Алексей Бородин - Дифирамб - 2006-06-10

К. ЛАРИНА – Добрый день. Мы начинаем нашу передачу "Дифирамб" и сегодня она посвящена Алексею Бородину - главному режиссеру и художественному руководителю Российского государственного академического молодежного театра. Повод замечательный – юбилей. Совсем недавно, причем в Пушкинский день - 6 июня Александр Владимирович отметил круглую дату.

А. БОРОДИН - Круглую я не знаю. 65 это считается круглая.

К. ЛАРИНА – Она очень красивая.

А. БОРОДИН - Ну не знаю.

К. ЛАРИНА – Я больше такие даты люблю - 45-55-65. В этом есть какая-то игра. Ну что вот эти нули без конца отмечать. Не надо. И праздник это действительно личный и, наверное, для всего коллектива театра, поскольку и театр какой-то юбилей отмечает.

А. БОРОДИН - 80 лет скоро будет.

К. ЛАРИНА – Вот театра как раз настоящая круглая дата. Президент поздравил нашего сегодняшнего гостя с юбилеем, что особенно отрадно, поскольку поздравление в адрес главного режиссера детского театра, это все-таки знаковое. А мы знаем, что наш президент очень все мечтает о том, чтобы появилось детское телевидение, чтобы для детей побольше делали программ. Но вот Александр Владимирович этим занимается многие годы. Но поскольку мы не первый раз встречаемся, я сегодня, когда думала, о чем мы будем говорить, чтобы все-таки было понятно, что это юбилей, что надо как-то творческий путь осветить, я поняла, что я о вас практически ничего не знаю. Кроме того, что вы являетесь главой театра, в который все мы очень любим ходить, и смотрим с удовольствием спектакли. Знаю, что вы отец замечательного журналиста Владимира Бородина, который является одним из наших постоянных гостей в программе "Особое мнение". Наши слушатели его очень хорошо знают. Что мы еще знаем? Что дочка у него замечательная.

А. БОРОДИН - Что есть три внука.

К. ЛАРИНА – Что есть спектакли, которые без конца ставит и ставит Бородин. Поэтому я сегодня решила начать с начала, и немножко поговорить о вашей жизни. Посмотрела биографию. Скупые строчки. Персонаж не светский прямо скажем. Никаких сплетен, слухов, тайных каких-то раскрытых интимностей не было нигде. В газете "Жизнь" не засвечен. Родился почему-то в Китае. Вот с этого я бы и хотела начать.

А. БОРОДИН - Да, родился в Китае. Родители они оказались в Китае. Мама там тоже родилась, потому что бабушка, приехали забайкальцы на КВЖД, а потом случилась революция, они там и остались работать. И так там и жили. А отец приехал, учился в Чехии, потом в Америке был, потом приехал в Китай. В 1925, что ли году. Мы жили в Шанхае это такой город замечательный. Там была концессия американская, английская, французская и очень большая русская колония. Из Харбина туда стали приезжать. И там действительно была такая большая колония.

К. ЛАРИНА – Оркестр Лундстрема, кстати, у нас связан тоже с этим регионом.

А. БОРОДИН - Конечно. И во время войны, такой был подъем патриотический очень сильный, и очень многие взяли советское гражданство. И вот с того времени, даже было общество граждан СССР в Шанхае. И там был клуб замечательный, в котором прошло детство, и была масса там всего интересного. И все фильмы "Сказание о земле сибирской", "Кубанские казаки". Все там. "Падение Берлина", мы были страшные патриоты, для нас был Советский Союз что-то такое невероятное, как мы мечтали о том, что мы там окажемся, как мы стремились туда. И когда уже после китайской революции, в 1949 году она случилась, уже начали уезжать оттуда иностранцы все. Потому что не было там возможностей существовать. А у папы был завод лакокрасочный, поэтому надо было уже заканчивать свой частный бизнес и куда-то ехать. Многие очень поехали в Америку, в Австралию, в Канаду. Очень многие русские.

К. ЛАРИНА – То есть у вас даже был выбор.

А. БОРОДИН - Да, и, причем ясно было, что там капиталы, какие-то вложения, там будут очевидно как-то развиваться. А здесь мы понимали, что мы едем в страну совершенно другую. Хотя ничего об этой стране толком мы не знали. Кроме как этих фильмов. Буквально так оказалось, что…

К. ЛАРИНА – Именно так там и есть.

А. БОРОДИН - Да, но Россия понимаете, русские книги, музыка все это у нас в доме было, я вообще воспитан у меня три сестры, и наша семья, и мама и папа, бабушка – мы все: вот Россия, Россия, все русское, книги, музыка. И ехали с открытым конечно сердцем. К счастью не в 1949 году, когда была такая большая репатриация, когда я помню, я маленький еще был, но мы провожали этот пароход, который отплывал со счастливцами, которые ехали на родину. Они конечно большинство из них, если не все, оказались в лагерях. А мы уже после смерти Сталина в 1954 году приехали. И вот таким образом приехали уже в страну другую конечно.

К. ЛАРИНА – Получается, что вы в сознательном возрасте уже.

А. БОРОДИН - 13 лет мне было.

