Александр Ширвиндт - Дифирамб - 2009-07-12

К.ЛАРИНА: Начинаем программу «Дифирамб». Я очень рада, что сегодня у нас в гостях Александр Ширвиндт, народный артист России, художественный руководитель Театра Сатиры, лауреат премии Хрустальная Турандот – совсем недавно была вручена за вклад, что называется, в искусство. За вклад это была, Александр Анатольевич, да?

А.ШИРВИНДТ: За вклад, за вклад.

К.ЛАРИНА: «За вклад, за вклад». (смеется) Добрый день, здравствуйте.

А.ШИРВИНДТ: Здравствуйте.

К.ЛАРИНА: Здесь очень много пришло вопросов у нас на наш сайт к вам, но там даже.

А.ШИРВИНДТ: Хамских или мирных?

К.ЛАРИНА: Там разные есть. Но там завязалась дискуссия между участниками. Сначала люди мирно задавали вопросы вам, а потом сцепились друг с другом в оценке вашей творческой жизни. То есть там есть какие-то люди, которые сомневаются в том, насколько вы велики. А другие наоборот говорят: «Да что вы! Ширвиндт – это же наше все».

А.ШИРВИНДТ: Мы будем отвечать.

К.ЛАРИНА: Давайте их помирим? Как бы вы? Куда вы поставите Александра Ширвиндта?

А.ШИРВИНДТ: Я очень вялой тщеславности человек, Ксюш. И чем дальше, чем ближе к этому столетию, тем становится яснее, что не в этом дело. Потому что, если честно говорить, попытаться наступить на горло привычной иронии, все-таки, я думаю, с тем кошмаром, что творится в нашем поколении, имею в виду совершенно череду ухода ближайших людей и друзей ближайших и просто, так сказать, односоплеменников по времени, тем ярче понимаешь, насколько все эфемерно. Поэтому так вот иногда думаешь, что ужас, какие-то сроки, 75, особенно. Ну, чего я тебе говорю? Ты – молодая, красивая. А вообще, почему-то последние 12 лет, я высчитал, как дым пролетело. До этого как-то еще чего-то шло, еще, вот, остановки были какие-то. Сейчас все – экспресс. Поэтому, я думаю, что вот это вообще сегодня, когда все эти атрибуты «звезда», «великий», «гений» стали совершенно расхожими семечками. Великих вообще единицы, гениев вообще, я уж забыл, как они выглядят. Все время звезды – это вообще какие-то вшивые кометки, которые падают как град. Но все время у нас это употребляется. Это ужасно.

Поэтому нет, я-то думаю, что все очень просто. Просто, очевидно, какая-то ниша моей персоны так, суммарно существует. Что это за ниша? Какое ее качество? Что это? Но она существует, я думаю, иначе зачем? Потому что тогда вообще это существование бессмысленно животное. А так, существует какая-то, ну, опять противное слово, индивидуальность, наверное, которая определяет эту странную фамилию. Вот и все. А говорить о каких-то параметрах значимости? Во-первых, это стыдобина. Во-вторых, никто этого не знает. Я, кстати, ехал сюда к тебе, слушал про Репина, да? Как его чуть не убили за эту картину, да? И он правильно сказал: «Подождем». Так что, подождем. Вообще, ведь, это странная история. Ты замечала, что есть фигуры замечательные, высокие фигуры, которые с уходом куда-то в лету, куда-то канут, да? А есть фигуры, пускай такого же значения, вдруг с годами выпячиваются, выпячиваются. Не только потому, что их нарочно куда-то выдвигают в бессмертные, а потому что какая-то неизученная... Согласна, да?

К.ЛАРИНА: Конечно.

А.ШИРВИНДТ: И поэтому, значит, что там будет через 50 лет, никто не знает.

К.ЛАРИНА: Вообще, это ужасно.

А.ШИРВИНДТ: Я очень всегда боюсь чего-нибудь употреблять такое умное и, якобы, эрудированное, потому что подумают, что я выпендриваюсь. И поэтому в театре или где-то – сейчас нельзя делать вид, что я что-то читаю, что-то помню. Подумают, что выживший из ума старик. Тем не менее, есть у Набокова, может ты помнишь, «Подвиг», роман замечательный. Перечти. Вот и там, естественно, вся эта замечательная интеллигенция послереволюционная все полемизирует что? зачем? куда? Все иронично. И там потрясающе один говорит, что сейчас люди делятся на что? Одни бьются за призрак прошлого, а другие бьются за призрак будущего. Замечательно, да? Так как мы существуем именно тоже в этом кате: сейчас оголтелые люди бьются за призрак прошлого во главе с колбасой за 2-20, другие бьются за призрак будущего, совершенно параметров его не понимая. Но вот эта замечательная набоковская какая-то формулировка. К чему это я? Да! (смеется) Так вот, неизвестно, что будет. Призрак своей значимости – это очень стыдная вещь. Тем более, что я человек ироничный и отношусь к себе очень иронично.

К.ЛАРИНА: Круг общения, который такими дырами наполнен рядом, да? Вот я имею в виду утраты бесконечные, которые в вашем случае начались как-то совсем рано, когда уходили рядом совсем молодые люди. Вот, там не знаю, там же Миронова вспомнить, это 1987-й год, больше 20 лет назад.

