Лия Ахеджакова - Дифирамб - 2008-07-13

А.ВЕНЕДИКТОВ: Лия Ахеджакова у нас в студии. Добрый день.

Л.АХЕДЖАКОВА: Здравствуйте.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо, что на «Эхе Москвы», сказал я лицемерно, есть одна программа, где можно просто любить гостя.

Л.АХЕДЖАКОВА: Да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: И когда вы были у нас в январе, я Лариной сказал тогда, даже, честно скажу, не помнил что у вас день рождения, я сказал, что, вот подожди, ты уйдешь в отпуск, я повторю «Дифирамб» с Ахеджаковой.

Л.АХЕДЖАКОВА: Ой, как приятно это слышать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: В эту передачу мы зовем тех, с кем нам интересно.

Л.АХЕДЖАКОВА: Да, я знаю. Я же слушаю.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Так вот. Как раз вы сказали, что на дне рождения вы не были в Москве, у вас не было цветов..

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, у меня были цветы!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Дома не было цветов.

Л.АХЕДЖАКОВА: Дома, да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Расскажите мне. У меня всегда, знаете, с детства, я помню, я даже спрашивал у мамы, куда они, актеры все это девают, все эти цветы, которые им на премьере? Куда вы их физически?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну, вы знаете, я не могу сказать, что я так уж цветами избалована, хотя в мою жизнь всю с детства... у меня же мама актриса, и у нас всегда стояли ведра с сиренью, как только она зацветала. У нас всегда были цветы в доме. И уже по наследству... и у меня цветы, но так сказать, что я просто по пояс в цветах, этого нет, конечно. А это день рождения, все свои цветы оставила в Плёсе, у меня там просто люди на улицах приносили.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А как вы, где, в номере оставили?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, я в храм отнесла: рядом стоит разрушенный храм, и там батюшка молоденький такой, мне было очень приятно им отнести цветы.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А если шире взять... цветы как признак узнаваемости и славы, мешает жить?

Л.АХЕДЖАКОВА: Цветы мешают жить?

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не-не-не, вот, цветы я сейчас говорю, как признак узнаваемости и славы. А вот узнаваемость, вот вы идете в магазин... мешает или вы привыкли уже говорить «Да, спасибо большое». Там, «Можно автограф на билете в метро?» - «Можно», хотя уже вот здесь вот, вот так вот. Мешает жить?

Л.АХЕДЖАКОВА: Наверное, вы по себе знаете. И так, и так, и так и эдак. Бывает трогательно до слез, так что прямо аж заплачешь. А бывает навязчиво... и обидно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Обидно?!

Л.АХЕДЖАКОВА: Бывает и это, да-да-да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Как обидно? Объясните – не понимаю.

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну, бывает, что человек принуждает к сотрудничеству, к фотографированию... А я не люблю фотографироваться жутко. У меня прям... У меня даже есть...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вы боитесь?

Л.АХЕДЖАКОВА: В какой-то мере да. Я с чужими людьми, я что-то не очень... Я только с близкими. Я не хочу, чтобы моя фотография валялась где-то, что-то по моему лицу какие-то тараканы ходили, не хочу. Ну у меня какое-то свое, предрассудок, но бывает, что людей это оскорбляет и дальше вступает в действие природное качество. А бывает, что человек говорит, «Ой, ну тогда извините ради Бога, ради Бога извините». И человек начинает смущаться, тогда уже я себя чувствую вообще свиньей. Но ничего поделать с собой не могу.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот, в одной фразе, опытно сказали несколько позиций, думаю, по какой мне пойти дальше? Я знаю, по какой пойти мне дальше. Вот я, готовясь к передаче, прочитал, если это правду он сказал... Ну, не интервью вашего папы, изложение о том, что вы учили адыгейский язык для того, чтобы куда-то поступать. Это правда?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да, это правда.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вы помните адыгейский язык?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну, прошло же столько лет, что я уже все позабыла. Но пока там была – помнила.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Учила специально все?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну вообще... да, да. Потому что с детства у нас по-русски в доме говорили. Но очень хотелось стать артисткой, поэтому я сделала это, и надо сказать, что мои товарищи по студии очень мне помогали, поддерживали... Очень хотелось быть артисткой. Но иногда мой папа... он старенький, слепой, иногда его разводят очень сильно господа журналисты, и это оборачивается...

А.ВЕНЕДИКТОВ: А разве вы не научились отмахиваться от глупостей?

Л.АХЕДЖАКОВА: Бывают глупости, а бывает просто ложь... льется рекой.

А.ВЕНЕДИКТОВ: К вам не пристанет.

Л.АХЕДЖАКОВА: Пристает.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не пристанет. Ну, все знают, есть Лия Ахеджакова, ну что ей там? Ну, там, выяснится, что она на самом деле не Лия Ахеджакова, а Муслим Магомаев. Ну, что пристанет?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну, это-то приятно. Муслим Магомаев. Я бы хотела петь как он, быть таким большим артистом... Нет, ну каких-то гадостей из личной жизни или неправда, или ложь...

А.ВЕНЕДИКТОВ: И вас по-прежнему это задевает? Вы не выше этого?

Л.АХЕДЖАКОВА: Задевает ужасно. Я никак не могу стать выше этой помойки желтой, ну никак. Я даже смотрю, Саша Абдулов... Ведь УМЕР в борьбе с желтухой! Это я имею в виду некоторые издания наши.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вы сами затронули эту тему, которая для меня весьма болезненна, потому что я был... у меня с другой стороны болезненна, знаете почему? Потому что я был... вот когда Саша выступал, я был на Первом канале его противником. Я сидел напротив него, у Малахова, и я вот хочу, чтобы вы тоже сказали, потому что мы с Сашей так и не согласились. Потому что когда человек становится публичным, он выбирает свою карьеру, неважно, политиком, актером, неважно. Он выбрал публичную жизнь. И он обзавелся кучей людей, там, фанатов или, наоборот, недоброжелателей. Это необходимое и объективное следствие публичной жизни, и все, ничего не сделаешь. Можно возмущаться, можно бороться, ничего не сделаешь. Вот люди хотят знать, с кем Лия Ахеджакова пошла в театр, и с кем она поехала на гастроли в Плес. Они хотят это знать. И что она любит носить, и что она любит есть, и что она не любит носить, и кого она в дом на порог не пускает? Вот они хотят, это люди, это человеческое...

