Николай Второй от престола до расстрела - Александр Калмыков - Дилетанты - 2016-07-21
В. Дымарский
―
Добрый вечер, это программа «Дилетанты». Я ее ведущий, Виталий Дымарский. Сегодня мы нашу программу записываем в Санкт-Петербурге, и поэтому сразу представлю моего сегодняшнего гостя – санкт-петербургский ученый, кандидат исторических наук, заведующий отделом Музея Политической истории России, который тоже находится в Санкт-Петербурге в доме Кшесинской, Александр Калмыков.Александр Георгиевич, добрый вечер.
А. Калмыков
―
Добрый день.
В. Дымарский
―
Мы, как обычно, нашу программу строим в зависимости от содержания номера журнала «Дилетант». И вот сейчас в эти дни буквально выходит новый номер, августовский уже номер, в котором помещена статья Александра Калмыкова, моего сегодняшнего гостя, еще раз напомню, посвященная Николаю Второму.Ну, не совсем Николаю Второму, а скорее такой небольшой скандальной истории, связанной с началом царствования Николая Второго, как его приняли. Там речь идет об открытом письме, целый детектив. Автор этого письма проявился не сразу, а спустя какое-то время. Я не буду раскрывать всю интригу этого материала, а то вам потом будет неинтересно его читать. Но с Александром Георгиевичем мы поговорим чуть-чуть и об этом скандале, и главное все-таки о фигуре Николая Второго, который вот спустя уже 100 лет – уже более 100 лет – до сих пор вызывает достаточно большие споры, да, вот отношение к Николаю Второму.
Нет ни одного царя, наверное, ни одного правителя в истории, да и не только России, который был бы однозначно воспринят обществом. Всегда оценки разнятся. Но вот Николай Второй – этот диапазон оценок достаточно широк, да, от того, что просто глупый правитель, который допустил революцию, до вполне приличного человека, но случилось то, что случилось, независимо от него. Вот об этом сегодня и речь.
Александр Георгиевич, я вот думаю, вот судя по вашему материалу уже первое публичное выступление Николая вызвало реакцию такую, практически отторжения в российском обществе, в российской элите, как сейчас принято говорить.
А. Калмыков
―
Да, я бы тоже не употреблял в данном случае слово «общество», оно может трактоваться чрезмерно расширительно. А в данном случае это те в основном либеральные круги и в основном земские круги, которые надеялись на то, что вот молодой царь, 26 лет отроду, который давал всякие авансы в момент вступления на трон в плане того, что он будет опять символизировать вот это качание маятника, которое наблюдалось в 19-м веке от либерального Александра Первого к «ретрограду» в кавычках, конечно, Николаю Первому. Затем…
В. Дымарский
―
Царь-освободитель.
А. Калмыков
―
Царь-освободитель Александр Второй. Потом царь, с одной стороны, миротворец, но с другой стороны ретроград, Александр Третий.
В. Дымарский
―
Под влиянием Победоносцева.
А. Калмыков
―
Ну, под влиянием Победоносцева тоже, но ведь один и тот же воспитатель, в общем-то, Победоносцев был у обоих этих царей – и у Александра Третьего, и у Александра Второго. И, кстати, та история, о которой речь идет в моей публикации на страницах вашего журнала, об этом тоже затрагивается вопрос: кто писал ту самую речь царю – писал ли он сам…
В. Дымарский
―
Первая публичная речь, которая вызвала этот скандал, чтобы было понятно.
А. Калмыков
―
Да. Действительно первая публичная речь через два месяца, скажем, после его вступления на престол после смерти Александра Третьего.
В. Дымарский
―
А что, есть такие подозрения, что эту речь писал Победоносцев?
А. Калмыков
―
Многие историки не просто подозревают, а, в общем-то, в этом уверены и пишут иногда то, что речь написана Победоносцевым. По крайней мере, к этому стоит прислушаться, хотя конкретных сведений у меня нету. Нету самой этой бумажки, которая положена в донышко фуражки, которую снял Николай перед тем, как эту речь произносить, и подглядывал туда, вот в это донышко.Но тем не менее, Победоносцев был очень доволен этой речью. И можно считать, что, конечно, он к этому руку приложил. Вот это было действительно первое публичное явление царя народу, потому что все что было до того, все происходило абсолютно в замкнутом пространстве императорской семьи – там, где он рос, там, где он воспитывался.
