Олег Анофриев - Дифирамб - 2005-07-30

К. ЛАРИНА – Согласитесь, совсем неожиданно в нашем эфире Олег Анофриев звучит. Смысл – от львенка до львицы. Добрый день, Олег Андреевич. Здравствуйте.

О. АНОФРИЕВ – В жизни, правда, наоборот: сначала львица, потом львенок.

К. ЛАРИНА – А тут у вас, видите, как получилось. Мы начали нашу сегодняшнюю встречу с Олегом Анофриевым как раз романсом с его альбома «Симфония любви». Это действительно романсы, но не старинные русские романсы – романсы, которые придумал Олег Анофриев как автор стихов и как композитор. В настоящем таком традиционном русле русского городского романса. Во-первых, надо поздравить с прошедшим, что называется.

О. АНОФРИЕВ – Спасибо.

К. ЛАРИНА – Потому обычно накануне не поздравляют, а уж после можно поздравлять сколько угодно. Поэтому поздравляем. Цифра, конечно, какая-то жутковатая. К вам она отношения мало имеет, если на вас смотреть. 75 – что-то совсем не похоже, мужчина в самом расцвете сил сидит напротив меня. Народный артист России Олег Андреевич Анофриев – наш сегодняшний гость. Уважаемые друзья, у вас есть возможность задать вопросы свои нашему гостю. Наш пейджер 961-33-33 для аб. «Эхо Москвы». Телефон прямого эфира 203-19-22. Обязательно мы включим телефон во второй части нашей встречи. Я хочу напомнить, что Олег Андреевич Анофриев, он по образованию артист драматического театра и кино, закончил школу-студию МХАТ, успел поработать и в «Центральном детском театре», и в «Театре Маяковского» и в «Театре Моссовета», по-моему, лет 10 вы там проработали. Потом театр бросил Олег Анофриев.

О. АНОФРИЕВ – Ну, немножко еще был в «Театре киноактера», но это в принципе не театр.

К. ЛАРИНА – А так в основном было кино и, кончено, музыка. Я думаю, что это первое место, так получилось, заняло в вашей жизни. Огромная закадровая жизнь, если такую сделать книжку про закадровую жизнь, вы будете чемпионом.

О. АНОФРИЕВ – Это очень точно вы все определили.

К. ЛАРИНА – Хотя мне кажется, не знаю, согласитесь вы со мной или нет, что мало ролей сыграли настоящих больших в кино. Я обожаю одну вашу работу, не знаю, как вы к ней относитесь, - капитан Лялин в фильме «Друзья и годы».

О. АНОФРИЕВ – Это одна из самых, то есть просто самая любимая моя роль.

К. ЛАРИНА – Серьезно?

О. АНОФРИЕВ – Да.

К. ЛАРИНА – Вот видите. Это чувствуется.

О. АНОФРИЕВ – Судьба моего брата, который отсидел 15 лет каторги не за что, не про что.

К. ЛАРИНА – По-поему в этом фильме чуть ли не впервые эта тема была затронута, в то время мало.

О. АНОФРИЕВ – Затрудняюсь сказать, но я трактовал эту роль и работал над этой ролью как образ моего брата.

К. ЛАРИНА – А в кино много от вас ушло, Олег Андреевич, то, что вы хотели, но не сыграли?

О. АНОФРИЕВ – Нет. Я ушел от кино. Понимаете, какая штука. Я пришел к тому, что я театр одного актера. И эта мысль так была мне дорога, я так ее лелеял, что в конце концов и вышел на этот финальный отрезок своего творчества, когда я один делаю все. Более того, некоторые мои друзья обижаются и говорят, что же это такое, он думает, что он может делать все. Да, я думаю, что я могу делать все. Плохо ли, хорошо ли – это уже решать слушателям, зрителям.

К. ЛАРИНА – Ну, так а что, вы всю жизнь, до тех пор, пока у вас не появилась возможность самому за себя отвечать как творческой единице, вы всю жизнь так и боролись с коллективом, что называется, вам было там плохо, неуютно? Может, с коллективами не повезло?

О. АНОФРИЕВ – У меня есть стихотворение в книжке (вы потом прочитаете), оно называется…

К. ЛАРИНА – «Я разлюбил профессию актера».

О. АНОФРИЕВ – Да, да, да. Вы знаете, настолько часто и много говорили о силе коллектива, а простые фразы, которые рождались в недрах этих коллективов: «террариум единомышленников» или…

К. ЛАРИНА – «Клубок друзей».

О. АНОФРИЕВ – Там еще как-то, помните, «я его любить…»

К. ЛАРИНА – «Любить ненавижу».