Л.АХЕДЖАКОВА: Это вполне достойное желание. Но есть же еще и желания... я вот иногда программу Максимум смотрю из страха, что и мне перепадет.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Смотрю из страха, что перепадет.

Л.АХЕДЖАКОВА: Думаю, ой, сейчас и до меня доберутся. Понимаете, есть же еще очень грязная, мерзкая, пошлая журналистика, которая привораживает, которая приучает зрителя, приучает слушателя любить это, копаться в этом и наслаждаться помоями, извините.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но ведь это ответ на запрос.

Л.АХЕДЖАКОВА: Да, но...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Это ответ на запрос.

Л.АХЕДЖАКОВА: Но это можно развивать очень хорошо, знаете, в людях. А можно это гасить. И можно человека перевести на другие рельсы. Ну это и есть культура! Мы говорим о государстве, которое должно стать, ну какие-то культурные корни должны начать работать? Или мы всю жизнь будем такими?

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вот про культурные корни. Вот смотрите. Вы в молодости в Адыгее, но вы же понимаете, что культура в широком смысле. в том числе и культура в смысле традиций, там... Там, адыгского народа – это совсем не то, что культура чеченского народа, совсем не то, что культура татарского народа, или русского народа, или немецкого... Это разные культуры. Скажем, в том обществе, где, скажем, содержание многих жен считается нормальным, да? Содержание с многими женщинами – это нормально, это элемент культуры. В другом обществе это считается аморальным, и наоборот. Разве не так?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет. Я так понимаю: есть культура и есть варварство. Я любую культурную традицию воспринимаю с благодарностью и с огромным интересом. Варварство, извините за это слово, ненавижу... ненавижу варварство. И варварство убивает... И убивает культуру в том числе.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А что с ним делать? Вот оно есть. Вот оно, как знаете, оно как дождь. Оно есть, да?

Л.АХЕДЖАКОВА: Оно есть...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Оно есть, оно существует рядом с нами, оно существует в нас... Разве нет?

Л.АХЕДЖАКОВА: Безусловно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А чего с ним делать?

Л.АХЕДЖАКОВА: Вытравливать раба по каплям. Уже один сказал это.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, ну а если это естественное состояние? Что в человеке – часть варвара. Это же естественное состояние? Что же себя из естественного переводить... я хотел сказать в противоестественное, нет в неестественное, в искусственное, извините, да, Я слова не нашел (смеется)

Л.АХЕДЖАКОВА: На то и существует культура! И великая культура. И она везде культура, понимаете? Она и в Индии, она и в Чечне, она и у эскимосов. Но есть культура, а есть варварство. Ну куда ж денешься? Просто человека надо приучать отличать, где эта грань.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Перед тем, как вы к нам пришли, естественно в интернет приходили всякие слова. Я все-таки надеялся, что будет хоть один вопрос. У меня 30 позиций, но вопросов нет. Тут Дифирамб, это такой уникальный случай: не то что нет там. какого-нибудь сурового вопроса, вообще вопроса нет. Казань, Москва, Челябинск, Рига, США, Оренбург. Водитель-дальнобойщик из Канады вас поздравляет. Вот я хочу дожить до того времени, когда меня с чем-нибудь поздравит водитель-дальнобойщик из Канады. Просто поздравляет вас с юбилеем, всего вам доброго, вашим близким. Так, брутально. Коротко. Санкт-Петербург. Вот, пишет Алена. Алена – студентка из Петербурга, пишет: «С вас для меня начался Современник. Мы едем, едем, едем. Я рыдала тогда на 30-градусном морозе, 17-летняя, то ли от счастья за театр, то ли о так достоверно загнанной жизни в двух действиях. С днем рождения и так далее». Расскажите мне пожалуйста, а вот обязательно надо рыдать после спектакля?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, конечно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я имею в виду, а цель, заставить рыдать?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А какая цель?

Л.АХЕДЖАКОВА: Разные есть.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не, ну вот ослика ИА я знаю. Хотя б над осликом можно скорее порыдать на самом деле.

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет. Есть одна линия такая, заставить думать. Другая – усомниться в чем-то в себе, и что-то переоценивать, и что-то доживать. Пусть послевкусие. Но со мной бывают такие вещи, что я начинаю рыдать, я не знаю почему. Я... В Плесе, там пришел какой-то Володя, чудный человек, с гармонью, который вдруг стал петь песни, которые сопровождают всю мою жизнь. Человеку 53 года, он служил в Северном флоте, это лучшее, что у него было в жизни. Обаяние невероятное, несмотря на отсутствие зубов... Ну, вот каждая его песня меня заставляла плакать. Уж я не знаю почему: то ли потому, что я переступила какой-то порог и где-то в подсознании происходит... какая-то идет работа над тем, что там позади у меня, что я наделала в своей жизни, и начувствовала. Но каждая его песня, она меня заставляла рыдать. Я не знаю. А как это объяснить? Я не знаю.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А, тогда у меня вопрос, а над чем вы плакали последний раз? Над чем. Не почему, а над чем.

Л.АХЕДЖАКОВА: Я плакала над этой песней «Тюрьма Таганская» (смеется).

