, естественно, все. Выхожу. Но на собраниях звучала моя фамилия по 6, по 8. Там, «На белом коне» - Васильев. То есть я понял, что я попал тоже в какую-то...

К.ЛАРИНА: Интригу.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: ...ситуацию. И мне было так жутко. И когда говорят «Так вот же Хлестаков», когда Зинаида Павловна говорила. И я как-то так...

К.ЛАРИНА: А что Миронов?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Он ко мне присматривался. Но он очень интересно. Он увидел, что я работаю, что я работяга. Потому что у нас в театре как Анатолий Дмитриевич, о котором говорили, не любил молодежь. Нет, он любил работяг – он не любил вот это такое, молодежное такое, что сейчас, чтобы сейчас вот – он убивал бы просто, я думаю, людей, которые вот так вот после одного сериала уже считают себя звездами. А тогда ценилось только. И когда первый спектакль «У времени в плену» – я матроса играл какого-то и я не видел спектакля, а тебя же вбрасывают как щенка. Вбрасывают, говорят «Вот здесь матросский бал, весь театр играет. Матросский бал – к тебе подойдет девушка и ты с ней станцуешь вальс». Я говорю: «Ну, вальс я умею». Я смотрю, никто ко мне не выходит. И я начал сам с собой, так, пантомимически танцевать. Вторая сцена во втором акте какие-то Пулковские высоты, стреляют немцы. И вдруг там выстрел какой-то, и я с себя так, бух бескозырку, как будто бы в меня попали. И Андрей Александрович подходит после и говорит: «Ну, вы молодец, вы работаете». Вот это, как бы, он начал ко мне присматриваться и смотреть. Но никогда мы с ним, слава Богу – это его мудрость – никогда мы с ним не пересеклись, и даже он со мной, действительно, Хлестакова репетировал, когда мне дали – он был в больнице – мне дали за неделю сыграть Хлестакова. Без партнеров, без всего. Я репетировал с Юлианом Иосифовичем Козловским. Потом вышли на генеральный прогон, и, как знаете, вот бывает такая вещь, ну, когда актерам уже спектакль, который они играли, ну, не очень хочется. И я помню, как все начали наигрывать, прости меня Господи, ну просто, вот. А я, как бы, пытался. И я остановил и сказал «Валентин Николаевич, я не могу сыграть сегодня», потому что сегодня вечером я уже должен был сыграть. Все, костюм. Я говорю: «Я не могу, я не готов». – «Да, старик, у тебя не было провалов и я не позволю тебе провалиться. Сегодня пойдет другой спектакль». И вот это вот я понял. Потому что моего Хлестакова не было, он не созрел у меня. А подражать Андрею Александровичу я не хотел и никогда.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да, это бессмысленно.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Но я Валентину Николаевичу благодарен, ведь я, как бы, сначала был его таким любимчиком. Вот понятно, он был влюблен. Он вообще влюблялся в актеров, он очень много раз влюблялся. Но я на протяжении 25 лет, которые мы с ним работали, я в 11 спектаклях был занят. Он всегда ко мне возвращался. То есть я уходил в тень, я занимался собой, но я понял, что и даже в конце жизни, когда он мне сказал заниматься режиссурой, я никогда бы не осмелился этим заняться. И вот самая потрясающая была история с секретаршами. Когда я ему рассказал, он сказал «Знаешь, старик, я хочу, чтобы было много женщин и ты в центре». И я говорю: «Вот, я посмотрел в Германии совершенно другую историю». Вдруг меня вызывает с какой-то репетиции, говорит: «Сколько было женщин?» Я говорю: «Семь» - «Сколько ты можешь взять?» Я говорю: «Ну, давайте 12». Он говорит: «Давай». Я иду на репетицию, меня вызывают, говорит: «Кого ты хочешь взять?» И вот от Веры Кузьминичны начинаю всех поющих, 12. Опять иду на репетицию, потом меня опять вызывают, он говорит: «Кто музыкальный руководитель? Крамер?» Я говорю: «Нет, Андрей Семенов» - «А, этот рыжий сумасшедший. Хорошо». И, значит, уже есть приказ, распределение. Я не знаю, ни пьесы нет, ничего нет, и мы начали, и он, уходя... Когда мы показывали, он опоздал на показ, в зале все полностью под рояльчик: «Ну что, Мейерхольд? Давай, удивляй меня». Я думаю: «Ну все, уже отложили сразу». И когда в конце аплодировала долго труппа, и он встал со слезами заплаканный, сказал: «Старик, ты вернул театру праздник». (все смеются) И вот это вот было потрясающе. И он абсолютно, он мне сказал «Тебе нужно заниматься режиссурой», и его самая большая оценка – он меня завел в кабинет и сказал: «Ты знаешь, старик, этот спектакль понравился бы Мейерхольду».