К. ЛАРИНА – Всю эту жизнь вы постигали с самого начала. Помните свои впечатления?

А. БОРОДИН - Я помню этот путь, когда мы проезжали Байкал, на поезде ехали. Это все было интересно. Мы сначала приехали в Чимкент такой город в Казахстане. Надо было, чтобы кто-то выписывал. И вот нас выписали туда. И мы там одну зиму прожили, а родители поехали в поисках того, где мы будем жить. Они думали в Одессе или под Москвой или в Москве. И все-таки выбрали под Москвой. Потому что там можно было купить дом, и вообще немножко было более похоже на то, как мы жили там в Шанхае. Юность уже, в 8-й класс я пошел в Пушкино.

К. ЛАРИНА – Расскажите о том, что вы увидели. Глазами ребенка, мальчика, подростка, у которого были свои представления об этой стране. Сразу же шибануло или все-таки были еще какие-то иллюзии?

А. БОРОДИН - Вы знаете, я думаю, что шибануло родителей. Но самое поразительное, ни ползвука мы не слышали от родителей что-то такого…

К. ЛАРИНА – Антисоветского.

А. БОРОДИН - Это не было. Я помню самое сильное впечатление, когда мы переехали границу и когда оказались в Отпоре, такая станция Отпор с названием прекрасным. И когда пьяных первый раз увидели валяющихся на улице, понимаете, банный день мужской, женский. Знаете, такие какие-то впечатления. Жили в огромной комнате матери и ребенка, нам почему-то выделили огромную комнату. И ничего кроме интереса у нас не было у детей. Девочки младше меня, поэтому это все было очень интересно. Родители, я так понимаю, что они между собой что-то сильно переглядывались, даже при нас, наверное, что-то обсуждали. Но они очень люди мужественные и принимающие как есть жизнь. Это не было каким-то таким шоком, что все не так и все не эдак. Оказалось, что какая-то закалка очень сильная. Поэтому нам было все равно очень интересно. Пойти в школу, увидеть снег, отморозить уши. И одноклассники. Нет, нет, мы как-то готовились к общению со страной Россией все-таки, наверное. А идеологические всякие идеалы, которые были, ну они воспринимались как данность. Нет, все равно воспоминания самые такие, мы счастливые, мы приехали на родину. Все равно это осталось. Это было очень сильно. Мы на родине. И как-то это культивировалось и родителями. Поэтому все равно я вспоминаю это все как невероятное время.

К. ЛАРИНА – А когда увлечение театром началось?

А. БОРОДИН - Когда меня в Шанхае спрашивали: кем я буду, я всегда говорил, что артистом. Вот сколько себя помню.

К. ЛАРИНА – Насмотрелись фильмов.

А. БОРОДИН - Да, и дедушка мой, который увлекался любительским искусством, я его не застал, он уже умер к тому времени, он был любитель театральный. И почему-то артистом, я буду работать в театре артистом.

К. ЛАРИНА – Ходили в какие-то кружки.

А. БОРОДИН - Конечно. Первая роль теленка была, теленка изображал почему-то в каком-то представлении. У нас в школе я учился. Я начинал учиться во французском колледже, потом в английской школе я учился, где преподавали монахи вообще. Все было интересно. Но через полтора года меня оттуда забрали, потому что я приходил домой, рассказывал какие-то истории, которые там сообщали по поводу того, кто в ад попадет, кто куда. И папа сказал: хватит. И отдали меня в советскую школу, там были небольшие классы, мы там учились.

К. ЛАРИНА – И дальше. Мечтали быть артистом, а стали режиссером.

А. БОРОДИН - Мечтал стать артистом и когда окончил школу, то поступал в театральные институты.

К. ЛАРИНА – Как вообще вы выглядели? Герой был? Какое амплуа?

А. БОРОДИН - Я не знаю. Это, наверное, картина та еще была. Я так позднее понимаю. Типа 15 лет мне скоро будет, читал Незнамова, Островского Николая.

К. ЛАРИНА – Такой романтический герой.

А. БОРОДИН - Да, да. Как-то у меня ничего не вышло, поскольку очевидно, каких-то особых я не проявил возможностей актерских. И вчера у меня был на моем курсе в институте ГИТИСе экзамен первого курса, это такой ответственный день. Вот я как раз вчера ребятам говорил, что я поступал и не поступил и какое это счастье, что я не поступил. Потому что я мог бы поступить, я доходил до конкурсов, кстати, но это было какое-то, наверное, глубокое несчастье. Я думаю, притом, что я готов был в массовке стоять, где угодно. Театр, ничего больше не надо. Но вот так распорядилось все, что артистом я не стал. Поступал, не поступил и от отчаяния поступил на театроведческий факультет. Поскольку надо же где-то учиться, на второй год опять не поступил. Я работал в театре кукол рабочим сцены, потом артистом даже некоторое время. И вот поступил на вечерний театроведческий факультет и попал, это мое я считаю большое везение, потому что я попал к П. А. Маркову… это люди, которые формировали, был курс великолепный. Мы дружим до сих пор. Но Павлу Александровичу Маркову я сказал: я хочу быть режиссером. И он говорит, он очень серьезно к этому отнесся. Он говорит: поступайте. Я стал поступать к Марии Иосифовне Кнебель. Я поступал, и можете себе представить – не прошел. Потом Мария Иосифовна мне написала в книге, что я один из тех, это моя ошибка. Я должна была вас принять. Но не прошел я, в последний момент кто-то перебил. Но это был для меня конечно удар, потому что я уже совсем сознательно шел, и я уже решил, что я стану режиссером. И на следующий год я поступил очень легко и хорошо к Юрию Александровичу Завадскому. Опять, слава богу, там может быть, я бы зажался, может быть, там мне трудно было бы, а Юрий Александрович Завадский и его замечательная Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф, Сергей Александрович Бенкендорф и курс наш Миша Левитин, Боря Щедрин…

