Код доступа - 2008-12-27

Ю. ЛАТЫНИНА: Добрый вечер. В эфире Юлия Латынина. Программа «Код доступа». Телефон СМС 985 970-45-45. из множества экономических событий, которые случились на этой неделе, завершающей неделе уходящего года, наверное, самое важное – это газовая ОПЕК или не ОПЕК, которую созвали в Москве, и столица ее должна была находиться в Санкт-Петербурге. Собственно, под это дело строили у нас «иглу» на Охте. Но столица ее, как мы видим, будет в Катаре, то есть не получилось немножко с Санкт-Петербургом, и непонятно, для чего строили это здание в Санкт-Петербурге. Так вот, с одной стороны, налицо некоторое торжество российской дипломатии, которое заключается в том, что никто не знал практически – вдруг раз, собрались, и только что не было газовой ОПЕК, и вдруг она фактически появилась. Просто спецоперация блестящая нашей дипломатии. Но возникает вопрос: мы только что давали советы всему развитому миру, что мы хотим объединить свои финансовые системы, президент Медведев ездил в Америку, в Америке объяснял, как организовать Уолл-Стрит, говорил, что мы готовы поделиться советами, и вдруг мы оказываемся в компании каких-то арабов и латиноамериканцев, которые, как, например, министр топлива и энергетики Боливии, некто Кортес, говорит, цитирую: «Мы не хотим продавать газ для стран, которые считают, что могут научить нас жить хорошо». Это как? Только что мы объясняли развитым странам, что мы готовы им помочь советом и делом и объединить финансовые системы, а тут вдруг мы вот в этой компании. Кстати, кого нет в этой газовой не ОПЕК, которая собралась в Москве? Нет, как ни странно, страны, которая входит в тройку крупнейших производителей газа; она не входит в экспортеры газа, она вообще не экспортирует газ. Эта страна называется США. Дело в том, что США производят 480 миллиардов кубометров газа. Напомню, что Россия производит около 560. При этом Россия продает газ, ну, по средней цене уже сейчас от 100 до 300 долларов за тысячу кубических метров, а в Америке газ продавался еще летом по 700 долларов за тысячу кубических метров. То есть совокупный американский газовый «Газпром» - там нет «Газпрома», там скважина может принадлежать индивидуальному владельцу, может десять владельцев владеть одной скважиной, может один владелец владеть ста скважинами – так вот, доходы этого совокупного американского «Газпрома», они, как нетрудно видеть, значительно, в несколько раз превышают доходы «Газпрома» российского. И очень важно понять, почему это происходит.

Вот эта история с 700 долларами, по которым в Америке потребляют газ, является наглядным доказательством теории предельной полезности, триумфом теории предельной полезности, по сравнению с теорией прибавочной стоимости. Наглядным доказательством того, что цена на газ обусловлена не тем, что какие-то арабы, латиноамериканцы и еще Россия договорятся и заставят развитые страны себя уважать и покупать газ дорого, а тем, что она обусловлена платежеспособностью потребителя. При всем своем гигантском административном ресурсе «Газпром» не способен сделать так, чтобы наши потребители внутри страны платили за газ 700 долларов, у них таких денег нету. А американский потребитель, газ там потребляется в первую очередь для химической промышленности, химическая промышленность 5 и 6 уровня пределов, в которой конечная цена сырья оказывается ничтожной по сравнению со стоимостью продукта. И любой потребитель, который потребляет этот газ для какой-то другой цели, вынужден соревноваться с этой химической промышленностью, а в США, вот, газ по 700. Еще раз повторяю, это очень важный момент, потому что оказывается, что цены на газ диктует не монополист, который где-то там собрался, а ее диктует потребитель. И, собственно, вообще история создания российской газовой ОПЕК, российской газовой дипломатии, она крайне интересна, потому что – в чем она, собственно, заключается? – а она заключается в том, что в конце 2005 года Россия подписала вместе с двумя немецкими компаниями, вместе с «БАСФом» и «Рургазом», гигантский, очень амбициозный проект по строительству Североевропейского газопровода. И сразу после этого было объявлено, что Россия встала с колен, стала энергетической сверхдержавой, теперь у нее появилось энергетическое сверхоружие. И это было довольно странно, потому что все эти переговоры о снабжении Германии газом, о монопольном практически снабжении Германии газом, они шли довольно давно, они шли еще при Ельцине. Они очень умело при Ельцине использовали коммерческие противоречия между двумя крупнейшими немецкими газовыми компаниями, между «Рургазом» и «БАСФом». И вот была эта история подписана. Вдруг на следующий день после этого подписания изумленный мир узнал, что, оказывается, это не просто коммерческая сделка, а это создание энергетической сверхдержавы. Не совсем понимаю, что такое энергетическая сверхдержава. Нас учили в советское время говорить слово «сырьевой придаток».

