Геннадий Хазанов - Дифирамб - 2008-07-20
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. Геннадий Хазанов. Добрый день.
Г. ХАЗАНОВ: Добрый день. Я уж после того, как Женя Хорошевцев записал новую форму обращения, тогда я должен вам сказать: «Добрый день! Алексей Алексеевич Венедиктов!»
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хочешь сказать… Правильное обращение… Все-таки мы на «ты» и по имени, поэтому… Не будем лукавить. Я хочу задать один вопрос, который… Хотя это программа «Дифирамб», но она связана. Я хотел задать тебе вопрос, который меня последнее время, в связи с некоторыми моими уважаемыми и любимыми, там актерами и режиссерами, мучает. Вернее, не они мучают меня, а меня мучают наши слушатели некоторые. Ну, например, когда там Андрей Макаревич выступил 2 марта после выборов президента, мы стали получать – «я выкинул его диски», «я обожал его всю жизнь, я больше не слушаю его песен». И когда я вчера ставил песни Андрея Макаревича, меня стали стыдить – «как вы смеете, он выступал на митинге» там куда-то туда . Как ты к этому относишься? Это здоровые люди? Или это правильно? Если человек, с их точки зрения совершил что-то вот непорядочное, любой… Чайковский… Неважно, да? Пикассо… Неважно. Надо разорвать картины, не слушать музыку и так далее. Вот, непорядочно.
Г. ХАЗАНОВ: С моей точки зрения это… Не знаю. Разновидность варварства. Ну, я не знаю конкретно в чем обвинили Андрюшу Макаревича.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это не имеет значения. Мы сейчас говорим не про Андрюшу Макаревича. Про реакции.
Г. ХАЗАНОВ: Но мне кажется, что это бред какой-то.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не буду слушать Сальери, он отравил Моцарта!
Г. ХАЗАНОВ: Кстати, как выясняется, написал не такую плохую музыку. Более того, не факт, что он отравил Моцарта.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, что происходит с людьми? Веласкес был негодяем – сжечь его картины!
Г. ХАЗАНОВ: Люди очень подвержены зомбированию, понимаете. И, в конце концов, какая разница каким человеком был, скажем, Виссарион Григорьевич Белинский? Нас интересует, что написал в своих работах Белинский. А те отношения… Некрасова с Панаевым из-за жены Панаева, ну так…
А. ВЕНЕДИКТОВ: А вот Александр Сергеевич Пушкин в личном общении, видимо, тоже был не очень приятным человеком.
Г. ХАЗАНОВ: Думаю, что был очень непростой. Очень. И что? Просто в тот момент не было различных представителей «желтой прессы». Потому что, если бы она тогда уже функционировала, возможно…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы бы про это знали.
Г. ХАЗАНОВ: Возможно, и Александр Сергеевич сегодня не стал бы одним из претендентов на символ России.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. Я хочу понять…
Г. ХАЗАНОВ: Кстати говоря, и (прости) Владимир Семенович Высоцкий, что называется, в жизни был человеком с трудным характером, прямо скажем, не ангел. Но какое это имеет отношение к творчеству?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что происходит с людьми, которые готовы порезать картины, не порезать. Не ходить в Третьяковку, потому что там висит негодяй Репин. Закрывают глаза, проходят мимо и закрывают глаза. Я конечно, усложняю…
Г. ХАЗАНОВ: Понятно. Я просто не знаю, как это комментировать.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как ты понимаешь.
Г. ХАЗАНОВ: Мне кажется…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты сказал варварство.
Г. ХАЗАНОВ: Да. С моей точки зрения, это, как минимум, ограниченность сознания и одна из форм бескультурья.
А. ВЕНЕДИКТОВ: В связи с этим, как бы зайду с другой стороны. Тоже история, связанная с интеллигентностью,
интеллектуальностью. Я прочел твое интервью, которые ты дал радио «Свободе» в 2004 году, где ты там попытался проанализировать, что есть русская интеллигенция, да? Ну, не вспоминай сейчас свое интервью. А вот скажи мне, пожалуйста, для тебя интеллигентность, это что? Что такое принадлежность к интеллигенции?
Г. ХАЗАНОВ: Никак не могу понять, для себя не могу определить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Родовые признаки?
Г. ХАЗАНОВ: Какие-то да. Это какие-то дороги, по которым идет человек, сообразуясь с неким абсолютом нравственности.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Который он сам себе придумал?