К. ЛАРИНА – Звездный.

А. БОРОДИН - Замечательный был курс. Я очень благодарен судьбе, что в итоге так вышло. Мы очень смело тогда… и практика тут же я поехал в Орджоникидзе, Миша поехал, по-моему, в Казань. Лева Вайнштейн покойный уже поехал в Калинин, теперь в Тверь. И мы там ставили спектакли какие-то. Первый мой спектакль был "Золушка" Шварца. Я ставил в Орджоникидзе, теперь Владикавказ. А потом был период очень интересный. На 5-м курсе я поехал в Смоленск. Там шикарный театр, огромный театр. Я поставил там два спектакля. В общем, все это было так здорово и интересно, поставил я там "Два товарища" Войновича, после чего случилась скандал страшный. Мне двери вообще закрылись после этого. Мне было трудно довольно. И Ю.А. Завадский взял меня на свой курс преподавать, и я за 24 рубля, за 48 рублей…

К. ЛАРИНА – А как же они пропустили на стадии репетиции?

А. БОРОДИН - Тогда нет. Это еще было в "Новом мире", как раз только что вышел. И это, же вспомнить какое это произвело впечатление на всех. Страшно радостное. Ну, наконец-то мы будем дышать вольно…

К. ЛАРИНА – Это такое оттепельное время.

А. БОРОДИН - Да, да. А тут совпал с чешскими событиями этот спектакль, еще что-то такое и, в общем, все заседание обкома.

К. ЛАРИНА – А вы были членом партии?

А. БОРОДИН - Я потом уже когда двери закрылись, все и надо было…

К. ЛАРИНА – Вы объясните, потому что есть люди, которые не понимают, что такое закрылись двери. Вот человек поставил спектакль, пришла комиссия принимать.

А. БОРОДИН - Нет, была премьера, которая прошла, между прочим, с очень большим резонансом и было все очень хорошо. Эта история вообще длинная, и ее сейчас нет времени рассказывать. Но все-таки в двух словах. И поделился зрительный зал как-то, одни это приветствовали, еще было поставлено в форме цирка, поэтому было как-то для Смоленска неожиданно. Одни были за, другие не принимали, были против. И я навсегда запомню, какое было невероятное обсуждение этого спектакля. Меня даже позвал главный режиссер прекрасный Михайлов Александр Семенович, приезжай, говорит, тут будет обсуждение в Смоленске. И я поехал туда, и что же оказалось, что там был подготовленный управлением культуры такой, собрали всю интеллигенцию. И был подготовлен разгром этого спектакля. Просто разгром. И я пришел такой оживленный радостный, ничего не подозревающий, и вдруг подряд восемь выступлений как такое можно, что это такое, что за антисоветчина, что это за формы, что это. И я как-то так с удивлением это все слушал. Был поражен, потому что я ничего подобного не предполагал. И вдруг прорвало. Вся эта интеллигенция, это, конечно, может быть один из таких звездных часов. Вот вся интеллигенция, которая была в Смоленске, настоящая это был Пединститут, Политехнический институт, редактора газет стали выступать один за другим в защиту. Причем такую я такого никогда не слышал. Дело даже не в спектакле мне кажется было. Вообще столкнулись свободный взгляд на жизнь и вот тот, который полагался. И вы знаете, после этого собрания, люди, которые стояли в очереди на квартиру, эти квартиры не получали. Те, кто должны были защитить докторские диссертации, у них защиты не проходили. Несколько человек вынуждены были уехать из Смоленска. Это вообще потрясающая история. Вот так вся мне кажется, описана в смоленском журнале. Не так давно это было. Понимаете, это было такое время. И если бы не оптимизм молодости и легкомысленный в каком-то смысле. Потому что, во-первых, я услышал этих людей потрясающих. Такое количество, которые дышат вместе с тобой, которые готовы тебя защищать.

К. ЛАРИНА – Которые по сути чужие люди.

А. БОРОДИН - Абсолютно незнакомые. Я мальчик приехал молодой человек из ГИТИСа в чужой город. И мало того, я на этой волне вообще решил ехать в Смоленск работать. Я поехал, и я ставил свой дипломный спектакль уже следующий Уильямса "Стеклянный зверинец". И все это было так. Но тут сняли главного режиссера в итоге, директора. Буквально это произошло. И вот я остался как бы ни при чем. Я приехал в Москву, я помню, что если бы не некоторые люди, которые как-то все-таки мне помогали в министерстве, а так нет, просто все было закрыто.