А.ШИРВИНДТ: Да ужас! В будущем году Гриши Горину должно было быть 70. Было бы 70, а ушел уже...

К.ЛАРИНА: Он восполняется как-то?

А.ШИРВИНДТ: Нет, абсолютно не восполняется. Вообще, друзей не приобретают, они же там – они же в детстве, бессознательно, в молодости молодежно, а в зрелости появляются настоящие друзья и круг их. Появляются приятели, необходимое общение, интересные люди. Покойный Зямочка Гердт, замечательный мой друг – он был патологически человекоискатель. Он так увлекался неожиданной встречей. И тут же звонил: «Таня, скорей сервируй! Нашел!» Ему казалось, что вот. И потом через пару слов или пару вечеров остывал, понимая, что это ошибка.

Поэтому и круг всегда оставался узким. Очень узким. Ну, относительно, конечно, но узким. Поэтому, вот, то что сейчас происходит – это естественный спидометр накручивания. Тем не менее, от этого не легче. Поэтому пустоты возникают совершенно невосполнимые. Ну, это эдакие амбразуры, знаешь, вот как дома сейчас недостроенные в связи с кризисом стоят, миллиарды этих поселков. И вот эти бойницы этих окон пустых напоминают мне вот эти склепы вот этих сегодняшних кладбищ, где все время что-то такое заполняется, к сожалению, узким кругом своим.

К.ЛАРИНА: А вот вы смотрите, вы там пошутили по поводу грядущего столетия. Но, на самом деле-то, столетие грядет, но не ваше, Александр Анатольевич, а Валентина Николаевича Плучека. Совсем скоро 100 лет со дня его рождения, казалось, да?

А.ШИРВИНДТ: Да. Знаешь, у нас, вот, сезон сейчас закрылся, сезон открывается 4 сентября. 4 сентября нарочно мы открываем, это именно день рождения Валентина Николаевича, 100 лет. Вообще, тоже в секунду. И мы будем играть в честь его столетия его спектакль «Укрощение строптивой» – он до сих пор у нас в репертуаре. Ужас! Ты же знаешь – ты актриса, что такое старые спектакли. Это невыносимое все время только крик-шум «Куда вы?», это старение, дряхление. Но тут, значит, мы собрались, я орал как зарезанный на всех. Обновляем полностью оформление, перешиваем костюмы – они дорогие, тут дикий скандал, но все равно на это пошли. Потому что и директор мой Мамед Агаев – он очень любил Плучека, поэтому, значит, вот это тоже сподвигнуло.

И, значит, ужас в том, что этот спектакль, который был динамичен, хулиганист и вообще он поставил же его в очень крупном возрасте, тем не менее, абсолютно молодежная режиссура. Он шел 3 часа. Сейчас последний раз я заглянул – почти 3,5 часа, это невыносимая тягомотина, они это везут. Был страшный скандал, все такое, и вот коллективно договорились, что в честь столетия Валентина Николаевича, в честь его спектакля мы это еще порепетируем. Так что вот мы открываем сезон юбилеем Плучека. И потом через месяц у нас 85 лет театру. Вот такие подряд даты.

Мы страшно намылились, юбилей, вот, опять чего-то выклянчить, пойти на поклон к Юрию Михайловичу. Сказали с ухмылкой: «Это не юбилей». Юбилей, оказывается – там 50, 75, потом 100.

К.ЛАРИНА: Где есть цифра «0» на конце, да?

А.ШИРВИНДТ: Или кратное 25-ти. Ну вот, мы сначала расстроились, потом «Не беда». Ну, это для нас дата, мы сказали, и так что, что бы вы ни говорили, мы будем его отмечать. И мы делаем обозрение. Причем так придумалось, понимаешь...

К.ЛАРИНА: Обозрение, связанное с историей театра, да?

А.ШИРВИНДТ: Да. Понимаешь, вообще, театр-то соткан наш на обозрении. У нас была масса. Он начинался как обозрение «Москва с точки зрения, 1924 год». А тут почему-то мне показалось на волне вот этого 5-часового Евреевидения, да? Когда была 4,5 часа одна конвульсия шикарная, да? Я стал задыхаться, подумал: «Я старый». Потом думаю: «Нет, не старый, не может быть». И тут мы вспомнили, что вся биография театра соткана из потрясающих музыкантов. Дунаевский был завмузом Театра Сатиры на первых шагах. Потом Мурадели, Богословский, Родион Щедрин, ну не говоря, Гена Гладков, Тухманов. Ну, сонмище замечательных композиторов. И у нас, значит, тоже не менее замечательный – я не говорю гениальный, великий, замечательный говорю – Андрюша Семенов. Ты его знаешь, да?

К.ЛАРИНА: Который в театре Эрмитаж завмуз, да?

А.ШИРВИНДТ: Да. Он у нас тоже завмуз, он совмещает. Он титанической энергии и работоспособности. И я их послал вниз в подвал. У нас же в театре оркестр живой, в драматическом театре – это вообще уникальный случай, 32 человека, профессиональный оркестр. И когда сейчас еще пришел Андрюша, он их взял в руки, и они стали рыться в своих закромах. И вынули замечательную музыку всей этой биографии. И мы хотим сделать такое музыкальное путешествие, вернее, путешествие по музыкальной биографии театра. И даже назвать это хотим «Триумф на Триумфальной» - это было название одной из первых, еще когда Площадь Маяковского раньше тоже была Триумфальной, у них было обозрение «Триумф на Триумфальной». Сказать, что название опасное, потом критики начнут «Это триумф? Это не триумф, это провал на Триумфальной». (все смеются) Но мы идем на это.

