Александр Ширвиндт - Дифирамб - 2004-09-04

К. ЛАРИНА - Итак, в нашей студии Александр Ширвиндт. Здравствуйте, Александр Анатольевич.

А. ШИРВИНДТ - Здравствуй, Ксюша.

К. ЛАРИНА - Так получилось, что сегодня мы планировали праздничную программу сделать, красивую, посвященную началу нового театрального сезона, тем более что Театр Сатиры у нас юбилейный сезон открывает.

А. ШИРВИНДТ - Да, 80 лет будет в октябре.

К. ЛАРИНА - Вот как всегда - к сожалению, именно так можно сказать - вмешалась жуткая совершенно действительность в наш нормальный ритм жизни. Вся эта неделя у нас жуткая, начиная с Москвы, с "Рижской", с Каширки. И вот к чему мы все пришли. На самом деле, Александр Анатольевич, я вот что хотела вас спросить. Вот когда такие вещи случаются - а мы, слава богу, уж давно живем на этом свете, и в этой стране, и в этом мире...

А. ШИРВИНДТ - Ты о ком говоришь, о себе или обо мне?

К. ЛАРИНА - О нас с вами. И бывали у нас с вами такие же встречи, когда попадали в какие-то ситуации, трагические истории. Вот смысл профессии тогда актерской, смысл существования искусства, смысл существования театры, эстрады?

А. ШИРВИНДТ - Очень большая тупиковость. Я-то раньше для себя ссылался на возрастное ощущение, что, само собой, естественно. Но все равно этот кошмар привыкаемости, привыкаемости к катаклизмам. Когда они редки, то эти импульсы, гейзеры эмоций, они совершенно огромны. Когда это становится в порядке вещей в той или иной степени, ты это ощущаешь на себе даже, вот эту привыкаемость. Эти твои коллеги, правда, менее образованные... когда я слышал своими глазами - своими глазами слышал, да, - как говорят: то-то и то-то случилось, к счастью, всего 3 человека погибли. Я понимаю, откуда это идет. Потому что мало. Не спрашивай, о ком звонит колокол, он звонит о тебе. Это же великая формула, это совершенно остается за кадром, потому что где-то происходит. А то, что это может ударить, этот колокол, в любой точке, организм человека не срабатывает. Поэтому когда ты говоришь о том, что куда театр...

К. ЛАРИНА - Он же не может отдельно существовать от жизни?

А. ШИРВИНДТ - Он не может отдельно существовать. Потом предмет существования. Мы же сфера обслуживания. Куда, чего, с чем Театр Сатиры? Анекдот. Где направленность так называемой сатиры и вообще? Когда сейчас - страшное врем - кончаются эти новости, переключаешь - и тут же моментально идет стрельба, и это, оказывается, идет уже сериал, потом эти "Разбитые фонари"... И вот переход от художественного изображения к документальному пришел в такой стык... Т.е. документальное - это страшно и кровь, а здесь в меру пошлости и профессионализма это где-то играшки. Но все одно и то же. Так что, естественно, задыхается население от этого негатива. Но жизнь продолжается, вот эта присказка. Куда она продолжается? Она не продолжается, она кончается. Поэтому никакого продолжения нет. Хотя вот открыли мы вчера сезон. Сегодня 95 лет было бы Валентину Николаевичу Плучеку. Мы сейчас были на кладбище.

К. ЛАРИНА - Я знаю, что у вас открытие сезона было праздничное, необычное, и зал открывали...

А. ШИРВИНДТ - Мы не открывали сезон, мы открывали занавес. У нас новый занавес и новые кресла.

К. ЛАРИНА - Ну а как в такой атмосфере? Вы наверняка вчера об этом говорили с коллегами, актерами, друзьями.