После этого все наши остальные сделки в области энергоресурсов достаточно существенно застопорились, потому что, понимаете, к сожалению, свобода торговли ограничивается там, где начинается безопасность страны. И пока вы, допустим, пришли в магазин и купили бейсбольную биту, и вам спокойно продают бейсбольную биту, потому что считается по презумпции невиновности, что вы будете играть ей в бейсбол. Но когда вы в этом самом магазине начинаете кричать, что «да мы сейчас этой бейсбольной битой всем расшибем мозги и всем эти мозги вправим», то вам вторую бейсбольную биту не продадут, потому что вы уже засвидетельствовали, что вам бейсбольная бита нужна не для бейсбола. И когда речь идет о коммерческих сделках, в которых продавец газа, то есть Россия, продает газ на Запад, то можно продать что угодно России взамен, в том числе и газовые сети, а когда Россия начинает открыто утверждать, что это является энергетическим оружием, то, естественно, сделки стопорятся. И надо сказать, что практически после этой крупной сделки, подготавливаемой, как я сказала, еще во времена Ельцина, и мастерски подготовленной «Газпромом», игравшим на противоречиях между немецкими компаниями, все остальные сделки, они некоторые осуществились, а большая часть их как-то распалась. Мы не смогли реализовать то, что мы хотели, с Францией, то, что мы хотели, с Италией, в частности, покупки сетей. Постоянной темой нашей дипломатии стала тема «мы вам продадим право на участие в наших газовых месторождениях, а вы нам взамен дайте право участия в сетях». Выглядит это странно, потому что, ну, Россия, к сожалению, в настоящий момент не обладает технологическими возможностями для освоения тяжелых месторождений типа Штокмана, и взглянем на это дело с точки зрения иностранного инвестора: почему иностранный инвестор будет давать нам деньги, чтобы развивать наши газовые месторождения, а взамен мы еще хотим, чтобы он нам продал кусочек родины, и при этом заявляем о том, что мы этот кусочек будем использовать как оружие? То есть почва для переговоров исчезла. И та стратегия, на которую мы надеялись, - стратегия совместного партнерства с Западом, - она не реализовалась, и постепенно она заменилась другой стратегией, и вместо формулы «вы нам трубу, мы вам месторождение», появилась другая формула «давайте создадим газовый ОПЕК, давайте договоримся не с потребителями газа, то есть не с развитыми странами, а давайте договоримся с производителями газа – с арабами и с Латинской Америкой».

И тут тоже, как мы видим, не очень стало получаться, потому что тот же самый Запад стал договариваться с производителями газа сепаратно, в частности, испуганный Россией. После того, как «Газпром» перекрыл один раз газ Украине, после заявлений «Газпрома» о покупке «Сентрики», англичане немедленно полетели, они стали договариваться с Алжиром, они стали договариваться с Катаром, и сейчас, в общем-то, российского газа в Великобритании практически нету. То же самое Франция – она договорилась с Алжиром. А Алжир – к сожалению, все наши соглашения с ним практически ничем не кончились, то есть те обязательства, которые были подписаны, они не выполнены, и наша привычка поставлять летающий секонд-хенд, как когда вернул МиГи Алжир нам, она не способствовала нормализации и улучшению этих отношений. Короче говоря, проблема заключалась в том, что чем больше мы позиционировали имеющийся у нас газ как некое оружие, тем больше этого оружия, естественно, опасались. Собственно, возникает вопрос, о чем договорились сейчас те страны, которые собрались в Москве? В общем-то, извините, они договорились пока только о том, как бы подороже продать друг друга на будущих переговорах с европейцами. Это уже много, потому что уже подороже продать, уже какая-то финансовая выгода выйдет. Но оказалось, что, например, даже Санкт-Петербург, мы не можем даже этим странам навязать в качестве столицы будущего газового ОПЕКа. И самое печальная, стратегическая проблема, которая во всем этом обозначилась, она, как я уже сказала, заключается в том, что когда вы что-то продаете – не важно, это газ, это дерево, это кружки, это телефоны, даже если это «что-то» вы производите монопольно или квазимонопольно – то вы можете играть в нормальные торговые отношения с миром; но если вы пытаетесь это «что-то» позиционировать как оружие, то вы получаете ровно обратную реакцию. Сейчас в ответ на наше заявление достаточно серьезная реакция на Западе не только во Франции, не только в Великобритании, но и в Германии размораживаются планы строительства ядерных электростанций, ведутся разговоры об альтернативных источниках энергии. Это, с одной стороны, очень стратегические планы – построить те же самые ядерные электростанции, понятно, что они не быстро будут построены. Но, с другой стороны, это планы неостановимые.