К.ЛАРИНА: Ну, видите, целый спектакль сыграл для вас Юрий Васильев. Жалко, что вы не видели этой замечательной мимики. Продолжим нашу творческую встречу после выпуска новостей. Напомню, что сегодня мы говорим о Валентине Плучеке, об истории Театра сатиры, и у нас тут живая легенда Вера Кузьминична Васильева и, можно сказать, уже практически легенда (все смеются) Юрий Борисович Васильев.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Вот, кстати, после этой саморекламы, где прозвучал такой голос Никиты Сергеевича Хрущева узнаваемый, у меня вопрос к вам возник, уважаемые гости, Вера Кузьминична Васильева и Юрий Васильев: а в репетициях каков был Валентин Николаевич Плучек? Кричал? Бросал ли в артистов стулья? Ругался ли нецензурными словами? И вообще, как это все происходило?

В.ВАСИЛЬЕВА: Вы знаете, вообще-то Валентин Николаевич, с каждым годом его фигура вырастает в нашем сознании. Он нас воспитывал. Какой актер бы ни был, в каком возрасте бы ни был, но мы были его учениками. И огромное количество времени он тратил на то, чтобы нам читать стихи. Или говорить о том, как мы должны любить живопись. Вообще, он, все-таки...

К.ЛАРИНА: Образовывать старался вас, да?

В.ВАСИЛЬЕВА: Да-да-да. Детишки, которые ленятся чего-то узнавать. И он в нас все время старался внедрить что-то интересное, передовое. У него хватало терпения снова повторять, что говорил Мейерхольд. Потом мне очень запомнилось – я вот когда о нем думаю – все-таки, поразительная жизнь. Очень много спектаклей запрещали.

К.ЛАРИНА: Вот я тоже хотела об этом спросить, что жизнь – сплошная борьба была.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да. Вы знаете, во-первых, он боролся с ощущением, во-первых, своей правоты, и это чувствовалось. Поэтому мы были, знаете, как под большими крыльями птенцы.

К.ЛАРИНА: А первый раз когда вы, кстати, с этим столкнулись? Теркин или что там было?

В.ВАСИЛЬЕВА: Это был, наверное, «Теркин на том свете» или Назым Хикмет «А был ли Иван Иванович». «Дамоклов меч» был прекрасный спектакль, там Зоя Зелинская играла роскошно свою роль, и именно у нее был, по-моему, вот я впервые почувствовала у героини какую-то новую манеру чувствовать и говорить. Она была очень лаконична, очень безинтонационна. Я тогда этого не могла оценить. А вот когда вспоминаю, то думаю, какой он молодец, и он это требовал от нас. Толя Папанов там раскрылся как трагический актер. И после этого, вот, был спектакль Назыма Хикмета, с которым, естественно, театр дружил – а это был, все-таки, передовой ум того времени. И когда закрывали спектакли...

К.ЛАРИНА: А за что, простите, Вера Кузьминична?

В.ВАСИЛЬЕВА: За что закрывали?

К.ЛАРИНА: Что инкриминировали?

