Алла Покровская - Дифирамб - 2005-11-12

К. ЛАРИНА – Я рада представить вам нашу сегодняшнюю гостью. Это Алла Борисовна Покровская. Здравствуйте. Актриса МХАТа до недавнего времени была долгие годы актрисой театра "Современник". Алла Борисовна Покровская из театральной семьи, поскольку отец ее гениальный, не побоюсь этого слова, музыкальный режиссер Борис Покровский. Я думаю, что об этом человеке вам напоминать не надо, прекрасно знаете, кто этот человек, чем знаменит, я думаю, что каждый москвич хоть раз в жизни в его театре побывал. Мама Аллы Борисовны Покровской также режиссер, по-моему, в детском театре работала Анна Некрасова. Кроме того, дальше пойдем по следующим поколениям. Алла Борисовна сама была женой Олега Николаевича Ефремова не просто женой, соратницей, партнершей, но еще и сына родила в этом браке. Очень талантливого человека Михаила Олеговича Ефремова. Я думаю, что имя Миши Ефремова вам тоже знакомо. Что будет дальше с детьми Михаила Ефремова, я не знаю, может быть, вы нам расскажете какие там перспективы, поскольку, насколько я знаю у Жени Добровольской у нее ребенок конечно, по-моему, артистом будет. Судя по ее рассказам, уж больно эмоциональный открытый парень и дай бог. Я хочу напомнить, что Алла Борисовна Покровская в последнее время сыграла, на мой взгляд, просто потрясающие роли. В спектаклях Кирилла Серебренникова в "Мещанах" и "Господа Головлевы" последняя по времени премьера театра. Об этом уже много написано, сказано, я думаю, что мы успеем про это поговорить. И еще, наверное, ипостась, может быть самая важная в вашей жизни, это педагогика. Это работа со студентами, уж, сколько лет вы…

А. ПОКРОВСКАЯ - Я с 1974 года.

К. ЛАРИНА – Ужас, страшное дело. То есть выпускники уже народные артисты Советского Союза, наверное. Начали преподавать совсем в молодом возрасте.

А. ПОКРОВСКАЯ - В молодом. После 30, естественно. Но если спросите, я могу сказать, почему я стала преподавать.

К. ЛАРИНА – Наверное, муж позвал.

А. ПОКРОВСКАЯ - Нет, позвали педагоги школы-студии МХАТ. Это замечательный наш ректор Вениамин Захарович Радомыслинский и мой великолепный педагог Евгения Николаевна Морес и Василий Петрович Марков. А Олег Николаевич, будучи тогда в "Современнике" и уходя из Современника" завещал преподавать. Я несколько была растеряна, но мне как-то очень определил и Олег Николаевич и отец, что актерская женская судьба достаточно зависима.

К. ЛАРИНА – И коротка.

А. ПОКРОВСКАЯ - И то, что везет вначале или не везет, может быть, потом будут провалы и чтобы не терять свою связь с театром, раз я с ним завязалась в конфликте со своими родителями замечательными, поскольку они…

К. ЛАРИНА – Не хотели.

А. ПОКРОВСКАЯ - Не хотели, конечно. Все почти не хотят, потому что очень проживают труднейшую жизнь. Но я потом думаю, чего мы так переживаем. Проживут они свою собственную жизнь. Мне отец сказал, делайте что хотите. Потому что замечательную фразу сказал Борис Александрович, он сказал: все родители мещане, все хотят, чтобы они соответствовали идеалу их, а судьба и генетика может что-то помогает, а в чем-то мешает, а как сложится судьба, сказать никакие родители все равно не могут. Пытаются сделать как лучше, а получается иногда наоборот. Не то что они были категорически против, а просто рассуждали о труднейшей работе в этой профессии.

К. ЛАРИНА – А про ваши способности разговора не было?

А. ПОКРОВСКАЯ - Они не очень знали мои способности, я была очень закрытая и зажатая. И папа говорил, что для этого нужны какие-то данные. Сначала они не пустили меня в хореографическое училище, естественно. Потому что мама кончала балетное училище и знала, что там нужно. Она сказала, что ты не подходишь. Потом меня подвели к зеркалу и сказали, что очень небольшие данные, для того чтобы быть актрисой драматического театра. Либо надо обладать выдающимся талантом, чтобы как-то свои данные внешние суметь вынести на сцену в хорошем смысле слова. Но, во всяком случае, просто они предупреждали о трудности пути. Но я это сделала независимо от них, и они после этого никогда в меня камень не бросали. Наоборот очень следили за моей судьбой и очень помогали много. Так что в театр я попала вопреки их желанию, но, в общем, они не считали, что я их подвела. А просто то, что они смотрели спектакль, то, что они говорили после, и Василий Александрович мне очень помогал, когда видел мои неудачи, во всяком случае, они никогда не казнили меня потом. Даже, несмотря на мои провалы или… Поскольку они сами проживали тоже, ну, судят-то по хорошим вещам, что они сделали, но у них тоже было много и неудач и каких-то страшных событий житейских, связанных с театром. И боялись, что это переживу, но я тоже переживала как они, видя пример в отце, матери, как они переживали свои кризисы.