Г. ХАЗАНОВ: Э… Ну, или выработало человечество. Но почему сам себе придумал?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо, сам для себя выбрал.
Г. ХАЗАНОВ: С моей точки зрения, например, довольно странная для многих женщина Валерия Ильинична Новодворская, с моей точки зрения, она типичный представитель интеллигенции.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Со всеми … неразборчиво…
Г. ХАЗАНОВ: Безусловно. И, прежде всего, это связано с тем, что она не конвертирует свою жизнь и свою позицию в законы рыночной экономики. Потому что она такой была до наступления рынка. И во время рынка. Это ее данность. Водитель, с которым я ехал в этот момент в машине… Мы слушали интервью с Валерией Ильиничной. Он посмотрел на меня и сказал: «Как вы считаете, она нормальный человек или нет?» И тогда я задал ему вопрос: «Игорь, давайте с вами договоримся, кого мы называем нормальными?» Я говорю: «Вы бы не стали так выступать?». Он говорит: «Конечно, нет, не стал бы. Чего? У тебя все есть (имея ввиду Михаила Борисовича Ходорковского), чего тебе еще надо? У тебя же все есть». По сравнению со многими людьми, действительно, у Михаила Борисовича все есть. Но кто сказал, что это он ненормальный, а Игорь и я нормальные, несмотря на то, что ни Игорь, ни я так бы не поступили. Я когда-то прочитал замечательную фразу, она звучит так, «если вас выписали из психиатрической больницы, это не значит, что вы выздоровели, это значит, что вы стали такой же, как все остальные».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Понятно, да. Почему я и сказал, что каждый сам определяет.
Г. ХАЗАНОВ: Конечно. По поводу интеллигенции. И я когда-то сказал фразу, которая взбесила многих.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, повтори ее. Может еще раз взбесит.
Г. ХАЗАНОВ: Я сказал, интеллигенция, как понятие, на нашей земле российской умрет в тот момент, когда будет построен цивилизованный капитализм. Под цивилизованным капитализмом, я понимаю жизнь, где существуют нравственные устои, только закованные в рамки рыночной экономики, а не социалистической. Где суд действительно является судом и где право человека на жизнь является основополагающим.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И тогда интеллигенция будет не нужна.
Г. ХАЗАНОВ: Нет, не нужна будет. Потому что интеллигенция в России всегда несла на себе Крест нравственности.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это Крест? Это Крест?
Г. ХАЗАНОВ: Ну, вообщем, это тяжелейшая ноша, это тяжелейшая.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему ты так думаешь? Это же естественно.
Г. ХАЗАНОВ: Потому что реальность… Да, это естественно, с точки зрения абсолюта, по модулю это естественно. В реальной жизни, в которой мы находимся, это нонсенс. Потому что, если сегодня человек опаздывает на эфир, скажем, «Эхо Москвы», то нормой является позвонить и предупредить, что «я опаздываю». И не является нормой продолжение движения с одной мыслью – «ничего, подождут, ничего страшного нет».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты думаешь, это к нравственности имеет отношение?
Г. ХАЗАНОВ: К воспитанию. Мне очень трудно отделить нравственность от воспитания. Потому что, если человек не воспитан, он зачастую просто не знает, что нравственно и что не нравственно. Для нас сегодня нормальные поступки стали аномалией.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Уточняй…
Г. ХАЗАНОВ: Я думаю, что значит сегодня? Думаю что так, Леша, было во все времена.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, это просто мы живем в это время.
Г. ХАЗАНОВ: Именно. Это так было во все времена.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я думаю, что если бы мы с тобой перенеслись в древний Египет…
Г. ХАЗАНОВ: Когда начинают голосовать по поводу убиенного Николая Александровича Романова (Царство ему Небесное), у меня возникают вопросы. Почему Романов? Почему этот Романов? Почему он символ России? Почему не Филарет? Почему не Александр Второй?
А. ВЕНЕДИКТОВ: А как ты это объясняешь?
Г. ХАЗАНОВ: Да только потому что разговор о последнем императоре… Только потому что он мученик, только потому, что он расстрелян.
А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть, если бы он умер в своей постели…
Г. ХАЗАНОВ: Ничего бы не было. Абсолютно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть, самый великий его поступок, сколь ни цинично, это погибнуть мученической смертью.
