Игорь Кваша - Дифирамб - 2006-04-22
К. ЛАРИНА – Добрый день. Я вернулась в студию, для того чтобы провести творческую встречу с народным артистом России Игорем Квашой. Здравствуйте, Игорь Владимирович.
И. КВАША - Здравствуйте.
К. ЛАРИНА – Долгожданный гость. Но все как-то не получалось. Мы, конечно же, хотели все это дело приурочить, но поскольку юбилейные торжества только начались, и будут длиться до 14 мая в театре "Современник", то естественно, что я знаю, что в эти дни будут проходить творческие вечера актеров театр "Современник". В том числе, по-моему, Игорь Кваша будет один на один со зрителем.
И. КВАША - Уже был.
К. ЛАРИНА – Вот еще один творческий день будет у нас сегодня. Я хочу продолжить разговор, который мы начали до начала программы. Поскольку это, конечно же, всем интересно. Мне очень хочется, чтобы вы сказали несколько слова ваши впечатления по поводу приезда президента в театр "Современник". Я понимаю, что если не я задам этот вопрос, то кто-нибудь другой задаст. Я же включу телефон, Игорь Владимирович. Это естественно событие. Все это обсуждают. Ну.
И. КВАША - Я не очень понимаю, почему это такое событие.
К. ЛАРИНА – Как это? Чтобы президент приехал в театр, для того чтобы раздать награды актерам? Разве такое было когда-нибудь?
И. КВАША - По-моему, прекрасно, что он приехал и раздал награды. Наверное, как-то он понял, что у нас театр не совсем обычный, какой-то особый и решил сделать это необычно. Ну, по-моему, это и получилось. Потому что знаете, можно про наш театр думать все что угодно и, наверное, и у меня есть какие-то мысли по этому поводу и грустные мысли по этому поводу. Но все-таки какая-то особость остается, видимо. Вот в такие моменты она как-то проявляется. Потому что когда приехал президент, то пафоса никакого не было, и сбит был пафос. Все время как бы шло на юморе, хотя торжественное такое мероприятие, радостное для театра, очень большую группу награждают, для многих людей это очень значимо, что их наградили. Кто-то, наверное, огорчается, что его не наградили. Это всегда так бывает. Но когда пошло все в сторону юмора и легкости какой-то, мне показалось, что и для президента это была неожиданно. Но он очень быстро включился в это. Это меня даже удивило.
К. ЛАРИНА – Справедливости ради надо заметить, что Владимир Путин не первый раз навещает театр "Современник". Этот театр ему, судя по всему, просто нравится как зрителю. Поскольку я знаю, что на "Грозе" он бывал на спектакле.
И. КВАША - Один раз он был.
К. ЛАРИНА – Значит, у него действительно особое отношение к театру.
И. КВАША - Не знаю. Потому что, по-моему, он в каких-то театрах бывает…
К. ЛАРИНА – А вы пригласите его на спектакль, который вы играете на другой сцене.
И. КВАША - Я ему пропуск подарил, пусть он ходит.
К. ЛАРИНА – Спектакль "Полет черной ласточки". Я думаю, что любому правителю будет полезно посмотреть этот спектакль.
И. КВАША - Я не очень понимаю, как его пригласить. Мы как-то не так близко с ним. Никита Михалков он может его пригласить на просмотр или к себе на дачу. Я не знаю, как пригласить. Правда, я не то, что придуряюсь или стараюсь сострить…
К. ЛАРИНА – А если вспомнить всю эту 50-летнюю историю, были случаи, когда в театр приезжал генеральный секретарь ЦК КПСС. В "Современник". Во МХАТ ходил Брежнев.
И. КВАША - Нет, он был один раз. Это была трагикомическая история. Я был на этом спектакле. Честное слово.
К. ЛАРИНА – Там все правда, что рассказывают?
И. КВАША - Все правда. Я не знаю, что вы знаете…
К. ЛАРИНА – Что когда Ленин вышел, он спросил: кто это.
И. КВАША - Нет, он не спросил кто это. Нет. Он сказал: это Ленин, надо поприветствовать. И Косыгин ему на ухо сказал: не надо. – Не надо, ладно, не будем.
К. ЛАРИНА – Это не байка все-таки.