Есть некое фундаментальное противоречие, которое есть в современном мире. Оно заключается в том, что есть открытый мир, который производит сложные товары, а есть сырьевые страны, власть в которых устроена таким образом, что эта власть забирает под свой патронаж производство газа и нефти, и мешает производить что-либо еще – отчасти потому что эта власть просто непрофессиональна, отчасти потому что она боится. Она на каком-то уровне сознания понимает, что сложная инфраструктура производственная будет генерировать слой людей, которые будут ставить под вопросы эту власть – совершенно не важно, в Венесуэле это происходит, в Ливии или в России. И эти страны занимаются тем, что они продают развитым странам сырье, закупают на полученные деньги все, начиная от телефонов и кончая унитазами, и при этом ругательски ругают западные страны за то, что те не понимают, как глубоко духовное мироощущение тех, кто производит только сырье. Эта ситуация потенциально нестабильна. Она угрожает миру множеством конфликтов. И эта ситуация может разрешиться только тогда, когда сырье, когда нефть и газ перестанут быть решающими факторами в мировой политике, когда развитые страны создадут альтернативные источники энергии, которые заместят их зависимость, которая и без того не очень велика на самом деле от стран сырьевых. И чем больше сырьевые страны говорят о том, что их сырье это их оружие, тем больше будет желание открытого мира поставить в этой нельзя сказать чтобы «холодной войне», нельзя сказать чтобы «горячей войне», это можно назвать «теплой войной», поставить в этой «теплой войне» жирную точку изобретением альтернативной энергетики.

У меня очень много вопросов опять про дело Политковской. Вы знаете, мы на этой неделе очень долго обсуждали в «Новой газете» что нам делать с тем, что происходит с самим делом Политковской и с освещением дела Политковской. И пришли прежде всего к вопросу о том, что нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Что если мы сами, обладая некоторой информацией о деле, которая уже перестала быть секретной, совсем перестала, ничего не комментируем или уж тем более не проводим закрытых или открытых брифингов, то нечего удивляться, что СМИ, что новостные агентства повторяют то, что на процессе сказали адвокаты, какую бы чушь эти адвокаты ни сказали. То есть мы пришли к тому, что надо в ежедневном режиме комментировать то, что происходит на процессе. Это все начнется с Нового года. И, видимо, проводить открытые и закрытые брифинги по поводу того, что мы думаем. Потому что, как бы вам объяснить, возьмем прошлую пятницу. Есть адвокат Мусаев, адвокат братьев Махмудовых. Есть два брата Махмудовы, Ибрагим и Джабраил, которых обвиняют в том, что они следили за Политковской, а брат их, Рустам, по версии обвинения, Анну убил. И на самом деле у Мусаева, который, как я уже говорила, абсолютно гениальный адвокат, замечательный адвокат, я всем вам рекомендую, особенно если вы чеченцы, к нему обращаться, у Мусаева абсолютно позиция, которая не защищаема. Незащищаемость этой позиции заключается в том, что братья Махмудовы на вопрос «а что вы делали в те три дня, когда вы, по версии обвинения, следили за Политковской?» говорят «а мы не помним». Когда их спрашивают «а вот ваши телефоны там были», они говорят «а мы не помним, какие у нас телефоны; а у нас были телефоны – да мы вообще не в курсах». Дядя этих Махмудовых на вопрос знает ли он о том, что его племянник, предполагаемый убийца, жил под чужой фамилией, Наиля Загидуллина, говорит «да? А я не знал». «Так он же вашим шофером был, - спрашивает Карина Москаленко, - он же вас возил». – «Да? А я не знал». «И вообще я своего племянника не могу опознать».