Г. ХАЗАНОВ: Абсолютно точно! Если бы этого не произошло, никому в голову бы не пришло… Вот, скажем, отрекся человек от власти. Кстати, это ведь было сделано вне большевиков, в силу определенных обстоятельств. Николай Александрович решил, что будет правильнее освободить престол, для спасения России это делал. Второй вопрос, правильно он поступил, не правильно поступил? Потому что огромное количество людей, из тех, кто поддерживал монархию, считали, что он предатель, что он просто бросил страну.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И даже в белой гвардии так считали…
Г. ХАЗАНОВ: Но стоило ему умереть своей смертью и все, про Николая Александровича никто бы сегодня не вспомнил.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты еще сказал важную вещь, что все эти люди, это все мифы. Это не настоящие люди, это не настоящий Сталин, это не настоящий Николай Второй. Следовательно, это «стрелки». Это некие «стрелки» вот в ту сторону, в ту сторону, в ту сторону, в ту сторону.
Г. ХАЗАНОВ: Да. Точно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А вот теперь к тебе вопрос важный. Почему Сталин? Почему Сталин на первой позиции, на второй позиции? Почему? Причем, даже, если это накачка по Интернету, все равно мы с тобой понимаем, что это яркая фигура.
Г. ХАЗАНОВ: Очень.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Противоречивая фигура.
Г. ХАЗАНОВ: Я не… Более того, я считаю, что … Это было в одной из передач уважаемой мной радиостанции «Эхо Москвы». Там шел разговор, как раз по поводу крупнейших исторических фигур ХХ века. И когда назывались две фамилии, сыгравших ключевое значение в истории страны, абсолютно точно это Ленин и Сталин. Я согласен с этим 100%.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но не Брежнев?
Г. ХАЗАНОВ: Нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не Черненко?
Г. ХАЗАНОВ: Нет. Ни Черненко, ни Хрущев.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Недооценен Никита Сергеевич, по-моему.
Г. ХАЗАНОВ: Мне трудно сказать, потому что я не очень понимаю, как можно проводить суд над КПСС людьми, которые сами состояли в этой партии. Можно себе представить, чтобы национал-социалистическую рабочую партию Германии в 1945 году судили члены национал-социалистической рабочей партии?
А. ВЕНЕДИКТОВ: С трудом.
Г. ХАЗАНОВ: Ну, вот. Тем не менее, объявляли, что нужно суд над КПСС. Кто будет судить?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не, уже проехали.
Г. ХАЗАНОВ: Так вот это все, к разговору по поводу Сталина. Крупнейшая фигура, неоднозначная, сложнейшая фигура. Тиран? Безусловно. Палач? Безусловно. Это на одной «чаше весов». На другой «чаше весов» реальные результаты, которые привели страну к такому положению, что она могла противостоять США в этой «холодной войне». Я бы никогда не проголосовал за Сталина, как за символ России. Потому что, проголосовав за Сталина, как за символ России, человек даже не понимает, какую чудовищную услугу он оказывает России. Потому что, если этот человек символ, это значит, что символом нашей земли является кровь, террор, безжалостность.
А. ВЕНЕДИКТОВ: По отношению к собственному народу. К своим подданным.
Г. ХАЗАНОВ: Именно! Именно. Конечно. В конце концов, можно обвинить в этом большое количество исторических лидеров, и Наполеона, и Гитлера. Можно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Своих маловато они все-таки…
Г. ХАЗАНОВ: Меньше.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Они других…
Г. ХАЗАНОВ: В этом смысле «прополка» была мощнее.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А что же в голове тогда у людей?
Г. ХАЗАНОВ: Миф.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему миф так перекрылся? Это вы – актеры создали его.
Г. ХАЗАНОВ: Я думаю вот в чем дело. Время, в котором мы сейчас вот живем, оно делает очень тяжелую работу в тех, кого можно назвать «совками» по воспитанию. Я вот «совок» абсолютный.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы с тобой оба «совки».
Г. ХАЗАНОВ: Причем, я законченный «совок», потому что советская власть дала мне возможность выходить на сцену в системе координат, когда я чувствовал себя представителем уважаемой профессии. На сегодняшний день, я не говорю хорошо это или плохо объективно, я говорю только субъективно…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, я понимаю.