А. ШИРВИНДТ - Во-первых, мы похоронили двух своих артистов летом. Потом то, что сейчас, этот кошмар. Но, как говорится, жизнь продолжается. Открывали бы Андрюшей, Андрюша тоже у нас мемориальная фигура. Так что мемориал на мемориале. Сегодня в честь юбилея Валентина Николаевича мы играем его спектакль "Укрощение строптивой", он у нас в репертуаре идет, хорошо идет. Так что все время какие-то мемориалы. А вот как шутить, хихикать и развлекать, непонятно. С одной стороны, понятно, что людям нужно вздохнуть и отключиться от кошмара. С другой стороны, как это выглядит, эти воспроизводители смешного, когда в зале сидят люди, на которых нависла эта атмосфера... Значит, ты наряжайся, лицо мажь мукою.

К. ЛАРИНА - Как эту грань все-таки определить между "а нам все равно" и... Я понимаю, что трудно принимал решение, допустим, наш мэр, отменяя День города. Потому что, с одной стороны, нас не запугаешь, а с другой стороны, невозможно такие пляски на костях устраивать. Где эта грань?

А. ШИРВИНДТ - Я думаю, что грани нет, нужно просто понимать, что скоморохи с блинами физически не могут прыгать в это время, как бы ни говорили, что жизнь продолжается. Отсекать эту минуту молчания от дальнейших плясок просто невозможно.

К. ЛАРИНА - В таком случае они вообще, эти скоморохи абстрактные, не вписываются в нашу сегодняшнюю действительность. Потому что мы живем от трагедии до трагедии. Понятно, что объявляется официальный траур, и тогда и театры меняют репертуар либо отменяют спектакли, и отменяются развлекательные передачи. Потом проходит этот день официальный - и опять все возвращается, как вы говорите, жизнь продолжается.

А. ШИРВИНДТ - Все-таки все индивидуально. Есть люди, которые после минуты молчания бегут дальше, есть те, которые оставляют какой-то больший внутренний груз. Это все очень индивидуально. Сейчас, к сожалению, то ли в силу нашей беготни, все-таки момент точной оценки происходящего минимальный, т.е. не отпускается это до конца и не осмысливается в трагическом аспекте, все-таки "ах-ах-ах". Я, может быть, утрирую, это, конечно, не повсеместно, но все-таки у меня ощущение... Это же не вчера родилось, когда переступили и побежали дальше. Это еще средств художественной, массовой, любой информации, и творческой, и СМИ-образной. Добрый вечер, Николай. - Добрый вечер. Ребята друг к другу обращаются. Несут детей окровавленных, а они - добрый вечер, добрый вечер. Ну сообрази, что "добрый вечер" нельзя говорить, хотя бы здравствуйте.

К. ЛАРИНА - Но вы же не отменяете спектакли, вы не отменяете комедию Шекспира, которая сегодня идет.

А. ШИРВИНДТ - Мы же не комментируем комедией Шекспира происходящее. Но вообще это сложная проблема. Как себя приспосабливать к катаклизмам, человечество еще не придумало. Потому что все ждут, что он бьет не по тебе, этот колокол. Что касается театра, конечно, странная история. Потому что выходишь с ощущением некоторой такой... ну как это? А потом смотришь, что сидят, смеются. Вот Андрюша у нас, там особых никаких кувырков у нас нет...

К. ЛАРИНА - Это вчерашний спектакль?

А. ШИРВИНДТ - Да, спектакль памяти Андрея Миронова. Однако Андрей же был... шампанское, искрометный, поэтому все равно нет-нет, там улыбка возникает. Значит, в этих стенах, когда ты пришел от этой информации, вошел в зал, условие игры и отключки от кошмара на два часа, я так для себя понимаю. Переждем, вздохнем. Для нас это профессия, для зрителя это отключиться на два часа от этого потока крови и кошмара. Такое самоощущение. А другое как придумаешь? Если в это врезаться и сказать - "ах, а нам все равно". Нет.

К. ЛАРИНА - Мы сейчас прервемся на выпуск новостей, затем продолжим наш разговор.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА - Мы продолжаем наш разговор с художественным руководителем Театра Сатиры, актером Александром Ширвиндтом. И вот опять же продолжая эту тему уместности и неуместности присутствия любого вида искусства в течение таких трагических событий, классический пример - это, конечно же, "Принцесса Турандот", которая была поставлена Евгением Вахтанговым в жуткое время для страны, для Москвы, голодная, холодная Москва. Что-то здесь в психологии человека, наверное, срабатывает, когда, действительно, доходишь до отчаяния, вдруг тебе хочется окунуться в совершенно постороннюю воду, в другие эмоции, в другие чувства.