О. АНОФРИЕВ – Вот, вот, вот. В общем, короче говоря, огромное количество таких народных выражений. Они говорят об обратном – человек существо индивидуальное, если у него есть что-то за душой.

К. ЛАРИНА – Вы же все-таки сознательно в эту профессию шли, у вас наверняка были свои амбиции театральные, тем более, вы же все-таки такую школу театральную закончили. Не ВГИК же какой-нибудь – школа-студия МХАТ.

О. АНОФРИЕВ – Ну, ВГИК в свое время тоже дал нам мастеров будь здоров.

К. ЛАРИНА – В зависимости от педагога, да?

О. АНОФРИЕВ – Герасимовские курсы – один лучше другого. Другое дело, что они как театральные актеры бывали слабоваты, но как киноактеры это один лучше другого.

К. ЛАРИНА – В театры, которые я перечислила, вы попадали в самый пик их славы. Вы ведь в «Детский театр» вы тогда, когда там был Олег Ефремов.

О. АНОФРИЕВ – Олег Ефремов и Анатолий Эфрос.

К. ЛАРИНА – Эфрос был, Мария Иосифовна Кнебель там была.

О. АНОФРИЕВ – Это был, конечно, золотой век «Центрального детского театра».

К. ЛАРИНА – Дуров там был.

О. АНОФРИЕВ – Не только Дуров – там Надеждина, там Тоня Дмитриева… В общем так сразу не вспомнишь, но там труппа была очень-очень сильная.

К. ЛАРИНА – Вы там успели сыграть что-то?

О. АНОФРИЕВ – Я сыграл «В добрый час» Вадима Развалова, я сыграл Костю в светловской пьесе «Двадцать лет спустя» и самое главное, я сыграл «Димку-Невидимку» – это первый мюзикл, детский мюзикл, поставленный Олегом Ефремовым с музыкой Вайнберга, со стихами Коростылева – Львовского.

О. АНОФРИЕВ – А он сам, по-моему, тоже играл там?

О. АНОФРИЕВ – Нет, в «Невидимке» он не играл, нет. Там играл Геша Печников, Рита Куприянова.

К. ЛАРИНА – Знаете, почему я так подробно об этом спрашиваю, потому что когда-то встречались мы с Олегом Николаевичем Ефремовым, тоже был такой разговор за жизнь, и я его спросила, естественно, задала дурацкий вопрос про самую любимую работу режиссерскую, которую он больше всего…

О. АНОФРИЕВ – Что же он назвал?

К. ЛАРИНА – «Димку-Невидимку». Он долго думал, молчал, это человек был, который уже во МХАТе работал сто лет, у него столько было спектаклей, наград, вдруг он говорит, вы знаете, «Димка-Невидимка».

О. АНОФРИЕВ – Год тому (когда он умер? год или два тому назад?), предположим, два. Мы встречаемся, простите за нескромность, в Кремле на приеме. Он еле-еле двигался уже, был страшно одинок, вокруг него был такой вакуум легкий. Он уже не представлял из себя интереса живого здорового льва, а уже был такой (простите) умирающий лев. Я немедленно подошел к нему и больше не отходил от него. И он сказал фразу - а все-таки лучшее в моей жизни было в «Детском театре». Вот, вам пожалуйста.

К. ЛАРИНА – Почему?

О. АНОФРИЕВ – Очень просто. Потому что, во-первых, это молодость, во-вторых, это первые пробы, это первые попытки, это чистое мироощущение…

К. ЛАРИНА – Чистота помыслов.

О. АНОФРИЕВ – Да. Такой конгломерат единомышленников по-настоящему, тогда все-таки это было. Тогда мы любили друг друга, мы гордились друг другом и в общем создавали это безобразие все вместе огромными усилиями.

К. ЛАРИНА – В «Театр Маяковского» вы тоже попали не в самый слабый момент к Николаю Павловичу Охлопкову.

О. АНОФРИЕВ – Да, нет, я не могу сказать. Я попал не в лучший момент. Дело в том, что там к этому времени отблистал только Казаков Миша в «Гамлете». Что-нибудь еще назвать… До него Самойлов, но он не очень был убедительный.

К. ЛАРИНА – А правда, что вас на Хлестакова приглашали?

О. АНОФРИЕВ – Да, мне на «Двадцать лет спустя» пришел режиссер Кашкин и сказал, что Николай Павлович хочет ставить «Ревизора», мы пришли вас пригласить на роль эту. Когда я пришел в театр, я понял, что это обыкновенная неуверенность что ли, я не знаю, как это назвать, ложью тоже не назовешь, потому что до этого они приглашали еще одного актера на эту роль. Это как меня Утесов все время приглашал возглавить оркестр, оказывается, до этого он предлагал Генке Хазанову, Мулерману, еще кому-то.

