Николай II - человек не на своём месте - Дилетанты - 2017-02-14
А. Венедиктов
―
Николай Карлович Сванидзе и Алексей Венедиктов в программе «Дилетанты», добрый вечер!
Н. Сванидзе
―
Добрый вечер. Тогда уж Алексей Алексеевич, чтобы на равных-то.
А. Венедиктов
―
Хорошо. А зачем на равных-то? Николай – не Карлович, а Александрович – хотел на равных или не хотел? У него ничего не получилось.
Н. Сванидзе
―
С кем не хотел на равных?
А. Венедиктов
―
Ни с кем. Сейчас ты про это нам расскажешь. Напомню, что мы говорим сегодня о фигуре Николая II, и для меня самый главный вопрос: насколько фигура сильная или слабая может повлиять на такой исторический поток, на то, что тренд, как сейчас принято говорить, заложен – остановить революцию, начать революцию, предотвратить революцию. Насколько одна личность, в принципе, со всеми своими качествами от тирана до слабака – а бывают тираны-слабаки – может изменить исторический ход событий кардинально?
Н. Сванидзе
―
Может, конечно. Особенно в такой лишенной системных креп стране, как Россия. В ней как не было этих системных креп, именно креп, так, кстати, их и нет.
А. Венедиктов
―
Не скреп – креп?
Н. Сванидзе
―
Ну, мне больше нравится это слово, да. Слово «скрепа», оно в данном случае уже имеет вполне определенный оттенок, духовный, а я имею в виду именно системные институты, конечно.
А. Венедиктов
―
Группы интересов оформленные.
Н. Сванидзе
―
Группы оформленных интересов, традиции, которые тоже играют в данном случае важную роль.
А. Венедиктов
―
Уж в России-то в начале ХХ века традиции накопились за, как минимум, 300 лет Романовых.
Н. Сванидзе
―
Но это не те традиции, которые, к сожалению, могли спасти страну, потому что, скажем, такая очень важная традиция, как традиция рабства, она только незадолго до этого была сломана и не успела смениться традицией другой – традицией свободы, традицией смены власти, пусть не власти монарха, потому что была монархия, но хотя бы власти под ним. Не было систем, все зависело, конечно, очень многое зависело от первого лица. И первое лицо оказалось – ну, Витте Сергей Юльевич, один из блистательных премьеров начала века, вообще России повезло с премьер-министрами, еще надо сказать, было три подряд, практически подряд премьер-министра блистательных, масштабных – это Витте, Столыпин и Коковцов. И тем не менее даже они не смогли, не в их силах было спасти страну.
А. Венедиктов
―
Потому что?
Н. Сванидзе
―
Сейчас поговорим – потому что у них не хватало для этого инструментария, у них не хватило для этого времени. И был Николай.
А. Венедиктов
―
Прежде чем перейдем к Николаю, я все-таки хотел бы сначала несколько позиций от Николая Сванидзе. Вот великие революции, их 4 можно назвать – английская, французская, американская и российская. Всегда слабый монарх. Что Карл I, что Людовик ХVI, что Георг в Англии – ну, если считать американскую революцию революцией, что Николай II. Вот они похожи, они типологически похожи. Значит ли это, что мало того, что они не могли помешать, они еще ее проецировали своими неумными поступками, неумной политикой, упрямством?
Н. Сванидзе
―
Мы на «ты» с тобой?
А. Венедиктов
―
Да, на «ты».
Н. Сванидзе
―
Ты понимаешь, это очень интересный разговор, но я бы с самого начала здесь одно но сказал. Ты поставил в один ряд русскую революцию с другими перечисленными.
А. Венедиктов
―
Да.
Н. Сванидзе
―
Я бы ее в этот ряд не ставил.
А. Венедиктов
―
Потому что?
Н. Сванидзе
―
Я тебе объясню, почему. Потому что революция – при любом к ней отношении, я не люблю революции, думаю, что ты тоже, боюсь их, потому что они кровавые, потому что независимо от того, что они несут потомкам, современникам они несут кровь, грязь, ужасы. А мы современники в любом случае того времени, в которое мы живем, не так ли? Так вот, независимо от этого, даже если вывести за скобки, скажем, страшную кровь, садизм иррациональный, скажем, Великой французской революции, на которую большевики равнялись, кстати.
А. Венедиктов
―
Да-да.
Н. Сванидзе
―
Но она привела к скачкообразному развитию Франции, к скачку вверх. «Революции – локомотивы истории», - говорил Карл Маркс.
А. Венедиктов
―
Да.
Н. Сванидзе
―
Значит, революции толкают историю вверх. К сожалению, Великая, скажем так, русская революция – а мы под Великой русской революцией имеем в виду в сумме февраль и октябрь, весь 1917 год.
А. Венедиктов
―
То есть, мы не будем делить?
Н. Сванидзе
―
Я бы не делил.
А. Венедиктов
―
То есть, октябрь – закономерность…
Н. Сванидзе
―
Октябрь я считаю в значительной степени не закономерным последствием февраля, а продолжением февраля, то есть, октябрь и февраль – это все этапы одного и того же.
А. Венедиктов
―
Хорошо.
Н. Сванидзе
―
Так вот, я эту русскую революцию не считаю шагом вверх. Кровь – да, это будьте-нате. Все то страшное, что несет классическая революция, это было в избытке. Мало никому не показалось. Нам до сих пор мало не кажется. Но, помилуйте, не вверх, а вниз. Поэтому я не считаю это революцией.
А. Венедиктов
―
Хорошо, но все-таки слабые монархи, являлись ли они слабой плотиной или сильным катализатором революционных событий?
Н. Сванидзе
―
Ну, и то, и то. Слабая плотина в известном смысле тоже катализатор.