В.ВАСИЛЬЕВА: А, наверное, закрывание свободы. Я так думаю. (смеется) Потому что, что ни пьеса, я даже сейчас вообще не могу представить, за что можно было закрыть «Теркина на том свете». Роскошный спектакль, и что можно было там найти? И, все-таки, значит, чего-то находили. И он никогда не унывал. Вот меня поражало, что он вообще не был пессимистом, а он по натуре был невероятный озорник, влюбленный в своих актеров. Не во всех. У него были те, которые, как бы, ну, работают и работают. А были те, кого он создавал. Это Андрей Миронов и Таня Васильева, это Зоя Зелинская какое-то время, тоже у нее были прекрасные роли, она их очень хорошо играла. А Танечка Васильева просто расцветала. Иногда нам казалось «Ну как это Тане дает он Софью в «Горе от ума»?»

К.ЛАРИНА: Это была Татьяна Ицыкович еще.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да, Танечка была уже беременна. Был очень смешной случай, когда ее беременность под этим платьем ампир ощущалась. И когда, кажется, Державин: «В 17 лет вы расцвели прелестно» (все смеются). Вся публика и за кулисами мы хохотали. Но как-то, знаете, при его влюбленности, в общем, все оказывается на свете...

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Оправданным.

В.ВАСИЛЬЕВА: Возможным, да. Но, все-таки, мы не забыли этот анекдотический вариант. А то, как он был влюблен в Андрея, это, конечно, вообще огромное счастье, что у Андрея появился такой режиссер. И который поставил такие спектакли – я даже не знаю, кого перечислить из драматических артистов, кто имел бы и Жадова, и Чацкого, и Дон Жуана, и Джона Кеннеди, и Лопахина. То есть вы понимаете, попав в Театр сатиры, где мы почти не мечтали никогда проплакать или заставить рыдать публику, вот Андрюша это имел. При том, что он был божественно комедийным, очаровательным артистом, у него раскрылся еще дар трагического актера. Поэтому те любимцы, которым посчастливилось быть любимым таким талантливым режиссером как Валентин Николаевич, это счастье их биографии.

К.ЛАРИНА: Ну, а все-таки, вот манера общения во время репетиций. Я понимаю, что это такие тайные, интимные.

В.ВАСИЛЬЕВА: На репетициях он на нас, все-таки, никогда не кричал. И не был грубым. Он мог иногда придти в отчаяние от нашего невежества или от малой изобретательности, или даже от душевной лени. Он хватался за голову и говорил, что «Ну как это можно иметь такую роль и ничего не принести? Какая пустая душа! Какое пустое времяпрепровождение!» То есть он был воспитателем. Мы не все принимали. Понимаете, ленивость и беспечность актерской натуры иногда брала верх, и мы даже говорили: «Ну, а репетировать-то когда-нибудь начнем?» А он все говорит-говорит о чем-то высоком, прекрасном. Вот сейчас вспоминаем об этом с тоской, с благодарностью. А во время, так сказать, моментов его увлечения поэзией, мы друг друга подталкивали, говорили «Репетиция-то начнется?».

К.ЛАРИНА: Читал стихи.