К. ЛАРИНА – То есть за вами тянулся шлейф политического скандала.

А. БОРОДИН - Да, да. Это было в журнале "Театральная жизнь" была статья заместителя министра: вот безобразие, Захаров, Фоменко, что они себе позволяют. И даже выпускники ГИТИСа, там про меня абзац есть. Такая вот вещь. И все и Юрий Александрович Завадский меня взял на курс тогда преподавать. В этот год началось мое приобщение к моему любимому ГИТИСу.

К. ЛАРИНА – А в театре он вам не предложил ничего поставить?

А. БОРОДИН - Вы знаете, я был ассистентом чего-то такое, ну тогда все это было сложно. Почти было невозможно. И что-то я так как-то почувствовал себя год целый, по-моему, так продлилось, я чувствовал себя как-то униженно, что ли.

К. ЛАРИНА – А у вас семья была уже в это время?

А. БОРОДИН - Да, уже я женился, уже дочка родилась. И тут меня послали от ГИТИСа, попросили съездить в Киров, принял диплом в драматическом театре. Я поехал, и благодаря тому, что я там оказался, я встретился с Еленой Долгиной, которая работала тогда в ТЮЗе режиссером. Я ей позвонил, я знал, что она там работает, и через некоторое время она мне сказала, что уходит главный режиссер, не хочешь ли ты приехать в Киров главным режиссером. Я к тому времени созрел, я понял, что я должен уехать. Что я тут просто превращусь, не знаю в кого, как вокруг чего-то вокруг кого-то.

К. ЛАРИНА – В неудачника.

А. БОРОДИН - И к счастью возник этот замечательный Киров. И Леля моя жена такая молодец, она, не думая ни о чем, сразу едем. Потому что там я почувствовал себя человеком. У нас был чудесный театр. Я проработал там 6,5 лет главным режиссером. Там родился сын, про которого вы говорите. И мы там конечно, жили, и собственно говоря, хорошо, и ту свободу, которую я почувствовал в Смоленске, вот это здорово и в Кирове, это такая моя творческая родина я считаю. Потому что там я, конечно, обрел какое-то такое понятие того, как вести театр, и что это такое. Мы ставили огромное количество спектаклей. Какая там публика, какие там люди. Какая там интеллигенция. Какие там простые люди. Это была такая тесная связь с городом. У нас там были какие-то немыслимые обсуждения, собрания отдельно с родителями, с детьми. И простые совсем люди там отцы вдруг собирались, какие-то рабочие, обсуждали. Что такое дети, что такое театр, что может искусство сделать с людьми. Они так открыто ко всему. Это были очень счастливые годы. Было здорово. А мы приезжали в Москву на гастроли с этим театром в Ленинград. И нас заметили и очень отмечали. Вот после чего меня и пригласили сюда. И в Центральный детский театр. Это было такое, но тоже можно было так полегкомысленнее все-таки мне было 38 лет, немного тогда для руководителя театра. И поэтому я ринулся в этот театр, тем более я помнил этот театр, боже мой, я же ходил в эти свои юные годы, молодые годы в Центральный детский, где был Анатолий Васильевич Эфрос.

К. ЛАРИНА – Все-таки возвращаясь к вашей географии. Вы вообще бывали в местах своего детства с тех пор как уехали?

А. БОРОДИН - В прошлом году мы были на гастролях с нашим театром на фестивале Чеховском с "Вишневым садом" в Пекине. Мы не были в Шанхае, хотя, кстати, предполагалось, что может быть, мы поедем туда, но просто по нашим возможностям оказалось, что по времени не получается.

К. ЛАРИНА – Что-то всколыхнулось вообще?

А. БОРОДИН - Я был рад, что мы не попали в Шанхай. Мне было бы трудно.

К. ЛАРИНА – Страшно.

А. БОРОДИН - А в Пекине конечно всколыхнулось. Да все это и живо.

К. ЛАРИНА – Вы наверняка и в Приморском крае бываете и на Дальнем Востоке были, там говорят, сплошной Китай. Нас все Жириновский пугает, что там одни китайцы живут.

А. БОРОДИН - Последнее время я так не был. Ну да, пугает действительно.

К. ЛАРИНА – Теперь возвращаясь к Российскому молодежному театру Центральному детскому. Вот вы перед новостями вспомнили, как вы ходили в этот театр и смотрели спектакли, которые еще кисти Эфроса. Но там же была особая аура. Мне кажется, что стоит об этом вспомнить. То, что вы пытаетесь сохранить, я имею в виду все клубы вокруг театра, детские клубы, которые там всю жизнь существовали, сначала, по-моему, это вокруг музея образовалось…

А. БОРОДИН - Нет, нет. Это был школьный актив.

К. ЛАРИНА – И студия была своя при ЦДТ.

А. БОРОДИН - Потом была студия уже профессиональная. Теперь этой студии нет. А курс в ГИТИСе это не специально для театра.

К. ЛАРИНА – Очень многие замечательные актеры окончили именно студию при ЦДТ, Ирина Муравьева замечательная артистка.

А. БОРОДИН - Жигалов.