И. КВАША - Он говорил вслух, у меня теория, но это моя личная теория, что он привык, во-первых, он уже был в плохом очень виде. Его полувнесли в ложу. И ему в ухо втыкали слуховой аппарат, поправляли пиджак. Так что он был уже не очень в порядке. Даже совсем не в порядке. Но теория моя заключается в том, что он всегда ходил на футбол и хоккей. Особенно когда он был президентом еще, а не генеральный секретарем, он посещал все матчи в дождь, холод. Я тогда тоже часто бывал на этих мероприятиях. Я его там видел всегда в правительственной ложе. И он привык говорить громко. На футболе и на хоккее, а в театре он, по-моему, никогда не был. Это было, по-моему, единственное посещение театра. А еще правительственная ложа создавала некий акустический эффект, когда было слышно во всем театре. Поэтому шли два спектакля, один - на сцене, а второй - в ложе. Когда он говорил…, он все время комментировал, потому что он самый умный. Там сидели остальные члены Политбюро: Устинов, Громыко, там много было. Но он им разъяснял…
К. ЛАРИНА – Что происходит.
И. КВАША - Что происходит – а это умер Свердлов, а это когда у них были разногласия.
К. ЛАРИНА – Слушайте, в этом есть какая-то даже прелесть в этой наивности по отношению к театру.
И. КВАША - Не знаю прелесть, но трагичность в этом была. Я говорю, трагикомичность. Потому что с одной стороны это было чудовищно…
К. ЛАРИНА – И смеяться нельзя в зале.
И. КВАША - А в том-то и дело, я сидел в 5 или 4 ряду и недалеко от ложи. На этом уровне и вокруг меня сидели одни цекисты. Поэтому все были в черных костюмах, белых рубашках, рядом с ними сидели жены. Они-то тренированные люди, они не смеялись. Они сидели с каменными лицами. Зал покатывался. Все время доносились такие сзади волны смеха. Но жены-то начинали смеяться, и они их били вот так локтем, чтобы они заткнулись. Чтобы они не смеялись.
К. ЛАРИНА – Интересно, а что актеры должны чувствовать в этот момент на сцене.
И. КВАША - Ой, в одном месте было довольно трагично и на сцене. Потому что в какой-то момент он вышел, вошел, внесли, вынесли, вернее. Я не знаю, для чего он выходил, может быть, шел параллельно футбол международный, может, уколы какие-то делал, не знаю. Но когда он вошел, и опять воткнули в ухо слуховой аппарат, он вдруг сказал: а я не слышу. Он все время говорил громко, это было слышно на весь зал. Громыко ему что-то начал шептать на ухо. Он говорил: ну я не слышу. А шла сцена Буркова и Калягина и конечно, они в каком положении.
К. ЛАРИНА – Что надо громче говорить.
И. КВАША - А он все равно говорит: я не слышу. Бурков пошел просто красными пятнами, запутался в тексте, стал второй раз повторять текст, может быть, для того чтобы он услышал. А Калягин догадался, встал из-за стола, и отошел ближе к ложе. Но он вышел из света. И он: а я теперь не вижу.
К. ЛАРИНА – Да. Это конечно потрясение.
И. КВАША - Это весь спектакль шло. Было даже не очень смешно.
К. ЛАРИНА – Скажите, у вас в жизни были случаи, когда вам из зала что-нибудь говорили?
И. КВАША - Из зала? Что-то было.
К. ЛАРИНА – Когда сбивается все. Что происходит с актером, когда в этот момент, это же нарушение не знаю, чего должно произойти. Смещение всех понятий.
И. КВАША - Иногда так, а иногда по-другому. Потому что у нас, например, на "Крутом маршруте", где речь идет о лагерях, о сталинском времени, репрессиях и когда конец был спектакля и девочки всей шеренгой. Это женский лагерь, камера. Тюрьма женская. Они идут, идут, идут и решетки сдвигаются и они стоят около решетки и такая пустая пауза. На одном спектакле какой-то мужчина крикнул: простите нас! Так что это было наоборот потрясающе.
К. ЛАРИНА – Как воспринимается ваша работа сегодняшняя про Сталина. Там же маленькое совсем пространство сценическое. Там зритель совсем рядом.
И. КВАША – Вы приходите посмотреть.
К. ЛАРИНА – Я очень хочу посмотреть.
И. КВАША – Да вы давно хотите.
К. ЛАРИНА – Я успеваю смотреть многое, но на ваш спектакль никак не выберусь. Вы простите меня. Но скажите, что люди говорят вам.
И. КВАША - Но это же мне говорят, Ксюша. Я не знаю, что говорят те, это всегда надо делить, потому что я не знаю, что говорят те, кому это совсем предположим, не нравится. Они же мне этого не будут говорить. Это редкий случай, когда кто-то какую-то гадость скажет.
К. ЛАРИНА – Я поняла.
И. КВАША - Поэтому мне хвалят, мне говорят: потрясающе, гениально…
К. ЛАРИНА – Но это про актерское исполнение. А мне интересно, что говорят по теме. Вы же очень важные вещи затрагиваете. Это какое-то ваше личностное высказывание по поводу этого человека.
