На этой неделе удивительным образом параллельно развиваются политические кризисы в Грузии и в России, в прямо противоположных направлени - Комментарий недели - 2003-11-15

Но есть общий знаменатель невозможность нормальной демократии. Грузия, насколько я могу понять, стремительно движется к хаосу и охлократии, вот хоть к какой-то стабильности. А Россия менее ярко и менее энергично, но движется тоже от остатков демократии к очевидной диктатуре. Два разнонаправленных процесса, которые говорят о том, как никак не прорастает вот это демократическое дерево на суровой советской почве. Я буду говорить, естественно, о России, поскольку эту ситуацию все-таки лучше вижу. Как-то много было событий на этой неделе, и все они приобретают некоторое символическое значение. Ну вот, например, консолидация власти, консолидация властной вертикали. Поженились дети Сечина и Устинова пример возникновения новых семейных пар. Семья ушла, семья пришла. Другое событие, которое на меня очень большое впечатление, тоже в плане консолидации власти, произвело это знаменитое выступление прокурора Колесникова в Государственной Думе. Так сказать, прокуратура бьется с "ЮКОСом" всерьез и надолго. По-видимому, в том числе бьется за зверское отношение "ЮКОСа" к животным, так сказать, защищает хряков и свиноматок, над которыми издевается "ЮКОС". Мне особенно понравились там два момента. Первое, что Колесников объяснял, как надо бороться с коррупцией, сидя рядом с воплощением честности, с самым честным депутатом Думы и с одним из самых честных людей в России, рядом с Жириновским. По-видимому, честность Жириновского служила залогом честности прокуратуры, а сама прокуратура была гарантом честности Жириновского. И второе очаровательное в устах прокурора рассказ о том, как отобранные у Ходорковского миллиарды будут разделены, как это и всегда делят в России, как всегда делят отобранное, между старушками и пенсионерами. Очаровательный пример социальной функции прокуратуры. До сих пор у прокуратуры полагались функции юридические, теперь функции социальные. Дальше, еще более сильное впечатление это дебаты. Самая эффектная программа, которую высказывают по телевидению, это самая эффектная и честная программа, это программа "Единой России", вот это гробовое телемолчание это и есть образец новой публичной политики в России. А, действительно, кому-то что-то не понятно? Всем всё понятно. Так чего ж зря болтать. И в этой ситуации вынесенные за скобки реальной политики разговоры между собой остальных публичных политиков производят сильное впечатление, примерно как то самое бессистемное спаривание кроликов в "ЮКОСе". Кролики бессистемно спариваются, а более серьезные животные в это время сыто отдыхают и помалкивают. Это, значит, как бы публичная политика в России. Ну а правила этой публичной политики тоже очень четко определил президент, когда он постукал по микрофону и сказал: слушай сюда, смотри сюда, а кому не интересно, те могут выйти. Те, кому было не интересно слушать сюда и смотреть сюда, например Ходорковский, вышли совсем в другом направлении. Так что это тоже некоторый такой символический образ. И самое сильное впечатление этой неделе это, конечно, съезд РСПП и визит Путина. Когда эти люди вскочили, не могли усидеть и бешено аплодировали, и не могли остановиться, глядя на президента при этом глазами бедных родственников, и когда Вольский с такой доброй партийной улыбкой, обращаясь к Путину, сказал: не могут прекратить аплодировать, Владимир Владимирович. А аплодировали они в ответ на то, что Путин всего-то навсего сказал, что возврата к старому не будет. Что это такое? Понимай, как знаешь. Речь не шла о законах, речь не шла о каких-то четких формулировках, о гарантиях. Просто так, сказал возврата не будет. Например, можно требовать любые дела по налогам раскручивать и это не есть возврат к старому. Т.е. никаких гарантий, просто некая полуприятная фраза. Вот когда я на это смотрел, я почувствовал из телевизора волну такого страха, такого униженного, раздавленного страха, идущего оттуда, что я вспомнил не съезды партии 70-х годов, а хронику 30-х годов, когда тоже вскакивали и аплодировали и боялись сесть. Опуститься их мог заставить только сам вождь на трибуне. Причем самое интересное, что ведь это люди далеко не робкого десятка. Это жесткие, жестокие, энергичные, люди, которые добились своими руками, своими кулаками того положения, которое они имеют. И вот они раздавлены страхом. Вот это сильное впечатление, действительно. Отсюда и мораль. Я как-то понял границы политической свободы в России. Разумеется, нет свободы задавать неприятные вопросы президенту. Разумеется, нет свободы не аплодировать президенту. Границы свободы, как я понимаю, у нас сегодня такие: свободные могут сидеть, но не сидеть в тюрьме, а сидеть в зале в креслах и аплодировать, а менее свободные уже понимают, что надо аплодировать стоя и вскакивать. Вот этот зазор между креслом и стоянием это, как я понимаю, и есть сегодня размер политической свободы в нашей стране. И похоже, что он будет все больше и больше сжиматься. Т.е. мы будем приподыматься и приподыматься в ходе своих бурных и продолжительных аплодисментов.