А. Венедиктов
―
Нет-нет, все-таки пытался удержать?..
Н. Сванидзе
―
Провоцирует. Понимаешь, это то, что называется виктимное поведение. Вот слабость монарха – это виктимность власти. Виктимность власти провоцирует на насилие, провоцирует на революцию. Как девушка в короткой юбке, которая гуляет в темноте. Это виктимное поведение. Вот слабый монарх провоцирует на насилие.
А. Венедиктов
―
И в этой связи теперь мы будем говорить про Николая II, подзаголовок нашей передачи: Николай II — человек не на своём месте.Я, кстати, сразу хочу напомнить нашим слушателям, что если вы хотите поспорить с Николам Сванидзе, у вас есть прямая возможность 24 февраля в 17 часов в Государственном Историческом музее – Красная площадь дом 1. А где еще? Николай Карлович встретится с вами, с теми, кто купил билеты на сайте Государственного Исторического музея, и там можно спорить, там будет интерактивный диалог или продолжение нынешней передачи. Но сейчас мы как раз вот про Николая начинаем говорить – что это, кто это?
Н. Сванидзе
―
Вот я начал, перешел на Витте, Сергея Юльевича, который сказал: царь, не имеющий царского характера, не может составить счастье своей страны.
А. Венедиктов
―
Ну, это обиженный Витте, уволенный Витте…
Н. Сванидзе
―
Обиженный – хорошо, пусть обиженный Витте, обиженный убитый Столыпин, обиженный отставленный, как и Витте, Коковцов…
Н.Сванидзе: Слабость монарха – это виктимность власти. Она провоцирует на насилие, на революцию
А. Венедиктов
―
Всегда обиженные вокруг…
Н. Сванидзе
―
Тем не менее мы не будем все характеристики сваливать именно на обиды. Они не барышни, они крупные государственные деятели. И я, честно говоря, не думаю, что если бы он считал, что у Николая сильный характер, он бы это сказал, сказал, что у него слабый. Нет, он бы нашел что-нибудь другое, на что обидеться. У него действительно был слабый, по-видимому, характер. Этот характер – что такое слабый? Это не значит, что он был мямля. Другой человек, который знал Николая, правда…
А. Венедиктов
―
Нас слушает Наталья Поклонская.
Н. Сванидзе
―
Я знаю.
А. Венедиктов
―
Наташа, привет!
Н. Сванидзе
―
Я время вижу перед глазами с удовольствием Наталью Поклонскую, она красивая девушка. Так вот, не только Наталья Поклонская нас слушает.
А. Венедиктов
―
Да, это правда.
Н. Сванидзе
―
Так вот, кстати, о Наталье Поклонской, сейчас поймешь, почему кстати. Другой человек, который очень хорошо знал Николая, но в несколько более ранний период его жизни, доимператорский, это – привет Наталье Поклонской – Матильда Феликсовна Кшесинская.
А. Венедиктов
―
Да.
Н. Сванидзе
―
Которая тоже оставила свои заметки о Николае и характеристики Николая, и она говорит, что…
А. Венедиктов
―
По-моему, в превосходном тоне о нем.
Н. Сванидзе
―
Ну, разумеется! Она была в него влюблена, она-то уж точно не была на него обижена.
А. Венедиктов
―
Да, это правда.
Н. Сванидзе
―
В отличие от Сергея Юльевича Витте, у них были несколько иные отношения, чем с Сергеем Юльевичем, и она действительно очень хорошо к нему относилась, так же как и он к ней. Но тем не менее, будучи женщиной умной и проницательной, и хорошо его зная, потому что и он раскрывался перед ней как влюбленный мужчина молодой, она говорила о нем, что он не был слаб, но он не умел настоять на своем. У него были всегда первые правильные решения, но он не мог убедить окружающих.
А. Венедиктов
―
Это не так, потому что мы знаем, как он был упрям.
Н. Сванидзе
―
Нет, я цитирую Кшесинскую. Значит, в данном случае, может быть, ей виднее, в том, что касается, во всяком случае системы личных отношений. Он за нее всегда заступался, действительно у нее не было оснований быть ему неблагодарной. Что значит, упрямый? Упрямство – это не признак силы, Лёша. Упрямство – это признак упрямства. Это немножко разные качества.
А. Венедиктов
―
Нет, это к тому, что он принимал правильные решения, а потом не мог настоять. Государь-император всероссийский самодержец не мог настоять на своем.
Н. Сванидзе
―
Не мог настоять, не хватало характера. Ну, скажем, известно, что он в присутствии Александры Федоровны вообще не имел своего мнения. Об этом пишут многие придворные. Ну, не мог, потому что она была сильнее. Если он сначала высказывал какую-то точку зрения, которая не соответствовала ее точке зрения, он очень скоро высказывал другую, которая соответствовала, и на ней уже настаивал. То есть, реально через него настаивала она.Это признак слабости. Он мог быть упертым, он мог быть упрямым. Вообще, это человек, который… ты знаешь, у меня к нему очень сложное отношение, к Николаю Александровичу, я тебе скажу, какое. Он мне по-человечески симпатичен. Несмотря на то, что объективная его роль в нашей истории страшная, потому что, как уже мы с тобой установили, он в значительной степени спровоцировал и катализировал те страшные события, те страшные процессы, которые овладели нашей страной в ХХ веке. И если я согласен с этим утверждением Александра Исаевича Солженицына: Россия катастрофически проиграла ХХ век, то вина в этом Николая Александровича большая. Это во-первых.
Во-вторых, есть субъективные какие-то вещи, которые не могут вызывать во мне, скажем, одобрения. Ну, скажем, мистицизм, который мне чужд. Антисемитизм, который мне чужд.