К.ЛАРИНА: Почему Театру Сатиры позволялось многое, что не позволялось другим? Вообще, как можно было в ту эпоху существовать с таким названием и с такими иногда просто взрывоопасными авторами и взрывоопасными намеками? Тут же тоже приемка была, как и во всех театрах, и приходили «пиджаки» и смотрели. И не смеялся, небось, никто.

А.ШИРВИНДТ: Ты знаешь, мы говорим о Плучеке – это же была Голгофа. Так как все-таки Театр Сатиры предполагает остроту. Это сейчас как можно переострить полемику на телевидении, там, Икса и Игрека? А раньше же это все... Поэтому вся эта история была обмануть, обмануть – это вот фиги в кармане, это аллюзии. Вот эта история, уже хрестоматийная с захаровским «Доходным местом», да. Что там такое? «Самоубийца». «Самоубийцу» сдавали раз 20, 2 раза закрывали. И если бы не гениальность Сергея Владимировича Михалкова, которого Плучек позвал как редактора – тоже хитрые были, все же. А он же гений был, гений. Там, например, в очередной раз закрывали «Самоубийцу», потому что в конце выбегал Державин персонажем и говорил, не помню: «Петя Петунин застрелился и записку оставил «Так жить нельзя». Сказали: «Что, вы с ума сошли?» На что Михалков сказал: «Не надо. Петя Петунин отравился грибами и записку оставил». И проскочило. И так все. «Дамоклов меч», «Терки на том свете» - я помню был замечательный спектакль, все это благополучно закрывалось. И это, конечно, была Голгофа страшная. Но потом вот с этими всеми ухищрениями и умолениями, бесконечными центровскими вымараками что-то проскакивало и по тем временам это было крайне остро.

К.ЛАРИНА: А много не сыграно ролей, которые можно было бы сыграть в те годы вот именно из-за того, что так система построена, что нужно обязательно в нее вписываться?

А.ШИРВИНДТ: Ну, если спрашиваешь меня, то у меня всю жизнь были 2 мечты – это Кречинский и Остап Бендер. Кречинского я вообще практически даже сыграл. Миша Козаков, Михал Михалыч ставил у нас Кречинского со мною. И этот спектакль мы наверху, у нас в большом зале сдавали Плучеку. Потом когда мы перешли на сцену, и Коженкова Аллочка сделала огромные декорации дорогие, что-то Плучек с КОзаковым... КОзаков, значит, со своим темпераментом и максимализмом, Плучек с мнительностью, а посередине я с желанием сыграть Кречинского.

К.ЛАРИНА: Это мюзикл был, да?

А.ШИРВИНДТ: Нет.

К.ЛАРИНА: Нет? Не Колкера?

А.ШИРВИНДТ: А, нет, Колкер это уже потом мюзикл поставил, уже когда я был начальником. И это накрылось. А потом в это же время, как потом выяснилось, он временно уехал в другую страну, и распалось, это накрылось. А с Бендером, значит, тоже, такая мечта-мечта-мечта. И когда покойный был Владимир Владимирович Кенигсон, замечательный артист.

К.ЛАРИНА: Кречинский, кстати.

А.ШИРВИНДТ: А он играл Кречинского в Малом театре, а ставил Леня Хейфиц. А он-то тоже с огромным характером, совершенный Кенигсон. И Леня ему на репетиции говорил: «Ничего не делайте, Владимир Владимирович, играйте Ширвиндта». И вот это сейчас... ты спрашиваешь, что я не сыграл.

К.ЛАРИНА: Так рассказывают, что и Захаров ту же самую фразу говорил Андрею Миронову в «12-ти стульях»: «Играй Ширвиндта».

А.ШИРВИНДТ: Да. Миронову говорил: «Делай Шуркин тухлый глаз». (все смеются) Ну, я там его сыграл какого-то. Потом Андрюшка с моими трубками играл Бендера. Тоже, значит, мой вклад в это произведение.

К.ЛАРИНА: А вот интересно. А когда вы учились в Щукинском училище, вас куда определяли, как кого? Как героя-любовника, как комика уже тогда? Или кого?

А.ШИРВИНДТ: Нет, комика нет. Какой-то такой был сладенько... Хотя, очень был хороший дипломный отрывок с покойной Инночкой Ульяновой, помнишь ее, да?

К.ЛАРИНА: Да, конечно. И все наши помнят, конечно, хотя бы по «Покровским воротам».

А.ШИРВИНДТ: Да, это моя однокурсница. Мы с ней играли «Скупого» Мольера на французском языке. Тогда была такая мода иногда играть на языке, который учат, играть отрывки. И тоже покойный – все покойные, покойные – Катин-Ярцев Юрочка, он ставил отрывок и мы очень прошумели с этим. Там я играл этого скупого, весь без зубов, в парике, вот, очень любил это играть. А потом в дальнейшем стали запудривать и говорить: «Ну, смотрите какой он хорошенький, но противный».