К. ЛАРИНА – Но все равно это фактом вашей биографии осталось – вас приглашал Утесов.

О. АНОФРИЕВ – Да. Сначала он говорил, что весь оркестр, потом – второе отделение, потом еще что-то. А потом он сделал все возможное для того, чтобы этот оркестр сравнять с землей, чтобы памяти даже о нем не осталось. Это было сделано его усилиями, я это твердо знаю.

К. ЛАРИНА – Так же и тут пообещали, а потом забыли, да?

О. АНОФРИЕВ – Потом я узнал, что тот вариант, о котором он мечтал, это был вариант постановки спектакля на Манежной площади.

К. ЛАРИНА – Да, да, да. Он увлекался такими.

О. АНОФРИЕВ – Поэтому я может быть даже был рад, что не сыграл эту роль. Так вот. В лучший момент я пришел? Нет, не в лучший, а несколько позже начался этот момент, когда меня уже там не было. Тогда стали выходить на сцену и Немоляева, и Лазарев, и Охлупин.

К. ЛАРИНА – Все ваше поколение.

О. АНОФРИЕВ – Да, это все чуть-чуть моложе меня ребята.

К. ЛАРИНА – Тогда давайте уже в «Театр Моссовета» зайдем на минуточку, хотя там 10 лет жизни отдали. «Василий Теркин» – это легенда ваша театральная.

О. АНОФРИЕВ – Я ей долго жил очень, потому что это, во-первых, соответствовало моим душевным порывам. Потом какой-то внутренней справедливости по отношению к моим братьям. Старший брат же сразу погиб в 41-м году, второй через ранение и пленение попал на 15 лет очень далеко от Москвы. Поэтому я был втройне обязан сыграть эту роль, как говорится, от всей души.

К. ЛАРИНА – А Твардовский видел?

О. АНОФРИЕВ – Нет, он видел Бориса Новикова. Говорят, хвалил, я не могу сказать, не знаю ничего. А я пришел через несколько спектаклей после того, как сыграл Борис, зная твердо, что он никогда не вернется, потому что я к этому отношусь всегда очень скрупулезно. Если бы я знал, что это просто ссора, я бы никогда не согласился.

К. ЛАРИНА – И ушли вы оттуда…

О. АНОФРИЕВ – И ушел я через 10 лет, практически ничего не сыграв. Я сыграл там всего два спектакля: «На диком бреге» (какой-то там Петрович), а потом… В общем, чепуху какую-то.

К. ЛАРИНА – И когда все эти мысли вас посетили, что театр вас не радует, театр как институт, как фабрика?

О. АНОФРИЕВ – Может быть, виновато в этом было кино, потому что я стал сниматься довольно много. А в кино коллективы долго не держатся, они держатся ровно столько сколько идет фильм, потом благополучно разбегаются каждый по своим норкам для того, чтобы собраться вновь. Это мне не то, чтобы понравилось, это было более честно, чем постоянное семейное положение в театре, когда ты перед кем-то что-то должен, кому-то что-то обязан. Что самое главное - театр этот оказался не моим по своей сути. Театром правила семья. В эту семью кого-то принимали, кого-то не принимали, я не вписался в эту семью. И меня благополучно заменил в этой семье Бортников. Я понял, что мне нужно оттуда срочно уходить.

К. ЛАРИНА – А так, растолкаться? Все-таки такая конкуренция. Артистом надо быть, чтобы сказать, я гений, возьмите. Как артисты поступают. Ночью к режиссеру с бутылкой водки, говорят, давай мне эту роль, это моя роль, старик, я жизнь положил на нее. Вы так никогда не делали?

О. АНОФРИЕВ – Я на «Ленфильме» встретил одного актера, которого я его не очень люблю, хотя он уже сейчас и народный артист СССР, много играет в «Московском художественном театре», я встретил его в коридоре «Ленфильма», когда он ходил из группы в группу, брал почитать, а потом подходил и так с отвагой говорил: «Да, вот это, Николай, моя роль, - обычно это была самая главная роль, - Я в принципе могу быть готовым сняться в этой роли». А он очень тихий такой актер был, как фитюлька. Я совсем другого качества. Я начинал с того, что сразу начинал утверждать, что режиссер не прав и он вообще неталантлив и т.д.

К. ЛАРИНА – То есть вы спорщик? С режиссером спорили?

О. АНОФРИЕВ – Я не спорщик, я неудобоваримый человек.

К. ЛАРИНА – Да что вы? Хорошо, что я этого не знала до встречи с вами. Это кто так говорит?