Так вот, эти люди не могут даже ответить на вопрос, что они делали в день убийства. Ворсинки, которые сняты с пистолета, соответствуют ворсинкам на заднем сиденье тех несчастных «Жигулей», которые у них стояли в гараже, они даже не поменяли свою машину. Номер этой машины реконструируется. Вот эта машина, в которой приехал киллер, - внимание, не братья сами, а киллер, - она стояла именно там эти дни. И у адвоката Мусаева, казалось бы, совершенно позиция… Ну, я не знаю, что ему можно сделать. И вот адвокат Мусаев, который замечательный адвокат, встает и говорит: «А вы знаете, согласно данным судмедэкспертизы, ДНК Ибрагима и Джабраила Махмудовых не обнаружены на рукояти пистолета». Спасибо, адвокат Мусаев, вы нам сказали ровно то, что сказано в обвинительном заключении: никто не говорит, что Ибрагим и Джабраил Махмудовы, которые следили за Политковской, каким-то образом хватались за пистолет. Обвинительное заключение утверждает ровно обратное: что если там может быть какая-то ДНК, а может и не быть, то это ДНК отсутствующего на следствии Рустама Махмудова. А может и не быть, если он был в перчатках. Более того, адвокат Мусаев встает и начинает зачитывать экспертизу. У присяжных складывается ощущение, что он зачитывает экспертизу, которая сравнивает ворсинки, найденные на пистолете, и ворсинки, содержащиеся в обивке сидения машины. Только это не та экспертиза. Это экспертиза не сравнивающая пистолет и сидение. Это экспертиза, сравнивающая разные места обивки машины, потому что там одинаковая обивка в машине. И в этой экспертизе сказано, что да, это волокна одинаковые, но они могут входить в состав разных тканей. Ну, это понятно. Бумага одинаковая, но на ней могут быть напечатаны разные вещи. И адвоката Мусаева просто ловят, говорят «парень, ты что ж читаешь, ты не ту экспертизу читаешь». И очевидно, вопрос «кто виноват, что после этого во всех новостях, во всех СМИ напечатано, что судмедэкспертиза показала, что обвиняемых не было на месте преступления?» Для меня ответ очевиден: виновата «Новая газета», потому что она не откомментировала это соответствующим образом, а люди, которые сидят на процессе, они не обязаны помнить обвинительное заключение, они работают в режиме диктофона: им адвокат встал и сказал. Это не является намеренной ложью – то, что сказал адвокат. Он вроде бы сказал правду. Но это является ложью по умолчанию, потому что это создает у слушателей, не внимательно следящих за процессом, не знающих всех его подробностей, впечатление того, что «да как же, оказывается, ДНК обвиняемых согласно судмедэкспертизе не было на месте преступления».

Это очень важный момент. Вот до того, как мы в «Новой газете» это не проделаем, мы не сможем отличить случаи злонамеренного манипулирования информацией, то есть когда это делает кто-то, не адвокат, - адвокаты имеют право это делать, это наша проблема, если это у них получается, - от случаев добросовестных заблуждений людей, которые просто не знают, что происходит на процессе и за этим следят по репликам адвокатов в основном. Потому что, например, на прошлой неделе я достаточно жестоко ошиблась, и это тоже все сложно отследить. Я, например, заявила сама, что это Интерфакс сказал про то, что за Политковскую заплатили 2 миллиона долларов, а по проведении нами тщательного расследования выяснилось, что это сказал не Интерфакс, это сказали все три новостных агентства с разницей в несколько минут. Значит, это сказал адвокат. Вот кто-то из адвокатов вышел с закрытого допроса – допроса, на котором допрашивался один из предполагаемых участников убийства, который сейчас проходит по статусу свидетелей, это Ломали Гайтукаев, дядя подсудимых, это человек, который сам на собственном процессе представлялся агентом ФСБ, сейчас он берет свои слова обратно, это член Лозаннской преступной группировки, который, по первоначальной версии следствия, в процессе исполнения заказа на Политковскую сел за другое убийство. И вот этот человек допрашивался, валял дурака, он сказал, что следователь Гарибян говорил ему, что Березовский заказал Политковскую за 2 миллиона долларов, и после этого закрытого допроса, видимо, выходит какой-то адвокат и говорит новостным агентствам эту информацию, которая, опять же, не является враньем, строго говоря, про 2 миллиона долларов, потому что Гайтукаев это сказал, но она является ситуативным враньем. Или такого же рода история была с предыдущим сообщением Интерфакса, когда Карина Москаленко, перечисляя недостатки следствия, заявила, что следствие не допрашивало Кадырова. Интерфакс вполне адекватно, более или менее адекватно, передал слова Москаленко, заявив именно это, что Москаленко удивилась, что не допрашивали Кадырова на следствии. Но потом каким-то образом это было перевернуто уже в новостях и везде вышло с заголовками, что Москаленко требует вызвать Кадырова в суд. Вот еще раз, до того момента, пока «Новая газета», которая, очевидно, тоже кое-что знает в этой ситуации, не будет комментировать в режиме онлайн то, что происходит, мы не сможем отличить злонамеренного манипулирования информацией от добросовестного. Перерыв на новости.