К.ЛАРИНА: А тут, кстати, как раз к вашему юбилею, наверное, показывают старенькое кино «Она вас любит». Это вообще первая роль ваша?

А.ШИРВИНДТ: 1956-й год.

К.ЛАРИНА: Такой красавец. Просто вообще чудесный, вообще, герой-любовник.

А.ШИРВИНДТ: Герой-любовник. Потом я же еще в училище преподавал фехтование и сценодвижение. Тут на меня смотришь – трудно в это поверить. А это так и было, это документально подтверждено. Ну вот.

К.ЛАРИНА: А что читали, помните, когда поступали?

А.ШИРВИНДТ: По-моему, все читали одно и то же, «Заяц во хмелю». Хором, хором читали.

К.ЛАРИНА: (смеется) А помните?

А.ШИРВИНДТ: «День именин, а может быть рождения, был Заяц приглашен к Ежу на угощенье». Ну, все.

К.ЛАРИНА: Все помнят.

А.ШИРВИНДТ: На всю жизнь осталось.

К.ЛАРИНА: Ну, а что-нибудь серьезное, какая-нибудь проза, какая-нибудь гражданская лирика? Что там было? Молодой красавец пришел.

А.ШИРВИНДТ: Понимаешь, ужас в том, что ты знаешь, что все дети артистов – они, естественно, мечтают о продолжении.

К.ЛАРИНА: О сольной карьере, да. (смеется)

А.ШИРВИНДТ: А все родители, мамы и папы, ну, руками и ногами, зная, что это за Голгофа, отталкивают этих детей от этой профессии. Но ничего не получается. Поэтому я даже подавал документы в юридический институт, для отмазки. А потом, значит, все равно. И я пришел, помню, уже мама сдалась, она была редактором Филармонии и курировала всех знаменитых артистов, к Раевскому Иосифу Моисеевичу, который был замечательный мхатовский режиссер и профессор студии мхатовской. Он жил на улице Немировича-Данченко в шикарной квартирке, уютной. Весь в мебели. Пришел – он всегда пахнет немножко коньячком. И я, значит, пришел, он «Ну что?» - «Я читаю Медного всадника» - «Ну, давайте». Я: «По мшистым, топким берегам чернели избы, здесь, - я на пол показал, - и там, - показал на потолок, на люстру». Он сказал: «Стоп-стоп, деточка». И так, вот, знаешь, длинно-длинно посмотрел на люстру и сказал: «Ну, где там избы?» (все смеются) И это было... 400 лет назад я это помню, трагический взгляд на люстру: «Ну, где там избы?» (все смеются) Так что классику я тоже читал.

К.ЛАРИНА: Новости, потом продолжим.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Продолжаем нашу творческую встречу с народным артистом России, художественным руководителем Театра Сатиры Александром Ширвиндтом. Я не напомнила нашим слушателям средства связи. Конечно, все для вас. SMS +7 985 970-45-45, и я бы несколько звонков, все-таки, приняла, несколько вопросов по телефону. Через некоторое время скажу, когда, Александр Анатольевич. Я бы все-таки хотела что еще узнать, если уж мы так глубоко в прошлое с вами отправились, вы приглашали своих близких, родителей, друзей не театральных на своих выступления сценические первые в институт? Когда впервые позвали, помните?

А.ШИРВИНДТ: Ну, это очень трудно было, опасно. Потому что у меня трагическая история была с ближайшей маминой подругой, которая совершенно говорила: «Нет-нет-нет, он хорошо идет». И я в Ленкоме тогда работал, и она, значит, первый раз пошла на спектакль, когда Эфрос пришел в театр, ставил знаменитые спектакли. «В день свадьбы» был первый спектакль Розовский, где театр мечтал, чтобы уже началось что-то новое и все увлечены были Эфросом. И вся труппа была на сцене в конце «Свадьбы», где гениальная... Вот гениальная актриса была Тоша Дмитриева.

К.ЛАРИНА: Мама Кости Кравинского, чтобы, дорогие слушатели, напоминаю о нашем дорогом товарище, да.

А.ШИРВИНДТ: Да-да-да, и Жени Кравинского. Замечательная семья. А Кравинский – мой ученик, я же его выпускал. Так вот, значит, там в конце, когда она кричала «Отпускаю!» - это, значит, на свадьбе отпускала. И вся труппа была на этой свадьбе. А я на сельской свадьбе, ну... но, тем не менее, нет, ничего. И мы стояли с Мишкой Державиным буквально на первом плане с каким-то огурцом. И тетя Роза, мамина подруга, значит, пришла после этого и сказал: «Рая, - а мать слепая была последние годы совсем, - он тебя обманывает, это катастрофа» (все смеются) «Нет-нет-нет, это такой...» - она долго объясняла. Потом тетя Роза попала на спектакль «Карагуш», была детская сказка про коня. Мишка Державин играл Карагуша с гривой, красивый, молодой. И начинался спектакль – там выходили 2 карная с длинными такими трубами в грязных халатах, - спектаклю было 400 лет, - и пердели что-то в эти трубы. И уходили. (все смеются) И я никогда несколько спектаклей не играл. А тут покойный, опять покойный Митя Гушев заболел, неожиданно. И меня сходу поймали, надели этот грязный халат. И я вышел с этой трубой, а в первом ряду тетя Роза с внуком. (все смеются) И я три раза (НЕРАЗБОРЧИВО) – и ушел навсегда. Она пришла: «Рая, он тебя обманывает. Это катастрофа». Так что, с тех пор я близких на спектакли не зову.