А. ШИРВИНДТ - Организм человека же не может питаться только одним пивом, хоть нам это и предлагают. Хочется же на что-то переключаться, воздуха. Значит, очевидно, в такие моменты воздухом и является сфера искусства. Но каково, грубо говоря, творцам? Потому что они тоже человеки. Это очень трудно. Молодежь, может быть, они как-то помоторнее, а вот мы, старичье... я вот смотрю на своих коллег моего возраста, трудно приступить, трудно пудриться и выходить если не с куплетами, то хотя бы в своем жанре. Но профессия, что ж, профессия. Что сделать?..

К. ЛАРИНА - Вы знаете, мне как-то не очень приятно слышать, что к театру относят к сфере обслуживания.

А. ШИРВИНДТ - Я же в силу своего вечного ерничества это говорю.

К. ЛАРИНА - Мы так воспитаны, у нас такая ментальность, извините за выражение, что все-таки искусство, и театр в данном случае, воспринимаем как некую миссию. С одной стороны, мы говорим о том, чтобы облегчить жизнь эмоциональную, психологическую нашим зрителям, люди, для которых это удовольствие - придти в театр и посмотреть хорошую пьесу. А с другой стороны, какая-то воспитательная функция, духовная, она присутствует на сегодняшний день в театре? Вот как должно быть, Александр Анатольевич?

А. ШИРВИНДТ - Должно быть. Вот этот второй и третий университет театра, это все-таки, мне кажется, несколько сегодня лозунги, как "нет маленький ролей, есть маленькие артисты", вот эти все пришитые к стенам учебных заведений вырванные из контекста фразы великих деятелей... - это все, конечно, дифференцировано сейчас. Поэтому что значит второй университет? Когда мы держали все фиги в кармане, когда ничего было нельзя, аллюзии, ассоциации, ставим "Доходное место", имеем в виду обком партии и так далее.

Все это кануло, сейчас - пожалуйста, гуляй, не хочу. И никто не хочет уже гулять. Потому что направленность, если говорить о нашем жанре, стрелы сатиры так называемые, они всегда были основаны на табу, между строк, намек, домысливание и так далее. Сейчас так все перемыслили, что уже не осталось между строк никакого воздуха. Поэтому если говорить об искусстве театральном как о каком-то указующем персте или намеке художника, автора, режиссера, актера на какую-то точку зрения, сейчас и пьес-то таких нет. Сейчас или молодые веселые драматурги, которые я не понимаю, они просто раскрепощены, в основном ниже пояса раскрепощенность, или перелопачивание классики, но не в смысле аллюзий, ассоциаций и точек зрения, каких-то идеологических, условно говоря, а точки зрения "лишь бы не так". "Анна Каренина" спаслась играем и так далее. Прочтение - пожалуйста...

К. ЛАРИНА - Разве не является суперактуальной пьеса, которая многие годы шла в Театре Сатиры? Это "Клоп" Маяковского. О том, что из грязи в князи, о том, что кто был ничем, тот станет всем, об этом хаме.

А. ШИРВИНДТ - Обуржуазивание рабочего класса, да.

К. ЛАРИНА - Вот сегодня актуальная тема.

А. ШИРВИНДТ - Когда сейчас читаешь "Клопа", а его играл когда-то в варианте, который уже возобновлял Плучек, там же Маяковский замечательно... вот этот 1-й акт - это царство этого жлоба, хама, дорвавшегося до всего. А 2-й акт - это общество будущего.

К. ЛАРИНА - Кстати, про этот 2-й акт никто не вспоминает, все в основном вспоминают про 1-й.