К. ЛАРИНА – Это все-таки образование. И там такие педагоги работают.

А. БОРОДИН – Конечно, как раз студия начала работать, когда Мария Иосифовна Кнебель еще вела этот театр и эту студию.

К. ЛАРИНА – А Ефремова вы видели на сцене?

А. БОРОДИН - Нет, уже не застал. Тогда уже был "Современник", когда я стал туда ходить. Но первый его спектакль "Димка-невидимка", который он поставил вообще в жизни своей, этот спектакль я помню, я видел его.

К. ЛАРИНА – Что вспоминается?

А. БОРОДИН - Замечательно. Это вообще такой прекрасный был театр, совершенно особый. В такое заорганизованное такое официальное время, когда все так было…

К. ЛАРИНА – Остров свободы был просто.

А. БОРОДИН - В буквальном смысле слова. Эти пьесы Розова, которые там появились, и пьеса Хмелика "Друг мой, Колька", при этом, очень высокий уровень художественный. Потому что он ведь и организовывался, как Центральный детский, когда Наталья Ильинична Сац его организовывала, он уже тогда всегда привлекал к себе людей интересных, настоящих композиторов, актеров и так далее. А потом когда пошли мхатовцы туда, Пыжова Ольга Ивановна, Волков Леонид Андреевич вахтанговец. И Мария Иосифовна Кнебель, когда она пришла, вообще собирались там лучшие выпускники.

К. ЛАРИНА – Дуров.

А. БОРОДИН - Все, все, кто хотите. Это был театр и самое главное, что там был воздух такой свободы. Это было точно. И тогда ведь рвались туда все. Как дети, так и взрослые. Я помню "Друг мой, Колька" я видел, ползала было актеров театра Москвы. Потому что это еще методика тогда была очень интересная. И Мария Иосифовна и открытие Эфроса в существовании актера. Все это было замечательно и прекрасно. Поэтому так у меня это осталось в памяти как что-то такое совершенно необыкновенное. Но когда я уже приехал туда, в 1980 году меня туда назначили.

К. ЛАРИНА – А кто там был до вас? Кого вы там сменили?

А. БОРОДИН - Я никого не сменил. В тот момент не было никого. А до этого были режиссеры замечательные режиссеры, замечательные люди в очень трудное время. Это ведь время было глубокого застоя 80-е годы. Это было абсолютно такое ведомственное учреждение. И, несмотря на это, там когда я приехал, я видел много спектаклей, которые там шли, и действительно часть из них была такая ведомственная. Но все равно конечно труппа оставалась, все старики были сильнейшие. Воронов, с которым мне пришлось работать потом много и Перов, Сперантову я уже не застал. Она уже ушла до этого времени из жизни. Прекрасные артисты и молодежь хорошая. Но время такое было, и я понял, что надо что-то приоткрыть какие-то форточки, если не окна. Вот тогда мне показалось, что очень правильно будет, если мы начнем с того, что мы поставим пьесу Виктора Петровича Астафьева.

К. ЛАРИНА – А первый ваш спектакль там какой был?

А. БОРОДИН - "Три толстяка" Олеши, но тоже мне кажется, хотелось начать с какого-то автора.

К. ЛАРИНА – Революционная же пьеса.

А. БОРОДИН - Да, открытая, замечательная. Олеша - что тут говорить. А потом Астафьев "Прости меня", потом молодые драматурги Казанцев Алексей, теперь уже известный, его пьеса "Антон и другие". Александр Александров "Шишок" замечательный автор. Хмелика тогда вернуть в театр мне казалось важным.

К. ЛАРИНА – Кстати, абсолютно такое точное попадание во время, если говорить об острове свободы, но уже другого времени, это встреча с Щекочихиным Юрой, как с автором. Это вообще удивительно, я помню, какое это произвело впечатление на всех на нас этот спектакль "Ловушка номер 46, рост 2". Это первый раз всерьез так открыто говорили о проблемах подростков, о том, что происходит в головах у сегодняшних молодых людей. И как ему важно про это говорить. В чем был ужас, это говорить негде было. А вот я помню, обсуждения были после спектакля страстные.

А. БОРОДИН - Его же не выпускали очень долго.

К. ЛАРИНА – Там, что такое было?

А. БОРОДИН - Это немножко похоже на Войновича. Похожая ситуация. Во-первых, потому что как мы все обрадовались, тогда еще пришло новое поколение актеров, мне удалось как-то собрать тогда из тех, кто уже был, и пришли Женя Дворжецкий, Игорь Нефедов, теперешний наш…

К. ЛАРИНА – А Саша Михайлов, по-моему, тоже в то время

А. БОРОДИН - Да, все они, Сергей Серов. Такая замечательная компания ребят. И Юра принес, мы познакомились Лена Долгина, с которой работал в Кирове, она тоже пришла вместе со мной работать в театр. Она его знала до этого. И уговорила его что-то написать.

К. ЛАРИНА – Это была первая его пьеса?

А. БОРОДИН - У него было несколько пьес.

К. ЛАРИНА – Он же был известен очень хорошо как журналист. Как журналистский исследователь, расследователь.