К. ЛАРИНА – Они вам просто запрещали в театр идти?

А. ПОКРОВСКАЯ - Они не запрещали. Они посмеялись надо мной.

К. ЛАРИНА – Что еще хуже.

А. ПОКРОВСКАЯ - И уехали в отпуск. Но мама была более страдательным человеком в этом смысле в тот момент, и она сказала: ну если тебе хочется, ну попробуй хотя бы в самодеятельности. Ты вообще ничего не знаешь, куда ты идешь. И она меня направила в совершенно замечательное место, Дом учителя был районный на Тверской, не знаю, есть он сейчас там. И там преподавал великолепный ныне покойный, царство ему небесное Владимир Николаевич Богомолов. Он был тогда молодой актер Художественного театра, и он собрал какую-то команду из ребят, и мы там помимо того, что делали спектакли, он просто нас готовил, как сейчас есть подготовительные курсы за деньги, он совершенно бесплатно готовил нас к поступлению.

К. ЛАРИНА – Что вы читали при поступлении? Помните?

А. ПОКРОВСКАЯ – Сейчас, память ужасная. Я читала рассказ Максима Горького, как он называется, сейчас не помню просто, и читала я Симонова стихи и басня у меня не получалась, и басню у меня почему-то не спросили, слава богу. Потому что я чувствовала, что я завалюсь на басне. Но там была очень смешная ситуация, поскольку я шла нормально в общем потоке, но все, кто нас принимал, они отца знали уже и они были очень удивлены, как же не позвонили, не сказали, может они не хотят. И я не была, в общем, не была такая уж выдающаяся абитуриентка. Но они меня взяли вольнослушателем. И только через год я уже стала студенткой, когда я что-то доказывала в нормальном течении студенческой жизни. И меня перевели в обыкновенные студенты. Вы знаете, что несколько дней назад оставшийся наш курс справлял 50-летие нашего знакомства. Поскольку Танечка Лаврова, у нас курс замечательный. Татьяна Лаврова, Вячеслав Невинный, Анатолий Ромашин, Юрий Гребенщиков, Альберт Филозов, Наталья Дмитриевна Журавлева, Галина Морачева, кого-то по отчеству называю, кого-то нет. Это был вообще потрясающий курс.

К. ЛАРИНА – А тогда уже были звездами, ощущалась степень талантливости уже?

А. ПОКРОВСКАЯ - Наверное, педагоги знали. Но мы знали, что Слава Невинный конечно, он был такой очень мощной энергетики. Да, Геннадий Фролов, Елена Миллиоти, в общем, все, кто заняли потом свое пространство в театрах. Евгений Лазарев, Александр Лазарев. Это все один курс. Сейчас нас собралось 8 человек, потому что ушли от нас Толя Ромашин - наш староста, Юра Гребенщиков. Их не стало. А все остальные - кто болен, кто отъехал, Саша Лазарев старший звонил с поезда. Он ехал на гастроли в Киев, по-моему, театр Маяковского. И он звонил: кто пришел. И мы все, выпив рюмку, ему орали, как мы его любим, как мы замечательно проводим время и как мы хотим его видеть. Мы видимся не часто, но благодаря Елене Юрьевне Миллиоти, которая руководит после Толи Ромашина нашим братством, она сохраняет это братство и заставляет нас сохранять и собирает нас. И велит нам видеться друг с другом и помогать друг другу, что на самом деле и происходит и это замечательно. А Вячеслав Михайлович, которому я желаю здоровья, не знаю, слышит он меня или нет, мы послали замечательную телеграмму, что мы сегодня справляем 50 лет знакомства с тобой, твой курс середины прошлого века.

К. ЛАРИНА – Я бы хотела о кино поговорить, потому что мне кажется, что совершенно незаслуженно мало у вас работ в кино. Потому что для аудитории, которая вас знает, все равно остался образ сильной женщины, совершенно не советской, не из советского кинематографа, я все время помню короткая стрижка, сигарета, низкий голос. Очень люблю вашу небольшую роль, но какая-то она очень знаковая, она осталась в памяти в фильме "Дневной поезд".

А. ПОКРОВСКАЯ - А там нет сигарет, по-моему.

К. ЛАРИНА – Там рюмка красного вина и вы читаете стихи Омара Хайяма.