Г. ХАЗАНОВ: И я понимаю что, когда в рыночное время я выходил на сцену в киноконцертном зале «Октябрь» и в мою сторону летели пробки, при открывании шампанского… Группа молодых людей в первом ряду сидела. Я вышел со сцены и сказал: «Никогда больше не приглашайте меня сюда, потому что у меня может разорваться сердце от этого. Я этому отдал всю свою жизнь. Я это люблю до беспамятства, свою работу. Я этого просто не переживу». А другая часть людей сказала – хорошо. Другая система координат сегодня? Корпоративные вечера? Да. С удовольствием. Нормально. Я не могу никого осуждать, потому что жизнь диктует сегодня, что возможно и что невозможно. Но, еще раз говорю, объективно, нельзя красить черной краской только то время, притом, что оно было ужасающим по своей кровавости.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты знаешь эту замечательную фразу…неразборчиво …, когда на вопрос, что он думает о Французской революции, он сказал, что «еще не столько времени прошло, чтобы я мог дать оценку».
Геннадий Викторович Хазанов. После новостей мы поговорим, что же происходит в искусстве. Оно осталось? Он уже смеется, уходим на новости. Пусть отсмеется.
Новости.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Гена, вот скажи мне, пожалуйста… Я в театр давно не ходил, скажу сразу. Но я иногда во всех информационных программах сморю на изыски театральные. На новые постановки, кусочки показывают. Естественно, кино я смотрю. Мне почему-то кажется, что технология берет верх над актерской игрой. Может, я ошибаюсь? Что многие увлекаются светом, кружащейся сценой, самолетами на сценах…
Г. ХАЗАНОВ: Не ошибаешься. Еще это дошло до еще более абсурдной точки. Именно технология, абсолютно правильно сформулировано. И. как мне кажется, это одна из тенденций того, что называют Апокалипсисом. Потому что, в конце концов, живой человек будет прогрессом похоронен.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Будет заменен трехмерной анимацией, в лучшем случае.
Г. ХАЗАНОВ: Не будет в нем никакой необходимости.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты какой-то третий Стругацкий.
Г. ХАЗАНОВ: Я когда-то придумал для себя такую, что ли… Не схему, даже не знаю, как это назвать. Что вот, когда появился на земле человек, он ходил, смотрел на небо, смотрел на солнце, смотрел на деревья, на речку и пел. Потому что душа требовала.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не духовность, душа?
Г. ХАЗАНОВ: Душа требовала петь. Петь! Потом тех, кто хорошо поет, стали приглашать к тем, кто хуже поет. Потом кому-то пришла такая мысль, что за это можно брать деньги. Стали продавать билеты. Потом сказали: «Почему так мало билетов продаем? Давайте продавать больше билетов». Да, но, к сожалению, тогда человека будет не слышно. Вот как раз подоспело изобретение, под названием «микрофон». Стали уже с микрофоном. Тогда сказали, а чего тысяча или полторы, давай сто тысяч. Пускай он поет для ста тысяч сразу, денег же больше, да? Но техника не выдержит. А есть уже фонограммы. Уже человек стал петь под фонограмму. Потом сказали, да пускай он вообще не поет. Фонограмму за него запишет другой, он только пускай выходит и открывает рот. Вот до чего дошло.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Какая-то апокалиптичная, действительно, картинка.
Г. ХАЗАНОВ: Но так и есть. Я тут прочел статью Саши Минкина по поводу новой передачи Гордона, куда, к счастью, я не попал, несмотря на то, что мне трижды или четырежды звонили. Но там у них что-то не получалось со временем, и таким образом не состоялось. И убийственная статья совершенно. Местами язвительная, очень остроумная. Я порадовался, что я не пошел к Гордону.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не ты один порадовался. Мы оба порадовались.
Г. ХАЗАНОВ: Да, да, да. И там Минкин написал такую вещь, что просят аплодировать.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Для записи.
Г. ХАЗАНОВ: А куда потом будут вклеены эти аплодисменты, знает только то, кто дутее монтировать передачу.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Кто вклеит. Знаем, знаем.
Г. ХАЗАНОВ: Я, посвятивший свою жизнь тому, чтобы люди, сидящие в зале, смеялись, дожил до момента, когда и это не имеет никакого значения.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы вмонтируем смех.
Г. ХАЗАНОВ: Мы вмонтируем смех, мы посадим туда людей или возьмем зрителей из другого номера, смеющихся.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так делают
.
Г. ХАЗАНОВ: Конечно. То есть полностью технологии заменили живой процесс.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А дальше что?
Г. ХАЗАНОВ: А я не…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы с тобой констатируем, скальпелем.. Мы с тобой «патологоанатомы». Что дальше?
Г. ХАЗАНОВ: Ты хочешь, чтобы я рецепт дал какой-то?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно.