А.ВЕНЕДИКТОВ: Лия, а все-таки, а над чем? Вот до того? Над чем, что у вас?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну плакала, когда прочла статью, где развели моего папу ужасно. И там было на этих страницах комсомольской этой... У них своя ведь правда у этой газеты, ПРАВДА, но комсомольская. Там столько лжи было, и мне было обидно, что люди это прочтут. И что люди в это... Особенно я тут вручала дипломы актерам, выпускникам школы-студии МХАТ. И я так себя чувствовала, вот этой актрисой, которая передает им, и мое имя у них в дипломах, я их подписываю, и вдруг они это прочтут... И я от этого плакала, мне перед ними стыдно было... Вот я плакала...

А.ВЕНЕДИКТОВ: То есть вы плакали от стыда? Вы плакали от стыда?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да...

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вы как относитесь к слёзам других людей?

Л.АХЕДЖАКОВА: СлезАм.

А.ВЕНЕДИКТОВ: СлезАм, да, извините. Это слабость?

Л.АХЕДЖАКОВА: ... Не всегда... Не всегда слабость. Иногда это честность, иногда это совестливость, иногда это чистота, иногда это жуткая боль, которую человек, даже очень сильный, не может с собой совладать. Иногда это способность сочувствовать, сопереживать. Чаще всего, слезы – это признак человеческой душевности.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну вот, есть же такое мнение, ну особенно, может быть, у мужчин. Женщин слезы украшают, как говорят некоторые, что неправда. Вот.. А мужчина плачущий?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: То же самое?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А за что стыдно было?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ой, мне много за что стыдно. (смеется) Много. Я столько ошибок понаделала.

А.ВЕНЕДИКТОВ: За ошибки?

Л.АХЕДЖАКОВА: За ошибки стыдно, да. Стыдно... Да нет, очень много такого, за что стыдно. Стыдно плохо играть, стыдно играть... иногда попадаешься, ведь, вот-вот не приглашают, не зовут, не зовут, вдруг так бдительность притупилась и что-то сорвалось, эх, скучаю по кино! И в такое влипнешь, что правда, вот хоть в партизаны уходи. Стыдно...Стыдно, когда приходится врать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А приходится?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да!

А.ВЕНЕДИКТОВ: А что может вас подвигнуть на ложь? Вот что?

Л.АХЕДЖАКОВА: Я не могу никому сказать «У тебя плохой спектакль», «Ты снял плохое кино», «Ты плохо играешь». Вот это отпадает. Потому что я знаю, какой адский труд в этом «плохо», в этой неудаче. Я знаю, чего он стоит. Иной раз больше, чем этой боли, и настоящих титанических усилий иногда больше чем в удаче. Поэтому я никогда этого не говорю, и всегда стараюсь найти щадящий вариант... Более того.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Может быть, это не ложь? Это вы уклоняетесь...

Л.АХЕДЖАКОВА: Это не ложь! Я уклоняюсь просто от...

А.ВЕНЕДИКТОВ: А солгать? Прямое.

Л.АХЕДЖАКОВА: Солгать... Я лгала своей маме, что у нее рак. Я лгала два года папе, что у мамы рак.

А.ВЕНЕДИКТОВ: То есть что нету?..

Л.АХЕДЖАКОВА: И лгала упорно, сочиняя огромные новеллы. Чтобы это оправдать, эту страшную боль и то, что налицо, понимаете? Что видно. Почему в этом месте, где у всех, эта болезнь... Я лгала... Ну, это было страшно.. страшно. Лгала-лгала-лгала, все время.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Лия Ахеджакова. Приходят какие-то удивительные наши слушатели. Они живут своей жизнью так же, как каждый из нас. Там, например, я получаю, я не могу это прокомментировать. Михаил пишет: «Лия, извините меня, виноват перед вами. Михаил». Ну, извините его что ли, я не знаю.

Л.АХЕДЖАКОВА: Конечно!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Михаил. Можно я не буду читать?

Л.АХЕДЖАКОВА: Миша, спасибо, что признались! Что бы там ни было, спасибо.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я не понимаю, там... Я не буду читать про любовь, тут...

Л.АХЕДЖАКОВА: Ой, я перед многими хотела извиниться.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Что такое за самоуничижение?

Л.АХЕДЖАКОВА: Это не самоуничижение! А знаете, ну... тяготит.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А это чтобы с себя снять?

Л.АХЕДЖАКОВА: С себя снять.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Очень интересно. Потому что...

Л.АХЕДЖАКОВА: Я замечательно разговаривала с одним человеком, который представился мне православным бизнесменом. И он всю дорогу, так, попивая коньячок, он мне говорил, как нужна вера и как нужно от грехов освобождаться, и вот если помолиться, и если исповедаться, то любой грех снимается. Я говорю, да что ты, друг мой, не убей. Для чего? Убил – все, ничего с тебя, никто никакой... Он говорит, да, надо будет у батюшки узнать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Хм. Да..

Л.АХЕДЖАКОВА: (смеется)

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну пусть узнает. Вопрос – это тоже хорошая история. Спрашивали много, вы уже отвечали. Может быть, уже навязло вам. Но тем не менее, поскольку слушатели интересуются... Я-то читаю про «Иронию Судьбы-2». Я...

Л.АХЕДЖАКОВА: Господи... достало!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не-не-не, подождите. Достало. Людей достало. Потому что все же хотят продолжения легенды. Вы знаете ли, я однажды купил книжку. Странная книжка была, я измучился, потом ее выкинул. Это продолжения сказок. Кто-то написал, современный российский писатель, вот, Золушка и Принц поженились и... И дальше описывается, как эта Золушка вошла в королевскую семью. Понимаете, да? Ужас, кошмар!

Л.АХЕДЖАКОВА: А Анна Каренина, которую вынули из-под этого поезда? А дальше начинается новая жизнь.