К.ЛАРИНА: Ну все-таки? Не возникало?.. Смотрели же ваши работы самые звездные того времени, если серьезно, если мы говорим об Эфросе. Это, конечно, «104 страницы про любовь», Феликс и «Снимается кино», да?

А.ШИРВИНДТ: «Снимается кино».

К.ЛАРИНА: Много же сыграли больших, настоящих ролей.

А.ШИРВИНДТ: Ну, конечно, что делать? Пришлось, перед тетей Розой надо было как-то реабилитироваться.

К.ЛАРИНА: Почему, все-таки, вы расстались? Вопрос, который я давно хотела вам задать, поскольку много и вы сами писали про свое отношение к Эфросу, что это особая страница в вашей жизни. Почему, все-таки, не получилось вот этого содружества надолго?

А.ШИРВИНДТ: Никаких конфликтов не было, мы оставались друзьями до самой его кончины. Просто когда он ушел, его ушли на Бронную, и мы вереницей в 10 человек за ним ушли, он тут же попал в очередные режиссеры на Бронную, где было еще 3 режиссера. Это первое. Во-вторых, все потрясающие режиссеры – они влюбчивы совершенно до патологии. Не влюбчивы, само собой, а влюбчивы в актеров. И поэтому, естественно, вот мы были первые артисты в Ленкоме, а потом когда появились его пути, Коля Волков покойный, да? Незабвенный замечательный Даль, тот же Броневой, Миша Козаков – он стал влюбляться в этих замечательных артистов, что естественно. Это как скульптор, который все время хочет какой-то новый материал, искать новую глину. Поэтому, значит, вот когда там Дон Жуана мне обещал, а сыграл Коля Волков. Правда, он потом себя реабилитировал – я у него в фильме сыграл. Так что ничего не было, никаких конфликтов. И потом, значит, как раз потом Захаров, Миронов и Мишка Державин, уже работающие в Сатире, стали меня туда переманивать, что это твоя ниша, как уже говорили выше. О, стихи! А тут как раз Валечка Гафт гениальный, мой друг и совершенно удивительная, патологически талантливая личность. Он же все время искал, насколько я помню. Побывал почти во всех театрах Москвы – не потому, что он был перебежчик, потому что он искал. И вот он, сыграв премьерного Альмавиву этого, он ушел в «Современник». И вот освободилось это место, куда меня... Вот тебе совершенно документальный рассказ без всяких подводных течений.

К.ЛАРИНА: А всегда совпадало, вот, допустим, ваше самоощущение, вот как вы себя представляете как артиста с тем, как вас представляет режиссер? Ну, в данном случае Валентин Николаевич Плучек?

А.ШИРВИНДТ: Понимаешь, я где-то говорил об этом. Плучек был замечательный режиссер и удивительная личность, энциклопедически образованный, поэтически одаренная натура. Я не был его артистом никогда, по большому счету. Я много у него сыграл, много очень. Но вот той влюбленности, без которой нельзя существовать, в этих взаимоотношениях не было. Я был нужен, я был необходим, но, вот, и Андрюша Миронов, Толя Папанов, Танечка Васильева – это была его художественная страсть. А без этого – да. Потом, раз, говорит: «Да, а вот Шурку, да».

К.ЛАРИНА: А вы сами никогда не пробовали предложить: «А давайте я это сыграю»? «Давайте я сыграю это»?

А.ШИРВИНДТ: Так он меня не обделял. Но я тебе говорю о степени необходимости. Нет, многое играл и даже мы рискнули сделать «Чудака» ахметовского. Что-то померещилось... Но это оказалась такая старомодная штука. Там я у него играл главненького. Так что, не могу сказать, что у меня был роман с Плучеком. Но у меня были с ним отношения острой необходимости друг в друге. Когда на Худсовете всегда решается какая-то перспектива репертуара, ну, все говорят «Нужна классика обязательно, нужно обязательно современную пьесу. Ну как? Театр Сатиры. Нужна пьеса для старухи – это для Пельтцер, это была пьеса для старухи. И то, что сделает Шурка». То есть репертуар и то, что делает Шурка – это «Обозрение» и...

Он же давал ставить, это замечательное было отличие от многих. У него начинал Захаров, он никогда его не тормозил. У него мы с Андрюшей поставили «Маленькие комедии большого дома», был режиссерский дебют. Потом я там поставил 5 спектаклей при нем. И Андрюша поставил 4 спектакля при нем. И Мишурин ставил, и Миша, опять покойный, потрясающий.

К.ЛАРИНА: Совсем молодой погиб, да.

А.ШИРВИНДТ: Да, погибший молодым. Ставил у него. Потом когда, вот, у Миши стали, действительно, получались интересные спектакли, он начинал немножко волноваться, что естественно, да? А так – ставь, не хочу.