О. АНОФРИЕВ – В принципе, в конечном итоге все так говорят, потому что я отстаиваю свою позицию окончательно и бесповоротно. Плохо – значит, это мое плохо, хорошо – это мое хорошо. Такой вот творческий эгоцентризм.

К. ЛАРИНА – А вас никогда не снимали за это с ролей, за характер?

О. АНОФРИЕВ – Конечно, снимали.

К. ЛАРИНА – Серьезно?

О. АНОФРИЕВ – Раза два меня снимали в кино с роли, потому что я открыто, глядя как в ваши ясные очи, я говорил, ты бездарь, ты понимаешь, что ты бездарь.

К. ЛАРИНА – Зритель, конечно, всех этих тайных подводных камней никогда не видит, он видит только результат труда.

О. АНОФРИЕВ – Может и не надо.

К. ЛАРИНА – Та же «Земля Санникова», о которой конечно же мы вспоминали и будем вспоминать – такое культовое кино. Мы же знаем уже за давностью лет, сколько было написано участников этой работы, сколько там было конфликтов с режиссером того же Даля и того же Дворжецкого, и сколько было проблем с теми же песнями, которые вы записывали, и в итоге все равно получилось кино, которое останется в памяти у многих поколений.

О. АНОФРИЕВ – Может быть, потому что Обручев виноват в этом, в первую очередь, и актеры, которые были заняты.

К. ЛАРИНА – В борьбе с режиссером этот фильм родился. Это мы знаем. Напомним, что в гостях у нас Олег Анофриев. Мы сейчас прервемся на выпуск новостей, потом продолжим наш разговор и с вашим участием тоже, уважаемый друзья.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА – Напомню, что в гостях у нас Олег Анофриев. Пока шли новости и реклама, я листала книгу Олега Андреевича, которая называется «Солдат и балерина». Я ее просто выпросила у автора, потому что купить ее невозможно. Жалко, что нет ее. Я здесь листаю – удивительный какой-то талант в двух-трех строчках даже портрет сделать человека, вроде, не говоря ничего, сказать все. Это при том, что сейчас тома написаны мемуарной литературы, каждый пишет воспоминания о ком угодно. Мимо человек прошел и уже готова книжка про него. Как бревно Владимира Ильича Ленина, которое все несли. А здесь (я как раз про Дурова спросила у Олега Анофриева): «Лев Дуров – знаменитая фамилия. Был однокурсником». Вот, собственно говоря, и все, это портрет Льва Дурова. Хотя здесь есть и про Раневскую, и про Охлопкова, и про Ростислава Плятта, про Юрия Завадского, естественно, в общем, те люди, которые у нас через запятую прошлись в первой части нашего разговора. А уж про Раневскую столько всего не написано. А почему вы не напишете книгу, Олег Андреевич?

О. АНОФРИЕВ – Во-первых, Щеглов написал все, что можно было написать о своей тетушке (это тетушка его). Это раз. А во-вторых, это значит заняться очень банальным делом, которое уже тоже использовали все, кто может, кто не может. Хотя личность Раневской – это, конечно, космическая личность, все равно нельзя же. Я написал все, что написал, маленький портрет. Мне, скорее, нужно было создать теплый радостный облик этого человека, чем повторять ее какие-то знаменитые фразы.

К. ЛАРИНА – Тем более, что сейчас уже много вещей сомнительных появилось, которые ей приписываются.

О. АНОФРИЕВ – Наверное, я не знаю. Я этим вопросом не занимаюсь специально.

К. ЛАРИНА – Олег Андреевич, я бы хотела еще подробнее поговорить о вашей жизни закадровой, о чем мы коснулись в начале нашего разговора. Вам никогда не было обидно по человечески, что вы доигрываете за кого-то (я имею в виду, когда вы пели за актеров, которым по какой-то причине не доверяли петь самим в фильме), что вы доигрываете чужой образ, чужую роль.

О. АНОФРИЕВ – Нет, не было. Более того, я даже гордился тем, что мой голос порой пересиливал то, что могло бы не прозвучать, если бы я за это не взялся. Предположим, знаменитый этот пример с Олегом Далем. Во-первых, это не все так просто. Он был очень тяжело болен и лежал с панкреатитом в клинике, когда меня попросили выручить группу и спеть за него эту песню. А дальше произошло следующее. Олег, естественно, захотел потом, когда вышел, записать эту песню, и записал свой вариант этой песни, но она не прозвучала, все-таки вернулась песня ко мне. Это попробовал сделать Расторгуев. Но песня опять вернулась ко мне. Это попробовал сделать Миша Боярский, свой вариант очень талантливый, но песня опять вернулась ко мне. Я с ней остаюсь до сих пор в родственных отношениях.