А. Венедиктов
―
Он был банален для верхушки.
Н. Сванидзе
―
Не спорю, банален. Абсолютно не спорю, банален. Но тем не менее симпатии не вызывает. Если банально было когда-то человека сажать на кол, это не значит, что мне это нравится, правда? Но тем не менее, у него были качества, которые вызывают симпатию. Он был мягкий человек. Мягкий – не значит слабый. Отдельно слабый, отдельно мягкий. Он был прекрасный семьянин.
А. Венедиктов
―
Это ты к Матильде Феликсовне?
Н. Сванидзе
―
Матильду Феликсовну он любил до того, как стал прекрасным семьянином. Давай сразу расставим все точки над всеми буквами. Когда он женился на Аликс Гессенской, которая, будучи русской императрицей, называлась Александрой Федоровной, ни у кого не было никаких причин подозревать его в супружеской неверности и в том, что он недостаточно любит свою семью, своих красавиц-дочек, своего желанного и физически нездорового сына Алексея, свою жену – этого не было.Были какие-то мелкие, в том числе Александра Федоровна иногда… Ну, скажем, куча каких-то попрошаек, вот связанных с мистицизмом царской семьи, каких-то кликуш – Распутин же был уже последним «бриллиантом» в этой короне, до него были там какие-то бесконечные, там, доктор Филипп, какие-то отечественного происхождения из Козельской губернии какие-то юродивые, там, Митька Козельский, там, Дарьюшка, бесконечные…
И одна из них была такая Гриппа, которая была красавица, предсказательница, которая поселилась в Царском Селе и имела прямые, судя по всему, какие-то отношения, достаточно интересные, с многими представителями императорской фамилии, с великими князьями. А этих великих князей было – царствие им небесное – как собак нерезаных. И сам государь-император говорил, что: она, так сказать, обслуживает несколько поколений моих родственников, а после этого пьет горячий шоколад в постели.
Так вот, Александра Федоровна подозревала мужа в том, что он не удержался – уж больно была хороша. Но это все женские штучки, она была тоже мнительна, подозрительна. Реально никаких сомнений в его супружеской верности не было.
Так вот, он был прекрасный семьянин. Он был мягкий воспитанный человек, который никогда ни на кого не повышал голоса. Он старался быть честен. Не было никаких оснований подозревать его в жестокости.
А. Венедиктов
―
Ну, насчет честности – многие мемуаристы…
Н. Сванидзе
―
Повторяю: старался быть честным.
А. Венедиктов
―
Хорошо, ладно.
Н. Сванидзе
―
Во всяком случае, в своем представлении. Вообще он был, как говорят все, кто имел с ним дело, он был просто потрясающе обаятельным человеком. По-человечески, по-мужски – хотя, повторяю, романов у него не было уже в его зрелый период, хотя он был Романов. Он был очень обаятелен. Ну и потом, конечно, вот этот свет, или отсвет, или отблеск, я уж не знаю, как это сказать, мученической кончины…
А. Венедиктов
―
Но это потом.
Н. Сванидзе
―
Этого «потом» хватило, чтобы его канонизировать.
А. Венедиктов
―
Да, конечно. Но это потом.
Н. Сванидзе
―
На минуточку.
А. Венедиктов
―
Я все-таки о человеке, а не об образе. Напомню, что Николай Сванидзе в программе «Дилетанты», мы говорим о Николае II и говорим о том, что, возможно, это был человек не на своем месте. Давай все-таки сделаем шаг назад и посмотрим, почему он был не на своем месте, если мы так считаем. Он не был готов, его плохо воспитали?
Н. Сванидзе
―
Да нет, я думаю, что он был очень хорошо воспитан. Вообще сразу скажем: русские цари, они получали военное воспитание, они были блестящие военные.
А. Венедиктов
―
Что такое «блестящий военный»?
Н. Сванидзе
―
Значит, отлично…
Н.Сванидзе: Николай II был просто потрясающе обаятельным человеком. По-человечески, по-мужски
А. Венедиктов
―
Отлично маршировали.
Н. Сванидзе
―
Почему маршировали? Просто умели себя вести, знали военную науку, знали, как командовать разного уровня подразделениями и соединениями.
А. Венедиктов
―
Может быть, не все наши слушатели знают, что он не был наследником, он был вторым сыном, да?
Н. Сванидзе
―
Да.
А. Венедиктов
―
То есть, его готовили для другого в принципе.
Н. Сванидзе
―
Но это не важно.
А. Венедиктов
―
Как не важно?
Н. Сванидзе
―
Александр III тоже не был наследником, и Николай I не был наследником. Мало ли кто не был наследником?
А. Венедиктов
―
Его готовили для другого.
Н. Сванидзе
―
Но тем не менее, их всех так или иначе готовили, все они понимали, что может так сложиться ситуация, что они будут наследниками. И он это понимал. И, конечно, у него – ну, принц, господи, царевич, что там говорить? Каждый царевич издавна, с Рюрика начиная, каждый царевич, какой бы он ни был по счету, он мог всегда стать великим князем или потом царем. И становились. Ни Владимир не был наследником, ни Ярослав не был – и так далее.
А. Венедиктов
―
Да и Петр I.
Н. Сванидзе
―
Да и Петр I – далее везде. Значит, поэтому дело не в этом. Дело чисто в личных характеристиках. Он не был государственным человеком, по моему убеждению.
А. Венедиктов
―
Почему? Откуда ты это взял?
Н. Сванидзе
―
Я это взял по его стилистике и по его результату.
А. Венедиктов
―
Давай сначала про стилистику.