А. ШИРВИНДТ - Там дальше общество будущего. Это был 75-й год у Маяковского, 1975. Там мы ходили в стерильных белых костюмах, что-то такое. Такая прелесть невозможно постная, но шикарная, все были... Потом, когда спектакль шел уже после 75 года, мы эту дату, я помню, отодвинули немножко, уже был какой-то двухтысячный, вот сейчас было время. Но все равно... т.е. Маяковский альтернативу хамству не придумал. Он ушел в такую вялую стерильность. Так что, конечно, все это сегодня... Предположим, взять этого "Клопа", этого Присыпкина замечательного и немножко его прислонить к сегодняшнему... Ну и куда? А дальше 2-й акт. И что?

К. ЛАРИНА - Общество будущего.

А. ШИРВИНДТ - 2050 год. Ты можешь нафантазировать? Я не могу.

К. ЛАРИНА - Тогда про что сегодня? Вот если бы у вас была возможность заказывать, что называется, темы драматургу, вот про что бы сегодня вам бы хотелось рассказать со сцены?

А. ШИРВИНДТ - Я уже, так сказать, с ярмарки. Я не кокетничаю. Я хочу понять психологию, эмоцию сегодняшних ребят, действующие кланы в искусстве, их эмоции, их темперамент куда направлены. А я хочу, чтобы было про добро, про антиденьги, и антизлость (ну это, в общем, добро), и жадность еще.

К. ЛАРИНА - Это вечные темы.

А. ШИРВИНДТ - Вот три направления, если бы можно было в каких-то... Я тут перечел пьесу, замечательную пьесу. Говорим: можно ее поставить? Ставили, она такая милая, замечательная пьеска. А потом сижу и думаю: не пойдут. А мы же должны наполнять зал. Мы сейчас 1250 мест, прекрасных кресел... я со своим любимым директором, благодаря замечательных наших Михалыча и компании... кресла, в которых можно лежать, даже спать можно, новый бархатный красный занавес, вишневый. Приходи, Ксюша. Если тебе не понравится то, что на сцене, то отдохнешь телом. Так вот эти 1250 мест надо заинтересовать.

К. ЛАРИНА - Вот еще одна дилемма, еще одна проблема, которую необходимо решать, между тем, что я хочу, и тем, что хочет зрительный зал.

А. ШИРВИНДТ - Это же такие ножницы... Если бы была какая-то келейная милая сценка с милыми какими-то ребятами, эксперименты, лаборатория - замечательно. Но 1250. Артист такое животное, что он физиологически не может видеть пустых кресел.

К. ЛАРИНА - Т.е. мы обречены все равно на некую коммерциализацию театра? Обречены? Все равно к этому идем?

А. ШИРВИНДТ - Ну а как? Сейчас же миллиард антреприз. Я не буду... Есть замечательные антрепризы, еще и замечательные актеры в них играют. Но это опять конкуренция. Эти троллейбусы, расписанные мюзиклами. Эти бесконечные сериалы. Это же все отток зрителей. Мы в рыночной экономике. Так как я совершенно на рынке никогда не торговал, я теряюсь. Я понимаю, что это надо делать, но потом вспоминаю... Вот сейчас юбилей на меня обрушился 100-летний. Я вспоминаю Володина Сашу. Помнишь Александра Васильевича? Замечательный мой друг. Он был тихий мудрый и необыкновенно ранимый человек. Он не мог вступать в конфликты ни с кем, и при этом он никогда не мог врать. И вот это ощущение, что ему хочется послать, и не ходить, и не видеть, но при его мягкости, интеллигентности он все это смотрел, но никогда в это не влезал и к этому никогда не прислонялся. Он обожал ликер кофейный. В Питере кофейный ликер не продавали почему-то. Сейчас вообще его нет. Страшная такая тормозная жидкость "победовская", но пахнущая кофе. И я ему из Москвы таскал этот ликер кофейный, и он его обожал. А потом когда и здесь этот ликер кончился, где-то, в силу узнаваемости лица, из каких-то старых запасников мне давали. И вот где-то за полгода до его смерти попал в Питер, и опять с бутылкой ликера. Он плохо себя чувствовал, но все-таки я сразу со "Стрелы" к нему. И вот мы заливаем этот ликер. Я, говорит, к твоему приходу написал маленькое стихотворение, четверостишье. "Проснулся и выпил немного. Теперь просыпаться и пить. Дорога простерлась полого, Недолго осталось идтить". Вот это в ощущении с рюмочкой ликера и с тем, что "недолго осталось идтить", наше поколение, в общем-то, существует, если не ханжить. Потому что хорохоримся, вроде, понимаешь, ничего, еще не прогнали, еще кто-то слушается - или снисходительно, или действительно серьезно. Но я же понимаю, что это все равно с ярмарки. На это не надо закрывать глаза.