В.ВАСИЛЬЕВА: Понимаете? Ведь, в общем, актеры – они дети, все-таки. Мы любим полентяйничать, любим, чтобы нас похвалили. У нас остается очень детская психология как ученическая. Поэтому иногда мы не оценивали его этого знания поэзии и его эрудиции потрясающей. А сейчас понимаем, как это было и нужно. Но все равно что-то в нас западало, раз мы сейчас с такой благодарностью вспоминаем.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Он, конечно, поразительно репетировал. Поразительно. Я застал, когда он выскакивал на сцену. «Бег» Булгакова. Он же владел биомеханикой Мейерхольда, и когда я пришел в театр, мы все занимались, молодые актеры биомеханикой. И он мягко так выскакивал, показывал пластично, а потом говорил «Так-так-так-так, иди-иди-иди-иди, так-так-так-так. Стоп! Вот так». И вот это вот. А Вера Кузьминична сказала про педагогику. Во-первых, меня поражало, что он никогда – вот почему меня сейчас немножко раздражает, когда молодым актерам уже сейчас говорят «Это гений, это гений», и мы открыто говорим «Это гений». Валентин Николаевич никогда, я считаю, что и правильно, и в театральных училищах никогда большей похвалы, чем вот так вот потрепать и сказать «Малыш, все хорошо». А Валентин Николаевич на 20 лет – у меня было 40-летие – он мне написал, он мне все время подписывал программки и писал: «Очень одаренному артисту Юрию Васильеву». И только в конце жизни, когда я стал народным артистом, я приехал к нему домой, мы приехали, я привез торт, он надписал мне книгу последнюю «Приют комедиантов» и написал «Талантливому артисту Юрию Васильеву, на моих глазах ставшему мастером». И это для меня больше, чем звание, как бы. Потому что нужно было заслужить вот это в течение огромной работы, звание талантливого человека, просто чтобы тебя назвали талантливым человеком, мастером, который знает, что это такое. А когда все время тебе говорят в 25, 30 уже, что ты гений, гениальный артист... Ну, хорошие артисты, хорошие. Поэтому вот в этом плане он абсолютно всегда... Во-первых, у него была четкая система работы – это художественный руководитель. Вот в чем его гениальность? Он все время менял мудрость. Вот казалось, сейчас он будет орать или что-то разбирать – вдруг он тебя хвалил. Или, наоборот. Ведь я был свидетелем одной ситуации, которая была у нас в театре, когда труппа почти его хотела съесть. Вот просто такое настроение было, и мы собрались наверху в большой репетиционный зал, тогда еще не было малой сцены, и он вышел после больницы. Ну, что-то уже такое, что-то такое назревало, болен был. И он сел на стул, а здесь такие тигры стоят на арене.

К.ЛАРИНА: А вы хотели на полном серьезе уже предложить?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Ну, не мы хотели, а группа в театре хотела что-то такое сделать. И вот он садится, выходит: «Я сейчас лежал в больнице и был на грани смерти. И вдруг я понял, как я вас всех люблю». (все смеются) Все, было снято все. Человек, который хотел это все поднимать, все сразу. И вот эти парадоксальные какие-то моменты. Если он тебе доверял и давал, он верил в это. У него не было такого «Ой, ты знаешь, ну, может быть, все-таки, не надо?» Нет, он давал. Вот я несколько раз приходил, новая пьеса была «Путешествие на краю», которая очень мало продержалась, молодого Вани Савельева. Он понимал, что театр должен двигаться вперед. Он давал Мише (НЕРАЗБОРЧИВО) ставить и он его любил очень. Валерию Гаркалину. Он нашему поколению вообще после катастрофы, которая случилась в 1987 году, когда... Я ему потом в конце сказал: «Вам не жалко вот так вот, что вот так вы ушли из театра?» Он говорит: «Я потерял театр в 1987-м году». И поэтому он как-то на наше поколение, он нас...

К.ЛАРИНА: Когда ушли из жизни Миронов и Папанов?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да. Ну, это все. Когда мы сегодня оцениваем. Тогда я был зол на него, что он не приехал на похороны. Ну, просто я приехал, я не мог его видеть, Валентина Николаевича.

К.ЛАРИНА: Тут надо напомнить, что тогда был театр на гастролях, когда все это случилось.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да, на гастролях, и у нас ничего не осталось. И мы играли с Верой Кузьминичной «Восемнадцатый верблюд» 12 дней подряд просто комедию, просто стояла уже «Скорая помощь», говорила «Вот этот мальчик будет следующий» просто потому, что это было невероятно, чтобы за 9 дней потерять двух артистов – это просто...

В.ВАСИЛЬЕВА: Да. На которых все прямо держалось.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Но мы же забываем, что это и его биография, что это и он рухнул вместе с этим со всем. Потом уже со временем, когда...

К.ЛАРИНА: Ну, мне кажется, что он так и не оправился от этого удара.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Нет, конечно. Конечно, не оправился.