Кстати, получил очень хорошее образование. Мне довелось в Государственном архиве Российской Федерации напасть на конспекты молодого наследника не кого-нибудь, а Карла Маркса. И учение его о прибавочной стоимости вот рукой молодого наследника было записано. Его учил и Бунге, во многом реформатор, так сказать, и склонный к реформам государственного устройства и экономики российской. Так что ждать было от него можно многое. Но я не буду вам тоже пересказывать сейчас, читайте этот 7-й номер, там полностью описана ситуация – кто слушал царя, в каком количестве, где все это происходило.
В. Дымарский
―
Да.
А. Калмыков
―
Но то, что произошло, это было совершенно неожиданно, и неожиданной была реакция. Правда, я вот сейчас скажу то, что не было в этой публикации. Те земцы, которые обратились к царю с некоторыми предложениями, на которые он откликнулся своей речью, это не впервой было для них. К этим земцам в свое время еще Александр Второй обращался и тоже просил помочь унять молодых революционно настроенных, террористически настроенных людей, которые считали, что Россия должна проводить в какой-то степени либеральный курс, а если она не проводит, то мы имеем право браться за оружие.Вы знаете, это было время «Народной воли», и несколько покушений на самого Александра Второго проваливались благополучно. И в этой ситуации Александр Второй обратился к земцам и сказал: вы ближе к народу, помогите мне, вразумите молодежь.
А земцы ему сказали – ну условно говоря: царь-батюшка, вот вы только что дали Болгарии, которой помогли освободиться от турок, конституцию, а вот самой России не дали, и как-то и не планируется это. И в этих условиях, когда нету достаточно свободного, легального, как бы мы сказали, выхода вот этой энергии молодой и мечтаниям о гражданских свободах, то мы вряд ли чем-то можем помочь. Вот именно в тех кругах в земских и зародилась новая такая либеральная надежда на нового царя. Так что, это было…
В. Дымарский
―
Надежда на нового царя – это вообще такая характерная черта, да?
А. Калмыков
―
Вплоть до сегодняшнего дня, я бы сказал.(смех)
В. Дымарский
―
Абсолютно точно. Кстати говоря, Николай Второй в моем представлении дилетантском, он так в истории и не остался царем с какой-либо такой твердой укоренившейся характеристикой, да? Про него не скажешь ни либерал, ни консерватор, ни традиционалист. Или я ошибаюсь, или у вас есть какой-то другой на него взгляд?
А. Калмыков
―
Ну, где-то так. И я могу добавить, что у меня ощущение, что это был правитель, который в основном отталкивался от ситуации. Не пытался упредить какие-то, как мы сейчас любим говорить, вызовы времени, а все-таки бил по хвостам. И в конце концов это действительно и привело его в ситуацию 1905 года. Во многом это было связано и с событиями Первой мировой войны, и, конечно, 1917 год.
В. Дымарский
―
Ну да, с Первой мировой войной тоже опять же непонятно: хотел он воевать – не хотел он воевать. По-моему, такое впечатление, что он действительно как-то так и не принял решения. Он просто так оказался, плыл по воле волн, да?