Н. Сванидзе
―
Стилистика – он не умел расставлять, ценить кадры. Он расставался с очень сильными людьми легко. С очень слабыми, хилыми в политическом смысле людьми неохотно. Он ценил даже не лояльность, а, как бы это сказать? Мнение других, мнение своих близких, мнение, прежде всего, своей жены о государственном деятеле он ценил выше, чем качества этого государственного деятеля. Вот пример – скажем, его расставание с тем же Коковцовым.
А. Венедиктов
―
Никто не знает, кто такой Коковцов.
Н. Сванидзе
―
Блестящий премьер-министр, после Столыпина.
А. Венедиктов
―
Скажи несколько слов про него.
Н. Сванидзе
―
Министр финансов и премьер-министр одновременно. Человек, который несколько лет удерживал государственные финансы, государственную казну, экономику России от скатывания к войне. Сильный прогрессивный человек, наследник Столыпина. Вот скажем так, чтобы было понятно. Его можно назвать духовным и принципиальным идейным наследником Столыпина. Блестящий, действительно блестящий человек, блестящий министр.
А. Венедиктов
―
Без столыпинских претензий.
Н. Сванидзе
―
Без столыпинских претензий, без столыпинского честолюбия, без столыпинского, может быть, такого блеска личного.
А. Венедиктов
―
Что помешало-то ему у государыни и у государя? Известно, что Александра Федоровна и Николай II, вот они в Столыпине не выносили вот внешнее честолюбие, я уж про внутреннее не говорю.
Н. Сванидзе
―
Да.
А. Венедиктов
―
Что же помешало удержать Коковцова?
Н. Сванидзе
―
Не понравился, не пришелся, не нравился Распутину. Естественно, как каждый человек, который настаивал на государственном интересе, он был противником Распутина, разумеется. Распутин – отдельная статья, о нем можно долго говорить.
А. Венедиктов
―
Поговорим еще в конце.
Н. Сванидзе
―
Тоже фигура очень неоднозначная. Так вот, как снимал государь Коковцова. Во-первых, зачем он его снимал? Он его снимал тогда, когда государственные финансы и государственная экономика России находилась на очень хорошем уровне, и этим он и обосновал его отставку.
А. Венедиктов
―
Молодец, молодец.
Н. Сванидзе
―
Он сказал (он ему прислал записку): вы знаете, сейчас в таком прекрасном состоянии наши финансы, что дальше ими руководить должен свежий человек. И он назначил этого свежего человека – Горемыкина, на восьмом десятке лет, который уже был до этого премьер-министром, и, в общем, с треском был снят, потому что человек он был не только пожилой, порядочный, но и достаточно бездарный, который все время смотрел в рот начальству, то есть, тому же государю-императору.Премьер-министр не должен смотреть в рот государю-императору уже в это время. Не должен. Ни Витте, ни Столыпин, ни Коковцов не смотрели ему в рот, они занимались своим делом. Ему нужен был человек, который смотрит ему в рот. Когда Коковцов через несколько лет пришел к нему по его приглашению, это было уже позже, это был уже канун революции, это был январь 1917 года.
А. Венедиктов
―
И война еще была.
Н. Сванидзе
―
Да, январь 1917 года. Государь вызвал его и забыл, зачем он его вызвал.
А. Венедиктов
―
Как?
Н. Сванидзе
―
Он принял его, улыбнулся, обнял, произвел на него очень тяжелое впечатление, на Коковцова. А Коковцов хорошо к нему относился при всем при том. И сказал: вы знаете, я не очень хорошо себя чувствую, я не помню, о чем я хотел с вами поговорить. Давайте мы с вами отложим разговор на некоторое время. Когда я расправлюсь со своими делами, мы с вами уже обо всем поговорим подробно. Обнял его и отпустил.
А. Венедиктов
―
Январь 1917.
Н. Сванидзе
―
Да.
А. Венедиктов
―
Уже Распутин убит…
Н. Сванидзе
―
Да, в декабре 1916 был убит Распутин. А когда он с ним расставался тремя годами раньше, он тоже пригласил его к себе, обнял, поцеловал в сахарные уста – это все было искренне, он был искренний человек, государь.
А. Венедиктов
―
Чудовищные вещи…
Н. Сванидзе
―
Он поцеловал его в сахарные уста, пожал ему руку, пожаловал ему единовременно, по-моему, 300 тысяч золотых рублей – Коковцов отказался. Пожаловал ему графский титул, отпустил со словами: так расстаются друзья.
А. Венедиктов
―
Господи боже мой!..
Н. Сванидзе
―
С другим человеком, вельможей, он расстался так. Он пригласил его на обед, пообедал, поговорил очень мило. Тот ушел очарованный. На следующий день он позвонил, если не ошибаюсь, Воейкову, дворцовому коменданту, и сказал: вы знаете, я вчера общался с «икс», я, кажется, забыл ему сказать, что он уволен. Пожалуйста, возьмите на себя труд, сообщите ему об этом.
А. Венедиктов
―
Какой милый!(смех)
А. Венедиктов
―
Какой милый у нас был государь! Вот ты говоришь: честный, я говорю: лицемерный; ты говоришь: мягкий, я говорю: слабый.
Н. Сванидзе
―
Нет, и слабый, и мягкий.
А. Венедиктов
―
Все-таки вот, а какими качествами в начале ХХ века должен был обладать государь, мы поговорим об этом через новости и рекламу. Я все-таки хотел бы понять одно. А было ли какое-то время в России, где он мог править и не привести к катастрофе, человек с подобными качествами?