Г. ХАЗАНОВ: Никакого рецепта я дать не могу.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А что ты только «нож в сердце»…
Г. ХАЗАНОВ: Зачем «нож в сердце»? Спокойно воспринимать это. Ну, какой «нож в сердце»? если порывы ветра до 25 м в секунду, ну, что это значит «нов сердце»? Нет. Это значит надо спрятаться в такое место, где тебя этот порыв ветра не достанет. Вот и все, никакого выхода нет, ты не можешь это поменять.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, хорошо. Существуют замечательные актеры, которые продолжают существовать.
Г. ХАЗАНОВ: Конечно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не знаю, есть ли новые? Ты следишь за этим?
Г. ХАЗАНОВ: Вообще, Леш, не надо… Тут я с тобой согласен, что вообще не надо ни из чего делать апокалиптическую картину, от которой… Я говорю о тенденции.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Только не говори слово «тренд». Меня тут разорвут за слово «тренд».
Г. ХАЗАНОВ: Нет, во-первых, я не скажу слово «тренд»!
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо.
Г. ХАЗАНОВ: Потому что, когда я вчера это услышал в передаче, я повернулся к водителю и говорю: «Что они там трындят?» Что, зачем они трындят «тренд»? Правильно, что кто-то предложил «вектор»?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но мне уже прислал письмо математик, написал, что это неправильно. Но неважно.
Г. ХАЗАНОВ: Что?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что тренд - это совокупность векторов… Ни на кого не угодишь, понимаешь? Можешь трындеть, что хочешь.
Г. ХАЗАНОВ: Поэтому мне кажется, что и талантливые люди, и талантливые молодые актеры…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты их видишь?
Г. ХАЗАНОВ: Что значит, я их вижу?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты же ходишь, смотришь?
Г. ХАЗАНОВ: Я, например, считаю, что тут единственная заковыка, кого называть молодым, потому что по отношению ко мне, Женя Миронов – молодой, Машков – молодой.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот молодежь пошла.
Г. ХАЗАНОВ: А как же? Я же практически себя чувствую «гэнеральным секретарем», понимаешь?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо, что таким, а не таким.
Г. ХАЗАНОВ: Та они все молодые.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Константин Устинович Черненко тоже когда-то был молодой.
Г. ХАЗАНОВ: Обязательно?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Обязательно.
Г. ХАЗАНОВ: Какое счастье, что есть «Эхо Москвы», где хоть изредка, но вспомнят Константина Устиновича.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно.
Г. ХАЗАНОВ: К сожалению, времени мало, но я расскажу одну историю. Значит, у меня только закончились неприятности очередные, и я приезжаю в гости к, с моей точки зрения, уникальному человеку (его уже нет на земле, к сожалению) Александру Яковлевичу Гомельскому. Было это в тот день, когда Константин Устинович получил одобрение на то, чтобы баллотироваться в Верховный совет Союза ССР. И когда объявили, что Константин Устинович дал согласие, и зал встал и захлопал, и захлопал Константин Устинович. Я вошел к Гомельскому, у него были какие-то гости, какая-то пара. И я спросил, видели ли они, как этот «дубина» сегодня аплодировал себе? Мертвая тишина. Когда я настаивал на определенных формулировках, я никак не мог понять, почему меня щиплет Гомельский за ногу?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Причем в районе колена, как он мог щипать.
Г. ХАЗАНОВ: Короче, говоря, он меня выводит на кухню и говоит: «Ты можешь заткнуть свой поганый язык»? И дальше он называет место, куда мне его… Я говорю: «Почему?». Он говорит: «Там родная сестра Черненко». Оп. Я говорю; «Где?» Он: «Да вон в комнате». У меня была…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Пауза.
Г. ХАЗАНОВ: Просто «ревизоровское» окаменение. Но когда вечером того же дня, почти ночью выяснилось…Она была с мужем. И он все время говорил: «Людмилка, Людмилка. Она святая. Давайте за Людмилку выпьем. Она святая» Он был какой-то функционер. И они отпустили машину. И моя жена сказала: «Ну, давайте мы вас довезем». И мы их повезли домой. Жили они около Черемушкинского рынка.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как сейчас помню!