НОВОСТИ

Ю. ЛАТЫНИНА: Добрый вечер. В эфире Юлия Латынина. Программа Код доступа». Просят меня тут прокомментировать зверства израильской военщины в Секторе Газа, которая, надо же, нанесла удар самолетами по боевикам ХАМАС, и боевики ХАМАС сейчас комментируют, что у них очень много человек погибло. Вы знаете, это как с Грузией и Южной Осетией. Выясняется, что есть некоторое образование, в данном случае ХАМАС, которое живет тем, что оно запускает ракеты на Израиль. Вот если оно перестанет это делать, у него исчезнет смысл его существования, структурная основа. Если ему не отвечать, оно запускает больше и убивает больше, причем мирных жителей, старается. Если ему отвечать, то весь цивилизованный мир начинает кричать «как же, тут непонятно, кого убили». Это страшная ловушка, в которую попадает современный цивилизованный мир, который выработал способы обращения просто с отдельными террористами – он их не признает: вот, считается, что Бен Ладен – это нехорошо, и никто не будет обсуждать, что-то, что говорит Бен Ладен; который выработал способ обращения с тоталитарными режимами типа фашизма: Гитлер – известно, это плохо, никто не будет обсуждать, что говорит Гитлер; но который совершенно не выработал способы обращения с террористическими квазигосударствами, которые занимаются тем, что оправдывают свое существование нападениями на другие государства, провокациями против других государств, и которые вовлекают все население себе в соучастники, потому что очень трудно, с одной стороны, все население признать террористами – а как же женщины и дети? – а с другой стороны, как же бороться против тех людей, которые являются террористами и которые уже не чужих людей используют в качестве заложников, а собственных женщин и детей используют в качестве заложников. И разница в данном случае заключается в том, что Израиль – это государство, у которого есть разные задачи. Оно может быть плохое, хорошее, оно может делать ошибки, но оно живет не только за тем, чтобы бомбить ХАМАС. А ХАМАС – это квазигосударство, которое распадется, если оно не будет запускать ракеты по Израилю.

Меня просят прокомментировать итоги 6-го съезда кинематографистов, который, как известно, выразил единодушное «фе» Сергею Михалкову. И почему-то наши СМИ очень много писали по поводу «наконец-то обретенной свободы творчества», «нет засилью кремлевского диктата» и какие-то другие слова говорили. По-моему, это очень грустная история. Это не история о свободе творчества и это даже не история о деньгах. Это история о пенсии. На этом съезде кинематографистов практически не было людей, моложе 70 лет. И вот эти люди, они были бы миллиардерами, если бы они в свое время творили в Голливуде. Но они жили при советской власти. А при советской власти Сталин сделал гениальное открытие: чтобы регулировать режиссера – не надо КГБ, достаточно творческого союза, который будет распределять путевки, выдавать пенсии. Помните, как у Булгакова: «Перелыгино», «Лаврович один в шести, и столовая дубом обшита». Еще будет товарищеское «осуждам-с», из-за которого молодой режиссер будет делать то, что надо, а не то, что не надо. И вот эти люди, которые были бы миллиардерами в Голливуде, они не имели права ни на что, кроме стандартной ставки, но выпускались повсюду открытки с их лицами, фильмы с их участием, и на этих открытках, которые печатал Союз кинематографистов и которые принесли бы им миллионы, была построена вся собственность Союза кинематографистов. Дом кино, дома творчества в Болшево – они построены на эти деньги. Там нет копейки государственной. Там деньги за продажу лиц и фильмов тех людей, которые собрались на этот съезд и которые сейчас сдают свои квартиры, чтобы жить в доме престарелых, а Союз кинематографистов это оплачивал. И вот с началом перестройки эта собственность, знаете, куда-то делась. Там даже главу управляющей компании Дома кино застрелили, как в боевике. И восемь лет назад эти пенсионеры пытались как-то вернуть свою собственность, и они слышали, что Никита Михалков, он очень близок к Путину, он велик, и они выбрали Никиту Михалкова в надежде, что старики получат пенсии, Дом кино получат обратно. А эта собственность при Михалкове, знаете… Ну, опять все как-то рассосалось. И Никита Михалков, видимо, не хотел, чтобы съезд собирался, потому что съезд спрашивал «а куда же оно опять делось?». Еще раз повторю, эта история не имеет отношения к свободе творчества, потому что на этом съезде практически не было тех, кто сейчас являются властителями дум. Ну, вот, «Обитаемый остров», 1 января будет премьера, на которую я лично очень хотела бы попасть, но не могу – нету билетов на премьеру. Федор Бондарчук, нету же его на этом съезде, его продюсеров нет на этом съезде, его актеров нет на этом съезде. Там есть люди 60-70 лет. Эта история не имеет отношения к деньгам. Нет у Союза кинематографистов тех 36 миллионов долларов, на которые был снят «Обитаемый остров». Это история о пенсионерах, которые выбрали человека, близкого к царю, чтобы он вернул их копеечное добро, и вот это добро куда-то… Ну, нет добра.