А. ПОКРОВСКАЯ - Да, я помню. Я там какую-то главу семьи…

К. ЛАРИНА – Да, там много детей. Потом "Июльский дождь", там с сигаретой.

А. ПОКРОВСКАЯ - Большая благодарность Марлену Мартыновичу, которого я никак не знаю, куда поздравлять с его юбилеями и которого я обожаю всю жизнь. Это были совершенно уникальные съемки, они продолжались много лет. И он меня красил то в белый, то в черный цвет. Я думаю, что у меня там маленький эпизод. Он так подробно, долго и точно за эти годы съемок меня узнал, что он очень точно меня поставил в то место, на каком я должна быть в этом фильме. Я ему очень благодарна. Если это запоминается.

К. ЛАРИНА – А что не случилось, Алла Борисовна? Были какие-то пробы, которые вы вспоминаете с болью, что меня не утвердили, а могла бы сыграть.

А. ПОКРОВСКАЯ - Нет, а меня и не звали.

К. ЛАРИНА – А почему?

А. ПОКРОВСКАЯ - Я думаю, что у меня лицо очень трудно снимать. Бывают лица такие, нужно иметь как лицо у вас…

К. ЛАРИНА – Я вас умоляю. Перестаньте.

А. ПОКРОВСКАЯ - Нужно иметь кругленькое личико, носик немножко короче, чем у меня. То есть у меня трудности, наверное, операторские были, я так понимаю. Хотя у меня были какие-то большие роли. Я помню, что я снималась в "Молдовафильм", "Кодовое название "Южный гром"" - я играла офицера какого-то, очень страдательную женщину. Какие-то роли были. Но так, чтобы я понимала, что такое кино, это прошло мимо меня и я думаю, что совершенно незаслуженно. Это просто лицо трудное для съемок.

К. ЛАРИНА – Скажите, как вас определяли по амплуа в институте?

А. ПОКРОВСКАЯ - Знаете, совершенно разнообразно. Очевидно, я для своего возраста не то, что выглядела старше, а какой-то у меня был облик немножко не студенческий. Не девочка-студентка. И поэтому мне давали роли не то, что возрастные, но женщин, которые что-то пережили. И поэтому не могу сказать свое амплуа. Потому что, когда я пришла в театр "Современник" в 1959 году, то мне давали роли как раз молодых героинь и я играла в "Оглянись во гневе", "Вечно живые" - Веронику, то есть, своего возраста практически роли. А в институте меня использовали немножко иначе. Что правильно, наверное, было.

К. ЛАРИНА – Что мечтали сыграть, когда из института вышли? Должны быть мечты в этом возрасте.

А. ПОКРОВСКАЯ – Очевидно, в какой-то степени отец был прав, что меня не пускал в театр, во мне почему-то нет настоящего подлинного честолюбия в хорошем смысле слова.

К. ЛАРИНА – Амбиций.

А. ПОКРОВСКАЯ - Да, почему-то я так немножко, наверное, от характера зависит, немножко держаться в стороне. И поэтому я не могла даже сказать свои мечты и себе определить. Мне казалось, что это неловко. Если меня в чем-то видят, значит хорошо, если не видят, что делать. Я избалована была театром "Современник" и первые годы и потом после ухода Олега Николаевича. Тем, что в театре в той труппе, которая тогда существовала, обязательно раз в два года у тебя была роль маленькая или большая, но она была и ты никогда не чувствовал себя обделенным. Когда приходит другой возраст, вот это уже не может театр тебе каждый год обеспечить женскими ролями твоего возраста. Это естественно, это драматично. Именно поэтому педагогика возникла в годы когда… Так я в 30 лет уже играла мать в "Валентин и Валентина", то, что играла у Константина Тарасова во МХАТе, я играла в "Современнике" у Фокина. Поэтому я понимала, что я еще не постарела достаточно, но уже молодых героинь играть не могу, значит что-то такое происходит, что… Педагогикой я увлеклась и вовсе не чувствовала какого-то особого негатива со стороны театра, что меня как-то не используют или не дают. Но, во всяком случае, я пришла к такому выводу, очень смешно, что руководитель нашего курса Виктор Яковлевич Станицын, он нам почему-то в детстве нашем, нам всем по 20 лет, он все время говорил: 30 первых лет в театре трудно, а следующие 30 еще страшнее. Мы все – «хи-хи, ха-ха, чего следующие 30 лет, какие следующие 30 лет?» Но я его теперь понимаю, что следующие 30 лет действительно чудовищно сложные, трудные. И опыт дает, конечно, какие-то вещи, и мастерство какое-то накапливается. Но тоже совершенно замечательно сказал Константин Аркадьевич Райкин, я ассистировала в их новом спектакле, где играет Роман Козак и постановщик…

К. ЛАРИНА – "Косметика врага".