К.ЛАРИНА: Вот уже давно пришло то время, когда вы сами выбираете себе роли, если вы хотите что-то делать. Сейчас играете Мольера Булгаковского. Почему, все-таки, вы решили сыграть эту роль? Почему? Чем она вам близка?

А.ШИРВИНДТ: А это, понимаешь, все-таки в продолжение нашего разговора. Юрий Иванович Еремин, очень интересный режиссер, совершенно фанат этого способа существования, он как многостаночник – он не успевает одно доставить, начинает ставить другое. 4 года он не работал у нас в театре. Он говорил «Давайте я что-нибудь поставлю для вас». И приносил от «Дяди Вани» до «Эдипа». Вот, нет-нет-нет, и вообще я очень люблю людей, которые меня любят. Их не так много, наверное, но это так удивительно, когда понимаешь «Да, любят и считают артистом». Вот он говорит: «Вы представляете, какой вы артист?», - он мне говорит. «Ну ладно, Юра» - «Вы не представляете!..» Вот это так расслабляет, и начинаешь немножко ехать умом. И вот, потом мы Эдика Радзинского решили переосмыслить, «Снимается кино» на современный лад – не получилось. И тогда – Мольер. Я подумал: «Ну ладно, раз такое желание». И тьфу-тьфу, хорошо играем.

К.ЛАРИНА: Я, кстати, тут хочу в скобочках напомнить нашим слушателям, может быть вы не знаете, что в знаменитой постановке Анатолия Эфроса Александр Ширвиндт сыграл Людовика в этой же пьесе, да?

А.ШИРВИНДТ: Да, там я играл Людовика.

К.ЛАРИНА: Потом еще телевариант был.

А.ШИРВИНДТ: В телеварианте я играл Дон Жуана. А сейчас, значит, я перешел на Мольера. И когда говорят «Какая же сейчас история художника и власти?» - мы про это не играем, во-первых.

К.ЛАРИНА: Как это не играть про это?

А.ШИРВИНДТ: А я тебе объясню. Во-первых, сейчас нет такого активного, яркого, наглядного параметра «художник и власть», да? Но, во-первых, еще не вечер. И поэтому предупредить никогда не поздно.

К.ЛАРИНА: Там эти слова-то вы не вымарывали, которые относятся к этой «Разве мало я льстил», да? Знаменитый вот этот текст, да?

А.ШИРВИНДТ: А как же, в финале, да. Но в совокупности, все-таки, там заложено очень много того, чего я как сейчас очень хорошо понимаю. Это старый артист, и вокруг молодые лица, голоса, таланты и тела – это я и по училищу вижу, что это такое. Это необходимость прощать, что бы ни было. Потому что театр такая конфигурация, где без прощения можно зайти в такой тупик... И все-таки, значит, это ощущение конца. Оно не связано с художником и властью, оно связано со спидометром – это я, вот, в силу надвигающегося 100-летия очень хорошо понимаю. Поэтому, немножко про это.

К.ЛАРИНА: Берите наушники. Наш телефон – 363-36-59. И здесь в студии «Эха Москвы» Александр Ширвиндт. Пожалуйста, мы готовы услышать вас, уважаемые друзья. Алло, здравствуйте, алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте.

К.ЛАРИНА: Здрасьте.

СЛУШАТЕЛЬ: Меня Михаил зовут. Александр, вот почему мы чего-то последнее время вас не видим в кино? Ведь вы такой прекрасный киноактер. Ведь вот даже вспомним простенький фильм «Бабник» - ну, это же изумительная роль ваша. Это один вопрос. И второй. А будут ваши мемуары? Потому что предыдущая маленькая книжечка – она у меня есть с вашим автографом, но хотелось бы побольше.

К.ЛАРИНА: Спасибо, Михаил.

А.ШИРВИНДТ: Спасибо, Миша. Ну, вы знаете... Кино – да, чего-то предлагают. Нет, сейчас я снялся у Люси Гурченко. Она – гениальная актриса, вот, говорю это совершенно без кавычек в данном случае. Она написала сценарий сама, сама сорежиссер, сама написала музыку и сама играет главную роль. Это музыкальная трогательная лирическая, значит, история. И она, естественно – я отказать ей ни в чем не могу и не мог никогда – мы снялись и вот сейчас это озвучивается. Как называется, не знаю. Но, тьфу-тьфу. Что касается книжечки, ну, словарный запас-то кончился на той книжке, поэтому она такая тонкая. А сейчас – нет, меня насилует это издательство и замечательные Кушак и Ларина, мои кураторы. И я сейчас, может быть, в отпуске что-то такое придумаю. Нужно ход, придумать ход, и опять вспоминать. Так что обещаю взяться за перо, так как компьютером я не владею.

К.ЛАРИНА: Еще звонок. Пожалуйста. Алло, здравствуйте, алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте. Меня зовут Алексей. Я бы хотел спросить. Вот фильм вышел такой «Возвращение мушкетеров». Ну, очень спорные отзывы, немножко рассказать, вот как получилось так, что вы в нем снимались, и что вы можете о нем сказать? Спасибо большое.

К.ЛАРИНА: Спасибо. А вы в нем снимались?

А.ШИРВИНДТ: Да.

К.ЛАРИНА: Я не смотрела этот фильм.