К. ЛАРИНА - Вы с себя снимаете ответственность таким способом, когда вы говорите, что вы с ярмарки, уже второй раз повторяете.

А. ШИРВИНДТ - Я же не ханжу. Я же обожаю замечательных своих коллег, которые в сто лет выходят и прекрасно выглядят. И все - ой, он еще ходит.

К. ЛАРИНА - Он еще жив.

А. ШИРВИНДТ - Вот эта эмоция мне не нравится.

К. ЛАРИНА - Но все равно - серьезно - вы снимаете с себя ответственность. Потому что если уж вы с ярмарки, вы все равно обязаны отвечать за тех, кто на этой ярмарке остается.

А. ШИРВИНДТ - Конечно.

К. ЛАРИНА - Вот возвращаясь к этой теме коммерции, рынка пресловутого сегодняшнего, ведь этот шар крутится, крутится, и потихонечку вообще все это будет вырождаться, все, что когда-то составляло ваши главные ценности.

А. ШИРВИНДТ - Если говорить серьезно о смысле жизни, существования, это же вопрос серьезный. Но если говорить утилитарно насчет актерских эмоций, они же все все-таки люди необыкновенно детски тщеславные. В чем смысл? Как остаться... Посадить дерево, посадить друга...

К. ЛАРИНА - Вы, на самом деле, уже все сделали, дерево посадили, сына воспитали, книгу написали.

А. ШИРВИНДТ - Ну как-то остаться... Была замечательная история. Валя Гафт, мой любимый, непредсказуемый, фонтанирующий, красавец. Спектакль шел на Малой Бронной, назывался "Уйти, чтобы остаться". Он написал эпиграмму на этот спектакль этому автору: "Ему вообще не приходить, Ему вообще не появляться. А он же хочет так придти, Чтобы при этом и остаться". Если уж пришел и появился, надо так все-таки прожить, чтобы не сказали - лишь бы его не было. Тут параметры довольно простые: честность, доброта, отсутствие бессмысленной алчности. Я не ханжа, деньги, деньги нужны... Ну не одни же деньги. Нельзя все время деньги. Между денег надо что-то прокладывать, доллары чем-нибудь. Ничем же не прокладываются доллары. Прокладывают доллары театральными программками.

К. ЛАРИНА - Книжками.

А. ШИРВИНДТ - Цветами, письмами любимой. А то - доллар, доллар, любимой - доллар... Не будем о грустном, а то и так много грустного.

К. ЛАРИНА - Давайте мы все-таки скажем, что планируете показать в течение сезона.

А. ШИРВИНДТ - 80 лет Театру Сатиры.

К. ЛАРИНА - Что-нибудь поставите?

А. ШИРВИНДТ - Я хочу обозрение. Потому что театр на этом обозрении вырос, в 24 году он открывался обозрением "Москва с точки зрения". И потом в гандикапе 10-15 лет все время какие-то обозрения были.

К. ЛАРИНА - А из чего они состояли, эти обозрения?

А. ШИРВИНДТ - Раньше были ведомства. Я с Гришей Гориным, моим любимым, дорогим, покойным, я его замучил такими обозрениями. "Нам 50", мы делали такое обозрение, писали, я ставил, это к 50-летию советской власти.

К. ЛАРИНА - Власти?

А. ШИРВИНДТ - Власти, власти. Театру.

К. ЛАРИНА - Я представила себе на секундочку обозрение, посвященное 50-летию советской власти.