А.ВЕНЕДИКТОВ: «Ирония судьбы-2». Почему вы не захотели новой жизни? Понимаете? Я понимаю, я прочитал все что вы про это говорили, я прочитал. Но вы меня не убедили, потому что мне показалось... То есть, может, сейчас вы меня убедите. Что вот это и есть вопрос, а дальше начинается новая жизнь, а дальше продолжается сказка, или прерывается сказка, или сказка перестала быть сказкой. Почему? Исходя из этого. Не то, что у вас не было времени, не было спектакля, это я все прочитал, я думаю, это все знают. Если бы вы захотели, я так понял из вашего интервью, вы бы раздвинули время, вы бы договорились, и ваши бы режиссеры, Кирилл и все, они бы сказали «Yes, дорогая. Иди снимайся». Почему? Все-таки, внутри, почему?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну, может быть сейчас я уже не знаю, как это объяснять... Потому что, ну, мужик с шубой втемяшится в башку какая блажь, вот уперлась... Но когда меня начинают сильно прогибать, у меня это противостояние значительно сильней, чем если меня не насиловать, не прогибать, не заставлять, со всех сторон не давить на меня, я начинаю понимать, что все! Сломаюсь в куски, но устаю. Но там еще была такая вещь: я действительно не могла поехать тогда, когда меня позвали. Но когда в начале Тимур ко мне... Мне, во-первых, очень понравился как человек.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Тимур Бекмамбетов.

Л.АХЕДЖАКОВА: Но почему я подумала, что мне не нужно быть на фоне молодых, новых, замечательных, как теперь...

А.ВЕНЕДИКТОВ: ПОЧЕМУ?!

Л.АХЕДЖАКОВА: Мне не понравилась сама ситуация. Мне показалось, что это очень унизительно на фоне таких ярких звезд опять бегать, понимаете, по... Но! Я бы это могла преодолеть.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вы же актриса, можете сыграть все что угодно.

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, там сыграть было невозможно из того, что я поняла. Ничего, и все что угодно. Там нужно было только присутствие старого кино перед новым кинематографом.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну может быть, это важно для зрителя? Не для них, Бог с ними, с актерами, с новыми режиссерами.

Л.АХЕДЖАКОВА: А я и перед зрителем прогибаться не собираюсь.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не любите вы нас.

Л.АХЕДЖАКОВА: Люблю очень.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но прогибаться не собираетесь... (смеется)

Л.АХЕДЖАКОВА: Но прогибаться не буду. А то бы я, знаете, во что превратилась уже? Сейчас бы вот такая же была помойка как желтая пресса. Потому что поводов прогнуться очень много.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да это всегда, во всей жизни. В средние века ровно так было. Подумаешь, прогнуться? Легко. Один раз прогнулась – а дальше...

Л.АХЕДЖАКОВА: А дальше так и живи...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Сто лет позора, да? Как, понимает, 5 минут позора и 100 лет счастья. Или наоборот, 5 минут счастья и 100 лет позора.

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну вы ж не прогибаетесь, что ж вы меня спрашиваете?

А.ВЕНЕДИКТОВ: А-а. Вы можете сыграть все, Лия. Вы можете сыграть. Понимаете?

Л.АХЕДЖАКОВА: А я не хочу сыграть все.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А почему? Это же ваша работа, это ваша професия.

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну почему? Во мне человек сидит, я же не пустая.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вот... Кстати. Кстати... Вот, про... Вот вы сейчас сказали страшное...

Л.АХЕДЖАКОВА: Я же не кукла.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот! Матрешка.

Л.АХЕДЖАКОВА: Матрешка.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот я хочу сейчас поговорить с вами буквально через 3 минуты, поскольку новости. Хочу сейчас у вас спросить, как это получается, когда в одном человеке по имени Лия Ахеджакова сидит другой человек, это ее роль – такой, такой, такой, такой – от Офелии и ослика Иа-Иа до, там, даже не сыгранного. Вот как это получается в людях? Мне это непонятно. Но это фраза после новостей.

НОВОСТИ

А.ВЕНЕДИКТОВ: 14:35, Лия Ахеджакова у нас в гостях. Я еще раз повторю вопрос, правда, его переиначил. Вот, смотрите: актер, очень долго играет Короля Лира, неважно, Ричарда Третьего, вот он деформируется под влиянием этой роли, вот он какие-то черты потом... Вот вы в себе ловите черты, когда вы долго играете одну роль, много раз, что вы немножко стали в своей обыденной жизни, немножко Ричардом Третьим? Вот настолько вот срослись кожей. Или это, знаете, как, скинул - и пошел.

Л.АХЕДЖАКОВА: Я на своих партнерах иногда это могу проследить. Стало быть, и у меня это есть. Но я-то не замечаю, а вот так вот внимательно посмотрев, я вдруг вижу, что человек чуть-чуть что-то взял, чуть-чуть что-то присвоил, что-то. Но! Есть актеры, которых хоть ты что ему, кол на голове чеши, не прилипает.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А это хорошо или плохо?

Л.АХЕДЖАКОВА: Не знаю. Это просто такая индивидуальность: все сбрасывает с себя, и как есть. Вот она жизнь.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, это такой яд, если не заметить. Такой медленно проникающий яд. Он трансформирует, деформирует..

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну почему? Иногда эта роль может и воспитывать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: По-моему, любая роль воспитывает. Потому что еще в детстве, я все из своих воспоминаний, мне трудно было понять, есть люди, которые всю свою жизнь играют отрицательные роли, негодяев... Вот, как они потом выходят.. Заболеть же можно, нет?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну слушайте, вот... Басилашвили, да? Олег. Сколько он негодяев... Я даже помню, когда мы снимались, он так загримировался, у зеркала постоял, красивый такой, и говорит: «Ну все, подлец готов, пошел». Ну, ведь это же потрясающий человек, ведь это умница какая. Это я так со стороны, чтобы себя как-то не анализировать, понимаете?

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я понимаю... Ну мы же понимаем, что вы о себе говорите. Ну пусть это будет фамилия Басилашвили.