А.ШИРВИНДТ: Я тоже. Честно? Могу сказать. И Георгий Эмильевич Юнгвальд-Хилькевич – мой старинный друг. Он замечательный художник. Когда-то тысячу лет назад, будучи на гастролях в Ташкенте в Театре Сатиры он нас с Марком Анатольевичем Захаровым спровоцировал на создание узбекского мюзик-холла. Был такой великий узбекский артист Батыр Закиров. И мы за месяц гастролей при шашлыках и при том, о чем сейчас нельзя говорить в антиалкогольную кампанию, мы создали узбекский мюзик-холл. Называлось это «Путешествие Синдбада-морехода». Ведь это страшно подумать, мы с Марком Анатольевичем имеем звания, которые не имеет ни один нормальный человек или артист в мире. Мы – лауреаты премии Ленинского комсомола Узбекистана. Потому что когда это говоришь, все дико завидуют. Народных, Союза – навалом, а вот такого...

Так вот Юра там оформлял это спектакль, замечательный театральный художник. И когда, значит, он появился здесь, я его спровоцировал и он сидел, оформление очень элегантное к спектаклю «Слишком женатый таксист» - наш шлягерный спектакль, такой, веселый.

Потом он оформил обозрение «Нам все еще смешно» к юбилею театра. И сейчас он оформляет обозрение, которое к 85-летию. Отказать я ему ни в чем не могу.

К.ЛАРИНА: А много? Таких друзей наверняка много. И что же? вообще никому не отказываете?

А.ШИРВИНДТ: Нет, ему не мог, потому что я от него немножко завишу.

К.ЛАРИНА: Ну, это понятно. Я вообще безотносительно к нему говорю, потому что, в конце концов, Юнгвальд-Хилькевич– это имя, и не самое страшное.

А.ШИРВИНДТ: Мы там вдвоем с Алисой Бруновной Фрейндлих, мы с Алисой вдвоем. Вот я не видел. Слухи разные.

К.ЛАРИНА: Ну, так же можно попасть вообще не весть куда?

А.ШИРВИНДТ: Можно, и попадали неоднократно.

К.ЛАРИНА: И что?

А.ШИРВИНДТ: «И что?» И живем дальше, как видишь. И даже на «Дифирамб» вызывают.

К.ЛАРИНА: (смеется) Дружба дороже. Так, поехали дальше. Алло, здравствуйте. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день.

К.ЛАРИНА: Здравствуйте, пожалуйста.

СЛУШАТЕЛЬ: Да, вас беспокоит город Ярославль. Хотел сказал «Александр Михайлович», но я младше на 50 лет, поэтому мне даже не удобно. Во-первых, хочу выразить благодарность Александру Анатольевичу за все его творчество, вот, вы о сцене напомнили, я как раз по каналу Домашний смотрел «Она вас любит», и, действительно, Вадим – забыл фамилию – такой молодой, «Приходите завтра» и все. Вы знаете, вот они западают так, на самом деле, в душу, и даже все ваши дуэты с Михаилом Державиным. В общем, я считаю, что вот такие артисты как Александр Анатольевич, я считаю, что это наше достояние. На самом деле, я говорю, что нет гениальных, нет таких. Я не знаю. Мне так кажется, действительно, если бы было так много таких артистов как вы... К сожалению, правильно вы сказали, что очень много ушло. Но мы, действительно, за вашим творчеством следим и желаем вам всего хорошего. Вот просто хотелось вот так сказать. Спасибо.

К.ЛАРИНА: Спасибо. И собака тоже лает.

А.ШИРВИНДТ: Спасибо. Я уезжаю в Ярославль, тем более там собака лает. Я уже хочу знать, что это за порода.

К.ЛАРИНА: Еще звонок. Пожалуйста. Напомню номер телефона 363-36-59. Алло, здравствуйте. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте. Ольга Николаевна, тоже Ярославская область, Ростов. Ну, Александр Ширвиндт – это, конечно, личность, это актер, узнаваемый, любимый, и в своем роде единственный. Я помню его, вот, изречение и много приводила своим студентам, ученикам, когда говорили. О воспитании Александр Ширвиндт сказал: «Когда был помоложе, думал, 50% воспитания – 50% породы. А когда стал старше, что 100% породы и никакого воспитания». Помните?

К.ЛАРИНА: Хорошее воспоминание. Вот даже интересно, согласны ли вы сами сегодня с этой аксиомой?

СЛУШАТЕЛЬ: Абсолютно.

К.ЛАРИНА: Вы – да. А вот Александр Анатольевич, интересно?

А.ШИРВИНДТ: Я вам скажу. Когда были моложе, порода как-то выглядела лучше. А сейчас я как наша собака Чос, ходит передними ногами. Хотя он лабрадор, но уже не тот. Он не слышит, плохо видит, одно только счастье, что лабрадор. Вообще, спасибо вам за звонок, за комплименты. У меня, вот любимый поэт Саша Черный, я знаю его наизусть почти всего. И когда сейчас часто в связи с приближающимся столетием спрашивают: «О чем мечтаете? Чего вы хотите? Какие планы?» Я вспоминаю. Знаешь, у него есть замечательные, мои любимые, называются «Два желания». Первое желание – жить на вершине голой, писать простые сонеты и брать от людей из дола хлеб, вино и котлеты. И второе – сжечь корабли и впереди, и сзади, уснуть без снов и любопытства ради проснуться лет через 100. Гениально, да?