Н. Сванидзе
―
Ну, не знаю. В России всегда были трудные времена. Ну, скажем, какое-то время мог править, наверное, вместо Николая I, какое-то время. Потом уже…(смех)
А. Венедиктов
―
Вряд ли бы получилось. Я напоминаю, Николай Карлович Сванидзе в программе «Дилетанты», мы говорим о Николае II. О Николае II, который получил – и мы об этом поговорим сразу в начале следующей части – прозвище Кровавый. Мы должны понять, почему он в историю вошел с таким прозвищем. А пока на «Эхе» новости.НОВОСТИ
А. Венедиктов
―
Это программа «Дилетанты», Алексей Венедиктов и Николай Сванидзе, мы говорим о Николае II, о человеке, как мы считаем, не на своем месте не в свое время. Но выяснилось, что время у него было ограниченное вообще в период эпох для таких людей. Почему Кровавый?
Н. Сванидзе
―
Кровавый – из-за Кровавого воскресенья.
А. Венедиктов
―
Но это какая-то… мало ли там их, этих?..
Н. Сванидзе
―
Но тем не менее, я думаю, это революционеры ему дали эту кликуху, Кровавый.
А. Венедиктов
―
Но тем не менее, он решение принимал?
Н. Сванидзе
―
Что, решение, что он Кровавый?
А. Венедиктов
―
Нет. Что он расстреляет мирную манифестацию?
Н. Сванидзе
―
Он не мешал этим решениям.
А. Венедиктов
―
Он специально даже уехал из города.
Н. Сванидзе
―
Да, он не мешал этим решениям. Но дело не в этом. Знаешь, я тебе скажу, сколько народу перебил Иван Грозный, а «мальчики кровавые в глазах» почему-то у Бориса Годунова по неизвестной причине, который одного мальчика и то не тронул. А Иван Грозный этих мальчиков и девочек столько, что… Поэтому здесь вот эти все клички, они далеко не всегда оправданные.Я тебе скажу другое, вот о слабости, которая имела фатальные результаты для нашей страны, фатальные последствия. Он должен был, вот если он был такой семьянин – а он был семьянин прекрасный, у него были очаровательные дочки, это просто поразительно, вот царевны, вот как положено быть царевнам, все четыре, они были очень дружны – Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, вот именно по старшинству. Две старших – Ольга и Татьяна, и две помоложе, хотя они шли, в общем, подряд – Мария и Анастасия, все красавицы писаные, все умницы, ну, просто вот хоть картины пиши. Кто-то из них был больше похож на мать – а надо сказать, что Александра Федоровна была очень красивая женщина. Еще красивее была ее старшая сестра Елизавета Федоровна, святая Русской Православной церкви, основательница Марфо-Мариинской обители, вдова убитого Иваном Каляевым великого князя Сергея Александровича.
Так вот, они обе были очень красивые женщины, и дочки были очень похожи. Он любил их безумно, и действительно было – не просто дочки, а, ну, удались девочки. И это, кстати – сам себя перебью – вот именно… я вообще к этом эмоционально отношусь, как ты, наверное, понял.
А. Венедиктов
―
Да-да.
Н. Сванидзе
―
И особенно вот эти девочки, когда ты сказал, что мы говорили о его мученическом конце, ну, французы тоже головы отрубили королю и королеве, как известно.
А. Венедиктов
―
Да.
Н. Сванидзе
―
Но здесь-то детей порубали, просто пошинковали. И вот, конечно, не может оставить равнодушным любого нормального человека то, что убивали девочек. Расстреляли.
А. Венедиктов
―
В течение 70-ти лет…
Н. Сванидзе
―
Мы не знали об этом, и не думали. Стреляли, добивали штыками больного мальчика. Ужас, зверье!
Н.Сванидзе: Николай II не умел расставлять, ценить кадры. Он расставался с очень сильными людьми легко
Так вот, если он так любил семью – а он ее любил, он любил своих девочек, он любил своего мальчика, фактически он отрекся от престола в пользу своего брата Михаила Александровича, потому что ему сказал доктор Федоров – он у него спросил об этом на станции Дно – может ли выжить и может ли править, в дальнейшем царствовать его сын. И доктор ему сказал: Ваше Величество, к сожалению, боюсь, и до 16-ти лет не доживет. И это подвигло государя к тому, что он и сам отрекся, и отрекся не в пользу сына, а в пользу брата. Так любя своих детей, и Распутина ведь они ценили из-за этого. Ведь Распутин – у царевича Алексея была несвертываемость крови.
А. Венедиктов
―
Да, гемофилия.
Н. Сванидзе
―
Болезнь, которую он унаследовал еще от матери, мать от своей матери, по материнской линии.
А. Венедиктов
―
Я в свое время, еще когда в школе учился, про это узнал, я был поражен, что женщины этой болезнью не болеют, они только передают.
Н. Сванидзе
―
Совершенно верно.
А. Венедиктов
―
То есть, мать не болела.
Н. Сванидзе
―
Она несла бациллу ген.
А. Венедиктов
―
Да.
Н. Сванидзе
―
Хотя Александра Федоровна была женщина красивая, но физически очень не здоровая. И ее в лифте поднимали, у нее было даже кресло, хотя она могла ходить.
А. Венедиктов
―
Но 5 детей родила.
Н. Сванидзе
―
Ну и что?
А. Венедиктов
―
Это здоровья требовало.
Н. Сванидзе
―
Сколько женщины рожали вообще в то время. Человек 15 родит, из них трое выживут – вот, собственно, и слава богу. Требовало, но слабое было здоровье. Так или иначе, ребенок был больной. Он любил его очень, очень любил, болезненно любил. Распутин мог приводить его в порядок, он мог снимать его приступы. Врачи не могли. У Распутина что-то было, он умел останавливать кровь и успокаивать ребенка. И поэтому, конечно, и царь, и царица так вцепились в этого Распутина.Так вот, если он так любил свою семью, но мог он предположить, чем кончится для его семьи, так же как для его страны – а он отвечал за нее так, как за семью – вступление в мировую войну. Когда государь уже позже, уже на грани своей отставки разговаривал с одним из своих свитских генералов, Николаем Иудовичем Ивановым, он сказал ему (это сохранилось в воспоминаниях): знаете, я защищал не самодержавную власть, я защищал Россию, потому что мне казалось, что смена формы правления не даст спокойствия и счастья моему народу.