В.ВАСИЛЬЕВА: Одно чудо произошло то, что он поставил «Укрощение строптивой», будучи, ну, предельно больным. Человек, которому просто даже не знаешь, как он еще живет. Вдруг вот так. И какое-то озорство, влюбленность в Шекспира, влюбленность в молодых актеров, в Машу Ильину, в Гаркалина. И настолько это было очаровательно, и мы были, конечно, потрясены.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: А то, что он...

В.ВАСИЛЬЕВА: А как он умел веселиться, между прочим!

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да-да, сейчас.

В.ВАСИЛЬЕВА: Банкеты обожал!

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да-да-да. Вера Кузьминична, сейчас я просто расскажу про «Идеальный муж». Он же когда в Москве грязь, из мусорных баков вылетает ветер, крысы бегают, он говорит: «Я иду и понимаю: надо ставить Уайльда». (все смеются) И вот он ставит в противовес, когда все про бомжей ставили, он ставит «Идеальный муж» с высшим светом, с манерами, с красивым оформлением, такое, как рыбки в аквариуме. А! Смешно: когда актеры не хотели репетировать, и иногда Папанов говорил: «Расскажите про Мейерхольда». (все смеются) Это у нас называлось «прижать шайбу». И на час было, на репетиции все отдыхали.

И потом когда Вера Кузьминична говорит, вот как ты задала вопрос, как отстаивали, как он отстаивал позицию. Он мог пойти против всех. Когда принесли пьесу Белова «По 206-й статье» и прочли ее, Георгий Павлович встал и сказал: «Это ерунда, это бред ставить вообще в нашем театре такую пьесу».

К.ЛАРИНА: Менглет?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да. И он сказал: «Я подаю заявление об уходе» и он ушел. Он: «Вы не понимаете, что это Белов, что это писатель, что это мощнейшее». Он верил, значит, когда он брал – он точно знал, что он хочет в этой. Потому что это был потом очень хороший спектакль. И Андрей Александрович 3 дня, по-моему, продержался дома и они пришли с лозунгом «Валя, хватит, выходи на работу». (все смеются)

В.ВАСИЛЬЕВА: Вообще, весело жили. Весело.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Нет, вообще очень весело. Александр Анатольевич рассказывал, что где-то в Ташкенте они были на гастролях, и они с Андреем Александровичем – они же уже известные – и какой-то шашлычник их пригласил, и они взяли Валентина Николаевича. Они выпили, и Валентин Николаевич начал читать стихи, все. И когда они уходили уже поддатые, этот человек сказал: «Валю не забудьте, завтра приходите – только Валентина не забудьте». (все смеются)

В.ВАСИЛЬЕВА: Да-да, это верно.

К.ЛАРИНА: А то, что касается всяких мифов и легенд. Ну, как бы, один миф, который является правдой по поводу того, что Питер Брук – двоюродный брат Валентина Николаевича Плучека. Ну, естественно, там в советские годы как-то старались на эту тему вообще не вспоминать. А вот ты сказал про «Расскажите про Мейерхольда», а, вот, про Брука он рассказывал что-нибудь?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Конечно. Он когда приезжал из Парижа.

В.ВАСИЛЬЕВА: Это мы тоже посмеивались.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да, он все спектакли. Такая была гениальная история, когда он приехал и он сел на репетиции «Горе от ума» и сказал: «Я всю жизнь мечтал работать с такими артистами, как Марчелло Мастрояни, Чарли Чаплин», а работаю с вами. На что Анатолий Дмитриевич Папанов: «Я тоже всю жизнь мечтал работать с Питером Бруком, а работаю с его братом, и то двоюродным». (все смеются)

В.ВАСИЛЬЕВА: Да. Толя Папанов был очень остроумный, очень такой, защищающий себя всегда.

К.ЛАРИНА: Мы еще не вспомнили, вот, говорили о том, что он давал сцену, не боялся доверять молодым режиссерам какие-то новые спектакли делать, но, ведь, не вспомнили еще про такие вот знаковые события в Театре Сатиры – это еще до Юрина прихода, это Захаров и «Доходное место», да? И «Проснись и пой», и вообще вот это сотрудничество, мне кажется, было очень плодотворное для театра.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да-да. Ну, были моменты, конечно, он, ведь, не ангел, естественно. Вообще, худруки редко бывают ангелами.