А. Калмыков
―
Ну, не совсем по воле волн, потому что все-таки там, где родился повод к Первой мировой войне, это были наши славянские братья, это была Сербия. И был момент, когда Николай Второй удержался от вмешательства в сербские дела, это было в 1909 году. И Витте, например, Сергей Юльевич, был уверен, что этому помешал Распутин, что влияние его на царя в это время было столь большое, а его аргументы, очевидно, были столь весомыми, что действительно царь не то что был подвержен влиянию, он был все-таки себе на уме и мог улыбаться и выслушивать вас и очень даже милостиво относиться, но потом с вами расставаться, совершенно не чувствуя, что он сделал что-то, несовместимое с тем, что говорил раньше.Действительно человек был многоликий, мягкий и, тем не менее, вот эту черту – не терять самодержавность управления, не выпускать из рук вожжи управления в гигантской стране, которая имеет окраины отсталые, еще совсем не готовые к каким-то либеральным… Да, действительно, это было рано еще на его взгляд. И он всеми силами сопротивлялся введению, конечно, в России конституции в какой либо форме – или в форме создания парламента он долго сопротивлялся этому, но потом наступил момент, когда в письме к своему самому близкому, пожалуй, члену высшей элиты российского общества Дмитрию Федоровичу Трепову, вот он написал за несколько часов до того, чтобы подписать манифест 17 октября 1905 года о даровании законодательной функции Государственной Думе, уже созданной к этому моменту. Вот он ему писал: да, немного нас было, таких, как мы с вами, противников конституции. Я прекрасно понимаю, что сейчас я делаю. Да, России даруется конституция.
Но конституция в нашем смысле и дарование законодательного представительного органа государственной власти, это немножко разные вещи. Но тем не менее, да, парламент он считал очень тяжелым выбором и матери своей Марии Федоровне через два дня после этого он написал такое отчаянное письмо, душераздирающее просто. Я такого в его письмах… там были выплески, там, «кругом обман и измена»…
В. Дымарский
―
Да, да.
А. Калмыков
―
В адрес генералов.
В. Дымарский
―
Да, это известно.
А. Калмыков
―
И еще там, но тут вот целое письмо, в котором: мамочка, ты себе представить не можешь, что я пережил и как я этого не хотел, но со всей России писали, кричали – перекрестился и дал им то, что хотели. Да поможет нам Бог!Так что, человек действительно был и интеллигентный, и воспитанный, и…
В. Дымарский
―
Без твердых убеждений.
А. Калмыков
―
И чадолюбивый, и прекрасный семьянин после того, как он действительно полюбил свою будущую избранницу Алису Гессенскую, Гессен-Дармштадтскую, точнее, принцессу. Много у него было достоинств, но тем не менее, время было такое, начинался век-волкодав, который требовал, конечно, от многоликой России, от динамично развивающейся и очень не пропорционально развивающейся…
В. Дымарский
―
… какой-то модернизации.
А. Калмыков
―
Да. Ну, модернизация началась, наверное, немножко раньше, все- таки это и Александр Третий целиком…
В. Дымарский
―
Тут требовалась институциональная модернизация.
А. Калмыков
―
Да, да.
В. Дымарский
―
Потому что институты явно, конечно, отставали от жизни. Но не хотел, видите.А он когда пришел к власти, вообще какова была традиция русских правителей? Я имею в виду, уже советский период и постсоветский период продолжает эту традицию или нет? Что каждый новый правитель начинает с отрицания предыдущего. У нас очень редко заявляют о преемственности, в той или иной форме отрицают. Не обязательно напрямую говорить, что такой-сякой.
А. Калмыков
―
А вы знаете, это вот может показаться, глядя на события 19-го века, там действительно так это все происходило. Но происходило не от дурного характера новых императоров, а от тех событий, которые приходились вот на эти переломы. И давайте вспомним, чем знаменовался конец царствования Александра Первого – декабристское восстание.
В. Дымарский
―
Да.
А. Калмыков
―
Что во многом, если не в очень многом определило все поведение государственническое Николая Первого. Крымская война – вот сейчас ряд передач по этому поводу – по разным причинам мы можем видеть и мы видим, насколько это был показатель недоразвитости и экономики, и инфраструктуры, и понимания государственных каких-то задач.И пришел к власти человек, который вот в бурную эпоху борьбы умов, там, 50-е годы – Некрасов, Достоевский, Герцен – да кто угодно, и с правой стороны, конечно, и Катков, там, и всякие разные были властители дум в это время. И вот в этом бульоне все-таки выкристаллизовалась главная идея – идея, что крестьяне российские, они нуждаются в государственном попечении и в предоставлении им прав для свободного хозяйствования ничуть не меньше, чем те дворяне, которых освобождали от службы в армии…
В. Дымарский
―
Потому что это была основа всего российского государства, основа населения. Это подавляющее большинство.