Г. ХАЗАНОВ: Кирпичный дом, такой совминовский дом. Ну, я уже вздохнул. В этот момент муж Людмилки говорит: «Давайте поднимемся к нам. По рюмочке коньяку…» И когда мы вошли в квартиру, я увидел, что там приглашение на выборы ей. И фамилия совершенно другая. И самое главное, не Устиновна. И тогда я не мог дождаться следующего утра, когда я позвонил Гомельскому и сказал: «Саша, ты уверен, что это была родная сестра Черненко?». Он говорит: «Конечно. Ты идиот просто. Ты опять твоим поганым языком сам себе жизнь испортишь. А что?». Я говорю: «Вот она не Устиновна. У меня такое впечатление, что она не сестра». Он сказал, что сейчас узнает и перезвонит. Через 10 минут он звонит и говорит: «Слушай, какая же она дрянь!» Я говорю: «А что?» Он: «А с чего я взял, что она сестра Черненко?» Я говорю: «А кто она?» Он: «Портниха жены Черненко».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что может быть хуже, на самом деле. Да, и мы вспоминули Константина Устиновича. Да, тут я про… Кстати, о молодых. Мы против Константина Устиновича «зеленые».
Г. ХАЗАНОВ: Дети.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Знаешь, тут всякие интересные вопросы к тебе пришли. Очень интересуются твоими последними театральными работами. И, самое главное, вот Юрий системный администратор из Москвы, спрашивает, чем ты особенно гордишься? Пока в работе. Какими своими работами ты особенно гордишься?
Г. ХАЗАНОВ: А я никакими работами не горжусь. Я горжусь своим отношением к ним.
А. ВЕНЕДИКТОВ: «Ай, да Хазанов, ай да сукин сын!» Никогда у тебя такого не было? Не выскакивал? Так не бывает? Я не верю.
Г. ХАЗАНОВ: Нет. Просто сказать сукин сын про себя…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да это и другие могут про тебя…
Г. ХАЗАНОВ: Когда другие, это ради Бога…
А. ВЕНЕДИКТОВ: По анекдоту.
Г. ХАЗАНОВ: Когда другие, это ради Бога, но когда сам про себя… Вне пушкинского контекста.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А… Вне…
Г. ХАЗАНОВ: Просто, и на этом точка. А чем я особенно горжусь? Я еще раз говорю, я горжусь… Да и этим тоже гордиться не надо. Я горжусь тем, что в 1991 году предвидел, что будет происходить с моим жанром, которому я посвятил жизнь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Объясни, я не понял.
Г. ХАЗАНОВ: Ну, я говорил о том, что эстрада умирает.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему эстрада умирает?
Г. ХАЗАНОВ: Потому что эстрада и шоу бизнес это разные вещи.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, подожди, это игра словами.
Г. ХАЗАНОВ: Нет. Это не игра словами, потому что сегодня все равно рынок является главным «дирижером»…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты хочешь сказать, что в странах, где есть рынок, нет эстрады?
Говорят вместе
Есть знаменитый комик, который знаменитее президента. Колюш во Франции.
Г. ХАЗАНОВ: Леш, я понимаю. Я говорю только о том, что жанры сохранились. Ну, мы сейчас в казуистику…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, не в казуистику. Когда известный комик баллотируется на пост президента и всех просто строит вокруг себя. И они…
Г. ХАЗАНОВ: Когда на сегодняшний день… 90%, это я отвечаю за свои слова, 90% работы «завязано» на, так называемыми, корпоративными вечерами…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, подожди. Это…
Г. ХАЗАНОВ: Что?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да не так.
Г. ХАЗАНОВ: А как?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Работы … Может быть, зарабатывание денег, ты имеешь в виду?
Г. ХАЗАНОВ: Нет, это называется работа просто. Эти люди не просто зарабатывают деньги, другой работы практически почти нет. А если она есть, то вот она есть 10%. Конечно, люди как пели, так и поют, как читали монологи или какие-то юморески, рассказы…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это же работа.
Г. ХАЗАНОВ: Конечно, безусловно. Просто я горжусь тем, что для себя эту опасность. Для себя опасность неспособности соответствовать требованиям времени. Я эту опасность почувствовал в самом начале 90-х годов.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Чем ты гордишься? Ты бросил своих зрителей, ты дезертировал, ты предал их, если тебе угодно.
Г. ХАЗАНОВ: Это не совсем так, потому что в таком случае можно, я прошу прощения за сравнение, говорить и про… Еще раз, извиняюсь, что Антон Павлович Чехов бросил своих читателей, когда закончил писать….
А. ВЕНЕДИКТОВ: В известной степени.