И. КВАША - Во-первых, я стал по-другому играть. Не совсем, но, в общем, довольно переакцентировал какие-то вещи. Потому что вот то, что показали по телевидению, мне жалко, что сняли тогда давно, причем не очень удачный спектакль. Когда мы сбивали, что-то забывали. Но дело не в этом даже, удачный или неудачный, а дело в том, что сейчас он немножко другой. Мне показалось, что я слишком мягко его играл. Я очень какие-то вещи ужесточил. Потому что кто-то говорил: а иногда просто его так жалко. И это мне очень не нравилось. Хотя я не хочу, чтобы был однозначный такой образ. Тем более что это фантасмагория, там нет ни ноты историчности, грубо говоря. Там что-то путается иногда с историей, перепутывается, но это не история. Этого ничего нет. Это как бы его последняя ночь, когда человек уже боится и неба, и Бога и жалеет о несостоявшихся любвях. Может быть, и еще о чем-то. Хотел бы в рай, да грехи не пускают, что называется. И все равно он это есть он, а не кто-то другой.
К. ЛАРИНА – А чем этот персонаж отличается от того Сталина, который был вами сыгран в "Круге первом"?
И. КВАША - А он ничем не отличается, для меня там просто другой материал совершенно. Потому что я еще, когда прочел, я прочел, когда еще напечатано не было…
К. ЛАРИНА – Солженицына.
И. КВАША - Да. Потому что он принес нам в театр просто. Он тогда дружил с нашим театром очень, и ходил в него. И общались. Даже неформально, не по делу. И он принес этот роман. Дал прочитать. И я тогда был совершенно влюблен в Солженицына, все, наверное, были, когда появился "Иван Денисович", "Матренин двор", все это было для нас очень дорогим чем-то и важным. И, несмотря на то, что мое такое отношение было, мне показалось и тогда, что Сталин у него написан несколько публицистично и даже несколько я бы не сколько карикатурно, но это было понятно, потому что его отношение к Сталину не могло не прорваться. Поэтому когда мы снимали, это довольно быстро там же небольшая роль, то мы наоборот, старались как-то смягчить вот эти углы. Хотя он там такой жуткий.
К. ЛАРИНА – Монстр такой.
И. КВАША - Но это одно из проявлений его. Он такой. Здесь я не могу сказать, что я играю другого Сталина. Нет. Если бы здесь были такие сцены, наверное, и здесь было бы то же самое. В спектакле я имею в виду. Я просто его очень давно знаю. Сталина я имею в виду. Очень давно с молодости. Я этим очень болел, интересовался, и собирал про него рассказы от живых свидетелей.
К. ЛАРИНА – А когда начали собирать?
И. КВАША - Лет с 25, если не раньше.
К. ЛАРИНА – А что можно было тогда обнаружить?
И. КВАША - А живые свидетели же были. Их было тогда довольно много. А уже прошел 20-й съезд, так что уже кто-то заговорил, кто-то уже мог рассказать, кто-то уже не боялся рассказать.
К. ЛАРИНА – А что вам важно было узнать, почему эта фигура так вас на всю жизнь… Вот для меня загадка, я не понимаю, почему до сих пор вокруг…
И. КВАША - Вы гораздо моложе, чем я.
К. ЛАРИНА – О чем вы говорите, я не про это хочу сказать. То, что меняет да, конечно да, а как же эта история жуткая моей страны. Я не понимаю, почему до сих пор ведутся такие споры кровавые вокруг его имени о том, хороший он или плохой. Понимаете.
И. КВАША - А я понимаю.
К. ЛАРИНА – Злодей он или гений. И до сих пор ведь ровно пополам страна поделена. И сколько с 20 съезда прошло.
И. КВАША - 52%.
К. ЛАРИНА – Что такое. Почему он живее всех живых?