А. ПОКРОВСКАЯ - Он открыл роль и говорит, это Константин Райкин, который играет большие роли, крупнейший мастер, выдающийся артист, он открывает роль и говорит: «Слушайте, Алла, такое впечатление, что я на первом курсе. То есть я с каждой ролью прохожу с первого по четвертый курс». И вот этот страх такой внутренний всегда присутствует у актеров.

К. ЛАРИНА – Это особый дар, не все на это способны. Может, поэтому Константин Аркадьевич Райкин достиг таких высот, поскольку у него талант какой-то ученический.

А. ПОКРОВСКАЯ - И вообще, у многих я это видела, талантливых людей ту же Марину Неелову, Лилю Толмачеву, Галину Борисовну Волчек как актрису, боже мой, выдающиеся артисты всегда трусят больше, чем обычные актеры. Это меня каждый раз поражало. Ну, вам-то чего, вы уже и наигрались и каждый раз режиссеры молодые. А вы-то чего, ну ладно эти волнуются. А вы-то чего? А я смотрю, что я в молодости не так волновалась.

К. ЛАРИНА – Потому что отчета себе не отдаешь.

А. ПОКРОВСКАЯ - И потом избаловал еще "Современник" в том смысле, что выходили командой. То есть так назывался союз единомышленников или, как Ширвиндт шутил над "Современником"…

К. ЛАРИНА – Я не помню.

А. ПОКРОВСКАЯ - Насчет единомыслия. «Террариум единомышленников». Вот этот террариум, поскольку все были молоды, то очень друг за друга поддерживали. И поскольку в то время театр выходил командно, и все мы - выпускники школы-студии - все время, как бы у нас лежало внутри, что театр это коллективное искусство, а не звезда, а все вокруг…, то это очень помогало. И очень развивало и очень…

К. ЛАРИНА – …Держало в тонусе.

А. ПОКРОВСКАЯ – Я, например, не могу не говорить о том, что мне все время кажется, что из меня актрису сделали помимо режиссеров Ефремова, Волчек и Лени Хейфица, с кем я работала, сделали, конечно, партнеры. Конечно партнеры. Плохие или хорошие.

К. ЛАРИНА – Алла Борисовна, вы в последних спектаклях, о которых я уже говорила, в "Мещанах" и "Господах Головлевых" играете роль матери. Причем многодетной. И там и там детей полно. И в том и другом случае все равно трагический распад семьи, по разным причинам происходит это, но происходит. А для вас лично, что такое семья? Что в это понятие вы вкладываете?

А. ПОКРОВСКАЯ - Я хотела бы вложить все самое хорошее в понятие «семья». И думаю, что если бы мне повторять свою жизнь, может, я не совершила огромных ошибок и сохранила бы семью, чего у меня не случилось на самом деле. Но поэтому может быть, у меня получаются те роли, где семья разваливается. Такого прямого хода, конечно, нет. Но это же две роли определенного социального строя, как сказать, я не знаю. Не понимаю, что тут я должна сказать по поводу семьи. Хорошо бы, если бы она была, если бы люди друг друга слышали. Помогали.

К. ЛАРИНА – А у вас была такая семья, когда вы были дочерью?

А. ПОКРОВСКАЯ - Семья-то была или они замечательные люди и они вырастили меня своим собственным примером, но поскольку они были заняты вот этой творческой профессией, от чего они меня очень оберегали, это и называется тем, что они заняты 24 часа в сутки своей работой. И поэтому внимание особого не было такого, но конечно интересовались…

К. ЛАРИНА – Но вам не хватало этого внимания?

А. ПОКРОВСКАЯ - Вы знаете, мне казалось, что так и должно быть. Поскольку я к этому относилась как к данности, и я не чувствовала, что меня не воспринимают, не любят. Все нормально было. Но у нас всегда были няни, хотя бы жили в коммунальных квартирах. Но я должна отдать должное семье моей мамы и отцу ее, моему дедушке Алексею Дмитриевичу Некрасову, который был профессором Горьковского университета. Вот он собирал нас маленьких и читал, я помню, что первую книжку, которую я слышала, сидя под столом, года в 3 или 4, это была "Одиссея" Гомера.

К. ЛАРИНА – Да вы что?

А. ПОКРОВСКАЯ - Да. Это же запало в душу. И "Мертвые души" он читал. Нас было несколько человек, не все дети папы и мамы, а и родственники, и мы, я помню, играем, бегаем, забираемся под стол, а он продолжает читать, не обращая на нас никакого внимания. Мы то замираем, что-то слушаем, то продолжаем играть, а он все читает, читает. Как бы начало культурного слоя, все идет от этого.