Тут у меня был замечательный вопрос. Меня просили прокомментировать доклад о том, что будущее человечества будет посвящено войнам за нефть и газ. На этой неделе появился этот доклад, такая страшная картинка, я себе представила: ядерная война за распределение газовых ресурсов. Ну, знаете, после ядерной войны точно никакие нефтяные и газовые ресурсы не будут интересовать человечество, это просто как по анекдоту. Однажды Эйнштейна спросили, чем будет воевать человечество в третьей мировой войне? Он сказал: «Я не знаю, чем будет воевать человечество в третьей мировой войне, но в четвертой мировой войне оно будет воевать кремниевыми топорами». Вот если будет ядерная война, то после этого нефть и газ точно совершенно не будут интересовать человечество. Вы знаете, в связи с этим докладом у меня какое-то ощущение раздвоенности российского правительства. Вот есть кризис и есть некоторая часть людей, которые делают дело. Например, Сергей Игнатьев, председатель Центрального Банка, практически в ручном режиме спасал российскую банковскую систему. Что я имею в виду? У нас с 1998 года в Центральном Банке есть такой очень печальный синдром, он связан с тем, что в свое время, когда расшивали неплатежи в 1998 году, там выдавали кучу кредитов, в том числе, например, выдали один кредит «СБС-Агро», который к тому времени уже грохнулся, но который был необходим для развязки неплатежей. И потом, поскольку нужен был какой-то козел отпущения, то в рамках расследования дела по этому кредиту посадили какого-то экономиста, который там чего-то левой ногой подписался, он вообще был не при делах. И он, бедолага, сидел. И у всех синдром, что если подпишешься – будешь сидеть. А если не подпишешься – грохнется российская банковская система. И вот Сергей Михайлович собирал совет директоров ЦБ, и когда все жались и глядели друг на друга, он говорил «все, я это решу, я беру ответственность на себя». Если бы он этого не сделал, то сейчас бы у нас системы платежей уже бы не было. Конечно, можно сказать, что куча этих денег ушла за границу – но что делать, других банков, как сказал Сталин «у нас для вас нет». Надо было либо эти спасать, либо уж чтоб все померло. Или вот. Идет в России медленная девальвация рубля. За то время, пока она идет, мы потеряли 150 миллиардов долларов резервов, и это круто, мы их потеряли ни на чем за несколько месяцев. Вот было – и нет. Но, с другой стороны, если бы девальвация была быстрой, то не только рубль бы сейчас наверняка грохнулся в разы, но и эффект от этого падения был бы настолько чудовищен, как и в 1998 году, что у меня нет однозначного ответа на вопрос: вот, мы заплатили 150 миллиардов долларов за то, чтобы девальвация рубля была постепенной, за то, чтобы народ привык к мысли, что рубль будет потихоньку ползти вниз, но что катастрофы при этом не произойдет.

Много это или мало – 150 миллиардов долларов за это? Я не знаю. Но я знаю, что в какой-то мере это была разумная политика, если учесть, что рубль будет потихонечку все-таки падать. Есть твердое понимание у части власти опасности тотальных неплатежей и опасности тотального коллапса. Это очень важно понимать, что то, что грозит российской экономике и почему сформирован список этих 265 предприятий, он не потому сформирован… Вот я сегодня слышала, Алексей Алексеевич Куприянову из «Газпрома» задал вопрос: «А что ж вы, «Газпром», такой большой, жирный и толстый вошли в список 265 предприятий, которым правительство должно помогать? Неужели «Газпром» как-то так неправильно вел политику, что он оказался на грани банкротства?». Тут есть одна отдельная история, это история о том правильно или неправильно вел «Газпром» политику. Но есть история другая, которая заключается в том, что когда экономику ожидает тотальный крах, а у нас сейчас тотальный крах и спад производства, как говорит Илларионов совершенно справедливо, такой, какой был только во времена Отечественной войны, то нету такого, чтобы одно предприятие взяло и выжило только потому, что оно хорошо себя ведет. Вот, вы, допустим, «Газпром» или вы, допустим, добываете золото и у вас все в шоколаде. Вы добываете золото, и ваш партнер, сосед, умер и не поставляет вам какую-то дробилку для того, чтобы это золото, руду, перемывать. И все, вы умерли тоже. То есть средняя температура по больнице всегда будет равна нулю. В момент тотального краха проблема заключается в том, что действительно умирает все. И управлять российской экономикой действительно сейчас – другой вопрос, как это делать – нужно в ручном режиме, и действительно эти 265 предприятий, они производят вполне разумное впечатление. В них пролезли какие-то странные предприятия, на этом мы уже оттоптались, но это сбалансированный список реальных предприятий в реальной экономике, которые если не мониторить в режиме реального времени, то будет очень плохо. И вся политика здравой части российского правительства в этой части очень гибкая. Она основана на твердом понимании того, что вся ситуация в стране зависит от нефти. Нефть по 30 долларов – это одно, нефть по 50 долларов – это другое. Причем главный вопрос – не вопрос, какой сценарий выбрать, а вопрос о том, как быстро переключиться со сценария на сценарий, потому что действовать при нефти, которая стоит 50, как если бы нефть стоила 30, это неверно. Потому что это может привести к коллапсу спроса и вызвать ту самую катастрофу, которой мы стараемся избежать. То есть, есть политика здравой части российских чиновников, которые понимают, что Россия не является сырьевой сверхдержавой, что она не является региональной сверхдержавой, и которые пытаются спасти от краха эту страну в это время и теми средствами, которые есть в их распоряжении. Ну, у них нет другой страны, другой экономики, других «газпромов» и другой банковской системы. У них стоит вопрос: вот эту банковскую систему спасать или не спасать?