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет-нет-нет, я именно сейчас про Басика, что это человек, который переиграл массу разных совершенно ролей, в том числе были, вот на моих глазах, как бы и подлецы, и что только не было. Но это же человек колоссального ума, колоссальной человеческой порядочности, достоинства. Что там говорить? Мы все же знаем.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да. У вас свой Басик, у нас – свой Басик, у нас Ксения Басик.

Л.АХЕДЖАКОВА: Я знаю, да...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот так Басики и живут.

Л.АХЕДЖАКОВА: Да...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Скажите мне, пожалуйста. Вот здесь...

Л.АХЕДЖАКОВА: Да Ступка, например! Мой дорогой, любимый...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Богдан, да?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да, Богдан. Ну что же он? Чего он, каких он подлецов-то не играл. Ну, правда, и то, и другое, и третье. Но он остается этим совершенно, вот этим созданием природы, равного которому нету. Он так богат, он так гениально сделан мамой и папой, это там такие гены. Это такое сложнейшее устройство, и он еще очень образованный человек.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Что такое талант?

Л.АХЕДЖАКОВА: Не знаю.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну как: вот мы говорим, Ступка – Талант, а НН – не талант. Это как?

Л.АХЕДЖАКОВА: Вот это вы знаете, Это надо театроведов пригласить.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не-не, мне это... Мне кодификация не интересна, на самом деле. Но вы-то понимаете? То, что этот вас партнер талантлив, а этот ваш партнер... ну, старается..

Л.АХЕДЖАКОВА: Безусловно... Вот я знаю, что когда.. совершенно обожаю Женю Миронова.. Поскольку я с ним играю, а раньше я была как зритель, я его обожала. Но когда у него очень сложная сцена и сложный монолог, который нужно вставить в эту комедию, который, вот это, Шампанское... Понимаете? В зале муха не пролетит, в зале такая тишина... У меня это редко бывает, но бывает, я знаю где. Я должна добиться этой, вот такой звенящей тишины... А я ее слышу очень хорошо, как сердца работают. И я вижу, как он останавливает всю пьесу. Он это шампанское перекрывает, и звенящая тишина. И долго, огромный монолог. Это талант.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А кстати, а что вы видите со сцен, когда вы на сцене?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ничего. Я вообще плохо вижу.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я понимаю. Я ровно поэтому и задал вопрос.

Л.АХЕДЖАКОВА: Я чую.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Нет, вот смотрите. Вот, на меня наставлен сумрак ночи, и так далее. Вот, сцена Светак, там темно. Вы их вообще, как-то нас, во время спектакля, как это пульсирует в зале, вы на что ловите, на ухо, на нос, на глаз, куда? Или знаете, вот вы включились... Мне разные люди рассказывают по-разному как они воспринимают зал. Вот вы включились в начало, и в конце выключились, и вам все равно. Вот в момент.

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну как это все равно? А если они кашляют? А если слышу шорох в зале?

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вы слышите?

Л.АХЕДЖАКОВА: Я чувствую. Очень сильно чувствую слышу. Если они не смеются, где всегда смеялись, значит что-то идет не так. Если нет звенящей тишины там, где она должна быть.

А.ВЕНЕДИКТОВ: И чего делать?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну как что? Включать всю энергию, какая у тебя есть, и брать на себя... нужно менять ситуацию.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Все корректировать? Тогда корректируется?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, не корректировать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А что это? Объясните, я не понимаю.

Л.АХЕДЖАКОВА: Есть какая-то правда, которая внутренняя. Вот даже когда я в ТЮЗе работала, когда дети начинают кричать, из рогаток... Можно остановить. Но это очень трудно. Это нужна какая-то, вот это душу свою нужно так сильно заставить работать... и это работает, очень. А если еще три-четыре человека на сцене почувствуют, что нехорошо в зале, ой, сейчас пойдут уже домой все...

А.ВЕНЕДИКТОВ: И тогда счастье?

Л.АХЕДЖАКОВА: Тогда ужас, ужас!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Нет? Не счастье? Потому что начинается новый подъем.

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет-нет-нет, тогда нужно всем поднапрячься, нужно свою душу заставить работать... Ну я не знаю, как это объяснить! Все слова не годятся. Но... ну вот такое, знаете, легкое, ничего неделание, естественность, такое спокойное переживание на сцене, такое уютное существование в рамках роли, когда все идет по накатанном, вовремя текст, все... Будут уходить. А дети будут стрелять из рогаток, свистеть, говорить «Мама, это оса? Нет, это коза», «Это не оса, это лиса!», «Мама! Куда пошла лиса?». А чтобы слушали... Вот нужно какое-то огромное душевное усилие, чтобы заставить тебя слушать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вы сейчас рассказали не про спектакль, не про театр, рассказали про жизнь. А вот если говорить об обычной жизни: когда жизнь идет по накатанной, когда кругом только приятные люди.. Ну, так бывает. Там, пишут что-то газеты, ну, Бог с ними. Когда приятные люди, когда все в порядке... Вам хорошо? Или вам нужна буря?

Л.АХЕДЖАКОВА: Мне хорошо, я этого ищу. Но это совершенно не помогает...

А.ВЕНЕДИКТОВ: То есть вы это придумали? У ас этого нет, поэтому вы и не знаете как бы?

Л.АХЕДЖАКОВА: Не, бывает так, и это ужасно приятно: когда все здоровы, когда тебя любят, когда друзья не делают за твоей спиной никаких неподобающих обидных шагов, когда ты слышишь только дифирамбы, когда хорошо идут спектакли, когда тебе что-то предлагают новое и интересное, когда тебя любит режиссер. Это замечательно все, но непродуктивно... Извините за эти слова.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Непродуктивно чего?

Л.АХЕДЖАКОВА: Вот то, что за одного битого очень много небитых дают. Битый дороже...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Битый дороже. Поэтому надо, чтобы вас побили, чтобы вы были дороже.