К. ЛАРИНА – Закладывается подсознательно.

А. ПОКРОВСКАЯ - Да. И папа, и мама - первые люди в своих семьях, которые ушли в искусство и в театр. Я думаю, что на то время это было то место, которое оберегает людей, нежели если бы они были заняты чем-то другим. А все остальные это были университетские профессора, ученые, и сестра матери, крупнейший искусствовед ученый и дед. И все, кто их окружал, и кого я видела с детства, я видела интеллигентные веселые лица, притом, что сажали, моя бабушка умерла в ГУЛАГе, я ее никогда не видела. Притом, что она знала 12 языков, а я ни одного не знаю. И я когда спросила отца, почему меня не заставили заниматься английским языком, он помолчал, говорит: ну бабушку-то за это посадили. Конечно, реабилитировали, конечно, я получила, моя сестра двоюродная, она все это в КГБ взяла, и я понимала, что в моем детстве… И тогда полагалось семьями выезжать куда-то на Украину, это кланы такие выезжали семейные, очень все бедные люди были, не богатые. Но было много детей, и мы играли то, что принято в хороших романах писать, шарады, например шарада "Навуходоносор", нам, рассказывали, кто это был. Во всяком случае, с нами взрослые играли не папа и мама, не актеры и не режиссеры, а просто нормальные интеллигентные люди, которые со своими детьми занимались и пытались их несколько образовывать. Сейчас это всем в голову приходит, и все делают это сознательно. Тогда это было абсолютно бессознательно. Так было принято. Это была традиция, которая продолжалась. Поэтому всю жизнь я очень любила и общалась с людьми, которые родились до 1917 года.

К. ЛАРИНА – Скажите, а вы этот подвиг материнский повторили потом, когда уже у вас был сын?

А. ПОКРОВСКАЯ - Нет, конечно.

К. ЛАРИНА – Ничего не получилось.

А. ПОКРОВСКАЯ - Потому что я считаю, оттого, что я видела, что папа и мама столько работают и вкладывают в это энергии, мощи, таланта, в педагогику, они же преподавали тоже оба, и мне казалось, что это нормальная жизнь. Грубо говоря, для них театр стоял на первом месте, а семья на втором. И вот этот «раздрызг» внутренний, семья на первом месте или театр на первом месте. Моя знаменитая история, которую, по-моему, в десятый раз рассказываю по поводу Олега Николаевича Ефремова, которого я попросила гулять с Мишей, и он погулял с ним, пришел и очень серьезно без всякого юмора сказал: «Ты знаешь, или театр, или гулять. Потому что у меня очень много дел. Поэтому извини, но давай кого-то попросим, чтобы он гулял, это не потому что я на тебя сваливаю, а потому что я просто не могу». И я приняла это совершенно нормально. Действительно я не очень понимаю, гулял ли папа со мной, когда я была в коляске. Думаю, что нет. Поэтому это есть определенный стиль жизни, кто работает в театрах. И их семьи конечно очень трудны, для того чтобы они жили вместе долгие годы, для воспитания детей. Мы считали, что мы растем, как трава, хотя, конечно, их опыт житейский, и потом я подружилась с папой гораздо позже - лет с 18, когда он серьезно вник в мою работу. И очень помогал мне. Естественно, что мы росли как трава, я росла во дворе, как обычно. Коммунальная квартира, на кухне дети из разных семей. Мы бегаем в 6 утра в Театр повторного фильма на "Золотой ключик". Кто-нибудь спросил, что мы туда бегали в 6 утра. Вряд ли. Были такие дворовые команды все. Но они не были бандитскими, они были просто из разных социальных слоев. Но все как-то дворовые такие были хождения в кино. И поэтому и мне казалось, что когда у меня Миша растет, что это так и должно быть. Да, я работаю в театре, у меня столько-то спектаклей в месяц.

К. ЛАРИНА – Миша-то сам на сцену выходил совсем рано.

А. ПОКРОВСКАЯ - В детском возрасте.

К. ЛАРИНА – И в кино. За кулисами, наверное, сидел в гримерке.

А. ПОКРОВСКАЯ - В гримерке он сидел мало, и я как-то с детства, и Олег Николаевич видели, что у Миши было сразу видно, смеялись, что кроме как артистом, он ничем быть не может. Потому что никаких других способностей ни по какому предмету у него нет. Он был настолько импульсивен и энергоемок и очень разнообразный мальчик…

К. ЛАРИНА – Но вы ему не читали "Одиссею"?