К. ЛАРИНА – Это когда песня уже ушла, она стала отдельно существовать от фильма в авторском вашем исполнении. Но ведь когда вы записываете звук, понимая, что там уже готовый образ, готовый персонаж, артист, который себя в этой роли сделал.

О. АНОФРИЕВ – Я дарю ему частичку своего таланта. Просто у меня талант исполнения. Я же не стесняюсь его, тем более, не горжусь этим. Но в принципе, если я могу это обогатить. Я вернусь, где-то в интервью сказал, что легче всего мне было Шурку Ширвиндта озвучить, потому что красивый человек, актер талантливый с огромным чувством юмора. Не дал бог ему слуха и голоса, что же такого. А ему нужно по ходу фильма спеть белогвардейский романс типа «Белые акации». Я спел за него этот кусочек. Красиво прозвучал голос, я пытался так, чтобы он был родным.

К. ЛАРИНА – То есть вы учитываете индивидуальность, да?

О. АНОФРИЕВ – Конечно, от этого мне становилось приятно где-то. С другой стороны, я никогда в свою лабораторию никого не пускал. Или еще один случай. Дима Харатьян, пусть он не обидится на меня, я его очень люблю, и мы друзья с ним, насколько я понимаю наши взаимоотношения. Меня попросили спеть эту знаменитую песню «Не вешай нос, гардемарины». Я так залепил фермата на верху («…Белеет парус и душа») - красивые верхние ноты. И песня в начале прозвучала в моем исполнении. Димка правильно поступил, он попросил Светлану переписать эту запись, чтобы не было этой дурацкой ссылки, что это Анофриев сделал ее. А может, это было и не так. Во всяком случае, в результате появилась песня в его исполнении. Это звучит чуть похуже, может быть, но она осталась за ним целиком, что я вполне понимаю и разделяю.

К. ЛАРИНА – А между прочим раньше, насколько я помню, не всегда, а то и почти никогда не писали в титрах, что песню поет за артиста Пупкина Олег Анофриев.

О. АНОФРИЕВ – Нет, вы знаете, писали. И часто я просто настаивал, когда я чувствовал, что я украшаю этим картину, я даже настаивал на этом.

К. ЛАРИНА – А что, бывало наоборот? Я такого себе представить не могу.

О. АНОФРИЕВ – Может быть.

К. ЛАРИНА – Ну, и кончено, мультфильмы. Мне очень нравится, что вы все настаиваете, что это не озвучание, а это придумывание полноценной актерской работы.

О. АНОФРИЕВ – Какое же озвучание, когда никого нет персонажа? Я его делаю, а потом его рисуют. Какое же это озвучание?

К. ЛАРИНА – То есть все идет от вас все равно?

О. АНОФРИЕВ – Не от меня – от автора стихов. Это правильно. Я например, когда Козлов пришел ко мне с очередным предложением сделать «Ежика в тумане», чего-то мы не договорились ни о чем. Потом это было сделано другими артистами, которые сделали это восхитительно. Слава Невинный и я не помню, кто там ежика сделал, сделали прекрасно, я был только рад этому. А перед этим львенка и черепаху…

К. ЛАРИНА – Там вообще вы даже зафиксированы в образе черепахи, чего там говорить. Анофриев живой.

О. АНОФРИЕВ – Не хотелось бы, чтобы наша сегодняшняя встреча носила дифирамбический характер.

К. ЛАРИНА – Это «Дифирамб» - программа так называется. Никуда не деться. Что про вас плохое можно сказать? Ну что вы! У меня это больная тема с музыкой связана, поскольку у меня ребенок учится в музыкальной школе, очень любит музыку, и я понимаю, как вы хотели музыкой заниматься. Это на меня произвело жуткое впечатление. История ваша, как вы пришли с мамой к учительнице, и она как сказала про вас, что вы калеку привели. Это могло очень сильно отбить охоту на всю жизнь.

О. АНОФРИЕВ – Плюс ко всему еще характер. Я обрываю раз и навсегда. Это ужасно, я от этого страдаю, но я не могу себя поменять. У меня масса в жизни ситуаций, где в самых ненужных положениях я порывал, а гордыня не позволяла мне и не позволяет мне обращаться к этому. Я остаюсь как дурацкий гранитный памятник, который нет и все. Ну что я могу сделать. Ну не могу я простить какие-то вещи. Я сам никогда эти вещи не сделаю людям, или если сделаю, то мгновенно попытаюсь попросить прощение. Стараюсь все-таки не делать. Если я не делаю сам, то я от других требую. Не требую, а порываю раз и навсегда.

К. ЛАРИНА – А прощение сами просили часто?