А. Калмыков
―
Я сейчас не буду, конечно, говорить опять о реформах Александра Второго, это общеизвестно. Но кончается правление его опять, извините, неспокойно, мягко выражаясь. И Александр Третий тут же отменил возможные повороты к дальнейшему развитию конституционного процесса, намечавшиеся в последний год практически царствования Александра Второго, там Конституция Лорис-Меликова, привлечение выбранных людей к обсуждению всего лишь государственных законов. Все это было на корню отставлено, и царь-то миротворец-миротворец, но тем не менее, подготовил почву к ожиданиям свобод при его сыне, при следующем императоре Николае Втором.
В. Дымарский
―
Знаете, в вашей статье я обратил внимание на одну фразу – в одной фразе заключалось довольно большое содержание. Мне кажется, что когда Николай Второй появился тогда на публике, его никто не знал. То есть, это не то, как, знаете, приходит правитель, о котором в то время, когда он был наследником престола, о нем что, не рассказывали, та элита, о которой мы говорили, я уж не говорю про общество, действительно не понимала и не знала, кто пришел к власти? Это что, не было в традициях, презентовать заранее следующего правителя?
А. Калмыков
―
Именно так. Наследники чаще всего находились в густой тени своего отца. И только некоторые случаи могли дать какое-то представление о том, как мог бы действовать преемник. Причем, преемники не всегда были дети, иногда братья. Так случилось с Константином, великим князем, брата Александра Первого я имею в виду.
В. Дымарский
―
Ну, который женился так…
А. Калмыков
―
… что не мог дальше претендовать на царство.
В. Дымарский
―
Но потом английский король в 20-м веке повторил.
А. Калмыков
―
Об этом сейчас даже реклама красивая…
В. Дымарский
―
Да, я фильм посмотрел на эту тему как раз. Удивительно, что Мадонна сделала фильм как раз про любовь английского короля.
А. Калмыков
―
Да, красивая история. Но вот про Константина, конечно, много знали. Он наместником в Польше был, Царства Польского, его характер был известен, даже монеты пытались…
В. Дымарский
―
Константиновский рубль знаменитый.
А. Калмыков
―
Его выпустили, но не в обращение, поскольку он не понадобился. А вот молодые наследники – да, пожалуй, что они оставались в тени, и Александр Александрович, Александр Третий – да, понятно, взрослый человек, женатый, но не собирался царствовать.
В. Дымарский
―
Николай?
А. Калмыков
―
Александр Третий.
В. Дымарский
―
Знаете, как интересно, какие ходят рассуждения на эти темы. Я, когда работал в 90-е годы во Франции, я там познакомился с очень многими представителями русской эмиграции. Среди них очень много монархистов, конечно и, естественно, этих всех представителей дворянства.И вот замечательный человек, кстати, ушедший то нас, я о нем часто вспоминаю, мы с ним дружили, Борис Голицын, один из Голицыных, показывал мне в Ницце русскую церковь, на территории которой захоронен царевич Николай, умерший. И вы знаете, что русская эмиграция монархическая говорила? Если бы он не умер, этот царевич – он же должен был быть Николаем Вторым.
А. Калмыков
―
Да.
В. Дымарский
―
Он говорит: вот как судьба распорядилась, и был бы другой Николай Второй, и революции бы не было, и ничего бы не было.
А. Калмыков
―
Человеческий фактор в истории никто не отменял, кроме известного периода в нашей истории. Когда нам казалось, что законы автоматически работают.
В. Дымарский
―
Законы общества и истории, да.Мы сейчас прервемся на выпуск новостей, после чего продолжим программу «Дилетанты».
НОВОСТИ
В. Дымарский
―
Еще раз добрый вечер, мы продолжаем программу «Дилетанты». Напоминаю, что веду ее я, Виталий Дымарский из Санкт-Петербурга. И в гостях у меня кандидат исторических наук, заведующий отделом Музея Политической истории России, который расположен в Санкт-Петербурге, Александр Калмыков. Еще раз, Александр Георгиевич, приветствую вас.Александр Георгиевич, помимо прочего, еще и автор статьи в журнале «Дилетант» под названием «Анонимка на царя». Речь идет об открытом письме анонимном. Правда, авторство его потом все-таки было установлено. В открытом письме, которое опубликовали после первого публичного выступления Николая Второго, первого публичного выступления после вступления на престол.