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, не меня побили. А чтобы я умела себя... не успокаиваться, чтобы у меня там было что делать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я говорю, вам нужна буря, вам нужна буря.

Л.АХЕДЖАКОВА: Если не буря, то нужна... Нет! Гармония не способствует росту.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А еще вопрос. Вот, про публичность людей. Вот государственные деятели, политики тоже играют, вы, наверное, это тоже видите, потому что, я так думаю, среди них меньше талантливых артистов, чем среди профессиональных артистов. Вот меньше, да? Потому что в политику попадают люди... Вот, скажите, пожалуйста, вы можете с большей или меньшей долей вероятности понять, что вот этот вот играет – этот от такой, а этот вот, он придуривается.

Л.АХЕДЖАКОВА: Да не только я! Все население это видит.

А.ВЕНЕДИКТОВ: (смеется) это понятно.

Л.АХЕДЖАКОВА: (смеется) Я! И, тоже мне, нужны очень большие опыт, и владение профессией, чтобы понять, что он все играет, подлец. Верить ни одному ему слову нельзя, врет кругом!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я думаю, что население как-то по-разному относится к этим вещам, судя по сему.

Л.АХЕДЖАКОВА: Да, есть люди, которые предпочитают ложь.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Нет, ну вы, про себя. Вот я хочу понять, вы понимаете или не понимаете?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да конечно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Видно, да?

Л.АХЕДЖАКОВА: Конечно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я почему спросил. У меня была такая единственная моя история, связанная с профессиональным актером, у меня был приятель, который учился в актерском училище. Мы студентами гуляли, естественно, ночами, и нас задержала один раз наша советская милиция, в дугу пьяная, патруль. Мы были хороши, ну.. совсем хороши. И они потребовали документы. Он достал удостоверение студента ВГИТИСа. И, там, сержант, я уж не помню, кто, сказал: «А! Актёр. А ну прикинься?» Вот это слово «А ну прикинься?», вот они прикидываются, наши замечательные государственные деятели? То есть вы увидите, вы считаете, да? А, может быть, это так же, как такая ложь во спасение? Вот, не говорить правду людям?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, имидж.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Просто имидж? Чтобы любили, белые и пушистые?

Л.АХЕДЖАКОВА: Белые и пушистые, и более того, он же выбирает, он когда идет во власть или в политику, он же выбирает определенную роль, которую он... У них же есть... А чего мне вам рассказывать? (смеется)

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не, ну я сейчас профессионального спрашиваю человека.

Л.АХЕДЖАКОВА: У них же есть учителя, которые их натаскивают, «Вот тебе больше пойдет вот эта вот роль, между прочим». И вот выходит, то один Гамлет, другой Дон Кихот, третий Дядя Ваня, четвертый... а этот вообще идет, Долорес Ибаррури, понимаете? И все вранье! И несет с честью эту замечательную роль, оскорбляя первоисточник.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вот, я просто себе представил вот это все, оскорбляет. То есть они плохо играют еще?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, просто оскорбляют тех, кого они играют.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Понятно. Скажите мне, пожалуйста. Вот, последнее время, это, кстати, нам тоже пишут, вы подписывали несколько писем: брали на поруки Василия Алексаняна, вы, Олег Басилашвили, Инна Чурикова. Это вам зачем? Вот вам это зачем?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну вот смотрите, например. Значит, вот это мы с Инной подписали про Алексаняна... Душа, я не могу! Ну это же нельзя терпеть, что делают с человеком! Ну это же... У меня нет слов. Ночью звонит мне мой друг и мой партнер, и уже старинный друг Игоречек Ясулочек, говорит, «Люлек, дай мне куда позвонить, я хочу за Алексаняна подписаться. Дай мне этого человека, я туда позвоню – у меня сил нет этого терпеть». Я ему даю, он подписывает, а уже на суд я не могу пойти, Инна не может, Басик не может, и идут кто? Акунин и Ясулович.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Да, да. Вам это зачем?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну я не знаю, зачем мне...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я не знаю, я просто спрашиваю. Вот, люди спрашивают, вам это зачем?

Л.АХЕДЖАКОВА: Не знаю, зачем...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот вы помните, вы сказали в середине нашего разговора – неэффективно. Вот это эффективно? Для жизни, для жизни! Не для Алексаняна. Вам это. Алексаняну – понятно, это помощь, это понятно, я думаю что это сыграло свою роль, и в таких случаях, как правило, когда люди известные и неподкупные такие вещи пишут, при прочих равных не Алексанян, так другой. Вам это зачем? Алексаняну – понятно. Вам это зачем?

Л.АХЕДЖАКОВА: Я не знаю, но я не могу это вытерпеть.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Если наши слушатели понимают, что вы сказали.

Л.АХЕДЖАКОВА: Когда на моей жизни происходит такое мучение, когда заведомо мучают, пытают ни в чем не повинного человека. А если даже он виноват, зачем же пытать так страшно, так извращенно? Я не могу слышать, как человек, который.. ну как он называется, судья он что ли... еще суда не было! Вот это, «К барьеру», еще мы ничего не знаем про его, про кого он судил, он кричит, что у него руки по локоть в крови. Но я не могу это слышать! А завтра же это буду я? Или еще кто-нибудь из нас? А вы, еще кто-нибудь? И у нас будут руки по локоть в крови, из-за того, что эта скотина имеет доступ к закону.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А... Вот, ответ на это наш слушатель Никита, по-моему, пишет. Нет, Вова пишет: «Вы – человек-гора».

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, я не гора. Я очень слабая.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот представить себе, она не гора. Вы ее видели, Вова?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет-нет-нет, я не гора совсем, я трус, и вообще я трушу.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Но ведь есть масса людей, которые не то что трусят, они осторожничают, и.. бывают такие вещи, когда люди искренне хотят помочь, говорят: «Ты знаешь, за мной театр», а «За мной сотрудники», «А за мной консерватория».