А. Венедиктов
―
Но это какой-то набор звуков.
Н. Сванидзе
―
Это набор звуков, если бы это мы с тобой говорили. Но поскольку это говорил царь, в общем, уже, по-видимому, понимая, что ему недолго осталось царствовать, я думаю, что он был искренен. У меня нет основания сомневаться в его искренности.
А. Венедиктов
―
Искренность, знаешь, когда говоришь «искренность» в 1917 году про 1914 год, что там было в 1914 году – неизвестно, мы же хорошо знаем, как царь никак не мог принять решение о вступлении в войну, а решение о мобилизации, эта знаменитая фраза начальника Генерального штаба Януковича… Янушкевича, извините! Хорошая оговорка. Янушкевича, когда он вырвал у царя согласие на мобилизацию, он сказал своим адъютантам: отключите мой телефон, если меня будет искать император – вы меня не нашли.
Н. Сванидзе
―
Да: отключите мобильник.
А. Венедиктов
―
Нет, телефон в Генштабе был отключен, чтобы царь не мог отозвать назад разрешение.
Н. Сванидзе
―
Вот возвращаясь к этому. Знаешь, какой критический момент был в нашей истории не оцененный вечером 1 августа 1914 года? А я напоминаю, что накануне Вильгельм, кузен – они все были кузены, все они были двоюродные братья, с Георгом V английским они были настолько похожи, что их свита путала. Как однояйцевые близнецы практически. Если кому доведется быть когда-нибудь в британском посольстве в Москве, там висит портрет Георга V, все думают, что это портрет Николая II. Так вот, когда Вильгельм…
А. Венедиктов
―
Император германский.
Н. Сванидзе
―
Кайзер, да. Россия объявила всеобщую мобилизацию. Ряд последовательных событий: убийство Франца Фердинанда в Сараево сербскими националистами, объявление войны Австро-Венгрии Сербии, Россия заступается за Сербию, объявляет всеобщую мобилизацию, кайзер Вильгельм говорит: если вы не отмените мобилизацию, я объявлю войну. Николай не отменил мобилизацию, Вильгельм объявил войну.Но он объявил войну, но не начал ее. И вот вечером 1 августа 1914 года, когда Россия в состоянии теоретически войны с Германией, но война еще не началась, военных действий нет, Николай проводит два часа поздно вечером в компании английского посла сэра Бьюкенена, с которым они пишут письмо Георгу V. Потом Николай идет в спальню выпить чашку чая, в спальню к императрице – у них были раздельные спальни, как это положено было. Когда они хотели провести ночь вместе, они ее проводили вместе. Но спальни у них были раздельные.
Он идет в спальню выпить чаю с императрицей. И потом, уже в районе полуночи, он идет к себе. Обычно - его расписание известно - обычно перед тем, как лечь спать, он принимал ванну, потом ложился. И вот он идет к себе, и когда он берется за ручку двери своей спальни, его догоняет камердинер Тетеревятников. У государя было три камердинера, которые работали понедельно.
А. Венедиктов
―
Личный камердинер.
Н. Сванидзе
―
Да. И его догоняет камердинер Тетеревятников и подает ему письмо от кайзера Вильгельма личное, в котором говорится: Ники, не надо воевать. Нам с тобой не нужна эта война. Если ты сейчас отзовешь, отменишь мобилизацию, я не начну боевые действия. Зачем тебе? Нам это надо?
А. Венедиктов
―
Как брат брату.
Н. Сванидзе
―
Как брат брату и как государь государю. Николай переночевал, переспал с этой запиской. Наутро поднялся, сказал, что он никогда не чувствовал себя так свежо и бодро. Он принял решение: его с Вильгельмом больше ничего не связывает, Россия начинает войну.И после этого понеслось. Знаменитый молебен, 5 тысяч гвардейских офицеров, знаменитая речь Николая: офицеры гвардии, в вашем лице я обращаюсь ко всей своей армии, я не прекращу боевые действия, пока хоть один вражеский солдат будет на территории России... Это был полный повтор короткой речи Александра I в 1812 году. Зал аплодировал. После этого он вышел на балкон, выходящий на Дворцовую площадь, вся Дворцовая площадь была запружена народом, все пали на колени, пели «Боже, царя храни». Это 2 августа 1914 года, не было в тот день в Российской империи более популярного, более рейтингового персонажа, чем государь-император.
А. Венедиктов
―
Да.
Н. Сванидзе
―
И вот в этот момент он подписал России смертный приговор.
А. Венедиктов
―
Ты считаешь, в этот момент?
Н. Сванидзе
―
Я считаю, да. Я считаю, что вступление России в войну – это просто вот на ходу косой по ногам. Это был смертный приговор России.
А. Венедиктов
―
С одной стороны, это его личное решение, но с другой стороны, а мог ли он его избежать?
Н. Сванидзе
―
Мог – не начинать войну.
А. Венедиктов
―
Отдать Сербию Австрии? Отдать Балканы Австрии, отдать свою мечту – Константинополь?
Н. Сванидзе
―
Вот, вот!
А. Венедиктов
―
Конечно.
Н.Сванидзе: Революции независимо от того, что они несут потомкам, современникам несут кровь, грязь, ужасы
Н. Сванидзе
―
Мечта.