А. ПОКРОВСКАЯ - Да нет, конечно. Если бы я читала, может быть, я избежала и он бы многих неприятностей. Но тут еще зависит от характера. Он был очень такой открытый и убегал все время…

К. ЛАРИНА – И есть такой же.

А. ПОКРОВСКАЯ - А я больше сидела дома. И только дворовая команда. Поэтому, я не знаю хорошо это или нет, думаю, что плохо все равно. Я, как и папа, и мама, с ним выезжала в отпуск. Отпуск мы проводили с родителями, это правда. И Миша проводил отпуск со мной. Ну и все. Такого, чтобы я подумала…, я пыталась учить языку, конечно, он все бросал, конечно, у меня не было времени за ним проследить, так же, как не было у моих родителей, проследить, чем я занимаюсь. Я ходила на музыку учиться, и в результате перестала ходить. А им говорила, что хожу.

К. ЛАРИНА – Даже врали.

А. ПОКРОВСКАЯ – Конечно, врала. Но боялась их расстроить, и сама боялась очень папу и маму. Но в результате выяснилось, что я не хожу. Но у меня в это время подрастал замечательный брат, Александр Борисович, который является концертмейстером Консерватории. Который был очень послушный, посадишь – сидит, положишь – лежит. Его обожали мать и отец. Потому что он был совершенно исключительным ребенком. Его посадили за рояль, он стал играть. И уже не уходил от инструмента. Удивительный какой-то человек. И он так и до сих пор играет, как его посадили много лет назад. И стал хорошим профессионалом.

К. ЛАРИНА – А про Мишу все-таки хочу спросить, поскольку вы не только следите за его творческими взлетами, которые еще будут я уверена. Но вы играли вместе с ним в спектакле "Привидение".

А. ПОКРОВСКАЯ - Да, я играла, но я совершенно забыла это. К сожалению, это был наш провал.

К. ЛАРИНА – Провал?

А. ПОКРОВСКАЯ - Мне казалось, что провал и в этом виноваты были мы все. Это не был спектакль, который пользовался успехом у зала. То есть очевидно мы не нашли ход к зрительному залу, к публике. Про что мы рассказываем.

К. ЛАРИНА – Но вещь такая страшная.

А. ПОКРОВСКАЯ - Да, она требует совершенно поразительного понимания этого автора. При этом я смотрела и мне Галина Борисовна устроила, она дружила с Ванессой Редгрейв, и Ванесса Редгрейв приезжала и дала пленку своего спектакля, где она играет на Камерной сцене в Малом зале, она совершенно гениальная актриса театральная тоже, как и в кино. Я поняла, что наша ментальность русская чем-то мешает это сыграть. Это мы как-то на себя это навязываем. А она к этой роли отнеслась легко и вот эта легкость, живость, естественность и «житейскость» истории вдруг потом понесло все в психологию, философию и так далее. А мы сразу перегрузились, нам надо сыграть сразу много проблем и как больной ребенок и как это…

К. ЛАРИНА – Слепой ребенок.

А. ПОКРОВСКАЯ - Нет, Освальд - он сумасшедший. Он сходит с ума в результате.

К. ЛАРИНА – У нас был какой-то спектакль по этой же пьесе. Кстати, пьеса очень игровая, актерская.

А. ПОКРОВСКАЯ - Да.

К. ЛАРИНА – Странно, что сейчас… Я помню, Гоголева, по-моему, играла в Малом театре.

А. ПОКРОВСКАЯ - По-моему, да. Был спектакль в Художественном театре, но я правда его не видела. Лет 10 назад. Настолько обожглась и обожглась я просто абсолютно непониманием, и сейчас долго не понимаю, как играть переводные пьесы. Как все-таки, сохраняя, или в русском актере воспитано такое безумное животное ощущение сердечной мышцы, что ее надо рвать на части, в этом нет какого-то достоинства нашего. У русских актеров, хотя я вовсе не против, и не могу кинуть камень в нашу русскую школу и методологию…

К. ЛАРИНА – Я хочу сказать вам, вернее, даже по секрету нашим слушателям, что самое страшное, что может быть в театре, это когда действительно человек себя тратит, по-настоящему рвет свое сердце, а в зал ничего не переходит. То есть люди сидят с холодными носами, не потому что они такие равнодушные зрители, а потому что что-то не случается. Вот это, наверное, одна из самых главных загадок.

А. ПОКРОВСКАЯ - Еще знаете, неизвестно, как играть западные пьесы нашему русскому зрителю. Потому что если мы сыграем, как играла Ванесса Редгрейв для англичан, то вполне возможно, что она и здесь бы может быть, не прозвучала бы ее роль. Это она мне доказала как профессионалу, а я не уверена, что наши русские зрители приняли бы такой легкий ход этого всего. Очевидно, они тоже ушли бы равнодушные, незатронутые. Поэтому вот эта проблема переводных пьес для меня сейчас немыслимо стоит, каким образом сделать…

К. ЛАРИНА – Своей…

А. ПОКРОВСКАЯ – Своей, понятной залой, но не играть в этом, я условно говорю, Чехова, Островского, Достоевского, чтобы мы не переходили ту грань, в которой выросли эти люди.