А. ШИРВИНДТ - Концерт для театра с оркестром мы с Гришкой писали. Это был к созданию СССР. Потому что не за что было зацепиться. Надо было спектакли ставить ко Дню Парижской коммуны, ко дню рождения Ленина, Октябрьской революции. Это сейчас ничего не надо, спектакль ставят только ко дню рождения спонсора, а раньше ставили к этим дням. И поэтому когда было советское государство, мы сделали этот концерт для театра с оркестром? А почему? Потому что у нас Ткачук из Ташкента, Козел - из Риги и так далее. Вот отсюда зацепились. Так что обозрений было много. А сейчас я хочу сделать...

К. ЛАРИНА - История театра, да?

А. ШИРВИНДТ - Историю театра трудно, там юмор умирает. Но сделать такой подиум моды на сатиру сезонов 1924-2004, под условным названием "Нам все еще смешно". Ребята хорошие у нас, веселые, есть из чего соткать. Но это целое дело.

К. ЛАРИНА - Это же написать надо сначала.

А. ШИРВИНДТ - В том-то и дело, никто же не пишет. Потом "Нахлебник" репетируем со Спартаком Васильевичем Мишулиным, потому что - тьфу-тьфу - в замечательной форме, надо, чтобы он сыграл.

К. ЛАРИНА - Это Тургенев, да?

А. ШИРВИНДТ - Это Тургенев. Там довольно интересно придумано. Хорошая пьеса у меня лежит, которую нужно ставить срочно. Это Николаи, называется "Генеральная репетиция". Кстати, про заложников. Конечно, в таком пародийно-каскадном ключе.

К. ЛАРИНА - Николаи - это автор, достаточно популярный уже у нас, но в основном его антрепризы ставят.

А. ШИРВИНДТ - Эта пьеса не ставилась. А она, мне кажется, имеет под собой не только буффонную, фарсовую подоплеку, но там и смысл есть необыкновенный. Мечтаю о "Левше" Лескова, Замятина. Очень я дружу, такой замечательный есть парень Андрюша, из Тетра Образцова.

К. ЛАРИНА - Денников.

А. ШИРВИНДТ - Знаешь его, да?

К. ЛАРИНА - Очень талантливый человек.

А. ШИРВИНДТ - Главное, что он чист. Так редко видишь молодых, которые хотят работать.

К. ЛАРИНА - Один все делает. Просто потрясающий парень.

А. ШИРВИНДТ - Я хочу, чтобы он поставил этот спектакль на большой сцене. Он же куклы сам делает.

К. ЛАРИНА - А то, что называется, для души, для ума, то, что она чердаке у вас там?

А. ШИРВИНДТ - Сейчас вот Вера Кузьминична очень симпатично играет в спектакле с Вавиловым и с Кукушкиным, Юра Васильев поставил, называется "Ждать". Это такой немножко парадоксальный монолог - ну, не монолог, конечно, - актрисы, Асланова Валя написала. Кстати, сегодня премьера, наверху у нас уютный такой зальчик. У нас там катастрофа. У нас очень уютно там, но там катастрофа, что туда нельзя таскать декорации, там все надо играть легко. И я кричу своим замечательным артистам, молодым в основном - давайте, давайте, заказывайте, хулиганьте, экспериментируйте. Все кивают, но пока не дают.

К. ЛАРИНА - Самое обидное, конечно, что если раньше были так называемые авторские театры, когда мы говорили даже не по названиям, а говорили театр Эфроса, театр Захарова, театр Любимова. Сегодня у нас несколько все сместилось абсолютно. Есть еще какие-нибудь люди редкие, которые помнят, что такое было театр "Современник", или Театр на Таганке, или тот же Театр Сатиры? А сегодня, увы, к сожалению, репертуар даже похож. Вот вы называете Николаи пьесы, все стремятся повеселее что-нибудь, комедию какую-нибудь, чтобы много было народу на сцене и много в зале. И что останется тогда? Или, действительно, идти по той модели, которую предлагают, запретить, вообще закрыть все эти репертуарные театры, оставить на балансе у государства национальные достояния - Малый, может быть, МХАТ и Большой, а остальные - как хотите, что останется.