Г. ХАЗАНОВ: И нежно любимый мною Григорий Израилевич Горин, сделал такую же вещь. Просто кому-то Господь отвел столько, кому-то Господь отвел столько.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это самоуничижение.
Г. ХАЗАНОВ: Никакого нет самоуничижения вообще, потому что я играю 10 лет спектакль «Ужин с дураком», на который и сегодня приходит полный зал зрителей. Полный, 10 лет. Поэтому, какое тут самоуничижение? Просто все рано жанр тот, которому я посвятил жизнь, все равно очень любил. Очень любил. И поскольку у него всегда была некая нравственная сверхзадача… Другое дело, что она, может быть, не была верной, ошибочной. Потому что мне казалось, что борьба с тоталитарной идеологией, это и есть моя сверхзадача. Как выяснилось, когда эту идеологию убрали, выяснилось, что она была батудом. Выяснилось, что она было движущей силой. И поэтому без нее люди потеряли почву под ногами, несмотря на то, что вечное…
А. ВЕНЕДИКТОВ: И ты ушел! Отлично!
Г. ХАЗАНОВ: Я ушел по комплексу причин, не будем сейчас тратить радийное время на это. Тем более что я предполагал, что передача «Дифирамб» все равно перевернет…
А. ВЕНЕДИКТОВ: А, ты должен был сказать спасибо, что ты ушел? Вот это дифирамб, да? Спасибо, что ты нас бросил, Геннадий Викторович! Спасибо тебе большое. Давайте возрадуемся, что он нас бросил. Слава Богу. Вот это дифирамб?
Г. ХАЗАНОВ: Алексей Алексеевич.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Правильно говоришь.
Г. ХАЗАНОВ: Давайте… Нет, все абсолютно нормально, у меня ни к кому нет претензий.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да у меня к тебе претензия. Тебя люди на экране не видят. Сейчас самая массовая история, вход в квартиру…
Г. ХАЗАНОВ: Это телевидение. Абсолютно верно. К великому сожалению, я не могу отвечать потребности зрителей.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это тебе кто сказал?
Г. ХАЗАНОВ: Я сам.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как это называется… А, вспомнил. В Исламе есть такой праздник Шахсей-вахсей. Значит, берешь плетку, идешь по улице публично и хлещешь себя, самоуничижаясь.
Г. ХАЗАНОВ: Никакого у меня самоуничижения нет. Я работаю с режиссером…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это не тебе решать, понимаешь?
Г. ХАЗАНОВ: Я работаю с режиссером Леонидом Трушкиным вот уже 10 лет. И испытываю наслаждение оттого, что мы занимаемся разбором поведения персонажа так, как никогда в жизни на эстраде этим не занимался. Более того, на сегодняшний день задачи, выходящего на сцену, другие. Я имею в виду в этом жанре. Чистой воды интертеймонт (русское слово). Развлечение и все. И этого достаточно, потому что всякая нравственная задача, несмотря на то, что никуда не делись…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Люди все те же. Человек вообще не изменился за последние 5 тысяч лет, по большому счету.
Г. ХАЗАНОВ: Ну, это аксиома.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот именно поэтому…
Г. ХАЗАНОВ: Это бессмысленно, значит, речь не о людях. Речь только обо мне. Есть у меня способность и возможность…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Признался, что он не человек. Ты сказал, что речь не о людях, а о тебе… Вот это ты сказал! Это цитата, вообще-то, на радио. Думаешь, я к слову цепляться не буду, что ли? Конечно, буду. Сидит тут и придумывает что-то!
Г. ХАЗАНОВ: Я ничего не придумываю. Ничего! Знаешь, половина людей, с которыми я сотрудничал, покинула бренную землю. И Горин, и Хайт. Кто-то уехал в эмиграцию и давно перестал заниматься этим, оторвавшись от почвы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но ты-то здесь.
Г. ХАЗАНОВ: Это я все понимаю. Но я сам себе напоминаю хозяйку, которой говорят: «Вы знаете что, вы умеете готовить вкусные блюда». Я говорю: «Да, хорошо. А какие продукты?» Мне говорят, что вот этот, этот. Я говорю, что из этого я не буду готовить, это плохие продукты, они несвежие, они низкого качества. А мне говорят, что извините, для вас нет других продуктов. Могут сказать, подойдите к полке, к мировой классике, к тому, что осталось. Но не годится все это для того, чтобы сегодня выходить на корпоративные выступления и читать рассказ Антон Павловича Чехова. Не годится. И тут вчера, по-моему, поздравляли Евгения Александровича Евтушенко (я присоединяюсь к этим поздравлениям). И когда он говорил, что нигде в мире никогда поэзия не имела такого веса, как в советское время, это правда, ведь?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это правда. Политехнический, да?