А. Венедиктов
―
Мечта.
Н. Сванидзе
―
Да в гробу видать, Лёша.
А. Венедиктов
―
Да не в гробу видать.
Н. Сванидзе
―
Ты абсолютно правильно сказал, что мечта была – Константинополь. Вот давай расскажем об этом нашим радиослушателям. Ведь фактически-то по большому счету не с Германией он собирался воевать, хотя с Германией были плохие отношения. Плохие отношения были после Крымской войны в течение некоторого времени, там, включая Балканскую войну, плохие были отношения с Францией. А потом ситуация изменилась, кстати, она изменилась при Бисмарке.
А. Венедиктов
―
И при Александре III.
Н. Сванидзе
―
Совершенно верно. И уже с Францией вроде как слились, тесные были и финансовые отношения с Францией, а с Германией – плохие. Но тем не менее, цель-то была – Турция. Мечта – правильно сказал Алексей Алексеевич Венедиктов, мой собеседник и хозяин этого эфира. Значит, мечта-то была – Босфор, Константинополь, проливы, это была…
А. Венедиктов
―
Царьград.
Н. Сванидзе
―
Царьград. Это была голубая мечта всей русской короны вообще, всей русской монархии, и не только монархии, русских патриотов, великий Федор Иванович Тютчев, поэт грезил, да все они грезили. Чем? Двумя вещами.Политически оседлать проливы, потому что пока Босфор и Дарданеллы не русские, пока на них сидят турки, Черное море – это турецкое озеро. Нет выхода – кстати, дорогие друзья, сейчас та же сама ситуация. Не хочу никого расстраивать. Черное море – это озеро, из которого выхода без разрешения Турции нет. Сейчас это имеет не столь важное стратегическое значение, потому что сейчас…
А. Венедиктов
―
Самолеты летают.
Н. Сванидзе
―
Совершенно верно, самолеты летают, ракеты летают и прочее и прочее. А тогда только корабли ходили на протяжении всей человеческой истории. И они через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море не ходили, если Турция была против. Значит, мечта всех русских царей была оседлать проливы. Это первое, это политическая, геополитическая мечта.Вторая – духовная, религиозная. Ну, Херсонес-то Херсонесом, конечно, понятно, сакральный город. Но главный-то сакральный город – все-таки не Херсонес, а главный сакральный город – это, дорогие друзья, Царьград, он же Константинополь, и, будь ты проклят, Стамбул. Потому что оттуда пошло русское православие, там крестилась бабка Владимира Святого княгиня Ольга, оттуда шли первые первосвященники Русской Православной церкви, они все были греки как один. Из Византии, Византия – родина нашей веры.
А. Венедиктов
―
Третий Рим.
Н. Сванидзе
―
Третий Рим. Потому что второй – это Византия.
А. Венедиктов
―
Рим, Константинополь и Москва.
Н. Сванидзе
―
Конечно. Значит, была мечта двойная, и эти две мечты, политическая и религиозная, они были переплетены, сливались, словно две сестры, как Михаил Юрьевич Лермонтов писал. И русская корона мечтала об этом. Что такое братья сербы? Почему именно братьев сербов защищали?
А. Венедиктов
―
Православные.
Н. Сванидзе
―
А когда братья сербы напали на братьев болгар незадолго до начала Первой мировой войны, что, кто лучше? Почему этих братьев защищали…
А. Венедиктов
―
Потому что Русский мир, ты забыл еще одну идею.
Н. Сванидзе
―
Этих братьев защищали, а других братьев ни фига не защищали.
А. Венедиктов
―
Коля, Русский мир, православный мир тогда был.
Н. Сванидзе
―
Братья поляки чем хуже? Католики! Значит все-таки смотрели не по этническому даже, а по религиозному признаку. Значит, поляков можно было душить в крови, давить, польский язык запрещался в начале ХХ века.
А. Венедиктов
―
Признаться, и украинский запрещался.
Н. Сванидзе
―
И украинский. Я тебе больше скажу, поверь мне, и грузинский запрещали. Там упоминание Грузии как Грузии тоже не очень приветствовалось. Вообще национальная политика Николая II – это отдельная статья. Обычно принято говорить о черте оседлости, и правильно, потому что еврейская струя в русской революции была очень мощной, еврейские мальчики и девочки, насмотревшиеся погромов, приехали мстить. Почитаем воспоминания Савинкова, там говорится о всех этих Дорах Бриллиант, 16-летних красавицах, у которых на глазах мать изнасиловали и выбросили из окна, и она приехала кидать бомбы. Еврейская струя была очень сильной. И у эсеров-боевиков, и у большевиков. Но не только. А поляки? А прибалты?
А. Венедиктов
―
А кавказцы?
Н. Сванидзе
―
А кавказцы – Сталин, Орджоникидзе… – они кто? Значит, очень неправильная неумелая национальная политика.
А. Венедиктов
―
Это следствие Александра III и Николая II, да?Это же так.
Н. Сванидзе
―
Это пошло от Александра III, которого принято превозносить и считать великим миротворцем. Он был миротворцем, в смысле Россия при нем не воевала, но, конечно, это его закручивание гаек, которое привело к тому, что котел взорвался при его сыне, он оставил ему плохое наследие.Но возвращаемся к Николаю. Мечта о проливах и помощь братьям сербам. Да и братьям сербам-то помогали, потому что хотели на проливы сесть. Если бы братья сербы не имели отношения к проливам, и плевать бы хотели на братьев сербов. А на них – кстати, братья сербы играли несколько раз в нашей истории такую очень, я бы сказал, принципиальную роль.
А. Венедиктов
―
Самостоятельную.