И. КВАША - А я понимаю, почему. Я понимаю. Во-первых, потому что в нас осталась генетическая память и то рабство, которое в нас воспитали, я считаю, что, конечно, был воспитан такой "гомо советикус". Это особая порода людей. Это не нормальные люди. Не могло быть иначе, когда столько, лет 70 лет выбивали одно и насаждали другое. Это, во-первых. Так что у многих осталась атавистическая память и преклонение. А, кроме того, наша пропаганда, когда все время стараются его так подать. Даже иногда врут, нагло врут, просто меня тошнить начинает от некоторых книг, от некоторых высказываний по телевидению иногда, поскольку я довольно хорошо, я не могу сказать, что я специалист, но я довольно хорошо все это знаю, я это изучал и по литературе, и по документами так как мы изучали, предположим, народовольцев, декабристов. Тоже мы начинали копать документы. А уж это просто, поскольку это нас касалось, это меня лично касается. Поэтому я знаю это довольно хорошо. И поэтому я думаю, что когда говорят, что он хороший, во-первых, меня потрясает, что человек, который подписывал эти расстрелы, который насаждал это, который виноват в этом и об этом можно вообще говорить. Если убил одного, то это страшно. А когда вот такое, то это превращается в статистику и вроде это да, но: зато. А что зато? Что зато? Когда в первые дни войны 3 млн. пленных. Когда погибло 25, споры идут 27 млн., когда у них погибло 3,5 млн. у немцев были те же самые стадии войны. И наступление и отступление. Говорят, что при отступлении мол, гораздо больше погибает. Или при наступлении. Я не помню, как говорят военные. Но все те же стадии были. Почему так? Почему я читаю переписку Рузвельта с Эйзенхауэром, и там приказ Рузвельта идет: взять Берлин быстро, продвинуться, потому что русские наступают, кто займет, у кого какие зоны влияния. Эйзенхауэр ему отвечает: нет, я не могу этого сделать. Я не буду этого делать, потому что у меня мало техники и погибнет очень много людей. Я не цитатно передаю, но суть этих телеграмм. А у нас положили, по-моему, 300 тысяч на Берлин.
К. ЛАРИНА – Но опять же возвращаясь к статистике, к этим опросам, что большинство народа, граждан России готовы простить Сталину эти преступления против личности, против человечности, против человечества во имя какой-то великодержавности, вот имя этой идеи.
И. КВАША - Это очень страшно.
К. ЛАРИНА – Значит, что-то он сделал с человеком.
И. КВАША - Я про это и говорю. "Гомо советикус". Это самое страшное. Потому что я всегда повторяю эту из Библии цитату, но она мне действительно очень нравится и очень нравится не то слово, она для меня очень много значит, когда сказано, что отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина. Это все остается. Это же не проходит просто так. Это не уходит в воздух. Поэтому люди, которые сознательно это насаждают, они для меня чудовищны. Люди, которые не понимают чего-то, не додумывают, да и некогда им об этом думать, у них жизнь тяжелая. А может вот эта сильная рука, но когда это делают политические деятели, для меня они чудовища.
К. ЛАРИНА – Сколько должно на ваш взгляд пройти поколений, чтобы освободиться от того генетического страха, который сидит в народе?
И. КВАША - Не знаю.
К. ЛАРИНА – Потому что так казалось, что так просто.
И. КВАША – Казалось, что раз, все понимают и все нормально. Нет, не так это оказывается.
К. ЛАРИНА – Потому что есть еще одна иллюзия, что допустим, Владимира Ильича тело вынести, похоронить, и вот тут-то точно мы освободимся от всего и начнем жить совсем другой жизнью. Хотя я понимаю, что в этом тоже может быть есть такой смысл наверняка, поскольку у нас такой народ. Я сама часть этого народа, мы какое-то сакральное придаем значение каким-то символам. Музыке, статусу, Кремлю, президенту, власти, это все для нас какие-то фетиши. Так всегда было. Так что Бог его знает, может быть, если освободиться от Мавзолея, может быть, действительно что-то изменится в голове.
И. КВАША - Может быть. Я тоже себя никак не отделяю. Просто в народе есть люди, которые думают так и так. Но по-разному думающие люди. Отделять себя никак не могу. Наоборот, для меня это какая-то такая боль, потому что знаете, после Чехословакии, которая была в 1968 году, для меня это была личная трагедия. Я помню, меня потрясло, когда я пришел, такой был турнир как хоккейный "Известий" и мы стояли в очереди снимать пальто уже во дворце спорта, и вся очередь говорила: да черт с ним, проиграем канадцам, но вот этим чехам вломить. И меня это потрясло просто. Что люди не понимают, что произошло, что там было. И мечтают о том, чтобы…
К. ЛАРИНА – Задавить.
И. КВАША - Это для меня такое было…, до сих пор я помню. Даже интонации эти помню.
К. ЛАРИНА – Сейчас мы давайте ответим на вопросы слушателей, которые пришли уже на наш пейджер. И телефон мы обязательно включим. Я прочту телеграмму, которую мне кажется, вам будет очень приятно услышать. "Я была 19 апреля на творческом вечере Игоря Кваши. Где он потрясающе рассказывал о своей жизни. Меня больше всего потрясло чувство юмора этого актера и режиссера. Хочу спросить у него, от кого у него такое потрясающее чувство юмора?", - спрашивает наша слушательница.
И. КВАША - Это трудно сказать.
К. ЛАРИНА – Это врожденное качество. Смешливая была семья?
И. КВАША - Особенно папа. Он был веселый человек. Но я его, к сожалению, мало знал. Но и мама тоже. Да нет, не знаю. Я всю жизнь прожил, разыгрывали друг друга…
К. ЛАРИНА – Это еще поколение такое.