Л.АХЕДЖАКОВА: А коллектив?

А.ВЕНЕДИКТОВ: Коллектив, да. Чего вы им говорите?

Л.АХЕДЖАКОВА: А я вот вам скажу.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Им чего говорите, не мне.

Л.АХЕДЖАКОВА: Я вам скажу.. Когда нам было... Ой, я думаю она меня простит, потому что она божественный человек... или нельзя это говорить, не знаю.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вы без имени.

Л.АХЕДЖАКОВА: Без имени. Вот чудная актриса, которая на себя все принимает. Мало, что двое детей, так она еще за всех детей горой встала. Мало, что она снимается, востребована, ей не нужна реклама, ничего ей этого не надо, никакой промоушен. Она мне звонит и говорит, Лиля, что мне делать? Для имиджа. Я бы подписала, но мне обещали то-то, то-то, то-то для института крови, детской вот этот вот, Гематологии. Я говорю, скройся, чтобы я тебя не видела! Забудь!

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я тебе не дозвонилась, называется.

Л.АХЕДЖАКОВА: Забудь! И ничего тебе не надо подписывать. Пусть детям будет то, что ты можешь им добыть. То же самое могу сказать главному режиссеру, ой, ради Бога, ничего туда не лезьте, не надо, мы хотим иметь приличную зарплату, ради Бога, не надо. И более того, нам надо ремонт сделать в театре, и там и то, и другое, и третье.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Слушайте. я чего-то..

Л.АХЕДЖАКОВА: От меня никто не зависит.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я понимаю. То есть только... интересного сказали... только свободный человек от обязательств по отношению к другим, ну, кроме, может семьи, да, может принимать свободное решение. Все остальные зависят: главный редактор – зависят, главный режиссер – зависят люди, главный там, я не знаю, кто там еще, директор фонда...

Л.АХЕДЖАКОВА: Есть приоритеты. Знаете? Есть приоритеты. Ну, дети важнее, чем... Ничего, мы подпишем, другие подпишут. И найдутся. И у Ясуловича тоже маленькая одна, маленькая другая. Понимаете? И тоже дети, тоже семья. Но нету, за его спиной не стоит очень серьезное, большое дело, которое важнее. Ничего.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вы – человек известный. Вы понимаете, что есть люди, которые как бы сверяют свое мнение и свое поведение с вами? Это на вас висит? То есть это есть, да, давайте так, понимаете нет, это есть, все понимают. Уж если Ахеджакова так сказала, ну, значит, и я так. Вы это понимаете? Понимаете, что эта ответственность на вас, хотя вы о них не знаете, водителях из Канады. Вы о них не знаете, вы вообще никогда их не увидите, не услышите.

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет, меня это мало беспокоит.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Почему?

Л.АХЕДЖАКОВА: Не знаю. Меня больше беспокоит, когда меня грязью обливают и...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну что вы на эту комсомолку, там ничего не было, было все хорошо...

Л.АХЕДЖАКОВА: Не только комсомолка. Мне хуже когда люди это прочтут, и кто-то ведь поверит. Вот это мне стыдно очень. Более того, когда я читаю про этих наших шоу-... Да мне даже девочку с Фабрики, про которую пишут гадости всякие. Когда пишут, это не его сын, это она нагуляла этого... Боже! Это ж поверят. И они верят. Прессе верят. И не все разбираются, что это желтая, это коричневая, эта красная и так далее. Вот этого я боюсь. А что, ну кто там меня будет слушать? Мое дело сказать.

А.ВЕНЕДИКТОВ: То есть, это вы все-таки делаете для себя?

Л.АХЕДЖАКОВА: Только.

А.ВЕНЕДИКТОВ: И только для себя.

Л.АХЕДЖАКОВА: И для того человека, в данном случае, кого очень хочется защитить, потому что то пытка.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я хотел схохмить и сказать, ваши творческие планы, самый омерзительный вопрос, я знаю. Я хотел спросить, чем вы живете сейчас на самом деле? Я не имею в виду только вашу актерскую, профессиональную. Чем вы живете, что у вас вокруг, что вас волнует, чем вы дышите? Это не творческие планы. Чем вы сейчас дышите?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну когда дышать нечем, у меня хорошие книжки есть.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А, посоветуйте? А то приходится читать всякую...

Л.АХЕДЖАКОВА: Неправда. Я же слушаю, что вы...

А.ВЕНЕДИКТОВ: Ну, слушатели, книжки все разные читаете?

Л.АХЕДЖАКОВА: Да. Я две книжки Димы Быкова прочла, и орфография, и Пастернак. Просто наслаждение, надо сказать. А потом, когда книга толстая – ею можно долго жить. Потом я для себя открыла Иванова, вот эта «Мода и Блудо», «Глобус». Это совершенно замечательный писатель. А вот потом я очень долго, я вообще стала проповедником Даниэля Штайна, переводчика Улицкой. Много очень хороших. Я прочла, я вот сейчас к сожалению не вспомню английского профессора из Оксфордского университета, который о Чехове написал, вы знаете, да? Я не могу запомнить. Книжка по рукам идет, потому что совершенно потрясающая книга. Там такие архивы, там столько интереснейших... То есть мы не знали нашего Анатолия Павловича.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не знали, да?

Л.АХЕДЖАКОВА: Нет.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А, кстати. Когда вы играете что-то, вам надо знать больше того, чем написано?

Л.АХЕДЖАКОВА: Конечно.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А зачем? Вот, сидел, был Шекспир, не было Шекспира, а «Король Лир» есть. Какая разница, прости Господи? Зачем?

Л.АХЕДЖАКОВА: А черт его знает.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот, это правильный ответ (смеется). Ответ засчитан, попытка засчитана, как говорят в преддверии Олимпиады.