К. ЛАРИНА – Подождите, есть же классические примеры если говорить о нашем театре, раз уж под финал вдруг о театре заговорили наконец-то. То, что, например, у меня болит, это вещь "Трамвай желания" со Светланой Немоляевой. Спектакль, который наверняка вы видели гончаровский. Нет?

А. ПОКРОВСКАЯ - Я не видела, к сожалению.

К. ЛАРИНА – Великий спектакль. И она играла как, и Джигарханян играл. А Степанова играла "Сладкоголосую птицу юности". Во МХАТе.

А. ПОКРОВСКАЯ - Вы знаете, очевидно, потому что я в какое-то время стала ездить за границу, когда произошла перестройка, я езжу преподавать в Америку каждый год, у меня эта тема вдруг и возникла. Ни Светлана Немоляева, ни Гончаров, ни Ангелина Осиповна Степанова не думали о том, что это за ментальность западная.

К. ЛАРИНА – Они играли суть, человеческие отношения.

А. ПОКРОВСКАЯ - И Светлана Немоляева совершенно замечательная актриса и замечательная Ангелина Осиповна. Была внутренняя культура определенная, которая требует эти роли. И нельзя шарахаться в нашу такую хамовато-социальную среду. В которой мы привыкли играть в пьесах и авторов современных и классических и так далее. Я имею в виду хамоватую не с точки зрения, что они хамы, с точки зрения происхождения персонажа, что я играю Акулину Ивановну в "Мещанах". Это определенный слой социальный, они так разговаривают, они люди не образованные. Они такие.

К. ЛАРИНА – Совсем другая Арина Петровна Головлева.

А. ПОКРОВСКАЯ - Это властный человек. Я безумно с трудом иду к этой роли, потому что на меня в свое время сильное впечатление произвела Георгиевская Анастасия, выдающаяся артистка.

К. ЛАРИНА – Это спектакль, который шел во МХАТе и "Господа Головлевы" поставил Лев Додин. И в роли Иудушки был Смоктуновский, причем одна из лучших его ролей театральных. Чуть ли ни лучшая.

А. ПОКРОВСКАЯ - И Георгиевская. Я это настолько запомнила, что мне повторить это нельзя, потому что другая индивидуальность. А сделать что-то рядом тоже невозможно и я ужасно мучалась, хотя режиссер Кирилл Серебренников ужасно пытался из моей головы это выбить. Потому что ему совершенно не это было нужно. И пока я сообразила, что ему не это нужно, а что-то другое, это был очень трудный период.

К. ЛАРИНА – "Стыдно не знать, - это мне пишут, не вам, Алла Борисовна, – что Гоголева и Подгорный играли в театре". Совершенно верно. Спасибо большое. Стыдно, действительно стыдно. Простите ради бога. "Чем можно объяснить, что всех вокруг сажали, а окружающие были веселые и счастливые?" Это у нас вечный спор с нашими слушателями о нашем историческом прошлом.

А. ПОКРОВСКАЯ - Я думаю, что это в той среде, в которой я росла это был момент их внутреннего культурного воспитания, чтобы не вешать свои трагедии на окружающих. И это есть черта интеллигента в подлинном смысле этого слова, я имею в виду бытовую сторону жизни. Чтобы не делать всех…Потом, я пытаюсь этому научиться. Чтобы свои несчастья и горе не навешивать на ближних. Поэтому они держались, и не были они веселыми ежедневно, это неправда. Они были веселыми с детьми. И они не хотели детей сразу опускать в страшную жизнь, а готовили это исподволь, через литературу, через общение, через консерваторию, музеи, книги. Что жизнь не так проста, может быть всякое и так далее. Это приходит подсознательно, я думаю.

К. ЛАРИНА – Мы сегодня много вспоминали ваше детство, о вашей семье много говорим. Но стоит все-таки напомнить нашим слушателям по поводу судьбы талантливого человека в нашей стране, во всяком случае. Хотя я думаю, что не это не имеет значения, везде свои есть проблемы. То, что делали в свое время с Борисом Покровским. Что с ним творила эта страна и эта система советская. Как о колено ломали человека, и как он выжил, перенес и остался в профессии. Ведь это же было на ваших глазах.

А. ПОКРОВСКАЯ - Это было не совсем на моих глазах. Я это узнала потом из книжки папы. Просто в один момент он позвонил, сказал: если будешь просить билеты в Большой театр, я там больше не работаю.