И. КВАША - А потом у меня друзья были, знаете какие.
К. ЛАРИНА – Миронов.
И. КВАША - Хайт, Горин.
К. ЛАРИНА – Тут уж не захочешь…
И. КВАША - Это очень близкие были друзья. Без чувства юмора с ними дружить нельзя было.
К. ЛАРИНА – Очень просят рассказать о первой встрече с Олегом Ефремовым. Самая первая.
И. КВАША - Самая первая была очень смешная. Мы знали его, но так визуально, молодой педагог, самый молодой, по-моему, был, и вроде более свой, чем все остальные. Но он еще не работал на нашем курсе, потом стал работать. И он шел, мы сдавали экзамен, историю МХАТ, и мы уже сдали, а такой Генка Павлов он еще готовится и говорит: ты знаешь историю этого театра. Он говорит: ну историю этого-то театра, уж, Олег Николаевич, как-нибудь знаю. Он говорит: да, я пойду, послушаю. И пошел. Олег потом выкатился оттуда, плакал слезами и говорит: ну ваш товарищ, он рассказывает одни сплетни о Станиславском, больше он ничего не знает. Виталий (неразборчиво) там просто исходит яростью от этого. Но молчит. Вот это была первая встреча с ним.
К. ЛАРИНА – Но это так, встреча, а вот встреча, чтобы встреча. Чтобы вы как-то друг друга уже сфокусировали.
И. КВАША - Он начал работать на нашем курсе. Он ставил дипломный спектакль "В добрый час" Розова. И мы очень сдружились. Очень. Тем более что это было его свойством. Когда он был совершенно на одной ноге, когда он разрушил эту разницу между главным режиссером и актером, студентом и педагогом. И это нужно было ему. Какая-то внутренняя потребность, кроме того, что он умом понимал, что создать какой-то такой театр единомышленников. Поэтому мы очень сдружились тогда.
К. ЛАРИНА – А вот такое качество прирожденного лидера, идеолога оно уже угадывалось тогда? Вот такая харизма была?
И. КВАША - Конечно.
К. ЛАРИНА – Что за ним пойдут.
И. КВАША - Он влюблял в себя, как бы мы с ним ни дружили, но все равно конечно он для нас был вождь, учитель, наше все. И потом, особенно в молодости он был такой обаятельный, что, по-моему, нельзя было не поддаться обаянию. Он мог сказать, черт знает, что в глаза какому-то чиновнику, я помню, он одному начальнику управления театров сказал: ну ты вообще фашистская морда. Ну, как это можно было сказать. - Олег, ты что говоришь. Я вообще воевал против фашистов. Он говорит: да это не имеет значения. И ему как-то это прощалось. Потому что невероятное обаяние и сила была какая-то, устремленность. У него и походка такая была и весь он такой, невозможно было не поддаться этому. Он мог уговорить кого угодно на что угодно. Вот у меня ощущение, что бы он ни захотел, но мы-то даже говорить нечего, но, по-моему, любой человек сделал бы то, что он просит.
К. ЛАРИНА – А когда приходили всякие комиссии из министерства на сдачу спектакля, вот тут он срывался или держался?
И. КВАША - Во время сдачи иногда и срывался. Но редко. Конечно, тут за его плечами театр. Поэтому тут нельзя говорить о бескомпромиссности, потому что всегда приходилось находить какие-то компромиссы, для того чтобы пробить. У нас запрещали практически каждый спектакль, который выходил. Не смогли мы отстоять за всю историю только два спектакля. Это "Матросская тишина" и "Случай в Виши" первую редакцию, а так все-таки каким-то чудом, правда, иногда нам помогал Бог. Я говорю без юмора почти.
К. ЛАРИНА – Да что вы. Какое-то провидение.
И. КВАША - Я не знаю, называйте это как угодно. Но потому что там два цвета, уж совсем потом был поднят этот спектакль, такой правильный нужный, но его запрещали напрочь, потому что там погибал комсомолец, а где была партийная организация, как это у нас может погибнуть комсомолец. От хулиганов, от бандитов.
К. ЛАРИНА – В мирное время.
И. КВАША - Ну да. И в это время вышло постановление ЦК о создании народных дружин. И все. Он стал нужным этот спектакль. А перед этим ну просто даже речи быть не может, чтобы он шел. "Продолжение легенды" – то же самое. Какое-то постановление ЦК, не помню уже по поводу чего. И попало. И опять разрешили. Иногда разрешали по другим каким-то, ну, мы исхитрялись.