О. АНОФРИЕВ – Редко. Но просил. Совсем недавно в интервью я попросил прощение у всех. Какой-то уже подводишь итог, и хочется попросить прощение не просто формально, а от души перед теми, кому я нанес какую-то травму или обиду.

К. ЛАРИНА – Это сознательно вы делали или так, по молодости?

О. АНОФРИЕВ – Нет, ситуации иногда складываются так, что твое небрежение или твое невнимание может быть расценено как твоя или трусость или неблагодарность. Очень бы не хотелось, чтобы люди думали обо мне так.

К. ЛАРИНА – Вы такой максималист по жизни, да?

О. АНОФРИЕВ – Да.

К. ЛАРИНА – Это очень трудно.

О. АНОФРИЕВ – Нет, не трудно, просто обидно, понимаете. Ну вот например. Еще один пример, который еще одну мою черту нехорошую. Я никогда не хожу на похороны ни к кому. Но никого и не зову на свои.

К. ЛАРИНА – А почему не ходите на похороны?

О. АНОФРИЕВ – А не могу. Это для меня отравлен ближайший год как минимум. Это началось со школьной скамьи, когда один наш просто товарищ по классу умер, и мы все ходили хоронить его. Я год ходил под впечатлением того, что я видел. Или там, скажем, кто-то из близких для меня людей… Это жуткое, конечно, качество, нельзя, наверное, так в жизни. Но я ничего не могу поделать. Хотя с другой стороны, если этот человек не вызывает таких чувств, я иду. Например, таким актером для меня был Женька Миронов. Я пошел к нему на похороны.

К. ЛАРИНА – Скажите, если вернуться опять к истории вашей семьи. Каким-то образом коснулась вашей жизни история с братом, который был в плену немецком, а потом сидел в сталинских лагерях? На вас это повлияло, на вашу жизнь?

О. АНОФРИЕВ – Только мировоззренчески повлияло. Так эмоционально я не могу сказать, потому что мы уже были немножко разными людьми, после того, как он отсидел 10-15 лет.

К. ЛАРИНА – Когда он сел, вы же понимали, что это несправедливость чудовищная?

О. АНОФРИЕВ – Нет, когда он сел, мы ждали каждое письмо, таинственных посылок. И когда приходило письмо, скажем, со словами «будет и на нашей улице праздник», мы собирались всей семьей и пытались толковать эту фразу как-то. Оказывается потом, там произошло восстание, и их передавили танками. Где-то лагерь, который рядом передавили танками и затравили собаками. Потом такая фраза наводила на мысль, как это может быть, мы не очень понимали, что они имели в виду скорую смерть тирана. Мы этого допустить не могли на воле, действительно почти плакали кровавыми слезами, когда Сталин умер.

К. ЛАРИНА – А когда вы вообще стали задумываться, насколько справедлива та власть, которая существовала в Советском Союзе?

О. АНОФРИЕВ – Вот эта вся ситуация семейная с братом (у меня не только брат, еще там дальние родственники – половина тоже сидела по политической статье) не вызывала у меня ощущение, что это Сталин, что это несправедливо.

К. ЛАРИНА – Это были частные случаи, да?

О. АНОФРИЕВ – Это были частные случаи, связанные или с нескромностью этих людей, которые требовали, скажем, повышения зарплаты. Один из родственников у нас сел, его уговорили выступить от имени рабочих о повышении зарплаты. Он получил в свое время. И второе, мы уже все-таки были очень сильно придавлены прессом власти. Это сейчас мы рассуждаем так, как будто мы на равных с президентом, с премьером, и можем судить, кто плох, кто хорош и т.д. А раньше – нет. На уровне секретаря райкома уже невозможно было. Какой – даже ниже.

К. ЛАРИНА – А у вас не было таких столкновений лобовых с представителями власти?

О. АНОФРИЕВ – Нет. Я старался уходить. Во-первых, я еще ничего из себя не представлял. Это вот сейчас к какому-то возрасту я что-то представляю, скажем, для вас или для тех, кто сегодня меня слушает. Тогда что я был. Что мое мнение – ничего. С другой стороны какие-то стишата появлялись, как я стою у парткома как дурак. Но это все в ящик и потом в мусорный.

К. ЛАРИНА – А брат что рассказывал, когда вернулся?

О. АНОФРИЕВ – Первое, что я ощутил, это пришел чужой человек. Потому что он пришел из уже чужой среды. Он ушел комсомолец, интеллигент, потом он прошел часть войны до тех пор, пока не попал в плен, потом три года плена после того, как дважды раненый он туда попал (к финнам на Карельском перешейке). Потом лагеря и общение только со следователями и такими же как он изменниками родины, и прочее, прочее. Он пришел другим немножко человеком. Он пришел, как бы социально опустившись на одну или две ступени. Нет, он не блатной пришел, но он пришел все-таки немножко другой по духу. Из мягкой интеллигентной семьи вернулся человек такой жестковатый, простоватый. Это чувствуется на генетическом уровне, когда молекулы человека меняются. Он стал очень осторожным, напряженным немножко, более простым в своих пожеланиях и не поступках, а…

К. ЛАРИНА – Я понимаю, о чем вы говорите. А вы его не стыдились, не было вам за него неудобно?