Говорим мы о личности Николая Второго и в связи с этим скандальным событием, я имею в виду появление этого открытого письма. Да и в связи со всеми другими событиями, которыми переполнена жизнь Николая Второго.
Знаете, я сейчас вспомнил одну удивительную историю. Она меня поразила. Меня поразил в ней Николай Второй, отношение к нему. У нас в журнале несколько лет назад был опубликован материал из архива свердловского, именно Свердловский областной архив – поэтому Свердловский, а не Екатеринбургский. Там нашли рукопись, которую в 70-е годы создал человек – я думаю, что его уже нет в живых – бывший красноармеец, который решил в 70-е годы заработать на этом деле, он написал свои воспоминания, безграмотные совершенно, но в его этих воспоминаниях есть два любопытных эпизода.
Он был в охране царской семьи и сопровождал царскую семью во время, когда они были в Тобольске. И второй эпизод – он ночевал в доме Распутина, и его беседа с женой Распутина. Но это не очень по нашей теме.
По поводу царя очень интересно. Значит, простой красноармеец, простой человек. Знаете, что он пишет о царе? Он говорит: вот посмотрел я на царя, – ну, я сейчас своими словами, конечно, – во дурак. Имел возможность сбежать – его не очень-то мы охраняли – и почему-то не сбежал. И заканчивает он: ну, впрочем, собаке собачья смерть. Это я цитирую.
Ну, понятно. Но, знаете, я имею в виду – что не сбежал, да? Не сбежал. Вот вы перед нашим перерывом сказали, что не очень хотел властвовать. Я имею в виду, Николай Второй, да?
А. Калмыков
―
Да, Николай Второй не хотел, поскольку был старше брата.
В. Дымарский
―
То есть это было в порядке вещей – делать то, что должно, а не то что, может быть, иногда и хочется.
А. Калмыков
―
Единственный закон кроме всех законов Российской империи, который существовал для императоров, это закон о престолонаследии, который соблюдался свято совершенно, на нем держалась и альфа, и омега, и бета, и все остальные буквы самодержавной власти. Если он может преступить через букву вот этого фундаментальнейшего закона – ну, значит, и сама власть как таковая уже ослабла.
В. Дымарский
―
Тем не менее, были случаи, мы же вспоминали того же Константина.
А. Калмыков
―
Были случаи. И, кстати сказать, это действительно кстати, сейчас вспомнить ситуацию, которая сложилась в романовской семье, уже ровно веком позже. Накануне 17-го года, когда все возможные кандидаты на занятие престола кроме прямого царевича Алексея, все переженились так, что они не имели права претендовать на российский престол.И это была драма, это была чудовищная трагедия для Николая Второго. Если можно, я два слова напомню о том, в какой ситуации он находился в самом конце февраля, в начале марта 1917 года, когда со всей России из кругов либеральной элиты и из думских кругов, естественно, как часть и военные признавали – кто-то, как генерал Сахаров, со слезами: рыдая, но я вынужден признать, что лучше вам отречься от престола… Но, разумеется, никто не говорил о том, чтобы вообще ликвидировать монархию как таковую.
А вот в пользу кого? В пользу малолетнего ребенка. Ну, не совсем уж такого малолетнего, там, 14 лет ему было уже, царевичу Алексею в этот момент, но под регентством, конечно.
В. Дымарский
―
Под чьим?