К.ЛАРИНА: Ну так, понятное дело.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да, и много бывало спектаклей, которые, как бы, начинались и были закрыты им. Иногда это казалось несправедливым, иногда это заканчивалось разрывом. Люди уходили. Это все, в общем, не гладкая жизнь, она очень сложная. Просто когда проходят годы, то какая-то конфликтность уходит очень далеко, а остается основа – это, все-таки, большой талант, огромная эрудиция, смелость, которая у него была. И мне кажется, природная какая-то мальчишеская отважность, которую он в себе очень культивировал, и любил быть мальчишкой.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: И оптимизм. Он иногда – вот, Инна Вишневская в фильме очень правильно сказала про Валентина Николаевича – что он всегда оставлял просвет. У него никогда не было, что он убивает и люди выходят после спектакля раздавленные. У него всегда... Вот почему когда ставили «Путешествие на краю», он говорит «Хорошая пьеса, талантливая. Но, ведь, безнадега». Потому что дети выбрасываются в окно в конце. И я говорю: «А если... Можно же, вниз, а можно вверх. Может, они взлетают?» И он: «Давай, делай». И он это понимал. Потому что он больше всего, везде у него был, все-таки, оптимистический вот этот выход. У него не было такого, что он раздалбывает все, уничтожает.

К.ЛАРИНА: Ну смотрите. Столько лет, почти 50 лет он руководил?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: 45 лет.

К.ЛАРИНА: 45 лет, да? И такая труппа – вот мы сегодня многих назвали, и тех, кого нет, и совершенно выдающиеся из актеров. Вот я хотела бы еще и Романа Ткачука вспомнить. Просто история из спектакля «Самоубийцы» тоже такая, драматичная. Просто как-то даже люди даже этого не понимают, что все это могло бы появиться гораздо раньше в театре, да?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да каждое слово. То, что испытывал он, когда за одно слово «Казанский университет» в «Беге» говорили «Нельзя говорить «казанский» - «Почему?» - «Потому что там учился Ленин». Ну как такой бред, который мы выносили? Или я говорил «МГИМО» - «Нельзя МГИМО в «Гнезде глухаря» Розова» - «Почему?» - «Потому что там все дети учились. Давайте экономический факультет МГУ». ну такое, бредятина просто. Бред.

К.ЛАРИНА: А с людьми расставался, наверное, тоже были такие истории? Ну, самая такая известная история – это с Татьяной Ивановной Пельтцер как расстались. Плохо расстались, Вера Кузьминична?

В.ВАСИЛЬЕВА: Да. В общем, да. Мне кажется, что он Пельтцер тоже не до конца любил, как он умел любить некоторых актеров. Поэтому она могла это чувствовать, хотя, она, в общем, не была обижена ролями. Но, вот, закончилось. По-моему, кто-то, он на нее прикрикнул.

К.ЛАРИНА: Ну, говорят, что чуть ли не в гриме она убежала вообще из театра.

В.ВАСИЛЬЕВА: Да-да.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Ну, она «Горе от ума» там.

К.ЛАРИНА: Что Хлестову она репетировала, да?