А. ШИРВИНДТ - Тут это совершенно вычислить невозможно. Ты называешь театры по фамилиям основателей, создателей и революционно воздействующих на данный коллектив или помещение личностей.

К. ЛАРИНА - Театр Товстоногова.

А. ШИРВИНДТ - Было другое время.

К. ЛАРИНА - Ну что, талантов, что ли, меньше стало?

А. ШИРВИНДТ - Исходя из того, что мы говорим... Вот Фоменко, лаборатория. А вот эти государственные театры, где все артисты сейчас, если они востребованы... невозможно составить репертуар... Я понимаю, что невозможно сидеть на этой зарплате, которую в эфир нельзя сказать, и не пускать сниматься. Не пускали сниматься. Захава покойный выгнал Василия Семеновича Ланового из училища за то, что он снялся в кинокартине... не помню, как называется.

К. ЛАРИНА - "Аттестат зрелости".

А. ШИРВИНДТ - Выгнали из училища. И только потом, с опозданием на год поступил.

К. ЛАРИНА - Не знаю. Я уже думаю, может, и хорошо. Вот сегодня запрещали бы сниматься вы своим студентам, во-первых, не было бы этого кошмара, который мы по телевизору смотрим, где они там все снимаются, все-таки был бы другой отбор.

А. ШИРВИНДТ - Или как ко мне молодые артисты приходят и говорят: Александр Анатольевич, а в каких рекламах можно сниматься, а в каких нельзя? Я говорю: нельзя сниматься в перхоти, в прокладках и в пиве. Потому что если вы талантливые люди, девушка снялась в прокладках, а ты в пиве, а вечером ты играешь Ромео, а она Джульетту, и весь зал сидит и видит, что перхатый Ромео и с удобными прокладками Джульетта. Немыслимо. А если при этом еще они знают, что ты любитель пива, они просто не высидят два часа в зале на новых креслах.

К. ЛАРИНА - Вот, пожалуйста, вам пример. Я этого артиста вообще на дух не переносила, рекламного, Александр Семчев, который в пиве. Я его не выносила просто совершенно. Думала, как же так можно. Потом, когда я узнала, что он во МХАТе, что Табаков ему главные роли дает, вот, думаю, Табаков что делает, рекламного серийного артиста делает звездой, привлекает публику. Сопротивлялась как могла. Пошла на спектакль "Белая гвардия", где он играет Лариосика. И просто была потрясена его работой.

А. ШИРВИНДТ - Он хороший артист.

К. ЛАРИНА - Просто великолепный актер. Дай бог ему как можно больше сыграть.

А. ШИРВИНДТ - Но ты, извини меня, профессионалка.

К. ЛАРИНА - Но он же себя губит в этом телевизоре.

А. ШИРВИНДТ - Та же история была когда-то с "Кабачком 13 стульев". Почему Плучек так ненавидел эту передачу? Потому что невозможно было... Спартак замечательно играл в "Беге" Черноту. Но все равно, когда он выходил, все говорили - Пан Директор. Как это можно? Зрительское восприятие.

К. ЛАРИНА - Ну так еще один классический пример - это Георгий Мартынюк, "Следствие ведут знатоки". Сколько ролей прошло мимо него, что он так и не смог сыграть, благодаря 20-летней этой кабале.

А. ШИРВИНДТ - Зрительское ощущение нельзя перелопатить. А уж прокладки...

К. ЛАРИНА - Мы заканчиваем нашу встречу. Александр Ширвиндт у нас в студии, которого я все равно поздравляю с началом юбилейного сезона.

А. ШИРВИНДТ - Спасибо.

К. ЛАРИНА - Я так понимаю, что еще у нас отдельно будет время поговорить и о личном юбилее Александра Анатольевича, поскольку он скрылся во время юбилея настоящего, но я думаю, что какая-нибудь будет история, посвященная уже судьбе нашего гостя. Спасибо вам за то, что пришли.

А. ШИРВИНДТ - Спасибо тебе.

К. ЛАРИНА - До встречи в мирное время здесь, на "Эхе Москвы".

А. ШИРВИНДТ - Хотелось бы.

К. ЛАРИНА - Спасибо вам огромное.