Есть какой-то другой набор мер, людей, которые живут в какой-то другой стране. Это не страна, в которой кризис. Это страна, где на Западе случился кризис, а вот мы готовы посоветовать своим западным коллегам, как им реформировать их экономику. Это страна, которая не готова продавать дешевый газ этим западным негодяям. В этой стране демонстрации организуют исключительно жулики, проблему ржавых «Жигулей» можно разрешить с помощью поставки ведер с гайками по льготному тарифу Дальнему Востоку. Например, проблему жуликов, которые организуют демонстрации, можно разрешить, импортируя на этот же Дальний Восток подмосковный или дагестанский ОМОН. Там есть люди, которые могут предсказать, что нынешний экономический кризис – это все фигня, а вот завтра будет ядерная война или не ядерная за сырьевые ресурсы. Ответ: не будет войны за сырьевые ресурсы. Война за сырьевые ресурсы – это концепция XIX века. Потому что нынешняя война – это вещь дорогая. И ресурс в ходе войны дорожает. Еще раз повторяю, проблема войны заключается в том, что она сейчас сама по себе штука дорогостоящая. Вот когда вы читаете «Илиаду», вы понимаете, за что велась война: за коней медногривых, за пленниц прекрасных, за бочку с золотом. Налетели, поделили. Сейчас, когда падает какая-нибудь управляемая ракета, тот же «Искандер», он стоит гораздо дороже, чем вся прибыль, которая образуется в результате этой войны. Это вообще очень фундаментальная такая вещь: мало кто замечает, что слово «война» кардинально изменило свое значение по мере развития человечества. Война была средством перераспределения богатства, ну, хотя бы где-то до XIX, наверное, века. Уже в XIX веке она стала только средством перераспределения влияния, а в XXI веке, видимо, война вообще будет уделом довольно бессмысленным, потому что бессмысленно вести войну за экономическую выгоду в той ситуации, когда любая война является экономическим убытком, тем более что нефть в ходе войны не дешевеет, она дорожает из-за нестабильности. Это, конечно, война не ядерная, и после этого дешевеет все. И вообще нет ни нефти, ни газа, ни вообще ничего. Вот какой способ поднять цену нефти – устроить войну на Ближнем Востоке. В этом смысле Ирану нужна война, Саудовской Аравии нужна война, нам там нужна война. США там война не нужна. И в этом смысле то, что Буш устроил войну в Ираке, свидетельствует не только о крайней умственной ограниченности, но и о крайнем, скажем так, идеализме президента Буша.

Основная, капитальная проблема современного человечества, я об этом уже говорила, это разница между открытым миром, который производит сложные товары, и квазитоталитарными странами, которые продают открытому миру газ и на это покупают все остальное. И единственный способ, которым это можно разрешить, это не война – это создание топлива, альтернативного нефти, чтобы все эти квазитоталитарные страны оказались на уровне… как сказать… Вот, знаете, читаю я на прошлой неделе журнал «Власть» и вижу там замечательную статью Михаила Зыгаря о Республике Судан, где Зыгарь спрашивает местных суданцев: «У вас там какой-то геноцид в Дарфуре произошел», а ему местный парламентарий, некто Усман Мудауи – замечательная фамилия Мудауи – говорит: «За всем этим стоят американцы. Нет у нас никакого геноцида. Это просто США уже 20 лет пытаются свергнуть суданское правительство, потому что мы, Судан, единственные, кто ему противостоит». Ну, не в курсе даже Судан, что не только он противостоит американскому правительству. И есть все основания предполагать, как я уже сказала, что чем больше квазитоталитарные страны будут говорить о том, что, вот, мы энергетическая сверхдержава, мы встали с колен, мы не позволим Западу задешево продавать наши ресурсы, тем быстрее эта парадигма, существующая сейчас, даже не мировой экономики, а структуры мира, будет сменена.

Сейчас я попытаюсь ответить на несколько вопросов по Интернету. Простите, неужели я Никиту Михалкова назвала Сергеем? Ужасная ошибка, прошу прощения. Ну, мало ли что бывает в прямом эфире.