В.ВАСИЛЬЕВА: Да. Сильно не понравилось, и она ему очень сильно тоже ответила. Вообще, понимаете, ну, жизнь актера – она всегда бывает достаточно драматичной, потому что то, что мы берем общую картину – это одно. А личная биография актера в связи с режиссером – она бывает иногда и несправедливой, и трагической. Но дело же не в этом. Сейчас мы говорим, все-таки, о театре и о создателе этого театра.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Хотя, Галя, вот, рассказывала Полтавская иногда. Когда он кого-то вызовет, отчитает, ну, какие-то предельные. Хотя он, действительно, не кричал на репетициях. Но он говорит: «Может быть, я резко слишком?» И он на следующий день вызывал и он как-то пытался. Потому что у меня был случай, когда нас поймали – тогда не было антрепризы, и мы с (НЕРАЗБОРЧИВО) с Ольгой Александровной поехали. Ну, кто-то стукнул на нас. И он нас вызвал и начал орать, что мы, значит, «что такое? Вы там за деньги выступаете!» И я пишу заявление об уходе. Пишу просто заявление. Меня завели, и я пишу, бросаю. Я спускаюсь, ухожу из театра, а репетировали мы «Людовика XIV». Галя Полтавская звонит, говорит «Тебя Валентин Николаевича». Я прихожу, он говорит: «Вы не написали причину, по которой вы уходите из театра». Я говорю: «Валентин Николаевич, ну я работаю здесь, я с утра до вечера, неужели я не могу? У меня семья, я должен зарабатывать денег». Он: «Мальчишка!» Я: «На меня отец никогда не кричал». Зинаида Павловна вбегает: «Валя, Юра!» Нас развели. Мне говорят: «Слушай, мы сказали, что тебя увезли в Боткинскую, ты не появляйся до утра». Утром я прихожу на репетицию в костюме Людовика со шпагой, меня опять вызывают к нему. Я думаю, ну сейчас я просто проколю его шпагой просто. Я встал, он так... Пауза нависла. «Старик, ну неужели мы с тобой из-за 100 рублей похерим нашу дружбу? Подойди сюда, я тебя поцелую». Вот, все. Это мудрость.

К.ЛАРИНА: Капустники видел? Пародии твои видел, естественно?

В.ВАСИЛЬЕВА: Нет.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Нет.

К.ЛАРИНА: Нет?! Да вы что!

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Впервые я показал это, как ни странно, на кладбище у Валентина Николаевича прямо на могиле, мы вспоминали, я показал.

К.ЛАРИНА: Ну ты же это наверняка делал?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Никогда в жизни. Только вот так вот в домашних условиях.

К.ЛАРИНА: Ой, как жалко! Потому что ты так показываешь, я думаю, наверняка он тоже смеялся вместе со всеми.

В.ВАСИЛЬЕВА: Это, в общем, так он задыхался – все-таки это самые последние годы, когда ему трудно было.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да-да, ну это последние, потому что это, как бы... А то он. Ну, просто вот эта поза Мейерхольда у него всегда, закрытые глаза, голова вверх у него всегда, а здесь еще портрет Мейерхольда. (смеется)

К.ЛАРИНА: Ну что будет теперь, скажите, у вас в связи с юбилеем? Ну, Александр Анатольевич нам немножко рассказывал о том, что вы там готовите обозрение традиционное «Театр сатиры», да?

В.ВАСИЛЬЕВА: Музыкальное.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Музыкальное, теперь мы на музыке. Потому что великие композиторы работали.

К.ЛАРИНА: То есть это будет история Театра сатиры через?..

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Через музыку, да. Через музыку и через поколения, что передается поколение, как бы, вот, наши звезды. Ну, не будем рассказывать – пусть придут зрители. Но вот на таком, как бы.

В.ВАСИЛЬЕВА: Ну, попытаемся.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Трудно в наше время отмечать юбилей, но все равно будем.

К.ЛАРИНА: А куда ж деваться?

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да.

К.ЛАРИНА: Спасибо вам большое. Мы должны уже заканчивать нашу программу. Вера Васильева и Юрий Васильев, которые не родственники – в который раз уже спрашивают. Хотя, с другой стороны, я думаю, что за давностью лет такого совместного сотрудничества уже больше, чем родственники.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Да. Мы уже даже не отрицаем.

В.ВАСИЛЬЕВА: У меня ощущение, что это мой сын. (все смеются)

К.ЛАРИНА: Спасибо вам большое, удачи, и очень радостно было вас сегодня видеть в студии.

В.ВАСИЛЬЕВА: Спасибо вам.

Ю.ВАСИЛЬЕВ: Спасибо вам большое.