А. Калмыков
―
Под регентством Михаила Александровича, брата Николая Александровича. Причем, Михаила Александровича, человека, которого признавал царевич, любил его. Но больше если с царевичем что-то случится – а гемофилия никуда у него не ушла еще – занять этот престол было некому. И когда Николай Второй вот в эти ночи и дни – 1-го марта, 2-го писал свое отречение – он уже написал его, когда приехали Гучков с Шульгиным к нему туда, но там пока он не писал еще, что отрекается за себя и за наследника. Но он прекрасно понимал, что нет Распутина.Вот как-то этот фактор из внимания многих ускользает, поскольку у нас все-таки рационализм настолько беспределен, что очевидные совершенно документальные рационально подтвержденные факты тоже мы как-то стараемся перечеркнуть. Я имею в виду, что только Распутин мог помогать справляться с этой неизлечимой болезнью мальчику, что было зафиксировано документально врачами и так далее. Причем, помогать не только будучи с ним вот рядом, но и за многие километры даже с помощью телеграфа. Это тоже зафиксировано.
В. Дымарский
―
То есть, у него были какие-то сверхъестественные способности?
А. Калмыков
―
Я не знаю. Я бы не стал называть это сверхъестественным и вообще всякие божественные вещи, я о них не говорю, это…
В. Дымарский
―
Это не обязательно божественные – сверхъестественные.
А. Калмыков
―
Ну, сверхъестественные обычно понимают, да, что-то такое. Были у него такие возможности. И когда его убили, то убийцы прекрасно понимали, что тем самым они этому мальчику готовят очень нелегкое и очень скорое, в общем-то, будущее. И когда Николай понимал, что он еще не оправился от этой болезни, Распутин говорил (нынешние врачи тоже говорят): гемофилия – это возрастное заболевание, войдет он в юношество – она пройдет. Ну, ему оставалось несколько лет. Вот их история…
В. Дымарский
―
Не дали.
А. Калмыков
―
Вот в этом драма. Вот переженились, там, и Михаил Александрович, так, как нельзя, и престол по сути дела отдать было некому. И он его передал таки Михаилу Александровичу. Хотя знал прекрасно, что по закону о престолонаследии он…
В. Дымарский
―
А это не играло какой-то роли, на ваш взгляд, вообще его решение отречься от престола, вот то, что престол не то чтобы зашатался, но что вот он как бы опустел, и вокруг престола опустело?
А. Калмыков
―
То есть, вы считаете, что?..
В. Дымарский
―
Я не считаю, я спрашиваю. Что он, понимая, что нет наследника, что можно…
А. Калмыков
―
Что, может, России уже пора перестать быть монархией?
В. Дымарский
―
Да.
А. Калмыков
―
Нет, не думаю. Вот этого я не думаю. И он, и императрица еще больше, они все-таки считали, что такой стержень у этой гигантской страны все-таки должен быть. И думцы, которые, на их взгляд, показали себя абсолютно беспомощными даже когда они в годы войны пытались влиять, и правительство, и все такое прочее. Ну, нужна твердая рука, рука человека, который не только царствует, но и управляет страной. Да, парламент существует, законы писать надо. Но управлять страной должен царь.
В. Дымарский
―
То есть, это не вариант английской королевы, да?
А. Калмыков
―
Нет, это вариант современной России.
В. Дымарский
―
Ну, да. Полностью с вами согласен, да.
А. Калмыков
―
Страна меньше не стала, сложности сакральной меньше не стало.
В. Дымарский
―
Парламент не более властный, чем тогда. Ну, да. Видите, сколько исторических параллелей можно провести.
А. Калмыков
―
Когда-то мы делали экспозицию, и не одну, по поводу истории создания Государственной Думы, в нашем музее, то мы абсолютно однозначно проводили вот эти самые параллели. Настолько однозначно, что у нас был такой коридор – в одну сторону у нас события шли 1905-1906 года и дальше, а по другую события 1989-1991 и дальше. Это одно и то же. Это созревание национального кризиса. Появление элит, появление политических партий, появление лидеров, и в конце концов стало понятно, что без настоящих выборов, а не фикции, нам не создать опору в этом, у нас всегда будут, как писал Маяковский: в нашей буче, боевой, кипучей. Вот эта вот боевая кипучая у нас будет. И точно так же нужен был первый толчок, 9 января в одном случае…
В. Дымарский
―
19 августа.