О. АНОФРИЕВ – Нет, не было. У нас вообще в семье не было такой черты, когда кого-то, даже очень не правильно ведущего себя человека, стыдились. Наоборот это было какое-то, может быть, повышенное внимание, которое тоже несколько оскорбительно.

К. ЛАРИНА – Как с больным человеком.

О. АНОФРИЕВ – Да, немножко да. Я помню, я отдал ему что-то из своей одежды. Он вернулся в телогрейке. Потом через некоторое время установились не самые лучшие отношения, потому что он не принимали мою жену, я не принимал его жену. Пошли нормальные…

К. ЛАРИНА – Нормальные семейные разборки.

О. АНОФРИЕВ – Да.

К. ЛАРИНА – Олег Андреевич, у нас осталось времени не так много, с вами так здорово разговаривать. Поэтому давайте, я сейчас как обещала, телефон включу. Берите наушники. Уважаемые друзья, у вас есть возможность задать вопрос Олегу Анофриеву здесь в студии «Эха Москвы» в прямом эфире. Наш телефон 203-19-22. Алло. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ – Здравствуйте, Олег Андреевич. Меня зовут Борис. Несмотря на то, что вы сказали, что не хотели бы, чтобы передача была такой дифирамбической, все равно хочется вам попеть дифирамбы. Спасибо вам за ваше творчество, всегда вас приятно видеть и слышать. Есть у меня один вопрос. Какие у вас отношения с Александром Зацепиным, композитором? Я объясню, как он возник. Когда был его концерт, вас не пригласили, как я понял, не показали, по крайней мере. Пугачева была, у которой осталось от голоса, может, одно название.

О. АНОФРИЕВ – Не надо, она все-таки «королева звука», «королева времени».

СЛУШАТЕЛЬ – Тем не менее, я имел удовольствие, имел счастье видеть и слышать где-то года 2,5 назад, у вас голос великолепный остался. Тем не менее, вы эту песню не спели. Почему?

К. ЛАРИНА – Понятно. Борис, спасибо вам за вопрос.

О. АНОФРИЕВ – Саша Зацепин для меня совсем близкий человек и знакомы мы много-много лет, и всегда он был немножко другой. Мы были немножко разные люди. Я был такой бесшабашный, сходу отрицающий, пытающий поправить какую-то музыкальную фразу и все такое. Он очень бережно относился к каждому звуку своей песни. Я спел не только песню. Я спел у него и вторую песню из этого фильма («…я беру с собой в дорогу…»). И «Женщины с зелеными глазами». Много-много. Шлягеры он, конечно, пишет просто замечательные. А отношения человеческие у нас не были такими близкими, как, скажем, с Юрой Саульским, или с Игорем Евтушенко, еще с кем-то. Может быть поэтому он не пригласил меня на этот концерт. Но я не был в обиде, я скорее был в обиде, может быть, на того, кто пел - на Расторгуева. Тоже, какая может быть обида, он же имеет право петь, полное право, как я пел песни других. Я не собственник. Когда за меня болеет зритель и говорит, а почему вас там не было, мне кисточкой по животу.

К. ЛАРИНА – Алло. Здравствуйте. Алло. Говорите, пожалуйста.

СЛУШАТЕЛЬ – Алло. Здравствуйте. Меня зовут Наташа, я из Москвы.

К. ЛАРИНА – Да, Наташа.

О. АНОФРИЕВ – Привет, Наташа из Москвы.

СЛУШАТЕЛЬ – Я хотела спросить у Олега Анофриева. Скажите, это вы играли в фильме такого стилягу, вас там побрили наголо?

К. ЛАРИНА – А, по-моему, да. Как он назывался-то?

О. АНОФРИЕВ – Это первый мой фильм. 1954 год. Прошлый век. Прошлое тысячелетие. Это первый был мой фильм по сценарию Яши Сегеля режиссера Васи Ордынского. Играл я Эдика стилягу. Фильм «Секрет красоты» назывался. Я сыграл Эдика этого, на голове которого Тамара Носова сдает экзамены в парикмахерской. Их сдают так, что я выхожу оттуда с маленьким чубчиком вместо кока, который был на голове. Этот фильм принес мне невероятнейший успех в свое время, больше, чем все художественные фильмы.