А. БОРОДИН - И очень хорошо знающий молодежь, по-настоящему интересующийся всеми проблемами. И о том, что произошло в жизни с этими ребятами, к нам приходил потом герои этой истории. Прототипы. И это особое было дело. И мы как-то очень дружно и очень открыто почему-то очень уверенно в своих силах, потому что мы делали то, что нам хочется, мы знали, зачем мы это делаем. Это очень важно - знать, зачем ты живешь на белом свете. Вот в тот момент знали точно, зачем живем и делали этот спектакль. И Юра замечательный наш, которого так страшно, что его нет. Потому что нет, чего-то мы теряем какой-то отсчет. Знаете, что черное, что белое, что честное, что подлое. Понимаете. Это что-то начинает мешаться воедино и такие люди как Юра, он как раз мне кажется, это очень сильно определял. И как эта компания, ворвалась в театр компания журналистов. Я просто вспоминаю, это было такое открытие, такие шикарные люди пришли к нам в театр. Мы довольно быстро сделали этот спектакль для московского театра. Буквально, по-моему, за 2,5-3 месяца. Спектакль был уже готов, сочинялся он так свободно, так вольно. Нам не разрешали, никакого ЛИТа не было, и я каким-то хитрым путем пошел к замминистра и что-то ему плел про то…, потом сказал, там есть одна пьеса знаете какая-то, мне кажется очень неплохая. Можно, мы начнем ее репетировать, не затрачивая денег. И я наплел ему, и между всеми делами он сказал… Ну так мы начнем тогда, а там посмотрим. И что-то вроде он сказал типа да.

К. ЛАРИНА – То есть заболтали.

А. БОРОДИН - В буквальном смысле слова. И все, ребят, начинаем. Женя Дворжецкий я всегда приносил ему, я только что съездил в Португалию. И на каком-то рынке купил себе куртку пижонскую. И вот я ему приносил каждый раз куртку, и он мне играл. Бенедиктов наш художник замечательный, с которым я всю жизнь работаю. Он сочинил ту трибуну, сколотили из каких-то досок. В общем, как бы ничего не потратив совершенно ни копейки, спектакль готов. И спектакль полноценный. Мы придумали декорации. И потом прогон первый. Я вышел в фойе, все-таки это время ушло, какое счастье, дай бог, чтобы оно ушло навсегда, я помню, я вышел в первый прогон и вдруг я вижу, что ходит по фойе довольно большое количество мужчин в костюмах. Вы знаете, я просто обмер - кто такие. Знаете, когда чувствуешь себя уверенно, а это связано с молодостью, когда чувствуешь себя молодым, тогда очень здорово. Потому что я прошел через них, ну пришли и пришли. Директор что-то такое бледноватый ходил при этом. У нас был директор хороший очень человек Сережа Ремезов. Я смотрю, что-то он глазами, ну ничего думаю, ну и плевать. И после чего начались эти прогоны. Когда стали приходить начальники. Это были представители Госбезопасности, которые проверяли, все ли в порядке. Они потом все пошли на спектакль.

К. ЛАРИНА – То есть они в зале смотрели?

А. БОРОДИН - Да. Хотя я сейчас уже не помню, в какой день кто, когда чего смотрел, но мы его сдавали огромное количество раз. Приходил начальник, в антракте этого начальника вызывали вдруг к его начальству. И он уходил. Ничего не сказав. Мы какие-то обескураженные. Ну, ничего в следующий раз сыграем. Это же была какая жизнь. Сколько было посиделок, сколько мы сидели. Сколько с Юрой, с замечательными ребятами из прокуратуры, с журналистами. Замечательные люди все его друзья, с которыми он столько общался. Мы все вспоминаем это время как совершенно счастливое. Когда нам не разрешали этот спектакль.

К. ЛАРИНА – А как они сказали, они его запретили.

А. БОРОДИН - Вот он ушел, сказал в следующий раз. Потом было, по-моему, 66 замечаний по тексту. Все записывалось. Например, нельзя сказать, кто-то говорит "фашисты", скажите "сволочи". Это все-таки получше. Кто-то делал вид, что он заинтересован в выпуске спектакля. Я без конца ходил, мне все объясняли, какое слово заменить каким. А там у нас Саша Ходченков играл ведущего, журналиста, который вспоминает всю историю. И, по-моему, какой-то замминистра тоже один сказал: вы знаете, резерв колоссальный в этом журналисте. Этот бедный Саша Ходченков учил эти новые тексты каждый раз, Юрка их придумывал, чтобы как-то выйти из положения, что это такой частный случай, это вообще не про что, не дай бог, не подумайте.

К. ЛАРИНА – А сюжет напомните, там же криминальная история.

А. БОРОДИН – Фанаты футбольные одного клуба и другого, они между собой и тема расслоения, еще группа людей так называемых - шарага. Это московские такие, это подмосковные ребята, а это такая подмосковная золотая молодежь, которая с презрительным отношением относится к этим ребятам, и весь вопрос был в джинсах. Парень мечтал о том, чтобы у него появились такие же джинсы, как у тех. И вот из-за этих джинсов он идет, там случается конфликт, кончается это все убийством.