А. Калмыков
―
Даже не 19 августа, а 4 октября 1993 года для того, чтобы родилась все-таки уже полноценная – сначала российская, а потом уже…
В. Дымарский
―
Если вернуться к 1917 году, смотрите, была ли возможность у него, короче говоря, не отречься, как вы считаете? Политическая возможность. Потому что в отличие от того, чему меня учили в школе – не только меня – знаете, относительно недавно, хотя уже достаточно много лет прошло, но тем не менее, много прошло времени, тем не менее, после школы, и я узнал, что положение на фронтах в 1917 году было совсем не катастрофическим для российской армии, и что, в общем-то, Россия сама себя исключила из списка победителей революцией. Я к тому, что военная победа, которая, как выясняется…
А. Калмыков
―
Была не за горами.
В. Дымарский
―
Она бы не могла вообще исправить всю эту ситуацию, утвердить власть царя-победителя в данном случае?
А. Калмыков
―
Так запросто могла бы.
В. Дымарский
―
Только не дали этого времени.
А. Калмыков
―
Только Господь Бог не дал…
В. Дымарский
―
Господь Бог в лице кого?
А. Калмыков
―
Дело в том, что он попытался все-таки протянуть, он попытался изменить эту ситуацию. Были посланы войска на мятежный Петроград к тому времени, и мы знаем, что это ни к чему не привело. Можно, конечно, говорить о том, что было бы там через некоторое время, когда уже развитие военной промышленности, оно окончательно стало на рельсы уже, и союзники могли бы ударить вместе, не только России же воевать было за Францию, скажем. Уже собственно подступал близко этот мир, но времени и достаточного поля для маневра уже у Николая Второго в этот момент не было.И, конечно, еще субъективные факторы – это влияние некоторых личностей в это время на развитие ситуации. Таких, как начальник Генерального штаба Алексеев. Ведь это он разослал предложение командующим фронтам, чтобы они согласились или нет. Ну, так – из Главного штаба – согласиться или не согласиться командующим фронтами на то, что вот такая сейчас ситуация, что лучше для монархии не было…
В. Дымарский
―
Все через голову.
А. Калмыков
―
Да, конечно. И когда все командующие прислали свои ответы, ну, это поле для маневра сузилось настолько, что встал только вопрос: отдавать мальчику или искать какие-то другие пути. Легальных путей не нашлось, и если бы не было уже в то время произошедшей революции, когда царь подписывал – это понятно, и не образовалась уже новая власть, и даже не одна, а целых две в Петрограде, то всяко могло быть. Но наклонение возможного в истории, как мы знаем, не бывает. Произошло так, как произошло.
В. Дымарский
―
Еще один вопрос, касающийся Николая Второго. При каждом правителе – если мы берем начиная с Александра Первого, с Николая Первого – при каждом русском правителе всегда существовала некая фигура, которая как бы символизировала ту эпоху, помимо царя, да? Там, тот же Победоносцев, да? Ну, при Николае Первом там, наверное, в какой-то степени Устрялов, такой идеолог что ли, или идеолог поневоле. А вот при Николае Втором – Распутин только? Вот личность, которая влияла?
А. Калмыков
―
Вот, пожалуй, из тех, кто более других влиял на Николая Второго – ну, кроме Победоносцева, который был жив и долго был жив.
В. Дымарский
―
Не знаю, не помню, когда он умер.
А. Калмыков
―
Нет, он спокойно пережил и первую российскую революцию, и я сейчас не помню даты его, но умер он, конечно, до революции 17-го года, но достаточно для того, чтобы первые лет 12 царствования царя…
В. Дымарский
―
Он был влиятельной фигурой? Но как-то я бы не сказал, что в литературе так уж прямо встречается часто.
А. Калмыков
―
Нет, есть переписка его…
В. Дымарский
―
Он занимал должности?
А. Калмыков
―
Он руководил Святейшим Синодом.
В. Дымарский
―
Он так и продолжал?
А. Калмыков
―
Да, долгое время. Но потом, когда пришли уже другие на это место, он все равно оставался воспитателем и советчиком. И есть документы, в которых он обращается к Николаю. Но тем не менее – вы упомянули Распутина, и это гораздо более важно для всего периода. Ну, не с ноября 1905 года начиная, когда они встретились впервые, а где-то с 1907 примерно и дальше. И особенно влияние возросло в период Первой мировой войны. Да, вот это был, пожалуй, тот человек, который во многом влиял на поведение императора.