К. ЛАРИНА – Алло. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ – Это «Эхо Москвы»?

К. ЛАРИНА – Да, да, да.

СЛУШАТЕЛЬ – Олег Андреевич, очень приятно слушать вас и всегда было приятно вас видеть. И я рада, что вы в творческой силе. А спросить я хочу, наверное, достаточно банальные вопросы. Ваша любимая роль в кино и в театре, потому что я вас видела и в театре, правда мало.

К. ЛАРИНА – Спасибо.

О. АНОФРИЕВ – Если вы внимательно слушали передачу, я на этот вопрос ответил, поэтому ничего добавить не могу. Роль в фильме «Друзья и годы». В театре – «Василий Теркин».

К. ЛАРИНА – Еще звонок. Пожалуйста. 203-19-22. Алло. Здравствуйте. Ой! Извините, не получилось. Еще разочек. Алло. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ – Алло. Я в эфире?

К. ЛАРИНА – Да.

О. АНОФРИЕВ – В кефире.

СЛУШАТЕЛЬ – Олег Андреевич, здравствуйте, я очень благодарен вам за ваши роли, за ваши песни. Меня зовут Юрий и я почти ваш ровесник. Но меня сейчас интересует вот, какой вопрос, где можно, на каких дисках можно услышать ваши песни?

О. АНОФРИЕВ – 6 дисков у меня, насколько я знаю, вышло. Иногда напарываешься на диски, о которых ни сном, ни духом не ведаешь, потому что никаких денег тебе не платят, никаких авторских. Те, в создании которых я принимал участие, это «Симфония любви» – последний мой диск.

К. ЛАРИНА – Который у нас сегодня.

О. АНОФРИЕВ – Один из последних дисков. Это «Есть только миг», куда вошли все шлягеры, спетые мной за много-много лет. Это диск, который я очень-очень люблю, называется он «И вы меня любили», где 18 моих романсов, посвященных женщинам по именам. Конечно, «Бременские музыканты» - тот старый вариант. Это мои авторские «Бременские музыканты», которые я сделал по сказке Братьев Гримм. Дословно, никаких там нет принцев, ни принцесс, никого, а есть сказка с моей музыкой, с моими стихами. Это вот этот вариант. И что-то я еще не назвал. А! Вот, еще один диск вышел тоже относительно недавно.

К. ЛАРИНА – «Песни разных лет», наверное.

О. АНОФРИЕВ – Да. Собранный за моей спиной, но в принципе с моего разрешения.

К. ЛАРИНА – Давайте еще один звонок. Алло. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ – Алло. Добрый день. Эдуард. Москва. Скажите пожалуйста, Олег, имели ли вы когда-нибудь отношение к Центральному телеграфу и техникуму связи?

О. АНОФРИЕВ – К Центральному телеграфу я имел отношение такое. Это первые годы моей работы в Детском театре, по-моему. Все наши передачи мы писали на Центральном телеграфе, там были студии, кстати, оттуда, по-моему, насчет войны говорили. Там были студии, где мы записывали наши передачи. Очень много хороших передач там было написано. И мы какие-то даже премии за это получали. А запомнил я это вот, почему. Там была система пропусков такая туфтовая, как я говорю. Какие-то бумажки нам давали, кто-то их подписывал, по выходе мы должны были сдавать. Но прежде чем выйти, мы должны были подписать у кого-то из редакторов. Надоедала эта ерунда и я подписывался каждый раз на пропуске: «Ги де Мопассан» или «Робеспьер» или еще кто-то там, «Козьма Прутков». И выходил с этим пропуском. В конце концов, их накопилось несколько штук, и я получил выговор, меня не пустили однажды на запись и сказали, мы вам покажем Козьма Прутков. Это было в течение года почти не замечено.

К. ЛАРИНА – Увы! Наше время истекает. Я бы еще хотела одну песню поставить в конце - «Волна за волной». Я сейчас ее поставлю. Остается только поблагодарить нашего гостя Олега Анофриева и пожелать ему, чтобы еще книжечка появилась, наверняка что-нибудь пишете, Олег Андреевич. Так не бывает. Вы пишущий человек.

О. АНОФРИЕВ – Совсем не так обстоит дело. Дело в том, что исподволь набирается материал. Сейчас такой материал о встречах с Ростроповичем, о Филиппове Сергее и еще некоторых людях. Уже есть отдельные главки такие. О часах, которые я нашел в помойке и которые возродил и они долгое-долгое время услаждали меня своим звоном.

К. ЛАРИНА – Так что давайте.

О. АНОФРИЕВ – Буду.

К. ЛАРИНА – Спасибо вам большое. Остается время для песни. Вот, я эту песню и завожу. Спасибо.