К. ЛАРИНА – Чтобы не дай бог, не подумали, что вся советская молодежь…

А. БОРОДИН - Нельзя было сделать так, чтобы это было не как убийство, как будто ранили. Даже милиционер в конце, там был такой хороший персонаж, да, он жив-здоров, но ранили. Ну, ничего. В общем, это вообще рассказать, ни в сказке сказать, ни пером описать. Но потом один раз я пришел тоже на какой-то очередной прогон. Мы все время делали прогоны. И сказали, давайте все-таки позовем кого-нибудь в зал. Я никогда этого не забуду, я вхожу в зал, чтобы сесть на режиссерское место и начать прогон, и вдруг я вижу битком набитый зал. Каких мы людей встретили. Какие люди пришли.

К. ЛАРИНА – Молва-то ходила.

А. БОРОДИН - Евтушенко, Ролан Быков, Олег Табаков. Они все, наверное, чуть ли не впервые были в этом театре. И как они все защищали. Вот началась какая-то такая вокруг этого волна, и понимаете, и это такое было живое. Как живые чувства. Никакого взгляда со стороны, что мы что-то делаем такое героическое, вообще не было. Просто идет жизнь. Жизнь есть борьба. Еще давно я читал некого Островского, когда поступал: чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Понимаете. Можно так посмотреть на это, как на хорошие слова. И потом каким-то образом пришел Горбачев. Вот дотянули, в 1985-86, в начале, но я помню, уже спектакль разрешили. Потом нас несколько раз сильно унижали. Я помню, когда мы получили Госпремию за пьесу "Отверженные", после этого мы все воодушевленные вернулись, и шла "Ловушка". И после этого в кабинете большом директорском нашем собрались какие-то так называемые между прочим, типа интеллигентные люди и при начальстве начали нас отчитывать. Юра стоял белый, я никогда не забуду. Это что такое, это кухаркины дети? Это что, это мы. Понимаете, это люди были такие, которые считали и считают по-прежнему себя… Нас все равно продолжали давить. А был день, когда спектакль шел и должен был идти, а, напротив, в Колонном зале был пленум или типа московский горком. И пришел человек из этого то ли из министерства, то ли из горкома партии, и на афише нашей, увидев почему-то с яростью, зачеркнул это число. Понимаете, я даже такого не видел. Вдруг в ярости он схватил карандаш и зачеркнул это число, 25-е декабря. Чтобы этого не было. Но тут уже все. Уже спектакль был. Уже разрешили его освещать в прессе. Был, конечно, шквал рецензий. И все это уже дальше длилось. Я помню просто радость зрительного зала. Было такое впечатление, когда стали зрители приходить и пользовалось это конечно большим интересом, и когда в зале было такое впечатление: как так, и потом такая радость… Еще до того как я пришел в театр, там Симон Соловейчик был такой. Какая это была личность. Он написал пьесу, и она там шла в фойе. И вот тоже я помню, какой-то свежий воздух. Тогда сказать правду, сказать искреннюю настоящую умную правду было каким-то… Но для каких-то людей это было органично и естественно. К счастью нам в то время это было естественно и органично, и когда мы боролись за это, и когда побеждали при всем том, вспоминаешь это время как очень хорошее.

К. ЛАРИНА – Это какой год, когда спектакль начали репетировать?

А. БОРОДИН - Наверное, 1984-й.

К. ЛАРИНА – То есть закат, о котором мы не знали, что он закат.

А. БОРОДИН - Не знали, конечно. У нас был любимый спектакль "Баня" Маяковского. Мы тоже его начинали делать, казалось, что все будет, как есть.

К. ЛАРИНА – Конечно при всей уникальности вот таких рассказов, которые бывают у нас на радио, такая история есть у каждого театра. Есть спектакли, можно вспомнить спектакли театра на Таганке, или параллельно с театром Маяковского Андрей Гончаров и сколько историй было про спектакли "Беседа с Сократом", казалось бы, вообще не про нас. Но ведь они же все чувствовали. Не дураки были. Знали про что.

А. БОРОДИН - И тогда разгром Ленкома, где Эфрос был.

К. ЛАРИНА – Ну так что же, что мы имеем сегодня в итоге? Вы говорите, не дай бог вернется это время. Но сегодня не секрет, что мы имеем другой диктат. Он не идеологический, он коммерческий. Мы вынуждены существовать, мы хотели рынка, мы его получили. И мы вынуждены жить по его законам. Как здесь все-таки себя сохранить? Возможно ли это?

А. БОРОДИН - Вы знаете, мы сейчас говорили про время, когда театр находился в конфликте с тем, что происходит, с системой. Мне кажется, театр всегда был в конфликт с системой. Все наши спектакли, которые получались, они всегда были направлены на то, что помните, этот рынок начался, наглый такой…

К. ЛАРИНА – Базарный.

А. БОРОДИН - И мы поставили "Береника" Расина с тем, что есть порядок, что есть ответственность за самого себя.

К. ЛАРИНА – Это вообще фантастика. Потому что когда на такие спектакли попадали в то время, это тоже была какая-то дикость, когда выходишь из вашего же театра на улицу Горького, и там стоит строй бабушек и дедушек, кто чего продает, кто водку, кто сигареты, кто пироги, кто кусок колбасы. Бесконечный рынок и базар. Это настолько не сочетаемые вещи.