В. Дымарский
―
Но Распутин был человеком… он не был идеологом. Он мог подсказывать, наверное, какие-то ходы чисто сиюминутные, да? За ним не стояло никакой идеологии. Там, ни самодержавия и народности, ни либерализма – ничего, да? Или это как раз и отвечало фигуре Николая Второго?
А. Калмыков
―
Конечно. Его «идеология» была очень похожа на идеологию – я в кавычках беру – это не идеология, это мироощущение скорее и того, и другого, что надо думать о народе в первую очередь. Вот не нужна народу война…
В. Дымарский
―
И не надо воевать.
А. Калмыков
―
И не надо воевать. Ни на Балканах, ни на стороне Англии и Франции против немцев. Не надо. И во многом вот в этом направлении он, конечно, влиял, и Николай поддавался на это. Он долгое время считал, что крестьянство всегда в своем большинстве на его стороне, хотя, правда, в 1907 году это поколебалось, когда третья Государственная Дума избиралась уже по другим законам, уже не было приоритета у крестьян во время выборов, поскольку эти крестьяне себя показали в годы революции хорошо в начале 1907 года с фейерверками.
В. Дымарский
―
Да.
А. Калмыков
―
Эта фигура была теневой, фаворит, который, не занимая никаких официальных, и не мог никаких занимать, но тем не менее, с ним советовались, он писал действительно свои записки – их сотни сохранились – о том, что такого человека надо бы назначить, такого... В особенности чехарда началась действительно в годы Первой мировой войны. Куда от этого деться? Влиял он и на военные решения императора.
В. Дымарский
―
Серый кардинал.
А. Калмыков
―
Серый кардинал. Это можно так считать. И все попытки трезвомыслящих царедворцев того времени – и Столыпина, и Коковцева, и Джунковского и еще, еще раскрыть ему глаза на невозможность, когда Россией, может быть, и не управляет, но в глазах народа видно, что мужик управляет, крутит императором и, тем более, императрицей. Нельзя, это дискредитирует монархию.
В. Дымарский
―
Власти.
А. Калмыков
―
А, тем не менее, это продолжалось и продолжалось.
В. Дымарский
―
Может быть, последний вопрос, это Николай Второй и церковь. Как у них складывались отношения? Почему церковь – я имею в виду сегодняшняя – почему никак не хочет признать эти останки, вечная вот эта оппозиция к науке?
А. Калмыков
―
Я недавно был в Исаакиевском соборе, там все нормально.
В. Дымарский
―
Нет, но вы знаете историю. Там-то все нормально, это понятно, да.
А. Калмыков
―
Николая Второй был искренне и истинно верующим человеком. Он действительно придавал колоссальное значение наличию как бы современных святых, почитаемых людей в России. Ну, вот Саров, его паломничество туда и строительство храмов. У него не было каких-то отношений с церковью, которые могли бы выглядеть вынужденными или насильственными. Нет, они…
В. Дымарский
―
Ни в ту, ни в другую сторону. Достаточно ровно и без каких-то…
А. Калмыков
―
Уж с кем, с кем, но с церковью… Хотя были назначения, скажем, которые тоже инициировались в некоторых случаях Распутиным, тех людей на должность иерархов, которые были кому-то выгодны. Так вот экзарх Грузии был назначен, так Варнава появился, Гермоген и так далее и так далее. Это бывало. Но это не отношения с церковью как с институтом.
В. Дымарский
―
Ясно. Спасибо большое, мы поговорили о Николае Втором. Я советую всем нашим слушателям, конечно, посмотреть, ну, вообще номер журнала, там основная тема у нас совсем не современная, там у нас основная тема Пунические войны, и сам товарищ Ганнибал против Сципиона. Но у нас есть и вот эта статья замечательная Александра Калмыкова об открытом письме Николаю Второму, ну, и о той интриге, которая существовала вокруг этого письма. Читайте журнал, спасибо за беседу. Это была программа «Дилетанты». До встречи через неделю!