К. ЛАРИНА – То есть вы не знали подробностей никаких?

А. ПОКРОВСКАЯ - Я не знала. И он не вмешивал нас в это. Конечно, я потом уже узнала. Я думаю, что это не так все просто. Неизвестно кто ломает власть или твои коллеги. Неизвестно в какую ты судьбу попадешь. Это совершенно непонятно.

К. ЛАРИНА – А то, что касается Ефремова Олега, и вообще истории советского театра уже с вашим участием, тоже, слава богу, можно вспомнить столько страшных вещей.

А. ПОКРОВСКАЯ - Вообще в театре все проходят страшные периоды и Анатолий Васильевич Эфрос и Олег Николаевич Ефремов. И Юрий Петрович Любимов, и Георгий Александрович Товстоногов не так просто и замечательно создавал БДТ. Равно как в наше время немыслимый труд сохранять театр в каком-то качестве, который бы отвечал тому времени, той театральной публике, которая сейчас приходит. Она совершенно другая.

К. ЛАРИНА – "Дорогая Алла Борисовна, помню очень хорошо вашу работу в фильме "Здравствуй, это я". Вы там были? Я не помню.

А. ПОКРОВСКАЯ - Я тоже не помню.

К. ЛАРИНА – "Желаю вам успехов в дальнейшей творческой жизни", - Люся, вдова Володи Паулуса.

А. ПОКРОВСКАЯ - А, ой, спасибо большое, Люся. Я со счастьем вспоминаю Володю Паулуса, одного из людей, который был в начале "Современника" выдающий для меня артист. Потому что то, что он играл в "Голом короле" Паулус, Евстигнеев вот эта когорта, Игорь Кваша, Табаков, Петя Щербаков это те уникумы, которые были в той молодой труппе. Спасибо большое, Люся.

К. ЛАРИНА – Все-таки я не могу об этом театре отдельно не спросить, поскольку столько лет вы отдали этому театру, я имею в виду "Современник". Который в этом году отмечает свой 50-летий юбилей. Вы практически как говорится в одном фильме – у самых истоков стояли. Несколько слов именно об этом. Что такое для вас "Современник"?

А. ПОКРОВСКАЯ - Я уже сказала, что это был тот дом, семья, наверное, не уложусь уже во время, просто, когда приходит одно молодое поколение, и над ним еще не висят старшие товарищи, то ответственность большая и быстрее становишься на ноги. И они очень помогали и делали нас всех, основатели и Олег Николаевич Ефремов, который, в общем, сделал эту школу "Современника" и Галина Борисовна, которая это продолжает с безумным трудом из-за изменения времени, все время неизвестно как театр поворачивать, какую театральную публику привлекать Я поздравляю свой театр любимый. Знаете, меня все время спрашивают, как ты ушла из "Современника". Я чего-то не понимаю. Я все время мечусь в том смысле, что для меня "Современник" это тот же МХАТ, МХАТ это тоже "Современник". Потому что мои ровесники Олег Табаков, Галина Борисовна Волчек и родные мне по профессии люди и у меня такой трагической ноты, что я изменила одному театру, ушла в другой театр. Тем более что сейчас в "Современнике" я продолжаю играть. И мне говорят, что, может быть, предложат еще какую-то роль. Ведь Табаков он играет и в "Табакерке" и в Художественном театре, почему мне не играть и в "Современнике" и МХАТе.

К. ЛАРИНА – Потом МХАТ и "Современник" это такая пуповина, которую невозможно ничем перерезать.

А. ПОКРОВСКАЯ - Все люди вокруг знакомые. У меня никакой драмы не было. Просто там не было работы, здесь была.

К. ЛАРИНА – И последний вопрос от нашей слушательницы Александры. "Что для вас страшнее, играть самой или смотреть, как играют ваши ученики?"

А. ПОКРОВСКАЯ - Как играют ученики. Это всем известно. Смотреть на режиссеров, которые смотрят свои спектакли, просто невозможно. Это трагическая история.

К. ЛАРИНА – Алла Борисовна, слушатели не видели, вы заметили этот рояль в кустах. Я хочу вручить вам этот букет от всех от нас. Пожелать вам успехов творческих и личных. Огромное вам спасибо. Удачи и побольше ролей.

А. ПОКРОВСКАЯ - Спасибо. Можно одну секундочку скажу. Я не назвала на своем курсе одного человека – Владимира Терентьевича Кашпура. Который был старше нас и который сейчас, по-моему, тоже в дивном расцвете.

К. ЛАРИНА – Спасибо большое. Алла Борисовна Покровская - наша сегодняшняя гостья.