Н. Сванидзе
―
Самостоятельную, скажем так. Поэтому когда вступали в Первую мировую войну, снилась не Германия, снился Константинополь. И, кстати, последнее наступление русского царя, которое он планировал, а он планировал его незадолго до того, как ушел со своего поста, это был уже январь, даже февраль 1917 года. Ведь 22 февраля 1917 года он уехал из Царского Села, бросил семью, как Солженицын потом писал, из-под сильного крыла своей жены уехал в ставку в Могилев. Но зачем? На фронтах было спокойно. А в Петрограде было неспокойно.
А. Венедиктов
―
Да.
Н. Сванидзе
―
И он уехал почему? Уехал в штаб к Михаилу Алексееву, генералу начальнику штаба, потому что он хотел планировать наступление на Константинополь. Твою мать! – извините меня. Вот до чего ему было в тот момент!
А. Венедиктов
―
Февраль 1917.
Н.Сванидзе: 2 августа 1914 г., не было в тот день в Рос.империи более популярного персонажа, чем государь-император
Н. Сванидзе
―
У него уже все шаталось под ногами, уже через полтора года его убьют зверски вместе с его дочками и сыном. Он планирует поход на Константинополь. Вот это неадекватность государственная, на мой взгляд, Лёша.
А. Венедиктов
―
А откуда она взялась-то, эта неадекватность? Давай все-таки поговорим о человеке немножко. О политике. А у него были свои политические взгляды, свои этические взгляды?
Н. Сванидзе
―
Ну, этические – он был очень религиозным человеком, это, наверное, этические взгляды.
А. Венедиктов
―
Да, конечно.
Н. Сванидзе
―
Он был глубоко православным человеком. Он был, несомненно, мистиком. Это все усилила его жена, женщина более яркая, чем он, Александра Федоровна. Ее называю немкой. Ну, реально она была, конечно, англичанка. Она получила философское образование в Оксфорде, у нее родной язык был английский, она дневники вела на английском языке. Но главное дело не в этом, на каком языке они говорили – на всех сразу, но она была совсем не глупа, она была умница, она была очень сильная, но она, приехав в Россию, обалдела от русской самости, от русской самобытности.
А. Венедиктов
―
Инаковости.
Н. Сванидзе
―
Инаковости. И приняла вот весь этот мистицизм, всех этих блаженных, всех этих юродивых она приняла за русский народ. Она решила, что вот это и есть русскость.
А. Венедиктов
―
Да, в кокошнике ходила, шила русские платья – старалась.
Н. Сванидзе
―
Французский посол, умный очень человек Морис Палеолог, который знал их всех как облупленных, он говорил, что она вот в этой болтовне, в мужицкой болтовне Распутина, она почему-то расслышала голос русского народа. И она соответствующим образом влияла на царя. Она влияла на него в сторону принятия жестких решений. А он, во-первых, был не способен к жестким решениям. Во-вторых, в том, что касается кадров, в том, что касается взаимоотношений с Государственной Думой, в том, что касается проблемы введения конституции в России, не нужны были жесткие решения, нужны были мудрые решения. И поэтому главная его проблема не в том, что он был слаб, или силен, или жесток, или мягок, а в том, что он как государственный человек не был умен. Вот это и заставляет..
А. Венедиктов
―
Но это такая вещь вкусовая – государственный человек не был умен.
Н. Сванидзе
―
Он промахивался все время, он не попадал, он назначал не тех людей, он принимал не те решения, он все время слушал ее.Вот он решил убрать министра внутренних дел Протопопова, которого ненавидели все. Ну, все ненавидели. И Родзянко, председатель Государственной Думы, и все лидеры Государственной Думы. Причем, от либералов до националистов, до черносотенцев, до Пуришкевича. Все ненавидели Протопопова. Просто хором кричали: убери его!
Он пишет письмо государыне: солнышко мое – они очень нежно всегда переписывались, искренне и нежно очень любили друг друга, и он пишет ей, что: я хочу снять Протопопова, только, пожалуйста, не говори нашему другу, я хочу сам принять решение.
Наш друг – это Распутин. Другу сказали – государь не принял это решение. Ну, так же нельзя!
А. Венедиктов
―
Тогда в истории, в том числе в истории нашей страны, истории революции Николай Кровавый исполнил свою функцию, он катализировал кровавую революцию, исторически предназначенную.
Н. Сванидзе
―
Он сам стал первой жертвой.
А. Венедиктов
―
Да. Так бывает.
Н. Сванидзе
―
Его кровь была первой. Поэтому он все-таки виновник, но виновник объективный, виновник, которого нельзя судить.
А. Венедиктов
―
Это же не вопрос осуждения, Коля.
Н. Сванидзе
―
Исторического осуждения.
А. Венедиктов
―
Ну как, мы исторические личности всегда судим.
Н. Сванидзе
―
История имеет сослагательное наклонение, я в этом убежден абсолютно.
А. Венедиктов
―
Потому что?
Н. Сванидзе
―
Потому что иначе она не была бы историей, иначе не было бы интересно. Вот самое интересное в истории, самое важное: а что было бы, если бы он не вступил в войну? А что было бы, если бы он не снял Коковцова? Это разного масштаба события и действия, но тем не менее, это очень важно. Вот он сделал все, чтобы революция началась, чтобы она была страшной, и чтобы он сам вместе со своей семьей пал первой ее жертвой.
А. Венедиктов
―
Николай Сванидзе. А поспорить с Николаем Сванидзе вы сможете 24 февраля в 17 часов в Государственном Историческом музее, билеты на сайте музея. Там всего 200 мест. Будете спорить вот с этим в том числе.Это программа «Дилетанты», Алексей Венедиктов был у микрофона.