К. ЛАРИНА – А вот эта трилогия "Народовольцы", "Декабристы"…
И. КВАША - И "Большевики". Нет, два спектакля прошли без сучка, без задоринки. "Декабристы", "Народовольцы". А "Большевики" были запрещены ЛИТом. Это был единственный случай в истории советской власти, когда спектакль игрался, запрещенный цензурой.
К. ЛАРИНА – То есть вы продолжали его играть
И. КВАША - Мы продолжали играть под разрешение Фурцевой, которая сказала: под мою ответственность играйте. И сказала это начальнику ЛИТа. Я все-таки министр, пусть идет под мою ответственность. И спектакль шел, запрещенный цензурой.
К. ЛАРИНА – А что там такого было. Большевики и большевики. Или там какие-то сомнения были?
И. КВАША - Я думаю, что, несмотря на то, что иногда среди них попадались не очень умные люди, среди чиновников, и идиоты иногда. Но какое-то чутье, какая-то интуиция на то, что работает хотя бы чуть-чуть против них, хотя бы подозрение, это у них всегда было. Иногда доходило до полного идиотизма. Потому что в "Голом короле" там были конфеты, назывались "Лоби-Тоби". И один из начальников сказал: мы понимаем, на что вы намекаете. Это грузинская кухня лобио. Иногда так.
К. ЛАРИНА – Мы все-таки сейчас вспоминаем спектакли лучшие и по авторам и по легенде. А приходилось, кстати, о компромиссах, в какой-то дряни играть?
И. КВАША - Нет.
К. ЛАРИНА – Бог миловал? Каким образом?
И. КВАША - Иногда были не очень удачные пьесы.
К. ЛАРИНА – Многие театры страдали ужасно, что играли такую чудовищную драматургию. Потому что ради того, чтобы сыграть что-то настоящее.
И. КВАША - Нет, в этом все и дело, что эта трилогия революционная она была сделана почему – потому что в обязательном порядке театры должны были к 50-летию советской власти в 1967 году выпустить нужный спектакль. И мы не знали, как быть. Вот именно в том смысле, что играть какой-нибудь "Гибель эскадры" или что, не понимали. А по-моему это придумал Олег. По-моему, он. Я не знаю точно. Может быть, кто-то со стороны ему подсказал. Но насколько я знаю, он придумал. "Декабристы", "Народовольцы", "Большевики". То есть история русской революционной интеллигенции, грубо говоря. Как шла история русской революции. Вот придумали такое. Три автора писали, и мы поставили все три пьесы за 3,5 месяца.
К. ЛАРИНА – Трилогию целиком.
И. КВАША - Мы один месяц "Декабристов" репетировали и выпустили, один месяц репетировали "Народовольцы" и выпустили. Потом, по-моему, полтора месяца "Большевиков" и выпустили. Так что…
К. ЛАРИНА – Сколько слов-то выучить надо было.
И. КВАША - Не только слов. Ему было, он же ставил спектакли, вот эту махину совратить. И театр работал, конечно, в жутком напряжении.
К. ЛАРИНА – То есть все-таки в этом смысле повезло, опять же, наверное, благодаря и Олегу Николаевичу Ефремову, что репертуар был достойный все 50 лет.
И. КВАША – Ну, в общем да.
К. ЛАРИНА – Я сейчас вспоминаю афишки, которые перечисляют все, что было в вашей жизни и театра. Там конечно имена потрясающие. И Аксенов…
И. КВАША - Рощин, Володин. Володин жалко, потом перестал писать пьесы. Перестал писать именно из-за того, что его убивали с каждой пьесой. Просто с каждой. Он однажды дошел, это конечно уже была внутренняя истерика, запрещали каждую его пьесу. И он послал ручку в министерство культуры с надписью: пишите сами. Можете себе представить, в каком же он был состоянии.
К. ЛАРИНА – Никто этого, к сожалению, не знает сегодня. Молодые люди вообще не представляют себе, что это такое. Потому что все это ограничено школьными учебниками. А вот в быту представить, что такое советская власть можно только действительно, вспомнив минутку за минуткой, как это все происходило.
И. КВАША - Однажды в очередной какой-то раз, когда опять были какие-то неприятности, по-моему, с "Назначением"…
К. ЛАРИНА – "Назначение" это спектакль по пьесе Володина.
И. КВАША - Да. И мы пошли в ресторан, он, я и моя жена - втроем. И он был в жутком совершенно состоянии, довольно много мы выпили, и он вдруг почти кричал: я вообще убит под Ржевом. Он был тяжело ранен под Ржевом во время войны. Думал, что не выживет. Вот это я помню.