Л.АХЕДЖАКОВА: (смеется) А потом интересно. Если уж тебе Шекспир попался, что со мной один раз в жизни, а чаще всего не одного, ни Чехова, ни Гоголя, ничего нет. То уж если попался, так хочется насладиться этим.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Слушайте, а как вы.. Лия Ахеджакова у нас в эфире. Все, пролетело три с половиной минуты, значит, мне надо ждать пока Ларина опять уйдет в воздух. Я, может, отправлю ее в командировку как-нибудь. Скажите мне, пожалуйста, я был тут поражен некой историей, связанной с нашим Чемпионатом Европы, как реагировало наше, площадное искусство (я его рассматривал с этой точки зрения). Насколько наша победа вызвала доброжелательно? Вот, не били, не громили, не поджигали. А потом поражение – тоже не вызвало ничего: не били, не громили, не поджигали, хотя сидели злые дома все. Вот что это такое? Что это такое?

Л.АХЕДЖАКОВА: Я тоже поразилась.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вы тоже поразились? Вы заметили, да?

Л.АХЕДЖАКОВА: Я заметила и очень поразилась.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Пошло какое-то, знаете вот, добрая история пошла, Даже испанское посольство устояло. Никто ничего...

Л.АХЕДЖАКОВА: Может нас кто-то этому обучил?

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот, вот... Потому что.

Л.АХЕДЖАКОВА: Может быть, есть пример какой-то замечательный? Что можно порадоваться и можно огорчиться, не убивая никого.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Потому что, это связано с тем, что разговорами, вы любите Родину, вы не любите Родину.

Л.АХЕДЖАКОВА: Это гадость..

А.ВЕНЕДИКТОВ: Гадость – что?

Л.АХЕДЖАКОВА: Гадость – Родиной прикрывать свою агрессию. И агрессию... для меня вообще это, убить таджикскую девочку из любви к Родине... Ой. Не хочу, а то буду гадости говорить. Убить вьетнамского мальчика. Убить этого черненького мальчика, у которого мама всю жизнь мечтала, что там в России будет мой сыночек учиться. Не могу... Вот это тоже одно из таких условий нашей жизни, которые приходится терпеть, потому что только закон с этим может совладать, и только власть, власть больше всего.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вы вот это передоверяете власти?

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну я же не могу взять арматуру и пойти (смеется)

А.ВЕНЕДИКТОВ: А вот, вы советуете власти взять арматуру в таких случаях?

Л.АХЕДЖАКОВА: Я взять закон в руки советую власти.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Законом как арматурой можете пользоваться, мы с вами это хорошо знаем.

Л.АХЕДЖАКОВА: Да. Когда закон гибкий, и прогибается в зависимости от условий, тогда чего же делать?

А.ВЕНЕДИКТОВ: Не хочу на печальной ноте заканчивать, потому что... знаете, моя бабушка, которой 95 лет было, она в начале 2000-го года мне говориЛ.АХЕДЖАКОВА: «Лешенька, как страшно там вот это, как свободу зажимают». Я говорю, бабушка, ты войну прошла, ты Сталина прошла, ты голод прошла, ты эту несчастную Ригу восстанавливала, и тебе сейчас страшно? Что ты говоришь!

Л.АХЕДЖАКОВА: С каждым вашим словом согласна.

А.ВЕНЕДИКТОВ: В чем надежда? В чем надежда?

Л.АХЕДЖАКОВА: Мне молодой человек, 18 лет, большой зал в Университете в Питере: «Вот вы в наше страшное время», я говорю, старик! А ты не хочешь, чтоб клещами зуб в средние века, а вот этим коловоротом тебе чтоб мозги, если у тебя какая-то болезнь? А ногу отрубать без обезболивания, ты это не хочешь? А чтоб на дыбе распирали, а на кол сажали? Это тебе наше страшное время! Скажи спасибо, тебе зубик лечат, так обезболивают. Что значит, наше время? Время всегда страшное.

А.ВЕНЕДИКТОВ: А в чем надежда для нашей молодежи? Для людей, которые сейчас становятся самостоятельными? Вот, что вы можете сказать, вот 20 лет?

Л.АХЕДЖАКОВА: А потому что появилось понятие «человек мира». Никогда этого не было.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Чуть подробнее.

Л.АХЕДЖАКОВА: Они все – люди мира. Он спокойно со своими двумя языками, которые между делом выучил в школе, он спокойно переходит все границы и живет там как у себя дома, с равными себе, он с ними разговаривает на одном языке. Этот интернет сделал их всех людьми одного государства, вот этого земного шарика.

А.ВЕНЕДИКТОВ: Почему вы говорите «их»? Нас.

Л.АХЕДЖАКОВА: Ну меня нет. Я ж не владею интернетом, во-первых, во-вторых языком, в-третьих... Слушайте, я когда приезжаю заграницу, я позор своего поколения. Это здесь, понимаете, узнают и никто не знает, что я там просто, я могу только в китайских кварталах, они понимают мой английский язык, потому что они говорят на таком же английском как я (смеется), только в Чайна-тауне я своя, человек мира. А эти, кто владеет интернетом, кто владеет двумя-тремя языками. Раньше меня поражало, что носильщик на вокзале в странах знает три языка, а я - ни одного. И то что сейчас все границы, вообще можно стереть границы. Если бы не было терроризма и если бы это с нами не было этой страшной беды, то все: стирай государства и живи все вместе, борись с раком, со спидом, с детской лейкемией, передавайте костный мозг друг другу без всяких границ, и лечите, лекарства привозите. Все вместе вылечимся миром. Понимаете?

А.ВЕНЕДИКТОВ: Вот, Лия Ахеджакова...

Л.АХЕДЖАКОВА: Чего я все, понимаете да понимаете? Это слово, между прочим, паразит. Вы-то все понимаете (смеется).

А.ВЕНЕДИКТОВ: Я-то все понимаю. Лия Ахеджакова – позор своего поколения, как она сама сказала, была в эфире «Эха Москвы». Спасибо большое, Лия.