Г. ХАЗАНОВ: Дворцы Спорта!
А. ВЕНЕДИКТОВ? Заседание политбюро по отдельным стихотворениям! Высший орган государственной власти разбирает стихотворение!
Г. ХАЗАНОВ: Значит, я добился таких высот, потому что несколько лет назад в одном журнале я прочитал рассекреченные документы по поводу своей судьбы после исполнения на ТВ одной миниатюры Ефима Смолина, «Письмецо». Секретариат ЦК …
А. ВЕНЕДИКТОВ: Заметили!
Г. ХАЗАНОВ: Только когда я прочел эти документы, у меня спина похолодела. Я даже не понимал тогда, что надо мной висело.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Портниха жены Константина Устиновича. Это та же самая история. Ты понимаешь, что рассказал две одинаковые истории? Вот, они вот на этом уровне, да? Я это не читал, но читал массу, чего они обсуждали. Но это же было. Значит, это было опасно. Для них это было опасно. Опасно для государства. Так они понимали.
Г. ХАЗАНОВ: И они правильно понимали, правильно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это означает что, то влияние, которое ты оказывал и твои товарищи… Дорогой мой. А сейчас что? То же самое, ничего не изменилось.
Г. ХАЗАНОВ: Не то же самое. Потому что, если сегодня на ТВ говорят, причем, это не мне говорят. Мне даже не предлагают. Но говорят, вы знаете, Михаилу Михайловичу Казакову, который приходит выступать на юбилей канала «Культура». Ему говорят, что вот эту басню Крылова не надо читать. Почему? Она может вызвать неверные ассоциации. Всё, ребята, я в эти игры наигрался. А без этого, что это за жанр? Тогда и крутись вокруг нижней ватерлинии. И тогда тебя будут обвинять в пошлости. Хотя, тебя могут обвинить в пошлости…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Всегда, нет вопросов.
Г. ХАЗАНОВ: И за все. И даже за выступление на театральной сцене. Это не имеет никакого значения. Если кто хочет, тот найдет за что обвинить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это временный зигзаг или, как говорил Борис Николаевич, загогулина? Или это вот …
Г. ХАЗАНОВ: Это нормальный курс нашей истории.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это во всем мире так происходит?
Г. ХАЗАНОВ: Что? Это у нас просто очень высокая температура заболевания.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ответил.
Г. ХАЗАНОВ: Мне кажется так. Потому что потом, эта высокая температура спадет. Но, боюсь, что 37,2 будет многие столетия.
А. ВЕНЕДИКТОВ: У нас просто норма 37,2. Вот в чем загадочность нашей души. У нас не 36,6, а…
Г. ХАЗАНОВ: Может быть сейчас 41.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это надо замерить.
Г. ХАЗАНОВ: Не знаю.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Где те доктора?
Г. ХАЗАНОВ: Вам сказать адрес?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да я его знаю, Господи. Вам дать телефончик приемного покоя или просто приемной?
Г. ХАЗАНОВ: Не надо, зачем? Обратите внимание, это сказал не я.
А. ВЕНЕДИКТОВА мы это можем вырезать и вклеить смех дурацкий.
Г. ХАЗАНОВ: Вырезать вы можете все. Главное чтобы вы не брали смех с выступлений других артистов. А то возьмете смех, скажем с выступления Леона Измайлова, которому я от души желаю большого творчества еще на долгие годы. Я ему сказал, что еду к Венедиктову. Но он не ожидал, что я ему пошлю привет.
Говорят вместе.
Г. ХАЗАНОВ: А мой партнер Борис Дъяченко, когда узнал, что меня пригласил Венедиктов, он сказал: «Расскажи ему хорошую шутку. Он же тебя пригласил не для умных разговоров». Один мальчик, пойдя в лес, может за один час собрать 5 кг черники. Девочка за один час может собрать 3 кг черники. Но если мальчик с девочкой пойдут в лес вместе, вовсе не факт, что они соберут за один час 8 кг черники.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот с таким настроением мы расстаемся с Геннадием Викторовичем Хазановым. Ты в лес?
Г. ХАЗАНОВ: Я уже в лес. А ты куда?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я по дрова. Новости на «Эхе».