К. ЛАРИНА – Давайте подключим телефон. Алло. Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ – Здравствуйте. Меня зовут Флера из Казани. Игорь Владимирович, во-первых, большое спасибо за ваш огромный труд, работу в театре и, во-вторых, за передачу конечно "Жди меня" это вообще душа можно сказать России. Не только России, а может быть и всего мира. Я просто хотела такой вопрос задать. Я редко бываю в Москве, когда была, проходила мимо театра "Современник", очень хотела бы туда попасть. Скажите, у вас есть такая проблема, что выбирает вообще театр, и вы в частности, между кассовым успехом и тем, что вы хотели бы показать, сказать зрителю. Спасибо.
К. ЛАРИНА – В эпоху рынка это тоже проблема.
И. КВАША - С моей точки зрения нельзя полностью ориентироваться просто на зрителя. Я думаю, что если такое громкое слово "художник", если это относить к нам, я не люблю пафосных слов, но мы должны ощущать жизнь, то есть все талантливые люди, наверное, так и ощущают. Более остро, чем все остальные. Мы должны вести за собой, а не идти на поводу у публики. К сожалению, сейчас у нас более случайный репертуар. И тут одна пьеса вышла, которая для меня просто ужасна. Я надеюсь, что она потом не будет у нас идти.
К. ЛАРИНА – Это какая, скажите.
И. КВАША - Даже не хочется.
К. ЛАРИНА – Ну сказали уже "а". На малой сцене что ли?
И. КВАША - Да. Ну вот. И более случайно подбирается сейчас репертуар. Во многом зависит от того, что хочет режиссер, пришедший режиссер. Вот ему хочется поставить это, и ему дают это на откуп. Раньше мы очень диктовали режиссерам, предлагая ряд пьес, не одну. Ну, если не эта, то эта, давайте подумаем, а как это, как это. А сейчас часто… и меня это очень смущает.
К. ЛАРИНА – Я же знаю, что вы допустим, Игорь Кваша находите в себе силы и какую-то твердость сказать" нет". Вот в этом я участвовать не буду. Артисты же умные люди, сильные личности и, слава богу, в вашем театре, почему не сказать: а вот мы не будем в этом участвовать. Спасибо, не надо.
И. КВАША - Вы понимаете, актеры…
К. ЛАРИНА – Ну, такая зависимость тотальная.
И. КВАША - Я не осуждаю тех, кто играет, предположим, в том спектакле, о котором я говорил.
К. ЛАРИНА – Который мы не называем. Актеров жалко больше всего. Артист на сцене за все отвечает в итоге.
И. КВАША - Но актер очень зависимая профессия, понимаете. Во-первых, хочется работать, работать хочется. Это у Питера Брука где-то было написано, знаменитейший, один из самых крупных и лучших режиссеров в мире англичанин. В его книжке было написано, тоже я не цитатно, но мысль передаю точно, что об актерах можно говорить все, что угодно, что они такие-сякие, пятые, десятые. Но я не видел актера, который не мечтал бы работать. Поэтому работать хочется. Работать, играть. А не так уж много ролей-то. Почти никто не объедается ролями. Чтобы было: ой, нет, уже многовато.
К. ЛАРИНА – Особенно в театре.
И. КВАША - И поэтому когда тебе предлагают роль, а потом никто же не может угадать, ни в кино, ни в театре, а что из этого получится. А может быть будет замечательно.
К. ЛАРИНА – Следующий звонок. Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ – Здравствуйте. Можно задать неприятный вопрос?
К. ЛАРИНА – Только в корректной форме.
СЛУШАТЕЛЬ – В корректной. Меня зовут Наталья. Вот неприятный случай, о котором, кстати, много говорят, с Владимиром Путиным. Господин Кваша сейчас очень много рассказывал о Сталине в негативном плане, и говорил, что в нашем народе генетически сидит вот это преклонение перед власть имущими. Вот мне кажется, в нем это тоже очень глубоко сидит. Судя по его поведению с Владимиром Путиным. Это было, кстати, крайне неприятно.
К. ЛАРИНА – А в чем вопрос?
СЛУШАТЕЛЬ – Вопрос в том, как он сам оценивает…
И. КВАША - Пожалуйста, я отвечу на этот вопрос. Я не вижу здесь ничего предосудительного. Мне кажется, что то, что мы сделали во время встречи с Владимиром Владимировичем Путиным, это было наоборот, желание сбить пафосность, сбить официоз, превратить это все в какую-то легкую и юмористическую форму, а не благодарить партию и правительство за награды и поэтому я не понимаю, о чем вы говорите. Тем более что для театра то, что была большая группа награжденных, и для многих людей это же был праздник. Для многих людей это очень много значит, что ему дали орден, что оценили его работу. Это же не Владимир Владимирович дает, это страна дает, это государство дает. И поэтому превратить это в праздник, но не официозный. А праздник с оттенком юмора, легкостью какой-то, по-моему, в этом ничего нет такого. Я не вижу в себе вот тех черт, о которых вы говорите. Может быть, я ошибаюсь, может быть со стороны виднее.