А. БОРОДИН - Мне кажется, это очень было важно. Мы тоже знали, что мы делаем. И сейчас мне кажется, мы тоже, по крайней мере, пытаемся понять. Это время, которое наступило, я нахожусь на такой радиостанции, мы все тут понимаем, какое это счастье, что ушло то время, которое было. Но конечно появились те проблемы, о которых мы говорим. И проблемы очень серьезные. И мне кажется, театр серьезный, продолжающий традиции русского театра, я имею в виду, художественного театра, художественный общедоступный не сочетаемые слова, а Станиславский и Немирович это все проводили, это какая-то такая установка внутренняя есть. Мы должны оставаться, мне кажется людьми. И ни в коем случае, живя эту жизнь сегодняшнюю, не уходя, я за театр для людей, для публики, для зрителей. Но, если мы находимся с ними в каком-то диалоге, когда мы делимся с ними тем, что нас волнует. Почему так понадобился Фандорин, предположим. Потому что понадобился позарез человек, который поступает по совести, который несмотря ни на что, все равно будет идти. Все равно будет бежать и всегда самим собой оставаться. Появился, скажем, такой герой. И сейчас конечно, когда вот такое мне кажется, несколько поверхностное время, поверхностных суждений, все вдруг сейчас мы окунулись в этот мир, который предложил Том Стоппард. Такой великий англичан, замечательный драматург.

К. ЛАРИНА – Влюбленный в русскую историю.

А. БОРОДИН - И мы сейчас занимаемся 19 веком, Герценом, Белинским, Бакуниным.

К. ЛАРИНА – Это будут смотреть, как вы думаете?

А. БОРОДИН - Вы знаете, нас это так сильно задевает, то, как жили эти люди. А счастье, что Стоппард драматург, поэтому он пишет не о том, что говорили эти люди, а как они жили. Страстная история про страстных людей. Настолько мы ничего не знаем, кто такой был Белинский или Герцен. Но сейчас, погружаясь в материал, перечитывая сто раз эту великую книгу "Былое и думы", понимая, что за этим стоит, мы не читали, никто не проникал туда вовнутрь, уже много лет мне кажется. И вот сейчас мы погружены в это, как всегда мы совершенно не знаем, что получится из этого. Это трилогия, три огромных пьесы. Но мы очень увлечены сейчас этим. И Том Стоппард третий раз приедет на днях сюда. Еще собирается приезжать в процессе работы. Потому что это большая работа, рассчитанная почти на весь сезон. Мы начали сейчас, и в следующем сезоне надеемся, мы выпустим его уже к концу. Это все мне кажется такое дело, которое связано с одной стороны с несогласием с толпой, категорическим несогласием, что люди могут быть людьми только в толпе, что человек есть человек, когда он индивидуальность и когда он думает о том, зачем он живет. И когда смысл какой-то жизни, за который бьются эти люди, я думаю, что сегодня у меня колоссальное доверие к зрительному залу, что мне кажется, что этого разговора или этих размышлений или соучастий, сочувствий сегодня люди ждут. Может быть, я преувеличиваю это, но во всяком случае, мне кажется, что…Опять сейчас репетируя это, мы знаем, зачем мы живем.

К. ЛАРИНА – Роскошно закончил эту программу Алексей Бородин, наш сегодняшний гость. Спасибо вам большое. На вопросы мы не ответили. Но там много было вопросов о театре, про Стоппарда вы рассказали. Тоже была просьба об этом от наших слушателей. Я очень рада, что мы сегодня с вами погрузились, сегодня передача с погружением в вашу жизнь. Наконец-то вообще я узнала, откуда взялся Бородин. Я желаю вам удачи, желаю вам, чтобы народу было битком на всех ваших спектаклях. Будем ждать с нетерпением ваших новых премьер и "Золушку" и Стоппарда естественно. Актеры у вас замечательные. Только мне немножко жалко, я, например, обожала допустим, Петю Красилова. А потом когда он стал меня расстраивать, когда я его стала в телевизоре видеть без конца в каких-то сериалах, думаю, ну как же так, такая индивидуальность вот так себя тратит.

А. БОРОДИН – Ну, ничего, пройдет время, он возьмет все, что надо.

К. ЛАРИНА – Держи себя, цени, цени, это же крупица жемчуга твоего. Ну, как же ты их так разбрасываешь. Могу о грустном сказать. То же самое Нелли Уварова великолепная артистка.

А. БОРОДИН - Удержатся.

К. ЛАРИНА – А вы их как-то предупреждаете?

А. БОРОДИН - Конечно, мы много об этом говорим с ними. И удержатся, я абсолютно уверен. Это талантливые люди. Они не должны и не сделают, чтобы разбазарить свои возможности, они могут отделять одного другого. Настоящее от…

К. ЛАРИНА – У вас есть там пример для них. Это Алексей Веселкин. Совершенно блестящий артист, который при этом прекрасно смотрится в любой ерунде в телевизоре. Спасибо еще раз, удачи и до встречи.