Спрашивают меня про полковника Буданова. Тут масса вопросов, почему Буданова отпустили, а Бахмина по-прежнему сидит. У меня такой встречный вопрос: господа, а что вы думаете, Буданова отпустил лично Путин? Это очень интересный момент, как устроена наша система власти. У нее есть, как бы сказать, такой обратный стопор. Когда судья принимала решение отпустить или не отпустить Бахмину, она ведь что думала: «А если я ее отпущу, что сделает начальство?». А когда принималось решение отпустить или не отпустить Буданова, понимаете, в чем дело – вот, Буданов сидел там, в Ульяновской области. В Ульяновской области был некоторое время губернатором генерал Шаманов, непосредственный начальник Буданова, который его всячески защищал. Рассказывали, что Буданов очень неплохого сидел, собственно, там самые разные слухи ходили от того, что он сидит в гостевом домике, до того, что на окрестные рестораны наложена некоторая система податей, связанная с поставкой обедов Герою России. Собственно, мог бы и отсидеть оставшиеся полтора года, потому что выпустили с политической точки зрения Буданова в крайне нехороший момент, когда у нас кризис, когда у нас Кавказ, в общем-то, смотрит, что происходит в Москве, и понятно, что на освобождение Буданова будет реагировать Чечня, будет реагировать весь Кавказ. Но проблема заключается в том, что решение об освобождении Буданова принималось на каком-то глубоко местном уровне, и человек, который принимал решение об освобождении, он что помнил – например, он помнил, что тот судья, который посадил Буданова, сам оказался под уголовным делом. Ну, вот, ему решили отомстить, видимо, и отомстили, этому судье. И оказывается, что хорошие дела на местном уровне нельзя принимать, хорошие решения на местном уровне нельзя принимать, а плохие решения принимать легко. Понимаете, ведь что самое страшное в освобождении Буданова, вернее, не в освобождении, а в том, что сделал Буданов – дело не в том, на войне все бывает, на войне убивают невинных женщин, на войне насилуют женщин, но более того, даже бывает, что люди, которые совершили какие-то героические вещи, параллельно занимаются какими-то очень грязными делами, например, убивают и насилуют женщин. Но еще не бывало, я не припомню в мировой истории случая, когда человека провозгласили героем за то, что он убил и изнасиловал женщину. Вот это страшно. Потому что все-таки когда у американцев такая фиговина происходит и когда они хватают того человека, который это сделал, за жабры, они его сажают, и немыслимо, чтобы в Америке собирались по этому поводу люди и говорили: «Так это же герой, отпустите же его». Потому что когда в «Илиаде» мы читаем что-нибудь, что Ахилл или Патрокл учинили нечто подобное с женщиной, то «Илиада» к этому относится снисходительно – да, бывает, война. Но Ахилл и Патрокл не потому герои, что они изнасиловали какую-то там Брисиду или Хрисиду, ее не поделили. Ахилл и Патрокл по другому герои. И вот это искажение нравственных координат в истории с Будановым мне кажется очень страшным.

У меня осталось очень мало времени, буквально полторы минуты, и я хотела поговорить, я застолблю тему, на которую я хотела поговорить, потому что… У меня очень смешной вопрос, я лучше отвечу на него. Даже это не вопрос, а, скорее, утверждение. Сейчас все спрашивают: как же так получилось, что один-единственный мыльный пузырь, надувшийся в американской экономике, пузырь недостаточно обеспеченных ипотечных закладных, смог обрушить всю мировую экономику? Как же так плохо устроена система регулирования, что из-за такой мелочи катастрофическое падение производства, и не только в России. В Японии сейчас такое катастрофическое падение производства, тоже сравнимое с тем, что происходило во Второй мировой войне. И я поймала себя на мысли, знаете, какая интересная штука, а пузыри же в человеческой истории надувались всегда. Вот надулся несколько столетий назад пузырь инквизиции, и все ловили ведьм, и было единое общественное мнение, что как же можно не верить в существование ведьм? Или надулся пузырь коммунизма, и всех ссылали в ГуЛАГ. Ну, не всех, но даже было неприлично и очень опасно встать и сказать, что «подумайте, вы уверены, что это враги народа отравили овец в колхозе, что все овцы подохли?». То есть периодически с человечеством происходят какие-то такие вещи, что общепринятым становится, общераспространенным и за истину принимающимся становится некое абсолютно ложное утверждение – не важно, это утверждение о существовании ведьм, о существовании врагов, которые травят овец, или надежности необеспеченных ипотечных закладных – но раньше эти пузыри у человечества надувались из крови, а теперь эти пузыри у человечества, впервые в мировой истории этот пузырь надулся из денег, и лопнул он по сравнению со всем предыдущим опытом человечества, на мой взгляд, совершенно безобидно. Мы имеем всего лишь экономический спад, а раньше мы имели из-за таких пузырей костры инквизиции и мировые войны. Прогресс. До встречи на следующей неделе.