К. ЛАРИНА – Еще звонок.
СЛУШАТЕЛЬ – Здравствуйте. Я хотел бы, очень хотел бы…
К. ЛАРИНА – Пожалуйста, как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ – Михаил. Санкт-Петербург. Я когда-то звонил, была передача о Янковском, и я сказал, что…
К. ЛАРИНА – Михаил, вы будете говорить или себя по радио слушать. Говорите. Время же занимаем. Все, спасибо. Следующий звонок.
СЛУШАТЕЛЬ – Добрый день. Я режиссер по профессии. Вячеслав Геннадьевич. Член Союза кинематографистов России. Десять лет не могу работу найти. Хотя классный режиссер. Не хуже Володина, может быть, мог бы быть в своей области. Меня просто каток раздавливает. А вы мне говорите про социализм.
И. КВАША – Я не понял вопрос.
СЛУШАТЕЛЬ – Я говорю, что та система, которая сейчас есть, она раздавливает творческих людей как каток.
К. ЛАРИНА – Сегодняшняя?
СЛУШАТЕЛЬ – Сегодняшняя. Социализм по сравнению с этим это просто игрушки.
К. ЛАРИНА – Ну, например, что можно перечислить?
СЛУШАТЕЛЬ – Десять лет я не могу найти работу, классный режиссер. Состою в Союзе кинематографистов России
И. КВАША – Вы, по-видимому, не очень представляете, что было тогда. Тогда найти работу вообще было невозможно. Сейчас, по-моему, это возможно.
К. ЛАРИНА – Режиссеры раньше работали в котельных параллельно.
И. КВАША - Да. Театры до создания нашего театра, когда каким-то чудом мы извернулись и создали его, театры снизу не создавались лет 25 или 30. И таких театров не было. Они создавались только сверху и только приказом. Теперь это возможно, создается огромное количество студий, пробуют что-то, собираются люди. Если бы вы увлекли каких-то людей какой-то группы энтузиастов, актеров, какой-то идеей, какой-то пьесой, и даже на квартире как мы когда-то, кстати, сначала репетировали по каким-то квартирам. И сделали бы какую-то болванку, а потом собрали какие-то маленькие деньги, в каком-то клубе сыграли бы хоть раз и доказали, что вы такой классный замечательный режиссер и что у вас есть творческие идеи. Сейчас это возможно и это прекрасно. А вы говорите, сейчас эта система давит.
К. ЛАРИНА – Каток.
И. КВАША - Да вы не понимаете, что тогда было. Просто не понимаете.
К. ЛАРИНА – Сегодня я тоже соглашусь, сегодня то, что касается творчества, извините, наиблагоприятнейшая обстановка. Во-первых, цензуры нет никакой. Давайте с этого начнем. И тема, уже поздно сейчас ту тему брать, поскольку времени мало, но мне кажется, что сегодня и театр и кино все-таки абсолютно свободные в выборе тем и каких-то своих собственных идей творческих. И драматургия у нас сегодня существует. И писать можно, и ставить можно, было бы желание. Правда?
И. КВАША - Были бы идеи.
К. ЛАРИНА – С идеями у нас как-то плоховато.
И. КВАША - Если есть идея, увлечь какую-то группу людей каких-то актеров, увлечь этим и пробовать, начать пробовать хотя бы. Самому себе доказать, что я могу. Что это все не просто так, что вы классный режиссер. Ну докажите это тем людям, с которыми вы соберетесь.
К. ЛАРИНА – Еще звонок. Алло. Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ – Дорогой любимый Игорь Владимирович, я восхищаюсь вами как артистом и особенно я люблю вас как человека в "Жди меня". Прочтите, пожалуйста, свое любимое стихотворение. Вы блистательно читаете.
К. ЛАРИНА – Как вас зовут, простите?
СЛУШАТЕЛЬ – Яна.
К. ЛАРИНА – Спасибо вам за звонок. Вот под финал, Игорь Владимирович. А вдруг чего-то придет в голову. Вот прямо сразу.
И. КВАША –
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью — убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.
Но старость — это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
К. ЛАРИНА – Браво. Это Игорь Кваша. Наш сегодняшний гость, которого я благодарю за откровенность. За то, что отвечал на все ваши вопросы, спасибо нашим слушателям за то, что были корректны. Я всегда ценю в вас это качество. И до встречи не только на "Эхо Москвы", но и в театре, где, слава богу, у Игоря Кваши достаточно работы. Есть, на что посмотреть. Спасибо, Игорь Владимирович.