К.ЛАРИНА: Слушайте, а почему вам не сделать программу чтецкую? Вы же столько помните всего. Память-то хорошая.

А.ШИРВИНДТ: Ты мне говоришь?

К.ЛАРИНА: Ну? (смеется)

А.ШИРВИНДТ: Вот я помню тебя, что ты Ксюша, только потому, что тебя знаю так давно. А то, что, вот, вчера было – это немыслимо вспомнить.

К.ЛАРИНА: Ну-ка, давайте проверим, что вчера было?

А.ШИРВИНДТ: Вчера? Вот ничего не было, вчера – ужас, ты понимаешь? (все смеются) А если говорить, вот о том, она вас любит – я могу рассказать, где снимали, что это было. Извини меня, 54 года назад. В училище недавно справляли мой юбилей, 50 лет как я преподаю, понимаешь? После Владимира Абрамовича Этуша и ухода из жизни Аллочки Казанской я – самый старый педагог. Это все как-то об себе думаешь, да? А при этом бежишь, якобы, вприпрыжку, сразу вянешь, становишься тем же лабрадором. Ох. Ну, не будем о грустном.

К.ЛАРИНА: Ну ладно. Сын есть, внуки есть.

А.ШИРВИНДТ: Все есть.

К.ЛАРИНА: Вообще все есть.

А.ШИРВИНДТ: Ну, и что?

К.ЛАРИНА: Чего тут еще можно желать?

А.ШИРВИНДТ: Жить на вершине голой, писать. (смеется)

К.ЛАРИНА: Ну, давайте еще один звонок – время у нас еще позволяет – попробуем. Алло, здравствуйте. Алло?

СЛУШАТЕЛЬ: Алло?

К.ЛАРИНА: Да, пожалуйста.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Александр Анатольевич, хочу вас поздравить с юбилеем, пожелать всего самого наилучшего, крепкого здоровья. Хочу, чтобы вы передали привет Михаилу Державину. Мы вас все очень любим. А я забыл сказать, Максим из Ярославля опять. Хотелось бы просто короткий вопрос задать. Во все времена вашего творчество – мне 35 лет, я, в принципе, очень внимательно наблюдаю за всеми фильмами и за всеми вашими капустниками, веселыми выступлениями на всяких, на песни года – вас никогда не склоняли политические деятели для того, чтобы вы, например, пели им дифирамбы? Непосредственно им. Вот такой вопрос.

К.ЛАРИНА: Понятно. Отличный вопрос. Наверняка склоняли?

А.ШИРВИНДТ: Склоняли. Но так как я все-таки старой ориентации, так что меня когда мужчины к чему-то склоняют, я настораживаюсь. Может быть, это сейчас не модно. А во-вторых, я столько пережил начальников, что с годами с десятилетиями я начинаю ко всему этому относиться терпеливо иронично. Тем не мене, дифференцировать их я, конечно, уже в силу возраста и в силу смены их могу, естественно. Если говорить о сегодняшнем периоде нашей жизни, меня страшно просто человечески удивляет работоспособность. Я просто не могу себе представить, отбрасывая в сторону всю нашу круглосуточную полемику, в основном хамскую и подчас очень нужную, важную – неважно, такой титанической работоспособности я не могу себе представить, хорошо зная и помня предыдущих. Это немыслимо. И тут, конечно, кроме уважения ничего не возникает. А что касается, там, лизать или что... Да нет, да что вы! Во-первых, у меня своя ниша, ко мне так и относятся. Если я вдруг начну говорить с трибуны что-то, плача как член правительства...

К.ЛАРИНА: Представить невозможно.

А.ШИРВИНДТ: Они подумают, что я или поехал умом, да? Или... Может быть, я и хотел бы, но не поверят.

К.ЛАРИНА: Не поверят – это точно. Это точно. Ну что? Мы, к сожалению, должны заканчивать. Спасибо вам огромное, Александр Анатольевич. У нас сегодня такая предпраздничная программа.

А.ШИРВИНДТ: А праздник какой у нас?

К.ЛАРИНА: Как это? 100-летие, вы же сказали, грядущее.

А.ШИРВИНДТ: Ну, дифирамб. Вот тебе Дифирамб. Вот, я тебе скажу: журнал «Театрал» замечательный, ты умница.

К.ЛАРИНА: Спасибо.

А.ШИРВИНДТ: Тембр у тебя по-прежнему замечательный, выглядишь хорошо. Так что, вот как дифирамбы поют. А не как ты: «А вот скажите, не хотелось бы вам..» (все смеются)

К.ЛАРИНА: Сегодня дифирамбы пели наши слушатели. Я, кстати, очень рада, что у нас сегодня звонки замечательные, спасибо вам большое. Это, кстати, вам спасибо за ту атмосферу передачи, которую вы создали. Как-то все люди, которые хотели, может быть, помешать нашему настроению, они как-то сами отвалились – и Бог с ними. Еще раз вам спасибо. До встречи в следующем сезоне. И на Мольера хочу прийти я, да?

А.ШИРВИНДТ: А чего тебя останавливает, интересно? (все смеются)

К.ЛАРИНА: Все, прихожу. Да? Все? Да, решили. Спасибо большое.